Бетховен, Толстой и Рахманинов

      Единственное посещение Рахманиновым Толстого состоялось, как известно, 9 января 1900 года. Подробности известны сразу по нескольким источникам, но особый интерес представляют воспоминания самого Рахманинова, зафиксированные И. Буниным. Молодой композитор и пианист тогда переживал творческий кризис и надеялся на моральную поддержку Толстого. Конечно, надеялся он зря. Толстой вообще был скуп на похвалы молодым дарованиям. Так, редко кто из писателей и поэтов, присылавших ему свои произведения, удостаивался ответа, тем более высокой оценки. Что касается стихов, то не любивший их вообще Толстой иногда писал авторам прямо: «Не советую вам заниматься этим делом». Композиторов и пианистов он тоже не особенно жаловал. В Хамовниках и Ясной Поляне побывали многие известные музыканты, но мало кто из них был завсегдатаем дома Толстых. Из тех пианистов, кто играл Толстому постоянно, можно назвать Танеева (в основном – в 1890-е годы) и Гольденвейзера (в основном – в 1900-е, особенно часто в самые последние годы жизни Толстого).
      Рахманинов вспоминал, что играл для Толстого бетховенское произведение, «в котором звучит грусть молодых влюбленных, вынужденных расстаться». Очевидно, что речь идёт о 26-й трехчастной сонате (Прощание – расставание – встреча). Хотя точно утверждать не могу, не знаю идеально всего Бетховена, но по описанию подходит. Если это так, то Рахманинов явно «ошибся» с репертуаром. Позднего Бетховена Толстой, как известно, не любил. Правда, иных каких-либо отзывов о 26-й сонате мне обнаружить не удалось, есть отклик на 27-ю, двухчастную, в исполнении Гольденвейзера (у Маковицкого) и есть отклик на 28-ю в трактате «Что такое искусство?» (там она сравнивается с пением деревенских баб, причем сравнение не в пользу Бетховена). Кстати, интересный вопрос, кто именно тогда исполнял в Ясной Поляне ту самую 28-ю сонату, которой досталось в толстовском трактате. Если Танеев (а он наиболее вероятный кандидат), то, возможно, примешалась ещё и ревность (как известно, писателю не нравилось увлечение Танеевым Софьи Андреевны).
      Словом, если бы бетховенская соната была «раннего» периода, может, и отклик Толстого был бы иным. А тут – не повезло. Толстой осудил отнюдь не исполнительское искусство Рахманинова, а само сочинение. Пианисту это не понравилось. После этого Рахманинов в Хамовники не заглядывал, хотя его и приглашали. «Прощание» сменилось «расставанием», но новая «встреча» не произошла. Любопытна финальная фраза из воспоминаний Рахманинова о встрече с Толстым: «Теперь бы побежал к нему, да некуда». Весьма символично. Наверное, истинная ценность и важность встреч только с годами и приходит, когда вдруг осознаёшь, что никогда больше человека не увидишь.

…..

Кстати, любопытно ещё и то, что Бетховен (восприятие его музыки) стал яблоком раздора во взаимоотношениях Толстого с ещё одним великим русским композитором – Чайковским. Выслушав мнение яснополянца о Бетховене, Чайковский стал избегать контактов и споров с писателем, а в одном из писем к Н. Ф. фон Мекк отметил, что Толстой – «человек несколько парадоксальный».