Бремя желаний. Глава 11

      Глава 11. ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ


      Дани попытался разобраться в своих мыслях и в том, что с ним произошло, только тогда, когда Роберт отключился, — впервые за пятьдесят часов, прошедшие с визита Анатолия. Парень был даже благодарен своей работе, которой в наступившую зиму выдалось много: она просто отнимала у него время и не давала задуматься о состоявшемся, да Дани и сам понимал, что в смятении чувств за последние двое суток сделать правильные выводы было задачей невыполнимой. Но вот теперь, когда стрелки в его жизни были переведены и впереди замаячила небольшая передышка, стоило подумать.

      Что же произошло? Его увидели, возжелали, взяли, щедро оплатили его неволю, дали понять, что продолжения не избежать, и даже попытались расположить к себе приятной беседой, но при этом маскировались с превеликим тщанием, вплоть до голоса. Сколько же свободы ему оставили, если рассматривали её вообще, было непонятно.

      Дани хотел изменить свою жизнь — она изменилась. Хотел ли он, чтобы она обернулась вот так? Конечно, нет, а вместе с тем парень понимал, что его работа в фотоателье и небольшое улучшение финансового положения, по сути дела, оставались жалкими потугами дотянуться до тех сияющих вершин, на которых царил Свен. Смешно было надеяться на то, что через пару дней на голубом вертолёте прилетит корифей из процветающей киностудии, поразится красой Дани и предложит ему роль в пробивном триллере и многомиллионный контракт. Заявить о себе громче Дани не мог — и тут ему предложили стартовый капитал. Через постель. Что бы сказал герр Готтвальд, если бы узнал об этом? Только одно: «Это гадость, разврат и проституция, и я не представлял, что ты можешь пасть так низко». Даже уверения в том, что иного выхода у Дани не было, Свена бы не убедили — он бы с презрением передёрнул плечами и ответил бы, что выход есть всегда, и, если Дани его не нашёл, значит, не очень-то и пытался. «Определённо, я оскорбил его добропорядочность. Заочно, правда, — думал Дани, но почему-то не стыдился этого, а, наоборот, этим упивался. — Ну и пусть. Да, оскорбил. А ты мне предлагал что-либо иное? И чем ты приличнее, выставляясь на своей странице с разными девками? Делая это по собственной воле? Тебе нравится делать одно — мне нравится другое. И не ты мне в этом судья».

      Так постепенно отношения, которые могли остаться если и не страстно-любовными, то дружескими, по крайней мере приятельскими, перерастали в противостояние. Закрытое, глухое, дистанционное — у Дани копились претензии и упрёки — возможно, в отместку, за то, что Свен среагировал отрицательно на его недавнее предложение. А ещё здесь играли роль озлобление и немного от зависти: Свену всё досталось, пусть и нелегко, но рано, он рос в тепличных условиях, Свен и сейчас распоряжался своей жизнью — Дани не был властен в своей. Чувства облекались в мысли, мысли — во фразы. Кидая в пустоту горькие сетования, парень представлял, что вступил в жёсткий спор, он провёл несколько томительных часов в этом заочном поединке, пытаясь настоять на том, что прав, укоряя за невнимание и высокомерие. В Свене, в общем-то, не было надменности, но как много в человеке можно найти — особенно если очень хочется!

      Если динамика отношений Дани к Свену была определена, то, думая о Роберте, парень терялся, никак не мог уяснить, принимает ли он его или нет, чего в этой связи больше — положительного или отрицательного. Г-н Авасов поступил с ним жёстко и безапелляционно — за это его надо было ненавидеть; в его распоряжении была сила — его надо было бояться; по каким-то тайным причинам (и Дани почему-то думал, что дело тут вовсе не в страшном и ужасном облике, — в самом деле, очень неприятный человек, имея в руках большие деньги, несомненно, обладает и широкими возможностями и изменит свою внешность с помощью тех или иных ухищрений: от работы ума, облагораживающей внешний вид, до банальной пластической хирургии) капиталист шифровался — как и всего неизведанного, его надо было остерегаться; он более чем щедро оплатил своё наслаждение — и, чёрт побери, в этом была самая главная загвоздка! Его можно было презирать, как пользующегося покупной любовью и охочего единственно до плоти любой ценой; с ним ни в коем случае нельзя было идти на обострение, так как при любом раскладе со своей охраной он найдёт такой ответ, который ясно укажет Дани, кто правит бал и заказывает музыку.

      И всё это было верно, и всё это было тысячу раз предельно ясно, но не менее ясно было и то, что всё свершённое в скромной квартире на скромном диване Дани понравилось, и то, что десять тысяч евро предоставили свободы в жизни не меньше той, что была потеряна из-за вынужденного подчинения. Как и подавляющее число людей, работу Дани не любил, от неё уставал, просыпался поутру во тьме с великой неохотой и, выходя на улицу, клял холодную погоду и рассвет, до которого ещё было так далеко, — деньги позволяли выбраться из этой осточертевшей колеи. Если и дальше маскирующийся воздыхатель будет так же щедр, можно будет и задуматься о собственном деле, о переезде на другую квартиру, о брендовой одежде и изысканных деликатесах, наконец, но здесь опять начинались сомнения: бесспорно, шифрующийся поклонник умён и вряд ли отпустит поводок для слишком большого своеволия; бизнес, заводящийся одиночкой без всякого опыта, при отупляющей бюрократии, повсеместном взяточничестве и жёсткой конкуренции, скорее всего, будет обречён на провал. Если ты служишь руке, кормящей тебя, она не потерпит твоей самостоятельности — это инстинкт, элементарное право обладателя собственности, естественное желание застолбить свои владения, очертить территорию своего влияния, наложить клеймо. Сексуальные услуги за деньги — тот же самый контракт, только не написанный на бумаге, но именно в силу этого, как часто и бывает, соблюдающийся не менее чётко.

      «Дьявол, дьявол! — думал Дани. — Если бы мне это не понравилось, если бы мне было отвратительно, я ограничился бы благородной безрезультатной злостью, провозгласил бы себя перед своим тайным любовником жертвой его похоти и собственных обстоятельств и продолжал бы его обслуживать. За деньги. Чем больше, тем лучше. Но ничего не получается, не испытываю я никакого праведного гнева и, страшно признаться, даже жду очередного свидания. Да нет, мне и признаваться не страшно, вот: подумал об этом — и нисколько не стыдно. Ещё сам буду просить о том, чтобы он обработал меня, как в том центре, когда всё летит в пропасть и не остаётся ничего, кроме безумного желания во всём теле, напряжения на грани выхода из реала и ослепительного финала. Надо же было так попасться! Чёрт, блин, ****ь!»

      И, совершенно позабыв о Свене, вместо того, чтобы пылать святым негодованием, Дани сладко поёжился, почувствовав, как по телу пробежала волнительная дрожь воспоминаний о сладостном…



      Второй разговор между Робертом и Дани состоялся на следующий день после первого. Шли будни, по вечерам Дани не был занят в фотоателье, г-н Авасов, отслеживавший действия своего возлюбленного, выбрал момент, когда парень уже пообедал, выкурил пару сигарет и, явно скучая, вытянулся на диване. Телевизор смотреть не хотелось, открывать ноут — тоже, Дани смотрел в потолок, всё никак не мог понять, что же на самом деле с ним происходит, звонку обрадовался и отметил про себя, что трубку схватил живо и с явным облегчением.

      Первым делом Дани окрестил Роберта Васей. Капиталисту, конечно, более пришёлся бы по душе славный парень Робин Гуд или Ален Делон, но и благородные действия первого, и красота второго от г-на Авасова отстояли далеко, и он принял своё новое имя. А далее всё пошло просто превосходно. Сиятельный миллиардер прожил на белом свете достаточно, много знал, много в молодости читал и, хоть потом к литературному слову немного охладел, многое из прочитанного запомнил, много видел, много где бывал, имел высшее образование и аналитический склад ума и оказался приятным собеседником. Он смог найти то, что не лежало в интернете: свои собственные мысли и ощущения; он сумел задать широкий диапазон темам: объёмные романы и коротенькие анекдоты, Войнович и Платон, смешное и грустное, быт и философия, футбол и балет.

      Он оказался и внимательным слушателем; перебирая в голове то, что излагал ему Дани, он с радостью убеждался в том, что вот это ему уже известно, а вот о том он не подозревал, третье он считал разумевшимся, а четвёртое ему на ум не приходило. Беседа была явно не из тех, когда одна сторона думает, как бы поскорее соскочить с наскучивших тем, поаккуратнее и поделикатнее выйти из разговора и заняться чаем и сигаретами. Дани включил громкую связь и вольготно развалился на диване, Роберт пожирал глазами тонкий стан и тёмно-карие глаза и чуть ли не мурлыкал в голос: его мальчик получал удовольствие, теперь совсем другого рода, ему было интересно! Конечно, зажатый отупляющей работой в электросервисе и строгими установками в фотоателье, которые были ориентированы исключительно на план и профит, имевший не друзей, а приятелей, давно не общавшийся с кем-либо вот так, замкнутый от природы, раскрывавшийся неохотно и фрагментарно, но в глубине души желавший кому-то довериться и исповедаться, Дани нашёл то, что искал, он терпеть не мог слово «душевно», но разговор вёлся именно так. Парень осознал это — и испугался. Испугался привязаться, ещё больше — показать это тому, своему поработителю. Пришлось срочно поменять тему.

      — А сколько свободы ты мне оставляешь?

      — Ты о какой свободе?

      — Сексуальной. Ну, ты меня оприходовал, у тебя, кроме меня, конечно, есть семья, или любовница, или любовник, или партнёры на день, а что остаётся мне вне твоих удовольствий? Если, скажем, мне завтра кто-то приглянется, если он предложит мне уни? Ты же ориентирован только на активную роль…

      — Аа, — протянул Роберт, — ты хочешь отхода от установленного между нами… Ладно, блуди!

      — И ты не будешь ревновать?

      — А зачем? Откровенно говоря, я не думаю, что ты быстро и легко найдёшь устраивающий тебя вариант. Внешность, молодость, бескорыстие, готовность предоставить в твоё пользование свой зад — и всё это должно быть сконцентрировано не в каком-нибудь дешёвом пацане, а в приличном молодом человеке. Опять же, он не должен быть непроходимым тупицей, хоть пару извилин в мозгах иметь. Ты думаешь, что твои поиски увенчаются успехом? Тем более что речь не столько об исканиях, сколько о том, что ты предполагаешь на это просто наткнуться. Я уже не говорю о гарантиях безопасности и отсутствии СПИДа, да ещё и о наличии сексуального голода, а я позабочусь о том, чтобы ты его не испытывал.

      — Как ты хорошо можешь расхолаживать!

      — Я великий политик.

      — А если это будет женщина?

      И тут Роберт расхохотался:

      — И этого сколько угодно! Женщина настолько отличается от мужчины, что я никаких параллелей не провожу. К тому же после всех твоих предполагающихся опытов на стороне я тебе устрою такую феерию экзотических практик, что тебе всё остальное просто преснятиной покажется. Так что твоя свобода ограничена только одним — моими посещениями. И это тебя…

      — Устраивает, потому что, если я скажу «нет», ты это проигнорируешь.

      — Нет, ну почему? Случаются ведь непредвиденные обстоятельства. Скажем, ты заболеешь. Или тебя зальют. Или аппаратура полетит. Ещё может быть колоссальный теракт.

      — Или конец света.

      — Да. Но, пока на горизонте ни то, ни другое не маячит, завтра встретимся.

      — В то же время?

      — Да.

      — С игрушками из центра?

      — Пока нет. Войди во вкус и нагуляй аппетит — так лучше раскроешься и дальше в ощущениях улетишь.

      — Ты ещё и психолог…

      — А то! Целую тебя, любовь моя! До завтра!

      Через двадцать четыре часа приятных сиреневых бумажек у Дани было уже сорок штук…



      Спустя неделю после описанных событий Дани сидел в фотоателье, курил и скучающим взглядом наблюдал за очередной разыгрывающейся на улице вьюгой. Его томный и немного печальный взор совершенно не соответствовал настроению: оно было прекрасное — такое тихое и благостное. В первый раз в своей жизни парень ощущал, что дела идут как надо, и нисколько не стыдился своего сходства с только что объевшимся сметаной ухоженным жирным котом, любимцем сердобольной хозяйки. Это ему нравилось, он пребывал в восторге от того, что мог теперь сказать на могиле Джобса: «Это ты всем желал оставаться агрессивными и голодными? Вот и ищи дураков в своей новой обители, найдёшь — им и проповедуй! А мне милее мой покой». Только вчера после смертного боя в электросервисе, сославшись на фиктивную болезнь мифической родственницы, Дани выбил недельный отпуск за свой счёт. Ему донельзя осточертело вставать с утра пораньше и переться на работу, а потом целый день таскаться по звонкам и копаться в проводах, он решил просто хорошенько выспаться.

      Дани не относился к тем людям, которые тщательно складируют полученные банкноты в банке или в чулке, «мудро» откладывая себе на старость, потому что знал: когда эта самая старость придёт, нажитое непосильным трудом, скорее всего, пойдёт не на покупки, путешествия и концерты, а на больницы, лекарства и борьбу с дряхлостью. На вчерашний день у него было уже тридцать тысяч евро, и Дани решил устроить своему кошельку приличное кровопускание, разжившись в новомодном бутике брендами Versace. Направляясь в фотоателье, он, конечно, в них не вырядился, но одно осознание того, что дома у него лежит шикарная одежда, согревало душу, и Дани примеривался, какую птицу надо будет бить вторым номером. Можно было поменять квартиру, переехав в более комфортную в районе попрестижнее, можно было разжиться нормальной тачкой — всё это надо было делать без спешки, но и не долго копаясь: щедроты «Васи», как парень окрестил Роберта неделю назад, как и всё хорошее, имели способность кончаться — и к их угасанию Дани должен был выйти из нечаянно нагрянувшего на него облагодетельствования с максимумом приобретений (подразумевая также и то, что Вася скоро опомнится, облагоразумится и ставку в десять тысяч евро урежет). Поэтому Дани пребывал в светлых раздумьях, и в его воображении квартира в приличном районе соперничала с нормальной машиной.

      «Интересно, — думал Дани. — Полно авторов пишет всякую херню о гордых красавицах, в святом негодовании бьющих себя в грудь, отказывающих коварным миллионерам-соблазнителям и уходящих в шалаш к своей единственной взаимной навеки вечной любви. Потом, правда, на башку этой любви невесть откуда летит миллиардное состояние. Я никогда не верил ни этим персонажам, ни этим авторам и с большей охотой перечитывал Толстого и Достоевского. Можно по-разному относиться к их героям, но поведение Друбецкого по отношению к Жюли оправданно, и я его принимаю. Никола Ростов и его родная сестрица — конечно, удачно устроившиеся ****и, успешно окрутившие лопушку и лопуха соответственно, но до их уровня я не опущусь: мне хватит того, что мне отсыплет мой Вася. Нормальный чел, он мне нра, болтать с ним интересно, трахаться потрясно, и по тому, что нащупали в кромешной тьме мои руки, огромного живота Пьера Безухова у него не имеется. Люби и трахай, пока любится и трахается, а я буду твоей проституткой, ни в коем случае не забывающей, что возраст для этой профессии у меня уже критический. Вуаля».


      — Опять метёт, просто наказание, — подал голос владелец фотоателье, тот самый толстячок, который пару раз на этих страницах уже упоминался. — Чай будешь?

      — Нет, спасибо, — ответил Дани. — О, к нам гости.

      — Рановато что-то. И ведь прутся в такую погоду! Что там у нас по графику? — Хозяин посмотрел в блокнот. — Сегодня одна, но я ждал её минут через двадцать.

      — Не, не она. Во, — Дани неопределённо махнул рукой, — крутой «Мерс». А вот и шофёр. А вот и пассажир. Ка. Круть, песцы за несколько штук — это точно не за игрушечным самолётом.

      — Молодая?

      — Вроде бы.

      — А что, окрути своей красой — получишь личного шофёра, пересядешь со своего байка на «Мерс».

      «Хотелось бы мне знать, можно или нет по моему лицу определить мою на данный момент главную профессию. Если уже возможно, тогда Антон меня подкалывает — отсюда и предложение», — хмыкнул про себя Дани.

      — Сомнительно. Такие вступают только в династический брак. Или, по крайней мере, за соответствующие родительским капиталы.

      Тем временем обладательница шикарной шубки поднялась по ступенькам, толкнула дверь и вошла в салон:

      — Добрый вечер…

      Девушка оказалось милым кареглазым созданием лет восемнадцати с густыми каштановыми волосами и яркими чертами лица, совсем немного украшенными косметикой. Не будучи писаной красавицей, она легко добирала недостающее молодостью и живостью.

      Верный принципу брать каждого клиента нахрапом, Антон поспешил к клиентке:

      — Разрешите вашу шубку… Что вы желаете, какую фотографию?

      — Нет, не фотографию. — Девушка небрежно сбросила своих песцов, явив присутствовавшим шикарное платье без рукавов, и отрицательно покачала головой. — Мне нужны, — и она засмеялась, — непрофильные услуги. Косметические.

      Дани, остававшийся неприметным в своём углу, приподнял бровь, Антон осёкся:

      — Косметические…

      — Да, — пояснила девушка. — Вот, — и вытащила из сумки мобильник. — Я нашла в сети красиво разукрашенную руку, сняла, связалась с обладательницей оригинала, и она мне написала, что это сделали у вас в салоне. У меня сегодня день рождения, то есть день рождения у подружайки, впрочем, — девушка посмотрела время на мобильнике, — я уже опаздываю. Словом, мне нужно… Видите, — и она потрясла правой рукой, браслеты на ней тихо звякнули, — с ней всё в порядке, а левая — голая. — Ручка была изящная и ухоженная. — Только маникюр. Ну как, сделаете? А то эта ювелирка так банальна…

      Антон посмотрел на Дани, тому пришлось подняться.

      — Вы удачно подошли, это моё художество, а я появляюсь здесь фрагментарно.

      Девушка воззрилась на парня, лицо её озарилось, она откровенно залюбовалась и спросила лишь через несколько секунд:

      — Вы визажист?

      — Нет, я электрик, а сюда заглядываю на подработку.

      «Вообще-то главный источник моего теперешнего дохода — проституция, но тебе это знать необязательно».

      — Я действительно удачно попала…

      — Скажите, вы правша?

      — Да, а что? — незнакомка явно была озадачена.

      — На вашем месте я бы надел браслеты на левую руку, тогда, поднимая правую, беря ею бокал с вином или занося на руку партнёра, с которым танцуете, вы лучше её продемонстрируете. Я зафиксирую живопись бесцветным лаком — вы и подкладку шубы не испачкаете, и лучше сохраните рисунок.

      Девушка не раздумывала долго:

      — Дельно, вы профессионал! Конечно, я согласна!

      — Тогда пройдёмте!

      Дани отвёл девицу в «будуар» — крохотную комнатёнку со столиком, зеркалом и двумя стульями, где клиенты доходили до большей фотогеничности — собственноручно или при помощи извне.

      — Садитесь!

      Дани вытащил тени, мушки, стразы и кисточки и принялся за дело. Девушке процесс очень нравился.

      — Интересно, у меня ещё этого не было.

      — Разве вы не бывали в косметических салонах?

      — Нет, у нашей семьи личный парикмахер, он приходит на дом, я ему поручаю только волосы, а косметику наношу сама.

      — Парикмахер — на то и парикмахер, чтобы заниматься только волосами.

      — Ага, парик… А я удивляюсь, что я вас здесь увидела. С такой внешностью вам не макияжем и электричеством надо заниматься, а в модельный бизнес идти.

      — Как-то начинал, но пришлось оставить по семейным обстоятельствам. А сейчас мне двадцать пять, я староват для него, это уже не время входа.

      — Я не знаю, просто такие данные… А как вас зовут?

      — Дани.

      — А меня Илона. Вот и познакомились! Хотите, вместе на день рождения пойдём?

      — Спасибо, но у меня здесь ещё работа.

      — А завтра?

      — А что, у вашей ээ… подружайки двухдневный праздник?

      — Нет, завтра не на день рождения, а в ресторан.

      — Вы мне что, свидание назначаете?

      — Да, а разве у нас не равноправие?

      — Всё равно немного неожиданно. И почему я должен соглашаться?

      — А что, посидим, время весело проведём. Сейчас такая тоска, зима, на улице не погуляешь, дома скучно, ТВ и комп надоели. У меня дед говорил: «Люблю повеселиться, особенно пожрать». — И Илона захохотала. — Он вообще любил такие перлы… Давайте, а?

      — Вы что, раньше в ресторанах не бывали?

      — Бывала, но с вами совсем другое дело. Вы такой красивый! Естественно, я пригласила — я плачу, — Илона выкидывала аргументы беспорядочно, перемежая их увещеваниями. — Вы же говорите, что здесь подрабатываете. Я не хочу вас обидеть, но не нравится моё общество — посмотрите как на работу.

      — Эскорт? А как же ваш муж, жених или отец — им это понравится?

      — Отец в мою жизнь не вмешивается, мы все самостоятельные. Вон он женился месяц назад — и никого не спросил, и сделал это через двадцать четыре часа после знакомства.

      — Какие в вашей семье скорости…

      — Да, мы быстрые. Ну соглашайтесь! Просьбы женщины надо уважать!

      Дани рассмеялся:

      — Вы потопили меня столькими доводами, что мне ничего не остаётся, кроме как согласиться. Только не в качестве эскорта и плачу я.

      Илона протестующе покачала головой:

      — Нет, если я предложила…

      — То я принял. А вот о транспорте придётся позаботиться вам, потому что машиной я пока не обзавёлся, а на мотоцикл вас посадить не рискну. Так что у нас паритет: бензин ваш, плюшки мои. И маршрут прокладывайте не в чебуречную: две-три тысячи евро на обед или ужин я смогу потратить. Не смотрите на мой прикид и место обитания.

      — Вы меня заинтриговали… Хорошо, деньги в любом случае — дело десятое. Встречаемся в центре, о’кей?

      — Хорошо. Лучше выход из станции метро, чтобы не потеряться.



      Дани принял предложение Илоны по трём причинам: во-первых, из элементарного чувства противодействия — он естественно хотел отступить от рамок, в которых пребывал, хотел посмотреть, скажет ли он о девушке Васе, и, если скажет, выяснить реакцию своего поклонника на этот отход (он был позволен, но на самом ли деле, или это были только слова?); во-вторых, из-за возможности вести себя на равных с кем-то, пусть это была и молодая девушка, потому что диктат чужой воли всё-таки часто напоминал о себе и вызывал неприятие; в-третьих, из-за удовлетворения своей несостоятельности по сравнению со Свеном — вот, смотри, и я могу обзавестись девицей, и она у меня будет лучше и моложе твоей последней, и, скорее всего, она приличней твоей шлюшки, и т. д., и т. п. Всё это было по-детски, пошловато и мелко, но разве не из таких мелочей складывается бо;льшая часть нашей жизни? Возможность секса и долгожданное возвращение в роль актива, пусть и в гете, конечно, тоже играли свою роль, но серьёзно Дани это не рассматривал, да и даже на горизонте это пока не мелькало.


      — Ну вот и всё! Разукрасил, принимайте!

      Илона встала, покрутила своей рукой, оглядела роспись и осталась очень довольна и стразами, и разводами, и палитрой.

      — Чудо! Гран мерси! Сколько я вам должна?

      — Нисколько.

      — Вы шутите! — Илона полезла в кошелёк.

      — Нисколько, — повторил Дани и улыбнулся. — Примите от меня в подарок. Смоете молочком или питательным кремом.

      — Вы меня продолжаете интриговать! Ну пусть ваш салон возьмёт хоть двести евро…

      — Лучше пожертвуйте в церковь. Вы настояли на одном, я — на другом. Вы же говорили о равноправии… — И Дани снова улыбнулся.

      — Ну хорошо! И огромное спасибо! Завтра не забудете?

      — Приду на десять минут раньше.