Конец эпохи

Яркое солнце с легким ветерком разогнали утреннюю Ленинградскую серость.
Владику удалось переспорить мать и вместо противного башлыка он выпросил борльшую меховую кепку. Самое главное, что удалось отвертеться от надоевшей девчоночьей муфты! В муфте конечно рукам тепло, но руки связаны и на ледовых тротуарных буграх было скользко и Владика все время заносило: то вправо, то влево. Нет, уж лучше за мамину руку держаться! Владик считал себя уже вполне большим – в школу этой осенью уже идти. Правда, он не оче нь понимал, что в школе делать? Мать – учительница и так его всему уже научила: и  читать, писать, и считать до тысячи – что еще надо?
- Давай, Владичек, зайдем сюда: комиссионный магазин открыли – совсем, как до войны!
За прилавком стоял седой мужчинас костылем под мышкой.
- Здравствуйте, чем могу помочь?
Бася огляделась: в магазине было почти пусто. Не так как в последний мирный день сорок первого. Стояло два комода, несколько люстр, самовар. Одежды не было никакой.
Бася вгляделась в люстры: вдруг попадется что-то похожее на ту, купленную двадцать второго июня.
Владик знал эту историю с разбитым плафоном. Это люстра с изъяном и сейчас висела в их громадной комнате. Брат Владика, Толя, одиннадцать лет назад в первый день войны, задел люстру, чудо дизайна упало, стеклянный колпак разбился – пришлось эту люстру купить. У мамы тогда не хватило денег и она собиралась зайти через день – занести. Но… война. Магазин оказался закрыт.
- А где Капитолина Васильевна? Я ей с двадцать второго июня деньги должна.
- Нет Капы. Убило ее. Она еще в гражданскую комиссаром на железной дороге была, так и пошла сразу в военкомат – потребовала, чтобы ее на какую-нибудь железнодорожную должность назначили. Капитолинушка – жена моя. Я в то время в кадрах был, после финской почти не виделись, а тут… Так вот, даже проститься не смогли. Капу назначили эвакуацию людей и заводов организовывать. Как только лед на Ладоге встал, рельсы прямо на лед уложили и поезда двинулись. Да однажды лед проломился и весь состав под лед ушел. Мало, кто спрыгнуть успел. Капа замешкалась: детишек прямо на лед из вагона выбрасывала. Да сама и… Мужчина всхлипнул, утер глаза рукой в синем нарукавнике. Бася молча погладила мужчину по руке:
- Извините, будьте здоровы!
Вышли на солнечный простор. На улице народу было немного: рабочий день – пятница. Взвизгнув тормозами, остановилась «раковая шейка» - так в народе называли милицейские машины – по борту малиновая полоса была нарисована, как околыш на фуражке. Из машины выскочил, надевая фуражку, статный офицер, генерал, судя по лампасам:
- Басенька, здравствуй, красавица!
Не дав матери ответить, генерал перешел на шепот и стал быстро что-то говорить очень строгим голосом.
- Передай привет Сае! Экий малец уже большой!
Владик посмотрел ревниво на мать – что это чужие мужчины так с ней разговаривают. Владик уже слышал разговоры взрослых о том, что и жены и мужья к другим уходят и что это горе для всех, особенно для детей. Но у матери не лице никакой радости не было: ни от общения с красавцем, ни от того, что ее красавицей назвали.
- Владик, быстро идем домой, пока папа на работу не ушел!
- Нет, не хочу, ты мне мороженое обещала!
- Обещанного три года ждут – тебе не придется так долго – будет тебе мороженое, но в другой раз.
Пришли домой: отец стоял в дверях одетый – на работу собрался.
- Радио слышал?
- Нет. Что-то хрипит – надо настроить, но некогда уже.
- Я сейчас Георгия встретила – генерал! Первое – Сталин умер! Второе –готовы эшелоны – евреев депортировать. Мы в списке. Георгий ничего сделать не может! Он сказал, чтобы мы немедленно, сегодня же, уехали из города! Собирайся. Поехали к матери в Кривой Рог. Только своим сообщи, чтобы тоже уезжали.
- Не может быть! Я коммунист. Награды имею!
- А ты забыл, как маршалов, героев Советского Союза расстреливали?
Исай медленно снял пальто, подошел к окну. Он долго всматривался в развалины заводика детских игрушек – битый кирпич и железные балки еще не убрали. Бомба прямиком в здание во время блокады попало.
- Да, Георгий – это серьезно. Они были повязаны еще с Гражданской. И во время Отечественной их пути не раз пересекались.
- Нет, что-то должно измениться! Так больше продолжаться не может! Антифашистским комитетом и врачами еще не наелись?
- Сая, я боюсь! Поехали! У нас дети!
- Что ты думаешь, нас там не найдут? Каждый второй стукач! А документы? Да у нас на лицах написано, что мы евреи! Давай не будем пороть горячку – надо с братьями посоветоваться. Я сейчас к ним поеду. На работу не пойду, скажу, что голова разболелась от печального известия.
Через несколько дней Исай пришел осунувшийся, лысина блестела от пота, голос срывался:
- Вывесили объявление и персональном деле коммуниста Месеняшина – прогул без уважительной причины – я должен был явиться на рабочее место в случае чрезвычайного события – смерти товарища Сталина! Приготовь чемоданчик, на всякий случай!
Еще через несколько дней Сая пришел с работы с букетом цветов и коробкой конфет:
- Баселе, приготовь хоменташи!
- Да у меня мака нет.
- Не важно. Сделай с картошкой и луком, на сковородке! Пурим все-таки! Есть еврейское счастье! Объявление сняли. Георгий звонил – все отменяется! Все-таки это скоро кончилось!