Говорящие овцы

Даже не переодевшись в домашнее платье, доктор бросился к столу и, макнув перо в чернила, вывел дрожащей рукой:

«В Шацкую провинциальную канцелярию от лекаря Рампау рапорт».

Но после первой строчки решимость оставила его. Вскочил со стула, едва не опрокинув его, зачем-то бросился к окну, застыл, всматриваясь в густые февральские сумерки. Затем крикнул приставленного к нему солдата Петра Живетина.

Петр явился что-то дожевывая.

- Петр, пристроил овец?

- Баранов. Пристроил, как ни пристроить. В сарае угол отделил.

- И что? Говорят?

- Да вроде нет. Только смотрят… - Петр замялся.

- Как смотрят?

- По-человечьи. И Анна Петровна вот говорит, что ягненочек словно дитя.

- А ты уже и Анне Петровне сказал?

- Как не сказать, с ней в сарае городили.

Анна Петровна, кухарка доктора, пользовалась симпатией Петра, отвечая ему взаимностью в виде лакомых кусков с хозяйской кухни. Доктор практиковал в Шацке всего несколько месяцев, и за этот срок Живетин заметно раздобрел, круглое лицо лоснилось сытостью.

- А крестьянин?

- Так отбыл, уехал.

- Как уехал? Почему не доложился? Куда же в ночь-то?

- Сказал, что воевода приказал не мешкать, будто переночует у кума в деревне.

- Ну иди, иди, писать буду.

Но вместо этого доктор подошел к шкафчику, достал темную бутыль и рюмку, налил сильно пахнущую жидкость и залпом выпил.

«И как писать - не ведомо», - думал Рампау, всматриваясь в быстро темнеющие углы комнаты.

По телу пробежала волна тепла, а вместе с ней появилась и решимость. Он снял нагар со свечи и продолжил:

«По прибытию моему сюда, в Шацкую провинцию, ко мне часто приходят крестьяне, как мужского, так и женского пола. Они заявляют о наличии у них порчи, но так, как эта порча ни медициной, ни наукой не признаваема, приходится списывать сии недуги на еретичество».

Так было до последней поездки в город Темников, поездки, из которой он и привез этих говорящих баранов.

Накануне, второго февраля, отправился он в дом к воеводе для лечения пальца его супруги. Но доехать до Темникова не успел. Началась такая пурга, что пришлось свернуть в деревню и заночевать в доме крестьянина Алексея Иванова. Старуха, мать этого крестьянина, все жаловалась на сноху Алену, мол, уж двадцать лет живет с ее сыном, а детей все нет.

- Вот и мыкается сыночек, лишь бы в доме не жить. Спортили девку, спортили, - шептала беззубым ртом.

Разомлевший от тепла доктор дремал под бормотанье старухи. Сквозь сон слышал овечье блеянье, хлопанье дверью. Проснулся от громкого стука и грубой брани. Вокруг темно, лишь слабый огонек лампады коптит в углу. Доктор бросился на звуки. В этот миг луна, будто в насмешку, очистилась от туч и заглянула в мутное оконце. И доктор увидел!

Прямо на полу сидела Алена в окружении овец. Овцы бились и нещадно ругались по-человечьи, доктор даже разобрал несколько слов, а между ними бегал маленький ягненочек.

- Страх какой, страх, - будил доктор своего солдата, - давай огня скорее. Когда они зашли с огнем, картина не изменилась: простоволосая Алена в посконной рубахе среди ругающихся овец. Петр Живетин побледнел словно полотно. Он быстро крестился, бормоча молитву. Доктор набросился на солдата:

- Что стоишь? Давай быстро за воеводой.

Пока ждали воеводу, Федора Слезкина, сидели при огне. Алену подняли, усадили на лавку, овцы тут же окружили ее. Старуха залезла на печку и что-то тихо шептала. А животные, казалось, и не стеснялись, их ругань звучала все громче.

«Когда прибыл воевода, я распорядился запереть этих овец, а самим отправиться по деревне в поисках пропавших крестьян. Но воевода поначалу принял меня за фискала и высказался весьма неодобрительно. Когда же узнал, что я лекарь, заявил, что таких овец у них множество и все они надобны…», - писал Рампау в рапорте.

Картины одна страшней другой вставали перед глазами: вот воевода Федор Слезкин просит молчать об этом, суля целую тысячу, крики крестьян, поджидающих во дворе. Воевода что-то сказал животным, и те сами стали уговаривать Рампау, обращаясь к нему по имени.

- Вы что же, знаете их? – спросил доктор у воеводы.

- Так они и не скрывают.

Овцы и впрямь, назвались Федором и двумя Гаврилами.

Животные бросились к хозяйке избы:

- Алена, выпусти нас.

Она молчала, лишь терла покрасневшее лицо.

«Сии овцы мною привезены до места моего проживания. В чем, по присяжной моей должности, провинциальной канцелярии рапортую, а в государственную медицинскую коллегию от меня представлено уведомление. Февраль 1765 год».


Рассказ написан по рапорту лекаря Рампау, напечатанному в журнале «Русская старина», том 7, 1873 год.