Улица памяти

Интересная штука память. Выхватив из жизни момент, она оставляет его с тобой навсегда. И не важно, сколько тебе лет в ту пору было – 2 года, шесть или пятнадцать, но помнишь ты всё до малейших деталей.
Была в моей жизни добрая тётя Лена, квартирная хозяйка дома, который мы снимали. Мама меня маленькую часто оставляла на её попечение, уходя на работу, по делам или на очередное свидание. А иногда она оставляла меня одну и тогда хозяйка открывала двери нашей половины дома своим ключом и забирала меня к себе, приговаривая.
- Ушла мама, говоришь? Ну и пускай идёт! Мы и без неё сейчас пирожков напечём, а завтра отпросимся у неё и поедем с тобой моих родичей проведывать. Завтра же праздник … Да? Ну, вот и договорились.
 Добрая, круглолицая одинокая шестидесятилетняя женщина, старушкой назвать её даже сейчас, спустя полвека, не могу, столько в ней было жизни, энергии и позитива, как сейчас бы сказали. Она говорила со мной обо всём, купала в каких-то травках, приговаривая - чтобы красивой была, когда вырастешь, кормила чем-то вкусным и вообще заботилась, как могла. И я  вспоминаю эту заботу с теплотой…
На следующий день, получив добро от мамы, мы отправились к «родичам» тёти Лены. Она надела выходную одежду, на голове была тонкая белая косынка, края которой были обвязаны крючком и стали красивыми, кружевными. Тётушка принарядилась для родичей и даже слегка помолодела.
Дальше в памяти всплывают урывками – автобус, пыль за его окном, грустные глаза Лены, которая смотрит на эту пыль, подперев щёку одной рукой, а второй обнимает меня за плечи и прижимает к своему тёплому боку. Кладбище, могилки , мы оставляем на них пирожок и пару конфет на бумажке. Лена плачет только у одной из могил.
- Муж мой, Стёпа. Умер от ран в 46 году… А сыночка и могилы нет, только похоронка осталась.
Я из всего сказанного понимаю только одно –  всех этих людей, на чьи могилки мы положили угощение, больше нет, и виной тому война…
Мы возвращаемся с кладбища к остановке автобуса по улице. И вот то, что память сохранила до мельчайших подробностей! У каждого двора стоял стол или простой табурет, на котором была фотография, а то и несколько, стояла бутылка, гранённая рюмка, не хитрая закуска. Мы шли по улице, нас останавливали голоса.
- Лена, приехала своих проведать? Помяни моего Ваню.
Тётушка сама наливала в рюмку на донышко водку, выпивала, обменивалась несколькими фразами с хозяевами этого стола, мне давали конфету или печенье и мы шли к следующему столу, от которого слышалось.
- Здравствуй, Лена. Помяни моих сыночков…
Ритуал повторялся у каждого стола. Женщины у столов и столиков звали помянуть погибших   мужчин. Помянуть тех,  кто не увидел мира на этой улице.
У одного из дворов на маленьком табурете сидел мужчина, одна штанина его брюк была подогнута, рядом лежали костыли. В руках он держал гармошку, растягивал её, закрыв глаза, и когда сводил её меха,  она издавала какую-то невероятно пронзительную, скорбную мелодию. За его спиной стояла седая, худая женщина. И нельзя было понять – мать его или жена… Лена остановилась и у этого двора, на столе не было фотографии ( никто не погиб?), но всё остальное было и, улыбнувшись хозяйке, молча, чтобы не нарушать настрой музыканта, налила, выпила, грустно посмотрела  на него и мы пошли дальше.
Сколько времени заняла наша дорога по этой улице? Не помню, как и автобус, и дорогу домой не помню. Может, проспала всё, намаявшись. Но вот эту улицу памяти помню всю жизнь.   И фотографии, и мелодию выводимую гармонью раненного войной солдата, помню.  Детское сердце ранило понимание того, что война убивает, забирает близких и любимых навсегда.
Я не думала, что смогу описать ту поездку, слишком мала была. Но когда начала писать, память сама поднимала и показывала картинки, как слайды. Перечитав написанное, я поняла, что описала всё точно.

И пока я помню и пишу, до тех пор никто не заберёт у меня моё стойкое убеждение - война античеловечна по своей сути, она убивает всё живое на Земле, и никого не делает счастливым. 
Нет войне!