Во всём виноват Колобок Часть III Глава II

По дороге домой дядя Саша потихоньку–помаленьку приходил в себя, возвращаясь в этот мир. Придя домой он уже более-менее отчётливо понимал кто он, где  находится и что ему надлежит сделать в первую очередь, в смысле, по хозяйству. Вот какими могут быть последствия не собирания грибов вместе со всеми, но дяде Саше простительно, он об этом просто не подумал.

Время действительно уже клонилось к вечеру. Вот что значит дать времени полную свободу действий, натворит такого, что остается только удивляться. Дома было всё как обычно: Октябрёнок разумеется был голодным и орал, Ботаник шлялся неизвестно где, а Колобок, которого дядя Саша утром забыл вынести в сад, так и сидел на своем блюде и было похоже, что происходящее его мало интересовало. Вообще странный он какой–то, особенно в последнее время.

Быстренько накормив Октябрёнка дядя Саша решил заняться грибами. Всё–таки принёс он их две корзинки, а руки никак не доходили, жалко если пропадут.

Расположившись во дворе, за столом, дядя Саша принялся перебирать и чистить грибы. Правдой будет, что перебирать особо–то было и нечего, вернее, что перебирать было просто незачем, грибы были все один к одному, ну, а почистить их от всякого мусора конечно же надо.

Вообще–то занятие это довольно–таки муторное и далеко не каждый, особенно мужчина, такое выдерживает. Но если смотреть на это поширше, то перебирать грибы, это прекрасный отдых не сколько от дел, а скорее от спешки, этим делам присущим. Опять же, нужен хоть какой–то изначальный настрой на спокойную хоть и монотонную работу, который в большинстве случаев звучит очень даже просто – «надо», но бывает и по другому, правда реже.

Дяде Саше отдых не требовался, он хоть сейчас был готов Эверест кверху ногами поставить. На душе у него царили мир и покой, а лучшего им сопровождения, чем перебирать грибы, найти трудно.

Немногим позже появился Ботаник и  попытался было завести разговор, но получив в подарок гриб, понял что только будет мешать своими разговорами и куда–то ушёл.

Тишина и покой были нарушены часа через полтора ворвавшейся, именно ворвавшейся, на дядисашин двор Марьей. Наверное так выглядят солдаты врывающиеся в давно осаждаемую крепость, а может быть даже менее воинственно, потому что выглядела Марья – просто ужас. И если бы кто–то в этот момент догадался бы дать ей в руки какое–нибудь оружие, да хоть те же грабли, то неизвестно чего бы она натворила.

– Сидишь, черт вислоухий! – набросилась она на дядю Сашу. После этого без каких–либо переходов и полутонов уселась напротив и расплакалась. – Беда Саш, ой беда! Говорила же я ему, паразиту! Паразит! А ты где шляешься?! Звоню, звоню! Паразит, ой паразит! Беда Саш, беда, что делать–то?!

Понять Марью было совершенно невозможно. Она то ругалась, то принималась плакать, но в основном плакала и ругалась одновременно.

Похоже у неё была обыкновенная истерика, но почему, непонятно. Марья слыла женщиной с характером, но не скандальной и уж тем более не истеричной, а тут такое. Дядя Саша оставив Марью дальше плакать и ругаться пошел на кухню, где налил полстакана самогонки оставшейся от тех ещё посиделок, вынес во двор и дал стакан Марье:

– Выпей водички, полегчает.

Марья, занятая плачем и руганью автоматически выпила:
– Ты, ты что мне дал?! – прошептала она пытаясь выдохнуть. – Дай водички.
– Нету водички. – как ни в чем ни бывало сказал дядя Саша, – Ты дыши, дыши.

Марье ничего не оставалось делать как дышать. Отдышавшись, она уже более–менее спокойно посмотрела на дядю Сашу:

– Я же не пью.

– Правильно, для здоровья вредно. – дядя Саша был невозмутим. – А теперь рассказывай, что случилось?

Самогонка сделала свое дело, в смысле, Марья не опьянела, а успокоилась и принялась рассказывать. Правда время от времени она порывалась то заплакать, то ругаться, но дядя Саша пригрозил, что если не прекратит, он даст ей ещё самогонки. Как ни странно, подействовало.

Из рассказа Марьи выходило: набрав грибов они спокойненько отправились домой. Пришли к Марье, что происходило там – неизвестно, но судя по тому, что Марья обвинив Ивана, мол, у него руки растут откуда угодно, только не оттуда, откуда надо отобрала у него грибы и сказала: сама всё сделает, а он пусть только банки с крышками принесет.  «Коварный» план Ванюни сработал и был претворен в жизнь, хоть и не в лесу, но это уже мелочи. После этого Иван, взяв у Марьи бутылку самогонки, отправился домой.

***

Где–то через час прибежала соседка и рассказала Марье, что Ивана сбила какая–то большая машина, что Иван хоть и жив, но руки–ноги переломаны и вообще, весь в крови, и что его скорая увезла в город, в больницу.

После услышанного Марья конечно же уже не могла думать ни о каких там грибах, да и вообще ни о чём на свете. Она быстренько собралась, и не помня себя, правда не забыв при этом собрать полную сумку всякой домашней еды, в прямом и переносном смысле, побежала на остановку чтобы ехать в город, в больницу.

Уж неизвестно хорошо это или плохо, но в ближайшем городе больница была всего одна и Марье не понадобилось много времени для того, чтобы найти Ивана. Конечно же она нашла бы его и в Москве, и в Нью–Йорке, да где угодно, да хоть на Марсе, потому что он, «паразит», но её «паразит», а коли так, то должен быть под присмотром. Стоило одного оставить, вот он и учудил, паразит!

В больнице, прорвавшись через все медицинские кордоны, которые кстати не особо–то и сопротивлялись, наверное понимали что это бесполезно, а то, чего доброго, и опасно для здоровья, Марья зайдя в палату увидела загипсованного и перебинтованного Ивана.

– Молодец, что самогонки принесла! – как ни в чем ни бывало, весело сказал Ванюня. – Ту бутылку–то разбили. Даже не попробовал.

Марья принародно несколько раз назвав Ванюню паразитом пообещала  показать ему такую самогонку, что он света белого не взвидит, присела на предложенный кем–то стул и наконец–то расплакалась.
– Ну что ты за паразит такой, а?! – спросила она немного успокоившись. – Все люди как люди, а ты?! Где болит–то?
– Успокойся, нигде не болит. – Ивану конечно же было приятно появление Марьи, но самогонки всё равно было жалко. – Ногу и руку сломал, ну и ушибы всякие. Ерунда, заживет. – подытожил он.

***

Иван шёл по обочине, не бывает в деревнях тротуаров и вдруг что–то очень сильно ударило его в спину. Очнулся Иван в траве, вокруг уже суетились соседи которые всё это видели. Кто–то звонил в скорую, а кто–то рассказывал вновь подошедшем, что и как случилось.

Выходило, Иван шёл по обочине, как на скорости выскочила большая черная машина и сбила Ивана. Машина после этого даже не притормозила и умчалась  дальше. Машина была чужая, не из деревни, деревенские машины известны всем, да и не стал бы свой носиться по деревне как очумелый, и уж тем более убегать. Так что, чужая была машина, чужая. А вот какая марка, и уж тем более её номер, никто не рассмотрел.

Ну а дальше, приехала скорая. Ивана положили на носилки и отвезли в больницу. В больнице ему первым делом наложили гипс, сломанными оказались: почему–то левая рука и правая нога, но переломы по словам доктора были несерьезными, а самыми обычными, так что Ивану повезло, можно сказать легко отделался.

По сравнению с переломами, ссадины и ушибы были вообще делом пустяковым, так что в скором времени загипсованного, смазанного какими–то мазями и перебинтованного Ивана поместили в палату. Правда, ему ещё пару уколов сделали, но это уж вообще мелочи не заслуживающие внимания. И вот теперь, перед Марьей, лежал весь живой и хоть частично «вредимый» Иван и требовал от неё самогонки.

– Я тебе сейчас всё остальное переломаю, паразит! – до Марьи дошло, жизни Ивана ничто не угрожает, а то что он, разумеется паразит, ещё и самогонку требует, говорило о том, что ничего серьёзного.

Глядя на Ивана и даже улыбаясь, тем временем Марья думала о том, что она сделает с тем водителем, который сбил Ивана, попадись он ей. Если бы каким–то чудом её планы возмездия стали бы известны самым изощренным инквизиторам и даже самому Томасу Торквемаде, то они содрогнулись бы от ужаса, а то и в обморок попадали от того, что готова была сделать Марья с этим подонком. А уж ему, бедняге, не позавидовал бы и не смог бы помочь никто, это уж точно.

– Одно оставь, а остальное можешь ломать. – не унимался Иван.
– Молчи, паразит!

Немного, вернее, частично успокоившись, Марья принялась расспрашивать Ивана какие лекарства и вообще, что нужно для того, чтобы он скорее поправился и сколько его здесь будут держать. Иван сказал, что насчет лекарств понятия не имеет, но уверен, самым лучшим для него лекарством была, есть и будет Марьина самогонка, ну и еще кое–что из её «арсеналов», а сколько времени он здесь пролежит, неизвестно, дней десять наверное. Веселый трёп Ивана успокаивал Марью, но не вносил никакой ясности относительно больничного будущего Ивана.

Оставив его выздоравливать, Марья отправилась на поиски врача и найдя   устроила ему, бедняге, форменный допрос, которому могли бы позавидовать лучшие специалисты в этой области. Врач, хоть и привычный к подобным расспросам, быстренько был доведён Марьей до полуобморочного состояния, и рассказав что потребуется для скорейшего выздоровления Ивана, потому что подозревал: пенсия по инвалидности, в следствии потери рассудка, ещё меньше чем его зарплата, и пригрозил ей: если та не прекратит лютовать, он позовет охрану, которая выставит её на улицу. Это подействовало, Марья не то чтобы не хотела уходить из больницы, она вообще не собиралась этого делать, правда сама этого не осознавала.

***

Вернувшись в палату к Ивану Марья вспомнила о принесенной с собой провизии и принялась за дело. Больничная палата по меркам полудеревенской глубинки была вполне на уровне, всего–то на шесть человек. Помимо столь малой населённости в палате были ещё телевизор и холодильник. Марья сообразила, что если телевизор кому–то могли принести из дома, ну чтобы нескучно выздоравливать было, то холодильник был явно больничным. За него Марья и принялась, потому что в телевизор еду не положишь, даже пусть и не всю.

Открыв холодильник Марья сначала было хотела отругать всех за царивший по её мнению там бардак, но потом передумала, больные всё–таки. Быстренько навела в нём порядок и разгрузила сумку.

Продуктов с собой она принесла много, да что там, она могла бы и всё содержимое погреба сюда припереть, потому что кем–то однажды сказанное: больной должен хорошо питаться, крепко сидело в её голове. То ли потому что холодильник был прорвой безразмерной, то ли благодаря Марьиным талантам, всё ей принесенное свободно в него поместилось, и это плюс к тому, что там уже было, и ещё место свободное осталось. Вот что значит хозяйка! Иной мужик одной консервной банкой способен так «переклинить» холодильник, что туда больше ничего не поместится. Но для этого тоже нужен талант, женщинам недоступный.

На этом Марья не успокоилась? потому что её продолжала беспокоить дальнейшая судьба продуктов. Не в смысле того что они испортятся, или же кто–то, воспользовавшись временной беспомощностью Ивана? нагло или тайком их бесстыдно слопает. Об этом Марья не думала, да и вряд ли  наш`лся бы желающий добровольно и надолго поселиться в реанимации.

Она вдруг поняла: Иван очень голоден, не решила, а именно поняла. Далее последовали: предложения, просьбы, уговоры, угрозы направленные на то чтобы Иван поел, голодный ведь. Иван поначалу отказывался, требовал самогонки без которой, по его словам, любая еда ни что иное, как сплошной яд.

Марья, как и любая другая женщина, обладающая неисчерпаемыми запасами хитрости и коварства, будучи уверенной что мужик, он вообще сродни ребенку, а больной мужик, так почти что сумасшедший, один в один, и спорить с ним бесполезно, решила проблему просто.

Выставив на стол привезенную снедь Марья пригласила соседей по палате перекусить, сказав что всё свежее, домашнее и никакое там не сублимированное. Травматологические собраться, в отличие от Ивана, тут же поддались на уговоры и с удовольствием принялись за внеплановый обед. А Ивану, дабы не выглядеть отщепенцем в коллективе, ничего не оставалось делать как присоединиться. Всё–таки коллектив – мощная штука.

На самом деле Ивану было совсем не до еды, всё–таки, можно сказать, только что всего переломали, какой тут аппетит. Но Иван не был бы самим собой, если бы и здесь, в силу своей паразитской натуры, не отчебучил чего–нибудь.

Он заявил, что есть будет, но только вместе с Марьей, потому как подозревает: еда вся  специально отравлена, а соседей по палате ей не жалко. Скажи он это Марье при других обстоятельствах, то, да что там последствия, последствия как раз представить не сложно. Гораздо сложнее было бы представить себе картину целиком, во всех красках, тут далеко не у всякого хватит  фантазии.

Так что пришлось Марье Ивана кормить и самой поесть. Она–то как раз и была голодна, просто забыла об этом, а Иван видимо помнил или догадывался. Поев, он попросил компота. Компота не было и Марья, сбегав в больничный ларёк, принесла ему несколько коробок сока, которым и напоила этого вредного и капризного паразита. Так что принцип, отдаленно напоминающий не всегда срабатывающее, но часто применяемое: «за маму, за папу» сработал.

Ивану на самом деле не хотелось есть, не до того ему сейчас было. А капризничал он, и то слегка, потому что ему было очень приятно то, как Марья о нём заботится.

А Марья, хлопоча и пытаясь накормить Ивана, можно сказать, совсем успокоилась. Успокоилась не потому, что руки заняты, а голова им помогает и ни о чём другом думать не может, а потому что все эти хлопоты были ни чем иным как присущей почти каждой женщине потребности в заботе о своем мужчине, пусть в мелочах, но всё равно заботе.

Вот оно как бывает: вроде бы и живут рядом, а заботится друг о друге только в больнице получается. Не проще ли этим каждый день заниматься, дома и без гипса?

***

Рассказ Марьи был подобен детским кубикам с картинками разбросанным на столе. Для того, чтобы получилось целое их надо было собрать до кучи, каждый развернуть нужной стороной и сложить вместе. Тогда и получилась бы более–менее понятная картина произошедшего. Так что, по ходу рассказа дяде Саше пришлось «играть в кубики», чтобы понять, что же произошло с Иваном?

В больнице Марья уже совсем было успокоилась: Иван, хоть и загипсованный, был вот он, перед глазами, никуда пропадать или же попадать опять куда–либо не собирался, и это успокаивало. Но пришло время уходить. Марью, можно сказать, просто выгнали сказав, что начинаются процедуры и вообще, для посещений существуют определенные часы. Так что сейчас здесь находится нельзя, а завтра, в положенное время, пусть приезжает и любуется на своего Ивана сколько захочет, никто ей слова поперёк не скажет.

Ничего не поделаешь, Марья, переписав на листок бумаги всё что необходимо из лекарств, отправилась сначала всё это покупать, а потом уже домой.

И вот тут–то всё началось по новой. Когда Иван был, так сказать, в зоне видимости и досягаемости, всё было почти нормально. Неизвестность отступила, вместе с ней отступили паника и переживания за здоровье Ивана.

Но стоило Марье выйти из больницы, как всё вернулось. В голове опять закружилась карусель опасений  и чёрных мыслей. И если на улице, и в маршрутке она держала себя в руках, может быть просто–напросто не могла определить на кого конкретно вывалить свои переживания по поводу случившегося и отругать за всё, то придя к дяде Саше, жертва была определена и разумеется, это был дядя Саша. Хоть и ненамеренно, но дядя Саша был определён на роль громоотвода, потому что они приятели с Иваном, потому что самогонку пьют вместе и потому что тоже неженатый, а значит одного поля ягода.

Но дядя Саша оказался хитрее и приведя Марью в чувство её же самогонкой тем самым отвёл от себя весь этот эмоциональный ураган, который оставив после себя в виде последствий хоть и бестолковый, но всё-таки рассказ о произошедшем, улетел неизвестно куда.

***

– Ну и что ревёшь? – выслушав рассказ Марьи спросил дядя Саша. – Самое главное, живой. А кости, кости срастутся, лучше новых будут.
– Правда? – Марья смотрела на дядю Сашу так как будто именно он только что вышел из операционной и устало произнес: «Будет жить».
– Конечно правда. – подтвердил дядя Саша. – А вообще–то, Марья, давно пора вам пожениться. Получается, всю деревню смешите, а сами мучаетесь.
– Так он же, паразит, замуж–то не зовёт, а мне навязываться вроде бы как и неудобно, я же женщина.
– Дура ты, а не женщина.
– Почему это я дура? – обсуждаемая и по всей видимости столь злободневная для Марьи тема окончательно вернула её из мира истерик и слез в мир наш, грешный.
– Потому что понять не можешь, – продолжал дядя Саша. – Иван боится, что ты ему откажешь вот и довольствуется тем, что есть.
– Я?! Откажу?! – Марья аж привстала от услышанного. – Во паразит что удумал! Да я согласная, пусть хоть намекнет!
– Похоже он и намекнуть боится, так что Марья бери дело в свои руки, иначе есть шанс, что уведут мужика, уведут.

Наверняка Марья уже думала, и думала не раз, что в один прекрасный день (какой же он к чертям прекрасный?!), какая–нибудь стерва, что понаглее, уведёт Ивана и останется Марья опять одна. Она–то и самогонку гнала для него, а вовсе не на продажу, денег ей и без самогонки хватало.

Вот ведь какова женская логика! Не сказать что она странная, странной логика не бывает. Странным бывает сумасшествие, потому как логике непонятное. Здесь же всё дело в изобретательности.

Для того, чтобы не отпускать от себя Ивана Марья гнала для него самогонку, но как и любая другая женщина была противницей того, чтобы её мужик пил.

Конечно же, состояние чтобы не пил вообще, в мужеской природе явление редкое и труднодостижимое. Наш мужик не пьёт разве что из–за какой–нибудь болезни, а если не пьёт сам, добровольно, то это даже не то чтобы редкость, такого просто не бывает, потому что не должно быть такого.

Вот и приходится женщине «тащить этот крест» с тем, чтобы её мужик, если уж и пил, то пил бы разумно и в меру, а не вёдрами и каждый день. Стоит сказать, что очень даже многим женщинам это удается, и не при помощи скандалов, скандалы это как раз рецепт для тех кто дуры набитые.

Настоящая женщина, а настоящая женщина дурой быть не может сделает так, что мужик её будет пить в меру, но будет  уверен, он это делает так по собственной воле, а не по хотению жены. Стоит сказать, рецепт этого у каждой женщины свой, иногда прямо противоположный другому рецепту.

Так и Марья, держа посредством самогонки Ивана подле себя и никуда не отпуская, умудрялась делать так, чтобы Иван, не говоря уж о том чтобы превратился в алкоголика, а вообще, пил  очень и очень умеренно. И, о чудо, у неё это получалось! А вы про каких–то там скачущих лошадей и про какие–то горящие избы говорите, это всё мелочи, раз плюнуть.
 
Но получалось, их отношения как бы застыли на одном месте. Время от времени что Марье, что Ивану, кто желая дать добрый совет, а кто и с издевкой, говорили, мол, жениться вам надо и не мучиться. Но Иван на эту тему разговоров не заводил и Марья тоже не решалась, вот  так и жили.

Не сказать чтобы Марья не видела, Иван к ней неравнодушен, но то,что Иван просто боясь отказа не решался сделать Марье предложение было для неё откровением.

***
 
Услышав это от дяди Саши Марья вдруг поняла: надо всё делать самой. Вот так вот, вперемешку, расположились карты и звезды: он хочет, но боится, могут увести, да ещё и в больницу попал, паразит. Всё это для Марьи сложилось в только ей понятную картину и она решила действовать, а то и вправду, чего доброго, уведут, этого Марья боялась больше всего.

– Ну паразит, пусть только на ноги встанет, – видимо Марья отбросила все условности и прочую ерунду и была готова, как в том анекдоте, пожать льву лапу. – я ему устрою!
– Ну, ты сильно–то не устраивай, – усмехнулся дядя Саша. – а то он опять в больницу угодит.
– Да это я так. – Марья испугалась слова больница, – Люблю я  его Саш, ой как люблю.
– Вот и спасай свою любовь, тем более что сам он спасаться боится. – дядя Саша начал подозревать, что в нём погиб великий сводник. – Если твое, то должно дома находиться, под присмотром, а не шляться где попало. Согласна со мной?
– Согласна, Саш,  ой как согласна.

О своём, не проявившем себя таланте сводника, дядя Саша подумал потому что сам находился приблизительно в такой же ситуации, ну разве что в больнице переломанный не лежал.

«Интересно, а что бы сделала Ольга, если бы я попал в больницу? – подумал дядя Саша».

Ситуация у дяди Саши была не приблизительно такая, а ещё хуже. Никакой помощи со стороны он не хотел, предпочитал всё сделать сам, но то что Ольга жила в Лесу, а он в деревне, казалось ему проблемой проблем, и что с этим делать он пока не знал.

Марья окончательно успокоилась, теперь она знала что ей надлежит делать, а как, она об этом не задумывалась, мол, ситуация подскажет как. И как будто прочитав мыли дяди Саши, а может быть решив отблагодарить его той же монетой, спросила:

– А сам–то что? Сколько можно одному–то?
– Да старый я уже, помирать скоро… – попытался отшутиться дядя Саша.
– Старый он. – продолжала Марья. – Чепуху не городи. У меня в городе есть знакомая, у неё сестра есть, очень хорошая женщина, тоже одинокая.

И Марья принялась рассказывать о сестре знакомой да в таких красках и подробностях, будто они прожили вместе много лет. Вот она, женская благодарность, сама утвердилась в своих надеждах и желаниях, значит и поддержавшего её надо туда же затащить, ну и дела.

– Марья, ты особо–то не того. – запротестовал дядя Саша. – Я сам как–нибудь справлюсь, если приспичит.
– А что, приспичило?
– Ты за кого замуж собралась, за Ивана или за меня?
– Ладно, не буду. – примирительно сказала Марья. – Не поймёшь вас, мужиков.

Вдруг она засобиралась домой, наверное вспомнила что Иван лежит там весь больной и, несмотря на забитый холодильник, конечно же голодный. И ухода, и пригляда за ним нет никакого. Поэтому надо сегодня приготовить ему поесть домашнего, в больницах отравой кормят, а завтра ехать: кормить, ухаживать, и чтоб на глазах был, паразит. Вот только интересно, больничный холодильник выдержит второй визит Марьи?

– Ты к Ивану завтра поедешь? – спросил дядя Саша.
– Конечно поеду. – Марья была удивлена вопросу, словно дядя Саша спросил её: «Ты чем дышишь, кислородом, или угарным газом?» – За ним же сейчас как за малым дитём надо…
– Тоже верно. – согласился дядя Саша. – Ты бритву ему отвези, ну и привет передавай. Скажи чтобы выписывался поскорее, здесь мы его быстро на ноги поставим.
– Говорит дней десять продержат.
– Ну, это недолго. И не заметишь как опять самогонку требовать начнет.
– Он уже требует. – улыбнулась Марья. – Я ему покажу самогонку. Я ему такую самогонку покажу!
– Хорош воевать, а то я тебе сам сейчас самогонку покажу. – прикрикнул на Марью дядя Саша. – И попробовать дам.
– Да ну тебя. Ладно, пойду.
– Иди, иди. Завтра расскажешь как он там.