Дети в подвале

До самой двери мелом прочерчена линия. До порога. Вот по этой линии и предстояло пройти, не сворачивая. А сошёл – считай, пропал. Такие правила.
Потапов аккуратно уместил толстую подошву рыжего и заляпанного извёсткой ботинка на самое начало: главное тут – не спешить... Поспешил – детей насмешил! И на трещины в асфальте не ступать. А наступил – возвращайся в начало, и опять...
Как по неровной воде, как в детстве, идёт Потапов. А дверь-то, похоже, и не заперта. Ждут... Чтобы укрепиться в духе, Потапов вполголоса запел, стараясь, чтобы под ногу:
– Идёт на взлёт... по полосе... та-ра, та-ра-ра! Кого попало... в пекло не... пошлют.
Уф. Вот мы и у цели. Не сошёл, не наступил. Всё – с первого дубля. Знай наших!
– Н-ну, если я не вернусь, то считайте меня... а если вернусь...
Потапов поскрёб ногтем большого пальца изнанку бороды: детей бояться – в дом не входить! Он раскрыл сумку, вынул оттуда тяжёлые рукавицы с металлическими накладками, круглую лётчицкую шапку с очками и что-то вроде пенала, длинное, круглое, с крышкой. Шапку натянул на голову, сняв кепку; натянул ратные рукавицы на руки, их хватило до локтя: поработал кулачками – нормально... Раскрыл "пенал", это оказалось жигало на четыре заряда. Ещё два заряда Потапов спрятал в боковой карман куртки. Напоследок он проверил – на месте ли нож, и не села ли батарея жигала? Это всё нужно проверять до того, как войдёшь. Потапов был не новичок.
Витька тоже был не новичок. У него зависло жигало. Они набросились со всех сторон – сверху, снизу... Выбили жигало из рук... Тьфу, пакость. Лучше и не вспоминать.
Потапов ногой отвёл в сторону висящую косо, на одной петле, железную дверь – она заскрипела недовольным голосом... Иногда они прячутся за дверью, встречают...
– Его водит.
– Кто его водит?
– Я нет.
– Возьмите кто-нибудь его. Его нужно вести.
– А кто он?
– Потапов.
– Витькин друг? Я беру его!
Вот эти далёкие голоса в ушах. То в левом ухе. То в правом. Что это? Кто, где? Это же голоса не детские. Это взрослые голоса. Низкие. Так в ушах и гудят. Или у них у всех рты заклеены пластырем.
Или это... не голоса.

– Захожу это я в старшую группу, а они, ты представляешь? Напали на Олечку Красильникову и пихают ей карандаш!
Нелли Яковлевна даже вздрогнула.
– Прямо туда?!
– Прямо туда! Скоты...
– Мы живём в страшном мире...
Нелли Яковлевна вздохнула. Она близорука, но очки не носит (портят лицо) и потому то и дело морщится. От этого лицо принимает страдальческое выражение.
– Постоянно какие-то деформации.
– Я бы вообще их гвоздями прибила, – мстительно сказала Рита. – Ненавижу их.
Нелли Яковлевна мученически сощурилась:
– Знаешь, ты бы поосторожнее, всё-таки...
– Заведующая их ещё больше ненавидит. Ну, что: по чайковскому?
– Надо, надо.
– Чай не пьёшь, откуда сила? – шутливо похлопала себя по бокам Ритка: краснощёкая, здоровая, как поварихе положено.
– Хорошо мы с пластырем-то придумали, – уже за чаем обмолвилась Нелли Яковлевна. – По крайней мере, "тихий час" по-настоящему тихий... А раньше, помнишь, Рита?
– Скоты, я же говорю, – сплюнула что-то на руку повариха. – О, погляди: что они в печенье кладут, уроды... Чуть зуб не сломала... Скорей бы он возвращался, что ли.
– Кто?
– Конь в пальто... Потапов...

– "Да" и "нет" не говорить, – сразу предупредил начальник.
Потапов, стоявший у порога, кепка в руках, кивнул молча. А чего говорить лишнее? И так понятно.
– Значит, заявка поступила...
Начальник стал поднимать бумаги, в изобилии рассыпанные по столу.
– А, вот: 20-го числа поступила заявочка... Там, значит, такое дело...
– Потапов прервал начальника:
– Я в курсе.
– А, ну да... да, да, – начальник отвёл взгляд.
Потапов смотрел начальнику в руки.
– Дай мне жигало, – сказал он.
– Жигало...
Начальник вернул взгляд на место.
– А мы не перебарщиваем, Потапов?
– Нет. Не перебарщиваем. И дополнительные заряды.
Начальник засмеялся:
– Дом-то оставь хоть... Потапов, дом...
Смех был напряжённый, с подвизгом...
– Ты же знаешь, Сергеич, – сказал Потапов, – ты сам знаешь, что это за дом... Я там... нах** выжгу всё! Я там...
Он махнул рукой, повернулся тяжело, через левое плечо, и вышел за дверь кабинета, стуча своими рыжими ботинками...

Дети лежат тихо, как спящие мыши. У окна, подальше от мальчиков, хорошенькая Оленька Красильникова. И ещё десять в ряд. Дети лежат тихо. Рты у всех заклеены пластырем. Руки-ноги привязаны к кроватям, не без содействия Потапова: помог перед уходом.
В старшей группе тишина. Здесь всё белое: стены, потолок, кровати. Пол только светло-коричневый. Окно тоже белое. За окном то и дело проезжают по улице машины. Ещё слышно, как шумит в трубах вода.

Щёлкнуло, и незнакомый голос произнёс: "Второй уровень, уровень опасности... тр, тр-р... приём... отбой, конец связи!" Потом другой голос – из проехавшей машины? – низкий, тягучий: "Оставь надежду, всяк сюда входящий..." Где-то поблизости, за стенкой, разговаривают повариха и воспитательница. "– Я бы их всех повесила! – Ну, что ты, Ритуля, они же дети. – Вот поработаешь с моё, узнаешь. Я тоже думала – дети..."

Два мальчика, Павлик и Рубен, смотрят друг на друга. Они лежат рядом, на соседних кроватях, им достаточно повернуть головы, чтобы увидеть.

Подвал как подвал. Потапов шёл вдоль двух рядов труб, освещая путь жигалом. Ноги вязнут в песке. То и дело Потапов наводит путеводный луч на стены подвала – правую, левую: нет ли какой неожиданности... Стены как стены. Чёрные и в неаппетитных подтёках. Местами слова попадаются, непонятные какие-то. Есть слова и на потолке, его предусмотрительный, осторожный Потапов тоже подсвечивал, "на всякий пожарный". И ещё знаки Зодиака, и другие, незнакомые Потапову символы. Потолок низкий, приходится нагибать шею. Эти подвалы для людей маленького роста. Тут детям хорошо.
"Синь-вол, – вспомнил Потапов. – Так Витька говорил, вместо "символ"..."
Вспомнил он, как две недели назад, на 9 мая, в конторе был корпоратив. Уже ближе к концу, под вечер, Витька залез на стол и стал там отплясывать, с флагом ВДВ в руках. "Меня до сих пор за рекой помнят", – орал Витька и крутил древко над головой, как винт вертолёта.
Мужики уговаривали его спуститься на землю:
– Давай-ка, лучше накатим за нашу победу!
– Всем сделаю секир башка, – сказал Витька, но плясать перестал и со стола слез.
В это время Потапова уводила по коридору, тёплому и недлинному, славная девушка Маргарита, уводила, усмехаясь... В конце коридора она отомкнула своим ключом дверь, они с Потаповым вошли в кабинет. А дальше...
Потапов рассказывал Витьке:
– Понимаешь, всё нормально, а конец у меня  – ну, карандаш 3 М... И в голове всё время какая-то чушь, как будто радио, и голоса, знаешь, гнусавые такие.
Витька задумчиво смотрел в окно на улицу.
– А помнишь, когда мы были маленькие, вон на месте того пустыря был кинотеатр? И мы туда ходили. А билет стоил, то ли 15, то ли 20 копеек.
– Помню. Ещё были фильмы "до 16 лет".
– Вот, вот, – Витька оживился. – А я, знаешь, иногда возвращаюсь туда.
– Куда?
– В детство своё. Хорошее было время.
Он отвернулся от пустыря, где был кинотеатр. Он посмотрел на стоящего у порога Потапова взглядом "из-за реки" – сыпучим, как песок:
– Знаешь, почему называется конец? Потому что конец человеку. У нас был один... там, так вот он рассказывал, человек – он, как вай-фай, о двух рогах. Один рог вверху, а второй внизу. Если нижний активен, верхний молчит. А если верхний... Вот тебе и твой карандаш, три эм. Это я тебе по-современному объяснил, своими словами, а он иначе как-то говорил. Эх, ты... *уйдожник!
– Да я уже и забыл об этом, – сказал Потапов.

"Сходи за меня по заявке. А то у меня чё-то ноги воют. – Да не вопрос."
Пошёл Витька. А не пошёл бы, сейчас стоял бы на месте Потапова. А Потапов...
Потапов остановился, выключил горело. Темь и тишь сразу объяли его с головы до ног. Словно человек очутился в подушке, мягкой и беззвучной. "Сновидное состояние сознания, онейроидное, понимаете меня? – втолковывал Потапову маленький профессор, чёрный берет на серых вихрах. – Вы Ясперса читали? Майер-Гросса? Шо, и Зейгарник не читали?! Как же вы сдавать собираетесь, коллега?"

– Ты его видишь?
– Вижу. Он – мечта моя.
– Воплотишь мечту?
– Подток сознания.
– Даю.

"Кара... Кара-Мурза... Карандышев... Каран...дашь?"

– Это всё потому, Нелечка Яковлевна, что у нас с тобой давно не было мужика.

Потапов засветил горело и увидел голую девочку. Она стояла прямо перед ним, безбоязненно щурясь на горело.

Что-то коричневое, уже подсохшее, пятнами темнело на бёдрах ребёнка.
В руке она держала продолговатой формы предмет.
– Тебе, – сказала девочка, голосом на удивление низким, басовитым. – Три эм.
Она протянула Потапову карандаш.
Другие голоса развлекались в ушах, засоряя эфир.
Потапов машинально протянул руку и взял карандаш. В его боевой краге он почти потерялся.
– Рисуй, – приказала она.
– Что рисовать?
Девочка зевнула, не прикрыв рукой рот.
– Не знаешь, что ли? – с недетской жёсткостью сказала она. – Всему учить вас, долбо*бов.
Потапов с запозданием включил верхний рог.
– Я пришёл устранить засор, – вспомнил он.
– Засор... Зарос, – немедленно откликнулась она. – Посмотри, как я зарос! Год в бане не был, девушки не любят.
И дразнящим, явно подсмотренным движением дитя исполнило в нижнем этаже "восьмёрку", а потом ещё подмахнула, это чтобы скорее дошло до непонятливых.
Потапов обнажил жигало. Он нажал кнопочку. Поднёс мигающий, синевато-прозрачный язычок почти к самому её лицу:
– Знаешь, что это?
– Знаю, фаллический символ, – равнодушно, как о чём-то надоевшем, сказала девочка. – Игралище твоё. Разве нет? Сгорел – умер... разве не так?
Не зная, что сказать смышлёной девочке, Потапов выключил, включил и снова выключил жигало.

– Выходит, Олька, он выходит!
– Вывожу его.
– Выводи на первый.
– Сразу на нулевой?
– Он же не сдал.
– Поняла, вывожу на первый.

Мальчики Павлик и Рубен смотрят в глаза друг другу. У этого чёрные глаза, а у того – зелёные. Они должны различаться по цвету. Существо, что говорит и видит, имеет глаза разного цвета. Зелёный и чёрный – самое распространённое сочетание, есть и другие.

– Пиши, – сказала девочка.
Привстав на цыпочки, она из-за плеча Потапова следила за подпрыгивающим в его руке карандашом.
– Знак поставь... Правильно. Теперь скажи... Вспомни, чему учили тебя, и скажи! – полнозвучным голосом приказала она. – Ну! "Это..."
Запинаясь, Потапов забормотал, поражаясь словам, которые покидали его, минуя губы:
– Это... lha, рождённый... из центра yung-drung... Это gshen... рождённый из центра yung-drung.
Закончив, он опустил руки и так стоял, молча, вытаращив глаза в темноту: там, далеко-далеко, в необозримой перспективе, вспыхнуло и начинало раскручиваться, рассыпая искры, огненное колесо свастики мрака.
– Сам-то понял, чего сказал? – доброжелательно сказала девочка. – Эх, Потапов... Ну, прощай, недосуг мне. Час кончается. Tha tshan mu tsug smar ro.

– А я знаю, отчего он умер, – сказал начальник Филипп Филиппович.
– Оттого, что испугался? – икнув, предположила Нелли Яковлевна.
Они сидели на 9 мая.
– Нет, не оттого. Ему просто нужно было её трахнуть. А он не смог. Тем самым он угодил под власть той бабы. И она увела его в нижние области мрака. Вот и всё. А я знаю, что у всякой бабы сзади есть два проводка. Вот один и нужно погасить.
– И у меня?
Нелли Яковлевна собрала губы в хоботок. То ли плюнуть, то ли наоборот...
– Ну, что вы, – галантно привстал Филипп Филиппович. – Вы же не всякая.
– Мы ещё выпьем?
– Да не вопрос! Чтобы ему не икалось.
– А потом поиграем в "классики", – детским голосом сказала Нелли Яковлевна. – Раз, два... три, четыре. Три, четыре. Раз, два.

А давайте мы тоже как дети? Давайте!
– Что – как дети? Как это, как это, – суровый начальник попытался отобразить вопрос на лице.
– Ну, дети, они же играют, – пояснила Нелли Яковлевна. – Вот, посмотрите! Видите, черта? Ну, щель на полу видите? Между досок...
Воспитательница выскочила из-за стола и на одной ножке, поджав другую, заскакала по черте, она же щель между досок... Начальник провожал её прыжки тяжёлым от алкоголя взглядом. И вдруг – лицо начальника просветлело: он понял...
– На одной! На одной! – задорно кричала Нелли Яковлевна, а тем временем он приближался к ней с серьёзными намерениями. – На одной! Ах...
– Ах ты... чёрт тебя побери, – заорал Филипп Филиппович.
Но было поздно: две доски подломились – и начальник с треском улетел к чёрту в подвал.

А полоса меловая, она криво идёт, как ни ступай, всё одно мимо наступишь... Справа, слева – всё одно. Водичка, разделись на мёртвую и живую. Не получается у тебя?

Но тут воспитательница Нелли Яковлевна углядела зорким глазом, морщась, как от хорошего лимона, ниточку там в проёме. И потянула за эту ниточку, а с ней и повариха Рита, да и вытянули обратно всех: сперва Филиппа Филипповича, а за ним и Потапова, и Витьку с флагом ВДВ.
А за ними уже самосильно полезли из-под пола незнакомые, молодые, бойкие, и сразу к столу – к водочке с закусочкой... Никто им не прекословил, никто имён и званий не спрашивал: день Победы, праздник... уж пускай и они... вместе с нами!


2015, 2020