В дерьме

                Алексей БЛИНКОВ
   
                В ДЕРЬМЕ
 

            Роман в стиле фантастического реализма               
               
               
                Глава 1. Человек с дыркой
Продали Россию... Только снег остался. И небо. Днем низкие белые облака путаются со снежным простором, и сколько ни вглядывайся, не понять, где верх, а где низ. Но ближе к вечеру, вот как сейчас, вдруг, пробьются на горизонте лучи холодного солнца и разрежут мир узкой  кровавой полоской...
        А на трупе крови нет. И куда только мужика черти несли? Хотел доплестись на лыжах до края Земли, заглянуть туда, где все ясно, чисто и прозрачно? Не доехал, однако. И вот теперь лежит. К тяжелым армейским ботинкам пристегнуты красные лыжи. Из-под короткой курточки торчит белая, белее снега рубашка. Странное сквозное отверстие в области сердца. Таких дырок в человеке ничем проделать нельзя. Так только снеговику можно пузо палкой проткнуть. С детства запомнилось: талая погода, огромный, как башня в череде комьев стены игрушечной крепости, снеговик. А враги из соседних станционных бараков вот-вот подкрадутся. Надо за ними следить, и кто-то из твоих товарищей берет старую лыжную палку без кольца и протыкает снеговика насквозь. Дырка получается ровная, блестящая, как ствол. И ты смотришь в нее и видишь ползущих по мокрому снегу детей-врагов... Но кто тот враг, который так необычно проткнул этого мужика?
        Врач-криминалист ворчит что-то по поводу идеального отверстия в теле человека. Он не знает, что ему писать в акте. Да и писать хочется, а он не может вот так прям расстегнуть штаны в белом поле при алой заре. Тут ведь ни кустика и нельзя соблюсти приличия. Таков вечный выбор человека и человечества: либо позор, либо удобства.
         -В карманах пусто. Только хлебные крошки, да несколько каких-то засохших ягод, - голос молоденького следователя звучит испуганно. -Он ничем сам себя так проткнуть не мог...Не лыжной же палкой...Да и палок у него нет. Тут на много километров вообще никого не было - чисто. Снег выпал в тихую погоду...
          Мой помощник добрый и смелый малый. В первые дни работы в группе он сам вызвался вынуть из петли труп, висевший на чердаке. Я знал, что при этом обычно происходит, но разрешил, не предупреждая. Лейтенант легко, демонстрируя технику физкультурника-отличника, поднялся по гнилой приставной лестнице наверх, смело обрезал веревку перочинным ножом, которым еще утром резал чайную колбасу, и тут труп сказал: -А-а-а-а! Так иногда бывает - воздух выходит из легких. И парень не выдержал. Он буквально свалился с чердака, поломал лестницу и опрокинул на себя тут же стоявшую флягу с самогонной закваской. Самоубийца так и не успела выгнать очередную партию первача. Два дня назад она наболтала целую бадью теплой воды с сахаром, запустила туда дрожжи, укрыла сосуд ветошью, чтобы содержимое не остывало, и бактерии стали активно развиваться. Живые микроскопические уродцы плодились бы еще несколько дней в темноте и тепле. Наверное, там им было бы хорошо. А потом хозяйка поставила бы флягу на газовую плиту. У бактерий нет нервной системы, и можно предположить, что живые существа, как всегда, не поняли бы, за что и почему их убивают, но просто погибли бы все, растеклись дрянью, испарились, а потом остыли и превратились в самогон, который люди пьют, чтобы поглупеть, одуреть и представлять, что им хорошо, когда им на самом деле плохо. Но в тот день все было иначе. С утра шел дождь, а хозяйка браги бегала с веревкой по двору. Соседи думали, что вот опять эта дура не вовремя постирала и теперь не знает, где белье сушить. А она искала место, где бы превратиться в труп и нашла, и уже другие бактерии стали размножаться в ее теле. Зато брагу так никто и не поставил на огонь из-за того, что милиционер, приехавший на самоубийство, испугался заговорившего трупа и опрокинул флягу. Что лучше бактериям: быть убитыми на огне или засохнуть коркой на грязном полу?
Но то было летом, а сейчас зима, и нет браги, а есть холод русского поля и мальчик в милицейской форме, недавно закончивший университет, прав. Через ровное заснеженное пространство тянется только один обрывающийся трупом след, который оставил на Земле этот человек в короткой зеленой куртке. А тут еще звонок с самого верха, приказ взять под охрану поле с трупом. Откуда они узнали? Ему бы по-хорошему здесь до весны, до боронования зяби лежать. И это уже непонятно, а значит и страшно. Страшно даже мне, который после войны первым из ментов вернулся в этот дикий район, который отъявленных блатарей, как щенков, брал. Хотя самые обычные, но голодные и озлобленные люди еще почище уголовников будут. Колька-дезертир, помнится, припер через чур ретивого мента винтарем в углу, приставил к горлу острый четырехгранный штык. Легкого усилия тогда было достаточно, чтобы эта воспетая патриотами железяка вошла в горло и вышла сзади между  третьим и четвертым позвонком, проковыряв при этом штукатурку под православными образами... Я тогда только посмотрел Кольке  в глаза, и это семнадцатилетний мальчик младшенький в большой крестьянской семье, одетый в оборванную военную форму, бросил винтовку и заплакал:
-На всех братов уже похоронки пришли, мне мамку стало жалко, вот я и побег...
Расстреляли его тогда, конечно. Он меня не убил, а я его сдал. Посмотрел в глаза, обезоружил, арестовал и сдал. Но теперь некому смотреть в глаза, некого сдавать кроме белого поля, кровавой зари и тишины, в которую пробирается что-то...Сначала как бы шуршит, потом стучит...Вертолет, геликоптер, мать его так еще не коснулся земли, а из авиационного чрева уже  посыпались люди в спецназовских шлемах, так похожие то ли на космонавтов, то ли на инопланетян, и ту же и снег, и зарю, и труп закрывает от моих глаз удостоверение, которое сует в ментовскую морду красивый, сильный человек с испуганными глазами. На нем такая же как на трупе белая, белее снега рубашка. Какие-то странные приспособления лезут из брюха вертолета.
-Всем отвернуться! Быстро, быстро, капитан, уводите своих людей! Уводите на хер своих ментов! И не оборачиваться, не оборачиваться, - крик офицерика спецподразделения мешает слышать скрип снега, забивает даже звук набирающего обороты вертолета, который, наверное, сейчас увезет этот неизвестно чем проткнутый труп. Нам уходить надо, не глядя назад, как тогда под Содомом было подобное. Бабушка, помнится, читала вслух Писание...Или сам я там был, когда вот также ревело и страх пронзал душу. Не только видеть, слышать это противно, невыносимо...Так вот же спасение - оглушительный, сбивающий с ног взрыв гасит и звуки, и свет, и страх. Только еще почему-то чувствуется, как от жаркой волны тает снег на моем небритом подбородке.
               
                Глава 2. Пепел и мент       
-Вы слушаете "Голос Америки". В Москве 8 часов утра, в Вашингтоне - полночь. Вначале новости вкратце. Вчера в нескольких километрах от железнодорожного узла Коростелево разбился российский военный вертолет. Все пассажиры погибли. Власти принимают небывалые меры по поискам останков, которые пока не обнаружены.
Выпуск новостей "Голоса" еще не завершился, а информация о сказанном уже ушла в бункер, где маленький лысоватый, похожий на инопланетянина, человек быстро пробежал глазами строки и выругался:
-Уже заложил кто-то этим сукам заокеанским! В советские времена в Воронеже елка на площади перед обкомом утром повалилась, а днем уже «голос» об этом сообщил. И теперь пернуть нельзя — все доносят предатели. И  вот теперь не случайно об этом заявляют на весь мир. Намекают нам, что и про корпорацию им известно...Неужели от погибших ничего не осталось?
-Только пепел, да глыба каменная из одного мента получилась.
-Застыл тот, который обернулся?
-Да из-за него, видимо, все и взорвалось. Оставленные этой тварью тела взрываются в тот момент, когда кто-либо из непосвященных начинает догадываться о сути происходящего.
Все члены спецгруппы были посланы туда с вычищенными мозгами у них не могло и мысли появится о сути забранного ими объекта. А вот среди ментов, кажется оказался кто-то излишне догадливый.
-Вот к чему гуманность ваша приводит! Почему их сразу всех там не перестреляли на хер? Менты еще туда и врача припереть додумались, к тому же Исаака Самуиловича! ****ь еврея взяли на спецзадание. Он, падла, видимо, и обернулся...
-Нет, обернулся кто-то другой. А врач тот был горький пьяница и, конечно, ничего не понял...
- С таким именем пьяница?
- Бывают ведь исключения...К тому же от него ведь тоже один пепел остался, лучше, чем в Освенциме...Гы-ы-ы...
- Пытаешься отшутится, полковник. Но хрен ты угадал. В нашем деле не бывает случайностей. Все он понял и в доли секунды все куда надо передал.
- Может быть допросить того капитана?
- Какого еще капитана? Там разве кто-то...
- Капитан Бурцев из ментов - ни одной царапины, только оглушило слегка...Разве не докладывали?
- Он в Лефортове?
- Да нет...
-А где?
Приказа не было...Он, наверное, на поминках. Сегодня в Коростелево поминки по погибшим...Пепел собрали, будут хоронить в гробах...
-А по монстру с дыркой в теле они там поминки случайно не справляют? Да вы что, полковник! Откуда вы к нам попали? Как вы к нам попали? Да вы хуже агента! Нет, с такими подчиненными я всегда буду по самые генеральские погоны в дерьме!
                Глава 3. Пять минут свинства
          Сначала появляется чувство тепла и света. Органическая преграда, часть того я, которым мне теперь суждено быть, пока закрывает собой этот неведомый мир и его звезду, излучение которой я сейчас ощущаю. Они называют ее Солнце и квалифицируют как типичную желтую звезду-карлик спектра G-2. Третья от звезды планета, где я сейчас нахожусь, обращается вокруг светила по эллиптической орбите со средней скоростью 29756 километров в час...Наклон оси планеты к плоскости эклиптики 66.33.22. Плоскость эклиптики наклонена к плоскости небесного экватора под углом 23.27...Информация, которой я теперь владею, передается здесь звуками, цифрами, буквами. Существа, повернувшиеся задом к истине, очень любят считать. Они лезут при помощи каких-то странных аппаратов в космос, подписывая тем самым приговор своей планете, а может быть, и всей системе...С этим придется разбираться. Но вначале надо приподнять эту органическую преграду - открыть, как они говорят, глаза, вступить в визуальный контакт с окружающим меня пространством. Там может быть всякое. Каждый раз, когда тебя внедряют в заселенный органикой мир можно ожидать чего-нибудь противного, мерзко-гадкого, проще говоря, какого-нибудь дерьма. Однажды мне пришлось быть огромной всепожирающей, но весьма разумной глистой, которая постоянно каждым своим члеником сама с собой совокуплялась и плавала в океане слизи. Это было кошмарно, гадко и ...приятно. Очень тонкая грань отделяет твой дух от материи глисты, и поэтому трудно уже различить, где кончается высшая материя, но начинается желание. И ты уже хочешь навсегда остаться глистой и жрать, и совокупляться, и легко скользить в теплой, вонючей слизи...            
Кажется, на этой планете все несколько иначе, но вообще-то то же самое. Среди огромного объема информации о земном мире и попытках космического разума его исправить, которым я теперь обладаю, как предостережение выплывает пример предшественника, позабывшего о задании, и в образе хряка уехавшего в компании хорошеньких свинок на мясокомбинат. Его везли, чтобы зарезать, а он, отключившись от связи с космосом, все прыгал и прыгал на толстеньких подружек. Бывает, что даже очень опытные посланники меняют вечность на полчаса свинства. Я, кажется, буду пребывать здесь в другом организме, но с такой же пищеварительной системой: заглатывание органики, переваривание ее внутри тела, а затем залповый выброс испражнений. Очень похоже на свинью, только не копыта, а пальцы. И передвижение не на четырех, а на двух конечностях. Женские особи отращивают на голове шерсть, красят ногти...Легче бы было просто вычеркнуть их, устроить мгновенное сжатие галактики до размера менее миллиметра с неописуемой плотностью, а потом взрыв, рождающий звезды и очищающий мир от дерьма. Но задача пока простейшая — разобраться с поломкой РХ-23. Так по местному обычаю применения цифр и букв обозначен космический представитель простейшей модели, который стал вдруг работать в совершенно особом режиме - начал лазать в пространстве и времени, а потом, может быть, захочет, спасать юных дев и младенцев, исправлять ход истории. С этим будет посложнее, чем с хряком. Как, однако, здорово смотреть на восходящее из-за горизонта солнце через слегка приоткрытые ресницы. Да и мир земной, хоть и покрыт органикой, но выглядит достаточно гармонично. Вот и первая опасность: мне уже немножко нравится быть человеком. Не став одним из них не поймешь, каким образом законсервированный посланник космоса сошел с программы. Теперь же я вижу, буквально всем своим теперь еще и человеческим естеством ощущаю его путь  к истине, начавшийся некоторое время назад.
               
                Глава 4. Уйти во время
                Сначала появляется чувство - чувство нарушения мрака, тишины и покоя. Потом откуда-то из внешнего мира приходит звук неприятный, резкий, наглый. И вы разрушаете преграду между уютным, затхлым покоем и остальным холодным, недобрым миром, проникаете в него лишь одной своей частью и убиваете звук. Теперь надо бы назад, в покой, но поздно: вы уже поняли, что звонил будильник, и видите жалкую, до идиотизма ровную полоску света, пробивающуюся из коридора в щель под дверью вашей комнаты в общежитии. Вам не нравится этот свет, и вы ищете другой, где нет наглой прямоты и определенности, но есть гармония и красота. На улице от ветра раскачивается фонарь и тени от большого дерева, проникая через окно в комнату, плавают, шевелятся, переплетаются на белой стене. Там бы и побыть немного, соединившись с нежным, бесшумным, невесомым, чистым. Было время, когда проснувшись среди ночи, я мог минуту-другую полюбоваться этой игрой света и тени и, вспомнив, о добром, хорошем таинстве, которое меня ждет утром, вновь спокойно заснуть. Но я оказался не нужен этому эфемерному существу, может быть, даже опасен, вреден, поэтому остался один в мире теней, солнечных бликов и шороха ночного ветра, из которых, конечно, каши не сваришь. Но человек все время хочет есть, и теперь мне надо идти за "кашей": выбираться на противный электрический свет, чтобы работать, пить, курить, ругаться и драться.
Какая однако отвратительная вонь в коридоре общаги. У противоположной стены сидит измученное существо с ведром в руке. Дурак-культработник, проживая в общежитии, обзавелся семьей. Теперь вот страдает и, кажется, сейчас попросит помощи.
-Воды опять нет, а нам надо Эдиту купать...Вы не знаете, где взять хотя бы одно ведро? Жена сердится. А Эдита...
; Да иди ты...Нет воды на планете почти сплошь покрытой водой. Хотя ладно, давай, - я беру у заботливого папаши ведро и выхожу в непроглядный мрак раннего утра поздней осени. На другой стороне улицы стоит большой, красивый дом. Почему этот живоглот построил свое шикарное жилье так близко от людей? Впрочем за людей-то он их не считает. На работников, которые постоянно что-то усовершенствуют в его хоромах, уважаемый в поселке человек всегда кричит визгливо и однообразно: «Вы у меня за тарелку супа работать должны» и при этом постоянно травит их сворой немецких овчарок. Каждый день эти работяги, чтобы получить какие-то копейки, проходят на задворки имения бочком сквозь лающий, брызжущий пеной строй четвероногих друзей хозяина. Но хозяину мало унижения работающих на него людей. Время от времени с наиболее злобной псиной он на своем шикарном «джипе» разъезжает по окрестностям, где натравливает эту клыкастую тварь на коз, бомжей и просто лохов. Полгода назад, после одной из таких репетиций, любимица нового русского насмерть загрызла маленькую девочку. Родителей у ребенка не было и она жила с бабушкой в маленьком домике, стоящем во дворе нашей общаги. Девочка все играла со своей единственной куклой в палисаднике, а время от времени старушка зазывала ее в дом : «А ну ка пойди сюда, Маруся, посмотри, что тебе птичка принесла». Из своей маленькой пенсии бабуля покупала немного конфет, которые потом припрятывала и выдавала по одной, как подарок от птички. Но однажды очень красивая птичка залетела в палисадник и Маруся за ней побежала: «Птичка, птичка, ты принесла мне конфетку?» Детская головка запрокинулась, чтобы получше рассмотреть порхающую пичугу и в это время в горло ребенка вцепились собачьи клыки. Закон оказался полностью на стороне хозяина жизни , а собака, отведавшая детской крови, стала еще злее. Старушка после случившегося целыми днями стояла в темном углу своей комнаты и ничего не говорила гвоздю, который торчал из стены. Соседка-самогонщица как-то зашла спросить, нельзя ли тут вот в сенцах флягу браги поставить, чтобы менты не нашли. Старая женщина повернула голову и ничего не сказала Соседка же, сочтя молчание за согласие, тут же приволокла в домик отупевшей от горя женщины свое зелье. А потом, в один из дождливых дней старушка вышла из дома с веревкой в руке, и соседи подумали, что «вот эта дура опять собирается под дождем белье вешать». Я видел, как спускали труп старой женщины с чердака и положили его прямо в разлитую по полу самогонную закваску.
; И вот теперь я барабаню в железные ворота. И он открыл:
-Ты что, мразь, совсем обнаглел!?
- Воды дайте. Зачерпните хоть из бассейна. У вас бассейн, а мы тут сутками без воды...
- Пить захотел с похмелья, скотина? Или умыться? Я тебя сейчас напою и умою! В милицию сдам!
В этот момент он посмотрел мне в лицо, вдруг испугался и завопил громко и противно: "Валя! Сюда! Быстрей собаку спусти!!!" На эти вопли выскочила красотка в бигудях, открыла какую-то решетку и выпустила немецкую овчарку: "Рекс, фас". Они, видимо, рассчитывали на чисто человеческую реакцию. Но я уже не был человеком. Откуда-то в руке появился острый как бритва нож, та самая заточка, которую безработный сосед по кухне от не хрена делать точил целыми днями, а драный пиджачок слетел с плеч и обвил левую руку, которую теперь вот надо сунуть в пасть...Как же долго, будто во сне бежит эта псина. Я  в замедленной съемке изменяющего мир сознания вижу ее прыжок, желтые оскаленные клыки...Но у нее такой теплый и беззащитный живот. Чик - и горячие кишки клубом валятся мне на руку. И вонь, страшная вонь. Говорил же Рябой, что у кобелей в паху есть какая-то противная железа. Видно, и ее распорол...Хотя, кажется, и хозяин — людоед тоже завонял, видимо, обосрался.
-А теперь наберите мне воды...
Так потом и принес в общагу ведро воды окровавленными руками. Через десять минут я уже сидел в камере местной ментовки, а еще через десять, проделав дыру в пространстве и времени, шагал куда-то в темноте и свежий ветер дул мне в лицо. Я уже знал, что нахожусь в тысячах километров и тысяче лет от того места, где ходил через улицу за водой, но при этом держал под контролем события времени, из которого ушел. Я видел, как там, в камере райотдела возле молочного бака, служившего "парашей", осталось мое прежнее тело с идеально ровной, круглой сквозной дырой в области сердца.  Таких отверстий в человеке вообще быть не должно...И вот уже алкоголик патологоанатом, страдающий от очередного похмелья, долго пучит глаза на странную дырку и решает, что это мерещится от очередного приступа "белочки". Дрожащими руками доктор берет грязно-липкий стакан со спиртом, с отвращением делает несколько глотков, занюхивает рукавом и  начинает сочинять причину смерти от сердечного приступа. Ввиду отсутствия родственников труп похоронили за муниципальный счет.
               
                Глава 5. Сцена у фонтана
С чего  все это началось? Ах, да...У тюленя отбиты нос и передние ласты. Но тяжелое бетонное тело все еще возвышается в центре старого фонтана под вековыми деревьями. Маленький мальчик сидит на краю прохладной позеленевшей от старости фонтанной чаши и смотрит на тюленя, на сетку причудливых трещин разбежавшихся по сухому дну бассейна, усыпанному кругленькими, похожими на детские пистончики семенами вяза.  Тут тихо и удивительно спокойно. Солнечные лучи проникают сквозь пышные кроны деревьев и ласкают камни фонтана и стены старого дома. Можно представить, что когда эти деревья были молоды, парк и дом были полны веселой, беззаботной жизни. Из открытых окон лилась тихая музыка, беленькие платья мелькали где-то на боковой аллее, и прохладные волны красиво катились по гладкой шкуре бетонного тюленя...И ни кто из живущих в этой усадьбе людей не заглядывал за зеленую ограду имения, где грязь, болезни несчастья и каторжно-тяжелый крестьянский труд, за счет которого и существовал этот бытовой рай. А потом пришли люди из-за ограды, всех убили и даже каменному тюленю отбили нос и ласты...
-Ага, попался, козел! - Кто-то маленький и сильный нападает сзади, сталкивает мальчика внутрь фонтанного кольца, заламывает ему руки, сует лицом в шершавый холод замусоренного дна. А потом вдруг отпускает, отскакивает в сторону и вполне дружелюбно предлагает:
-Давай поссым в одно море, чтоб не было горя...
И тут же ссыт на тюлений постамент, а брызги от его фонтанчика радугой блестят на солнце. Точно такой же фонтанчик этот сильный мальчик как-то пустил через перила школьной лестницы прямо на голову старому учителю Менделею. Шалуна-идиотки потом выставили на линейке перед школой, а обоссаный, плешивый и картавый Менделей брызжа слюной кричал: "Не отказывайся, хам! Я же видел вот такой маленький хегочек". И услышал в ответ от вытирающего лицо ученика: "А вы на меня слюнями не брызгайте. Можа они у вас ядовитые".
Нет, это не совсем то дерьмо. Еще раньше и куда уж страшней было, когда грубые заморские воины выбрались из своих кораблей на пустынный славянский берег и первым делом дружно его обоссали и обосрали. А потом уж пошли к жителям Новгорода и потребовали дани. И новгородцы, уставшие от внутренних драк и грабежей иноплеменников, не только уплатили этим ссыкунам дань, но и попросили этих морских бродяг и жестоких убийц стать правителями их страны. И это было началом власти ссыкливо-дрисливого дерьма над огромной, холодной и неуклюжей территорией. Если бы только знать, каким слабым будет это варяжское начало. Сила потом появится - прискачет из степи на маленьких лохматых лошадках и, наконец объединит, и подчинит, и потянет к прогрессу через унижение и убожество, как тянут невольников в полон на аркане. А если нет сил у раба и упал он наземь, то башку разбивают ему кистенем - лошадиной челюстью, привязанной к палке, или секут острой саблей по шее и для смеха за волосы поднимают голову к небу.
Этому соблазну поднять человеческую голову за волосы потом поддастся милиционер. Вначале, правда, еще не было ясно, что это милиционер. Просто кто-то остановил машину, и над бортом, рядом с сидящими в уголке ребятами чья-то сильная рука вдруг подняла и опустила в кузов эту сочащуюся кровью часть человека. Стук головы о дно кузова пацаны услышали уже находясь в воздухе, когда сиганули со страху через борт прямо на железнодорожную насыпь, с которой час назад прямо из-под красных паровозных колес, как уродливый кривобокий мяч, скатилась дурная человеческая голова. Как, однако, смеялся тогда им вслед этот милиционер, будто радовался, будто знал, что впереди у этих пугливых "воробьев" Афган и Чечня, где уже не паровозные колеса случайно, а специально отточенные ножи будут резать головы и уши.
А от той первой еще непривычно мертвой человеческой головы они почему-то в школьном сортире спрятались и там, постепенно привыкая к зловонию, в полутьме рассмотрели чужого уже совсем взрослого пацана, спокойно сидящего на дырке. Рядом с ним на толчке стояла буханка хлеба. Он не спеша оправлялся и одновременно, отламывая по кусочку от буханки, ел хлеб. А потом вдруг отломил большой, мягкий кусок, подтерся им, натянул штаны, взял изуродованную буханку и пошел. Я тогда подумал, что в обычной обстановке, когда пол в школьном сортире был мокрым, он не поставил бы вот так хлеб. Но сейчас каникулы и все вокруг сухо. И еще я сразу приметил, что пацан не сразу одел ремень. Я тогда такой тоже хотел: широкий, военный, с блестящей медной бляхой. Когда этот малый подошел, то бляху он держал в зубах, и я, глядя на него снизу, успел даже рассмотреть, что она не армейская а морская - с якорем.
-Хочешь в космос полететь? - вдруг спросил меня этот верзила, вынимая бляху изо рта и  накидывая ремень мне на шею. А я подумал, какой же он ловкий, ведь буханка, которую он ел и которой подтирался, зажата под мышкой, но не мешает крепко держать меня в петле. У меня бы она давно полетела, а тут я сам лечу...Сначала брызнули какие-то звезды, а потом оказалось, что в космосе темно и удивительно спокойно. Но я не мог бы сказать, что там ничего нет. Думать о том, чтобы было, если бы ничего не было, не просто страшно - нельзя. Но тогда я понял, что "ничего" это и невозможно, ведь даже в абсолютно темном космосе, где у меня уже не было ни тела, ни мыслей и который спокойно и хорошо длился как вечность, все же было что-то очень важное, основное. А потом вдруг наступили секунды блаженства возвращения к обычной земной жизни, и я увидел, что мир хорош, и сладкой музыкой прозвучали слова: "Во, падла дохлая, кажись сознание потерял. Видно сонную артерию ремнем передавил". Надо ли теперь дополнять ту истину, полученную в школьном сортире, над ямой, заполненной дерьмом, какими-то еще знаниями? Но все равно надо узнать, как появилось это всеобщее государственное дерьмо...И свихнувшийся РХ-23, нарушая некогда  внесенную в него программу, отправляется в прошлое.

                Глава 6. Гадкая история
          Чистый воздух средневековья... Легкий ветерок несет с собой медовый запах цветущих лип, гудение пчел. У пастушка лапоток расплелся - сидит под юной березкой починяет. Мимо всадник проскакал и скрылся за воротами Кремля, где ни травы, ни деревьев, а только стоны с места казней, да крики, пердеж и чавканье от царского пира. В центре обильно унавоженной площади перед собором уже шестой час сидит на колу молодой боярин. Приведенные на место зверства, на которое способны только люди, молодая жена и два малолетних сына казнимого уже не плакали, но лишь жалко по щенячьи скулили. А пьяные опричники, окружившие место казни, орут так громко, что глушат звуки исходящие от самого казнимого. Видно только, что он говорит что-то, что за выбитыми зубами шевелится распухший  язык, который создает какие-то несущие смысл колебания воздуха. Васька Блаженный проскользнул сквозь цепь охраны, ухватился грязной рукой за обгаженный, весь в кровавой жиже кол, задрав голову, внимательно послушал боярские слова, а затем кубарем, звеня веригами, возвратился в толпу. Распугивая идиотскими выкриками народ юродивый пробрался на пустой пятачок, который в любом времени меня окружает, и сказал подвывая: "Государя благодарит, за него Бога молит..."
-Почему они такие?
-Какие такие? Нормальные они - русские. А ты бы лучше не мудрил. Я то давно тебя понял, РХ-23. Возвращайся  лучше назад в двадцатый век, на станцию Коростелево. Глядишь и простится тебе эта экспедиция. А на память я тебе отсюда подарочек дам.- И Вася, именем которого потом назовут самый знаменитый российский собор, вытер свою изгаженную руку о мою одежду.- Анализы там сделаешь, узнаешь, что боярин, может быть и так бы помер, а, может быть, и не человек он вовсе, и не больно ему там на колу...
-Он так и будет до смерти на колу за царя молить?
-А как же...
-И когда его жену и детей на его глазах растерзают?
-На все воля царя...
-Может быть, мальчишек спасти?
-Кого ты обмануть хочешь? В прошлый раз в Твери изверга напугал - прикинулся пленным ливонцем. А он потом из-за этого в Новгороде кровавую баню устроил.
-Я остановить его хотел. И он вроде понял - обосрался.
-Его в Пскове святой человек остановил: предложил во время поста кусок сырого мяса.
-Юродивого того, кажется, Николой звали?
-Он такой же юродивый, как ты опричник. То же ведь РХ-23, да только не поломанный, а нормальный. Да куда же ты, братец? Систему перехитрить захотел? Зря...
Не перехитрю, конечно. Найдут и отремонтируют, заставят государев зад лизать. Но все же пусть сначала найдут. А я тут под станцией Коростелево в катакомбах вспоминать мой первый шаг в прошлом, как стал вдруг ливонцем, чтобы остановить великого царя. Эти бесконечные ходы под землей тоже ливонцы вырыли вернее их потомки - немцы. Через навсегда вбитые в мировую истину мысли и чувства давно умершей женщины я вижу их последнее пришествие на эту землю. Семь дойчмарок в сутки за русскую работу. Своим то за так, да при собственных худых харчах рыть приходилось, а эти суки платили регулярно, строго в 12 часов - перерыв на обед. Но наши все равно лучше. Когда ночью трах-бах, трах бах, а потом вдруг заматерились под окнами, то как все обрадовались. Побежали на станцию, где из разбомбленных вагонов стали продукты таскать. Прикатили бочку сала, ящик водки, колбасу котелками прямо на шею навешали. Сколько успели сожрали, пока милиция не отобрала. Слава богу, что хоть не расстреляли за мародерство. А потом начали по немецким трупам шарить. Дунька Титарихина откопала из-под снега фрица: большой труп в шинели, а главное - в сапогах. Не снять их, однако,  примерзли. Побежала за топором, чтобы ноги немцу отрубить, а потом возле печки отогреть и ступы из сапог вытряхнуть. Пока назад вернулась, а соседка уже одну ногу рубит. Но Дунька своего не отдала - себе забрала обе ноги с немецкими сапогами. Собралась уходить, да решила в лицо немцу глянуть. Стряхнула снег и узнала. Этот балагур с ними работал на рытье катакомб и все хотел перед бабами выпендривался. Начнет его командир ругать - он лапы по швам, а отвернется офицер, так он ему на глазах у баб в спину рожи корчит. Бабы в гогот, офицер оборачивается, а солдат уже опять по стойке смирно - и опять смех.
-Что на этого гада смотришь? Узнала? Теперь не узнаешь...
У проходящего мимо обозника в руках острая лопата и он с размаху бьет ею по замерзшему лицу трупа и рубит, рубит, пока не превращает все в кровавую кашу.
Так же зло, но бердышем рубил живых, связанных ливонцев царь Иван. Начал, впрочем, со своего - с ключника темницы. Говорливый холоп, склонившись перед государем до полу бубнил все: "Они, суки немецкие сами сдались. Все наемники. Жалованья им не заплатили, так они и перешли на нашу сторону. А мы их дураков в полон забрали, да в кандалы, да в подвал. Теперь сапоги тебе, великий государь, лизать будут". А царь, вдруг, затрясся весь, и ударил ключаря кистенем в лоб. Аж глаза у бедняги выскочили и повисли. И топча ногами еще дергающееся тело завопил великий царь: "Сам рубить хочу!" В один миг открыли опричники запоры и выгнали в тюремный двор закованных в цепи ливонцев. Силен был царь в бешенстве - с крайнего узника голова так отлетела, что аж о стенку ударилась. Другого седого воина царь копьем мечом в глаз ударил, а потом колол тело долго и тщательно. Третий в ряду РХ-23. Оковы разорвал, как бумажные, у охранника бердыш вырвал и вот уже стоит палач всея Руси, прижатый в углу стальным острием...
Я тогда заменил в этом теле реально существовавшего человека и хотел исправить его ошибку. Пленный ливонец задержался на секунду и не убил, а погиб сам. Я же затем и шел сюда, чтобы мгновенно отсечь башку царю-палачу, в один миг изменить историю, вытащить из дерьма и убожества целую страну. Но тут то и понял, что не случайно дрогнула у пленного рука. Он вдруг узнал и понял то, что и мне предстоит теперь понять, возвратившись в заваленную мерзлыми немцами Россию. Впрочем, чуть раньше. Вот здесь и остановимся.
-Немец, кажись, давай деру дадим,- группка подростков застыла в ледяной степи, завидев идущую навстречу фигуру в мышастой шинели. Еще вчера мальчишек везли в Германию, но по счастливой случайности им удалось зарубить топором излишне доверчивого охранника Ганса и вот теперь они спешили домой навстречу наступающей Красной Армии, а тут этот гад с винтовкой. -Да он, кажись, раненный. Вон падаль руку на перевязи держит, а у нас автомат. Пошли, не ссыте...
Скрюченная фигура солдата приближается и уже видно, что немец то совсем пацан. Кровь на раненной руке смерзлась в сплошной кусок льда, на лице слезы от боли и страха. Будь силы, так он и сам бы задал стрекача, да куда тут бежать. Только и мог, что схитрить - хотел пройти мимо русских ребят, будто прохожий он - прогуливается по Курфюрстен-штрассе.
"А ну стоять, сука! -Один пацан с автоматом в руках загородил дорогу, другой отнял винтовку. А тут прям как в кино и наши: на лошадях подскакали - конная разведка 46-го пехотного полка. -Где вы пацаны такого немца поймали? -Сынок, стрелять умеешь? Застрели его на ***!!! Как не выполнить приказ красного бойца? Повел было стволом в сторону немца. Они ведь вон как наших, но тут вдруг в глаза ему глянул и жалко стало. - Не я не могу..
-Ссышь, ну ладно, веди этого урода на станцию. Там нашим сдашь...- и ускакали. Рядовой 18-летний завоеватель жизненного пространства прожил еще несколько дней. Превозмогая последние силы он еще долго шел в колонне таких же бедолаг, а потом не выдержал и сел в сугроб. Конвоир лениво попинал фрица валенком в бок, хотел уж было стрелять, да вдруг от колодца бабы налетели, попросили оставить, табачком угостили. Пока сворачивал солдат самокрутку вспомнил, как вчера не повезло. Первая рота вошла в только что выжженный «катюшами» станционный поселок и наелась из разбитых вагонов тем, что не сгорело, а его подразделение послали осмотреть другой состав, целеньким застрявший у разбитого моста. Сунулись туда, а это санитарный поезд до отказа набитый тяжелоранеными гадами. Одни кровавые бинты и ни капли жратвы там не было. Нашли было спирт, но доктор-немец, который до того не хотел отходить от раненных, начал отнимать приятно пахнущую фляжку. Его тут же пристрелили, кому досталось выпили и вскоре окочурились. Говорили же старики, что у немцев вместо спирта какая-то гадость. Подъехал какой-то мудак в папахе и навел порядок. Расстреляв за спирт еще троих на выбор.
-А с немцами что делать. Пять вагонов лежачих
-А ни хрена! Не расползутся! Пусть лежат, пока тыловики подойдут. Мороз двадцать пять. Через три дня  баб, да пацанов местных заставим уже готовые трупы в окна под откос выбросить.
-Вот и этот урод уже никуда не уползет. Не хрена на него патрон тратить, - подумал конвоир, затянулся  самокруткой, плюнул на посиневшего немца и побежал догонять колонну.
Оставшийся в сугробе немец уже ничего не понимал, ему уже не было даже холодно. Он посидел немного, хотел было встать, но упал на спину и увидел, как где-то далеко вверху в белых облаках открылась маленькая синяя проталинка - в Баварии в феврале уже приходит весна. Труп у дороги лежал до весны. В России она приходит поздно.
Ну что можно понять в таком ледяном дерьме? Если только уж совсем от истоков пойти на берега какого-то Сейма, где еще ни немцев, ни царей, ни русских, а только глубокая как океан тишина царствует над морем девственных лесов, украшенных серпантином кристально чистых ручьев, и тонет в океане бескрайнего неба. В той дико-пышной природе первые славянские племена тоже буквально тонули  - даже ограды вокруг своих селищ не имели. Не напрягаясь, будто на гуслях играя, брали они от леса и реки легкую дань, и многие столетия с них самих нечего было взять.
Как диковинную часть природы троих славян однажды показали византийскому императору. Поначалу византийская банда и людьми то не посчитала вышедших из леса двуногих существ. Внешне, конечно, на людей похожи, стройны, высоки, красивы, но уж слишком простодушны. Да и в руках дети природы держали вместо оружия какие-то деревяшки со струнами. Легион окружил странных существ, укрылся щитами, ощерился копьями, а эти дураки заулыбались и забренчали на гуслях: дзинь-дзинь. Императора эта музыка потом очень потешила, как и рассказ задержанных. Поведали дикари, что несколько лет назад к ним явились какие-то обры и вместо того, чтобы вместе танцевать под гусли стали их бить, насиловать и мучить женщин, запрягать славянок в телеги вместо лошадей.  Сидя в своих лесах, эти бараны и знать не знали, что в мире уже царствовали алчность, зависть и жадность. Обры, правда, сгинули, но с тех пор носители порока все чаще пробирались в леса. Сначала купцы-разведчики познакомили их с серебром, а уж за серебром пришли настоящие разбойники. Бедна досталась пришлым добыча, да зато, как легко. Хотели было пришлые местных мужиков, вышедших к ним навстречу все с теми же гуслями в руках, перебить, но, удивленные их редкой покорностью, решили — пусть уж живут. Нажравшись и натешившись с селянками все же не остались завоеватели тут же ночевать — полезли на гору, которую на всякий случай окружили частоколом. С тех пор и пошли первые русские города — бандитские гнезда. Не успели одним покорится — другие из степи прискакали. Потом еще сколько сотен лет, как зверей ловили живущих в поредевших южных лесах славян ногайские татары, за руки к длинным жердям по десять человек привязывали и гнали в Крым на продажу в рабство для заезжих купцов. Нет, не Гитлер первым придумал гонять русских на работу на Запад, а более близкие соседи. А теперь вот и сами рады бы в чужие страны хоть в рабы, хоть в туалетные работники, да не пускают — не нужен новой цивилизации рабский труд, лишними становятся обитатели Восточной Европы. Да и местным вождям они уже в тягость — вона сколько нефтедолларов приходится тратить на кормежку отлученного от собственных богатств народа. С другой стороны, люди доброту современных вождей ценят, скоро легенды о главном будут слагать, как об Иоанне Грозном, взявшемся их предков оборонять от угона в Крым на продажу. Уж пусть лучше свой, русский казнит и карает — мужа удар, что божий дар. К тому же пойди поймай кочевника в степи, а от своего то мы терпим, терпим, а потом его же и закопаем и нагадим на этот холм. Так реально поступали с лютыми помещиками — всем селом приступали с лопатами и закапывали барский дом по самую макушку. Пока воевода спохватится, да подмоги из Москвы дождется, приедет, заставит откапывать, а из барского дома уже и вонь, как из могилы. И так вот из века в век — хочешь, чтоб не закопали будь Грозным, хочешь, чтобы не привязали к палке и не погнали по степи, не насиловали на каждой степной стоянке — терпи Грозных. Все эти годы сменяя друг друга иноземные правители не только пили, но и портил кровь народу-девственнику. Дети от варягов пошли уже не столь простодушны, монголы, будучи алчными до россиянок, оставили после себя целое племя полукровок, которое со временем и свирепствовало на развалинах Казани. Чем монголистей получался человек, тем больше у него было успеха в бандитском государстве. Вот и теперь продолжается процесс совершенствования - их женщин брюнеты с Кавказа усиленно осеменяют. Может быть лошаки от них приживутся в мировом порядке? Тем же, кто не наделен генами наживы, прямая дорога отчаливать в другой мир - лети русская душа. Кажется, еще немножко и целый народ впопыхах отчалит в неизвестность, освобождая жизненное пространство для более приспособленных к материальному миру особей. Великое переселение русского народа на тот свет, впрочем, идет уже не одно столетие. Их убивают свои и чужие, а в ответ...В последней войне вот у этой женщины, как и у миллионов соплеменниц,  убили мужа и любимого брата. Потом она рожала под бомбами, а когда на свет появился мальчик, в городок вошли немцы. Первый же враг, вошедший в дом, протянул руку в кольцах и забрал последний кусок мыла, лежавший  на умывальнике, потом взял детское одеяло, разорвал и закрутил ею сверху свои сапоги. Заглянул даже в стоящую на плите кастрюлю, но сморщил нос от смрада мерзлой картошки и ушел, мягко ступая сапогами в детской байке....А в 46-м в ее двор тоже войдет немец. Пленных, строивших дорогу, тогда отпускали побираться. Длинный, худой, в очках человек, одетый в форму врагов, прижимает к груди котелок с картошками, а на него диким зверем бросается... лохматая дворовая собака. Котелок падает, немец кричит, а она, отогнав собаку, вдруг, удивляясь нахлынувшей на нее острой жалости к человеку, молча помогает несчастному, побежденному врагу, возможно убившему ее мужа и брата, собрать раскатившиеся по двору картофелины, достает из кармана фартука и кладет в котелок большой желтый огурец. Немец в ответ вдруг заплакал, достал из нагрудного кармана пустой стальной медальон и протянул свою последнюю драгоценность совсем седой двадцатипятилетней женщине. И она взяла. В этом медальоне потом она будет хранится единственное фото мужа-танкиста. Тяжелый стальной медальон с латинским вензелем на крышке уживется в шкатулке рядом с похоронками. Как это то, даже используя всю мощь всемирного разума, понять? Но во все времена, униженные и ограбленные, только случайно не убитые русские бабы бегут к конвоиру и слезно просят не стрелять в отставшего от колонны, обессилевшего от раны и дизентерии пленного.
-Да вы что, бабы, охренели! Это ж «фриц»! Вон их сколько вдоль дороги уже окоченевших..
-Так все равно же человек...У него ведь тоже мать есть.
Черт бы их всех побрал! Сами же не хотят жить красиво, так зачем я за них мстить собираюсь, убивать великого царя. Да и стоит ли мстить за материальные обиды, если никакие обиды не разрушают мировой гармонии, а главное в этой жизни - красота мира ни от кого не скрывается и всем доступна. Днем и ночью, подыхаешь ли ты от жары в сердце Сахары или лежишь на спине в ожидании акул в зеленых водах Тихого океана, ты можешь смотреть на небо. Но обычно человеку просто некогда поднять головы, ему жарко или холодно, его мучает жажда, голод, понос, запор или глисты. Видимо, и оставив тело нельзя долго просто любоваться небом. Есть, например, такой бестелесный, очень заразный глист - совесть. И если ты им заражен, то начинаешь наводить порядок в мире тел. А ведь ничего не получится! Ты один во вселенной, ты обречен, но ты копошишься и создаешь все новые тела и лазаешь во времени. Зачем? Чтобы в очередной раз в чужой плоти испытать боль, грязь и унижения. Просто так надо, чтобы совсем уж запутаться в добре, которое подчас можно делать только из зла. Когда-то очень давно, в детстве я, одев акваланг, был поражен чарующей красотой и таинственными ужасами неведомого подводного мира. И вот теперь я легко заглядываю в любой отрезок истории человечества, но красоту и гармонию за ужасами так трудно рассмотреть.
 Слюна изо рта царского бежит, голова трясется, а уж как завоняло из бархатных порток. Так он и будет вонять до конца своей жизни - дерьмо гадское, как и все правители этой холодной страны. Чем дерьмоватее, тем дольше они тут правили - вот такая история гадов. Так пометим же их хотя бы вонью неистребимой. А с этого восьмиженца достаточно - пусть сука до смерти мучается. Отбросив бердыш, не спеша пошел к стене и уже сверху, со стороны видел, как расхрабрившиеся опричники с сынком царским секут саблями тело.
               
                Глава 7. Я от космоса ушел
А может быть хватит лазить по этим вонючим лабиринтам времени? Но нет. Зарядится надо вот здесь в привычном для моей жизни времени, где опять зима. Речка в этом месте не замерзала и в зиму Батыева нашествия, и сейчас журчит весело быстрина, бьется живым серебром в обрамлении снежной пушистости. Ветви над рекой все в инее, а денек серенький, невзрачный. Только подумал, что даже став изгоем и нарушив программу можно все равно в таких местах получать подпитку из космоса, как навалилось нечто с востока и телеграфными буквами вбило в голову:
"Явиться к ближайшему каналу связи. Передвигаться по Земле самым обычным человеческим способом - переставляя ноги толкать ими планету".
Двадцать восемь километров по сугробам для органического существа при скудном питании - тяжеловато, как и всякому человеку. А я человек? Или космический шпион? Был запасным шпионом, стал шпионом-предателем. Конечно, за это не прощают. Тело расщепят на атомы, а энергетическую составляющую перевоспитают. - Трах-фырр...В первый миг подумал, что вот и началось. Попутал вспорхнувших куропаток с гневом космоса. Птицы, впрочем, это тоже космос, как и снег, как и вот этот куст шиповника. Только две красные ягоды остались на его колючих ветках. Сожрать что ли эти две замороженные алые капли вместе с ворсистыми семенами. Если бы не попался, то сейчас вполне мог бы проникнуть  в микромир этой колючки, в бесконечную бездну ее галактик. Теперь на это дело нет сил. Только и могу, что оставлять в снегу кривую цепочку следов. Им вообще-то нет смысла меня уничтожать. Могут ведь только отремонтировать и сослать в какой-нибудь водный мир в виде слизняка и возможно море будет теплым. Конечно теплым. Не может же слизняк жить в таких ледяных кристаллах, как этот русский снег. Кинь эту гадость в сугроб, так он и замерзнет, как замерзает человек, если снять с него одежду. При определенном градусе энергетическая часть отделяется от органики. Это двуногое создание, впрочем, достаточно совершенно, как и работающий от его энергии персональный головной компьютер. Добавить что ли питания - хлебушка пожевать. Зачем, однако, теперь мне, пойманному с поличным, все это. Буду просто идти и идти, как на убой. Сейчас вечер и, может быть, поближе к утру приду. Восхода уже не увижу. Но так вот даже лучше, когда знаешь, что скоро конец. По сути ведь и один человеческий день это очень много. Чего только с утра до вечера не испытаешь. Здесь как-то совсем пустынно и дико - красота. В конце разрезающей поле неглубокой  балки начинается сосновый бор. Я, вдруг, забыл о своем провале и с невесть почему нахлынувшим радостным чувством заспешил к крайней сосне, прикоснулся к бронзово-золотистому стволу. У этого дерева роскошная, засыпанная снегом зеленая крона. Ветер раскачивает ветви, с них срывается белоснежный комочек и паххх...падая с высоты, рассыпается тончайшей белой пеленой, рождает красоту, живущую секунды. У японцев листочки сакуры, у русских летящий снег. И всего то несколько мгновений живет красота. Как-то летом, вот в таком же  сосновом лесу, в свежее утро я увидел вдалеке женскую фигурку. Под высокими соснами она казалась маленькой, беззащитной, одинокой. И тут вдруг луч солнца осветил ее волосы и они засияли неземным светом, быть может, это сияние увидел кто-то там далеко во Вселенной, но на Земле - только я. И я был необъяснимо рад нахлынувшему ощущению красоты и гармонии. Ни сама женщина, никто в земном мире не видел этой красоты, но ведь она была, всего секунду, но как велика эта секунда. Или вот как-то холодным весенним днем под вековыми ветлами, на неудачной рыбалке ты вдруг увидел, как солнечные блики, отражаясь от воды, играют на коре старого дерева и не то чтобы понял, а почувствовал, что вот сейчас и есть самый лучший момент в твоей человеческой жизни, красота секунды, которую никто кроме тебя не прожил, которая  была только тебе подарена неведомо за какие заслуги. Лишь немногие и самые гениальные могут запечатлеть эти секунды истины в картинах и музыке, чтобы подарить их всему человечеству. Но большинство людей, может быть, лишь раз в жизни увидит мимолетные искры мировой красоты и гармонии, удивится, а потом забудет и всю жизнь будет лишь в глубине души чувствовать их волшебное прикосновение..
За лесным урочищем опять начиналось поле, а на горизонте в белесой мути новый лесок и так дальше страна Россия и мир без конца и края. А мой мир? Ему придет конец? Но ведь красота летящего снега космически бесконечна.
Перед утром взошла луна и осветила конец пути - старую полуразрушенную ферму, выбранную на этот раз местом наведения космической справедливости, исправления программы поломанному космическому шпиону. Лунный свет пробивается сквозь дыры в потолке и на внутренность колхозного сарая может смотреть Вселенная. Как я однако равнодушен к убогости этих декораций. Спокоен и космос, отражающийся в льдистых лужах на занавоженном полу. Дела вселенского масштаба будут решаться не в старинном рыцарском замке, а на разрушенной МТФ колхоза "Заря коммунизма". Двери здесь, впрочем, скрипят не хуже, чем в замке. Да я тут был кажется, когда работал инструктором райкома. В летнюю пору здесь стояла страшная вонь, а в красном уголке график случек и отелов висел на гвоздике, вбитом в раму портрета вождя мировой революции. Там рядом на тумбочке еще старый, черный телефон стоял. Я однажды видел, как по такому аппарату звонил председатель сельсовета:
"Алле!!!Это хто? Это отдел НКВД? Тут вот председатель колхоза имени Клары Цеткиной зябь не пашет. Иван Зубахин его фамилия. Может к вам его доставить? С конвоем? Или самому разобраться? Ладно!"- трубка брошена на рычаги, а слова вместе с самогонным перегаром продолжают лететь в пространство: "Что, гнида, понял, что такое советская власть? А раз понял, то беги за самогонкой и салу с солеными огурцами не забудь!" Этот председатель любил не только выпить, но и пожрать. Его самого потом расстреляли, а телефон и теперь здесь же стоит. Черный аппарат пережил Сталина, Хрущева, Брежнева, перестройку с ее уродами и в ходе всеобщего растаскивания империи его почему-то не украли. Надо теперь снять трубку, приложить ее к уху и почувствовать космическую бесконечность, в которую уходят его оборванные провода.
"Зачем тебе это надо?"- Вопрос прозвучал не из трубки, а из темного угла. Страх и радость, спутавшись в единый комок, мигом вернули силы, вытолкнули из органики энергетическое естество рванувшееся через межмолекулярное пространство на свободу...
"А ты напрасно убегаешь. Сам же меня потом будешь искать",- успел сообщить из своего темного угла посланец космического разума, почему-то меня отпускающий. Он вышел на связь со мной, посадил на энергетический крючок, заставил сюда прийти, но не стал наказывать. Почему? Впрочем, подумаю об этом в другом месте и другом времени. Там тьма уже уступает место рассвету. На большой реке, где на фоне светлеющей воды черными чудовищами горбатятся носы варяжских кораблей. Во времена Рюрика все было проще: ни экологических бедствий, ни райкомов, ни графиков случек и отелов, пришпиленных к портрету В. И. Ленина.
Из докладной записки пожарной охраны райцентра Коростелево: "По словам очевидцев пожара на старой ферме села Синепупово не было. Здание просто испарилось. Местные жители в пять часов утра слышали сильный хлопок и видели яркую вспышку, после которой на месте фермы остался только ровный круг оплавленной земли..."Главный пожарный инспектор области, прочитав отчет до конца, подумал, что  совсем, уж, охренели подчиненные в районах от самогона и полез в сейф за коньяком.
               
                Глава 8. Правитель без штанов
-Удар был таким сильным, что обломок весла пробил Торварду Собаке голову насквозь и застрял в борту ладьи. Конвульсирующие ноги мешали победителю снимать с убитого шикарные полосатые штаны, но он спешил - уж больно велико было желание заполучить вожделенную обнову. От самой Скандинавии плыл пьяница Рюрик без штанов. Терпел холод, насмешки товарищей и лелеял мечту при первом же грабеже заполучить недостающую часть одежды. Сражению, однако, суждено было разыграться еще до того, как доплыли варяги-ворюги до славянского поселения. Остановились у берега заночевать, а рано утром, встав поссать, неуклюжий главарь наступил спящему Рюрику прямо на яйца. Завязалась драка, затем сражение один на один, победив в котором беспорточный воин стал сразу и главарем банды, и обладателем чужих штанов. Натягивая пропахшую мочей обнову не слухом, но чутьем звериным угадал, что кто-то прячется в траве на берегу. Славянский мальчик с сестричкой в белых до пяток рубашонках, со страхом наблюдавшие из высокой травы за дракой на ладьях, бросились было наутек, да разве убежишь от бандитских стрел. Загоготал зверюга, возрадовался - никому теперь не расскажут ребятишки о приближении банды. Много будет добычи...
Драка на мосту через Волхов еще не началась, когда появились чужаки. Хотели было пойти на них с дубьем, да верзила в полосатых штанах, вышедший вперед, огромным мечом так ловко пересек стоявшую у него на пути березку, что засомневались горожане, совещаться начали.
-Один хрен город кто-то должен охранять. С каждого  двора соберем положенное, отдадим этим козлам рогатым - пусть они стерегут...
-Да уж больно злы...
-Такие-то псы и нужны. Сам вон своему Полкану хвост для злости отрубил.
-Ты, Дрочило, хоть бы спросил, чьи они будут?
-Чьи вы, рогатики?
-Русы...
-Ага, понятно, из-за моря они. Русы, чи руси.
-А мы под ними русскими станем?
-Смешно...Но хрен с ними, пусть охраняют, а дань мы им заплатим...Собирай вече, решим по сколько со двора.
Собрались на сей раз быстро - всем интересно было на уродов заморских поглядеть. А про плату решали долго: хитрили, бедными прикидывались, два раза за неправильный перевод толмачу морду бить принимались. Только на закате совсем охрипнув от крика, одурев от ругани ударили новгородцы по рукам с рыжим верзилой. Тот же, явно довольный поднесенными ему дарами, вытер текущие по усам сопли, подтянул штаны, выхватил меч и закричал вдруг радостно и страшно. Знал бы сколько потомков его в этой стране будет потом зарезано, задушено, на кол посажено, на части разорвано, так, может быть, и не радовался бы. Но не знал ничего Рюрик, да и не мог знать.
А за городом в густой траве вороны уже приметили два детских тельца в белых рубашонках. Кыш, гады! Кем мне то прикинуться в этой истории? Я ведь и Рюриком могу. Но не хочу. Лучше мальчиком, который, кажется, жив еще. И вот уже вижу темнеющее небо глазами умирающего ребенка. Ему-мне невыносимо больно, а в выси уже загораются звезды. Там простор и бесконечность, которую отражает это маленькое органическое существо. Не надо бояться, дружок, там нет этих глупых жестоких убийц, нет мерзости и страха. Ты там отдохнешь и все будет хорошо. Лети. Я же остаюсь здесь вместо тебя и вытаскиваю из-под сердца стрелу и ломаю ее о колено. Глупый жест. Это уничтожение орудия смерти, как ни странно имеет нечто общее с поведением русских после слома Берлинской стены. Немцы там пили пиво, а русские тоже пили пиво, но еще и усердно и настойчиво давили пустые банки. Зачем такая дополнительная затрата энергии жителям Европы было непонятно, но и русским тоже - они банки давили машинально, не задумываясь, но очень настойчиво. Я же тут сейчас под еще совсем не древним городом Новгородом в детском тельце, когда еще нет пограничных кордонов, но уже кругом все убивают и убивают и я что-то должен сейчас же сделать - вот стрелу поломал и теперь еще и пойду прямо к этому гаду. Неся на руках убитую сестренку так вот и явился к пьяному Рюрику, который уже опять был без штанов, но теперь не по причине нищеты, но в связи со своим вдруг обретенным могуществом - развлекался гад в обществе трех дородных славянок. Охрана пыталась было не пустить, да сталь мечей расплавилась и улетела жидкими металлическими соплями в темноту. Вождь же варягов, как увидел идущего на него убитого ребенка, так захрипел, глаза закатил и повалился на ковер. Я прямо сквозь него и прошел, задев там внутри какую-то генетическую хрень. С тех пор у всех Рюриковичей появилась наследственная эпилепсия.
-Как, разве вы не знаете, голубушка, что у всех московских царей была эта болезнь?- старичок профессор ехидно смотрит на растерявшуюся студентку.
-Но в учебнике об этом ничего нет...
Теперь есть. Путешествия во времени РХ-23 в единый миг придали истории России неведомый прежде штрих. Менять при этом приходится не только строчки в учебниках, но и память в мозгах миллионов людей...Впрочем, вот этой красотке, нагло смотрящей в глаза профессору, ничего не надо менять - там почти стерильная пустота.
               
                Глава 9. Экскриментатор по неволе
Пьяный спишь - будто в дерьме плаваешь. Сны в алкогольном угаре кошмарны, пробуждение ужасно. А если тебя по тревоге поднимают в три ночи, так вообще лучше сдохнуть или упасть назад в пьяно-сонное дерьмо. Но нельзя - страна зовет, Родина, мать ее так. За два десятка лет работы в спецслужбе империи Пуков так и не привык к ночным подъемам. А тут еще это проклятое неумение пить, которое он пытается скрыть от коллег. Его воля, так он и вовсе бы не пил. Но негласные порядки на службе требовали: пить много и не болеть. А раз не пьешь, значит либо больной, либо предатель, шпион. Какой же при этом недостатке может быть карьерный рост? И вот теперь, в половине третьего ночи он с отвращением пьет алко-зельцер и со страхом думает: "Один черт, эта сволочь Петров, все время сидящий справа от начальника, сразу поймет в каком я состоянии и глаза его скажут: "Слабак ты, Пуков, слабак, не быть тебе на самом верху". Знал бы этот козел, из какого дерьма выполз я, зацепившись за эту гребанную вертикаль власти.
"А, может быть, и не смеется надо мной Петров, а только кажется мне это, - думал Пуков, небрежно кивая в ответ на приветствие охраны. Вот сейчас повнимательнее присмотрюсь к подонку и если увижу в его глазах, хоть малейшую усмешку, то..." Так и не решив, что делать с насмешником, Пуков переступил зал оперативных заседаний и удивился. Злыдня на обычном месте не было. Рядом с шефом на месте Петрова сидел какой-то незнакомец, а в атмосфере кабинета разливалось липко-едкое ощущение очередной большой неприятности. Расселись в полной тишине, а потом как-то глухо и бесцветно зазвучал голос генерала:
-Опять куча в спальне у самого...- солидный голос руководителя спецслужбы вдруг перешел на какое-то сипение и совсем затих. Шеф попытался откашлялся, немного помолчал и снова с упорством курицы, перебегающей дорогу перед колесами гоночного автомобиля, продолжил: "Куча говна на столе у самого...Уже шестая за последние шесть дней".
- А уж как оно издевается над представителями уважаемого финансового сектора…На днях только господин Гресс начал выступать по своей любимой идеей сокращения населения планеты до одного миллиарда, как ему прямо на голову…,- попытка рядового участника совещания проявить свою осведомленность прозвучала явно не к месту.
Наступила полная бункерная тишина. А Пуков в этот момент вдруг заметил, что генерал смотрит на него. Смотрит, как будто хочет, чтобы он встал и признался. Вот также пристально всегда смотрела учительница английского на одного классного дебила, пока тот не вскочил и не начал вопить: "Это не я. Это Леха Пиндюря насрал, а я там только нассал". Выявленного таким образом нарушителя школьной чистоты по кличке Пиндюря вывели с уроков и заставили убирать кучу, которую он наделал на лестничной площадке. Урок продолжился, но вскоре дверь класса открылась и все увидели на пороге Пиндюрю, держащего в руке совок с испражнениями: "Эльвира Стальевна, а куда ее несть?" Может быть они про тот случай знают? Вытянули из тюрьмы одноклассника, и тот поведал о событиях тридцатилетней давности? Да нет же, глупости, просто, видимо, доложили генералу о моей дурацкой шутке: "Пусть ощутит силу народного духа". Но как, однако, ужасен взгляд этих голубых глаз. А меня ведь учили не поддаваться воле противника и я умею защитить свое нутро - для всяких там цереушников - там броня. Но от собственного начальства спасенья нет. Немигающий взор уверенного в своей правоте и силе русского бюрократа - смерть подчиненному. И ведь никогда не узнает Пуков, за что и почему шеф так на него смотрел, да и смотрел ли...Но вот головы кочан поворачивается и глаза начинают искать другую жертву. Взгляд шэфа останавливается на главном аналитике:
-Докладывайте! В общих чертах, но с самого начала...Да сидите, вы, черт бы вас побрал с вашим дерьмом вместе!!!
-К сожалению, точно нельзя определить, когда ЭТО появилось... Но два года назад от некоторых историков стали поступать первые сигналы, что начинают происходить странные изменения в прошлом нашей страны. Будто некая сила проникает в прошлое и постоянно его меняет. Вначале наши специалисты не поверили в существование такой проблемы. Двух профессоров даже отправили подлечиться, но вскоре и физики стали отмечать некое явление, которое доказывает, что проникновения некого существа в прошлое происходят и достаточно регулярно. 
Точно они сказать не могут, но предполагают, что мы имеем дело с некой энергетической формой материального мира. Временами она вселяется в тела существующих людей, иногда даже создает совершенно новых индивидов - ничем не отличающихся от людей биороботов и, используя их тела, путешествует во времени, всегда внедряясь только в прошлое. Цель и смысл таких перемещений нам неясны. Он особо-то там, в прошлом ничего не меняет, так по мелочи. Известно также, что этот монстр регулярно возвращается в наше время, где получает заряд энергии для своих похождений. Известен и источник этой энергии - красота и гармония природы.
-Да что вы тут буровите?!! Какая еще природа!!! Вы лучше объясните, зачем он при возвращении  садится срать в президентской резиденции? Там просто говно на паласе, на столе!!! Кто этот гад? Наш, русский?
-Видимо наш. Мы проанализировали тему обсерательства с древних времен до современных дней. В русских деревнях этот способ борьбы использовали, как правило, женщины — мазали говном двери и ворота своим соперницам. Примеры, когда, мужики применяли говенную месть, довольно редки, но и теперь встречаются . К примеру, несколько лет назад интересный случай произошел в так называемой Стрелецкой слободе города Курска. Девушка встречалась с бедным пареньком, а замуж решила выйти за другого, более состоятельного жениха. В самый разгар свадьбы обманутый самец подогнал к окну дома машину-говновозку, засунул шланг в окно и залил всю свадьбу дерьмом. Этот идиот был осужден, срок отбыл. Мы проверили его и все окружение, ничего подозрительного. Один из товарищей этого «экскрементатора» , правда, за ведро воды убил собаку уважаемого в городе человека, затем как-то странно скончался в камере предварительного заключения. Мы хотели эксгумировать труп....
-Хватит нести чушь!- генерал посмотрел на говорившего, как на дурака, и в очередной раз доказав, что начальство может помешать делу, со злобой выдавил из себя:- У кого-нибудь есть более подходящие подозреваемые
-Так, может быть это делает сам президент? По пьянке он ведь не раз уже оправлялся себе в штаны по малой нужде, правда...  - голос человека, произнесшего это простое и все объясняющее предположение, так дрожал, что никто даже не понял, кто высказал эту крамольную мысль. А что, вполне логично: человек, втоптавший в дерьмо великую страну, стал у себя дома гадить: в кабинете, на обеденном столе, на персидском ковре, на камине малахитовом.
- К сожалению, я должен вас разочароват, - сидевший справа от генерала незнакомец говорил с легким английским акцентом. -По данным наших лабораторий это всегда есть, так сказать рабоче-крестьянское, а не президентское дерьмо. Теперь однозначно можно утверждать, найденный в президентских особняках кал принадлежит одному и тому же человеку или нечеловеку, но существо это питается продуктами, которые потребляют жители сельской местности как раз где-нибудь под Курском или Орлом.
Чин из ЦРУ, неведомо каким ветром занесенный в секретнейший из всех кабинетов России, еще  перечислял какие-то говенные открытия американских лабораторий, а Пуков, вдруг, почувствовал гадкую и явно свежую вонь. Природа с самого рождения наделила его чуть ли не собачьим нюхом. В детстве он не понимал, что ему дано феноменальное обоняние, хотя уже тогда нюх помогал ему вынюхивать людей на расстоянии. В дальнейшем, догадавшись о своем обонятельном преимуществе перед другими людьми, Пуков не раз им пользовался в собственных интересах и даже в тайне догадывался, что его довольно успешная карьера в органах сложилась во многом благодаря его способностям вынюхивать. И вот опять Пуков первым почуял гадость. Вначале он предположил, что это просто кто-то из коллег, увидев цэрэушника в секретнейшем  кабинете рядом с шэфом, просто навалил в штаны, но тут же вспомнил, что сейчас все управление пользуется специальными японскими таблетками, превращающими запах говна в благоухание сирени. А тут в ноздри била явно не сирень. Может быть, у меня с похмелья такая вонючая галлюцинация, подумал Пуков, но тут же заметил, как закрутил носом сидящий рядом полковник. Коллега, впрочем, не смог сразу определить место с которого происходила газовая атака, а Пуков смог. Нарушая все нормы, он тут же без спроса встал из-за стола и с видом обкуренного бомжа отправился точно туда, откуда исходила вонь. Преодолевая чувство отвращения, он подходил к стоящему возле стены столику и спиной чувствовал, как все совещание смотри ему вслед. Зоркий взгляд разведчика уже издали увидел там довольно большую кучу, но подойдя поближе и, надеясь, что наваждение быть может пройдет, он наклонился буквально к самой куче и зачем-то слишком глубоко вдохнул. Да, американец был прав, крепким русским духом пахнет. Президент бы так не смог. Он еще договаривал довольно пошлую и нескромную фразу: "А теперь и здесь кто-то насрал", а коллеги по самой патриотичной в мире работе уже собрались за его спиной. Всем так хотелось посмотреть, будто они в жизни еще такого говна не видели. Кто-то, стоящий рядом, вдруг сильно навалился на Пукова, а потом, скользнув мужественным подбородком по его погону, бесшумно повалился на мягкий, утыканный подслушками ковер. По тонко вплетающемуся в общую вонь запаху дорогих мужских духов Пуков догадался, что это сам генерал. Пока возились с тяжелым обмякшим телом, пока собирали гадость в специальный контейнер, пришло еще одно сообщение - кто-то наделал прямо на голову дочери президента.
               
                Глава 10. Под властью скунсов
Ветер был очень противный: сырой и холодны. Дуй он поперек лога, так еще бы ничего, можно укрыться. Но он шпарит  вдоль и некуда от холода деться. А лошади, на которой верхом едет мужик, ветер попадает в круп, закидывая ей на спину длинный белесый хвост, лохматит шерсть собаки, бегущей рядом.
-Я вам говорю, чтобы протоколы вы ездили оформлять после того, как выполните норму в поле. Нам свеклу нельзя на пашне оставлять, это установка обкома, - говорит пузатый человек в очках.
Кто они эти странно одетые, чиновничьего вида люди в поле? Работников райкомов в то время тоже направляли на сельхозработы. Им так хотелось назад в теплые кабинеты писать протоколы, постановления. Но воля партии послала пухлых бюрократов глубокой осенью спасать урожай - бродить по полю вдоль лога в поисках потерянных корешков. А тут еще, вдруг, этот мужик на лошади в такую холодину едет в одних штанах, а фуфайку то он снял, чтобы упрятать от ветра сидящего перед ним на лошади мальчонку. Странная фигура, необычная. Может и не мужик это вовсе? Наваждение какое-то. Ездок вдруг останавливает свою клячу и некоторое время смотрит на притихших работников партийного аппарата, вынужденных отрабатывать крестьянскую повинность. В этот момент лохматая собака, бежавшая за лошадью,  ощетинилась и зарычала. Мужик перевел взгляд на нее, потом поплотнее укутал мальчика и ,так ни слова не сказав, едет дальше. Всем, вдруг, стало ясно, что скоро настанет новое время и никакие протоколы уже не будут нужны...
-Неужели и работников районных отделов КГБ тогда у вас посылали на сельхозработы? - спросил американец, остановив изображение на широкой спине уезжающего мужика и насмешливо взглянул на своего гостя - руководителя российского ведомства.
-Это возмутительно, Пауэрс? Вы что приглашали нас сюда, чтобы задать этот дурацкий вопрос? Или вы думаете, что нам интересно смотреть, как вы из космоса следили за работниками райкомов, работающими в поле во время уборки сахарной свеклы? Наши сотрудники, кстати, тоже ездили на уборку и ничего, страна жила, получала сахар. Кстати, вы за кубинскими райкомовцами, работавшими на рубке тростника тоже следили? Зачем вы нам показали это кино? У нас президент в опасности. Его кто-то постоянно обсерает, беспрепятственно проникая на охраняемую территорию. А завтра этот фантом, может быть, и за вашего возьмется - проникнет в Овальный кабинет...
-Успокойтесь, господин генерал. У нас такие же проблемы и нашего тоже некто невидимый пачкает и тем же русским дерьмом. Но только то, что мы вам сейчас показали - не кино, а изображение из ныне существующего прошлого. А мужик на лошади и есть тот, кого вы так долго ищете. Вернее - одно из тех существ, в которые эта энергетическая дрянь, перемещаясь в пространстве и времени, постоянно внедряется. Вы сколько уже нашли оставленных им тел?
-Я еще не ваш агент, чтобы вы требовали от меня отчета.
-Послушайте, не надо вставать в позу. Я только что познакомил вас с более секретной информацией и готов рассказать кое-что в десятки раз более важное. Поэтому, давайте  лучше сотрудничать.
-Какая разница, сколько тел, если мы не можем их исследовать - они взрываются, причем в то момент, когда кто-то начинает догадываться об их происхождении и предназначении...
-Да, мы уже осведомлены о ваших успехах, но и сами недалеко продвинулись. Вот только изредка можем следить за перемещениями этого существа. И даже не только чисто визуально наблюдать за ним, но и читать мысли контактирующих с ним людей. Но не более того. Мы знаем, что его возможности неисчерпаемы, но его намерения мы узнать не можем, а уж тем более схватить или просто уничтожить его мы не можем. А вот у вас есть некто, кто может нам помочь - выживший при взрыве под Коростелево милиционер...
-Я бы не хотел по этому поводу распространяться, - с многозначительным видом пробурчал генерал, а сам начал лихорадочно думать, как бы не продешевить в этом торге.
После этих слов американец отвернулся в сторону фальшивого окна, украшавшего стену герметичного бункера для секретных переговоров, и долго молчал, а потом начал говорить решительно и уверенно:
-Обстоятельства вынуждают меня раскрыть перед вами главное. Мы заинтересованы в поимке или уничтожении этого обсеральщика, так как он сейчас является главной угрозой величайшему проекту ЦРУ. Начиная с Рейгана все президенты США не просто ставленники нашей организации - они биороботы, находящиеся в нашем полном подчинении. Да, мы все знаем о вашей корпорации и о ее планах по управлению страной, но у вас все получится, если только мы вам поможем. Если вы пойдете на сотрудничество с нами, то мы и вам подарим пару замечательных экземпляров, с которыми вы с блеском осуществите программу управляемой демократии в вашей стране. Вы же сами прекрасно понимаете, как невыгоден человек на должности президента. Взять хотя бы вашего двухметрового алкаша - это же позор для страны. Россия в полной жопе, а он играет на барабанах и писает в постель. Мы же вам предлагаем парочку непьющих, образованных, работоспособных и управляемых чучелок. Не пожалеем даже последней разработки, отдадим совершенно феноменальные экземпляры. Первого удалось воспроизвести с помощью генетического скрещивания человека  с опоссумом, второго   наградили генами скунса. Они и внешне немного будут похожи на этих милых зверюшек, но зато какие феноменальные качества, какая плодовитость, какое долгожительство. Сменяя друг друга они смогут эффективно в ваших и, не скрою, наших интересах править страной полсотни, а то и больше лет. Надо будет подавить, удавить, отравить -эти не подведут - у них нет чувства сострадания к соплеменникам. Под их прикрытием сформируете новую элиту, которая заработает капиталы на поставках природных богатств страны на мировой рынок. Хранить свои деньги, конечно, будете в наших - самых надежных банках.
-Но я...
-Никаких но. Мы вам, кстати, и рост цен на сырье обеспечим...
-Однако, - генерал повел глазами в сторону тут же сидящего Пукова, мы дадим вам свой ответ завтра.
-Конечно, до завтра мы можем подождать, американец широко, открыто, но в то же время с какой-то ехидцей улыбнулся. -Только, пожалуйста, не применяйте к этому менту из Коростелево методов НКВД. Он ведь тоже не человек, а законсервированная до определенного времени машина - можете поломать.
Последние слова американца совпали с боем стоящих в углу часов. В Москве начиналось очередное холодное, серое, осеннее утро, в которое и вышли русский генерал со своим помощником. Глядя на хмурый рассвет генерал, вдруг, вспомнил, как в детстве вот в такое же время года он шел по обочине грязной дороги вдоль голых редких посадок в школу и в душе защемило. Стоило ли все последующие годы совершать столько подлостей и убийств, чтобы вот теперь полсотни лет спустя , как самое светлое вспомнить эту дорогу, туман, пустое поле, по которому бродят лошади с мокрыми от дождя спинами. Он отчетливо представил тихую красоту той осени и буквально ощутил то далекое ожидание тихой, ничем не объяснимой радости ожидания коротких в субботу уроков и праздничного концерта, на котором он будет читать стихи. А ведь это существо из ниоткуда вполне может хоть сейчас побывать на той дороге, увидеть пустое поле и бродящих по нему лошадей...
Уже по дороге, сидя в бронированном лимузине, генерал решил было поделиться своими детскими воспоминаниями с сопровождающим его полковником Пуковым, но по внешнему виду подчиненного понял, что тот сейчас в мыслях тоже переносится во времени, но то ли безнаказанно грабит банки и задирает юбки всем красоткам мира, то ли просто представляет, что ему лично даст программа президент- биоробот. Вот ведь, свинтус, подумал генерал и тут же вспомнил, как в одном из провинциальных городов из выгребной ямы большого общественного туалета извлекли человека, занимавшегося весьма свинским делом. Каждое утро еще до рассвета этот извращенец одевал болотные сапоги, прорезиненный плащ и, тайно забравшись в выгребную яму, любовался оттуда снизу, как оправляются дамы. Струи мочи и испражнения этого подлеца только еще больше разжигали. И он целыми днями сидел в яме, бродил там по колено в дерьме, изредка перекусывал припасенным кусочком хлебушка с сальцем. Его раскрыла одна любопытная бабенка: глянула в дыру под себя и увидела в яме чьи-то обоссанные глаза. Этот пример сексуального извращенца позволил потом писателю-извращенцу нафантазировать целый пасквиль об органах, которые из унитазов следят за органами. Контора тогда помогла этому литератору вылечится - ему сделали лоботомию, а извращенцу из выгребной ямы просто дали пинка и отпустили. Как, однако, подробно тогда мне докладывал об этом идиоте один из подчиненных. Вот ведь тоже человек был перспективный, делал большую карьеру в органах, а всю жизнь мечтал о дерьме. Все мы из него вышли, в него и уйдем - в дерьме теплее. Описывает же секретное пособие по выживанию в экстремальных условиях случай, когда многодетная сельская баба родила двойню в пристанционном сортире и прямо из чрева мамаши дети выпали в дыру отхожего места. На улице было холодно и дерьмо загустело и попавшие в него младенцы не утонули, но начали орать благим матом. Они там еще два часа прокувыркались, пока их вытащили и ничего себе живы остались русские Ромул и Рем.
Полковник, что рядом сидит, тоже ведь с родом с маленькой станции, где только рельсы, да будки, да вонючий станционный сортир  являются единственными признаками человеческой цивилизации. Может быть, он все же поймет, про деревенскую дорогу, пустое поле и мокрых от дождя лошадей? Загадку, однако, не дал разгадать тревожный телефонный звонок: "Докладывает оперативный дежурный. Десять минут назад в Лефортово произошел сильнейший взрыв. Эпицентром стала камера задержанного, недавно привезенного из Коростелево. Ничего не осталось - только пепел".
Ощущение полного провала, нахлынувшее на генерала, после этого сообщения, буквально раздавила, размазала его мозги. Но почему Пуков улыбается? Подчиненный, вдруг, протянул руку и снял пушинку с генеральского погона. "Успокойтесь, Иван Петрович, это программа начала действовать - благодаря нам, а точнее мне, американцы его включили и запустили и он, ваш-наш мент поймает этого гада-обсеральщика. И договоренность остается в силе - мы стройными рядами идем к управляемой демократии. Кстати, я уже видел биоробота- президента. Он действительно на опоссума похож, но такой и нужен, чтобы боялись. Да не удивляйтесь вы, кто сейчас на американцев не работает? Я уже три года. А вы только несколько минут - еще новичок. Но ничего - привыкайте."
               
                Глава 11. Куча не мала
"Кто то знал, что Москве государством слыть?.." Ну зачем, ну на хрена об этом думать? И какого черта он лезет в эту старину? Вот и мне теперь в виде черного ворона  приходится наблюдать, как этот парень из общаги внедрился в тело дрянного московского князька Юрия Даниловича и пытается понять, с какой стати этот худосочный род и эта затерявшаяся в лесах деревенька стали сердцевиной будущего самого мощного и столь же подлого государства. А тут, между прочем воняет трупно. Вдоль грязной дороги бояре сидят...на колах. Уж и разлагаться начали. У каждого правая рука по самое плечо отрублена - не воруй ханскую дань, не тебе теперь принадлежат поборы с русского народа. Молодой московский князь придержал свою клячу перед одним особенно толстым трупом и зло заулыбался. Узнал, узнал этого пузана - потомка славного варяжского рода, который всякий раз наезжая в деревеньку Кучково унижал весь род местных худородных князей:
-Кучково! Потому и вы кучковцы, что как увидите рать, так тянет вас срать и в штанах сразу целая куча.
Деда, посмевшего робко напомнить, что еще и Москвой сельцо прозывается, помнится, приказал долго рожой в дерьмо макать, затем варяжские дружинники заставили старика рот раскрыть и состязались, кто попадет в него лошадиным пометом. Знать бы этим падлам родовитым, как копится злоба под трусостью москвичей-кучковцев, как ждут они своего часа, как молят на тайных колдовских шабашах о пришествии силы, которая накажет обидчиков. И сила пришла - прискакала на лохматеньких лошаденках. Разве могли потомки гордых викингов покориться этой косоглазой саранче. К тому же запросили иноземцы невиданное, неслыханное- одну десятую от всего. "Коли нас не будеть, то все ваше будеть», сказали рязанцы и не стало Рязани, а потом сожгли татары много русских городов, тем самым расчистив дорогу самым трусливым и подлым худородным родам с москвичами во главе. Веками лизали москвичи-кучковцы вонючие зады варяжских правителей и от монгольского дерьма рожи не отвернули, а лизнули на всю и на все согласными прикинулись, только бы их служить наняли. Жену княжескую хочет баскак - бери, все бери, только власти дай. И пришло теперь благодатное для подлости время и скачет теперь московский князек в Орду по дороге, увешенной трупами храбрых мужей. Только бы тверичи не доказали большой подлости и низости, а то им отдадут ханы ярлык. А как возвысит хан Москву, так все враги узнают, нашу силу. Вот тут и вся нехитрая московская правда, которую потом сотни лет будут услужливые монахи и историки перевирать, угождая правителям великой рабской страны. Пора парню уходить из образа московского князя, да и мне, посланцу космоса надоело в виде ворона крыльями махать. Все тут ясно, как белый свет.
               
                Глава 12. Цветок с экватора
Белый свет ужасен и противен. Я мент, а не самурай какой-нибудь, но после того как посадили в Лефортово, стал философствовать думать о смерти и искать красоты даже в этой жалкой тюремной жизни. Вот теперь смотрю на потеки краски на стене и ищу в этих линиях сравнение с какими-то удивительными цветами. Но в освещении через матовое бронебойное стекло стены нет никакой красоты. Скольких же я лично отправил за решетку, а теперь сам же попал за матовое стекло, которое иногда отползает в сторону и тогда из внешнего мира приходят люди, которые иногда меня кормят, а иногда бьют и все время давят на психику, спрашивают о совершенно непонятном, чем-то связанным с этим дурацким трупом с дыркой. А я не знаю, что надо говорить и поэтому говорю правду: оглушило, как взорвался вертолет не видел, почему жив, не знаю. Я всего лишь человек, ставший случайно, после возвращения с очередной войны ментом. С участкового начинал. Это вы, учась в университетах, заранее готовились к службе в подразделениях спецслужб, а заодно уже следили за отличницами-евреечками, пытались их совратить и потом доложить в партком. А я уголь сеял. Положенную для сельской местности норму плохого угля пропускал через сито, чтобы хоть чуть горела печка в казенной квартире. Один раз трое суток просидел на полустанке в засаде в ожидании особо опасного маньяка. Уверен был, что по дороге к своей бабе не пройдет этот придурок мимо почти по крышу занесенного снегом вокзальчика на полустанке. Там внутри все было по вокзальному просто: в углу бачок с водой, обтянутый белой материей, а на окне в банке из-под краски криво тянется вверх чахлое, бледное жалкое растение с красно-противными цветочками на хилых стебельках. И вот в обществе этого существа я три дня, прикидываясь бомжом, валялся на железнодорожном диванчике, любовался на цветок, на его ржавую банку вместо горшка, кем-то заботливо обернутую листком из ученической тетради, на ржавые разводы поверх синеньких строчек и думал, что жена теперь болеет, дверь в сарай замело и ей тяжело ходить за углем. А за черным стеклом выла ледяная ночь и жалкое растеньице из банки с грязью, перемешанной с окурками, все тянулось вверх, а затем, вдруг, покривилось. Будто чахлое но еще живое создание отшатнулось от черной ночи за замороженным стеклом и смертельно там чего-то испугавшись, теперь умирает, придавленное еще невиданной в мире тоской и грустью. Отсюда с облезлого, холодного подоконника цветок увидел нечто печальное. Там, за скованными лютым холодом, засыпанными снегом полями, за придавленными жестоким и яростным солнцем пустынями, за перенаселенными, закованными в цепи цивилизации городами, за тяжелым, зеленоватым океаном растение увидело отблеск истины. Где-то в джунглях Амазонии растет возле полусгнившей хибары его сородич - точно такой же чахлый кустик. А в самой хибаре рядом с уродливой, отупевшей от нищеты индианкой сидит маленький, совершенно голый ребенок. Глазами полными слез и горя смотрит это создание на весь огромный и жестокий мир. И только в зеркале этих печальных глаз может увидеть мир свое истинное, не искаженное отражение.
Меня тогда так заинтересовал этот умный цветок, что я даже встал с жесткого дивана, подошел к окну и, взявшись руками за едва теплую батарею отопления, долго и внимательно его рассматривал. И тут же почувствовал на своем затылке взгляд. Когда-то точно такое же чувство встревоженного одиночества пришло ко мне в заснеженном пространстве тундры. Я тогда поправлял лыжное крепление и знал, что, может быть, на сотню километров кругом нет ни души, а впереди меня ждет лишь если только счастливо-одинокая смерть в снежной пустыне, но вдруг тут в самом центре безмолвного, замерзшего мира ощутил на себе чье-то тихое, но властное внимание. Довольно странно, конечно, что обреченный на гибель от одиночества, вдруг, начинает тревожится от чужого неожиданного и неясного присутствия, начинает вертеться, как отшельник в гробу от укуса клопа. Вот и я тогда завертелся, хотя что, казалось бы вертеться, ведь никто не мог угрожать мне в безбрежном, студеном, освещенном низко висящим полярным солнцем просторе. Кругом были только пустота: снег и небо до самого горизонта. Но тут я догадался, что нечто находится над моей головой и посмотрел вверх. Там в бездонной синеве, на фоне тонких, слегка розоватых перистых облаков бесшумно шевеля крыльями и четко образовав круг висели и пялились на меня своими большими глазами сразу пять огромных полярных сов.
Вот и теперь через вокзальный неоновый свет проникло в мою голову неприятное живое внимание. Я не знал кто это, но уже догадывался и понимал, что любое резкое движение может стоить мне жизни. Тогда я лишь слегка скосил глаза в стекло окна и увидел, что тот, кого я уже трое суток здесь дожидаюсь уже пришел и стоит здесь у самой двери. Как он так бесшумно проник в вокзал? Ведь я же проверял - двери страшно скрипят, буквально гремят. Но я ошибся, просчитался и теперь у меня за спиной стоит серийный убийца, одетый во все не по росту, но несмотря на это готовый в любой момент выхватить из-под просторной куртки обрез и всадить мне в спину заряд рубленных гвоздей. Но спокойно. Я ведь не в форме, я бомж, нет, лучше я кочегар вокзала, который зашел сюда, чтобы пощупать чуть теплые батареи. Только надо верить в эту легенду, не надо дергаться и он поверит. Верил же мне этот придурок дядя Саня, которого я чуть ли не каждый месяц приглашал в отдел расписаться за паек, съеденный им на прошлых пятнадцати сутках отсидки и тут же без шума запихивал в камеру на новые сутки. И Силя мне поверил, когда я, переодевшись бабой минут пятнадцать шел открытым полем к его дому. Силя был снайпером, кавалером двух боевых орденов. Он долго держал на прицеле несуразно высокую, угловатую бабищу, плетущуюся к нему на хутор. А ведь мог бы выстрелить или просто через заднее крыльцо уйти в лес, который начинался сразу за его домом. Но то ли лень одолела, то ли еще что-то, вот то самое, что толкает теперь в мои ментовские лапы очередного урода.
-Дай закурить, мужик, - подошедший вплотную убийца тоже взялся своими заледеневшими руками за трубу батареи отопления, Я полез в карман как бы за папиросами, но краем глаза уже успел оценить, что этот человек совсем ослабел, да и поверил мне, расслабился. Его руки почувствовали слабое тепло и веки от удовольствия на секунду прикрылись. Этого мне было достаточно, чтобы успеть один браслет наручников защелкнуть у него на руке, другой на трубе отопления. Тут же грянул выстрел. Ствол обреза, однако, зацепился за драную подкладку его фуфайки и весь комплект гвоздевого заряда пришелся по касательной в живот самому же стрелявшему. Обливаясь кровью, смешанной с какой-то дрянью вывалившихся из живота, разорванных кишок, он прожил еще часа два. Подвешенный за наручники к трубе извивался как червяк, просил его отпустить, терял сознание, приходил в себя и молил меня самого хотя бы пойти на хутор хоть деньги жене-Нинке отдать: "Ей нес. Там сынок маленький сильно заболел. Деньги ей теперь очень нужны". Перед самой агонией я его вспомнил. Этот мальчик на медкомиссии в военкомате сказал, что не может служить - голова у него все время болит, ходить ему тяжело. "Мать меня одна воспитывала, отца нет...Но вообще-то я от нашего агронома",- пооткровенничал тогда призывник, видимо, почему-то надеясь, что миф о его происхождении повлияет на решение призывной комиссии. Его послали во внутренние войска, а он ушел оттуда, перестреляв весь караул. Его задержали, но он сбежал с этапа и опять кого-то убил. Затем, гуляя на свободе, ограбил несколько сельских магазинов и вот теперь хотел убить меня, а убил себя. Но это не самоубийство, а такая судьба и такая жизнь, в которую я попытался вмешаться, вынув деньги из его кармана. Он еще дергался, а я зачем-то считал мятые купюры. К утру с помощью трактора на автозаке пробились через сугробы районные менты и повезли тело в морг, а я пошел на хутор. В хате маньяковой сожительницы воняло чем-то кислым, за стеной плакал ребенок, а эта пьяная всем селом траханая дура так и не поняла, кто и почему передал ей эти смятые рубли. Уже потом, когда зима кончилась и была сильная грязь я зашел на тот полустанок и увидел там старушку с хутора, спросил про Нинку и ее ребенка.
-Эт ты про Кобелева Митьки дочкю что ля спрашиваешь?- подозрительно зыркнула на меня из-под платка бабка. -Так ее еще в конце зимы на лечение отправили, совсем запила сука. Гдей-то денег ей ктой-то дал, она и запила. А дитенка ее в приют отдали. Да он какой-то рахитичный, уж прибрал бы Господь, чтоб не мучилси на этом свете. А Ванька, которого  менты убили, никакой ей не муж. У ней таких мужьев на день по пять штук было...Его, говорять, прям вот тут и пристрелили бедолагу. Вон кровишшу еще с полов так путем и не отмыли.
Старуха была права. Лужу крови тогда только кое-как размазали тряпкой и коричневые полосы еще были видны. А цветок на подоконнике совсем почти загнулся - только внизу еще держались два бледно-зеленых листка, а вверху уже сплошная засохшая закорючка, впрочем, он ведь родом из Южного полушария, а там тогда была осень...
               
                Глава 13. Без лица
На этой догадке связи гибели комнатного цветка с осенью в Южном полушарии, я, космический посланец, столкнулся с обрывом информации и тут же понял, что в виде мента теперь расконсервирован еще один РХ-23. В доли секунды и это энергетическое существо покинуло тело и отправилось в лабиринты пространства и времени. Но сам-то он не мог. Кто-то запустил программу.. Власти страны, не ведая о космическом предназначении этого объекта, использовали это существо, как обычного милиционера в том числе по делу с одним из тел первого робота-бунтовщика. Их коллеги из-за океана, впрочем, как я теперь понял, продвинулись куда дальше и вот теперь, частично взяв под свой контроль энергетическую сущность русского мента, попытаются с его помощью нейтрализовать космического обсеральщика.
Такое усложнение ситуации делает мое задание только более интересным. Теперь надо просто отправляться на тот самый полустанок, где мент наблюдал агонию влюбленного в сельскую дуру и отягощенного заботой о своем потомстве бандита-убийцы. Пройти весь путь придется в человеческом теле, с человеческим восприятием окружающей действительности, по возможности скрывая свои космические способности. Не применяя силы, впрочем, не так уж просто пройти этот всего лишь километрами измеряемый путь. Вот сначала доберусь до станции, затем буду долго лежать на жесткой лавке пригородного поезда, потом сойду на полустанке. Могу, впрочем, не доехать. Может быть и в пути все станет ясно. Одно удобство в этом приключении - хоть в очереди в кассу стоять не надо, ведь у меня никогда не проверяют билеты. Более того, защита посланца космоса настолько сильна, что даже в переполненных вагонах места напротив и рядом со мной всегда остаются пустыми. Чтобы дать этим существам присесть я сам ослабляю поле защиты. Структура их тел - биологической оболочки, в которой подчас еще теплятся искры всемирного  разума, такова, что стоять им легче стоять, чем ходить и легче сидеть, чем стоять. А еще они любят лежать, особенно ночью, когда их слабенькая нервная система отдыхает. Иногда и днем они любят прилечь и впасть в заторможенное состояние. Полежать в пригородном поезде, впрочем, могут далеко не все. Сейчас в этой стране позволяют себе такое расслабление только пьяные и бомжи. С одним из таких особенно вонючих существ мне вот теперь долго пришлось сидеть в одном зале в ожидания поезда. Так хотелось при этом отключить это чертово человеческое восприятие запахов. Но сейчас я вынужден вести себя по человечески и из-за этого страдать. К счастью, хотя бы сесть с этим уродом в разные концы холодного, освещенного тусклым светом вагона не запрещено. Теперь мой нос избавлен хотя бы от ужасной вони, но глаза видят, как этот мерзкий старик, плюхнувшись на лавку, долго, жутко кашляет, выплевывает какие-то сгустки себе под ноги, а потом шаркая стоптанными башмаками размазывает содержимое своих легких по полу. Наведя таким образом чистоту, это чудо земного разума, вдруг, как-то очень ловко завалилось на бок и, видимо, задремало. А поезд ползет потихоньку в зимней ночи по направлению к городу, останавливается на полустанках и тогда в вагон входят люди. Вскоре их уже так много, что сидячих мест нет и они стоят в проходах. Проснувшийся в это время бомж попросил у севшего напротив него молодого розовощекого парня попить. И тот без сомнения протянул уроду свою бутылку, а потом сам попил из нее и я бесстрастно мог посчитать, какое количество микробов туберкулеза перебралось в этот момент в молодой  организм. Проходивший по проходу милиционер, посчитав, видимо, что лежащий бомж занимает слишком много места, попытался перевести его в сидячее положение, но вонючее существо, выскользнуло из его рук, упало на пол между лавками и осталось там лежать. Бомж только натянул на голову свою драную доху и в этот момент сидящей напротив бабенке стало видно, как этот урод, засунув руку в карман делает там внизу себе позорное удовольствие.
-Тьфу, погань, сказала баба и отвернулась. Потом опять скосила глаза на зрелище и опять отвернулась.
А в это время за грязным вагонным окном черное беспросветное пространство становится постепенно синим, а потом в мир приходит розовое, красное и еще какое-то по цвету немыслимое- из-за далекого горизонта, медленно, как купчиха из бани, выползает солнце. И со светом зимнего прекрасного утра в вагон входит женщина. Обладая теперь только земными органами чувств я понял, как она удивительно, просто немыслимо для пригородного поезда хороша. Такие существа подходят для заснеженного чистого утра, но не для паршивого вагона, который тащит через красоту дивной природы грязно-зеленый тепловоз. Я вдруг совсем почувствовал себя человеком и мне страстно захотелось, чтобы она села где-то поблизости и вот сбылось - она села прямо напротив меня. Это существо всего лишь человек и у нее есть нос, уши, рот, пальцы, которые могут шевелится, наподобие крабовых лапок. Но в то же время это бесспорное отражение гармонии мира, космоса, это чудо совершенства. Женщина, даже не глядя на меня, почувствовала, что ее оценили по достоинству и как бы в раздумье, но на самом деле демонстрируя грациозность своих движений сначала прикоснулась одетой в перчатку рукой к своей шляпке, а затем поводила пальчиком по замороженному окну вагона. Как ужасно, что, может быть, уже сегодня сможет грубо схватить ее за руку и слезы польются из прекрасных глаз. Инквизиция, тайная канцелярия, преображенский приказ. Они туда ведь и вот таких не тащили. Кнут длинник и раскаленные щипцы на Земле регулярно использовались против внеземной гармонии. И со звуком прыжка большой жабы падали на каменный пол подземелий выкушенные каленым железом женские груди.
-Ты, сука, у меня срать будешь стоя, вдруг завопил на соседней лавке маленький, плотный и очень злой человек. Он заправила компании азартно игравшей в карты. Сразу видно, что вожак всегда выигрывает и за так никогда не играет. Теперь вот с ним рассчитывается паренек, который в наказание за постоянные проигрыши, должен играть стоя. Он и так плохо играет, а тут еще стоячая экзекуция. Надо бы просто бросить карты и уйти, но проигравшийся  боится. А главарю уже мало унижения этого существа. Его глаза ищут в вагоне другую жертву и вдруг останавливаются на моей красавице.
-Что, сучка, шляпу одела? Пойдем покурим, - придурок встает и направляется к сидящей напротив меня женщине. Я не человек, мне вообще нет дела до частных разборок недоразвитых существ на этой планете, но я уже опустил защиту. Я специально сделал так, чтобы этот урод ударился о непроницаемую пустоту очень сильно и больно. Каким-то звериным чувством он сразу определил, кто именно его так опустил, поднял на меня полные лютой злобы глаза и достал нож. Если бы я оставил защиту, то он тут же сломал о нее и нож, и пальцы. Но мне уже этого было мало и я специально стал к окну, позволив этому гаду приблизиться и напасть. Это был очень сильный, плотно сложенный, смелый от злости экземпляр. Он всей массой ринулся на меня, желая сбить с ног и всадить нож мне в живот как можно глубже, но вдруг беспрепятственно проник сквозь меня и врубился в вагонное стекло, которое с удивительной легкостью лопнуло и все его обрубковидное тело, распарывая себе вены об острые края образовавшейся дыры, вывалилось из вагона прямо на рельсы соседнего пути. Там как раз шел состав с рудой. Сначала человеку отрезало правую руку по плечо, потом развернуло, затянуло под колеса и раздавило пополам, прямо по животу. Метнувшиеся к окнам пассажиры нашего вагона, правда, не успели рассмотреть эту картину, но я, находясь уже вне телесной субстанции, проследил весь ход последующих событий и наблюдал зачем-то кровавое зрелище, на которое сразу же стали собираться люди. Один из первых подоспевших пацанов успел схватить нож перерезанного верзилы и хвалился друзьям: "Видели, какая «финочка»!"Другой мальчишка, прибежавший позже всех, уже с трудом протиснулся через собравшуюся толпу к месту смерти. Первое, что он увидел, была человеческая маска с пустыми глазами и пустым ртом, которую каким-то неведомым образом срезали с человеческой головы тупые вагонные колеса. Пацан сначала даже не понял, что же это такое лежит перед ним на окровавленном снегу, а когда догадался, его тут же начало тошнить. Всего три минуты назад он сидел дома и с аппетитом ел из алюминиевой миски жирный борщ. Съел много, но теперь вот вся эта еда, перемешанная с желудочным соком, вывалилась на кровавую человеческую маску. А между тем в далеко уже укатившемся от места происшествия вагоне баба, прежде молча подглядывавшая за упражнениями бомжа, теперь орет истерично: "Эт он из-за етой сучки в шляпе в стекло кинулси". Рядом с бабой сидит вполне благообразный мальчик и как будто не замечает ни разбитого окна, ни кричащей бабы. Он играет в тетрис.  Когда представитель нового поколения набирает необходимое количество очков,  из электронной игрушки слышится музыка и тогда крикливая баба смотрит на ребенка раздраженно и даже с ненавистью. Я же, вдруг, понимаю, что став на короткий срок человеком, не выдержал простейшего испытания и вопреки своей программе, почти как РХ-23, нарушил все заповеди космоса - влез в земные дела.
               
                Глава 14. Утонувшие в Левитане
               
Сначала это были просто путешествия и перемещения. Я ощущал в этот момент себя только учеником нашей странной истории. Но теперь уже ясно, что это запрещено и путешествие превратилось в сплошное бегство, метания из века в век. И вот уже в лабиринте времен меня уже ищут двое существ, наделенных такими же или даже большими способностями. Но они посланцы противоположных сил. Первый, вызвавший меня на ферму, почему то не тронул и пока отпустил. Но второй, недавно появившийся, не отпустит. Это какая-то ментовская харя не знает пощады. Во время очередной подпитки энергией у старого дерева в каких-то диких как джунгли посадках, он появился с явно недружелюбными намерениями, но тогда я успел. Бросив очередное тело, я ушел в микромир, в мертвый космос огромного ствола, а уже оттуда в тело какого-то ребенка, жившего в России накануне революции. "Мента" такой кульбит явно сбил с толку и он почему-то решил меня искать на границе пустыни Гоби в периоде становления империи Чигис-хана. Пусть там поборется с местными батырами. А у меня тут оказалась борьба посложнее. Я маленький и больной лежу в горячей постели и мне очень трудно дышать. Ночью ко мне приходила и улыбалась мне смерть. А утром опять пришел всегда пьяный, разящий чесноком сельский фельдшер. Моя мать такая большая, умная и красивая прежде всегда потешавшаяся над этим человеком, называвшая его «месье эскулап», теперь заискивающе смотрит в его мутные глаза и срывающимся голосом тихонько лепечет: "Проходите сюда сударь...Милости просим, сударь..." Фельдшер победно смотрит на мать, потом на мое распухшее горло и опять выписывает какие-то капли. Затем, зевая и крестя рот он что-то нудно и долго бубнит матери и хотя матушка стоит ко мне спиной и в ответ не слышно не звука, я догадываюсь, что она плачет. Мне, однако, сейчас так плохо, что уже все равно. Они ведь не знают, что смерть уже приходила, что советы фельдшера бесполезны. "Что же вы хотите, барышня,-  долетает до моих горячих ушей, - все за грехи наши, дифтерит, тут уж ничего не поделаешь. Причастить бы его. Ваш то муженек  рясу снял, и вот теперь в солдатах революционер, прости Господи...Так вы бы за сестрициным мужем в Богучар послали. Отец Сергий, говорят, теперь ого-го...архиреем станет". Мать и ее обе сестры в один год вышли замуж за выпускников духовной семинарии. Говорят, что тетушки теперь хорошо живут, а мой папа - поп расстрига теперь в солдатах на австрийском фронте. Это там, где, как писали в журнале "Нива", генерал Брусилов добился больших успехов. Забравшись в огромное старое, от дедушки нам доставшееся кресло я любил рассматривать в этом журнале рисованные картинки, как русские казаки лихо насаживают на пики глупых толстых немцев. "А папа тоже на коне?"- спросил я как-то мать. Но она смутилась и ответила вопросом: "Хочешь на Рождество я подарю тебе большого коня на колесах?" Коня, конечно, хотелось. Но еще больше хотелось увидеть отца, как он подъедет к дому на лихом скакуне в белой бурке, с шашкой на боку..." Но теперь так болит горло и так трудно дышать, что я уже ничего не хочу...Если только умереть. Мы как-то были на проповеди у отца  Сергия и он там говорил, что все умершие дети становятся ангелами и молятся на небесах за всех нас, живущих на Земле. Ангелом, наверное, хорошо быть. У него сеть крылья. На картинке крылья ангелов точь в точь такие, как у гусей, которые ходят по двору и гогочут. Когда гусей режут, то мне кухарка дарит гусиное горло, из которого можно сделать игрушку-гуделку или погремушку. Гусям хорошо, что у них не бывает дифтерита, но зато их режут. Нет, наверное, у ангелов должны быть какие-то другие, не гусиные крылья. А отец Сергий действительно приехал и меня причастил и мама, видя с каким трудом мне запихивают в рот сладкую жидкость, опять плакала. От этой процедуры мне не стало лучше, а даже еще хуже и ночью ко мне опять приходила смерть. Я сразу понял, что это она и спросил: "Ты за мной? Ты мне дашь крылья? Только вот жаль, что папу я не увижу". В ответ она только мне улыбнулась, а я улыбнулся ей в ответ и мне совсем не было страшно. А на следующее утро пришел настоящий доктор. У него была большая борода и маленькая трубочка. Он заставил меня открыть рот и стал через трубочку отсасывать из моего горла дифтеритные пленки. При этом он страшно морщился и сплевывал зеленый гной в стакан из толстого стекла. Гноя вышло много и мне стало легче дышать и я опять заснул и не видел снов, но когда наконец открыл глаза, то увидел за окном очень красивую синичку. У нее тоже были крылья и она внимательно, и весело смотрела на меня через стекло. А там на улице уже выпал снег и все было красиво-белым, а по стеклу протянулись стройные морозные крестики. Синичка, вдруг вспорхнула и улетела. Я тогда не знал, что из двадцати синичек за зиму выживают только две. Это называется естественный отбор, благодаря которому через гибель маленьких, красивых, но более слабеньких существ можно сохранить главное - идею синичек. Птичек, как и человека, лишь наши несовершенные чувства оценивают, как материальное существо. На самом же деле любая птаха, всякий червяк или человек лишь сгусток выстроенных по определенной идеальной конструкции атомов, которые по сути же своей являются непрерывно движущейся и совершенствующейся энергией, как догадался древний философ Геракликт: вечно живым огнем, мерно воспламеняющимся и мерно затухающим. Но большинство людей не верит в идеальное, а бережет и жадно копит материальное, которое, однако, является ничем иным, как одной из форм идеального. Рано или поздно кто-то послал в мир праведников, которые пытались объяснить людям это противоречие, убеждали их не грабить голодных ради собственного переедания, не хвататься, дрожа от жадности, за мешки или чемоданы денег, но обратиться к особо тонкой энергетической идеальной сути мира. И люди сначала поверили, но последователи праведникам прибрали идею к своим мохнатым рукам и использовали идеальное лишь для того, чтобы держать людей в повиновении и собирать с них материальную дань. Добрые идеи приватизировали жадные церковники, церковников подмяло под себя жестокое государство и созданная по бандитской схеме система управления материальным миром заработала, закрутила своими ужасными колесами, смазкой для которых всегда служила человеческая кровь. И только когда люди в том числе попы и государи умирали, увидев улыбку смерти, они понимали, как ошибались, но было уже поздно. Тонкая материя, идея, вложенная в их тело к тому времени, как правило, уже была ими же и уничтожена. Глупо, однако, словами объяснять то, что можно почувствовать только движением души. Это все равно, что пытаться изобразить в гранитной скульптуре дуновение ветерка или дыхание истины, или улыбку смерти, которая по итогам жизни либо приподнимает завесу бытия и открывает тебе дорогу в идеальный мир вечно живой, слившейся с истиной энергетической материи, либо доказывающей, что ты упустил свой шанс и тлен твой естественный удел и неминуемый конец. Ставшие же на путь истины легко могут сами выстроить любое материальное тело, перемещаться в пространстве и времени. Только им это не надо. А мне надо. Хотя я не знаю зачем. Я, простой смертный, вдруг, почувствовавший сладость истины, почему-то не спешу присоединить свое энергетическое существо к миру блаженного покоя. Напротив, я бегу от каких-то преследователей, меняю тела, создаю новые и вот теперь в теле этого маленького мальчика выздоравливаю и понимаю, что ему-мне уже не улыбается смерть и придется еще долго жить и уже очень хочу, чтобы мне все же подарили коня. "Мам, ты подаришь мне коня?" В ответ она опять заплакала, но уже не так как вчера, а радостно и красиво.
И коня мне действительно подарили, правда, просуществовала эта игрушка на колесах недолго.  Когда совсем наступила весна и солнышко очистило от снега пригорки я стал выходить гулять. Во дворе было много детей, много шума и много зла. И я сам, забыв об откровениях, приходивших ко мне во время болезни уже творил зло. В то время во дворе появился чужой мальчик с голубыми глазами и, несмотря на весну, в больших валенках. -Ты чей? -спросил этого человечка наш главный заводила. Мальчик как-то грустно пожал плечами и ничего не сказал.
-Да он к бабке Соньке приехал. Матушка у него зимой померла, так вот теперь у бабки под лестницей будет жить. Андрюхой его зовут. Пошли, Андрюха, с нами в ножики играть! - сказал кто-то и Андрюха пошел. Но он не умел играть. И после каждого кона ему доставалось наказание - выгрызать зубами из земли забитый туда победителями деревянный колышек. Все мальчишки при этом почему-то страшно радовались. Они уверили себя. что им радостно смотреть, как этот сирота грызет уже оттаявшую землю, в которую еще недавно закопали его мать. А я, вдруг, понял как это жестоко и больно, но вместо того, чтобы заступиться за голубоглазого, побежал домой. Мне хотелось спрятаться в свой уголок, где стоит мой конь, которого можно обнять за шею и рассказать ему о царящей во дворе несправедливости.
-А, Колюшок, пришел,- радостно-злобным возгласом встретил меня на пороге наш школьный истопник. -Заходи Колюшок, посмотри, какую я шутку изделал - твоего коника зарезал и ободрал.
Оказалось, что пока я играл в ножики и не решался заступится за несчастного мальчика или хотя бы вместо него выгрызти из земли этот проклятый кол, наш истопник, этот здоровенный, тупой, но очень хитрый и злой малый решил наказать меня и тем самым насолить отругавшей его моей матушке, распотрошив по всем правилам разделки туш мою любимую прекрасную игрушку. Он был пролетарий, а мы, по его мнению, буржуи недорезанные. За это он нас наказал и я, увидев остатки своего коня, завыл тогда от жалости к коню и к себе, а еще потому, что папа так и не пришел ко мне и не защитил . Зато потом пришла революция и красные отряды с командирами в страшных однорогатых шлемах впереди. Зато кони у них были самые настоящие. И у нашего крыльца стоял командирский жеребец-красавец и рядом с этим конем грустный и тихий мерин ординарца. Мне почему-то мерин казался очень грустным, и, жалея его, я решил таскать ему, а не жеребцу травку и кормил его прямо из рук. Животное брало стебли своими мягкими губами, жевало и, казалось, размышляло о своей нелегкой лошадиной доле. Я опять и опять бегал за травой, но тут вдруг, стоящий рядом жеребец схватил меня зубами за рубаху и как котенка швырнул себе под копыта. Я очень испугался. но даже не ушибся и, чудом выкатившись из-под копыт взбесившегося жеребца, заревел. Видевший всю эту картину командир, чтобы успокоить меня, тут же достал из кобуры огромный маузер и пообещал потом застрелить коня, что вызвало у меня еще больше слез. А утром играл оркестр и командир гарцевал перед отрядом на своем злом жеребце, а мы с товарищами гурьбой бежали вслед уходившему отряду и рядом со мной бежал голубоглазый Андрюха и я был рад ему и тому, что конь остался жив, а не растерзан, как моя несчастная игрушка. Впереди по дороге вилась оставленная отрядом пыль гражданской войны, в которой я потерял мать и попал в детский дом, где уже радовался ложке капусты в день и тому, что не умер сегодня ночью, как мальчик на соседней кровати.  Мы жили в огромном зале бывшего помещичьего дома и каждое утро отсюда вносили трупы. Зал не отапливался и поэтому к утру умершие дети окоченевали так, что белье с них трудно было снять. Но был приказ - сохранять детдомовские вещи, а мертвых хоронить голыми. Поэтому с умерших стаскивали кальсоны, а рубашки, если стянуть невозможно, разрывали до пояса. Эти рубашки потом зашивали, стирали и выдавали пока еще живым. Над теми, кому доставалась рубашка с трупа обычно смеялись товарищи. Одному из нас рубашка с мертвеца  доставалась всегда. Маленький, взъерошенный и как-то по особенному несчастный он никогда не толкался в очереди к кастелянше, а походил за бельем последним, как и за тарелкой обеденного супа. Он был неудачником и в этом мире ему уже с детства ничего не светило. Похоже, что единственное в жизни удовольствие от жизни он получал лишь когда оставался один. При жестко-тюремном интернатском распорядке такие минуты случались редко, но если все же случались, то он тут же уходил в какой-нибудь дальний уголок интерната. Я однажды увидел, как он вот так стоял: живой маленький одинокий человечек совершено один во вселенной и смотрел сквозь стекло окна на земной мир. За поваленным забором интернатского двора виден пустой огород, а дальше луг, по которому скользит едва приметная в траве тропинка. Отсюда за туманом уже не видно, но можно догадаться, что ее путь идет между поросших редкими кустами холмов, а там все дальше и дальше  погружается в мир, где ветер свеж, а воздух чист и в нем вместе с запахами увядшей листвы уже витают невидимые и неосязаемые, но такие необходимые человеку флюиды счастья.  Стоя за спиной ребенка я явственно увидел и понял, что сейчас рядом с этим существом открыт канал познания мировой истины и маленький человеческий галчонок, выпавший из родного гнезда, теперь уже вполне может шагнуть и, трансформировавшись в невидимую материю, попасть в это великое царство познания мира и истины. И мне вдруг тоже захотелось туда, к себе домой, но тут в этом материальном мире, застрявшем на уровне совершенствования белковых тел, появилась баба в красной косынке. Это была директриса интерната. Она с садистским удовольствием схватила одинокого первооткрывателя космической истины за ухо и куда - то повела. А я и тут не заступился, не спас живое существо, но только стоял и видел, как по худым щекам этого несчастного ребенка катятся капельки слез, в которых отражается и пейзаж за окном и весь этот огромный и не понятный самим людям мир. Впрочем, хватит пребывать во времени смуты. Надо назад, вернее вперед - в Коростелево. С оставленного здесь моего очередного тела тоже снимут рубашку и возможно она тоже достанется мальчику-неудачнику, у которого есть шанс познать истину. Но возможно ли это знание для человека? Я сам побыв в этом времени в теле мальчика Николушки, пережив дифтерит, улыбки смерти, радость от синички за окном, потерю любимой игрушки и смерть матушки, я этого так и не понял. Чем-то сейчас занимаются мои преследователи? Я устал мне надо на подзарядку и я выбираю, как всегда, красивейшее из мест русской природы. И вот уже вижу теплый тихий вечер, широкий плес, маковки церкви на той стороне реки, окрашенные закатными красками. Тут бы еще  должен быть вечерний звон. Но как-то у слишком красиво и совсем тихо - ни звука. В своих перемещениях я никогда не попадаю точно в выбранное место и время. Иногда очень сильно промахиваюсь. Однажды ошибся на двадцать тысяч лет и увидел, как бежали в тундру  кроманьонцы Авдеевской стоянки. Их босые ноги оставляли цепочку следов на припорошенной снегом земле, а по следам шли волки. Звери будто почуяли человеческое горе. Все оружие, одежду людям пришлось бросить в землянках, которые в один миг затопила разлившаяся река. Еще вчера жизнь этого племени была беззаботной - обилие зверья вокруг позволяло даже при помощи кремневых орудий добывать сколь угодно мяса и меха. От ледника дули холодные ветры, но в землянках, укрытых шкурами, хоть и душно, но так тепло, что все спали голыми. Еще вчера детишки развлекались, наливая воду в норку к пеструшке и наблюдая, как она спасаясь от воды выскакивает и мечется пока ее не прибьют. Но на пеструшке всегда шубка, а люди попавшие в потоп остались почти без одежды. А волки еще вчера, опасавшиеся копий и стрел, теперь требовали дани. И данью стали дети. Матери, только что спасшие малышей от потопа вынуждены были одного за другим оставлять на съедение зверям. Дети не кричали, только слезы текли из их ясных глаз. Вот также страшно молча будут страдать тысячелетия спустя  дети алкоголиков, когда за ними начнут приходить приставы и, исполняя решения судов, станут забирать их в детские дома. Я уже знаю, что сделать ничего нельзя, что, видимо, тонкой материи так нужна эта энергия чистых душ. Ошибка, занесшая меня в приледниковую тундру позволила мне это понять, но не принять. И вот теперь я пытаюсь хотя бы здесь на Земле наводить справедливость и гадить на гадов, даже когда нарываюсь на них по ошибке, но и сам при этом попадаю в еще большую ошибку. Впрочем, иногда, и гадить то на них смысла не было — сами же великие правители и обгаживались. Так было, когда я по собственному желанию попал во времена Куликовской битвы. Став одним из бояр XIV века сидел на пиру, когда великий князь московский Дмитрий узнал о нашествии Мамая. Тут и прохватило бедолагу. Так скрутило московскому князьку живот медвежьей болезнью, что с горшка не слезал А уж как проклял его митрополит, то понесло без остановки. Лекарь помог слегка, но стоило сесть на коня, как опять московский князь задристал. Если бы не боялся братца Владимира Андреевича, так и не решился бы противиться татарам. Но этот бешеный гонит в поход и Дмитрий подчиняется...Но в поле то как быть, кто ободрит войска видом княжеским? На совете решили боярина Михаила Бренка переодеть в великокняжеские доспехи, авось никто не узнает.
-А я?
- А ты, братец, иди уж досерай. Так и вышли на битву. Костромичи, князья литовские, да дружина братца. После победы костромичи же и нашли Дмитрия далеко от битвы в тылу срущим под березою. Наблюдая эту некрасивую картину я тогда вдруг понял ее ненатуральность. Нет, в смысле поноса от страха все натурально, как и у всякого волка при погоне - бьет струей метра на три. Не боялись бы московские князья Золотой орды - не были бы князьями. Но все равно фальшив этот мир. Он создан писаниями какого-то монаха. Тогда -то только я и понял, что человеческая мысль вполне может создавать свои миры. Вот монах по тайному заданию митрополита и создал мир Куликовской битвы и князя дристуна. Может быть митрополит был первым посланцем космоса, решившим мстить этим гадам с помощью обсерательства? Я же тогда по ошибке попал в вымышленный мир и едва вырвавшись из его путанных лабиринтов, все же добрался до реальности Куликовского поля в сентябре 1380 года и увидел просто страдающего под березой от медвежьей болезни великого князя. Не было там ни войска кочевников, ни битвы, только большая лужа от поноса. Вот и все остатки "битвы", которые потом в 20-21 веках будут искать, да так и не найдут господа археологи - экскременты пусть и княжеские так долго не сохраняются . И вот теперь я вижу, что тот первый, созданный воображением монаха, мир чем-то похож на вот этот нынешний с плесом, закатом и колокольнями на том берегу. Здесь не в кого внедрится и нового тела не создать. Тут всего лишь мир картины "Вечерний звон", созданный гением художника Левитана , в который я попал по чужой прихоти и из которого мне уже не вырваться. Это ловушка космоса, в которую загнал меня кто-то более сильный и теперь мне уже все равно, мне уже некуда спешить...      
-Мне надо спешить. Формально и фактически я уже не мент и не подследственный, а освободившееся от бренного тела энергетическое существо. Но мое новое состояние необходимо использовать только так, чтобы догнать и уничтожить такое же необычное существо, обсерающее великих правителей всех времен и народов и подрывающее государственную власть. Я прекрасно понимаю важность доверенной мне мировым, видимо, правительством задания. Они вот даже лучшей специальной тюрьмы не пожалели, чтобы извести этого гада. При данных мне способностях я был уверен, что легко справлюсь и сначала довольно быстро его нашел, стоящем на опушке пожухлых посадок, но тут же все смешалось - он исчез, я рванул за ним, но, как теперь вижу, ошибся. И вот теперь сижу на камне в одной из величайших пустынь мира и догадываюсь, что кто-то ему помог, а мне помешал. Но надо действовать и вот через веточку пустынного мха я проникаю в микромир, затем в атомную структуру, а отсюда уже, сделав крюк в тысячу световых лет возвращаюсь в свое время, на свою несчастную родину, которую кто- то приказывает мне зачем-то спасать. Я чертовски устал, а пополнить запас сил можно вот на этой дороге, уходящей в бесконечные дали под сереньким небом. Так бы и шел, и шел по ней со светлой горечью в душе. Но идти то тут оказывается некуда. Это всего лишь созданный чьи-то творчеством образ дороги каторжников "Владимирке". Я попал в миф настроения и уже не выйти отсюда, да и не хочу. Я не выполнил задания, но об этом не жалею. Пусть...
 
                Глава 15. Последний шанс
Все кончено. Вместо подзарядки от реального мира оба мои подопечные попали в миры, созданные гением художника Левитана и будут оставаться там  всегда. Блуждания закончены, порядок восстановлен.
-Не правда ли удивительно красивая загадка?. Всякий раз, когда я смотрю на его картины, в них появляется что-то новое, будто полотна со временем наполняются все новой энергетикой, углубляющей их содержание. Вы так не находите?- этот вопрос отвлекает меня от созерцания «Вечернего звона» и я вижу перед собой убеленного сединами и одетого в роскошно потертые джинсовые доспехи старика. Его художественно состаренный, украшенный заплатками и дырами дорогостоящий  наряд дышит чистотой и свежестью, а лицо буквально светится знанием некой истины. Где-то я его уже видел? Ба! Да ведь это тот самый юродивый, уговаривавший космического обсеральщика на казни боярина.
-Поздравляю не только с выполнением задания, но и с догадкой, - говорит старик и к моим знаниям земной жизни присоединяется еще нечто.
-Так значит поломка РХ-23 не исключение и метод консервации нарушителей в мирах, созданных гениями, применялся и прежде?
-Гениальные произведения буквально набиты блуждающими душами. Их полно в любой картине Ван Гога, Брейгеля, они заполняют и обновляют не только «Дядю Ваню», но самый маленький рассказик Чехова. В любой части этой планеты появляются эти мятежные духи, но больше всего в России. Может под властью биороботов, будучи загнанными в новое стойло, эти русские успокоятся?
-Так вот в чем смысл моего задания. Но я не был посвящен в эту часть проекта.
-Естественно. Вас здесь работала целая команда и все справились. Проект заработал.
-Значит тут теперь всем будут руководить...Но ведь. Как я понял на роль вершителей судеб вы подобрали существ с этой... «жидкой» планеты...
-Да, конечно, вы ведь уже побывали в этом океане слизи и оценили качество разумных глистов.
-Но став правителями «жидкие» начнут изощрятся в извращениях.
-Подумаешь, будут, к примеру, насиловать тигриц и дельфинов. Что глисты, что дельфины, что люди. Все это лишь форма существования белковых тел. Надо же было как-то обуздать. Земля первоначально планировалась как ад или чистилище. А они тут попытались с помощью социальных революций, науки и техники устроить рай. Рай для облеченных в материю заблудших душ — вот это уж истинное извращение. Пусть уж рай наступит для внедренных в земной мир переселенцев с «жидкой планеты». Скрещенные с крысами и скунсами они очень хороши. Будут, конечно, изощрятся в извращениях, но зато обеспечат бесперебойные поставки истинному миру все большего количества исправленных болью и несчастьями душ.
-А вы не боитесь, что слишком активное переселение этих искр земной энергии может перевернуть мир? Рванут те же русские всем скопом из материального мира из под власти глистатых правителей и устроят социальную революцию в мире тонкой материи.
-Во-первых, не рванут. Во-вторых...Экий вы, однако, фантаст, голубчик. Я, конечно, вынужден буду сообщить. Впрочем, на прошлом этапе вы свою работу выполнили и можете спешить снять с себя мерзость материальной оболочки...
Я, не дослушав, вдруг, повернулся и пошел. На улице сыро, туман. Вот сейчас я брошу это неудобное тело и никакой мент теперь, в этом подконтрольном космическим захватчикам обществе не станет размышлять, что за идеальная дыра в теле человека, лежащем на городском бульваре. Впрочем, лучше уж в болоте утопить останки моего «земного костюма». Для этого я покидаю город и плетусь по пустынным полям и перелескам. Но тут я, существо, живущее вне земного времени, вдруг, понял, что не должен спешить. Юродивый не сказал ничего нового, но, похвалив меня, конечно, лукавил. Высшая материя не может быть довольна моими блужданиями. По сути я ведь сам сбился с программы. Мог бы сразу загнать отступников в ловушки, но не торопился, а долго наблюдал за этими странными душами, съехавшими с программы и устроившими догонялки в пространстве и времени. Если бы я не вмешался, то мент рано или поздно догнал бы своего двойника-антипода и по долгу службы перед государственной машиной, как он считает, а на самом деле по не осознаваемому им приказу правящих миром гедонистов замочит противника в каком-нибудь сортире. У него достаточно сил, чтобы лишить дух, случайно вырвавшийся на свободу, возможности обсерать великих правителей материального мира Земли. С точки зрения правителей планеты, это была бы победа, за которую надо дать звезду. Но вот куда духу ее повесить? С точки зрения космической истины и победа, и звезда - ничто. Материальный мир бредет в веках, плетется в тысячелетиях и ему всегда страшно, неудобно, тяжело. А вот частица мировой души легко витает над пространство-временем  и лишь слегка светло печалится о вековых бедах человеческих блужданий. Время от времени кусочки мировой души примеряют на себя материальные формы того или иного человека, внедряются в тело животного. Вместе с простыми людьми, не осознающими в большинстве случаев своей роли вместилищ маленьких искорок истины, они толпятся в кроваво-сопливом кругу людей, убивающих друг друга ради  успеха в мире слов и вещей. Но были  ли удовлетворены своими победами Александр Македонский, Наполеон, Ленин? Все их успехи оказывались временными, а их дела, как и их тела превращались в прах. Зато в результате побед этих уродцев истинному миру эфира и тонкой материи достались миллионы искр человеческих душ из перемолотых в битвах человеческих тел. С точки зрения космоса это нормально. Ничто не изменит даже власть нынешних биороботов, даже их генетически воспринятая от скунсов и опоссумов жадность к материальным благам. Их ли авторитарная власть или прикрытая либеральными ценностями власть финансового капитала не помешают главному назначению Земли, которая, как и несколько других планет, выполняет лишь функции своеобразного трамплина для перехода искорок человеческих душ из материальных тел в тонкую чисто энергетическую материю, занимающую всю бесконечность вселенной. Не помешает этой красиво-печальной космической драме и жалкие приключения двух нарушителей космического порядка. Но я прервал их бег и тут вдруг понял нечто, мне, все знающему и все понимающему, прежде недоступное - главное не знания, а чувства. И вот теперь, после победы над нарушителями космической гармонии все мое существо заполняет чувство явной несправедливости к маленьким человечкам, вся земная жизнь которых здесь нужна лишь для пополнения вещества высшего порядка. Им было плохо всегда, а станет ли лучше под властью жадно-хитрых биороботов посланцев «жидкой» планеты? Не ответив на этот вопрос, я не хочу возвращаться в идеальный мир. Заменить собой тех, кого только что утопил в картинах Левитана? Чтобы за мной уже прислали космического чистильщика? Нет, я просто становлюсь человеком и остаюсь в осенней России. В это время здесь не бывает закатов, а всем миром владеет ровная, унылая серость. Но вот вдруг из бесконечной пелены туч пробивается неяркий, ровный солнечный свет и робко пробегает по широкой равнине, покрытой косматым морем не кошенной бурой травы, с редкими уже облетевшими ракитами вдоль робкого ручейка и рощицей черной ольхи на болоте. Лучи низкого солнца касаются стройных черных стволов деревьев, окрашивают их в красноватый оттенок и тут же гаснут. Случилось бы это видение материального мира, не взгляни в этот миг сама вселенная в зеркало природы? Я теперь не знаю этого, но хочу узнать и бреду через косматый луг, по дряхлому мостику перехожу ручей, поднимаюсь на взгорок, где растет старый, давно заброшенный яблоневый сад, буквально скрючившийся от немыслимо богатого, но, видимо, уже никому не нужного урожая. Плоды давно созрели и тянут ветви вниз. Маленькая стройная, плохо одетая  женщина с восхищением смотрит на это чудо и виновато взглянув на меня вдруг говорит: "Яблок сынишке хотела набрать. Ты не мог бы потрусить дерево". И я, вдруг, понимаю, что теперь ее желания, а не веления космоса для меня закон. Взобравшись на дерево, я трушу его что было сил и с веток дождем сыплются в мягкую густую траву крупные спелые антоновки. Я спрыгиваю вниз и помогаю ей набрать сумку, затем мешок. Ясно, что такой маленькой и слабой этого богатства не донести. "Ты поможешь? Тут недалеко - мы с сынишкой одни живем в старом общежитии. Совхоз развалился, деревня умерла, а нам некуда податься". Недалеко от сада старый дом, одно из окошек которого светится, Дверь не заперта, а на кроватке у стены сидит мальчик и гладит кошку. Появление чужого человека его не пугает. Он встает, подходит к матери, берет ее маленькую руку и вкладывает в мою. "А я знал, что ты придешь",- говорит мой сын вполне дружелюбно, хотя и с сожалением, видимо, от того, что я так долго не приходил. Он знакомит меня с кошкой, рассказывает, что она в лесу проказничает, а дома добрая. И я понимаю, что я останусь здесь и проживу обычную жизнь и попытаюсь использовать свой шанс, вернее, теперь наш шанс возвращения в идеальный мир.
Алексей БЛИНКОВ
 e-mail:blinkovkursk@mail.ru
       моб. 8-920-739-27-71