Симплекс лингва. Часть 6. Месроп Маштоц

И тут мы остановились. Вардан обеспокоено озирался. Наконец он увидел то, что искал, улыбнулся и повёл нас дальше за собой. Я понял, что мы не просто так шли, куда глаза глядят, а преследуя какую-то цель либо... либо следуя за кем-то. Мне оставалось только следить за направлением взгляда Вардана и происходящим впереди.

Мы двигались по достаточно широкой оживлённой улице с большим числом ярко освещённых витрин, которые постоянно меняли содержимое рекламы и выставляемых образцов товаров, пытаясь угадать предпочтения и вкусы прохожих. Несмотря на то, что покупатели пользовались персональными рекомендательными сервисами, которые отслеживали их потребности и изучали их вкусы, чтобы по подписке доставлять товары и продукты, тем не менее число спонтанных приобретений составляло внушительную часть продаж, поэтому торговые ряды, пассажи и рынки всегда были и оставались излюбленным местом фланирования публики.

Именно поэтому мне не представило сложности вычислить того, на кого держал курс Вардан. Это был молодой человек, который шёл относительно быстрым шагом, не отвлекаясь на витрины, но то и дело озираясь. Интересно, куда он вёл и куда мы направлялись вслед за ним? Имеет ли смысл спрашивать, или лучше промолчать, чтобы никто не подслушал? Попробовать самому догадаться? Учитель говорил, что надо тренировать дедуктивные способности. В первую очередь надо определить, где мы находимся, не пользуясь навигаторами. Табличка на углу здания гласила, что это улица Стац (Ru Stac) на симплексе. На местном Банхофштрассе (Bahnhofstrasse). Получается, что это Вокзальная улица. Всё понятно, проще простого, мы держим курс на вокзал.

Так оно и оказалось. Мы вошли под большую арку старинного здания железнодорожного вокзала. Молодой человек стоял в очереди к торговому аппарату. «Подождите меня тут», – прошептал нам Вардан и встал за ним. И тот, и другой взяли по бутылке воды и, даже не посмотрев друг на друга, разошлись. Вернувшись к нам, Вардан открыл бутылку и сделал глоток. Потом предложил каждому отпить. Красноречиво приподнятые брови уговаривали, что отказываться нельзя. Я взял бутылку, и почувствовал под её дном небольшое устройство. Это был токен.

Когда мы допили воду, он подвёл нас к урне, и выкинул в мусор бутылку, демонстративно показывая мне и Отомо. Я догадался, он вместе с бутылкой выкинул и старый токен, который Луиджи запрограммировал нам для приезда в Швейцарию. Мы избавились от своих скомпроментированных токенов таким же образом.

Токен являлся идентификатором гражданина. Поскольку даже биометрию стало возможным подделывать, то приходилось пользоваться совокупностью характеристик для определения личности, которые зашивались в память токена. Удобней всего было имплантировать его под кожу запястья, как у меня было до начала приключений на Чукотке. А можно было носить с собой в футлярчике, как теперь мне приходилось делать. Я перевернул токен, переданный незнакомцем Вардану, и на обратной стороне обнаружил наскоро начертанный маркером код инициализации. Я надел очки с экраном, подключил к ним токен, ввёл код и увидел информацию о себе. Надо теперь запомнить, как меня зовут и какая у меня легенда. Я обменялся этими сведениями с ребятами. В свою очередь они поделились данными со своих токенов. Неизвестные товарищи Вардана позаботились и о средствах, пополнив электронные кошельки наших токенов. Поэтому мы без труда приобрели билеты на поезд в Венецию.

В ожидании нашего состава я предложил зайти в магазин технических новинок. Отомо с радостью поддержал мою идею. Вардану она явно не пришлась по нраву, но он не стал отстраняться. Можно было стоять около голографических витрин, но мы предпочли пройтись по рядам с выставленными реальными образцами товаров. Вардан, не планировавший покупок, задержался у полки с регенераторами впечатлений.

– Учитель, тебе захотелось острых ощущений? – игриво спросил Отомо.

– Почему ты так решил?

– А для чего ещё эта штука нужна?

– Воссоздавать воспоминания.

– Воспоминания? Мы обычно использовали эти штуки для восстановления острых ощущений, которые пережили другие. Из сети можно скачивать чужие впечатления. Например, как кто-то прыгнул с небоскрёба или... Правда, полиция приравняла многие из таких записей к опасному контенту, как пропаганда насилия или порнография.

– Я понял, о чём ты говоришь. Нет, мы обращались в приличные библиотеки впечатлений. Чаще всего это воспоминания стариков, которые многое повидали в своей жизни. Или людей, вернувшихся из дальних странствий. Не все из них могут излагать свои мысли в виде мемуаров, а ведь многое можно сохранить, выгрузив из памяти свидетелей и участников событий.

– Таким образом можно сохранить, как звучали исчезающие языки, – предположил я.

– Скорее даже то, что ещё звучит в живых и, казалось бы, активно используемых языках. Даже в них забываются слова. Новвоведения заменяют прежние инструменты и предметы. К примеру, ты не знал, что такое примус, та штука, что была в лапах у Кота-Бегемота.

– Чёрного кота звали Бегемот?!

– Да. Или вот пришли мы на вокзал по улице...

– Банхофштрассе, – опередил меня Отомо в соревновании, кто наблюдательнее.

– А когда-то это место называлось Фрошен Грабен (Fr;schengraben), то есть «Рвом лягушек». Меняются местности, приходят и уходят жители, теряются или стираются топонимы и микротопонимы. Бывает, что сильно видоизменяются, искажаются со временем. Особенно, если пришлые занимают ареал обитания автохтонного населения. Хоть я и выдал плеоназм, тем не менее, «ареал обитания» можно уже считать устойчивым выражением, – Вардан продолжал своё повествование, а мы уже полезли за толкованиями новых для себя слов «топоним», «ареал», «плеоназм», «автохтонный»... Пока мы озаботились этим, Вардан приобрёл генератор впечатлений.

В поезде мы остались без посторонних, поскольку выкупили себе отдельное стационарное купе. Нас было четверо, а потому стандартный размер нам вполне подходил. К тому же у него стенки были потолще выдвигающихся, которые позволяли произвольно формировать внутри вагона отсеки для пассажиров.

– А куда мы едем? – спросил Отомо, когда мы остались одни.

– В Венецию.

– Мне следовало бы догадаться по билету, но мало ли, вдруг мы решили запутать ведущих слежку за нами, и выпрыгнем на полном ходу... или на следующей станции перескочим в другой поезд.

– Мы едем в Венецию. Там расскажу, что вас ожидает дальше, – на шутку Отомо Вардан ответил сухо, – А насчёт генератора, мы давно ждали выпуска их нового поколения. Качество медиаряда прежних оставляло желать лучше. Оно ещё более-менее сносно, когда человек вспоминает дом, в котором родился, улочку и дворы, где провёл детство, или дорогу в школу, или вестибюль университета... то есть когда вспоминает статичные объекты. А вот если что-то в динамике, то слишком расплывчато, как реминисценция...

– Странно, а вот то, что мы видели...

– ...это обработано компьютером, оно подтягивает смутные или размытые картинки из памяти человека, находит в сетевых базах наиболее подходящие по контексту, или релевантные, фотографии, звуковые потоки, видеоряды, затем всё это накладывает друг на друга, замешивает, микширует и получает вполне реалистичное изображение. Но такая реконструкция воспоминаний не годится для исторической науки, в том числе тех областей, которыми мы занимаемся: лингвистики, или языкознания, палеографии, кодикологии и других.

Всё четыре часа пути я читал энциклопедические статьи про научные дисциплины, которые упомянул Вардан. Ссылок на смежные определения и дополнительные сведения было так много, что время пролетело незаметно. Я выходил из вагона с некоторым сожалением, что пришлось отвлечься от поиска информации.

В Венеции я был впервые. Удивило, что я не видел никаких современных средств передвижения, никаких электро- и гиро- самокатов, скутеров и роликов. Пока я пытался найти хотя бы одно такое средство передвижения на площади перед вокзалом, я не замечал самого города. Когда Вардан сказал, что город является заповедником старину, я бросил выискивания привычного транспорта и... стоило мне просто поднять голову повыше, как я ахнул, не в силах сдержать изумление.

Я влюбился в этот город с первого взгляда!

Канал, обрамлённый роскошными дворцами, восходящими из воды и отражающимися в её зеркале. Канал, украшенный нарядными столбами или сваями. Канал, оживлённый изящными лодками.

Венеция меня покорила! Я потерял дар речи! Я был потрясён великолепием этого города! Я видел бесчисленное число фотографий и репродукций в интернете, кадров в кинофильмах, возможно, что даже в многомерном формате. Но всё это было ничем в сравнении с той атмосферой, в которую мы погрузились.

Мы начали было идти быстрым шагом, обгоняя и огибая туристов. Но я потянул Вардана за руку.

– Учитель, мы спешим?

– Нет.

– Я хочу наслаждаться городом!

– Мой друг, я просто счастлив слышать эти слова!

– У меня столько вопросов! – восторженно признался я, – мне тут всё нравится. Даже вот эти раскрашенные столбы в воде.

– Вот эти – палины, – Вардан показал на один из них, к которому был привязан катер, – а вот эти три сваи, связанные одним канатом, называются брикколе. Здание напротив – это...

У нас была потрясающая экскурсия по городу, который был сохранён таким, каким он был века тому назад. В последнее десятилетие здесь были приняты законы, запрещающие использовать всё, что было изобретено человечеством с начала двадцать первого века за редкими исключениями, например, достижений медицины. Со слов нашего гида немногочисленные жители города добровольно отказались от многих благ цивилизации. Город-музей также и без того страдал от наплыва туристов, а в виде заповедника стал ещё более привлекательным для гостей со всех континентов. Поэтому были введены квоты и введён налог на приезжающих, чтобы сократить поток до более-менее комфортного. Вардан сказал турникету на вокзале, что мы прибыли по приглашению одного из граждан Венеции, и невидимый страж поприветствовал нас и пожелал нам запоминающегося пребывания.

И он был прав. Во мне бурлило ликование от увиденного. Это было незабываемо! Во мне должна была звучать соответствующая музыка. Поначалу казалось, что рок не может передать эти впечатления. Я даже попытался вспомнить хотя бы одну рок-группу из Италии, но тщетно. И вдруг на набережной Гранд канала над выставленными на тротуар столиками кафе зазвучал наполняющий любое пространство голос Фрэдди Меркьюри. Неожиданно его поддержал женский оперный голос. Вдвоём они взмыли ввысь, увлекая меня выше крыш, шпилей, башен и колонны с крылатым львом. Это был не рок в чистом виде, да и не важно было, что за музыка. Она была органична роскоши Венеции, и я парил в голосах солиста «Квинз» и (как персональный помощник подсказал) оперной певицы Монсерат Кабалье..

Завершилась наша познавательная прогулка у Дворца Дожей. День уже клонился к закату. Мы проводили заходящее солнце у большой воды, глядя на шпили и контуры церквей, дворцов и строений на островах напротив.

– Нам туда, – указал рукой в их сторону Вардан, – но сегодня уже поздно, паромы уже не ходят. Завтра. А пока придётся ночевать здесь.

Красноречиво подтверждали то, что навигация на сегодня закончена, зачехлённые гондолы, которые лениво покачивались на воде и поскрипывали канатами, трущимися об борта и палины (первое слово, которое я тут выучил, шесты, торчащие из воды для привязывания лодок).

– Будем искать гостиницу?

– Нет, будем искать армян, – рассмеялся Вардан, – благо, армянская церковь тут близко, сразу за площадью Святого Марка.

Уже в свете фонарей (не современных, а старинных) мы вернулись к Базилике, прокрались по узким улочкам к арке с табличкой «Sotoportego dei Armeni», выйдя из-под которой с другой стороны свернули и остановились. Вардан постучал в дверь одного из домов молоточком в виде кольца в пасти льва. Нам пришлось долго ждать, потом побарабанить руками посильнее, прежде чем нам открыли.

В тёмной и тесной прихожей пахло сыростью. Я включил было фонарик на своём устройстве, но Вардан сжал мне руку, и я оставил эту затею. Встретивший нас массивный мужчина был в разношенной майке и безразмерных шортах нёс ручной фонарик с тусклым жёлтым светом. Рассмотреть его лицо было невозможно в полумраке, заметно выделялся крупный нос и светились большие глаза. Он хрипло спросил: «Ду эс, Вардан?». «Аё» – ответил возмутитель спокойствия. И они обнялись, звучно хлопая друг друга по спине.

Мы поднялись по узким и неровным каменным ступеням на третий этаж. С пятачка, куда привела лестница, в две стороны вели двери. Хозяин открыл одну из них и жестом пригласил нас войти. Мы с Отомо вошли. «Размещайтесь тут, а мы будем в комнате напротив», – перевёл нам Учитель, пожелал нам спокойной ночи, и закрыл за нами дверь.

Я уже понял, что ни датчики движения, ни голосовая команда не осветят помещение. Огляделся, увидел около двери белеющий в темноте выключитель. Такие были у дедушки и бабушки в доме. Нажал на кнопку (не сенсорную пластину, а настоящую кнопку, выпуклую, осязаемую) – и комната залилась желтоватым светом. Лампочка накаливания. Они же были запрещены чуть ли не по всей планете.

Мы оглянулись в поисках того, где бы нам разместиться. Вокруг были книги. Они ровными рядами стояли на полках нескольких громоздких шкафов, однако поверх этих многотомников были горизонтально напиханы разносортные издания. Книгами были завалены стол, стулья, оба дивана и одно большое кресло. Шаткими конструкциями они громоздились по стенам квартиры и угрожающе высокими башнями в углах.

Тут открылась дверь, вошли Вардан с его знакомым, они принесли сложенные стопкой постели. Водрузив свою стопку на стол поверх книг, хозяин освободил руки и принялся перетаскивать книги с диванов на пол. Мы с Отомо взялись ему помогать, чихая от поднявшейся пыли.

Заснуть удалось с трудом. Я уже готов был поспорить, что холод в палатке или затхлый воздух в трюме не самые невыносимые условия для сна. Есть ещё сырость и пыль, которая не оседает, а липнет при каждом вздохе. А ещё я подсознательно пытался разобрать, о чём беседовали в соседней комнате, но даже если бы мне удалось расслышать их полушёпот, я бы вряд ли что понял из армянской речи.

Разбудили меня их же голоса. Только они уже говорили в полный голос, склонившись над раскрытой на столе книге.

– Доброе утро! – я дал знать, что проснулся.

– Доброе утро, Джордж! – на английском ответил мне Вардан и представил своего друга, – Познакомьтесь, это Каро, или отец Карапет, настоятель церкви Святого Креста.

– Спасибо за гостеприимство, – я приложил руку к сердцу в знак благодарности, вдруг он не понимает по-английски.

– Добро пожаловать, – сквозь густую бороду блеснула белозубая улыбка.

У нас было полдня до парома, и мы их провели с Каро. Он показал нам свой храм – самый древний армянский храм в Европе. Ещё в одинадцатом веке киликийские и византийские армяне наладили торговые связи с венецианцами, за что получили привилегию застроить свой квартал в центре города. Район так и называли: Galli dell Armeni. Церковь Святого Креста (над скромным входом одна старинная табличка с текстом на итальянском и армянском языках, никакого симплекса: Chiesa di Santa Croce Degli Armeni) в нынешнем виде начали строить в начале шестнадцатого века после того, как пожар уничтожил армянский квартал, но первый камень первого храма был заложен ещё в 1050 году. И теперь церковь относится к мхитаристам. На вопрос, кто такие «мхитаристы», Вардан сказал, что скоро мы с ними познакомимся, на вечернем пароме направимся на их остров.

Мы с Отомо не могли дождаться парома, и заставили его начать рассказ раньше, как раз за обедом. Его слова дополнял Каро, каждый раз начиная с вежливого «прошу извинить, что вмешиваюсь, но я позволю себе...».

– Помните, я ещё в партизанском лагере Лелетке говорил вам о том, что армяне приняли христианство в 301 году?

– Нет.

– А про то, что в 405 году создали свой алфавит?

– Нет, – уверенно ответил я.

– Что-то такое припоминаю, – неопределённо сказал Отомо, – Лелетке говорил, что миссия такая у вашего народа, быть переводчиками, и начинали с трудов греческих и арабских авторов.

– Ну хоть что-то, – выдохнул Вардан и принялся за рассказ.

В Риме ещё продолжали преследовать христиан, общины которых прятались по катакомбам, а армянский царь Трдат, сам ещё недавно предававший пыткам и казням последователей Христа, благодаря чудесному исцелению поверил в единого Бога и крестил свою страну. Поскольку рядом стоял хозяин дома, служитель Армянской церкви, мы не позволили себе засомневаться в «магическом выздоровлении». Вардан заметил тень неверия в наших глазах, на что пожал плечами «предание таково, об этом пишут хроники». Выбор армянами христанства не понравился соседним государствам, которые оставались язычниками и огнепоклонниками. Они с удвоенной ожесточённостью стали нападать на Армению. Хотя религия была лишь одним из поводов. Тот же Великий Рим, признав Христа, тем не менее решил воспользоваться слабостью Армении, и в 387 году поделил её территорию с Сасанидской Персидской империией, где преобладал зороастризм.

– Учитель, ты помнишь, что ты нам хотел рассказать о «микитаристах», если я правильно выговариваю это слово, – без церемоний напомнил Отомо.

– У нас достаточно времени, так что успеем, если не здесь в ресторане, то на пароме точно, – заверил Вардан и продолжил.

Именно в эти годы служил писцом и секретарём в канцелярии армянского царя Месроп Маштоц. Правда, один из биографов также указывал, что он был на военной службе. Будучи очевидцем политических и военных проблем своей страны, а также увлёкшись богословскими писаниями ещё будучи при дворе, Маштоц оставил свой пост и принял монашество. Спустя почти сто лет после крещения в стране было всё ещё много язычников, и к ним обратил свой взор Маштоц, к ним он направился проповедовать Евангелие. И тогда он понял, что надо сделать священные книги понятными простому народу. Знать и зажиточные люди, к числу которых относилась его семья, могли себе позволить знание греческого и арамейского, принятых для межнационального общения в Междуречье. Создание своего алфавита позволило бы армянам сохранить свою самобытность, объединив всех вокруг веры, пока они оставались народом, разделённым между державами. Именно поэтому армянский алфавит причисляют к группе миссионерских алфавитов. Ещё не раз в истории человечества будут создаваться алфавиты в целях перевода священных книг. Возвращаясь к Маштоцу, он обратился за содействием к католикосу, и его замысел создания собственной письменности нашёл поддержку и главы, и собора всех епископов армянской церкви.

– Тут уже интереснее! Мы опять о создании алфавитов, я уже втянулся в это дело, – снова вмешался со своим комментарием Отомо. Я был согласен с ним.

Маштоц взялся за свой труд в первые годы пятого века. Ему предлагали взять за основу более древние письмена, которыми пользовались армяне-язычники, так называемые «Данииловы письмена» (потому что их нашёл и представил Маштоцу епископ Даниил). Были ли они действительно армянскими, или арамейскими, или финикийскими, мы уже не узнаем. Маштоц отправился в путешествие по книгохранилищам Месопотамии. Изучил греческую, сирийскую, финикийскую, эфиопкую, пехлевийскую системы письменности. В 405 году он завершил работу по созданию алфавита, придавая большее значение не только тому, чтобы отразить все звуки родной речи, но каллиграфическому начертанию каждой буквы. И сразу же вместе с учениками приступил к переводу Библии. Всю оставшуюся жизнь он посвятил научной и просветительской работе. Он лично преподавал в семинарии грамматику, логику и риторику. Ему приходилось возвращаться и к политической, и даже к национально-освободительной деятельности, а какое-то время исполнять функции армянского католикоса. Есть сведения, что он посещал Иберию, где составил первый алфавит для грузинского языка, а также Кавказскую Албанию, где создал письменность для албанцев (алуанцев или агванцев).

– Ты говоришь, что в 405 году, то есть начало пятого века, а история армян в Венеции начинается с одиннадцатого века. Это сколько же тебе рассказывать? – тут уже я не удержался.

– Одно следует из другого, не торопи. Тем более, что вы хотите приблизиться к Матенадарану. А история острова Святого Лазаря тоже является частью Матенадарана.

Практически всю свою историю с момента принятия христианства Армения защищала свой выбор. Сменялись захватчики. Разбухали и лопались империи. Не обходилось и без внутренних распрей армянских царей и князей. И каждый раз под угрозу ставились язык и вера. Народ рассеивался по всему свету, спасая свою жизнь. Её можно было бы спасти, не покидая землю, достаточно было отречься от веры и отказаться от родного языка. Но армяне упрямились. Даже когда Католический Рим или Православная Византия настаивали на принятии их догматики, армяне старались сохранить свои традиции и отказывались от протектората держав.

Самые сильные гонения на христиан начались в Османской империи в самом начале восемнадцатого века. Вардапет Мхитара, или Учитель Мхитар, с своими последователями был вынужден покинуть Армению и искать убежища в Венецианской республике, для чего ему пришлось принять верховенство Папы Римского. В ответ Папа назначил Мхитара аббатом, а правители Венеции выделили ему в дар остров Святого Лазаря. На острове Мхитар и шестнадцать его монахов восстановили из руин старую церковь и в 1717 году открыли монастырь, который с тех пор называется Санта-Ладзаро дельи Армени. Туда мы и отправимся сейчас, на пароме в южную часть Венецианской лагуны, где тянется цепочка островов Лидо.

– Кстати, пока мы ждём паром, оглянитесь, – сказал Каро, показывая рукой в направлении, обратно от залива, – эта церковь Сан-Джорджо-деи-Гречи, греческая православная. Греки также спасались от турков. А рядом здание – это институт византийских исследований с хранилищем манускриптов и икон, наш партнёр.

– Партнёр в чём? – спросил Отомо.

– Мы обмениваемся материалами, если понимаем, что можем помочь друг другу в своих изысканиях. Если кто-то из нас обнаружит греческую книгу или какой-то материал о Византии или греческих общинах, то мы даём им знать. И так со многими исследовательскими институтами и центрами по всему миру, даже теми, кто находится под управлением международных структур. Вообще, мы очень плодотворно работали с ЮНЕСКО до того момента, когда Всемирное Правительство подчинило их себе. У ЮНЕСКО были очень важные программы по сохранению материального и нематериального культурного наследия, в частности, они вели атлас исчезающих языков....

– Наш паром подошёл, – прервался Каро, чтобы поприветствовать рулевого на небольшом судёнышке, которое пришвартовалось к причалу. Когда мы поднялись на борт и разместились на жёстких деревянных банках, он  продолжил, – В 1992 году в Квебеке состоялся Международный конгресс лингвистов на тему вымирания языков. С тех пор этой темой занималось ЮНЕСКО, например, в Красную книгу заносили языки в зависимости от степени их сохранности. Критериями были ответы на вопросы: сколько из живых поколений говорят и понимают язык? используют ли только в быту или применяют в других областях? остались ли носители вообще? и так далее.

– Неужели ради ввода единого универсального языка ЮНЕСКО перестало этим заниматься?

– Да, увы, их финансирование идёт от глобального правительства, которое ради экономических и непонятных нам политических целей решило продвигать идею единого языка, даже не лингва франка или эсперанто для межэтнического общения, – Каро перечислял эти слова как само собой разумеющееся, знал бы он, что ещё недавно я не знал о них ничего, и впервые услышал от Лелетке, – а именно как замену всех языков, распространение по планете единственного и универсального языка.

– Кстати, – добавил свои пять копеек Вардан, – лингва франка, хоть и звучит как франкский язык, то есть французский, на самом деле был основан на итальянской лексике благодаря именно венецианским и генуэзским купцам, которые активно торговали в средиземноморском регионе. Справедливости ради надо было бы говорить «лингва венета», потому что венетский диалект лёг в основу. Но арабы называли франками всех европейцев. Парадоксально, но в лингва франка смешились итальянские, испанские, провансальские, греческие, арабские и персидские слова, но почти не было французских.

Наше небольшое судёнышко отдалялось от берега. Мы не могли оторваться от иллюминаторов. Венеция была прекрасна во всех своих нарядах, но с воды она смотрелась особенно обольстительной! Какие слова вкрались в мою речь! Скажи я это вслух, Учитель был бы польщён. Я обернулся к нему. Они с Каро говорили на армянском. Тут я заметил табличку с маршрутом и расписанием движения парома на трёх языках: итальянском, симплексе и неизвестном мне алфавите.

– Извините за то, что прерываю ваш разговор, –  не удержался я, – это армянские буквы?

– Да, те самые, которые нарисовал Месроп Маштоц, они сохранились практически в неизменном виде уже... больше семнадцати веков.

– Наверняка в них есть что-то особенное, не так ли? Расскажешь? – мне хотелось сделать приятное Вардану, поэтому я и спросил.

– Это надолго, – широко улыбнулся Вардан, – вы не выдержите. А вокруг столько интересного, такие виды венецианской лагуны! Да и будет достаточно времени поговорить об армянском алфавите на острове.

– Эти буквы применялись для счёта как цифры. Ими обозначались года, месяцы, дни, часы и минуты, – продолжил Каро, и они на пару стали накидывать нам интересные факты и байки.

– Мы, армяне, очень любим свой алфавит, мы даже памятники ему ставим. Ни один народ не ставил каждой букве каменный памятник с филигранной резьбой.

– Любители нумерологии находят мистические связи армянских букв с различными научными и псевдонаучными теориями.

– К примеру? – спросил Отомо.

– К примеру, с таблицей Менделеева. Вы знакомы с химией?

– Конечно, мы знаем, что такое таблица Менделеева, – возмутились мы.

– Если взять названия семи основных металлов на армянском языке и просуммировать порядковые номера составляющих их букв, то удивительным образом оказывается, что сумма совпадает с порядковым номером соответствующего химического элемента в таблице.

– Кто-то находил отклики ритуальных или сакральных символов в буквах, например, вписывали их в арийскую свастику, которая в глубокой древности олицетворяла солнечный круг, коловрат.

Подпрыгивающий на невысоких волнах паром сменил курс, продолжая двигаться вдоль свай, видимо, обозначавших фарватер, и вскоре мы стали приближаться к острову, который был обращён к нам невысокой многогранной башней красного кирпича с белыми линиями. Позади зелени лужаек и листвы деревьев виднелись красные стены и крытые коричневой черепицей крыши. Над ними возвышалась колокольня с белой фигурной башней, увенчанной крестом.
– Любители эзотерики расставляли буквы в таблицы, составляли из них треугольники, прямоугольники и другие геометрические фигуры, и находили различные тайные смыслы. Чаще всего обыгрывали библейскую тематику.

– Кстати, первое предложение, которое Месроп Маштоц записал при помощи созданных букв и оставил на память потомкам, было изречение из Ветхого Завета, из Книги Притчей Соломоновых: «Познать мудрость и наставления, понять изречения разума».

На этих символических словах затих двигатель, паром продолжил движение по инерции, неторопливо повернувшись бочком к берегу, и мягко причалил к пристани.

август 2018, май 2020