Старицкий кабинет Пушкина. Часть 2

Расширенный текст сообщения на XXVI Международной научной конференции «Хозяева и гости усадьбы Вяземы и Захарово» (Голицынские чтения) 25-26 января 2020 г.

В семи-восьми верстах от Бернова на высоком левом берегу реки Тьмы располагаются Малинники, имение Прасковьи Александровны Осиповой-Вульф (1781-1859). Это один из самых живописных уголков Берновской волости. Речка здесь извилистая, берега у нее в пушкинские времена были крутыми. На ее заводях и омутах «гнездились» мельницы.
Первое, что с ведущей из Берново дороги в Малинниках попадается на глаза в буйной зелени деревьев и трав с полевыми цветами правой обочины, – надкладезная Троицкая часовня второй половины XIX века. (1) Она «ожила» в 1990-х годах после того, как общественники Тверского фонда культуры под предводительством Т.К. Пушай на домкратах приподняли и укрепили ее над родником, «высушив» ее десятками лет подгнивавший сруб и заменив в ней доски пола. Часовня стала действующей, в ней по определенным дням служит батюшка из берновской Успенской церкви.
В светлое время часовня открыта. Внутри нее сухо и уютно. Можно войти, чтобы помолиться и оставить на свечном столике записочки о родных и близких. Или просто посидеть на согретой солнцем лавке у стены, вдыхая приятный запах теплого дерева и оглядывая нехитрое, по-деревенски трогательное убранство часовни – домашние гардинки на окошках и коврики на полу, недорогие бумажные иконки, живые и искусственные цветы.
О чем хмурится Татьяна Константиновна? Не находит, оказывается, большой, по специальному заказу Фонда культуры писаной именно для этой часовни «рублевской» иконы Святой Троицы. Сама, говорит, и вручала ее здесь представителям местной общины в 1990-х годах во время какого-то из регулярно проводившихся тогда ею в селе пушкинских праздников. Неужели пропала? Или, быть может, этот дорогой и памятный подарок батюшка с прихожанами решили переместить для пущей сохранности из неотапливаемого помещения в старинный каменный Берновский храм?
Тихонько журчит из-под часовни, теряясь в траве, ручеек от освященного родника. Хорошо в жаркий день испить ее кристально чистой водицы, представляя, что точно так же мог это делать и не раз бывавший в Малинниках Пушкин. Нет, именно этой часовни тогда, конечно, не было, но родник-то все так же тек, и над ним стояла часовня более ранняя. Вероятнее всего, что архитектурой и убранством она мало чем отличалась от нынешней. Вплоть до пропильных деревянных узоров на ее внешних стенах и у окошек с дверями.
Точно такие же узоры – и на фасадах близлежащих некогда добротных, доныне хорошо сохранившихся домов сельчан. Всего обитаемых строений в селе ныне можно насчитать десятка с два. Многие из них используются только летом, как дачи, перебравшимися в города бывшими колхозниками после развала их общего хозяйства. Самые старые ныне заброшенные избы стоят с проваленными кровлями, если еще не разобраны на дрова. О некогда плотной деревянной застройке напоминают лишь пышные купы разноцветной сирени, которая в лучшие для села времена высаживалась буквально у каждого двора…
В траве по пояс пробираемся к развалинам деревянного домика некогда жившего в Малинниках и собственными ногами обходившего все мемориальные окрестности известного в Тверской губернии пушкиниста Станислава Григорьевича Ржеутского, автора многих публиковавшихся в местной прессе, и в первую голову – в журнале «Тверская старина» интересных статей о Пушкине и его творчестве. Ныне этот былой соратник Татьяны Константиновны Пушай по борьбе за восстановление пушкинских старицких мест обретается где-то в подмосковном Ногинске. Звала, говорит, его письмом съездить в составе экспедиции в хорошо знакомые ему места – не ответил. Жив ли? На высоком столбе у его необитаемого малинниковского дома свила гнездо пара внимательно наблюдающих за нами аистов…
Барский дом в Малинниках был самым крупным строением и стоял в некотором отдалении от деревни. О том, как он выглядел, хорошо рисующий Станислав Ржеутский пытался вообразить себе по воспоминаниям старожилов, в которых он выглядел гораздо более внушительным, чем на архивных фотографиях. По ним хорошо видно, что дом был деревянный, построенный из корабельного леса. Одноэтажный, однако с мансардой, в которой размещались две небольшие жилые комнаты. По торцам имел широкие веранды. По фасаду с каждой стороны от крыльца шли пары небольших по форме вытянутых «венецианских» окон в подъемных рамах (к концу жизни дома хозяева заменили их на обыкновенные створчатые). Навес над широким, открытым крыльцом посередине фасада поддерживался четырьмя квадратными колоннами из толстых сосновых бревен. В общем, по внешнему виду малинниковский дом был очень похож на собственный пушкинский михайловский.
По документальным записям прошлого века, потолки в малинниковском барском доме были низкие, с матицами. Из за недостаточного для строения такой площади количества окон комнаты производили впечатление глубоких и мрачных. Кроме пары светелок в мансарде, в доме имелись также библиотека, девичья, столовая, зал, комната отдыха и кабинет с письменным столом и книжными полками сына хозяйки Алексея Вульфа (1805-1881), который и отводился Пушкину в его приезды.
Как видим, виртуально малинниковский «пушкинский» дом так хорошо сохранился, что хоть сейчас – на проект и в постройку. И финансово его возведение обошлось бы, ей Богу, нисколько не дороже любой современной чиновничьей виллы. Чай, не реставрация. И тем более что и внутри-то он – отнюдь не дворец.
По описаниям самых ранних исследователей этой темы, полы в барском малинниковском доме были некрашеные. На стенах в рамах красного дерева висели старые зеркала, в золоченых – семейные портреты Вульфов. Гардины на окнах были темно-синего цвета. Вывезенная самими же калининцами из Малинников в Михайловское в период воссоздания там пушкинского музея-заповедника мебель составляли красного дерева жесткие, неудобные кресла и диваны  с гнутыми цельными узорными спинками и бордовой обивкой.Сложной оказалась судьба у этой мебели. Спасая музейные ценности в период Великой Отечественной от фашистов, псковитяне эту мебель едва не утратили. (2) В конечном итоге она не вернулась даже в Михайловское, а осела по музеям Санкт-Петербурга. И это не так уж плохо – можно, по крайней мере, ее видеть и, при необходимости, вернуть на «родину», в Малинники, хотя бы в копиях.
В ноябре 1836 года, во время своей экспедиции по пушкинским местам, директор Ржевского краеведческого музея С.Л. Бычинский часть малинниковской мебели обнаружил в домах деревенских жителей и зарисовал ее. Так что, если бы вдруг начало воплощаться серьезное намерение реанимировать малинниковскую усадьбу, то жители деревни и окружающих ее мест вполне смогли бы внести в благое музейное дело существенную личную лепту.
Вокруг дома в пушкинское время не было ни парка, ни сада. Дом был новый, построенный только в 1823 году. И посадки были новые – едва тронувшиеся в рост деревья и кусты. От прежнего дома, в котором жил с семьей, пока строил свой большой дом в Бернове, отец всех местных Вульфов Иван Петрович (1741-1817), оставалась только посаженная им собственноручно вдоль дороги аллея из девяти лип – по количеству его детей: шести сыновей и трех дочерей. Возможно, от прежней усадьбы сохранялись также еще пуще разросшиеся за домом давшие ей название густые заросли малины. Скотный двор и конюшни располагались в стороне от дома, почти на самом косогоре.
Пожить в малинниковском доме Александр Пушкин имел возможность еще поздней осенью 1826 года. Освобожденный новым царем Николаем от опалы, вернулся он в свое Михайловское с целью «подбить» своего молодого тригорского соседа Алексея Николаевича Вульфа на поездку к Рождеству в старицкое Берново вроде как ради его кузины Екатерины Ивановны Гладковой, в которую тот едва ли не с детства влюблен. По дороге Пушкин планировал заглянуть в принадлежащее другому дядюшке Вульфа, Александру Михайловичу Бакунину, новоторжское Прямухино – якобы наслышанный о нем еще в лицейские годы от его двоюродной племянницы Екатерины Павловны Бакуниной, непременно хотел с ним познакомиться в своих творческих целях. (3)
Проведав о планах приятелей, мать Алексея Вульфа было обрадовалась: еще весной отвезла свою старшую дочь Анну Николаевну Вульф в Малинники обживать новостройку, ее приданое. Мол, теперь в Старицком уезде брат Алексей постарается завезти Пушкина в новый малинниковский дом, и здесь у поэта с давно влюбленной в него Анной сложатся, наконец, перспективные для брака отношения. Не догадываясь о «хитрых» планах Прасковьи Александровны, Анна нервничала и еще летом писала из Малинников Пушкину об оставившей ее там после полутора месяцев совместного пребывания возвратившейся в Тригорское матери: «Вчера у меня была очень бурная сцена с маменькой… она заявила.., что безусловно оставляет меня здесь… и что она не может взять меня с собой… Я в самом деле думаю, как и Анета Керн, что она хочет одна завладеть вами и оставляет меня здесь из ревности» (4)
Судьба той поздней осенью поломала планы у всех. Екатерина Гладкова только в этом году вышла замуж, и видеть своего кузена Алексея у отца в Бернове как-то не стремилась. В ответ на просьбу Алексея принять их с Пушкиным у себя в качестве гостей дядюшка Бакунин прислал отказ: мол, пребывание в его имении «неотразимого повесы» Пушкина опасно для нравственного здоровья его дочерей. Алексей Вульф остался дома в Тригорском, а отправившийся в путь через Торжок и Прямухино в одиночку Пушкин навещать его сестру Аннушку в Малинниках и не собирался – помчался мимо прямо на Москву. (5)
Зазвать Пушкина в свою старицкую деревню Прасковье Александровне удалось, встретившись с ним в Петербурге, только осенью 1828 года. Пушкин в этот период был очень мрачен душой и болен телом. Ему в этом году отказали в руке любовь всей его жизни Екатерина Бакунина и мать его несовершеннолетней избранницы Натальи Гончаровой. Не удалось создать даже видимости отношений с Анной Олениной. Пришлось пережить две неприятнейшие разборки по поводу его стихотворения «Андрей Шенье» и поэмы «Гавриилиада». В конце концов, после четырехмесячных отношений в пику Бакуниной с графиней Аграфеной Закревской, Пушкин опять начал посещать «овечек» борделя известной в столице держательницы таких заведений Софьи Астафьевны и набрался болячек. Усиленно лечился и потому не прочь был провести творческое для него осеннее время в мирных поэтических трудах в тихом безлюдном местечке, коим ему и представлялись старицкие Малинники.
В ночь с 19 на 20 октября, прямо с празднования очередной лицейской годовщины Пушкин выезжает из Петербурга в направлении Тверской губернии. Пробыв в дороге более двух суток и «отмахав» 495 верст, он прибыл в Малинники днем 22 октября. (6) Встретили его здесь, однако, не вожделенные тишина и покой, а целый выводок тригорских дечонок под предводительством самой Прасковьи Александровны.
Несколько освоившись в Малинниках, Пушкин 27 октября отписывает в столицу своему приятелю Алексею Вульфу: «Тверской Ловелас С. Петербургскому Вальмону здравия и успехов желает. Честь имею донести, что в здешней губернии, наполненной вашим воспоминанием, всё обстоит благополучно. Меня приняли с достодолжным почитанием и благосклонностию. Утверждают, что вы гораздо хуже меня (в моральном отношении), и потому не смею надеяться на успехи, равные вашим. Требуемые от меня пояснения на счет вашего П.<етер>Бургского поведения дал я с откровенностию и простодушием – от чего и потекли некоторые слезы и вырвались некоторые недоброжелательные восклицания, как например: какой мерзавец! какая скверная душа! но я притворился, что их не слышу. При сей верной оказии доношу вам, что Марья Василиевна Борисова есть цветок в пустыне, соловей в дичи лесной, перла в море и что я намерен на днях в нее влюбиться…». (7)
Коль скоро успел уже присмотреться к юной Маше Борисовой, воспитаннице проживающего в имении Соколово старшего из братьев Вульфов, Петра Ивановича, то знакомить его со своей старицкой родней малинниковские обитательницы начали еще в присутствии Прасковьи Александровны. Но уже 29 октября она неожиданно для гостя отбыла в свое тригорское имение, прихватив с собой падчерицу Александру Ивановну Осипову, о «слезах» и «недоброжелательных восклицаниях» которой пишет Пушкин ее «любовнику» Алексею Вульфу.
Обнаружив скоропалительный отъезд Прасковьи Александровны, объясненный ему сестрами Вульф, по всей вероятности, нездоровьем матушки и необходимостью ехать к своему доктору лечиться, Пушкин слегка опешил. Его, 29-летнего холостого мужчину, оставили в одном доме хоть и под общим присмотром управляющего имением Карла Рейхмана, но практически наедине с дочерьми хозяйки Анной и Евпраксией, девушками на выданье. Попадание мужчины в такую «ловушку» для окружающих могло означать одно – что он теперь просто обязан предложить руку и сердце какой-то из хозяйских дочерей, и что это дело в семье – давно решенное.
Пушкин вовсе не собирался жениться ни на одной и сестер Вульф, однако, похоже, все же воспользовался «подарком» ему Прасковьи Александровны – как бы в отместку за ее «коварство», сблизился сразу с обеими соперничающими за его внимание ее дочерьми. Что впоследствии обеспечило им попадание в его собственноручный «донжуанский» список и позволило Анне Николаевне в разговорах с сестрой Евпраксией о смысле жизни приводить в утешение фразу о том, что у них обеих, по крайней мере, «был Пушкин».
Сверстница Пушкина Анна в семейном «соревновании» за его руку лезла, что называется, из кожи вон: просила прекратить их псевдоплатонические отношения и любить ее так, как он до этого любил ее кузину Анну Керн. Стараясь доказать Пушкину, что более достойна стать его женой, чем даже ее младшая сестра, Анна выдала Пушкину тайну юной Зизи о том, что еще в Тригорском ее успел испортить ее старший брат Алексей. Пушкин и это, похоже, не преминул «проверить», несмотря на свое к тому времени еще не полное выздоровление.
Отправляя 10 ноября в Петербург своему издающему «Северные цветы» лицейскому другу Антону Дельвигу стихотворный ответ для своего скрытого недруга Катенина («Напрасно, пламенный поэт…»), он признается, что не успел еще написать заодно и ответ напрашивающейся на его комплименты костромской поэтессе Готовцевой в такой форме: «Я совершенно разучился любезничать: мне так же трудно проломать мадригал, как и <- - - - ->. А все Софья Остафьевна виновата. Не знаю, долго ли останусь в здешнем краю. Жду ответа от Баратынского. К новому году вероятно явлюся к Вам в Чухландию. Здесь мне очень весело. Пр.<асковью> Алекс.<андровну> я люблю душевно; жаль, что она хворает и все беспокоится». (8)
Не все в этом письме следует понимать, как это обычно делают наши пушкиноведы, в прямом смысле. И «веселье» здесь Пушкину не в радость, и тем более тревожат  «хворь» с «беспокойством» заманившей его в «ловушку» Прасковьи Александровны.
От излишнего внимания сестер Вульф к себе Пушкин спасается работой. Просто поразительно, сколько в Малинниках за какие-то шесть недель (49 или 50 дней) пребывания он написал прекрасных стихов! Еще до отъезда хозяйки имения успел дописать новые эпизоды в поэму «Полтава» и завершить Посвящение к ней. В начале ноября из-под его пера одно за другим «выскакивают» знаменитые «В прохладе сладостной фонтанов…» и вторая редакция «Клеопатры» («Чертог сиял. Гремели хором…») – совершенно самостоятельный вариант давно начатого стихотворения, которому потом найдется место в незавершенной повести «Египетские ночи». Классические «Анчар», «Цветок» и «Как быстро в поле, вкруг открытом…». Иносказательные «Брадатый староста Авдей» и «Поэт и толпа» («Поэт на лире вдохновенной…»).
Проблема «толпы» досаждала Пушкину, похоже, особенно упорно. В том же письме от 10 ноября он иронически жалуется понимающему его с полуслова Дельвигу также на присматривающуюся к нему, как к будущему родственнику, «стаю Вульфов». Она состоит из проживающих по соседству с Малинниками дядюшек сестер Анны с Евпраксией, Петра, Ивана и Павла Ивановичей Вульфов с примкнувшим к ним курово-покровским помещиком Павлом Ивановичем Понафидиным, женатым на их сестре Анне Ивановне. Пушкин вздыхает: «Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито; скажи это гр.<афу> Хвостову. Петр Марк.<ович> здесь повеселел и уморительно мил. На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу, и думала тихонько от них убраться. Но Петр Марк.<ович> их взбуторажил, он к ним прибежал: дети! дети! мать Вас обманывает – не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин – он весь сахарный, а зад его яблочный; его разрежут и всем вам будет по кусочку – дети разревелись: Не хотим черносливу, хотим Пушкина. Нечего делат – их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь – но увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили. Здесь очень много хорошеньких девчонок (или девиц, как приказывает звать Борис Михайлович), я с ними вожусь платонически, и от того толстею и поправляюсь в моем здоровьи». (9)
После «родственных» встреч в более просторном, чем малинниковский, доме Павла Ивановича Вульфа в Павловском Пушкин вынужден наносить ответные визиты к на самом деле с искренним интересом и доброжелательностью отнесшимся к нему «соседей». Он по несколько дней проводит в вульфовском Бернове и понафидинском Курово-Покровском. В последнем даже ухитряется написать какие-то из девятнадцати новых строф для седьмой главы «Евгения Онегина».
Отправляя Дельвигу 26 ноября ответ Готовцевой («И недоверчиво и жадно // Смотрю я на твои цветы…»), Пушкин опять о себе грустно шутит: «Здесь мне очень весело, ибо я деревенскую жизнь очень люблю. Здесь думают, что я приехал набирать строфы в Онегина и стращают мною ребят как букою. А я езжу по пороше, …играю в вист по 8 гривн роберт – [сентиментальничаю] и таким образом прилепляюсь к прелестям добродетели и гнушаюсь сетей порока – скажи это нашим дамам…» (10)
Пушкин не только сам ездит по гостям. В Малинники к нему вдруг лично прикатил его друг Сергей Соболевский. Не в гости, конечно, а чтобы по дороге в Дерпт и далее за границу проститься перед пятилетней разлукой. Закончив в Малинниках седьмую главу романа, «Альбом Онегина» и набросав статью «О поэтическом слоге», Пушкин и сам засобирался в путь, хоть изначально и планировал прожить в Малинниках вплоть до Нового года. Выехал 4 или 5 декабря, не добыв не только до возвращения в Малинники Прасковьи Александровны к Рождеству, но даже и до дня рождения Анны Николаевны, 10 декабря. Что называется, бежал от явно назревающей семейной разборки…
В свой второй приезд, по дороге из Арзрума, Пушкин навещает Малинники из Павловского 16 октября 1829 года, но застает одну Анну Николаевну Вульф «с флюсом и Муром», вместе с которой в этот единственный проведенный им там день пишет очередное шуточное письмо к ее брату Алексею. (11)
Третий визит в Малинники Пушкин нанес по дороге из Петербурга в Москву в 1830 году. В календаре П.А. Осиповой-Вульф за этот год значится: «7 Марта, в минуту, когда мы собирались выехать из Малинников, приехал Пушкин… и пробыл у нас 3 дня». (12)
В четвертый, последний раз Пушкин посетил Малинники 21 августа 1833 года, но пообщался здесь лишь с управителем имения Рейхманом, попотчевавшим его шнапсом. (13)
Замуж Анна Николаевна Вульф (1799-1857) так и не вышла, и после смерти матери в 1859 году Малинники наследовал ее брат А.Н. Вульф. Поскольку и он не был женат и не оставил потомков, это имение он завещал своей младшей сестре, Евпраксии Николаевне Вульф (в замужестве баронессе Вревской). От нее имение перешло к ее детям, породнившимся с потомками вышеупомянутого курово-покровского помещика П.И. Понафидина.
Старый малинниковский дом с его «пушкинской» комнатой, в котором не только кипели молодые страсти, но и создавались великие произведения отечественной литературы, все прекрасно понимавшие его значение для увековечивания памяти поэта дальнейшие хозяева старались беречь. В 1904-1910 годах Понафидины для пущей сохранности его даже частично прикрыли кирпичной коробкой. Возможно, конечно, что именно это и ускорило его ветшание. В 1923 году, через сто лет после постройки, он просто рухнул.В более поздние советские времена та же участь постигла, впрочем, и выстроенный Понафидиными для себя рядом с «пушкинским» новый деревянный двухэтажный дом.
Больше всех о малинниковских домах знает Татьяна Константиновна Пушай, хранящая в своем Фонде культуры тома материалов пушкинских экспедиций 90-х годов. По ее словам, в 1996-1997 годах вскрытие фундамента археологами производилось на месте только нового дома. На раскоп тогда приезжали целыми автобусами любопытные экскурсанты не только из Ржева и Твери, но даже и иностранцы. В раскопе обнаружилось немало археологических находок – предметов дворянского быта XIX века. В дни рождения Пушкина в Малинниках силами Фонда в те годы проводились большие и веселые праздники. Вместе с молодежью села Татьяна Константиновна строила большие планы на будущее: когда в Малинниках возникнет пушкинский музей, ему нужны будут и научные сотрудники, и поддерживающий усадьбу и ее округу в должном порядке прочий квалифицированный персонал. Тверской Фонд культуры всех нужных специалистов планировал тогда на собственные средства в вузах и колледжах вырастить из юных жителей села.
…Наша экспедиция прибыла в Малинники осмотреть изменения, постигшие их за два прошедших с тех внушавших большие надежды пор десятилетия. Планировали увидеть состояние раскопа и парка. При Пушкине парк был еще очень молод, но, по многим свидетельствам современников и мнению работавшей здесь со своим коллективом ученого-парковеда Л.А. Агальцовой, разбит толково, со знанием дела и отменно ухожен. В середине парка, где сходились аллеи, стояла красивая беседка.
Ныне представший нашим глазам парк пребывает в просто ужасающем состоянии. Не огорожен и от лишней поросли не расчищен. Зарос до полной дикости, превратился в настоящий лес. Но кто-то же с 90-х годов должен был его обихаживать! В ответ на мое беспредельное возмущение Татьяна Константиновна лишь разводит руками. Специально для этого и создавался в 1989 году Берновский природный заказник особо охраняемых природных территорий, на эти работы ему выделялись соответствующие бюджетные средства. Но из его «владений» – парков в Малинниках, Марицыне, Павловском, Курово-Покровском и Бернове – при попустительстве властей в должный порядок был приведен только один: берновский.
Долго блуждали мы в дебрях густой, нехоженой поросли из молодых березок и елок, колючих кустов и зарослей крапивы. Места раскопа, прикрытого археологами для сохранности грунтом, так и не нашли. Не пробились даже к реке, обмелевшей, говорят, настолько, что ее можно перейти вброд и оказаться сразу на территории соседнего вельяшевского имения Марицыно. Не увидели мы и некогда густых малинников, тянувшихся за домом по отлогому берегу почти до самой воды.
Помня о том, что усадьба стоит у дороги, вдоль которой тянулась аллея из девяти лип, мы пытались сориентироваться хотя бы по ее остаткам. И наткнулись-таки на нее по поднявшимся на высоту более метра меткам масляной краски, оставленных у корней деревьев изучавшими в 1996-1997 годах парк биологами. Сверили после свое фото этой аллеи с рисунком С.Л. Бычинского 1936 года, не обнаружив у себя, понятное дело, еще жилого в то время строения слева и в глубине от нее – то ли школы на месте старого малинниковского дома, то ли флигеля управляющего имением.
Побродили по тоже превратившейся в настоящий лес рощице, которая в пушкинские времена именовалась «Кривые березы». Невдалеке от дороги в таких же густых зарослях обнаружили в конце концов и установленную еще в 1970-х годах бетонную стелу с частично стершимися профилем А.С. Пушкина и напоминанием потомкам о том, когда он здесь был и что здесь написал.
В общем, очень грустная картина. Как в пушкинской «Русалке»: «Знакомые, печальные места!..» Даже собственным глазам трудно поверить в то, что в знаменитых едва ли не на весь мир вдохновлявших Пушкина на великие произведения Малинниках в наше просвещенное и цивилизованное время такое чудовищное беспамятство возможно…

Ссылки и комментарии:

1 – В коллаже фото автора и из архива редакции журнала «Тверская старина».
2 – См. главу «В годы войны» в кн. Сергеева-Клятис А. Повседневная жизнь Пушкиногорья. Сельцо Михайловское и его обитатели. От Александра Сергеевича до Семена Степановича. – М.: «Молодая гвардия», 2018. С. 246-258
3 – Сидорова Л. А.С. Пушкин в Прямухине. Графическая реконструкция трех дней декабря 1826 года // Сидорова Л. Той зимой в прямухинской аллее… Краеведческий альманах «Тверской край». События. Люди. Судьбы. – Тверь, 2019. С. 79-97
4 – XIII, 553. Здесь и далее цитаты из произведений А.С. Пушкина приводятся по его Полному собранию сочинений в 16 томах – М., Л., АН СССР, 1937–1959. В скобках римской цифрой обозначается том, арабской – страница.
5 – Сидорова Л. Пушкин в Прямухине. Там же
6 – Тархова Н.А. Жизнь А.С. Пушкина. М.: «Минувшее», 2009. С. 416
7 – XIV, 33
8 – Там же
9 – Там же
10 – XIV, 35-36
11 – Тархова Н.А. Жизнь А.С. Пушкина. С. 449
12 – Там же. С. 460
13 – Там же. С. 586