Невидимые нити юности

    Мы не виделись сто лет. По крайней мере, мне так казалось.
Меня носило по свету, очень  далеко от родных мест, следом за мужем, учитывая особенности его профессии.
    Я не знала о ней сегодняшней  ничего, но всегда  помнила, что где-то, среди писем, в доме моего детства, хранится адрес её матери. Когда вернулась в родные края, занялась поиском друзей и знакомых, чтобы окончательно поверить в это счастье - возвращение  домой, и, наконец, нашла.
    Я появилась перед нею так же внезапно, как тогда, в юности, выделив одну незнакомую девочку из многоликой толпы абитуриенток педучилища, с любопытством рассматривая  её ярко чёрную дугу бровей над большими карими глазами.

    В семидесятые  годы прошлого века, если краска для бровей оставалась видна на лице, общественное мнение могло подпортить настроение их хозяйке, припечатав какое-нибудь вульгарное прозвище. Одно дело, если речь шла о бровях цыганок, а также девушек стран Востока - в их культуре это принято. Но для обычной славянской внешности высшим достижением косметолога считалась такая работа, когда прокрашивались волоски, а кожа под ними оставалась практически чистой.
    Мама была мастерицей в этом деле. Она разводила краску и посылала меня к соседкам, сказать, что «наводит красоту». Соседки бросали свои дела и спешили в наш двор. Мама рисовала им брови, все дружно разговаривали о разных разностях, пили чай с  пирожками или оладьями, что у кого нашлось. Потом умывались, любовались собой в зеркале, благодарили маму и расходились. На донышке крышечки с краской всегда оставалось чуть-чуть, и мама позволяла мне продолжить наведение красоты у себя самостоятельно. Я аккуратно кончиком спички прокрашивала тёмно-коричневые волоски своих бровей и очень гордилась работой, потому что получалось так, как учила мама. Но это надо было проверить. И я поджидала Веру.
    Одноклассница Вера часто развозила почту на велосипеде, прикрепив тяжёлую почтальонскую сумку к багажнику. Она помогала матери, потому что в их семье были ещё два ребёнка, двух и четырёх лет.
 Я брала свои газеты из рук Веры и сообщала новость:
- А я сегодня брови красила!
Несколько секунд одноклассница недоверчиво рассматривала моё лицо и с явным сомнением произносила:
- Что-то  ничего не заметно!
- Ну и ладно! - отмахивалась я и шла к крылечку, радуясь своему успеху.

      После восьмого класса мне, словно витязю на распутье с картины Васнецова, фотографию которой я вырезала из журнала, открылось три пути: уехать в далёкое Абрамцево, чтобы совершенствовать свои способности в художественном ремесле, подать документы в девятый класс соседней колхозной школы-десятилетки, или искать что-то ещё. Ведь в нашей хуторской школе учились только до восьмого класса, а полное среднее образование - десять.
       Я решила искать, потому что с почётной грамотой, природной любознательностью и стремлением к учёбе  можно было пробовать что угодно.
Накануне поездки мы  с мамой «навели красоту» и ранним утром нового дня в прекрасном настроении отправились в город.
      Мы обошли несколько техникумов, но подходящего варианта не нашли. Я уныло думала о том, что мне не хочется в девятый, и ещё больше страшит поездка в столицу,  потому что далеко, а с кем останется мама?
      Видя моё настроение, мама остановилась возле парикмахерской и сказала:
- А давай отрежем косы? Сколько можно их терпеть? Хочешь?
      Перед моими глазами мгновенно прокрутились, словно в калейдоскопе,  минувшие годы детства, когда мои волосы причёсывали, заплетали, сжимали резинками, затягивали бантами. И всё это было всегда больно, до слёз, с неожиданными моими вскриками и обидами, потому что расчёска часто запутывалась в длинных прядях, резинки-колечки, сделанные из  нарезанного поперёк баллона велосипедной шины, тянули волосы. Мама поглаживала по голове и утешала пословицами: «Терпи, казак,- атаманом будешь!»  или «Красота требует жертв!» У неё самой на голове лежала всегда красиво уложенная коса.
       Когда я научилась приводить волосы в порядок самостоятельно, мне не нравилось их мыть, согнувшись над тазом, потому что водопровода не было, воду носили от уличных колонок, грели кипятильником или на керогазе -  процесс быстрым не назвать. Потом  нужно было полоскать, долго сушить полотенцем или опять же, согнувшись, перед коробом печи, откуда  в комнату шёл тёплый  или даже горячий воздух, ждать, пока, наконец, можно будет распрямиться. Фен появился в нашем доме, когда детство уже закончилось.
- Хочу! - откликнулась я тут же, и мы вошли в парикмахерскую.
     Женщина парикмахер с  заметной жалостью подносила острые ножницы к волосам, отрезала по прядкам  и аккуратно складывала  на столик, потому что из таких волос можно что угодно сделать: шиньон или даже парик.
     Мама тоже подстриглась, глядя на меня и приговаривая, что не для того она отрезает волосы, чтобы потом шпильками крепить их обратно, но парикмахер убеждал, и мы взяли свои отрезанные волосы  домой, и потом, действительно, сделали шиньон.
    Через много лет было удивительно брать в руки его длинный золотисто-русый хвост, скользящий и переливающийся, и думать, что это когда-то было моей косой и гордостью мамы.
    Когда вышли на улицу, показалось, что голове стало как-то прохладно без тёплой природной «шапки». Ветер продувал стрижки, и мама рассмеялась, пошутив, как и подобает учителю литературы:
- Ах, какая «лёгкость необыкновенная», как у Хлестакова!
    Окрылённые возвращением хорошего настроения, мы  решили попутешествовать, сели в электричку и через минут сорок вышли в небольшом городе, основанном тысячу лет назад и сохранившем в своём облике  древнюю историю в виде ещё довольно высокого  укрепления, именуемого Турецким валом. С высоты открывался великолепный вид на сверкающий тихий Дон, причал с катерами на «воздушных подушках», пляж, рощу, поля и степи вдали.
    Наша экскурсия по валу не прошла даром.
    Оказалось, что рядом, почти у его подножья,  расположилось общежитие педучилища, причём, лучшего в области. Когда проходили мимо, мама спросила, не хочу ли я работать в школе, как она?
- Где ты ещё получишь столько знаний? Я не жалею, что учу детей, - добавила она.
    И я внезапно поняла, что да, именно здесь, возле древней крепости, которая должна была когда-то защищать границы России от  жадных до чужого  иноземцев, хочу учиться. И ещё потому, что с самых ранних лет мечтала об этой профессии.
    Мы сдали документы, узнали расписание экзаменов, прогулялись по берегу местной речки, перешли её по раскачивающемуся канатному мостику, на котором я едва не столкнулась с высоким чернокожим парнем, идущим навстречу. До этого я не видела африканцев столь близко, и улыбающееся лицо этого встречного,  и мост, и наш смех потом  - всё это ещё долго вспоминались мне как закладка того судьбоносного дня.

      Поступающим с почётной грамотой достаточно было сдать только один экзамен, музыку, - для проверки слуха, потому что в те годы учитель начальных классов должен был уметь петь, играть на баяне или ещё каком-либо инструменте, рисовать,  шить, изготавливать всякие поделки, заниматься спортом и увлекать им детей, знать множество разнообразных игр.
      Всё это впоследствии оказалось действительно интересным и потому увлекательным, но  тогда, перед экзаменом, мне нужно было найти кого-нибудь для компании, потому что  в аудиторию приглашали по два-три человека.
      Я переводила взгляд с одной группы девочек на другую, и вдруг увидела её, небольшого роста, крепкую, взволнованную, с густыми волосами тёмно-каштанового цвета и этими чёрными бровями. Девочка слегка склонила хорошенькую головку, и было заметно, что она очень волнуется. Рядом с ней стояла ещё одна девочка и маленькая полная женщина.
      В те годы я очень любила рисовать лица, и внешность человека,  даже при мимолётном взгляде, мгновенно отпечатывалась в моей памяти на некоторое время.
Я стремительно пересекла коридор, поздоровалась  и скороговоркой обратилась к девочкам:
- Вы вдвоём? Я буду с вами! Меня зовут Света, а вас?
     Все трое  с изумлением повернулись ко мне.
- Тоня,  - ответила одна.
- Тоня, - эхом повторила чернобровая, - а это моя мама, Дарья Ивановна.
     Я улыбнулась и хотела сказать, что при таком сочетании имён нам точно повезёт, но тут открылась дверь, выпуская сдавших экзамен. Выглянула стройная молодая женщина и пригласила троих человек.
      Произошло некоторое замешательство, потому что рядом стояли только по парам.
- Нас трое, можно войти? - неожиданно для себя спросила я, шагнув вперёд.
      Женщина посторонилась, - и я переступила порог, увлекая за собой новых знакомых.
      У стены стояло пианино, высокий сероглазый мужчина с пышной причёской держал руки над его клавиатурой в готовности игры. Рядом за столом женщина сверяла  фамилии списка.
      В межоконном проёме  в красивой раме висела большая копия известной картины Айвазовского и Репина «Прощание Пушкина с морем». На ней безбрежно простиралось морское пространство, и белые барашки пены, ударяясь о камни скалы, рассыпались в стороны, а на одном, гладком и чистом, стоял Пушкин. Его кудрявые волосы подхватывал ветер, и сам он, казалось, улетел бы с ветром, приподняв руку навстречу волнам.
       «Прощай, свободная стихия детства,  - подумала я, - начинается взрослая жизнь».
       Приятный мужской голос вернул меня к действительности.
- Пропойте это, - обратился ко мне преподаватель, легко проведя по клавишам длинными пальцами.
       Мне не составило труда повторить мелодию, потом ещё и ещё одну.
- Пройдите к столу, - сказал он с улыбкой, указывая в сторону, где стояли обе Тони.

      Потом я  мчалась вниз по лестнице, на первый этаж, окрылённая успехом, чтобы разделить его с мамой. Сначала мы бродили по городу, ели мороженое, загорали на жёлтом песке пляжа, но вовремя вспомнили,  что надо подыскать квартиру, и вернулись в педучилище. Из тетрадки с адресами, лежавшей  на столике в приёмной, выписали адреса, и теперь предстояло более сложное дело - найти подружку для компании.
      Выйдя из кабинета, мы чуть не столкнулись с чернобровой Тоней и её мамой.
- Тоня, тётя Даша, вам нужна квартира? - спросила я.
- Ой, конечно, мы как раз и думали про это, - обрадовалась женщина.
- Есть адрес, чтобы не очень далеко, для двух девочек, - сказала мама.
      Весело разговаривая, мы с Тоней, взявшись за руки, шли впереди, а наши мамы, видимо, тоже понравившись друг другу, обсуждали бытовые вопросы нашего совместного проживания.
       Нас всё смешило в тот чудесный день, даже фамилия хозяйки, Лапкина. Мы читали номера домов по улице и расхохотались ещё больше, когда возле нужного нам номера увидели  на стене старую потускневшую от времени табличку. Лаконичная надпись гласила: «Госплемстанция».
     Войдя в калитку высоких ворот, мы увидели, что на двери этой конторы висит большой поржавевший замок, а довольно широкая  дорожка прямиком ведёт к  тупику,  где просматривались сараи и общественный туалет. К этой дорожке примыкали  три символические калитки низеньких заборчиков, видимо, на всей площади двора жили три семьи.
     Комната, которая сдавалась, одной стеной примыкала к конторе. Она оказалась проходной, но большой, с кроватью слева от двери, шифоньером, печкой, двумя стульями, столом и приёмником старой марки между окнами, сплошь увитыми плющом, что очень заметно затемняло интерьер. Окна выходили в маленький огороженный палисад с пристройкой в виде летней кухни.  В коридорчике перед комнатой стоял умывальник, вешалки для верхней одежды и ширма, за которой потом устроили склад с запасами картошки и прочих овощей.
     Нас, сельских жителей,  не смущало отсутствие удобств, более того, явным плюсом представлялось, что колонка, к которой предстояло бегать за водой, располагалась близко, сразу за углом дома, на перекрёстке улиц. Нужно было только спуститься с возвышения, на котором стоял дом, а потом подняться по тропинке обратно.

     Мы с Тоней дружно прожили там год, шёпотом доверяя друг другу свои тайны, засыпая и просыпаясь в одной кровати, набирая  еду из одной кастрюли, наполняя кипятком чашки из одного чайника.
     Если бы кто-то сказал нам, что за этим можно усмотреть что-то сомнительное, постыдное, мы бы очень удивились и долго хохотали бы, настолько мы были чисты и не просвещены в том, что современным детям пытаются навязать как необходимые знания с ясельного возраста.
     Мы обе отлично учились, сидели за одним столом на всех занятиях и всюду ходили вместе, как близнецы.
     Тоня была на семь дней старше меня, но ниже ростом и шире в кости. Чёрные Тонины брови и большие карие глаза, опушённые длинными прямыми ресницами, оказались естественным подарком природы, доставшимся ей от прабабушек. Характеристики наши во многом совпадали: Тоня трудолюбивая, любознательная, упрямая, чистоплотная, но, в противоположность мне, она была задумчивой, более скрытной и тихой девушкой.
      По выходным я навещала маму, иногда с Тоней, которая домой ездила редко, поскольку её семья жила дальше.
      Тёплыми вечерами мы любили сидеть на ступеньках закрытой конторы, прислонившись плечами к друг другу, и петь песни на два голоса, или слушать, как сын соседки, школьник, самозабвенно играет на аккордеоне «Полонез» Огинского, или втроём играть в волейбол.
      Месяца через два  мне, дочери ветерана войны,  предложили место в общежитии, но я отказалась, думая,  что оставить Тоню одну - равносильно предательству. Общежитие располагалось рядом с педучилищем, там был душ,  теплая и горячая вода,  медицинский кабинет на первом этаже. Я не жалела о своём решении, потому что  относилась к Тоне не только как к подруге - она была почти сестрой.
     Каждая из нас вела свой дневник, записывая в тетрадь впечатления о прошедшем дне, прочитанных книгах, доверяя бумаге первые переживания влюблённости.
      У Тони предметом любви был вернувшийся  с армии и не обращающий никакого внимания на неё двадцатилетний парень, сосед Толик. Она мечтала только об одном: чтобы он не женился, пока она подрастёт. Шансов у неё было мало: до восемнадцати ждать надо было три года, а парню после двух лет армии, конечно, легче всего было увлечься кем-то и создать семью. К тому же Тоня была невысокого роста - и выглядела совсем ещё девочкой.
       У меня дела обстояли лучше, потому что моей любовью был ровесник Сашка, но он жил в другом городе, и мы виделись крайне редко, когда он приезжал с родителями в гости к родственникам, нашим соседям. Правда, он тоже не знал и даже  не догадывался о моих чувствах. Вот эта нераскрытая неразделённая любовь и роднила нас с Тоней больше всего, потому что всегда  находила живое понимание  и участие в лице подружки.

       Второй нашей студенческой осенью нам предстояло  проходить трудовую практику на полях и в садах совхозов, помогая стране в уборке урожая картофеля, баклажанов, помидоров, капусты, черешни  и ещё чего-либо.
       К району относилось много совхозов, выращивающих овощи и фрукты, даже консервный завод, знаменитый на всю область.
       Мы уже имели опыт трудовой недели после поступления, но теперь время практики удлинили.
       Нас вывезли на грузовых машинах, крытых брезентом, к деревянным баракам лагеря,  оборудованного для временного проживания.
            Окончание рассказа:
            http://proza.ru/2020/05/06/1287