Как я был военным - 5. Дедовщина или Интернационал

Как я был военным ч-5. Дедовщина или Интернационал.

Начну с длинной цитаты из романа А.Куприна «Юнкера».
«В Александровском училище нет даже и следов того, что в других военных школах, особенно в привилегированных, называется «цуканьем» и состоит в грубом, деспотическом и часто даже унизительном обращении старшего курса с младшим: дурацкий обычай, собезъяненный когда-то, давным-давно, у немецких и дерптских студентов, с их буршами и фуксами, и обратившееся на русской чернозёмной почве в тупое, злобное, бесцельное издевательство».
Это отрывок из главы «Фараон», такой кличкой именовали первокурсников военных училищ в начале ХХ века, даже уже прошедших кадетские школы.
   
            Накануне моего призыва в армию поступил в войска так называемый «Сотый приказ» по противоборству неуставным отношениям в советской армии. Это был не первый документ на данную тему. Упор в нём делался на постоянном контроле личного состава, то есть на постоянном присутствии офицеров рядом с солдатами вплоть до сопровождения всех выходов солдат в город – в увольнения (чрезвычайно тогда уже редкие у нас).
Я дважды выводил такие «группы» поощрённых в Мурманск. Дополнительно в варианте наших ПВО и все выезды автомобилей предписывалось осуществлять только в сопровождении «старшего по машине» в звании от прапорщика и выше. Ладно, когда автобус с детьми-школьниками отправлять надо, тут без возражений, контроль не лишний при выезде из городка. Но это же ежедневный процесс поездок: хлебовозка-продуктовая, хозяйственные нужды, стройматериалы, асфальт, песок и т.д.
По этому поводу на наших вечерних совещаниях не раз случались «внепарламентские» дебаты.
Как выражался комбат первой батареи: «Не надо солдату в ж… заглядывать! А тем более подтирать!». Капитан Захаренко, как и мой комбат, прошёл службу от срочника, поэтому внутренний мир казармы представлял хорошо. Обоим комбатам это требование постоянно-неотлучного контроля было не по душе. В их представлении этим должны заниматься младшие командиры – сержанты. А вот уж умение назначать на эти должности соответствующие кандидатуры, а главное готовить их – это уж искусство офицеров. То, что начинало происходить с обереганием солдат от любых невзгод, для них выглядело уже «сюсюканием» как с младенцами. Но командование сверху требовало только усиливать меры повсеместного контроля.
       Так предписывалось «сотым приказом» бороться и с чисто формальными проявлениями неуставных отношений.  Вводился полный запрет на изготовление дембельских альбомов и ношение внешних «прибамбасов», как-то: галунов, нашивок, ремней, кокард и прочей блескучей мишуры, которой некоторые «дембеля» безвкусно обвешивались, да и обвешиваются до сих пор, как я гляжу в интернете.
      Ставилась задача не допускать никаких традиционных обрядов «посвящений» как-то переходов «духа» в «карася», в «черпака» и так далее. В разных местах это могло называться по-своему, но смысл оставался одним – отмечать особым способом каждый этап службы, исходя из Приказов Министра Обороны об очередных датах демобилизации и призыва на срочную службу.
    Вообще с обрядностью бороться было почти бесполезно и бессмысленно, потому что ведь и офицеры сами все рубежи своих повышений, присвоений званий, перемещений и прочих служебных отличий очень ревностно отслеживали. Именно – ревностно, чтобы не позже, чем у других пришло очередное звание. И звёздочки, конечно, празднично и торжественно обмывались, а сколько до «дембеля» тоже отсчитывали. Возможно, правильнее было бы замполитам взять не под запрет, а в свои руки этот процесс солдатских «переходов» из одного статуса в другой и организовать это вполне легально и празднично для солдата, как действительно очередной пройденный этап в становлении воина. А уж альбомы дембельские просто следовало бы поощрять, содействовать в их наполнении, лишь содержание таковых отстраивать идеологически. Но это трудоёмко, запрещать – проще. Хотя толку от таких запретов было не много.
    Солдаты какие только чудеса смекалки и рукоделия не проявляли при изготовлении этих самых дорогих для них вещей. Больше всего меня поразило, что тогда модным стало у наших солдат уходить на дембель с дипломатом. Кто мог – покупал, но многие эти дипломатики мастерили сами. Делали каркасы, обтягивали их «кожей», где-то добывали и закупали петли, уголочки, замочки, ручку. Потом шло наполнение этих дипломатов: фотоальбом – часто тоже рукодельный. Приобретались обязательные вещи, среди которых непременно: зажигалка, пачка дорогих сигарет, плавки, ну, и тельняшка, хотя мы и не моряки, и не ВДВ. Сложно было это всё сделать, добыть, купить, спрятать, да ещё и сохранить до самого дембеля. В казарме практически невозможно, тумбочки «шмонались» регулярно. У каптёра спрятать? – только для избранных. Ну, «секретчик» ещё мог бы себе позволить временный загашник организовать в закрытом пространстве. Кто не в курсе, секретчик – это такой библиотекарь при начальнике штаба, который выдаёт командному составу через окошечко разную служебную литературу под грифами секретности. Весьма «блатная» должность в армии – особистская. Это такой экскурс, потому что мне довелось участвовать в сверке документов «секретки» в управлении полка, заведовал которой прапорщик Коля Ламов. И заняло это почти целую неделю, и дало мне очень многих интересных сюжетов на данную тему – дедовщины. Сама сверка не предусматривала процесса прочтения, надо было просто сверять номера документов по перечню да наличие всех страниц в них, но я и читал кое-что. Любопытно ведь. Особенно приказы по разного рода ЧП в войсках. И это чтение меня особо убедило, что бесконтрольные войска – это потенциально места зарождения многих преступлений. Не скажу, что этих преступлений оказалось особенно много или  что от них – волосы дыбом. Нет, разного рода чикатилы – всё же вполне гражданские лица, но вот пьянство, дебош, насилие до увечий и смертоубийства, самоубийства, разврат – всё это происходило там, где отсутствовал контроль. То, что это в основном случалось в войсках «второго сорта», типа стройбата, тоже – правда. Ну и разного рода откомандированные военнослужащие, вплоть до офицеров – тоже часто попадали «в группу риска».  Сам я, кстати, с бойцами выезжал в командировки дважды и получил урок, что глаз от них отводить нельзя, но про это – чуть позже. 
   Так вот, где же спрятать солдату свой дембельский набор? Зачастую с этими драгоценностями приходил он к своему взводному. Да, грешен, хранил и я какую-то часть дембельских аксессуаров. И не только. Солдатам приходили из дома не только письма, но и посылки. Первогодки часто опасались, что их посылки до них просто не дойдут, вернее, дойти – дойдут, но только по содержанию лишь с тем, что оставят «старослужащие» сослуживцы. Причём, это происходило без какой-либо уголовщины: у солдата почти вежливо попросят, а он разве откажет своему старшему товарищу, наставнику и командиру? Нет, конечно. Поэтому ещё и такое было – посылки шли на мой адрес. А я уже заранее был извещён, что банка хлебного самогона в ящике из Беларуси или палочка домашней колбаски (на пробу) – предназначены мне. Остальное солдат частями забирал по необходимости (вещи), нёс в казарму гостинцы или поедал на ходу что-нибудь сладкое, домашнее. Доппаёк из дома можно было употребить и в солдатской чайной при клубе. Столовская пища быстро приедалась солдатам.
   Раз уж речь зашла про посылку из Беларуси, пора переходить к нашему Интернационалу. Комплектование подразделений было организовано у нас, как мне кажется, с точки зрения баланса национального верно: то есть без перекосов по штату в сторону преобладания какой-либо нации, народности или землячества. Набирали со всех концов страны понемногу. Ещё на первых сборах в ракетном дивизионе под Барнаулом, где принимали мы воинскую присягу в студенчестве, подошёл к нам один «служивый» – русский парень, и сказал заповедно-выстраданное: «Станете офицерами – давите чёрных». Вот там, в кадрированном подразделении, возник перекос в сторону одной, скажем так, не славянской нации. И в таких случаях даже старшим командирам и офицерам – нелегко наводить служебный порядок. Эти ребята неизменно быстро сплачиваются, в отличие как раз от русских. Подобные диаспоры быстро «борзеют», превращаются в анклавы и стремятся установить свой собственный порядок. То, что русские не склонны к национальному сплочению, даже к созданию землячеств – это уже какой-то исторический «тренд», он очень мешает представителям великороссов. И даже, сдаётся мне, навязано это нам уже идеологически с разными, возможно, и праведными целями – давно. Представителей других народов это иногда не только удивляет, но и шокирует.
     Уже из моего опыта работы советским специалистом в Сирии. Там один переводчик со стороны Заказчика по опыту своего проживания в Ленинграде, (а у нас в стране учились тысячи сирийцев) – рассказывал, как на его глазах избивали на автобусной остановке русского парня какие-то кавказцы, а никто не заступался. То есть рядом стояли явно свои – русские, но им происходящее было почти безразлично. Араб просто не понимал, как такое возможно? Вашего же бьют, а вы трусите или что?! Не принимал он этого в нас, а ведь что-то такое есть, есть.  Они-то вступятся, зарежут даже, сядут, но своего не сдадут. А мы смотрим и думаем – а свой ли он вообще? А кто нам собственно – свой? И не чувствуем этой своей национальной принадлежности. Она в нас рассеяна, размыта – это проблема для русских. Возможно, слишком уж мы расширились, как вселенная, по чужим землям. И земли эти стали вроде бы нашими, но мы на них слегка подрастворились, подрастеряли исконные связи и корни. Даже язык свой и письменность старославянскую дали подменить, упростить, «улучшить?». Нахватали отовсюду всего иноязычного через край, да и кровь сильно разбавили. Вот теперь и спрашиваем сами себя порой, а кто тут – русский? 
   Я не отвлёкся. Подобные мысли приходили часто в армии. Нет, в нашей части русских парней не притесняли, но мини-землячества всех прочих народностей, знаю, возникали даже при минимуме возможностей. Думаю, в наибольшей степени это в дивизионе №5 тогда относилось к прибалтам, да ещё к армянам. Причём, прибалты вне зависимости от принадлежности к конкретной республике, хотя и не создавали свою коалицию, (до «Саюдиса» они ещё не доросли), но некое европейское снисхождение читалось в их глазах по отношению к прочим. А вот армяне стремились собраться вместе, в нашем случае, вокруг котла в столовой – поворятами.
   Среднеазиаты и прочие народности такой объединительной тенденции в дивизионе не проявляли. Именно, из-за незначительной их численности. Всех понемногу. У меня во взводе были представители более десятка национальностей: белоруссов – четверо, узбеков – трое, по двое – армян, латышей, украинцев, молдаван, таджиков; по одному – грузин, киргиз, литовец, туркмен, эстонец. Даже представители редких народов – карел и уйгур, были. Русских было больше. Кроме призванных из РСФСР, служили русские парни с Украины, из Узбекистана, из Киргизии.
   Среднеазиаты были вполне надёжными бойцами. Начинали они всегда сложно, с русским языком у большинства был сильный напряг. Многого они действительно не понимали, быстро и уверенно усваивали только мат. А уж если поговорку скажешь или пословицу, то вообще – ступор. Я как-то поначалу говорил что-нибудь этакое: «Ну-ка, Джумраев, лопату хватай, мухой на третью ПУ – лети!». Он стоит, ресницами хлопает, кроме лопаты ничего не понял. И правильно, как ему понять, о чём я сказал, что приказал? Приходилось подстраиваться под них, но и они старались! Они не сачковали и не отлынивали. Ведь этому бойцу предстояло узнать кроме лопаты  названия основных частей ракеты, пусковой установки, карабина и т.д. И не просто назвать предмет, а научиться всем этим работать, пользоваться, владеть. Для многих выходцев их кишлаков служба была открытием иного мира, знакомством с настоящей техникой, с боевым оружием. Они знали, что дома армейский статус поднимет их реальный «имидж» хоть немного наверх, откроет какие-то перспективы. Вообще, большинство солдат впервые выезжали так далеко из родных сёл, кишлаков, аулов и хуторов именно в армию. Многие даже не ездили на поездах до этого. С другой стороны, только у меня во взводе четверо отслужили, уже имея законченное высшее образование. Так что какой-то единой картины по личному составу дать невозможно: абсолютно разные личности по национальности, образованности, общей культуре и темпераменту были сведены в общий армейский коллектив. Но была у всех нас и общность – целая страна, СССР.
   Вот рядовой Азимов. Невысокий, да и не очень крепкий узбек. К моменту, когда прибыл новый командир дивизиона, он отслужил меньше полугода. Идёт строевой смотр. Стоит Азимов самым последним – левофланговым. Командир останавливается перед ним. «Как служба, боец?». 
  «Зае…сь, товарищ командир!» – докладывает чётко и почти радостно Азимов. На полном серьёзе. Он усвоил по службе это слово как истинно уставной язык. Командир слегка изумлён таким ответом, но понимает, служба действительно осваивается: «Хорошо. Но с твоим начальником я поговорю отдельно».
    А что говорить-то? Язык службы зачастую таков, что очень далёк от уставного обращения на вы. Бойцы, конечно, злословили избыточно. Мне поначалу просто уши резало бесконечными  «зае..ли!» (во множественном числе) вместо «Есть!». Этим не первогодки, конечно, грешили, да и чаще – славяне, азиаты значительно реже сквернословили. Но приказы выполняли все. С матами-перематами, но взяли лопаты и пошли снег кидать, а он на Севере бесконечен. Даже в мае метели случались. А потом всё это изобилие осадков резко таяло, и возникали проблемы с водой и подтопленной электрикой, что требовало новых усилий вплоть до откачивания воды из капониров с вызовом спецтехники – пожарной машины. И здесь весь этот интернационал работал слаженно и дружно, а в боевой работе проблем не было вообще. Им нравилось работать с техникой: заряжать и разряжать пусковую установку, обслуживать ракеты и ЗИЛы, возиться с маскировкой – производить пятнистую окраску. А ведь они ещё строили командный пункт, асфальтировали подъездные дороги, и в караул мои бойцы ходили все безотказно  и без происшествий. Хотя курьёз всё-таки случился однажды. Обычного порядка курьёз.
    Прибыл новый командир полка для ознакомления с дивизионом в сопровождении бывшего командира. Наша стартовая батарея заступила накануне в караул, я лично готовил наряд, комбата не было. Да ещё и я сам – в наряде, дежурным по дивизиону. О прибытии гостей узнал от дежурных на КПП при въезде в городок. Оттуда позвонили: проехала машина такая-то, с теми-то. Я соответственно доложил по телефону командиру дивизиона. Но оба высоких начальника отправились сразу на позицию без сопровождения и даже в казарму нашу не заглянули. Газик свой оставили у крыльца и двинулись пешком наверх сопки, к пусковым. А на вверенном ему посту стоял наш взводный карел – Полиэктов, тот самый водитель ТЗМ, который «въехал» в начале нашей с ним армейской службы в полуприцеп с боевой ракетой (смотри часть 3). Уж такой он – везунчик. Ну и мой боец – часовой, их там почти «уложил» вполне по уставу: «Стой! Кто идёт?». И далее всё по порядку без пропусков до самого заветного – «Стрелять буду!». И никаких поблажек! Сами же так научили бойца. Он и начкара вызвал сигналом «Нападение на пост». Ну и бежим мы туда. Начальнику караула с бодрствующей сменой от караулки до поста ближе бежать, а я бегу от казармы, минуту спустя подлетаю. Но комполка (бывший) метров за десять, грозно сверкнув глазами, меня останавливает, тут же отстраняет от дежурства и требует пред очи свои командира дивизиона. Вскоре прибывают и они: дивизионные командир и начальник штаба под полный разнос.
     Долго потом все мы вместе перечитывали устав караульной службы. Но к бойцу придраться так и не смогли. «Высокие лица» напортачили сами – начальника караула с собой не взяли, пароля назвать не могли. Но всё равно, всем нам – прочим командирам и начальникам часового, досталось матюков от обоих «комполков» по полной программе на основании того, что «начальство надо знать в лицо!». Оговорюсь сразу, что подобных неуставных отношений между офицерами в армии насмотрелся с лихвой. Именно в смысле оскорбительных и неуважительных высказываний старших офицеров в адрес нижестоящих в присутствии их подчиненных хоть перед строем, хоть по громкой связи. Это всегда и всем было выслушивать тягостно и неприятно. Осадок оставался надолго.
   
     Вот и была ли у нас дедовщина? Явление «дедовщины», как неотъемлемая часть жизни любого коллектива,  в этом я уверен абсолютно, существовало везде и всюду. Наверное, даже в монастырях инокам приходится начинать путь к Богу не без трудностей смирения гордыни. А в сугубо замкнутой военной среде, где не до сантиментов, где исполнять приказ старшего – прямая обязанность военнослужащего согласно всем Уставам, очень сложно соотнести своё личное с неписанными правилами: «не можешь – научим», «не хочешь – заставим». Это трудная дилемма – добиться чёткого выполнения приказа, то есть отнять «волю» подчиненного, но не придавить в нём ничего личного, не унизить его. Конечно, когда на переднем плане унижающие личность издевательства ради самого унижения и наслаждения этим, то это тот «запредел», когда речь не о воспитании воина, а о проявлении собственной низости. Такие «дикобразы» в армии попадаются, потому что приходят уже готовыми к этому, нет – не из тюрем. Зачем? Обычные школы и детские коллективы тоже рождают подобных монстров, а армия сама по себе их не создаёт. Это уже отклонения личности на генетическом уровне. Даже, наоборот, армия активно борется, иногда и с помощью оружия. Понятно я о чём? В армии всё же есть граница, за которой униженные рано или поздно могут и на курок нажать. И немало казарменных «уркаганов» платили своими жизнями за желание чинить беспредел. Тут уместно вспомнить, что как только с оружием у нас стало свободнее, так подобные проявления «отмщений» начались в школах и прочих замкнутых организациях.
   Более того, я так для себя вынес, что без элементов разумной «дедовщины» армия с призывами, следующими с полугодовым интервалом, могла бы потерять элементы боеготовности. Речь не об унижениях и издевательствах, а о нормальной строгости и жёсткости в отношении к младшим при условии их нежелания нести все тяготы службы. А этих тягот солдату хватает. И вот приходит этакий дурашка в казарму и то ли прикидывается, то ли действительно без мозгов: гадит возле своей кровати (это я не выдумываю), или любой тест, любое собеседование на пригодность к какой-либо специализации кроме кочегара или скотника не выдерживает. Ну, ни бельмеса! Причём, я не про каких-то абреках, не могущих по-русски слов связать, к таким быстро ключ находят, а как раз о тех, у кого с русским всё нормально, а в остальном – бред в башке. И вот вам – сложность процесса воспитания. Один кочегар у нас на командира взвода прилюдно с табуреткой кидался, но потом долго решали, что с ним делать? У нас в городке не было даже гауптвахты. Отправить туда злостного нарушителя дисциплины или откровенного дебошира становилось проблемой, так как надо было его не просто в Мурманск переправить, но и целый ряд условий обеспечить. Иначе – жалоба, разборки вплоть до прокурорской. И при этом любой небольшой синячок на лице бойца, ссадина тщательно рассматривались на предмет происхождения.
    Вот у рядового  нового призыва Лемана что-то засинело под левым глазом. Откуда это? Вызываю в помещение канцелярии, спрашиваю его, потому что, если первым замполит разбираться начнёт – нам же всем хуже. Запнулся – упал. Обычный, стандартный ответ. И Вова Гавриленко как-то ходил с небольшим синячком – наткнулся в темноте на что-то… Такое случалось иногда, но не по причине беспредела в нашей казарме.
Причин для мужских разборок много ведь существует. А «беспредельщики» приходят в казарму извне и с разными отклонениями. Небольшие отклонения можно поправить, если показать, как отстроена система внутри на соподчиненности в зависимости не только от должностей и званий, но и от умений, знаний и да – от сроков службы, потому что навыки и знания приходят постепенно. Но в ряде случаев личности настолько деформированные и неадекватные поступали, что происходили ЧП. У нас в тот период случился побег. Это по-иному – дезертирство. Отправили одного горе-бойца (без году неделя у нас) траву витаминную косить, заготавливать для поросят, которые при столовой на объедках с солдатских столов жили. Собственно он ни на что больше и не годился этот солдатик. Вручили ему вместо карабина литовку для косьбы. Ну, оставили его одного на лужайке до вечера, без старшего – без присмотра, а он и дал дёру. Такое примерно раз в полгода где-нибудь да случалось. Обычно организовывался перехват собственными силами военных. Контролировали дороги, а их немного там. В одной такой облаве довелось участвовать, постоял в засаде на одной объездной дороге с палочкой и с повязкой "ВАИ". Вдвоём были с офицером части, откуда беглец. Тогда было опаснее, сбежавший прихватил штык от карабина Симонова. Обошлось, попался в другом месте. С нашим было проще, благо, он ведь – безоружный, литовка и та на поле осталась. Нашего солдатика-косаря взяли на милицейском посту в Оленегорске. Добрался туда на попутке, да и попался. Вернули в часть. Собственно за ним поехали мы сами, на личном авто – в "Жигулях" старшего лейтенанта Романова, он в качестве водителя, да я с ним, как сопровождающий. На обратном пути ничего толкового от дезертира не добились. Зачем сбежал, с какой целью? – сам не знал. Естественно, нач.ПО организовал служебное расследование, беглеца из дивизиона убрали, никого особо не наказали. Фактов избиения и прочего уголовно-процессуального не выявили. Он сам по себе был абсолютно одичалый. Сегодня такого бы отнесли к аутистам, а тогда был ли такой диагноз? Вряд ли. Призывали военкоматы густо, забирали и дефективных. Всё же не забудем, что наиболее боеспособных парней тогда отправляли в Афганистан. Шла война. И об этом я часто напоминал своим бойцам, когда они начинали ныть, что у них – жизнь тяжёлая. Радуйтесь, что не под душманскими пулями оказались. А ведь поначалу в Афган попадало очень много ребят особенно из среднеазиатских республик. И как раз в эти уже годы стали этот набор ограничивать. Но должен сказать, что были и в других горячих местах наши воины тогда. Сильно об этом не распространялись. Назначили меня как-то летом начальником патруля в Мурманск. Бойцов дали уже там – чужих, проинструктировали. Шагаем по проспекту Ленина, вроде бы всё спокойно, и вдруг в районе морского порта-ж\д вокзала идёт нам навстречу группа бойцов в чёрных мундирах, сапожках и беретах с ярко-красными околышами в виде морских вымпелов с "золотым" якорем. Мать-честна – это ж морская пехота! Издали видно, что ребята все, как на подбор – здоровенные и не трезвые! Ситуация… Сходимся, приветствуем друг друга. Пока всё дружелюбно. Спрашиваю документы, проверяю у первого – в порядке. Почему не трезвые, спрашиваю. Ну, и тут вот ребята выдали «военную тайну». Проверить не мог, пришлось поверить – только что вернулись их дальнего похода. Были в Африке, всю почти обогнули. Почему-то назвали ещё Анголу. Шёпотом почти доложили, что пришлось немного "там" повоевать, а теперь вот, извини, лейтенант, немного расслабились, давно на берег не сходили. Собственно больше ничего этакого не произошло. Вели они себя вполне сдержанно, да и разве я бы смог их задержать со «своим» патрулём? Разошлись, как в море корабли. И даже руки пожали друг другу. И мы им поверили. Сейчас-то легко проверить, что в Африке мы к тому времени уже крепко «встряли» между Сомали и Эфиопией, а в Анголе только-только начиналась война. Знать – точно не знали, но мы тогда и так предполагали, и догадывались, что есть НАШИ во многих местах без лишнего шума. А у нас были свои – более скромные боевые задачи.
   Не вникая особо в политграмоту, скажу так: где была настоящая служба, тренировки, работа с вооружением и техникой, где «через день на ремень» в караул или хотя бы на кухню, или на тумбочку дневальным, там не до того, чтобы ещё над кем-то изгаляться. Если солдат постоянно занят был, как у нас, до полной физической усталости, ему в радость – лечь поспать в чистом и в тишине. Даже не так поесть, как выспаться. Если при этом его спокойный сон (и это архиважно) гарантирует своим присутствием в казарме офицер, то боец проснётся психологически настроенным на нормальную работу, учёбу, службу.

  Приезжали изредка к солдатам гости, чаще всего отец или мать, иногда братья или сёстры. Удивительно, но именно из многодетных узбекских семей чаще всего наведывались отцы. Бойцу комбат давал несколько дней «отпуска», родителя селили в «штабе». Гостинцев, особенно посетители с южных окраин, привозили обычно много – пару солидных чемоданов или сумок в надежде ублажить командиров и сослуживцев.
   Это не были взятки, конечно. Бойцу вся выгода – несколько дней вне казармы побыть, к ночи всё равно надо в общий строй на вечернюю поверку являться. Да и съедалось привозное добро в основном другими. Но за возможность такого общения с отцом или с матерью, за уважение к ним (а с отцами и матерями непременно беседовали командиры и замполит), боец потом становился почти идеальным солдатом. Люди добро помнят и ценят.
   Тот же Азимов, в коллективе – Азя, постепенно стал классным специалистом, даже в местной гарнизонной газете про уже ефрейтора Азимова поместили хвалебную заметку. Так что в его дембельском дипломате оказались не только модные плавки – (вот зачем они ему?), но и несколько экземпляров «Часового Севера» с фотографией бойца в профиль за боевой работой. И Полиэктов дорос-таки до ефрейтора.
 
 Вот мои бойцы, с которыми если бы и не «пошёл в разведку», то знаю, что не продали бы.
Младший сержант Кадыров Хетахун, уйгур, зам. комвзвода, образование высшее, преподаватель физкультуры из Алма-Атинской области.  Твёрдость характера в нём была основательной, и я по началу службы в управлении «войсками» опирался на него.
Сержант Мульскас Витаутас, латыш, зам. комвзвода, «наш человек», но ему чуть не хватало характера для управления «дедами».  Он мог бы стать  лучшим зам. комвзвода за два года моей службы. Во всяком случае, строевую подготовку бойцов мы со вторым взводным – Юрой Вобликовым (он появился осенью 1983г.), доверили ему полностью.
 Был ещё русский сержант – Медведев (из Ташкента). Настоящий сержант и младший командир, специалист, воспитанник комбата.  Ему оставалось полгода службы, вместе с комбатом он уже и готовился на дембель. Мы с ним сходились тяжеловато, я для него был не авторитет, это понятно. Но после его ухода ещё дослуживали два бойца, «медведевские воспитанники» – Кузьмичёв и Крашенинников, русские ребята близкого к богатырскому телосложения, которые как раз могли представлять собой сильную русскую коалицию. Сам Медведев был иногда излишне горяч, прям и упрям. На этом фоне возникали его стычки за лидерство в казарме на уровне первой и второй батареи. Пришлось пару раз разнимать двух сержантов, дело доходило до кулаков. Офицерам часто не видно этой внутренней, скрытой жизни солдатского коллектива, где очень важно сложившиеся авторитеты, в хорошем смысле этого слова, поставить на роль младших командиров. Медведев так и вырос до сержанта, а конфликтность часто возникает с приходом молодых младших сержантов после учебок, со стороны. Им по должности положено командовать, но внутреннего авторитета и опоры недостаёт. Так вот было и с Мульскасом позже.
Ефрейтор Сазонов Валерий, инженер-механик из Горького, старший оператор СУС, кандидат в члены КПСС, отчасти мой наставник на начальном этапе службы ввиду частого «отсутствия» на службе комбата.
Потом ему на смену появился Володя Гавриленко – хороший парень, но уже не того уровня надёжности специалист.
Младший сержант Будчанин Виктор, водитель ТЗМ, белорус из Минской области, образование – среднее. Этакий крепыш, как гриб-боровик, с ног не свалишь. Спокойный и рассудительный.
Рядовой Сапаров Валерий – узбек из Карелии, его называли «батей» даже старшие призывы, уважали за житейскую мудрость, он и по возрасту был старше остальных, ни при каких обстоятельствах не ругался матом, что-то в нём - карельском узбеке, было исконное как от русского старовера.
Рядовой Орунбаев Абдиметалип из Киргизии, водитель ТЗМ. Это он обучал меня вождению прямо на позиции. Помню вместе с ним зимой грелись в машине и по радио (в «Зилке» работало!) впервые услышали «Миллион алых роз» Аллы Пугачёвой. Снег, мороз – и миллион алых роз! Хорошо запомнилось этаким диссонансом.
Ещё, пожалуй, рядовой Сокол Виктор, украинец из Черкасской области, этот уже из поздних моих призывов.
Такой вот Интернационал.
   Были надёжные, нормальные ребята ещё? Конечно, но уже – не мои, из других взводов и отделений. Помню почти всех своих, потому что, как и полагалось командиру, беседовал с подчиненными, расспрашивал, откуда они родом, даже всех родственников по именам и адресам записывал. Записи и сейчас передо мною. Вот они ещё мои бойцы: Абесадзе, Абраматов, Вахидов, Дубина, Иманавичюс, Кокарча, Ниёзов, Темченко, Толенс, Тошбаев, Удовкин, Черношей... – даже простой перечень фамилий позволяет оценить, каков он – Интернационал!  Хотя фамилия может и «подвести»:  вот – рядовой Казаков, чем же – не русский? Оказалось – туркмен, Эгемберды Клычевич.
И там целый сюжет, почему такая фамилия оказалась – мамина. Но это его – семейная история.
   
   Так уж с самого начала повелось, что я много и легально фотографировал в дивизионе всё подряд. Началось с фотоконтроля боевой работы по имитаторам целей во время тренировок операторов. Эту съёмку для отчётности перед вышестоящим штабом почти сразу возложили на меня, как только узнали, что я не только дружу с фотоаппаратом, но могу и слегка подправить снимок. Некий «фотошоп» существовал и тогда, а для правильной отчётности это приходилось применять изредка. Не подумайте, что наши плохо владели боевым искусством, полигонные стрельбы, да и опыт войн говорит сам за себя, но аппаратура иногда ставила сверхзадачи. Потом пошло фотографирование на разные доски и стенды: то для замполита в Ленинскую комнату, то для старшины фиксировал личный состав. Снимал для фотоконкурсов на уровне корпуса ПВО, проводились и такие. Ну и просто так фотографировал, начиная от пейзажей до торжественных собраний и маршей. Был у меня в личном хозяйстве хороший зеркальный «Зенит» плюс автономный переносной блок питания для фотовспышки. А ночная съёмка в Заполярье – это же полгода непрерывной работы, и мой блок с элементами питания к вспышке позволял очень редкие кадры сделать на натуре. Ну а уж что «снято», то помнится лучше. Фотографиями делился, в том числе и с подчиненными, конечно. Так что в «дембельские альбомы» очень многих бойцов попали фотографии моей работы, чем я горд до сих пор.

P.S.
от тогда – старшего лейтенанта Романова:
"Привет, Василий. Сапарова и Азимова помню хорошо. Азимов при заряжании на полигоне сознание потерял в противогазе и ОЗК, когда на заряжании с немцами соревновались, но все равно перекрыли норматив и выиграли..."