Возле

Через открытую дверь вливался дождевой дух, он нисколько не освежал, наоборот, дышать становилось тяжело, в груди возникало ощущение, что туда натолкали сырой земли. Вересов стоял, держась за балконную дверь, и смотрел на улицу. Ливень падал вертикально, капли на лету сливались в струи, струи в потоки. Казалось, наступил самый последний день.
Вересов протер глаза, пытаясь рассмотреть что-нибудь, но не смог увидеть даже деревьев, растущих в нескольких метрах от балкона. Переступив через порог, он поглядел вниз на тротуар, по которому неслась вода. Вдалеке грохнуло, эхо покатилось громадным шаром. Людей не было, не было никаких других звуков, только дождь. Все пропало.
Вересов вернулся в комнату, остановился возле кровати, где лежало скомканное, пропитанное потом белье. Взял с тумбочки сигареты и, сев на край матраца, стал курить. Дым, смешиваясь с влажным воздухом, начинал вонять плесенью. Вересов, назло, затягивался в полную грудь, закрывал глаза, почесывал голову, тер лоб тыльной стороной кисти и старался унять дрожь, поселившуюся в животе.
Вчера произошло то, что он помнил весьма смутно, и не потому, что был пьян — он вообще не пил уже семь лет, ни капли; нечто, о чем Вересов не хотел думать, потому что это вызывало прилив отвращения к его душе.
Докурив, Вересов покрутил окурок в пепельнице, встал и пошел на кухню выпить воды. Минералка оказалась мерзкой, он осилил только полстакана, остальное вылил в раковину. Вернулся в комнату, нашел смартфон, набрал номер жены, но она не ответила. После трех попыток Вересов послал смс, и сообщение ушло в пустоту.
Сидел, слушал шум дождя, и держал свою голову обеими руками, боясь, что из нее выпадет нечто важное.
Позвонил сестре, она ответила лишь с пятой попытки, нарочно заставляя его слушать гудки. Лена сказала:
— Зачем звонишь?
— Ты спала? Я разбудил?
— Сейчас одиннадцать утра, воскресенье.
— Да. — Он смотрел на циферблат настенных часов и ничего не понимал. — Да. Слушай, Нина ушла.
— Знаю.
— А где она?
Лена долго молчала.
— Ты сделал вчера кое-что плохое. Помнишь?
— Почти ничего. Где она?
— Ей пришлось бежать из дома в полночь. Соображаешь, да?
— Что я сделал?
— Мы обошлись без скорой, — сказала Лена после долгого молчания. Вересов тупо смотрел на экран выключенного телевизора, в сером прямоугольнике отражался его силуэт.
— Я…
— Она не вернется.
— Что?
— Нина не вернется домой. Усвой эту мысль.
— Я… что я сделал?
— Ты не помнишь? Серьезно?
— Серьезно.
— Нина приехала вся в крови. Кем ты стал?
— Кем? Что? Не знаю.
— Она сказала, ты вернулся домой как чужой человек. Как подмененный. — Лена молчала. Вересов ждал. — Это был не ты. Да?
— Не знаю. Лена, я не понимаю.
— Слушай меня. Она говорит, ты был не ты, а как будто другой человек!
Вересов вспоминал, как вернулся домой — позже обычного. Он делал все как всегда, мечтая только об одном, лечь спать. На нем словно лежал громадный груз, откуда взявшийся, совершенно непонятно; наверное, кто-то подшутил над ним по пути домой, сделал что-то, пока он смотрел в другую сторону, смошенничал.
Вересову такое объяснение казалось почти верным. Если кто-то крадет бумажники, то другие могут, наоборот, добавлять незнакомцу ношу.
— Ты мой брат? — спросила Лена.
— Я твой брат, — ответил он, облизывая сухие губы.
— Нина сказала, ты ничего этого не делал раньше.
Вересов кивал. Над крышей дома ударил гром.
— Почему ты это сделал?
— Не знаю.
— Ты хоть что-нибудь помнишь?
Вересов не находил нужных воспоминаний, на месте его головы крутилась черная воронка, где исчезало все.
— Мне надо поговорить с Ниной.
— Она не будет с тобой говорить, никогда больше не будет, запомни. — Он знал эту категоричную манеру Лены в состоянии ярости, манеру строгой учительницы. Слушая ее, Вересов чувствовал, как холод охватывает его и по спине бегут мурашки, по спине, а потом по рукам, где волоски поднимаются дыбом. — Это конец.
— Почему?
— Ты совсем отупел?
— Наверное.
— Она чуть не умерла. Почему ты стал другим?
— Не знаю. Если она так говорит, я ей верю…
— Веришь. Ладно, уже что-то. Знаешь, тебе надо бы провериться у специалиста.
— Да.
— Что «да»?
— Проверюсь. Мне надо поговорить с Ниной.
— Нет.
Вересов сунул сигарету в рот и сидел с ней.
— Значит, я это сделал?
— Ты, когда бы кем-то другим.
— Я приеду к тебе, поговорю с Ниной.
— Не приезжай.
— Почему?
— Не прикидывайся. Нас тут нет. Считай, нигде нас нет, не ищи.
Лена отключилась, и Вересов не стал перезванивать. Теперь сестра не захочет слушать его. Оправдания смешны.
С не зажженной сигаретой в губах он прошел по квартире. Свидетельства существования Нины едва были заметны. Очень скоро они исчезнут без следа в сырой духоте.
Вересов вернулся к балкону, чтобы смотреть на ливень и курить. Минут через пять он надел джинсы, чистую футболку, носки, кроссовки, влез в куртку. Даже не подумав захватить зонт, открыл дверь и вышагнул из квартиры на площадку. Он рассчитывал, что встретит за порогом того, о ком говорила Лена, — другого мужчину, однако возле двери никого не нашел; тогда Вересов отправился дальше, мысленно считая ступеньки. Может быть, тот человек ждет у подъезда, и у него есть объяснение ночным событиям.
Вересов выбежал под дождь, остановился, озираясь на неясные очертания мира, ему текло за шиворот, волосы прилипли к голове. Но никого не было и здесь.