29. Нитки. Лагерь

В пятнадцать лет сбылась моя мечта – поехать в пионерский лагерь. Об этом я просила родителей лет с девяти. С пластинками для исправления прикуса в коробочке, небольшой сумкой через плечо и наставлениями о том, как надо себя вести, я отправилась в подмосковный лагерь, навстречу новым ощущениям. 

В первый же день, после расселения по комнатам вместе с ещё двумя девочками, я испытала культурно-бытовой шок. Во-первых, я никогда не ночевала вместе с незнакомыми людьми в одной комнате, никогда не спала на кроватях с пружинами и не знала, как отвечать  на вопросы соседок, есть ли у меня парень. Самое ужасное ждало меня впереди – двери туалетных кабинок не закрывались. Точнее, дверей не было. А душ был общим для всей женской части отряда – пятнадцати человек. Такого подвоха я не ожидала. Домашний ребёнок, не привыкший к общественно-бытовому проживанию, я несколько дней не могла сходить в туалет, вздрагивая от каждого звука в коридоре. Хотя, с этим ещё можно было смириться, сложнее всего было преодолеть другое.

Набравшись храбрости и смелости, стараясь показаться взрослой, я рассказала соседке по комнате (худосочной, с редкими волосами и огромным носом девице) о том, что парень-то у меня есть. Зовут его Сергей. Дальше я наконец-то нашла слушателя для всех тех вымышленных историй, которые несколько месяцев назревали и расписывались в моей голове во время прогулок с Алиной и, особенно, после них. Так самозабвенно я не врала больше никогда в жизни. Мои лагерные соседки слушали, открыв рот.

Потом носатая побежала в комнату мальчиков. Вернувшись, она сообщила о том, что, раз парень у меня есть, то Лёшка из первой комнаты, будет теперь встречаться не со мной, как он хотел, а с ней. Я поджала губы от досады (мне очень хотелось настоящего парня), но промолчала. Следующие пять дней, преодолевая отвращение на завтраках, обедах  и ужинах, с ненавистными кашами, жидкими водянистыми супами и луковыми бульонами, которые всей душой ненавидела, я начала «осваивать территорию», а точнее, развлекать себя всеми доступными способами.

За пять дней моего пребывания, я научилась вязать крючком и связала несколько розочек в подарок маме и бабушке, сделала две картины из соломы (одна, с дельфином до сих пор стоит за стеклом серванта в родительской квартире). Поиграла в примитивные игры на допотопных компьютерах, сходила в библиотеку лагеря и убедилась, что все бывшие в распоряжении книги я уже читала (заветы Ильича читать не стала), поучаствовала в каких-то соревнованиях по бегу. И затосковала.

Делать  «что-то ещё» было категорически нечего. Общение с ровесниками тоже не складывалось — мои шикарные истории о парне сослужили недобрую службу – девочки мне завидовали и всячески пытались задеть. 

Я заболела. Это был мой любимый способ ухода от реальности. В медпункте был телефон. Помню, как я плакала в трубку и просила мать забрать меня домой. На следующий день, рано утром, мы уже ехали с ней домой, а я, к её великой радости и удивлению, говорила, что буду всегда их с отцом теперь слушаться – ведь они были так правы, когда говорили, что в лагере мне не место.

Я была невозможно асоциальным ребёнком, много лет у меня была всего одна постоянная подруга. Я очень трепетно относилась к своему личному пространству. Об отдельной комнате можно было только мечтать, но в квартире было «моё место» —  секретер, с откидывающейся крышкой, за которым я и читала, и делала уроки, и сидела в наушниках, слушая музыку с кассетного магнитофона.