Путешествие на аэростате. Мопассан

Утром 8 июля я получил следующую телеграмму: “Погода прекрасная. Мои прогонозы сбываются. Бельгийские границы. Отправка машины и людей в полдень, с обычного места. Начало манёвров – 15.00. Итак, жду вас на заводе в 5 часов. Жови”.
Ровно в 5 я пришёл на газовый завод в Вийет. Можно было подумать, что это – развалины колоссального города циклопов. Длинные тёмные аллеи открываются между тяжёлыми газометрами, одна за другой, похожие на чудовищные колонны неравной высоты, на которых раньше зижделись какие-то ужасные железные сооружения.
Во дворе у входа лежит воздушный шар, огромная галета из жёлтого полотна, распластанная на земле и накрытая сеткой. Это называется “поймать ястреба”; на самом деле, баллон похож на огромную мёртвую рыбу.
200-300 человек сидят или стоят поблизости, или проверяют корзину, прекрасную квадратную корзину для человеческих тел, на боку которой прикреплена табличка из красного дерева с золотыми буквами: “Орля”.
Внезапно люди подходят ближе, так как в баллон через длинную трубку из жёлтого полотна начинает поступать газ, и он раздувается и трепещет, как огромный червь. Но все глаза и умы поражает другая мысль и другой образ: природа питает все существа, пока они не смогут питаться сами. Зверь, который скоро взлетит, начинает подниматься, и усилия капитана Жови, по мере набухания шара, растягивают и устанавливают на место сетку таким образом, чтобы давление было равномерным во всех точках.
Эта операция и сложна, и важна, так как сопротивляемость хлопчатобумажного полотна, из которого сшит аэростат, учитывает растяжение при соединении с полотном сетки, несущей корзину.
Аэростат “Орля”, впрочем, был разработан господином Малле и сконструирован под его началом. Всё было сделано в мастерских господина Жови при активном участии общественности, и нигде больше.
Прибавим, что всё в этом воздушном шаре – с иголочки: начиная лакировкой и заканчивая клапаном, этими самыми существенными составляющими любого аэростата. Благодаря им, полотно не пропускает газ, как борта судна не пропускают воду. Древние лаки на основе льняного масла имели двойной недостаток: они ферментировали и сжигали ткань, которая через некоторое время разрывалась, как бумага.
Клапаны имели недостаток закрываться, едва открывшись, когда повреждалось покрытие, которым их лакировали. Падение господина Лоста в открытое море посреди ночи на прошлой неделе доказывает несовершенство старой системы.
Можно сказать, что новый способ полировки, открытый капитаном Жови, имеет неоценимое значение для воздухоплавания.
В толпе слышатся разговоры, и мужчины с авторитетным видом заявляют, что мы не сможем перелететь даже через укрепления. Подвергаются критике и многие другие части этого аэростата нового типа, который мы испытаем с таким успехом.
Шар всё ещё медленно надувается. Обнаруживаются мелкие прорехи, образовавшиеся при транспортировке, и их, по обычаю, залепливают влажными газетными листами. Эта процедура герметизации тревожит и волнует зрителей.

Пока капитан Жови с помощниками занимаются последними приготовлениями, путешественники идут ужинать в столовую завода – по обычаю. Когда мы выходим после ужина, огромный аэростат качается, словно чудовщный золотой плод, как фантастическая груша, которая всё ещё зреет под последними лучами заходящего солнца.
Но вот привязывают корзину, приносят барометры, сирену, которой мы будем подавать сигналы в темноте, 2 трубы, провизию и прочий материал, который полетит вместе с людьми.
Когда ветер толкает баллон к газометрам, нужно следить за тем, чтобы при взлёте не произошёл несчастный случай.
Но вот капитан Жови зовёт пассажиров.
Первым в корзину забирается лейтенант Малле: он будет следить через воздушную сетку между корзиной и баллоном, как “Орля” летит через ночную мглу, как офицер следит за ходом корабля, стоя на мостике.
Затем поднимается господин Этьенн Беер, затем – господин Поль Бессан, затем господин Патрис Эйрие, затем – я.
Но аэростат становится перегружен и не сможет выдержать долгий перелёт, который мы намерены совершить, поэтому господин Эйрие не без сожаления высаживается.
Господин Жови, стоя на борту, галантно просит дам слегка отойти, так как при взлёте аэростата на их шляпки может попасть песок, а затем командует: “Руби канат!” Ударом ножа он перерезает верёвки, которые привязывают воздушный шар к земле, и “Орля” обретает свободу.
Мы взлетаем за секунду. Ничего не чувствуется вокруг: мы парим, мы поднимаемся, мы летим. Наши друзья внизу кричат и аплодируют, но мы едва слышим их и едва видим. Мы уже так далеко, так высоко! Что? Мы только что покинули всех этих людей внизу? Возможно ли это? Теперь под нами расстилается Париж, тёмное голубоватое пятно, пересечённое улицами, где местами виднеются купола, башни, шпили; затем остаётся только равнина, земля, которую прочерчивают длинные, тонкие, белые дороги среди зелёных полей с нежной сочной травой среди почти чёрных лесов.
Сена похожа на огромную змею, которая недвижно спит, и нельзя различить ни голову, ни хвост; она приходит издалека и уходит вдаль, пересекая Париж, и вся земля похожа на огромную лохань с лугами и лесами, которую на горизонте ограничивает низкая круговая горная цепь. 
Солнце, которое уже не увидишь с земли, появляется перед нами, словно заново взошло, и наш баллон освещается этими лучами; тем, кто смотрят на нас с земли, он должен казаться звездой. Господин Малле беспрестанно бросает папиросную бумагу в пустоту и спокойно говорит: “Мы поднимаемся, мы поднимаемся”, тогда как капитан Жови, сияя от радости, потирает руки и повторяет: “Вот это лак! А? Вот это лак!”
Действительно, можно понять, поднимаемся ли мы или спускаемся, только бросая листок папиросной бумаги. Если он падает как камень, это значит, что шар поднимается, а если взлетает в небо – опускается.
Два барометра показывают примерно 500 метров, и мы с восхищением смотрим на землю, которую покинули, с которой нас больше ничего не связывает и которая похожа на цветную географичскую карту. До нас долетают шумы и звуки, которые мы с удивлением узнаём. Больше всего слышен стук колёс по дорогам, щёлканье хлыста и крики детей, играющих на площадях. Каждый раз, когда мы пролетаем над деревнями, именно детские голоса доходят до нас явственнее всего.
Люди окликают нас, локомотивы свистят, а мы отвечаем сиреной, которая испускает жалобные звуки – настоящий голос фантастического существа, летящего над землёй.

Начинают зажигаться огоньки – цепочки газовых фонарей в городах. Мы движемся на северо-запад, пролетев над маленьким озером Ангьен. Появляется река: Луаза. Мы начинаем спорить о том, где находимся. Тот освещённый город внизу – это Крёй или Понтуаз? Если мы пролетаем над Понтуазом, то увидим слияние Сены и Луазы; а это огромное пламя слева – разве это не домна Монтатэра?
Мы действительно пролетаем Крёй. Зрелище завораживает; на земле наступила ночь, а мы до сих пор освещены, хотя время приближается к 23.00. Теперь мы слышим лёгкие шумы с полей, крики перепелов, мяуканье кошек и лай собак. Определённо, собаки чувствуют аэростат, видят его и бьют тревогу. Их лай разносится по всей равнине, а вой похож на волчий вой на луну. Кажется, что и коровы проснулись, так как слышно мычание; все животные встревожены этим летящим чудовищем.
Запахи почвы тоже поднимаются к нам: пахнет сеном, цветами, влажной землёй, и воздух так сладок и лёгок, какого я ещё никогда не вдыхал с таким счастьем. Меня захлёстывает неизвестное блаженство тела и духа, состоящее из беззаботности, бесконечного отдыха, забвения и равнодушия ко всем новым ощущениям, которые я получаю, летя по воздуху, ничего не чувствуя, когда становится невыносимым всякое движение; здесь царят тишина и покой.
Мы то поднимаемся, то спускаемся. Каждую минуту лейтенант Малле, подвешенный в своём сетчатом коконе, говорит капитану Жови: “Мы опускаемся, сбросьте полпригоршни”. И капитан, который беседует и смеётся с нами, держа мешок с балластом на коленях, вынимает немного песка и бросает его за борт.

Нет ничего забавнее, сложнее и увлекательнее, чем манёвры воздушного шара. Это огромная, свободная, послушная игрушка, которой легко управлять, но она является и рабой ветра, которому мы не можем приказывать.
Щепотка песка, полгазеты, несколько капель воды, кости только что съеденного цыплёнка, выброшенные за борт, заставляют шар резко подниматься.
Когда мы пролетаем над лесом или рекой, нас обдаёт холодным влажным воздухом, и мы опускаемся метров на 200. Над нивами шар летит ровно, а над городами – поднимается.
Земля спит теперь, или, скорее, спят люди на земле, так как животные волнуются по-прежнему. Иногда мы слышим стук поезда или свисток машины. Над обитаемыми местами мы издаём сигнал сиреной, и испуганные крестьяне, должно быть, думают в своих кроватях, что это трубит ангел Судного дня.
Внезапно мы чувствуем резкий запах газа: несомненно, мы столкнулись с тёплым течением, и баллон надувается, теряя свою невидимую кровь через трубку, называемую аппендиксом, которая закрывается сама собой, едва заканчивается расширение.
Мы поднимаемся. Теперь нам осталось только эхо с земли; мы преодолели высоту в 600 м. Показания приборов не различить в темноте, но мы видим, что листочки рисовой бумаги падают, как сухие листья; следовательно, мы взлетаем. Земля уже не видна, нас отделяют от неё лёгкие туманы, и над нашей головой сияют звёзды.

Но вот впереди зарождается серебристый свет, от которого бледнеет небо, и над краем облака появляется луна, словно встав из неизвестных глубин горизонта. Кажется, она взошла снизу, так как мы смотрим на неё сверху, опершись локтями на бортик корзины, как зрители на балконе. Она, сияющая и круглая, высвобождается из облаков и медленно поднимается в небо.
Земли больше нет, она утонула в молочной дымке, похожей на море. Теперь мы остаёмся один на один с луной, и луна похожа на воздушный шар, плывущий перед нами, а наш баллон похож на большую луну, на планету посреди неба, среди звёзд, в бесконечном пространстве. Мы больше не разговариваем, не думаем, не живём; мы летим, восхитительно инертные. Воздух, несущий нас, сделал нас похожими на него: на немых, весёлых, безумных существ, опьянённых этим чудесным полётом и странно бдительых, хотя и неподвижных. Мы больше не чувствуем своего тела, костей, биения сердца, мы стали чем-то невыразимым, птицами, которым даже не надо махать крыльями.
Все воспоминания исчезли из наших душ, все заботы ушли из мыслей, у нас больше нет сожалений, планов, надежд. Мы смотрим, чувствуем, наслаждаемся этим фантастическим вояжем: только мы и луна в небе! Мы – бродячий мир, как наши сёстры-планеты, и этот летящий мир вмещает пятерых мужчин, которые покинули землю и уже почти забыли о ней. Вокруг уже светло как днём, и мы с удивлением смотрим в этот свет, так как нам больше не на что смотреть: есть только мы и серебристые облака под нами.
Барометры показывают 1200 м, 1300, 1400, 1500, и листочки рисовой бумаги продолжают падать.
Капитан Жови утверждает, что луна часто действует на аэростаты таким образом и что путешествие продолжится на высоте.
Мы поднялись до 2000 м, затем – до 2350, и баллон остановился, наконец.
Наша сирена ревёт, и удивительно, что звёзды не отвечают ей.

Теперь мы быстро спускаемся, и господин Малле то и дело кричит: “Сбрасывайте балласт!” Песок и камни, летящие в пустоту, попадают нам в лицо, словно возвращаются вверх – настолько стремительно мы падаем.
Мы видим землю!
Где мы? Мы летим уже более 2-х часов. Минуло полночь, и мы пролетаем над большой сухой равниной с полями, дорогами и домами.
Справа мы видим большой город, другой – слева, дальше. Но внезапно на поверхности земли зажигается и гаснет феерический свет, затем вновь появляется и вновь исчезает. Жови, опьянённый пространством, восклицает: “Посмотрите на этот феномен! Луна в воде! Самое красивое ночное зрелище!”
Дейсвительно, трудно было бы представить себе такое: чудесный свет, исходящий не от огня, а всего лишь отблески, вспыхивающие и мгновенно погасающие.
Над ручьями эти вспышки появляются на каждой излучине, но так как шар летит со скоростью ветра, у нас едва есть время их рассмотреть.
Теперь мы находимся почти над самой землёй, и наш друг Беер восклицает: “Посмотрите-ка! Кто там бежит по полю? Не собака?” Что-то с удивительной скоростью бежит по земле, пересекая канавы, дороги, деревья с такой лёгкостью, что мы не можем понять. Капитан рассмеялся: “Это тень от нашего шара. Чем ниже мы спускаемся, тем больше она становится”.
Я слабо различаю шум кузниц вдали, и, так как мы не перестаём двигаться в направлении Полярной звезды, с которой я часто сверялся, стоя на мостике маленькой яхты в Средиземном море, мы, несомненно, летим в Бельгию.
Наша сирена и 2 трубы звучат без перерыва. Нам отвечают криками остановившийся возница и пьянчужка, гуляющий в ночи. Мы кричим: “Где мы?” Но баллон летит так быстро, что у испуганных людей нет времени нам ответить. Тень от “Орля” размером с детский мяч бежит перед нами по полям, по дорогам, по лугам и лесам. Она бежит на расстоянии полукилометра от нас, и теперь я слышу, перегнувшись через борт, шум ветра в деревьях и над посевами.
Я говорю капитану Жови: “Как свистит!”
Он отвечает: “Нет, это дождь”. Я настаиваю, веря своим ушам, что это свистит ветер, который я так часто слышал в такелаже. Тогда Жови толкает меня под локоть; он боится взволновать весёлых пассажиров, так как знает, что за нами по пятам идёт буря. Один из людей на земле, наконец, понял нас. Он отвечает: “Нор”.
Другой кричит нам то же.
Внезапно перед нами показывается город, сияя огнями. Когда мы подлетаем ближе, под нами виден такой поток огня, что мне кажется, будто нас занесло в сказочную страну, где изготавливают драгоценные камни для великанов.
Кажется, что это кирпичный завод. Вот ещё 1, 2, 3. Материалы плавки  кипят, мерцают, отбрасывают синие, красные, жёлтые, зелёные отблески, словно огромные бриллианты, рубины, изумруды, бирюза, сапфиры, топазы. А рядом большие кузни хрипло дышат, словно это ревёт апокалиптический лев; домны выбрасывют в воздух плюмажи огня, и слышен шум и звон металла, когда стучат огромные молотки.
- Где мы?
Какой-то шутник или перепуганный человек отвечает нам:
- На воздушном шаре.
- Где мы?
- Лилль.
Мы не ошиблись. Уже не видно города, а справа показывается Рубо, затем – поля различных цветов, в зависимости от культур: жёлтые, серые или коричневые. Но облака сгущаются за нами, скрывают луну, тогда как на востоке небо проясняется и становится голубым с красными отблесками. Рассвет. Светает быстро, и мы уже можем различить мелкие детали на земле: поезда, ручьи, коров, коз. И всё это стремительно пролетает внизу, у нас нет времени рассматривать поля и дома – они уже промчались. Поют петухи, но голос уток перекрывает всё, и кажется, что ими полон весь мир – настолько сильно они кричат.
Крестьяне, ранние пташки, поднимают к нам руки и кричат: “Спускайтесь!” Но мы летим дальше, ни поднимаясь, ни опускаясь, перегнувшись через борт и глядя, как под нами течёт мир.
Жови замечает ещё город вдали. Вскоре мы видим его колокольни. Мы спорим. Это Куртрэ? Это Ган?
Мы уже совсем близко и видим, что город окружён водой и пересечён каналами, словно Северная Венеция. Как раз в тот момент, когда мы пролетаем над колокольней так низко, что верёвка, тянущаяся за нашей корзиной, едва не задевает её, фламандский карильон отзванивает 3 часа. Эти звуки легки и быстры, нежны и чисты и словно исходят из-под каменной крыши специально для нас. Это такое милое приветствие дружеской Фландрии! Мы отвечаем сиреной, чей ужасный голос резонирует на улицах.
Это был Брюгге, но едва мы потеряли его из виду, мой сосед Поль Бессан спрашивает: “Вы ничего не видите справа и впереди? Можно подумать, это река”.
Перед нами действительно расстилается блестящая линия в утреннем свете. Да, это похоже на реку, на огромную реку с островами.
 
“Приготовьтесь к приземлению”, - говорит капитан. Он возвращает в корзину господина Малле, который раньше был подвешен в сетке, затем убирает барометры и все твёрдые предметы, которые могут поранить нас от толчка.
Господин Бессан восклицает: “Слева – мачты! Мы над морем”.
Раньше нас скрывали туманы. Теперь всюду расстилается море, тогда как справа от нас Эско, соединяясь с Мёзой, простирает к морю свои широкие устья.
Через пару минут мы должны приземлиться.
Веревка клапана, тщательно убранная в мешочек из белого полотна и лежащая на виду, чтобы никто не задел её случайно, развёрнута теперь, и г-н Малле держит её в руках, пока капитан Жови ищет подходящее место для приземления.
За нами грохочет гром, и ни одна птица не летит за нашим шаром.
- Тяните! - кричит Жови.
Мы пролетаем над каналом. Корзина дрожит и наклоняется. Верёвка задела высокие деревья на берегах реки.
Но мы движемся с такой высокой скоростью, что верёвка не может замедлить наш ход, и со скоростью пули мы подлетаем к ферме, распугивая кур, голубей и уток, рассыпающихся по сторонам, тогда как коровы, кошки и собаки бегут к дому.
У нас осталось всего полмешка балласта. Жови бросает его, и “Орля” легко взлетает над крышей.
“Клапан!” - кричит капитан.
Г-н Малле повисает на верёвке, и мы спускаемся стрелой.
Удар ножа перерезает швартов, удерживающий якорь, и якорь начинает волочиться за нами по свекольному полю.
Вот деревья.
- Внимание! Пригнитесь! Берегите головы!
Мы пролетаем ещё немого, затем – сильный толчок. Якорь вонзился в землю.
- Внимание! Держитесь! Встаньте на цыпочки. Мы приземляемся.
Корзина касается земли. Затем вновь взлетает. Затем падает, подпрыгивает и, наконец, ложится на землю, пока баллон бьётся и хлопает, словно в агонии.

Сбежались крестьяне, но ещё не решались приблизиться. Им потребовалось много времени, чтобы подойти и освободить нас, так как пока аэростат не сдулся, мы не могли выйти.
Затем, вместе с испуганными людьми, которые прыгали, как дикари, все коровы с окрестных пастбищ подошли к нам, окружив воздушный шар странным и смешным рогатым кольцом, глядя большими глазами и со свистом выдыхая через большие ноздри.
С помощью бельгийских крестьян, радушно принявших нас, мы смогли упаковать все материалы и отправить  их на вокзал города Гейст, откуда мы выехали в Париж на поезде в 8.20.
Приземление состоялось в 3 часа 15 минут утром, и сразу вслед за ним полил дождь и разразилась гроза.
Благодаря капитану Жови, о смелости которого мне давно рассказывал собрат по перу, Поль Жинисти, так как они вдвоём и по доброй воле упали в море перед Мантоном, мы смогли за одну ночь увидеть заход солнца, восход луны, рассвет, и перелетели из Парижа в Эско.

(16 июля 1887)

(Переведено 3-5 мая 2020)