Запись шестьдесят вторая. Ровно шел...

20.02.2004. На «автографе» тема – любимый поэт. Больше никаких критериев. Кого предпочесть? Значит, почти вся аудитория будет говорить о Пушкине?
Выбрала Женю и Кушнера. Женя (понимаю, что злоупотребляю), но если он действительно мне нравится, пусть и потому что сын. Но там мне краснеть не надо. Его уровень настолько выше, чем почти у всех, кто у нас читает. Прочла: «Сказать откуда иногда / Слова приходят мне на ум…», ещё «Счастье и Удачу» и «О, как смогу уразуметь…». А Кушнер – как впервые когда-то увидела стихи в Новом Мире, потом купила (лет через 5-8) его книжечку «Живая изгородь», а потом готовилась к сентябрьским поэтам и влюбилась в стихи. Прочла несколько.

Желноровский – опять о Бродском, что он его часто не понимает («Что он пишет, как его понять?»).  Стусь принесла целую стопку – Стюарт, Федоров, кемеровчанин Матвеев. Галина Сергеевна – как всегда – Рубцов. Виктор Борисович – Чичибабин. Майя Сергеевна начала рассказывать версию любви Пушкина к жене Александра Первого, но Ольга напомнила: «Стихи читайте». Та чуть даже обиделась. Торощин читал очень хорошие стихи Устинова, сибиряка, сказал, что лично с ним знаком.

05.03.2004 На «Автографе» тема – поэтессы. (Скоро - Женский День). У меня – Цветаева, считай – «банальность». Желноровский – про Ахматову. «У неё  такая трагическая судьба, как у Цветаевой».
Да уж! Только и отличие, что не повесилась.
Весь вечер шелестел своими листами (почерк каллиграфический, роспись – писцу царских указов позавидовать). Уйма этих листов. (Что ни прочтет, тут же забудешь). Да еще с выражением, с придыханием и пафосом. Ко всем вечерам готовится, как к профсоюзному докладу – с цитатами и выкладками. Ольга Геннадьевна: «Ну, ладно, про Ахматову мы все знаем, давайте, прочтите что-нибудь ваше любимое из нее». – «Ну, я так вот не готовился...", и цитату прочел - четверостишье из «про жену Лота» и комментарий: «Это – настоящая женщина, она оглянулась на то, что любила, это чисто женская черта – любопытство, даже под страхом смерти…».

(Любопытство при оглядке? Оплачиваемое потерей?
Читаю разбор Бродским Рильковского стихотворения «Орфей. Эвридика. Гермес». Очень интересно. Но вот этот огляд – он общий у жены Лота и Орфея, удостовериться – не зря ли предприняты необратимые или ужасные шаги.
В «Орфее» - спуститься в Аид, предприятие от отчаяния, невозможности представить себе дальше жизнь без Эвридики. Столько перенести, идти назад с победой, но зависеть от прихоти сильнейших – вдруг обманули, как она там?
А в случае с женой Лота – они уходили прочь из обжитого дома неизвестно куда. Как было не оглянуться, проверить, удостовериться – не зря ли этот поступок, может, все бы обошлось?
И оба раза – наказание: «Не противься воле Бога. И верь!»).

Вайнштейн (опять с паузами и язычком на губах) – про Сафо... Бурматов – свои и каких-то украинок (но не Лесю, точно). Ниренберг очень всех повеселил своими. Вот человек: самоирония и неотразимость.
Остальные же наши мужики так самовлюблены, что ты!
 
Татьяна Николаевна Митренина очень много – про детей-поэтов. Как они хороши, но как же это опасно – их выводить так рано на люди; вспомнила Нику Турбину. Полежако очень хорошие свои стихи почитала. 

Жалко всех их. Надо издаваться. Но... Но... Недавно зашла в «Букинку», а там навалом сборнички наших томских членов СП, по пять рублей! Так на это смотреть больно и стыдно! И за них обидно. Люди, не виноватые в своем даре, стараются его донести до людей, где-то деньги достали на публикацию, а книжки теперь вот так, кучей в углу…

***

Ровно шел и шел шатаясь,
Матерился и молчал,
Душу с Ангелом венчал
И плевал в иконы, скалясь.

А по речке лед и слезы.
Валит радостный народ.
Кто тут, дяденьки, живет?
Где тут греются в морозы?

Не видать в глазах мечты.
До чего ж тут тихо, дико…
Жуть людская многолика,
Не спасают и кресты.

Кто герой, а кто паскуда?
Днем с огнем не разберешь.
Отпусти, ядрена вошь!
Дай мне выбраться отсюда.

В раскоряку, по ухабам,
Глянул в небо - не взлететь.
Ну и не о чем жалеть.
Кто куда, а я по бабам.

2007 г.