Бабушка, расскажи мне о прошлом
Истории села Небесного
1. У бабушки
Прислонившись к стене напротив раскрытой двери старой, просторной кухни, наблюдаю, как бабушка Жива месит тесто из кукурузной муки в облупленной чугунной кастрюле на старой дровяной печи. Бабушке очень подходит ее имя, думаю, может быть, в нем и есть тайна ее неисчерпаемой жизненной энергии. Худенькая, но жилистая, схватывает старым, обгоревшим полотенцем кастрюлю одной рукой, а другой - сжимает ручку большой деревянной ложки. Тихо напевая народную песню, замешивает энергично против часовой стрелки густеющую кукурузную кашу. Тихое ее пение, ритмичное постукивание ложки и следы в виде спирали, которые оставляет ложка в густой смеси, будто завораживают. Чувствую, как каждое последующее движение руки «бабушки», как я ее теперь называю, становится еще одним витком пружины, в которую я превратилась. Освобождает меня от напряжения, порожденного усилием неестественного способа моего существования, который я уже давно воспринимаю нормой. Чувствую, как уменьшается мое сердцебиение, мысли успокаиваются, как вся моя жизнь переключается на гармонический ритм.
-Дитя мое, возьми чайник и долей мне еще немного воды – ни на секунду не могу оставить свой замес, - бабушка прервала мое забытье.
Подхожу к бабушке с другой стороны. Еще одним старым полотенцем хватаю за ручку горячий, полный кипящей воды чайник, и тонкой струей начинаю осторожно лить воду в кастрюлю.
- Бабушка, скажи, сколько нужно воды, - опасаюсь вылить больше, чем нужно.
- Еще немного… Вот так… Столько хватит, - напутствует меня бабушка. – В следующий раз - сама. Видишь, как легко, - добавляет с улыбкой. Предполагает, что в следующий раз я буду делать качамак сама.
-Ты не сильно устала от этого перемешивания? – спрашиваю.
- Немного, но, как видишь, уже почти все готово… А как вкусно… - сразу же оправдывается бабушка, не знаю, за качамак ли, который она назвала недавно «таким капризным для замеса», или за себя, что отказалась делать его ленивым пятиминутным городским способом из манной крупы. И будто в доказательство, что «все уже готово», сразу же снимает кастрюлю с печи и ставит ее в сторону, в металлическое корыто мойки.
- Неслучайно мешаешь в обратную сторону? – опять спрашиваю я.
- Как так в обратную сторону? – не понимает бабушка.
- Против часовой стрелки, - поясняю я.
- Почему ты думаешь, что часовая стрелка движется в обратную сторону? – Вопрос бабушки звучит провокационно.
Не понимая, хмурю брови. Бабушка Жива часто удивляет меня своими неожиданными заявлениями. Иногда я не могу понять, говорит она серьезно или шутит. Однако знаю, что она от природы интеллигентна – правнучка первой учительницы в селе – и, хотя не считает себя «образованной», бабушка обладает особенной прозорливостью, которая предполагает широту, глубину и всеохватность мысли. Я уже отмечала, что она умеет видеть вещи насквозь, ставить под сомнение общепринятые современные истины и отличаться от современного человека другим ощущением жизни. Для бабушки даже незначительное скрывает в себе большие тайны. Может быть поэтому я узнала в ней «свою» бабушку, и она увидела во мне ту внучку, которую хотят иметь все бабушки. Такую, которой могут передать свой жизненный опыт и знания.
- Как так в обратную сторону? – повторяю ее вопрос.
- Обратно движению земли… всего космоса, если хочешь…
Чувствую, что я теряю нить рассуждения. Но это не относится к бабушке.
- Только бури и тайфуны крутят по часовой стрелке, - слегка небрежно заявляет бабушка о том, что когда-то в школе, видимо, прошло мимо моих ушей, но сейчас осенило меня прозрением.
Иду по комнате к столу, который стоит под низкими окнами, с видом на молодую траву, уже отцветшие фруктовые деревья, каменный фонтанчик, на все еще голую виноградную лозу и огородик ниже, на самом солнечном месте. Подгибаю под себя ногу на старом деревянном стуле, покрытом плетеной бабушкой накидкой. Тянусь за тетрадкой, которую, когда я нахожусь здесь, всегда держу в «боевой готовности» на подоконнике под цветущей круглый год, не признающей зимы, розовой геранью, и начинаю писать: «Если позволишь себе закружиться в вихре времени, не ожидай ничего, кроме опустошения. Движение стрелки часов происходит в направлении, обратном ритму вселенной. Время отдаляет нас от естественного космического порядка. Приводит к дисгармонии в жизни, создает душевный диссонанс».
Выглядываю в окно и не верю своим глазам, подумала, что мне показалось, когда увидела бабушку, идущую к дому по тропинке, выложенной каменными плитками. Я не слышала, когда она вышла, но по тому, как она держит два края своего фартука, догадываюсь, что она идет из сада. Она вошла и стала хозяйничать у мойки – чистить и мыть свежий лук, чеснок, зелень, что набрала для салата. Мне хочется помочь ей там, но, если я сейчас перестану писать, мое «прозрение» улетит бесследно, точно так же, так и было до этого. И бабушке все обо мне известно. Она мне рассказывала, что слышала от своей бабушки, как та, прабабушка, учительница, писала стихи, даже иногда тайком уходила с поля, где работала, чтобы записать стихотворение, которое появлялось в ее голове. Поэтому, как только бабушка видит, что я схватилась за тетрадку и ручку, начинает ходить на цыпочках, чтобы не смущать меня. Воспользовавшись этим, продолжаю писать: «Перед человеком нет большей преграды для единения с Богом, чем время. Потому что если человек поворачивается спиной к Богу, он поворачивается спиной к вечности и вместо того, чтобы принять время истинной, единственной реальностью, сразу становится его заложником».
Поднимаю голову и снова смотрю в окно на колоритный двор бабушки и простирающиеся вдаль поля и луга, лесистые холмы, заснеженные вершины горы вдалеке и не нахожу никаких следов времени. Трудно сказать, какая сейчас эпоха – здесь время словно не успело ни к чему прикоснуться и почти невозможно представить, что на расстоянии 200 километров отсюда другой мир, подвластный неумолимому тиканью часов, срочности сроков и дат, с этим «который час», «какой сегодня день недели», «какой год». Имеет ли значение время для того, как мы живем? Задаю себе вопрос.
Все еще с задумчивым взглядом поворачиваюсь к бабушке. Она решила, что я закончила, торопится сказать мне то, что ей вдруг пришло в голову, пока я писала.
- Вот смотри, хоровод – в какую сторону кружится? – риторически спрашивает.
В первый момент не догадываюсь, о чем она говорит, так как все еще была погружена в свои мысли. Следующие слова бабушки быстро возвращают меня к теме разговора:
- Тебе достаточно знать это, чтобы заметить для себя, в каком направлении перемешивать то, что ты готовишь, - она заключает категорически и добавляет: - Идем ужинать, пока все еще теплое.
Отмечаю в своей тетрадке, что должна буду проверить, как танцуют хоро, и встаю, чтобы накрыть на стол. В это время бабушка топит в кастрюле на печке сливочное масло с черным перцем и заливает им качамак, который разлила в две миски. Сверху посыпает немного брынзой, своего же производства. В специфическом ее запахе чувствую кроткое присутствие Вески и Янки, двух овец бабушки, беззаботно проводящих свои дни, улавливаю звон их колокольчиков на лугу и благоухание ароматных трав. Перемешиваю содержимое моей миски, цепляю ложкой и подношу к своему носу, чтобы ощутить аромат дымящейся золотистой и лоснящейся от масла каши, а потом медленно подношу ее ко рту. Нет смысла иначе пробовать эту еду – как искусственный ценитель-дегустатор. Эта пища не чревоугодие. Она проста и непритязательна, а испытываемый голод не физический, а духовный. Эта пища несет истинный вкус и аромат обыденной, но самобытной жизни. Поэтому ее можно есть только так – лакомясь, но с душой, медленно, большими кусочками и с огромной благодарностью за то, что у тебя есть эта трапеза.
Бабушка знает это, только для меня это является открытием. Снимает фартук, моет руки и умывается, поправляет волосы и подходит к столу с благоговением, будто приближается к алтарю. Крестится с едва заметным поклоном, крестит и еду, благословляя ее, и читает молитву:
«Да едят бедные и да насытятся, будут восхвалять Господа, которого почитают, и будут живы их сердца вовеки веков. Аминь!»
Только после этого садится. Лицо ее торжественно, будто на празднике. Сначала меня смущал этот ритуал, но скоро я стала сопричастна этому и постепенно стала понимать, что присутствие обрядности в жизни пожилых людей, даже в мелочах, широко открывает душу для более важного, делая ее восприимчивой к пониманию жизни и мира совершенно иначе, с радостью. Ощущение праздничного переносится в ежедневные будни. Позже записываю в своей тетрадке:
«Болгарский фольклор отражает отношение нашего народа к жизни как к празднику. Насыщенность обрядами – от обычаев общности людей до ежедневных ритуалов отдельного человека – раскрывает стремление болгарина к праздничности. Включение праздника в будни переосмысляет эти дни и превращает их из рутины в волнующий и мистический процесс. В котором сакральное, магическое, жизнерадостное – норма существования. Утрата ощущения праздничного превращает дни в серые, безрадостные, мучительные будни – и это, вероятно, одна из причин апатии и негативности современного болгарина».
Сочетание свежего зеленого салата с ароматом лука и чеснока, сочных яблок со двора бабушки, с кислинкой уксуса, сладкий аромат кукурузной каши, заправленной запеченным в масле черным перцем, смолотым из стручков, висящих бусами словно яркие гирлянды на шероховатой беленой стена, и резкий запах брынзы. Все это наполняет меня блаженством – ощущением, которое только теперь я узнала.
Ужинаем молча. Бабушка никогда не говорит, когда ест. Так она воспитана. «Грех разговаривать за трапезой», она мне сказала кротко, когда первый раз я пыталась заговорить. Сначала чувствовала себя как-то неудобно – тишина за столом мне не привычна, но скоро привыкла и начала понимать смысл этого. Уловила в молчание скрытое почитание – не к еде, а к Творцу, Который дал ее. Которому создал этот чудный и прекрасный мир и дал в распоряжение человеку, чтобы тот заботился о нем и пользовался его плодами. Осознаю, что это молчание не печальное, а торжественное: пища - это ежедневное причастие человека Богу, способ поддержать связь с Ним и Его отблагодарить.
Когда заканчиваем ужинать, бабушка снова читает молитву:
«Благодарим Тебя, Боже, что насытил нас Твоими земными благами. Не лишай нас и от Своего Небесного царства. Аминь!»
Крестится, и сразу же начинаем собирать со стола. Но бабушка никогда не убирает со стола деревянную солонку. «Плохо для дома и его обитателей, если на столе нет соли», - останавливает она меня, когда первый раз решила убрать соль со стола. «Соль свята, она имеет силу против всего плохого, ничего на этом свете не происходит без соли», – объясняет она. Напоминает мне, что по каждому важному поводу – когда крестят ребенка, на свадьбе, или при встрече дорогого гостя всегда подносят хлеб с солью. Рассказывает мне, что иногда в спорах «кто прав, а кто виноват» и стороны, и свидетели клялись на хлебе и соли «как при Господе» со словами: «Пусть убьет меня этот хлеб и эта соль, если не скажу правду». Утверждает, что солью можно излечить много болезней, а мне рассказывает самые простые рецепты: при простуде ноги держат в горячей воде с солью, при боли прикладывают нагретую, завернутую в полотенце, соль на больное место, при инфекции горла или болезни зубов полощут рот соляным раствором. Вспомнилась мне еще сказка о царской дочери, которая сказала своему отцу, что любит его больше, чем соль, а он, обиженный таким сравнением, выгнал ее из дворца. Только тогда, когда ему принесли яства без соли, осознал, насколько глубока любовь его дочери, которая действительно хотела сказать, что любила его больше жизни. «Потому что без соли нет жизни», - заключила бабушка.
Я соглашаюсь со сказанным ею и следующие несколько часов провожу за чтением и размышлением, пока мой мозг современного человека, одержимый необходимостью объяснять все рациональным способом, принял на веру истинность бабушкиных слов и осознал практическую и духовную глубину старого верования. В своей тетрадке по этому поводу записываю:
Каждая клетка содержит соль, но организм соль не производит. То есть нам нужно ее получить извне. Человеческое тело не может жить и функционировать без соли, которая играет ключевую роль в передаче всех сигналов тела в мозг. Когда не было холодильников и морозильников, только при помощи соли можно было сохранить продукты – соль уничтожает все вредные бактерии.
В древности ее называли «белым золотом», римским воинам платили солью. «Ты заслужил соль» - поговорка, которая выражает оценку тому, насколько хорошо кто-то выполнил работу. «Вы - соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям», - сказал Иисус Христос апостолам, чтобы подчеркнуть важность их миссии хранить и передавать Божий дух и этим придал духовное измерение практической значимости соли. Она олицетворяет Божие присутствие – и защита, и опора, благословение и благодать. А если место трапезы есть алтарь в доме болгарина, то место соли, которая является не просто солью, а олицетворят дух Божий, именно там.
Теперь понимаю, почему вещи и действия бабушки Живы изо дня в день редко являются однозначными. Кроме практической стороны, они содержат в себе и духовную сущность, и между этими двумя сторонами жизни нет ясной границы. Духовное и материальное у бабушки не являются отдельными реалиями, а существуют единовременно. Соль не только вещество, которое придает вкус блюду, она является овеществленным присутствием Бога. То, что проникает в клетки материи, которое ее «солит», освящает ее таким образом и исключает всякую возможность бытия быть искаженным.
2. Сельская вечеринка
Быстро мою посуду, пока бабушка ворошит угли и кладет в печку толстое полено, чтобы не угас огонь, пока нас не будет дома. Она уже приготовила нам вязанные жилетки – связала новую, специально для меня, чтобы я не выходила из дома «голая». Одеваемся и направляемся к «клубу», как его называют в селе – комнату в кметстве с лавочками, стульями и столом посередине, где люди собираются каждую неделю, в пятницу вечером, и по праздникам, если на улице холодно и темнеет рано.
Дед Петко уже там – всегда приходит раньше всех, чтобы разжечь печку, возведенную в центре небольшой комнаты – своеобразный очаг, вокруг которого люди собираются как не родная, но любящая семья. В компанию время от времени собираются различные люди, но я всегда чувствую себя частью «ядра» группы: бабушки Живы, деда Петко, сестры Серафимы, деда Йордана, бабушки Неды и англичан Марка и Лизы.
Последние приходят почти одновременно с нами. Они поселились в селе три года назад. Вначале я чувствовала себя более иностранкой, чем они, они полностью вписались и явно чувствовали себя на своем месте здесь, пока я все еще колебалась, может ли это быть моим местом. Они принимают свою новую жизнь безоговорочно и всерьез, с открытым сердцем, в то время, как я нахожусь постоянно начеку, будто жду получить в любой момент доказательство, что не принадлежу этому миру.
Сейчас чувствую их близкими, но когда их увидела впервые, реагировала недоброжелательно на их присутствие здесь. Не знаю, испытывала ли я ревность, или опасалась, что носители западноевропейского менталитета, с их либеральными идеями прогресса, псевдогуманизма и светского мировоззрения могут заразить и развратить эту обитель самобытность болгарской духовности. Однако быстро поняла, что в этом случае мои опасения напрасны. Они чувствительные и интеллигентные люди, впитывают с благодарностью и восторгом каждую часть своей новой жизни и реагируют на все окружающее с удивлением. как воскресшие мертвецы. Марк и Лиза уже идеально говорят на болгарском, включая и диалектные выражения, которые используют иногда сельчане. Случается, что они не могут понять какое-нибудь слово и тогда вокруг начинается смех, пока старики пытаются объяснить им значение слова – часто с виртуозными театральными этюдами. Как бы то ни было, мелодраматический английский гуманизм, возможно быстро отступал перед здравомыслящим прагматизмом сельской жизни, а одна из легендарных историй в селе – первое Рождество Марка, когда он упустил поросенка. Он проскочил у Марка между ног и в один момент Марк оказался в него на спине, перевернутым наоборот, лицом к задним частям животного. Слава богу, приключение с поросенком и англичанином закончилось благополучно после вмешательства дедушки Петко, но никто не мог заставить молчать старика и эта история поползла по селу быстрее севлиевского тумана.
Марк музыкант. Сочиняет музыку, играет на гитаре и поет, и одна из комнат в старом доме, которую он и его жена купили и отремонтировали, сохранив традиционный болгарский колорит, оборудована как студия. Он очень обрадовался, когда узнал, что я занимаюсь фольклором. Сразу же рассказал мне, что в Англии был бардовским певцом, но сейчас увлечен нашей народной музыкой. Не перестает удивляться ее уникальным равнодольным ритмом, но признается, что ему самому еще трудно оторваться от линейной западной ритмичности. По его мнению, ритм музыки отражает мировосприятие. В порыве он заявил, что болгарская музыкальная мысль, выраженная в этих тактах, содержит глубокую житейскую мудрость. «Интервал равен такту «один-иии, два-иии…» - объяснил мне он на отличном болгарском с милым английским акцентом, для наглядности отстукивая такт рукой на столе - гениальное решение, чтобы избавиться от монотонности жизни. Любая ежедневная работа – косишь ли, пашешь ли, вяжешь ли, даже если месишь тесто, это «один-иии, два-иии…» - снова отстукивает такт. – Ритм, который в конце концов гипнотизирует, создает инерцию и может привести к унынию и безразличию к жизни. Например, начинает играть «Дайчивото хоро» и своим оригинальным тактом девять восьмых прекращает этот ровный ритм. Банальный такт четыре четверти сменяется и – бац – заводит тело и душу в ритм, противоположный ритму ежедневия, ритму природы. Этот «неровный» ритм поддерживает интерес к жизни. Это называется «найти изюминку» во всем, что происходит ровно, прозаично» - заключает он.
Я рада, что Марк почувствовал то, к чему и я пришла, благодаря собственному прозрению. Рассказываю ему о моей технике выходить из ситуаций, в которых чувствую зацикленной, будто хожу походкой неравнодольного ритма и вместо обычного шага иду «дайчовым». Идея ему приглянулась и особенно было забавно представить, как бы на его смотрели в Англии, если бы он начал идти по улице, подскакивая таким образом.
Лиза фотограф и художник, а кроме этого, вдохновленный кулинар. Никогда не ходит на встречи с пустыми руками. Всегда приносит или английский пай, или болгарскую баницу. Когда с ней увиделись в первый раз, она сразу же со мной заговорила, и ее сердечность быстро растопила первоначальную мою закрытость. Скоро мы стали близким подругами и часто, когда я нахожусь у бабушки, проводим вместе много времени.
Дедушка Петко излучает тихую радость и спокойствие человека, который находится в мире с собою, со всем миром в целом и с Богом. Но выражение его лица немного подводит – глубокие морщины в уголках глаз ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,которое скрывает его лицо. Музыкант-самоучка, он виртуозно играет на гайде. Марк, конечно, обожает его, он с первого взгляда влюбился в гайду и сразу стал самым прилежным учеником деда Петки. Они двое носят свои гайды на посиделки и уже имеют достаточно богатый репертуар. Кроме известных народных песен и хороводов, иногда удивляют нас исполнениями оригинальных авторских композиций Марка – таких, как его забавная песня о ракии и о бабе Марте.
У деда Йордана тяжелый характер, трезвое мышление и пламенный дух, который скрыт в собранных на лбу в одну линию густых седых бровях. Бабушка Жива рассказывала мне, что его семья была зажиточной, имела много земли и скота. После Девятого сентября их объявили «кулаками». Конфисковали их имущество, заключили в местном управлении, били, мучали их, потому что те были «классовыми врагами». Его дети переселились в город, чтобы найти там пропитание, да там и остались. И сейчас редко приезжали, только ,,,,,,,,,,,,,которые им вернули после падения режима. Дед Йордан говорит мало, но после его слов всегда воцаряется тяжелое молчание. Его голос – словно голос совести, который всегда найдет способ тебя пристыдить, призывает тебя осознать, что как только закрываешь глаза перед истиной, делаешь ее бесполезной.
Баба Неда самая старшая и острая на язык. Ее щеки обрюзгшие и висят, потому что она не надевает челюсть. Из-за этого, когда она говорит, шепелявит. Вопреки тому, что перенесла инсульт, не потеряла чувство юмора и часто шутит над тем, что забывает. Иногда она начинает предложение с середины, потому что не может вспомнить какое-нибудь слово. Тогда, как по сигналу, мы все одновременно говорим «клизма» и пока смеемся, она вспоминает. «Пароль» появился от ее правнука Вани, а случай, который баба Неда нам рассказывала, следующий. Ее дети, которые тоже живут в городе, приехали к ней в гости спустя неделю, когда она вернулась из больницы. О чем-то разговаривали, и баба Неда сказала: «Мне очень нравится…», но вдруг забыла, о чем говорила. Тогда маленький Ваня повернулся к ней и прошептал в ухо: «Клизма». «Клизма» повторила бабушка вслух, а все только переглянулись, вероятно решили, что она совсем потеряла рассудок. «Вот он у меня получит, этот малец, который меня выставил напоказ», - повторяла каждый раз баба Неда.
Сестра Серафима, последняя из этого «ядра» - уникальный образ. Она единственная монахиня и игуменья скита, расположенного недалеко от села. Невысокая, коренастая, но очень подвижная, несмотря на свое сложение и возраст. У нее большие круглые синие глаза, которые будто бесконтрольно движутся по своим орбитам, часто придавая лицу комическое выражение. Всегда на скорости приезжает на своем старом «Москвиче», чье рычание еще издалека извещает о ее появлении. «Гудит как Иерихонская труба», - шутит дед Петко. Однажды он рассказывал, что как-то появилась одна женщина, которая хотела стать послушницей в монастыре, но быстро сбежала, потому что не могла выдержать «злые шутки Серафимы». Случай, который дед Петко всегда рассказывает с немалым удовольствием, чем о Марке с поросенком, это о том, как сестра Серафима решила внушить страх новой послушнице. Серафима сказала ей, что попросит Господа дать знак в виде чуда, если послушница пришла в монастырь не из-за веры, а по другой причине. Потом пошла в город и купила спелых помидоров. Проснулась ночью и навязала их на еще цветущие ветви в монастырском саду. Наутро женщина, как только увидела, что за одну ночь соцветия превратились в крупные красные помидоры, разволновалась, упала на колени и со слезами на глазах начала просить прощения у сестры Серафимы, так как призналась, что разозлилась на своего любовника и поэтому решила стать монахиней, чтобы ему отомстить. Сестра Серафима успокоила ее словами, что пути господни неисповедимы о спасении души, и отправила ее набрать «чудесных» помидоров, чтобы они могли вместе поесть их за прощение их грехов. Только та, как только увидела привязанные помидоры, сильно разозлилась, схватила свои пожитки и исчезла, словно дым.
Дед Петко и сестра Серафима вечно препираются, но без злобы, с игривыми шутками. Каждый их диалог – своеобразный водевиль. Словно герои забавной комичной сценки сельского театра, только не с заученными репликами и каждый раз с новым сценарием, который мы все ждем с нетерпением.
И сейчас, когда вошел дед Петко, закурил сигару и сестра Серафима, как только нас перекрестила и благословила с порога, сразу же начала театрально кашлять.
- Ну, Петко, заканчивай дымить к дьяволу! Не хочешь выйти вон? – воскликнула она, вжимая голову в плечи, пытаясь укрыться и крутит быстро глазами налево-направо, словно и в правду откуда-нибудь может появиться рогатый.
- Зачем мне проваливать? У тебя есть хлопушки? – сразу же ее спровоцировал дед Петко.
Сестра Серафима известна тем, что изгоняет дьявола хлопушками. «Дьявол» - это Гочо, цыган, который, по мнению монахини, нарочно пускает коз в ее монастырский сад топтать все: деревца, кусты, цветы, растения, которые она посадила. Как только она засечет его в засаде и увидит его, начинает стрелять в него хлопушками с боевым криком: «Да здравствует Господь и будут повергнуты враги Его! Святой Дух тебя убьет!»
-Цыц! Нет, - ответила монахиня и как-то виновато опустила взгляд.
-А как же ты осталась без арсенала, голубушка? – продолжал дед Петко.
-Святая Богородица ругалась на меня сильно в последний раз, - вздохнула сестра Серафима, немного опустив ресницы, и ее лицо выражало сожаление и раскаяние, и трудно было сказать, истинным ли оно было, или было хорошей актерской игрой.
-Неужели? – уколол еще дед Петко.
Встречи сестры Серафимы с Богородицей всем известны. Никто не знает, в действительности ли они случаются, или она их придумала, но это всех мало заботило. Для жителей села они превратились в своеобразную корректировку их жизни и они часто обращаются к монахине с просьбой спросить «святую Борородицу» что она ответит по поводу их тревог и сомнений.
-Неужели… - ответила она сокрушенно.
-Конечно, будет на тебя ругаться, негодница. И что она тебе говорит сейчас? – продолжал представление дед Петко.
- Говорит мне: «Серафима, не стреляй!» - произнесла монахиня с такой физиономией и с такой интонацией, что все засмеялись. Даже дед Йордан подсмеивался.
В этот момент вошла баба Неда – она опоздала и не видела представление.
- Я что-то пропустила?
- Пропустила, где ты застряла? – ответила ей баба Жива.
-Разбиралась с сыном по телефону. Хочет мне сделать туалет в доме. «Сейчас – говорит – ты больна, не очень хорошо ходить ночами по нужде на улицу. Если упадешь на дворе, там и умрешь». Но я ему отвечаю: «Лучше я умру во дворе, чем буду справлять нужду дома». И куда идет цивилизация! Я дерьмо в дом не ношу и сопли в карман не складываю! – выпалила баба Неда.
О туалете я понимаю, что она хотела сказать, но о соплях мне потребовалось немного времени, понять, что баба Неда имела ввиду культурную привычку сморкаться в носовые платки и пихать их в карман. Видимо, она пропустила тот факт, что носовые платки уже однократного употребления. Мы все хихикали, только Марк и Лиза непонимающе моргают. Культурные особенности отдельно взятой нации – самое трудное для понимания. Как только собралась объяснить им все это, прозвучал мощный, глубокий голос деда Йордана.
-Неда, ты права! Дом – это священное место! Как церковь. Ты видела туалет в церкви? Строишь дом – будто церковь возводишь. Выкопаешь сначала под основание, поставишь печь, окропишь, осветишь. После того, как построишь все, поднимешься на крышу и прокричишь, чтобы все село тебя услышало и все люди собрались тебя благословить, одарить и пожелают всех благ дому твоему…И тогда сразу станешь господином. Господин он слова Господь идет – только Тот господствует в храме, как хозяин - в доме. А те, сегодняшние, все «битанки» - имеют апартаменты с туалетами, а дома не имеют…
Дед Йордан замолчал. Все замолчали тоже- старики, вероятно, унеслись в воспоминания, молодые – и я в том числе – в жалость к себе самому. Потом Марк все же осмелился нарушить молчание и спросил:
-А что такое «битанка»?
Я примерно представляла себе ответ, но все же навострила уши.
- «Битанка» означает бездомный, - поясняет дед Петко.
Я тоже «битанка», подумала я. Бездомная, которая ездит с места на место, но нигде не чувствует себя дома.
Баба Неда прервала мои мысли, воспользовавшись нарушенным Марком молчанием, чтобы восстановить тот разговор, который состоялся ранее.
- Над чем вы смеялись, когда я пришла, я так и не поняла? – спросила она.
- Богородица запретила Серафиме стрелять по Гочо хлопушками, - ответил дед Петко.
-Да уж запрети ей! А то что будем делать, если она его ухлопает? Не бывает села без цыгана. Знаешь эту поговорку? Если по селу не крутится хотя бы один цыган, значит работа…ну… -Вдруг баба Неда потеряла свою нить рассуждений.
-Клизма! – прокричали все, давясь от смеха.
- Ну да, действительно работа – полная клизма, почти сразу баба Неда уловила связь. Разве не так, хочу сказать – или люди настолько плохи или село такое бедное, что нечего у них красть, - заявила она.
- Давай, защищай их! Люди в округе все взвыли. Допекли они их. Мало ли, что у нас украли власти, когда отобрали сначала землю, а после подыграли с этими мизерными пенсиями. Так сейчас позволяют и этим голодранцам нас обворовывать и делать пакости среди бела дня. Эти комедианты, управленцы отдали селян на произвол судьбы и им все равно, как те справятся. Европа хочет интеграции, говорят. Путанная какая-то это интеграция, если болгары должны интегрироваться с цыганами. И идиот скажет тебе, что интеграция с цыганами никак произойти не может. Некоторых животных нельзя приручить, их можно проучить только кнутом, - выпалил дед Йордан. Явно, то была для него больная тема, потому что в редких случаях он берет слово второй раз за один и тот же вечер.
-Нельзя терпеть трутней и лентяев, - прошептала мне баба Жива. – Было время, когда были еще зажиточные люди, и те вызывали уважение. Трудились усердно, наравне со своими работниками, даже дети.
Баба Неда не знала, что ответить или же не хотела отвечать, чтобы не поощрять деда Йордана углублять разговор в этой теме, и чтобы ее сменить, повернулась к столу, где несколько кусочков очередного кулинарного угощения Лизы ждали, чтобы на них обратили внимание.
_Что это там, Лиза?
-Баница с крапивой и булгуром , баба Неда, - ответила Лиза.
- Правда? Не делала такую, - призналась баба Неда. – Откуда взяла рецепт?
-Сестра Серафима рассказала, - ответила Лиза.
-Ты ей не особенно доверяй. Однажды рассказала она мне об одной банице, но непонятное что-то вышло – с пренебрежением заявила баба Неда. Они вдвоем постоянно препираются, и кроме того между ними есть что-то вроде соперничества, кто из них знает больше рецептов.
-Да, во всем я виновата. Та наверняка забыла что-то положить, - не оставалась в долгу монахиня.
-Да, только я забыла? Может, это ты забыла мне что-нибудь сказать, а?- не сдавалась баба Неда. Она уже откусила кусочек баницы и, пытаясь тщательно пережевывать без зубов, обратилась к Лизе: «Браво, Лиза, очень вкусно. Ты мне расскажешь рецепт, чтобы я с Серафимой больше не связывалась, - снова задела она монахиню.
Лиза, с типичной английской деликатностью взяла не себя роль дипломата и любезно попросила сестру Серафиму проследить, не пропустит ли она что-то, пока будет рассказывать рецепт бабе Неде.
Нам с бабой Живой тоже понравилось и мы решили сделать как-нибудь такую же баницу. Баба сказала, что знает как ее сделать, но только нужно вспомнить, как точно.
-И даже без брынзы и яиц? – спрашивает баба Неда.
-А шкварок не хочешь, Неда? – съязвила сестра Серафима.
-Хочу, как не хотеть, но доктор не разрешает. Нельзя тебе есть сало, баба Неда! Это вредно для инсульта.
-Так это вредно для инсульта, а тебе что от этого, - ответил дед Петко. – Мой внук, Петырчо, альпинист, когда приезжает ко мне, ничего другого не есть, кроме сала. «Деда, говорит, - там на высоте, если бы не твое сало, я бы умер». Очень уж оно ему полезно, говорит.
-Как так? Мой доктор другое говорит, - удивляется баба Неда
-Да вот так! – уверенно сказал дед Петко, и я себе в уме отметила, что нужно изучить вопрос о сале.
Слова внука деда Петко заинтересовали меняя. Отмечаю про себя, что когда я нахожусь в горах, особенно при длительном и трудном переходе, часто хочется чего-то жирного и солено. До сих пор всегда думала, что неплох в этом случае суджук , но сейчас понимаю, что в сущности хотелось сала. Интересно будет узнать научное объяснение этому.
-Возьми да смени доктора, - посоветовал старик.
-Сменю, согласилась баба Неда. Явно он не стоящий ни доктор, ни мужчина, - заявила она и продолжила рассказывать. Один раз пришла я к нему и он мне говорит: «Давай, баба Неда, раздевайся и ложишь на кушетку». Разделась, ложусь, а он: «Ты почему легла не по середине, баба Неда?» «Ну как же, место тебе освобождаю, чтобы лечь». Вот какой он простофиля…
Мы разразились смехом. Истории бабы Неды – это какие-то творческие компиляции на грани правды, вымысла, анекдотов, которые она где-то читала. И она не переставала их читать. Когда кто-то едет в город, она может ничего не заказать себе привезти, а газету с анекдотами просит обязательно.
-Ну ты, Неда, ты как и я – старая балаболка, - сделал ей комплимент дед Петко.
«Балабол» уже знаю, на их языке означает человек, которые говорит много, преимущественно глупости.
-А мне что – все равно что говорить, чтобы вас рассмешить. Нет глупостей – нет смеха, - баба Неда была довольна, что ее истории всех развеселили.
В этот момент Марк снова включается с вопросом – есть второе незнакомое слово в этот вечер:
-А что означает – просто…простофи? – он не запомнил точно.
-Простофиля, - поправляет его дед Петко. –А сейчас смотрите, как ему он объяснит, - сказала развеселившаяся баба Жива.
-Очень просто, - ответил дед Петко. Он сгибает пальцы рук, оставляя указательный и средний палец поднятым вверх, прислоняет к голове с двух сторон, изображая уши, и начинает реветь как осел. Снова следует смех и когда все стихают, Марк говорит: «Я знаю, что такое осел».
-Нет, этот осел в человеческом образе, - поясняет дед Петко.
- Ну как ты ему объясняешь? – прерывает его сестра Серафима. – Марк, наверное, знаешь, кто такой глупец?
-Знаю, - подтверждает Марк.
-Ну вот этот простофиля то же, что и глупец, - заявляет монахиня.
-Как цыган Гочо? – спрашивает Марк, ведь он слышал, что сестра Серафима называла его «этот глупец».
-Нет, цыган Гочо глупец, но не простофиля. Он болван, - отвечает иегуменья.
-Кто? – Во взгляде Марка читается беспомощность.
-Болван, плохой человек. – Даже дед Йордан принимает участие в трудной задаче по разъяснению Марку разноплановый образ болгарского глупца. – Коммунисты болваны – добавил он, для наглядности.
В это время Лиза смогла написать правильно слово «простофиля», нашла объяснение его значения в интернете в своем телефоне и включилась в разговор со следующей информацией:
-Простофиля: тот, кто не разбирается в работе, а в некоторых случаях вообще ни в чем.
- Браво, Лиза! – воскликнула баба Неда. – Очень точно описала моего доктора! Бедный, ни в чем он не разбирается – ни в болезнях, ни в женщинах. Я его поменяю! –твердо заявила баба Неда и обратилась к деду Петко и Марку: - Петко, Марко, а поиграйте же немного, для чего носите с собой эти гайды!
Двое музыкантов не нуждались в повторном приглашении. Сразу же взяли свои инструменты. Распеваются, переглядываются, кивают друг другу и начинают играть вступление к первой песни. Оно всегда одно и то же, «для распевки», любимая всеми «Рума мома» . В ритме Дайчового хоро, который моментально разогревает аудиторию. Уже с первыми тактами мы вдвоем с Лизой выскакиваем на «хорище» - место где танцуют хороводы, сейчас это было свободное пространство с другой стороны печки. Начинаем танцевать с первым куплетом: «Тръгнала е Рума мома из гора зелена, а след нея Стоян овчар с меден кавал свири…» И до припева: «Руме моме, малка моме, изгорях за тебе…» , к нам уже присоединились кто на немного, что дольше остальные из нашей компании. К концу песни на «танцполе» мы снова вдвоем с Лизой и едва дышим – одновременно поем и танцуем динамичное «северняшко» хоро, которое далеко не самое простое на свете.
Других, видимо, особенно не впечатлило, но меня смутило вначале то, как подскакивала сестра Серафима в своей черной рясе. Хотя я уже осознала, что радость есть сущность христианства, да и общение с Богом не может носить на себе печаль, но наложенный веками скорбный образ еще меня преследует как призрак, чаще всего облаченный в монашеские одежды. Однако сестра Серафима не закончила богословский факультет как я и отсутствие академической подготовки будто отражает какую-то спонтанность в ощущении связи ее с Богом. Но хотя и без университета, она грамотна в богословии. В отличие от меня, она знает почти наизусть Священное писание и цитирует безошибочно по памяти святых отцов. Вопреки тому, что она явно часто ошибается в том, кто из них что сказал, она легко решила эту проблему – гениально и в своем стиле. Каждую цитату она начинает с введения: «Как сказал святой Серафим…» Кроме ее встреч с Богородицей, это для нее еще один канал связи воли Божией и ее селян, которые часто ее спрашивают: «Серафима, а что сказал святой Серафим о…» И никого не смущает странное совпадение в именах. В самом деле впечатляет, что она всегда находит точный библейский ответ на любой вопрос, и сразу же, в этот момент.
Все же не могу не спросить, разрешено ли монахиням танцевать.
«Неет! – отвечает она. – Если спросишь Владыку, наверняка тебе скажет, что это непристойно. И поэтому я его не спрашиваю. Прыгаю и танцую перед Господом с удовольствием, как царь Давид перед ковчегом с Божьими заповедями. Неужели не помнишь – Вторая книга Царств, шестая глава, шестнадцатый стих». Не помню, но киваю, чтобы не разоблачить себя, и в очередной раз удивляюсь ее знанием Библии. «Да и святая Богородица никогда меня не ругала за это. Даже однажды сказала мне: «Серафима, хочу, чтобы ты научила меня танцевать Дайчово хоро». Целую ночь напролет танцевали хоро с нею» - закончила она.
Музыкальная программа длилась около получаса. К половине девятого компания разошлась и с безмятежными разговорами и пожеланиями спокойной ночи все потянулись к своим домам. В селах люди ложатся спать рано.
3. Живая вода
По пути к дому идем вместе с бабой Недой. Она живет ниже, недалеко от нас, через несколько домов. И сейчас, несмотря на то, что у нее болят ноги и еще больше – после танцев, она идет к нам, чтобы я дала ей газеты с анекдотами, которые я привезла из города, но забыла захватить их в клуб. Она не может терпеть до завтра.
Отдаю ей газеты, провожаю ее до ворот и возвращаюсь в дом. Полено, которое бабушка положила в печь, перед уходом, медленно тлеет и оставить достаточно тепла до утра, когда она снова разожжет огонь, перед тем как пойдет доить овец. Двери в «покои», где мы спим, открыты и их наполняет уютная теплота.
Дом бабушки чудесно расположен – как снаружи, так и внутри. Находится в лесистой части села, откуда открывается живописная панорама к близлежащим холмам и лугам и словно плиссированным складкам полей на предгорье, по которым можно долго бродить, пока не дойдешь до высоких, заснеженных даже посреди лета, верхушек. С одной стороны дома – лес – сцена для концертов тысяч птиц, которые напевают днем и ночью. Несмотря на то, что есть деревянная ограда, бабушка рассказывала, что видела, как серны заходят на двор. И несмотря на то что дом недалеко от центра села, где есть кметство с «клубом», магазин, который открывается на час с утра в будние дни, и корчма, опустевшая после смерти «Ильи корчмаря», дом бабы Живы как-то стоит уединенно, будто уголок чего-то сокровенного, что нужно сохранить в себе, а не выставлять напоказ перед чужими взглядами.
В доме два этажа. Нижний, полуподвальный этаж построен из камня и предназначен для хозяйственных целей. Там помещалась и деревообрабатывающая мастерская деда Ангела, мужа бабушки, который уже умер.
Высокий, жилой этаж дома, который подстроен из кирпича и имеет земляные полы, позже покрытые досками, заканчивается деревянной лестницей, которая ведет на большой чердак. Оттуда попадаю в просторную и светлую комнату, когда-то названную и сейчас называемую «спальня», которая служит гостиной и кухней одновременно. С правой стороны буфет и стол, а печка и мойка с левой стороны от двери. Там же и ванна – единственное нововведение в доме - под нее дед Ангел приспособил чулан. В давнее время в помещении была дверь – тайный выход, из которого при необходимости, в случае какой-нибудь опасности, обитатели дома могли выйти и убежать в лес за домом.
Посередине противоположной стены – старый камин, закрытый снаружи деревянной дверкой, как гардероб. За ним – две спальни, так что раньше, говорила мне бабушка, камин отапливал не только большую гостиную, но и их. Еще говорила мне, что камин – святое место, где никакие злые силы не могут «жить». В подтверждение слов деда Йордана, что иногда первым делом при строительстве дома было выбрать место для камина, который часто располагали посередине и всегда «на восходе солнца». Около него происходили самые важные обычаи. Там клали хлеб накануне рождества, там колядующие бросали зерно, чтобы был урожай, на Игнажден шли мимо него, и молодую невесту на свадьбе простили разжечь огонь…
В своей тетрадке я записала:
Огонь – символ жизни в доме. Это место объединяет видимые и невидимые границы, быт и дух. То есть место камина одновременно прагматичный и священный центр дома. Оно является тем идеальным сосредоточением жизни, которое удовлетворяет самые важные бытовые потребности человека в этом мире, такие как сохранение огня, который очищает, согревает и питает обитателей дома. Но вместе с этим камин является и «небесными вратами», которые открывают дом Божественному. Это место, через которое Бог может спуститься к людям, и они подняться до Него. Священная дверь, которая делает общение между человеком и Богом нормальной каждодневной практикой.
«Моя» комната выходит левой стороной на камин, а комната бабушки – правой. Под окном другой стены стоит широкая, удобная скамейка – своеобразный старинный диван, сделанный золотыми руками дедушки Ангела. Застлан мягкими покрывалами, а для удобства наверх бабушка положила подушки с вышитыми пестрыми наволочками. Когда пишу, провожу долгие часы на этим диване с тетрадкой или ноутбуком, Правда, часто смотрю в окно и моя душа начинает разгуливать по полям и холмам, межу которыми спрятан маленький монастырь сестры Серафимы с блестящим на солнце куполом церковки и стройной, вытянувшей шею к небу колокольней, от которой каждое утро над селом разливается радостный звон колокола, как благословение доброго дня.
Как только провожаю бабу Неду, вхожу в мою комнату и быстро одеваюсь в пижаму. Всегда с нетерпением ожидаю этот момент дня, когда я у бабушки. Босая иду по комнате для своего вечернего ритуала. Бабушка уже умылась, оделась в ночную рубашку и ждет меня. Ее седые волосы, убранные днем платком, сейчас распущены свободно по плечам и в полумраке слабо освещенной комнаты будто бы светятся. Такая худенькая, с поднятыми вверх глазами, застывшая перед иконой над кроватью, похожа на девочку в ожидании чуда. Останавливаюсь перед ней, перекрещиваюсь, и она читает молитву:
«Господи, Боже наш, человеколюбец, прости меня за все, что согрешила в этот день словами, поступками или мыслями. Дарувай мне мирный и спокойный сон. Отправь Твоего ангела-хранителя и моего Ангела, чтобы охранял меня от любого зла, пока встану со своей кровати, да на все Твоя воля. Аминь!»
«Мой Ангел» в молитве добавлен бабушкой, и она твердит, что дед Ангел всегда приходит – чувствовала его присутствие.
После этого бабушка располагается в кровати, подняв верхнюю часть своего тела на подушке, а я сажусь на другой край, завернутая в шерстяное одеяло, которое она связала сама, и прошу ее:
-Бабушка, расскажи мне о прошлом!
- Что тебе рассказать, дитя мое, - говорит она сначала, но я знаю, что ей это приятно, поэтому и прошу ее. Потом добавляет: «Ну жизнь, как жизнь…», перед тем как продолжить какой-нибудь историей, похожей на сказку. Ее «жизнь как жизнь», думаю, имеет совсем отличный смысл от того, к чему мы привыкли сегодня – рационально-материальному, лишенному волшебства. Жизнь, в которой мир – просто набор запасов для того, чтобы пробовать, а не магическая реальность для переживаний.
-Расскажу тебе о Василкином ключе, там выше, у бука, где наливаем воду, хочешь? – спрашивает она и та быстрота, с которой пришло это предложение, выдает ее, что она готовилась заранее. Улыбаюсь в темноту – мне очень дорого, что и для бабушки эти момент такие же особенные, как и для меня.
-Хочу! – говоря я, и ей больше ничего не нужно.
-Эта история очень стара – начинает бабушка, а я плотнее кутаюсь в одеяло и совсем затихая. – Этот бук, говорят, не знает возраста – здесь он стоит со времен турков. В то время жили в селе два брата, которые были очень дружные, но дьявол им позавидовал. Подстроил так, что они поругались и старший взял полено, ударил младшего, так, что тот ослеп на один глаз. Он испугался, что его убьет его старший брат, и убежал в лес. Бродил, бродил, пока на дошел до этого бука и решил залезть на него, чтобы переночевать. Ночью он проснулся от голоса и когда прислушался, понял, что внизу собрались бесы, потому что разбирались, кто какое зло сделал за день. Один из них сказал:
- Я сегодня разругал двух братьев и старший ослепил младшего.
Тогда его прервал другой, явно главарь, и его начал бранить:
-Глупец, ты не сделал ничего! А если они узнают, что вода, которая бьет ключом под этим буком целебная, и брат умоется этой водой, то опять прозреет.
Подождал младший брат, пока разойдутся бесы, спустился с дерева, раскопал листву внизу и нашел воду. Умылся и как бес сказал, тотчас прозрел. Вернулся домой , помирился с братом, а история о целебном источнике стала известна всем и начали стекаться люди от близко ли, от далеко ли, чтобы лечиться. Но когда пришли турки, опустошили село, и вошли в монастырь, где сейчас Серафима, зажгли его, а монахиню сестру Гавриилу, которая была там, обесчестили. Тогда источник пересох на долгое время. Только после Освобождения вода его заново потекла. Есть в селе баба Василка, известная своими способностями целителя. Знает она как варить всякие травяные отвары, наговаривать на здоровье, помогает при родах, и меня однажды вернула к жизни…
Здесь баба Жива замолчала и потом спросила:
- Я тебе про это не рассказывала, дитя мое?
-Нет, – ответила я заинтересованно.
- Сначала у меня было другое имя, - закончила бабушка Жива историю об источнике, чтобы мне рассказать эту. – Но я много болела и все боялись, что я могу умереть. В то время был обычай, если ребенок много болеет, его выносили на улицу, на перекресток, и кто его там находил первый, давал ему новое имя. Здесь прекращалось все плохое, – объясняла она и продолжала: - Случилось там пройти бабе Василке и как только меня увидела закричала: «Живая!» - закончила рассказ о своем имени бабушка. Я сразу же провела аналогию с одной психологической техникой, о которой недавно читала – переименование. Техника является частью целостного подхода, цель которого восстановить чудесное звучание жизни, которое для предшественников было нормой. Явно интуитивно автор метода заново открыл эту формулу, которая и в наши дни может прервать «черную полосу», в плен который человек может попасть, увлеченный стереотипами, предубеждениями и вредными моделями поведения.
-После этого уже я не болела серьезно – закончила баба Жива и вернулась к рассказу об источнике. – Однажды ночью баба Василка видела сон. Явилась ей сестра Гавриила и сказала ей прийти к буку и расчистить место под ним, потому то Господь снова хочет, чтобы там была вода. И попросила сделать там надпись, которую ты знаешь: «С верой, надеждой, любовью ступайте, поклонитесь Господу и его восхваляйте».
Представляю себе деревянную табличку, которую уже читала множество раз, когда ходила за водой. Она висела на огромной, росшей в сторону ветке дерева, прямо над источником.
-И почему спустя столько лет Господь вернул воду? – неуверенно спрашиваю.
-Потому, что когда снова случилось несчастье, люди ушли отсюда – ответила бабушка. – Почти никого не осталось здесь. Начали возвращаться только после Освобождения, чтобы возвести свои дома заново. Тогда по селам пошли священники, чтобы возродить веру, восстанавливали монастыри, сделали и школу, где преподавала прапрабабушка Тола, а сейчас все запустело… - сказала баба жива и на секунду замолчала, перед тем, как продолжить: - Сестра Гавриила говорила еще бабе Василке, что вода потечет, и после этого с источником будут случатся чудеса, пока на этом месте есть живая вера.
Снова замолчала, будто пытаясь отгадать, до каких пор это продлится.
-Да, пока есть мы, будет и вода, - заключила она наконец.
Видимо, она имела ввиду несколько старцев, которые остались в маленьком поселении.
-Давай уже спать, дитя мое, что скажешь? Завтра опять рано вставать, - подогнала меня баба Жива.
Она вставала каждое утро после третьих петухов, почти сразу, как рассветет, чтобы подоить овец. И наперекор ее словам, чтобы я не вставала рано, как только я слышала движение по двору и в зале, мне неудобно было вылеживать. Сначала я думала, что долго не выдержу такой распорядок дня, но уже не могла себе представить, как я не могу не встретить восход солнца. Дрожа холодным утром на чердаке, закутанная в шерстяную кофту бабушки, прехластана, каждое утро наблюдаю первые нежные золотисто-розовые отблески, которые рассеивают все еще темное небо, а после них, как золотой ореол, первые лучи солнца медленно выходят из-за холма. Чтобы вмиг залить его своей огненной лавой и утонуть в их блеске, на доли секунды он словно исчезает совсем, будто превратившись в пепел. Но после воскресает, холм появляется снова, а солнце уже над ним и на секунду, соединенные в чудесный дуэт, словно образуют фигуру, похожую на бокал. Священный грааль жизни, от которого по лугам скоро рассыпятся миллионами блестящих капелек росы, живой воды, как утреннего причастия земли.
Древние мифы и легенды, сказки и народные песни, пожелания и клятвы раскрывают тогдашнее почитание солнца у народов, обитавших на наших землях. До недавнего времени работники в полях, пастухи на пастбищах, путники на дорогах сутра, когда солнце «на зорьке», останавливались на месте, вставали, если сидели, а мужчины снимали свои шапки и с благоговением кланялись и крестились, перед тем, как продолжить свою работу. Потому что солнце было самым близким представлением, которое человек мог иметь о Боге. Это самый выразительный символ, который представляет невидимый источник жизни, света, тепла, изобилия, благополучия и добра. Это яркое отражение чудесной действительности, которое открывает сердце и душу, так, чтобы человек мог почувствовать магию этого, созданного быть добрым, света. Отражение, которое ежедневно переносит человека из мрака небытия в светлое пространство жизни – записываю я своей тетрадке.
Неохотно встаю с кровати бабушки и, пожелав ей спокойной ночи, ухожу в свою комнату. Но не могу заснуть. Перед моими глазами одна картина сменяет другую – представляю ужас и боль сестры Гавриилы, муки людей из села, заставленным покинуть самое дорогое – свои дома. Представляю себе, как баба Василка разгребает листву, вижу большой бук, надпись на табличке, заброшенной на огромную ветку, и наконец погружаюсь в сон, убаюканная рокотом воды у векового дерева.
4. Вкус жизни
С утра сначала иду за водой. Тороплюсь по тропинке через лес ранним утром – так холодно, что мое дыхание становится паром, который не отходит на меня ни на шаг. Когда дохожу до источника, ставлю бабушкино ведро на землю, читаю табличку, заброшенную на ветку над водой, и с каким-то новым чувством перекрещиваюсь, перед тем, как нагнуться над старой листвой на земле. Потом поворачиваюсь к кранику, который был сделан когда-то из коры дерева, протягиваю ладонь и с закрытыми глазами медленно пью. Вада из этого источника всегда казалось мне очень вкусной, даже знаю от деда Йордана, что были взяты пробы, которые установили, что она исключительно чиста, без каких-либо вредных веществ. Но сейчас чувствую ее настоящий вкус, о котором, как не банально звучит, не приходит на ум другое определение кроме «вкуса жизни». Этот «вкус» в сущности, является ощущением жизненности, которая с каждым последующим глотком разливается по всему моему телу.
Когда возвращаюсь домой, баба приготовила домашний хлеб, масло и брынзу и приглашает меня завтракать.
- Этот путь тебя увлек – сказала она с лукавой улыбкой. Ясно мне, что причина в истории, которую тебе рассказала вчера вечером.
-Думала о том, что ты мне рассказала вчера, - признаюсь я.
Но не говорю ей, что этим утром пила воду по-настоящему, словно первый раз в жизни. Не просто утоляла жажду, а воспринимала первичную ее сущность как источника жизни.
-Что скажешь о воде, бабушка? – спрашиваю, когда мы закончили завтракать. Потому что пока мы ели, я об этот подумала, но не успела по лучше сформулировать вопрос, с которым хотела обратиться к бабушке, чтобы она поделилась своим мнением. Они всегда отражает то ли народную веру, то ли дает ее личные представления, которые очень мне помогают вникнуть в глубину вопроса. Чтобы понять скрытый смысл, универсальное магическое значение старых обрядов и в очередной раз подтвердить, что «бабушкины деветини»- это определение, которое может дать современный человек, у которого нет связей с духовной стороной жизни.
-Ну что сказать, - немного задумалась бабушка, - Она, вода, все , даже больше, чем земля. – она быстро нашла отправную точку своих рассуждений.
Без воды все сгинет – и земля, и скот, и человек. Человек без хлеба может выдержать два-три дня или даже больше, но без воды он увянет, как и все другое. Если вода исчезнет, жизнь пересохнет, - обобщила она свои слова и замолчала, и я понимаю, что она не закончила, и кротко жду ее следующих слов. – Было время, баба Василка очень уж почитала воду – наверное поэтому Господь послал ее открыть источник, ведь сам Он все из воды создал. Когда приходил к ней кто-нибудь с просьбами, она сначала просила его умыться. Бабушка остановилась, перед тем, как продолжить.
Моя мать рассказывала одну историю, которой стала свидетелем. Однажды она была у бабы Василке, когда к ней пришла одна женщина с жалобой, что плохо себя чувствовала. А баба Василка ей сказала: «Как тебе может быть хорошо, если ты заросла грязью! Иди сначала искупайся, а то даже от дверей завоняло». Старая женщина говорила, что все болезни были от грязи – и на теле, и в душе. «Человек, который не умылся и не прошел через купель с водой в церкви, чтобы очиститься, ко мне не приходит, потому что на него царя нет», - так говорила баба Василка. Когда была повитухой, сразу после рождения ребенка приносила в церковь таз с водой с базиликом, освещали ее, и после эту «молитвенную воду», как она ее называла, давала родильнице, чтобы та умылась, и наливала немного этой воды в корыто для крещения ребенка до сорокового дня.
Воспользовавшись ее молчанием, спрашиваю:
- А носили воду молча?(мълчана вода)
-Да, а как же, - ответила бабушка и пояснила: -По праздникам. Нальем воду из источника и несем домой в полном молчании, чтобы не загрязнить ее словами. Потом каждый умывался этой водой и говорил какое-нибудь пожелание вслух – чтобы его услышала вода и оно сбылось.
Позже, сидя на диване у окна под теплыми солнечными лучами, записываю в свою тетрадку:
Вода – «бессознательная» материя, таким образом является вместилищем всех потенциальных возможностей существования. Она является божьим материалом, из нее Он создал то, что имеем в жизни, как бы внушил бессознательному веществу, что все, созданное из него будет добром. Осознал ее творческую силу и сотворец мира, человек, по подобию настоящего Творца, с добрым намерением и добрыми словами использует ее жизненную силу, чтобы создавать, воскрешать и освещать жизнь, таким образом творчески привнося в поддержание изначального доброго порядка вселенной.
Когда поднимаю глаза и смотрю в окно, вижу, что бабушка в саду. Она никогда не сидит без работы. Сразу же заканчиваю со своими записями, надеваю галоши, которые она мне выделила, и аккуратно, чтобы не поскользнуться на мокрой траве, иду к ней. Когда прихожу, открываю, затем закрываю ржавой ручкой импровизированную дверку ограды, отделяющую огород. Это ограждение сделал дед Ангел, чтобы овцы не заходили. Их царство – поляна напротив, которую они поддерживают в порядке, лучше чем коса. Понятно, что поляна усеяна катышками, но это мне не неприятно. Напротив – их аромат, смешанный с ароматом травы, будто делает запах «села» еще более самобытным.
-Что делаешь, бабушка? – спрашиваю, приближаясь к ней.
Спиной ко мне, нагнувшись к земле, но как только слышит мой голос, прекращает работу, быстро распрямляется и поворачивается ко мне. У нее покрасневшее лицо.
- Сею лук, чтобы был осенью, - объясняет мне, просеивая землю перед собой.
- Тебе помочь? – я предлагаю свои услуги.
- Ты не пишешь сейчас? – спрашивает меня, будто хочет быть уверена в том, что моя работа не пострадает.
-Потом буду писать, - отвечаю.
Когда нахожусь здесь, предпочитаю быть рядом с бабушкой и участвовать активно во всем, что она делает. Не могу насытиться этой жизнью, о которой я тосковала столько лет, не отдавая себе в этом отчета. Особенно очень люблю помогать ей в саду. Нагнуться к земле, зарыть в нее руки, и чувствовать как она проходит между моими пальцами – для меня это не просто новое ощущение. Будто восстанавливаю давно потерянную связь между вселенной и мною и заново открываю ту земную опору, от которой зависит целиком баланс моей жизни.
Сейчас бабушка оформляет пространство почти на пятнадцати квадратных метрах для посадки лука. Говорит, что урожая, который она получает, обычно ей хватает пережить зиму, пока не начнет вылезать молодой лук. Легонько делает тяпкой борозды в грядках, отделенный двадцатью сантиметрами одна от другой. Говорит мне взять пакет с луком и класть луковички в бороздки, которые сделала более-менее широкими, и глубиной с палец, разделенные на ладонь друг от друга. Когда заканчивает с бороздами, бабушка выпрямляется, опирается на мотыгу и наблюдает, как я справляюсь. Собирается сказать что-то, но в этот момент слышим радостный лай пса Момчила, который извещает о том, что пришел дед Петко Вечером они с дедом Йорданом обещали бабе Живе помочь с фруктовыми деревьями во дворе.
Это ощущение общности люде, которые заботятся, помогают и могут рассчитывать друг на друга, нечто новое для меня. Это просто непостижимо в большом городе, где люди, счастливые собственницы «апартаментов с туалетами», как выразился дед Йордан, пытаются сохранить свое личное пространство, скрываясь за анонимностью. Удивлялась я и тому, что после того насколько мы стали близки в пространстве в этих домах, настолько стали далеки духовно и эмоционально. Мне кажется, после этих вчерашних слов старого человека я открываю одну из возможных причин этого.
«Строение» и «дом» для болгарина не синонимы, а отдельные понятия, которые определяют различные границы их существования. Строение расположено в «общественном пространстве», где есть место для общения и социализации. Пока дом является «личным теремом», интимное сосредоточие жизни доступно только тем, кто там обитает. Граница между двумя реалиями пространства – социальная и личная, между миром других людей и нашим собственным миром – порог дома. В современной городской жизни пороги находятся очень близко друг к другу – так, что эта близость пугает. Пороги превращаются в барьер, через которые чуждое не должно проникнуть в «святая святых», из-за чего становимся враждебны. Наличие достаточного пространства между людьми вызывает желание у человека искать связи с другим, до тех пор, пока лестничная площадка тесна для взаимного общения – записываю в свою тетрадь.
5. Священная земля
Дед Петко приближает к забору и издалека кричит:
-Эй, Жива, повезло тебе с помощником! Сделаешь селянкой эту девушку,
Бабушка подсмеивается и будто оправдываясь, отвечает:
-Да я ей говорила делать свою работу и не пачкаться, но она хочет мне помогать.
-Здесь в саду хорошо, - включаюсь и я. – Так заряжаюсь энергией.
- А мой Петарчо так говорит: «Меня земля заряжает, дед», - соглашается дед Петко.
- Заряжает, как не заряжать… Если земля дает жизнь, много силы есть в ней, - добавляет и бабушка.
Все еще продолжаю удивляться способу, которым выражается очевидное.
-В земле есть лечебная сила! – подтверждает дед Петко и обращается к бабе Живе: - Знаешь, Жива, тетю Гинку, дочь моего дяди Стояна.
Бабушка кивает, а дед Петко начинает рассказывать:
-Когда та была маленькой, сильно разболелась и врачи решили ей сменить кровь. Дядя поделился с нашей бабушкой и она ему сказала оставить ребенка на неделю у нее и если не поправится, тогда пойти в больниц. Дядя Стоян мне рассказал, что бабушка оставляла мою тетю делать то, что она захочет, а она постоянно копалась в саду и ела землю. Бабушка смотрела на это и отводила ее в более чистое место. Через неделю тетя поправилась.
-Вот-вот! – воскликнула бабушка, выражая скорее подтверждение этой невероятной истории, чем недоверие, а я замечаю, что стою посреди грядки, зажав лук в своей руке, и смотрю на деда Петко с широко открытыми глазами. – Я еще кое-что вспомнила 0 присела баба Жива и начала рассказывать, все еще облокотившись на мотыгу, - я была маленькая, когда прабабушка Куна умерла. Первый раз была на погребении и видела мертвеца. Подвели меня к гробу и сказали мне поцеловать бабушку в лоб, чтобы проститься с ней. Но я, как только дотронулась до ее губ и почувствовала, насколько она холодна, очень испугалась. Начала реветь во весь голос, захлебываясь. Тогда моя бабушка, как только увидела это, схватила меня за руку и повела. Привела сначала меня к дереву ли… кусту ли – уже не помню, но помню, что было зеленое, и говорит: «Хватайся за ветки и не отпускай, пока не скажу тебе!» Не знаю, сколько времени держала я эти листья, но мало-помалу успокоилась, даже и на кладбище пошла. Зелень передала мне силу земли – заключила она.
Дед Петко кивнул и добавил:
-Да, да! Однажды, когда жгли ветки, чтобы очистить сад, бабушка повторяла: «Не клади зеленые ветки в огонь! Это грех!»
Не успела я переосмыслить их рассказы, как до нас долетел громкий голос деда Йордана – мы не слышали, как он подошел. Только после отмечаю в своей тетради:
Основное значение популярного выражения «Схватись за зеленое» имеет достаточно более широкий смысл. Не только дождаться весны, когда первые растения обеспечат питание, так как зимние запаса уже закончились, а «выйти из кризисной ситуации». Жизненная сила земли здесь поставлена в психологическом контексте.
Момчил, явно удивленный строгим видом старца, не лаял, чтобы известить о его появлении, как на деда Петко, а покорно держался от него на расстоянии.
- Все сделали и теперь прохлаждаетесь? – крикнул он, пока приближался.
-Что ты, Йордан, хватит шутить. У работы ног нет, чтобы убежать! – ответила ему, улыбаясь, баба Жива и объяснила: -Заговорились мы тут о земле, о том, сколько в ней силы.
Как только он это услышал, сразу же оживился. Оперся на забор около деда Петко и снял кепку. Я уже знала, насколько важна для него земля. «Это большая его рана, не может нагореваться за то, что ее отняли у него. Как первая любовь для него, - говорила мне бабушка Жива.
-Земля священна, - произнес дед Йордан приглушенным, немного дрожащим голосом. По его тону чувствовалось, что эта его боль сжала горло. Он словно возвратился куда-то, в другие времена, и продолжал: - Когда начинали пахать, пахарь сначала снимал свою шапку, крестился, и брал горсть земли, чтобы ее поцеловать, а потом начинал работать…
Дед Йордан замолчал на миг. У него был отсутствующий взгляд, на лице – мука. Я все еще стояла посередине грядки и как только услышала его слова, бессознательно сгребла горсть земли, едва не поднесла ее к губам.
-Когда ходили сеять, - продолжал он, - одевались в лучшую одежду, как в церковь, приносили белый калач, кувшин вина и печеную курицу, чтобы землю ублажить. Когда приходили на ниву, отец клал торбу с едой, распрягали волов, ломали калач, и прекрестившись, клали один кусочек калача в ниву. После опять крестились и поливали ниву вином. После этого садились закусить, а после начинали сеять…
Будто давали причастие ниве, как священники мирянам в храме, думала я, и после записала:
Для старых болгар земля не просто почва, а священный организм. Почитание земли не культ, а сознание принадлежности единому и целостному, созданному Богом миру, чья святость изначально ей присуща. Поэтому земля имеет цену, которую предполагает ее применение. Она может обеспечить пропитание человека потому, что является божием творением. Как ее господин, по повелению Бога, человек ответственен за сохранение ее святости, благополучия и изобилия. Поведение человека по отношению к земле религиозно, оно подобно священнодействию. Как человек принимает причастие телом и кровью Бога, чтобы восстанавливать время от времени присутствие Его в себе и держаться в благостности, так и он подходит к земле – давая ей хлеб и вино, человек ее причащает, и так помогает ей обожествляться снова, восстанавливать свою жизненную силу и продолжать давать плоды.
-Эти, гайдуки , коммунисты, украли у нас землю, превратив ее в пустырь и довели нас до бедноты, - сказал дед Йордан, вернувшись в настоящее, и голос его уже раздавался мощно и обличающе. – Меньше чем за четверть века отвадили больше двух миллионов людей от сел! Отрезали людей от земли и от хлеба, чтобы те пролетариатом стали, глупцы и есть глупцы! Сколько земли, где до этого работали, запустело, а Болгария, которая могла продавать продукцию всей Европе, стала покупать. Имея райский сад, довести до того, что твой народ питается чужими объедками!
- Кто Господа не постеснялся ругать, землю ли не осквернят? – включилась бабушка Жива. – Большое преступление отнять у человека самое важное для жизни – Бога и землю. Оставишь его скататься между небом и землею и удивляться, в ком мире живет…
Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Здесь, среди нетронутой красоты природы, окруженной простотой и чистотой сельской жизни, в общении с этими пожилыми людьми, может быть последними хранителями самобытного болгарского духа, сказанной бабушкой наполнило мою душу болью, которую я чувствовала физически в груди. Словно дыхание остановилось. Выпрямляюсь и глубоко вздыхаю.
Дед Йордан мнет в руках свою шапку – внутри он явно продолжает негодовать. Потом его негодование выливается в брань:
-Будьте вы неладны, что превратили эту священную землю в этакую державу!
Бабушка Жива тайком смотрит на меня и жмурится, будто говорит мне не обращать внимание на эти слова, а дед Петко находит повод разрядить обстановку:
-Когда ты, Йордан, сказал «этакую державу» я вспомнил один анекдот, который рассказывала Неда, - сказал он и не ожидая нашего согласия, начал говорить: - Идет милиционер и видит, что перед ним какой-то человек читает газету «Работническо дело» и бранится: «Будь ты неладна, этакая держава»… Милиционер арестовывает его и ведет к начальнику, так думает, что «наберет себе очки». Начальник спрашивает гражданина: «Ты почему бранишь государство, а?» «Как их не бранить, смотри что делают эти американцы во Вьетнаме», - отвечает человек. Начальник зовет подчиненного: «Ты почему не разобрался, какое он государство бранит, ведешь ко мне и занимаешь мое время?! Марш на три дня в арест!»Выходят из кабинета гражданин и милиционер и последний бубнит: «Вот как все обернулось: я привел тебя под арест, а сейчас сам арестован». А человек говорит ему: «Я же говорил тебе, что «этакая держава», а ты мне не верил. Вот теперь получи!»
Хотя и не удалось до конца разрядить обстановку, анекдот дал возможность бабе Живе напомнить двум пожилым мужчинам, что нужно приниматься за дело:
- И до завтра можете браниться. Если вам понадобится лестница, она там, у стены сарая, - проинструктировала их она.
Дед Петко и дед Йордан отправляются к старому сараю во дворе, куда вчера вечером бабушка отвела Веску и Янку и где у нее несколько куриц. Бабушка обращается ко мне:
- Ну и я с вами и этой темой без работы стала. Он, Йордан, так и ждет, чтобы начать голосить… Кто-нибудь подкараулит их, надает им за эти речи – усмехалась бабушка и я – только сейчас – смогла тоже улыбнуться. – Пойду-ка я к ним, не то они опять пустятся в разговоры, - сказала она.
- А мне, как только закончу с луком, что делать, бабушка? – спрашиваю, есть ли еще какая-нибудь работа для меня.
-Ну, если хочешь, дитя мое, можешь прополоть петрушку, я не люблю эту работу, - ответила бабушка.
-Хорошо, - сразу же согласилась я.
Бабушка засеменила по тропинке, а я осталась в саду одна. Утонула в тишине солнечного полдня. Даже и птички не поют в это время. Не торопясь, кладу луковицы в мягкую влажную почву и будто с каждым следующим соприкосновением моих рук с землей избавляюсь от чего-то ненужного и приобретаю новую силу. Чтобы не окунаться в этот безумный мир бессмысленной борьбы и сложных жизненных теорий, а просто пользоваться тем, что действительно стоит – настоящей жизнью. Полной обычными днями, восходами и закатами, воздухом, наполненным ароматом времен года. С потом, который стекает по моему лицу, пока работаю в саду. С вкусом теплых от солнца спелых помидоров и сочных яблок, с искренними и доброжелательными людьми. С уютным домом, с песнями и шутками, с волшебными историями, с ощущением Божьего присутствия, со спокойными снами. Жизнь, в которой действительно присутствую сердцем и ощущаю, что там, где нахожусь сейчас, со мной целая вселенная. Полноценная жизнь, которую хочу прожить каждой клеткой своего тела, каждый день.
6. Сладость простых вещей
Заканчиваю с луком и переключаюсь на петрушку. Она еще совсем молодая, то тут, то там, обнаруживают корешки один слабее другого. Быстро заканчиваю с прополкой и отравляюсь к «компании» под фруктовыми деревьями. Баба Жива подпирает нижний край лестницы, прислоненной к одному дереву, а дед Петко, поднявшись наверх и оглядывающийся время от времени, протягивает руку, чтобы отрезать какую-ту ветку. Дед Йордан делает то же самое, только что обрезает деревья внизу.
Стою рядом и какое-то время молчаливо наблюдаю за ними. Они почти не разговаривают друг с другом, только время от времени обмениваются несколькими фразами, связанными с работой.
-Йордан, смотри на тот лакомый кусочек, убрать его или оставить? – кричит сверху дед Петко.
Дед Йордан бесспорный авторитет по вопросам, связанным с земледелием и овощеводством. Приближается к дереву деда Петко, поднимает голову и внимательно рассматривает ветки.
-Оставь его, - говорит он потом. – Эта груша такая старая и засохшая, что этот лакомый кусочек ее омолодит, - добавляет он.
Мне становится любопытно узнать, о чем они говорят и я подхожу к дереву.
-Что за «лакомый кусочек»? – спрашиваю.
-Это отростки, дитя, - отвечает дед Йордан и начинает мне объяснять, довольный этой предоставленной мной возможностью: - Молодые ветки, которые быстро растут, лакомятся, забирая соки у дерева. Отсюда и название. Когда дерево молодое, они ему мешают, но когда старое и высохшее, как это, они имеют силу и дают больше плодов.
- А как ты выбираешь, какие ветки нужно срезать? – спрашиваю опять я.
-Ветки должны расти от дерева, чтобы быть плодоносными. Если ветка пошла вверх или внутрь, ее нужно срезать. Да и не нужно их оставлять слишком длинными, чтобы они не сломались под тяжестью плодов – объясняет мне пожилой человек.
Я киваю, будто мне все понятно, и продолжаю наблюдать за «операцией» еще какое-то время. Когда двое мужчин и бабушка перемещаются в другое место сада, иду собирать с земли ветки и переносить их в ту часть сарая, где бабушка держит дрова на зиму. Потом баба Жива подходит ко мне и говорит:
-Дитя мое, иди нарви немного лучка, и собери яиц у куриц, поджарим их с салом на обед, что скажешь?
Бабушка знает, что очень люблю ее яичницу с луком и салом, и часто делаю ее, когда нахожусь здесь. Это именно то блюдо, которым она меня угощала первый раз, когда я случайно оказалась ее гостьей. Когда я вспоминаю тот день, в моем сознании всплывают две картины. Как, опираясь на низкую деревянную ограду, опоясывающую дом и двор, созерцаю как околдованная открывающейся перед моими глазами вид и думаю, что никогда не смогла бы наглядеться этим пейзажем, даже если буду ложиться и вставать с ним. И еще, когда меня звали в дом обедать, там жарился лук в старой, почерневшей и покривившейся от времени сковородке, я открываю для себя в этом аромате настоящий запах «дома».
Как только я почистила, вымыла и нарезала лук, пришла бабушка. Она принесла кусочек сала из погреба. После смерти деда Ангела уже не держит поросенка, но дед Петко и дед Йордан подкармливают ее мясом. Она им дает корм для поросят, и помогает готовить сало. Бабушка – признанная всеми мастерица колбас, а еще ее сало, по всеобщему мнению, самое лучшее. «это из-за дубовой бочки Ангела», - говорят все и твердят, что вкус сала в бочке становится «другим». Не знаю, пригодится ли мне когда-нибудь, но записываю со слов бабушки рецепт приготовления сала:
Вымытая и вымоченная в холодной воде около 12 часов свинина нарезается на кусочки (прямоугольные, квадратные) . На дно кадки (если нет кадки, можно и эмалированной кастрюли)кладется морская соль кристаллами - одна-две щепотки. На нее кладется ряд свинины, кожей вниз. Самое главное – уложить ее плотно. Там, где кусочки плотно не укладываются, кладут куски поменьше. После снова – щепотка морской соли и слой свинины, и так дальше рядами. Последний ряд свинины тоже посыпается солью, а сверху кладут 5-6 горстей чистого снега, хорошо утрамбовывают. Если нет снега, свинину закрывают деревянной решеткой (или тяжелой тарелкой, если в кастрюле) и заливают кипяченой охлажденной водой на два пальца вверх. Если делать со снегом, когда он начнет таять, накроет своей тяжестью, так, что свинина останется в образованном рассоле.
«Приготовленная таким способом, может простоять до июня», - объясняет мне бабушка. Говорила мне, что пробовала делать сало с луком, но он сгнил и превратился не понятно во что, а в другой раз положила чеснок и различные приправы – лавровый лист и черный перец, но сало без всего ей нравилось больше.
Могу и я сделать яичницу, но в том, что готовит бабушка, будто есть какая-то магия. Уж и кладу то же самое, что и она, и повторяю все ее действия, но вкус приготовленной е еды будто всегда содержит какую-то «тайную приправу», которой мне не хватает. Кажется, что в бабушки есть особое чутье, которое помогает ей всегда соблюсти точные пропорции продуктов, ориентироваться по аромату, сколько дожарить лук, оценить сколько нужно добавить теплого молока, чтобы замесить тесто. Говорила, что это «чутье» она приобрела с годами, но я думаю, что время его только развило, выражая одну особенную, врожденную чувствительность к жизни, открытую к восприятию.
Обед мне подсказал, чтобы я отметила себе изучить вопрос о сале с «научной точки зрения». Открываю ноутбук, вбиваю несколько ключевых слов в поиске и почти сразу теряюсь в количестве ответов, в которых я почти ничего не понимаю. Поэтому наудачу веру только несколько обобщенных изречений:
Сало – это продукт, богатый питательными веществами, важными для нормального функционирования организма. Оно содержит большое количество витаминов, минералов и аминокислот, необходимых для осуществления жизненных процессов в организме. Витамины в сале преимущественно группы В, необходимые для нервной и пищеварительной системы, для кожи, волос и ногтей, для печени и образования красных кровяных телец. Минералы, среди которых магний, цинк, селен, способствуют функционированию сердечно-сосудистой и иммунной системы. Некоторые из аминокислот, содержащиеся в сале, действуют как стимуляторы мозговой деятельности, антиоксиданты, и производители энергии. Свинина содержит так называемый полезный жир, которые повышают полезный холестерин, и в комбинации с чесноком понижают избыточный холестерин. Полезный холестерин – строительный элемент для клеток мозга и участвует в синтезе половых гормонов. Один грамм жира доставляет то же количество энергии, сколько 2 грамма углеводов. Лучшее время для употребления сала – утро, так как оно заряжает силой, стимулирует интеллектуальную деятельность, поддерживает пищеварительные процессы и очищает организм.
Читаю информацию, которую я собрала о сале, бабушке, а она улыбается и говорит:
-Ты, деточка, как тот гражданин, который пошел в лес, но так как не нашел там указателей, как в городе, заблудился. Ходил целый день, проголодался. Вдруг, когда было уже темно, увидел вдалеке свет и пошел туда. Дошел до избушки, его там принял к себе пастух, и, так как не было у него ничего другого, предложил угощение – хлеб с молоком, еще теплым, только что надоенным. Но тот гражданин сказал: «Как я буду пить это молоко, мне сначала надо его исследовать, чтобы не заразиться чем-нибудь». И начал доставать из своей сумки разные там пособия, чтобы изучить молоко. «Видишь, сколько ума у него – пошел в лес, а хлеб не взял, но зато не забыл эти талмуды. Пока изучал молоко, пастух все съел, - закончила рассказ с улыбкой бабушка и добавила: - Не разбираюсь в этих ученых трудах, но когда была маленькая, действительно с утра ела сало. Бабушка отрежет мне кусок хлеба, положит сверху ломтик сала и с этим отправляет меня в школу. «Ешь, будешь сильной и будешь запоминать, что вам говорит учитель», - так она мне говорила, - комментирует баба Жива и добавляет: - И в поле целый день проводили с этим – сало, хлеб и «прясол».
-Что такое «прясол»? – спрашиваю, и одновременно пишу это слово в Гугл. Появляются рецепты холодного супа с жареной рыбой.
- Мы здесь называем его «прясол для бедняка», потому что его делали без рыбы. Такой рецепт принесла сестра бабушки Толы, баба Магда, которая вышла замуж на той стороне Дуная, но после Берлинского договора, когда Северная Добруджа осталась за румынами, уехали туда. Здесь их звали «беженцами», - объясняла мне бабушка.
- А как делали этот бедняцкий суп? – любопытствую я . Рецепт, который читаю, мне кажется очень сложным. Рыба жарится, режется на мелкие…
-Очень просто, - заявляет бабушка. – Немного чеснока перетирается с солью, кладут 2-3 ложки уксуса, нарезают сухой красный перец – и сладкий, и острый, заливают водой, чтобы отстоялся немного и все готово – закончила она. – Когда ешь, от остроты уши горят. Заедаешь то сухариком, то гарниром к салу – смеется она, что употребила слово «гарнир».
-Сделаешь как-нибудь прясол? – спрашиваю.
-Как только сделаю, деточка, сразу перестанешь хотеть. Вон там перцы висят – она кивнула на красную гирлянду на стене. И добавила: - Это только в нашем селе называют его «прясол» - осталось от бабы Магды. По-другому его делают и в тех местах, но не знаю, как его называют. Может, и без перца, только чеснок, уксус и вода, постная еда, - добавила она.
-Может, немного отдохнешь, бабушка? – спрашиваю я, меняя тему. Она все еще суетится возле мойки.
-Да, отдохну немного, - отвечает бабушка. – Мне нужно зашить одни носочки, не знаю, и чего их столько навязала. Есть такая поговорка: «Бешеной собаке семь верст не крюк» , - смеется она.
7. Память народная
Для бабушки послеобеденный отдых не означает лечь и спать, она делает что-то сидя. Обычно располагается на диване с вязанием или что-нибудь шьет. Сидит нога на ногу, так, что одна ее нога опирается на пол, чтобы она могла отбивать такт. Пока отдыхает, всегда поет.
Бабушка Жива очень любит петь и знает десятки песен. Рассказывала мне, что ее род был известен как «певческий». Все девушки в селе пели, но было два рода, о которых все знали, что у этих женщин есть большой дар. Один из родов был их, Добрилов, а другой – Божанов, деда Петки. «Моей бабушке удавалось пение, - говорила баба Жива, - и как только начинали запевать с сестрами в поле или в селе, люди узнавали их и говорили: «Добриловы девушки поют». И отец ее, мой прадед, очень уж гордился этим.
Сначала записывала песни бабушки на диктофон с той целью, что когда-нибудь переложу их на ноты и соберу в сборник вместе с текстами, который останется для поколений. Это часть от проекта, который захватил меня, и которой привел меня сюда. Но с каждым последующим приездом я начинаю понимать, что не хочу быть просто протоколистом в этой жизни. Хочу участвовать в ней. Вкусить ее, дышать ею, петь ее песни, входит в ее ритмы, сохранять ее историю… Но не документируя артефакт, а как полноправный участник этого процесса. Поэтому вместе со всем остальным начинаю учить бабушкины песни. Сначала мне было трудно их запоминать- и мелодика, и поэтика народного творца намного более непредсказуемы, чем банально звучащие текст и музыка большинства современных поп-исполнителей. Но бабушка мне раскрыла «тайну»: «Сидит ли бабушка прядет или шьет, я располагаюсь около нее, кладу голову ей на плечо, и она поет без остановки. Одна песня заканчивается, другая на подходе. А я слушаю, слушаю и начинаю дремать. Сколько песен выучила в дреме и во сне», - рассказывала мне она в тот вечер, когда, свернувшись в углу ее кровати, притихшая, слушала ее воспоминания, а после в уютном сумраке баба Жива запевала тихонько одну песню, а после нее – еще одну, и еще, и у меня повторялось ее прошлое, только сейчас я была девочкой, которая заслушалась теплого голоса своей бабушки, дремлет около нее. Интересно, что утром песни продолжают звучать в меня в уме, будто записанные волшебным образом. «Тайна» в действительности в «дреме», - отмечаю я про себя, - это ощущение умиротворения и благоденствия названо учеными «сенсорный покой». Состояние мозга, при котором хотя и спим, находимся в бодрствовании, и вопреки тому, что глаза закрыты, сознание открыто, запоминаем лучше.
Довольная, с утра распеваю песни бабушки, а она радуется со словами: «Прямо как я – как только понравилось какая-то песня, сразу ее запоминаю». После добавляет, что если бы было у нее много времени, тогда пела бы я «как птицы» - от рассвета до заката солнца: в поле, во дворе, на посиделках, была бы я «запевалой», потому что голос «звучный», и «разукрасила» бы песню, - хвалила меня она. «Запевала», - объясняла мне бабушка, это певица, которая «ведет» песню. Другие «подпевалы» - те, которые «складывают» мелодию, пока запевала вплетает в нее орнаменты и украшения – волны и паузы, которые делает песню еще краше – заставить сердце биться сильнее, тронуть душу, и растрогать человека, который ее слушает», - поясняет она.
Скоро становлюсь свидетелем и сама переживаю это – на посиделках в клубе, на следующий день после национального праздника Болгарии, Третьего марта. Дед Йордан прости бабу живу спеть «какую-нибудь подходящую песню». Она знает, какую песню он очень любит начинает петь «Отдолу идат сеймени». Слушала ее в исполнение на Борис Машалов, который мне очень нравится, но когда голос бабушки начал струиться на слове «сеймени», словно стон целого народа раздался над нами и глаза наполнились слезами, вызванные переживаемой болью. Песня рассказывает, как турецкие стражники проходили через село и несли отрезанную голову «юнака» на опознание и рассказывает о муке матери, которая видела голову своего дитя, прибитую на кол. Еще вижу перед своими глазами трясущуюся ладонь деда Йордана, которой он стирал с лица слезы после исполнения песни бабушкой, и помню, что он сказал:
-Хочу сказать, что запер бы здесь этих управников, чтобы послушали тебя, Жива, как ты поешь о наших юнаках, будто все земля их оплакивает в этих песнях, чтобы они помнили и знали! Каково было турецкое рабство, кровью пропитана земля и сколько муки перетерпел наш народ.
Вспоминаю вопрос Марка, правда ли что тексты этих песен невымышленные, так и ответ бабы Неды:
-Если бы это не было бы правдой, сынок, то и не пелось бы.
8. Магия жизни
Но сегодня бабушка не пела ни про себя, ни перед публикой, а около радио, потому что начиналось ее любимая фольклорная передача – «Песни без остановки». Слушает ее каждую субботу с двух до четырех днем, и поэтому я выключаю ноутбук, встаю с дивана и иду включать старый черный радиоприемник, который дед Ангел прикрепил над окном так, что можно его легко вынести на улицу, чтобы слушать во дворе.
С Лизой мы договорились погулять после обеда – и увидеться, и набрать крапивы. С бабой Живой будет делать на ужин баницу с крапивой и булгуром, которой нас угощала англичанка вчера вечером. Пихаю в маленький рюкзак нейлоновую сумку для крапивы и пару старых рукавиц бабушки, чтобы собирать крапиву, иначе она меня обожжет, и после того, как обняла бабушку, я ее оставляю в компании радиоведущей Цвети Радевой.
Когда прохожу мимо дома Лизы, чтобы ее взять с собой, она уже готова выходить. Здороваемся теплым приятельским объятием и прощаемся с Марком, обещая ему не «бродить» долго, идем через луга, а после по опушке леса, по живописному проселочной дороге, которая нас доведет до реки. Неизменно Лиза со своим профессиональным фотоаппаратом – всегда готова увековечить какую-нибудь интересную птицу, или какую-нибудь косулю или просто необыкновенную игру света на холмах и вершинах горы. Говорит, что сколько бы раз не снимала она один и тот же пейзаж, он всегда будет различным, с другими нюансами, которые каждый раз выносят на передний план что-то новое, невидимое в другое время дня. Уверена, что в рюкзаке ее есть и этюдник – всегда, когда где-нибудь останавливаемся, чтобы поваляться на траве, его достает и рисует этюды, которые потом включает в свои картины – преимущественно пейзажи, написанные акварелью, которые продает через интернет. Иногда продает и фотографии, в основном английским журналам. Отсюда – и часть их доходов с Марком. Он сам сочиняет музыку для англоязычных исполнителей и групп. И вдвоем они делают не то что нужно, а то, что им нравится в свое свободное время, которое, как они шутят, является всем их временем. Лиза призналась мне, что для их жизни не нужно много денег – все для питания они производят сами. У них есть мясо, яйца, молоко, они делают брынзу и сыр, растят овощи и фрукты, консервируют, делают соки, нектары, вино и уксус. Покупают зерно у деда Йордана, перемалывают его и делают из муки хлеб. Дрова собирают в лесу – собирают сломанные ветви, которые так или иначе сгниют. Собирают грибы и травы на полях. Одно из любимых блюд Марка – устрицы, которые они собирают после дождя, приготовленные с рисом, щавелем с огорода и диким луком, которые растет за их забором. А салат, который они часто едят весной, делают из листьев одуванчика, предварительно вымоченных полчаса в подсоленной воде и нарезанных, подправленных диким луком и чесноком, оливковым маслом, лимоном с добавлением маслин, а иногда с зелеными листьями салата. Лиза мне говорила, что одуванчик очень полезен для организма. Ее подруга работает в институте, в котором исследуют воздействие растений на организм человека. Недавно там делали клинические исследования одуванчика и доказали ряд его полезных качеств, издавна известных травникам: очищает кровь, регулирует уровень сахара в крови, имеет мочегонные свойства для почек и прочее.
Когда я рассказываю, что проект, которые захватил меня, имеет целью представить мировоззрение старых болгар как «магическое здравомыслие», которое сохраняет «чудесную норму» в их жизни и ощущение связанности, целостности, доверия и сотрудничества между людьми, природой и Богом, Лиза и Марк делятся со мною, что именно с того момента, когда сюда приехали, поняли что на самом деле означает жить в единстве с Богом и природой. Они с большим энтузиазмом поддержали мою идею и стараются меня поддерживать, рассказывая о своих открытиях. Их точка зрения очень полезна для меня, потому что как внешние наблюдатели они часто могут увидеть и осмыслить вещи, которые большинство из нас, вовременных болгар, не известно почему не замечаем. Сейчас Лиза мне сообщает, что прочитала кое-что, что, по ее мнению, может меня заинтересовать. Распечатала текст и принесла его мне. Сначала, правда, решаем закончить со сбором крапивы и Лиза меня привела в мое любимое место. С одной стороны, открытое, но в низине, а крапива здесь только выросла – молодые иссиня-зеленые верхушки, свежие и чистые, обещающие чудесный вкус и придающие силу. В нескольких метрах от нас мелкая чистая речушка игриво бежит по камням, и ее журчание ласкает слух, успокаивает и будто уносит все, чем отягощено сознание. В своей тетради записываю:
В народном веровании река покрыта таинственностью и является объектов большого уважения и почитания. Все «настойки» - лечение специально приготовленным отваром для отстранения негативного воздействия, чтобы быть действительно лечебными, делались около реки. Только в реке мог был очищен и один из самых больших грехов в старые времена – когда невеста окажется «нечистой», т.е. недевственной. Для тогдашнего человека, для которого телесное и духовное – два измерения одной и той же сакральной реальности, то, что лечит тело, исцеляет и душу, и то, что приносит здоровье в этом мире, приносит спасение в жизни иной. Именно река имела такую двойственную, и материальную, и мистическую ценность. Но она имела и другую подобную символику – одновременно и созидательную, и разрушительную, уничтожая и созидая. Когда тонут в реке, умирает «старый», и в тот же миг рождается «новый» человек. Греховное тонет, но всплывает святое. Поэтому, по словам Гераклита, в одну и ту же реку входим и не входим, мы есть, и нас нет.
Пока наполняем свои сумки крапивой, в течение следующего получаса, почти не разговариваем с Лизой, будто каждая из нас использует эту возможность послушать лечебное журчание воды – для очищения и возрождения своей души.
Когда решаем, что к ужину набрали достаточно, бесцельно гуляем по лугам, а Лиза, еще под воздействием реки, рассказывает как в начале, когда они приехали, часто ходила сюда, садилась на берегу и часами слушала журчание воды и наблюдала за ее движением.
-У меня есть ощущение, что я очищаюсь изнутри и уходят все мои переживания, тревоги и глупые вопросы, - сказала она и добавила: - Пока я смотрю, будто восстанавливаю свою способность доверять течению жизни, а пока я слушаю, начина распознавать истинный голос интуиции, который, оказывается, не имеет почти нечего общего с внутренним голос Лизы. Голосом разума, которой твердит, что нужно иметь средства, а не дух свободы, чтобы быть собой.
-Я тебя понимаю, я чувствую то же самое , - поддерживаю ее и я. – Однажды, когда объясняла бабе Живе как, откуда я узнала ее и пришла к ней, мои взгляды на жизнь изменились, знаешь, что она сказала?
-Что? – хотела понять Лиза.
-Сказала мне: «Деточка, твой взгляд на мир находится в сердце».
Мы переглянулись и улыбнулись.
-Бабушка Жива мудрая, - отметила Лиза. – Все эти люди имеют какую-то невероятную способность распознавать истинное, в отличие от большинства из нас, молодых. Так и с удивительной смелостью отбрасывают фальшивое, вопреки всему.
- Видимо, потому что имеют другое понимание места и роли своей в этой жизни, - выразила я свое мнение. – Вчера приходили дед Петко и дед Йордан подрезать деревья во дворе и разговорились, что у нас, болгар, коммунисты отняли самую важную опору в жизни – землю и Бога. И бабушка опять сказала что-то очень мудрое: что мы оставлены скататься между небом и землей и удивляться на каком свете живем, - рассказываю я Лизе. – Поэтому мы как будто в невесомости, потерянные, без ориентиров, истощенные усилиями бороться с этим миром, который воспринимаем как чужой и враждебный, - продолжаю я. – Пока старые люди все еще хранят свою опору – Бога и землю. В отличие от нас, не чувствуют себя на Земле, будто упавших с Луны, а в своем доме. Не сознавая этого, они проживают свою жизнь здесь как часть целого, ответственные и сопричастные поддержанию магического порядка на этом свете, который для них не чужой и не враждебный, а чудесный и добрый.
-То же самое говорится в том, что я тебе принесла прочитать. Хочешь посмотреть? – спросила Лиза.
-О, да! – воскликнула я.
И мы остановились одновременно, и начали смотреть по сторонам.
-Может, там? – показываю Лизе низину на поляне, где можем сесть и на что-нибудь облокотиться.
-Идеально, - согласилась англичанка.
Когда мы расположились, она достала из кармана рюкзака согнутый лист бумаги и подала его мне, а после достала и свой этюдник. Начала набрасывать очередной свой этюд, пока я читала:
«Есть нечто, что осознают не все: жизнь и магия древних болгар были переплетены в одно целое. Магическим актом было создание мартениц, вышивание мастериц, обустройство дома, зачатие ребенка, рождение младенца, посадка дерева и т.д.
Сегодня это полностью утрачено, для людей слово «магия» даже не имеет к этому отношения. Не имеет, потому что болгарин оторвался от своих корней. Забыл эту потребность мистического, неизвестного, ощущение пульса окружающей его природы, с которой он ложился и вставал. В этом ритме и песни, и ритуалы. Отрекся от своей интуитивной сущности, которой наши прадеды так ясно улавливали трепет невидимых сил вокруг и изображали их на коврах, платках, вышивках, в сказках и музыке.
Даже сегодня, когда большинство возвращаются к жизни в деревне, делают это механически, без цели. Жизнь на лоне природы не может быт самоцелью, а только шагом к тому мистическому, необъятному, которое неудержимо притягивает к себе, и которое более чувствительный человек почувствует в творчестве старых болгар. О нем я говорю! О магии древних. К ней вернетесь. Там ваши корни!»
Читаю текст несколько раз, удивляюсь точному описанию автора и не могу поверить, что есть и другие, которые делятся таким же пониманием, как и у меня: что магическое значение жизни лежит в основе мироощущения страх болгар, что оно освещало их бытие и сохраняло их от невежественности и помогало воспринимать жизнь как священную.
Очень благодарна Лизе за это «откровение», а позже, уже дома, открываю в интернете источник статьи и нахожу еще более вдохновляющие истории людей, которые переживают подобное. Хотя я уверена в своей оценке всего этого, что чувствую сердцем, найти единомышленников переполняет мою душу радостью и надеждой, что дух Болгарии будет жив, если будем сильно держаться своих корней. Потому что, как написала в комментариях одна женщина, «Это магия жизни с истинными ценностями!»
9. Домашняя еда самая вкусная
Некоторое время у нас с бабушкой было занято баницей. Бабушка никогда не использовала готовое тесто, а готовила его сама. Эту баницу мы делаем «крученой». Под ее наблюдением замешиваю тесто. Но муку сыплет она, как всегда «на глаз», а я пытаюсь как-нибудь определить ее количество. Мне кажется, что нужно около половины килограмма. Делаю посредине «воронку» , как мне показывала бабушка, в которую насыпаю немного соли, холодной воды, до тех пор, пока она мне не скажет «Хватит!» (может быть, около 100-150 граммов), ложку уксуса и подсолнечного масла. Размешиваю постепенно, после чего вынимаю смесь из деревянной миски на стол, на которой предварительно насыпала немного муки, и пытаюсь замесить.
- Вот так, дитя мое, смотри, - какое-то время сначала замешивает бабушка, и так ловко мнет тесто несколько раз, что я начинаю отчаиваться, что никогда не смогу научиться делать так же. Будто почувствовав о чем я думаю, успокаивает меня:
- Научишься, дитя мое, не бойся. Никто не рождается обученным.
После опять оставляет меня упражняться, наставляя меня не быть резкой с тестом, потому что оно должно быть мягким, «так, чтобы нажав на него, не осталось и следа», показывает мне она. Но одновременно с этим, нужно, чтобы тесто стало «упругим» - комбинация качеств которая остается для меня загадкой. Пока наблюдаю, как комочек из муки легко подскакивает в ее руках, думаю, что мой замес похож на борьбу, а ее – на игру. Потом делим тесто на пятнадцать частей, укрываем их полотенцем и оставляем подняться на двадцать минут. В это время берусь вымыть крапиву и по указанию бабушки заливаю ее кипяченой водой, а после того, как ее сцеживаю, нарезаю. Между делом бабушка идет в огород за луком, который тоже чищу и нарезаю. Бабушка опять насыпает в миску стакан булгура, после наполняет стакан кипятком, заливает его так же, как и крапиву, оставляет на пятнадцать минут развариться. В металлической чашке отдельно топит сливочное масло, и добавляет немного подсолнечного.
- Давай, дитя мое, намажь маслом противень и начинай закручивать, - дает мне инструкцию бабушка.
Закручивание, оказывается, у меня получается лучше, чем замешивание, и бабушка доверяет мне делать это без ее помощи. Намазываю противень маслом, после беру комочек теста, опускаю в чашку с маслом и начинаю его внимательно закручивать. Мне нравится это делать – пока раскатываю в руках слой теста, который становится тоньше, представляю, что плету кружево. Когда все готово, кладу тесто на противень так, чтобы оно выходило за края, чтобы занять все пространство, и слегка прижимаю уголки наверх и внутрь, к середине противня. Бабушка уже пожарила лук и крапиву. Сказала, что положила немного черно перца, щепотку чабреца, и наконец добавила булгур, размешав его с зеленью. Идет к столу со сковородкой и с ложкой, наполняет в трех-четырех местах тесто начинкой, а после аккуратно ее распределяет более-менее равномерно по всему слою теста, пока в тоже время я раскатываю вторую лепешку. Не знаю, как так получается, но начинки всегда хватает точно. Кладем последний слой теста, бабушка смазывает его яйцом «для роскоши», и ставит в печку. Время от времени посматривает, а через полчаса вынимает, набирая в горсть немного воды из крана, брызгает баницу сверху и накрывает полотенцем, «чтобы отстоялась». Комната наполняется ароматом, из-за которого я с нетерпением жду, когда смогу попробовать свое творение. Но когда, наконец, настает этот момент, а не могу сдержать себя, чтобы не нарушить молчание, и говорю бабушке, насколько мне вкусно. «А как может быть не вкусно, если ты сама ее сделала!» - ворчит бабушка. Но я имею ввиду другое и то, что чувствую сейчас, каково это – есть настоящую еду. Кроме домашнего теста и вкуса свежей крапивы, в аромате баницы улавливаю один специфический запах – печи на дровах, что придает еще более самобытный вкус. Едим баницу с густым кислым молоком бабушкиного приготовления и за этим обычным ужином, который длится не больше пятнадцати минут, понимаю значение поговорки: «Не живем, чтобы есть, а едим, чтобы жить».
10. Болгарское хоро
После ужина бабушка пошла к своим животным, а я, после того, как убрала со стола и вымыла посуду села поискать что-нибудь еще о проявлениях мистического в жизни старых болгар. Помню, что еще вчера я отметила для себя поискать информацию о том, что баба Жива отмечает связь направления перемешивания блюд и движения хоровода. Написала в поиске «болгарское хоро направление» и меня заинтересовала один сайт. Когда я открыла страницу, увидела выдержку из книги с достаточно интересной интерпретацией старых болгарских традиций и в частности болгарского хоро и по странному совпадению, очень похожую на интерпретацию в материале, который мне дала Лиза:
«Кроме видимого на поверхности и кажущегося расплывчатым, болгарские традиции содержат глубокий духовный пласт и хранят скрытую тайну. Тайна их большой вибрационной силы, потому что почти всегда самое важное, что они делали – это подстраивание человеческих душ и тел под вибрацию Природы, к излучению ее Создателя. Так получалась бесконечная связь от одного к другому: Человек – Природа - Создатель… и обратно.
Но давайте остановимся на более конкретном – болгарском хоро. Здесь сразу же возникает вопрос: что это за идея, когда люди танцуют, взявшись за руки по кругу, с музыкантом, чаще всего с гайдой, находящимся в центре круга?.. Идея такова: хоро повторяет космическое, т.е. является энергетической моделью нашей Солнечной системы. Даже движение танцующих в направлении, обратной ходу часовой стрелки – как движутся планеты вокруг Солнца – и с эпизодическим изменением направления – подобно эпизодическому ретроградному движению планет при наблюдении с Земли. Все это продумано до мельчайших деталей, чтобы получить закон мощного вибрационного резонанса, проникающего повсюду – внутри и вне, во всех пространствах и измерениях видимого и невидимого мира. Скажу: наше хоро, о котором некоторые сегодняшние «умники» твердят, что будто уже изжило свой век, в действительности является ретранслятором космической энергии и одновременно мощные генератором психической, физической, биологической и духовной силы танцующих его.
И этот генератор безотказно служил болгарам, заряжая их новыми силами на протяжении тысячелетий. На все праздники и обязательно каждое воскресенье – тысячи, сотни тысяч воскресений подряд. На сельских или городских площадях в воскресенье танцевали, это была, другими словами «дискотека» для наших предков. Но параллели с сегодняшним днем здесь заканчиваются, главное, на хоро тогда шли все – и молодые, и пожилые, и дети, и старики. Все поколения в целая общность – в одном общем ритме. Удивительный и священный ритуал единения.
Имея ввиду и то, что наши прадеды и прабабушки знакомились и влюблялись на хоро и то же продолжалось очень долгое врем в болгарской истории, значит, кроме всего, хоро являлось и одним из главных ваятелей будущих поколений – нечто от общего настроя и ритма тогда навсегда встраивалось в основу нации, в направление ее развития. Медленно, но непрерывно, строилась и она, чтобы получить стабильность и вечность.
Веками, как только наступал праздник, на хоро на площадь со всех сторон стекались нарядные женщины и мужчины, собиралась большая, вдохновленная компания людей. И скоро там начиналось такое буйное веселье, такое пиршество духа, какое сегодня можем трудно себе представить. А в центре хоровода музыкант с гайдой чувствовал себя как священнодействующий, который творит чудеса. Может быть, поэтому тогда действительно случались чудеса… И почему бы им не начаться и сейчас?!...»
Когда бабушка вернулась, я ей прочитала то, что нашла о хоро, и она одобрительно закивала головой, будто хотела сказать: «Я же тебе говорила!» А когда я закончила, она добавила:
- Еще моя бабушка говорила: «Пока танцуем в одном хороводе и поем одну и ту же песню, Болгарии нечего бояться».
11. От истоков
Меня у компьютера, а бабушку за вязанием очередной пары носков начинает клонить ко сну.
-Куры уже спят, надо и нам ложиться, а, дитя мое? – смеется бабушка.
- Ну, давай, - соглашаюсь сразу, потому что это означает, что наступило мой «особенный» час.
Закрываю ноутбук и иду умываться, а после надеваю пижаму. Скоро мы уже заняли свои позиции у кровати.
- Бабушка, расскажи мне о прошлом, - начинаю я.
- Что тебе рассказать, милая, - всегда удивленно начинает она. – Сегодня по радио передавали одну песню. «Разболелась Дена». Эта песня нашего края и о том, что действительно было. О двоюродной сестре моей прабабушки поется в ней. Моя бабушка еще говорила об этой истории, но я тебе об этом не рассказывала. Какая-то женщина пела ее по радио, но она нездешняя. Говорит, что от своей свекрови узнала ее. Видимо, ее свекровь была из наших мест. Бабушка перестала говорить и начала петь:
«Разболелась Дена, Дена, ой-ой. Там, в Румании, ой-ой. Отец ее говорит: «Можешь ли ты идти, или на коне держаться, или в телеге сидеть?» Ой-ой, Дена! Дена отцу отвечает: «Не могу я, отец мой, ни идти, ни на коне удержаться, ни в телеге сидеть. Оставьте меня здесь, на этом поле, на турецком. Вбейте палку, накиньте на нее ткани, чтобы в тени я была, и здесь оставьте меня…» Ой, Дена! Отец послушал Дену, вбил палку, накинул на нее ткани, в ровном моле, поле руманском, на поле турецком».
- Эта Дена, - начала рассказывать бабушка, когда спела песню, жила здесь, в соседнем селе. Одно время летом молодежь ходили туда, за Балкан, во Фракию, работать на полях. «В Руманию», как говорили.
-Что означает «в Руманию»?
-Так называли в строе время одну часть Фракийской низменности – Руманию, а тех, кто там работал на жатве «руманками». Все молодые девушки нашего края до замужества ходили туда работать на нивах, - объясняла мне бабушка.
- А как их одних отпускали туда? – удивлялась я.
-Там все было организовано, - объясняла бабушка. – Был один бригадир, какой-нибудь опытный мужчина, который их собирал, отводил туда и возвращал. Иногда и юноши ходили туда работать.
-Пешком шли через Балкан? – спрашиваю опять.
- Пешком, - отвечает бабушка. – Отдыхали чуть выше, на равнине, и играли там в одну игру «Каля» она называлась. Каждая девушка хотя бы один раз должны побыть Калей.
- Почему? Кто такая Каля? – продолжаю спрашивать с любопытством я.
-Чтобы показать, что уже готова, чтобы ее выдали замуж, - пояснила бабушка. – Каля – это кукла, делали ее из тыквы или кабачка, заворачивали в полотенца, будто в одежду. Надевали ее на палку, а девушку накрывали ветками с листьями, чтобы она ничего не видела, давали палку в руки и начали ее спрашивать: «Посмотрим, Каля, умеешь ли ты подметать?» И девушка начинала двигать куклой, будто подметает. Потом другие говорили: «Да, умеет, уже научилась хорошо мести. И так просили разные дела по дому делать, которые девушка должна уметь перед замужеством: носить воду, месить хлеб, качать ребенка…
-Очень интересно! – восклицаю я и замечаю про себя что нужно запомнить этот обычай.
-Да, интересно! – соглашается бабушка и добавляет: - Молодые девушка, о чем другом думают… Тогда они думали о том, как хорошо вести хозяйство, дом в порядке содержать, чтобы быть хорошей хозяйкой, супругой и матерью. Раньше было совсем по-другому, - заключила она.
Хотелось мне спросить ее, что она имела ввиду этим «было совсем по-другому». Уверена, что «другое» означает отличную философию любви, семьи, места и роли мужчины и женщины. Очень хочу узнать, как из воспринимают люди, у которых «точка отсчета, взгляд на мир находится в сердце». Но решаю оставить этот разговор до следующего раза.
-Я тебя прервала, бабушка! Ты мне рассказывала о Дене. Что стало с ней? – возвращаюсь я к истории, которую начала бабушка.
- А вот что случилось, что однажды из Фракии пришла весть, что идут разбойники и жгут все на своем пути. Пустились бежать работники с полей домой через Балкан, но когда вернулись, Дены не было среди них. Она была больна – наверное, солнечный удар с ней случился, и ее там оставили. Понятно из песни, что там случилось. Видимо, ее подружка спела о ней эту песню, - продолжала свой рассказ баба Жива. – Но прошло время, и слышали, что Дена жива, но у турков. Когда наши войска дошли до Одрина, один солдат видел ее у родника, сидит смирная, но не скрывалась от него. Он заговорил с ней и понял, что она болгарка. Спрашивала его знает ли он, где находится ее село и просила найти там ее брата, Христо его звали. Но брат не пришел ей на помощь. Мать ее умерла, скучая по дочери… Да и Дена, наверняка, умерла от горя – что она там пережила без близких, и как молилась богу за этих изуверов, только она знает, бедная – закончила бабушка.
Какое-то время вдвоем молчим. Потом бабушка затянула песню, а у меня в темноте лились слезы.
12. В церкви
В эту ночь не сомкнула глаз. Думала о Дене и о том, что пережила эта девушка, которая по дороге играла в «Калю», чтобы показать, что она готова быть хозяйкой, надеялась стать матерью, родить и воспитать достойных деток. Носила ли она паранджу, как горела ее душа, как она надеялась, что придет ее брат и заберет домой, к своим. Будто я вижу ее тревогу и ожидание в ее глазах, чувствую ее разочарование, и сердце мое сжимается от боли… Но это не единственная причина моей бессонницы. Я в предвкушении утренний службы в церкви. Это здесь большое событие. Здесь давно нет священника, однако из этого маленького поселения вышло пять священнослужителей – факт, который меня сначала очень удивил, но потом я осознала, что на таком волшебном месте как это – желание славить Бога – естественный порыв.
Пришел отец Спас – он последний священник отсюда родом. Дед его тоже был священником. Пришел навестить отцовский дом. «Ему уже за семьдесят», - сказала бабушка и рассказала мне одну интересную историю. Отец Спас был распределен служить в другом месте, за Балканом. Селяне разыскали его, когда рухнула крыша храма в селе. Они не знали, к кому обратиться – их священник умер, и кмета у них не было. Пригласили мастером, но оказалось, что здание нельзя восстановить и нужно строить новую церковь, а у немногочисленных местных жителей не было денег на это. Тогда отец Спас в том городе, где служил, нашел людей, которые могли помочь средствами. Но вдруг появился какой-то «доброжелатель», который решил занять место отца Спаса и оклеветал его, якобы тот использовал чужие деньги, чтобы навести порядок в своем селе.
«Будто и не для Господа делал это или не для нас всех, а будто просто положил деньги в карман… Мыслимо ли, что из села его выгнали». – возмущалась бабушка, а я вспомнила слова из Евангелия: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас».
Отправили отца Спаса куда-то далеко, а церковь так и осталась незаконченной.
Стараюсь поспеть за бабушкой, когда утром собрались в церковь. Когда дошли до церкви, чувствую там радостное оживление. Двери храма широко открыты, а местные, которые сейчас собрались почти все, суетятся среди гомона долетающих со всех сторон голосов и топота, входят и выходят из храма, бродят вокруг, останавливаются обменяться парой слов друг с другом, а после опять ходят вокруг. Чувствую себя зрителем какого-то сюрреалистического фильма, режиссером которого, скорее всего, является сестра Серафима. Она носится вперед-назад, входит в одну дверь, выходит из другой, подходит к кому-нибудь, что-то говорит ему, а ее синие глаза вертятся, вот-вот вылетят из орбит. После движется в другом направлении, к другому человеку, внезапно останавливается, говорит по мобильному телефону, потом подходит к своему «Москвичу», берет там что-то и опять скрывается внутри церкви.
Она принесла нужные для богослужения церковную утварь и книги. Сначала было предложение сделать литургию в церкви в монастыре, но так как это далеко и большинство пожилых людей не смогут туда дойти, отказались от этого.
Баба жива не переставая говорила с двумя женщинами из села, а меня ноги повели к маленькому надгробию за церквой, которое я заметила издалека. Сама церковь находится на холме, расположенном между несколькими низинами, таким образом он близко для всех, и видно его отовсюду. Никогда я не входила в него, ворота во дворе, так же как и сама церковь давно стоят закрытыми. Ключ хранится у деда Тишо – мужчины с добродушным, веселом взглядом, но никто, даже и он сам, не входил сюда, пока не случилась та неприятность с отцом Спасом – будто таким образом все выражали свою солидарность своему священнику. «Даже никто с тех пор не умирал», - шутила баба жива. Нахожу среди могил с каменными крестами, некоторые достаточно старые, когда поднимаю голову, сердце замирает. До сих пор думала, что виз из дома бабушка самый лучший, но с этим местом не сравнится. Ничто не останавливает взгляда, а гора – могущественная и величественна, будто свешивается на нас, бди, как мать вечный покой своих детей, пока есть земля под небом. И в этот момент понимаю, что до сих пор смотрела на жизнь свою не с того ракурса. Искала остановиться там, где мне приятно жить. Но сейчас понимаю, что «дома» - это то место, чья ценность осознается по-настоящему относительно смерти. Это место, где хотела бы быть похоронена когда-нибудь. Именно «здесь», думала я с волнением.
Звон колокола вернул меня обратно на землю и я поспешила к церкви. Вхожу и вижу бабушку – она оглядывается, ищет меня взглядом. Тихонько подхожу и становлюсь рядом с ней в тот момент, когда священник провозглашает: «Благословен Бог наш», давая начало святой литургии. «Мизансцена», где он будет вести службу, разбивает все мои представления о каноничности. Церковь еще не законченная, еще не освященная, без алтаря. Служба происходит перед иконостасом, в центре храма, на ободранном деревянном столе, использованным строителями, на который отец Спас постелил антиминс. Я знаю, что это кусок материи, в который вшита частица мощей святого, лежащей в алтаре на престоле, но может использоваться и в другом месте. Даже название его от греческого означает «вместопрестолие», «вместо трапезы». Но я впервые участвую в такой «вынесенной» литургии и мне очень интересно наблюдать за всем, что делает священник. Только меня удивляет, как отец Спас будет одновременно священником, чтецом и певцом, но потом я понимаю, что сестра Серафима здесь. И поэтому удивляюсь, когда слышу, что не она, а мужской голос поет «Господи помилуй!» в ответ на молитвы отца. Не могу увидеть кто поет. Смотрю вопросительно на бабушку, а она направляет меня между людьми перед нами и шепчет мне: «Филио, перед тем, как стать здесь певцом, 100 лев попросил, но что-то стоять прямо не может». Наклоняюсь и успеваю увидеть сухенького старичка, присевшего на строительные козлы, которые служат ему стулом. Он не смотрит в книги – явно помнит литургию наизусть, и чудесно сохранившейся к этому возрасту его медный тенор наполняет душу умилением и благоговением, пока исполняются песнопения. После службы знакомлюсь и с бабой Цаной – женой деда Филио. Она моложе его на 15 лет и сейчас все хозяйство лежит на ней. «Держат коз, но нет никого, чтобы помог им. Есть два сына – один живет далеко, а другой близко, но никто из них не приезжает к ним», -рассказывает мне баба Жива и говорит, что баба Цана делает самую лучшую козью брынзу, лучше она не пробовала. Люди из города узнали об этом и приезжают покупать брынзу у нее, потому что кроме того, что она очень уж хорошо, но и продается недорого – по 5 левов за килограмм. «Не могу, говорит, продавать им дорого. Сами, глядь, тоже не богаты, сколько дают, только и беру».
Благородство и скромность этих людей меня удивляет. В этом материальном мире, где все меряется деньгами, люди не понимают, что человеческое имеет другую ценность и нет валюты, которой оно измеряется. Тут же мои мысли подтверждает баба Катя. Она живет недалеко от церкви и в течении тридцати лет, когда храм разрушился, она открывала его и убиралась там, не беря ни стотинки за свой труд. «Не могу же я просить у Господа деньги за эту работу», - говорила мне она. «Я только добро от Него видела, и никогда не смогу Его отблагодарить, за то, что меня создал такую, в Него верующую».
Во время литургии отец Спас причастил нас, а когда служба закончилась его словами «Да будет со всеми вами Божье благословение», и мы начали выходить из храма, от той утренней суеты не осталось и следа. Сейчас все стали задумчивы, ступают медленно и будто торжественно, будто получили на хранение что-то очень ценное, которое нужно было осторожно вынести отсюда и отнести к себе домой.
13. Песни и приговорки
Теперь мы все на улице, все отправляемся к навесу, чтобы разделить общую трапезу. Там стоят деревянные скамейки и столы со времени старой церкви. Здесь делали когда-то жертвоприношение святому Георгию, чье имя церковь носит.
Располагаемся за столом и каждый начинает доставать все, что принес из дома: хлеб, баницу, брынзу, лук, чеснок, вареные яйца, сало, вино… Бабушка тоже достала из сумки, которую мы взяли: остаток вчерашней баницы, сало и брынзу. Откуда-то появляются тарелки и стаканы, которые, понимаю, стоят еще со старого времени в одном старом буфете под навесом. Баба Неда и баба Цана идут ополоснуть их водой во дворе, а я встаю помочь им, принимаю вымытые тарелки и отношу их на стол. Другие женщины раскладывают еду по тарелкам и кладут в разные места, чтобы все смогли дотянуться. Когда заканчиваем накрывать на стол, отец Спас благословляет еду и все жадно начинаем есть. Причастие принимается голодным, и мы пропустили наш обычный ранний завтрак, поэтому достаточно проголодались. Несколько минут царит молчание. Да и было бы грех говорить во время трапезы. Бабушка говорила, что на праздники, свадьбы, например, этот запрет не распространяется. А если Господь сказал, что он «жених», а Церковь, то есть верующие, что она «невеста», общение между Богом и человеком в причастии именно это – свадебное торжество.
-Очень хорошая служба, отец, - осмеливаюсь тихо сказать отцу Спасу, который сидит около меня, а потом еще тише добавляю: - Я верующая, но…
-Знаю, знаю… - по-отцовски похлопал меня по руке. Явно знает все уже обо мне.
-…первый раз присутствую на такой литургии, - признаюсь.
- Видишь ли, дитя мое, - отвечает мне священник. – Сейчас церквей и алтарей предостаточно, но священников нет. Поредели наши ряды, - добавил он.
-Знаю, от твоего дедушки Тотю, - раздался внезапно сильный голос деда Йордана, - он наверное тебе рассказывал, что одно время, когда бился в войсках при осаде Одрина, так как негде было, служил литургию на могиле или прямо на груди убитого воина.
Когда услышала это, мурашки пробежали по мне. Впервые здесь, у этих старых болгар, которые имеют живую историческую память, болгарская история для меня начинает приобретать плоть и кровь.
Отец Спас кивнул и тотчас резко выпрямился. Потом поминаю, что каждый раз, когда кто-нибудь берет слово, он выпрямляется. Это его способ выразить уважение к людям, которые его слушают.
- В древние времена, - начал он, - святая литургия произносилась над могилами мучеников за веру Христа. Поэтому и дедушка Тотю так служил. «Где, говорил, я тебе найду церковь на фронте! Там все в таком положении, что в любой момент кто-то может умереть и каждый, погибший в бою мученик – не за нашу ли веру он отдал жизнь! Поэтому и заботился о том, чтобы из не оставили не причащенными с Господом и пока их не похоронили, служил на груди этих ребят». Это он мне рассказывал. – сказал отец, а дед Йордан тяжело вздохнул. – От него я узнал, что каждая христианская грудь, в которой живет Бог, есть алтарь, - закончил священник и сел, а я была поражена силой этих слов.
- Святой Серафим рассказывал, - включилась сейчас в разговор сестра Серафима, - как один священник из Москвы, не знаю, в какой оккупации…
- Это была немецкая оккупация, Серафима, - прервал ее дед Йордан.
-Да, наверное, - согласилась монахиня и продолжала: - Заставлял верующих причащаться каждый день и после оказалось, что ни один из низ не погиб тогда.
-Слава Богу! – произнес отец Спас. – Это на самом деле рассказывал святой Софроний Сахаров.
- В один день пришла одна женщина в монастырь, - будто и не слышала отца Серафима, - и я ей говорю, что придет отец и будет литургия, если хочет опять прийти, нужно причаститься. Но он мне в ответ: «Как же так? Пост еще не начался, а вы уже причащаетесь!» - продолжала рассказ она. – Их поп причащал их только два раза в год – после Рождественского и Пасхального постов. Иначе это было бы грехом, и вы не достойны, сказал он им.
Отец Спас взял Библию, которая лежала около него на столе, распрямился, открыл ее, будто наугад, и сказал:
-И до сих пор в монастырях, пока монахи имеют трапезу, один из них читает Священное писание. Давай, Серафима, ты же монахиня, прочти нам, пока мы трапезничаем.
Отец Спас подал сестре Серафиме Библию со словами: «Вот пост, который я избрал, сказал Господь…» - и добавил:
-Читай пятьдесят восьмую главу, седьмой стих.
Монахиня приняла Библию и начала читать:
- Раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя…
-Достаточно! – прервал ее отец Спас, взял Библию, которая была уже закрыта, открыл ее быстро в другом месте и опять сказал: - Читай, с шестнадцатого стиха.
Сестра Серафима опять взяла Библию и зачитала:
- Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите - и рассудим, говорит Господь.
- Достаточно! – прервал ее отец Спас, опять взял Библию, снова открыл ее, провел пальцем по странице вниз и в третий раз подал монахине со словами: - Читай, семнадцатый стих.
- Еще ли не понимаете, что всё, входящее в уста, проходит в чрево и извергается вон? А исходящее из уст - из сердца исходит - сие оскверняет человека, ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления - это оскверняет человека.
- Достаточно! – В третий раз отец прерывает монахиню, берет свою Библию, закрывает ее и в этот раз оставляет ее около себя на столе.
Наблюдая за ним, понимаю, что пожилой священник не открывал Святое писание «наугад», как мне показалось сначала, а оно само будто открывалось каждый раз точно там, откуда он собирался прочитать нам какой-то отрывок. И это, я осознаю, есть знак Божиего присутствия в нем и через него – в нас.
- Как я не подумала, сказать эти вещи ей, той женщине, - сокрушалась сестра Серафима, закончив читать. – Но она вряд ли поняла это, - утешала она сама себя. – Она из тех, которые все знаю, и только поправляют других, когда те ошибаются. Я принялась петь, а она мне: «Здесь, сестра, голос седьмой, не так поется». А я ей: «Не учи меня, как воспевать Господа». «Но я тоже верующая». «Но я, говорю ей, монахиня!» Повернулась и ушла, и больше ее я не видела. Святая Богородица ничего мне не сказала, а та начала меня поучать! – возмущалась монахиня.
- Как вытерпела ты ее, Серафима! – нашел повод пошутить дед Петко, начиная их очередное «представление».
- Терпела, сколько смогла, даже на исповеди священник меня отругал. «Хватит, говорит, Серафима, ты учить людей должна, что приходят к тебе, - сразу вошла в роль монахиня.
-А он что, не знает, священник твой, что только глупостям можешь научить, - подал новую реплику дед Петко.
-Петко, что ты говоришь? – стала возмущаться сестра Серафима и завертела глазами. – Я их правильно учу! Вот один раз еще одна женщина пришла и говорит: «Сестра, научи меня молиться, я не умею». Я ей отвечаю: «Научу тебя, сестра! Это легко! Полезай в мой «Москвич»! «Но зачем, говорит в «Москвич»? «Потому что там мой молитвенник». – отвечаю я.
Сестра Серафима прекращает свой рассказ и несколько раз нам подмигивает, будто предупреждает, что ожидать от нее, и после продолжает:
- И та женщина села со мной в машину! После того, как я покрутила ее несколько кругов на скорости, чтобы знала, как можно быстро научиться молиться, - рассказывала она, а все мы заливались смехом. - Вышла из машины и дрожит. Я ее спрашиваю: «Молилась ли Господу?» «Помолилась», - отвечает та. «Если не научилась, можем еще немного поупражняться». А она опять: «Нет, сестра, научилась!» «Иди тогда в церковь, говорю, благодари и славь Господа!» И она полчаса из церкви не выходила – горда закончила сестра Серафима историю, которая относительно ее может быть как вымыслом, так и правдой.
- В те годы, когда я заботился больше о каноне, чем о душах людей, я ничему от Бога не научился, даже если бы всю жизнь ему служил. Здесь в этом селе мы все «ты мне-я тебе». Пока не закончится пост, ,,,,,,,,,,,,- вернулся отец Спас к тем е поста и причастия. – Человек, сколько бы не постился, не может быть достоин Бога, мы все в его милости. – заявляет он.
- Я пост соблюдала – не лакомилась салом, до того момента, как прихватил меня тот удар, - заявила баба Неда, и в ее голосе был какой-то триумф. Будто со своей святостью оказалась один на один перед остальными и почувствовала возмездие за принудительное свое воздержание.
-Сейчас, если скажешь, что и любовника у тебя нет, Неда, действительно можешь приставить себе крылья – подначивал ее дед Петко.
-Есть у меня любовник – все скрываю. Как-то забыла я…- «схватилась» сразу же за эту реплику баба Неда, будто только ждала, чтобы рассказать одну из своих небылиц. – Однажды приехала ко мне старшая внучка, дочерина, и меня спрашивает: «Бабушка, говорит, а был ли у тебя любовник?» И как только сказала это, я ей крикнула «Ииии!» и шлепнула по лбу. Бегу в спальню, открываю гардероб и едва отпрыгиваю, чтобы меня не прибил скелет. Ой-ой, совсем о нем забыла! – сокрушалась баба Неда, схватившись руками за голову. У нее такие выразительные жесты, пока она рассказывает, то все мы заливаемся смехом, а у нее будто нет тормозов: - Кто он был, не могу его узнать. Точно лет тридцать стоит там. Моим был наверное, Бог его прости, потом умер, не нужно было его так долго держать в гардеробе…
Когда смех утих, сестра Серафима сказала:
- Да, Неда, священник мне говорит, когда ему исповедуюсь, что нужно отправить ему попа в рясе следом за мной, чтобы все грехи мои отмаливал, думаю, и тебе нужен тоже такой же.
- «Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты!» - сказал отец Спас и добавил: -Но тот владыка – это не я. За такие слова вам причастие не дал бы. Как дед Либен у Каравелова пугал попа пистолетом, чтобы тот дал причастие грешнику и подарите ему………………..масърки – смеется святой отец, а я отмечаю про себя, что не плохо было бы перечитать «Болгар старого времени»
- Поэтому я причащаюсь сам, - долетел голос деда Филио, певца. И когда я поворачиваюсь к нему, вижу что он накрошил в глубокую миску с вином хлеба.
-Да, причащайся! Ты и так уже напричащался как-то, до сих пор все в том же состоянии! – ворчала на него баба Цана, а за ее спиной дед Филио передразнивал ее, как она его ругает.
- Без хлебца, да без винца, сладкие сказки не складываются, - цитировал он похоже, народную поговорку.
- А ты знаешь только те сказки, где тебя выносят. А эту сказку слышал: «Кто винцо попивает, головку разбивает» - не остается в долгу его жена.
В пререканиях между пожилыми супругами между тем нет и капли злобы, создается у меня впечатление. Их разборки сразу же заканчиваются, когда, может быть решив задобрить бабу Цану, вдруг медный тенор деда Филио затянул «Вино пьют пятьдесят юнаков »:
Вино пьют пятьдесят юнаков,
Вино пьют в кабаке гуляют,
Вино пьют, клятву верную дают…
Замечаю с удивлением такое поразительное сходство с голосом Бориса Машалова, которое не сразу уловила, когда Дед Филио пел в церкви. Сейчас я ее уже ясно чувствую. Мое открытие подтверждает и баба Жива: «Вытягивает как Машалов», - прошептала мне на ухо бабушка.
Песня из нового времени – думаю, написанная в 19 веке, в период, который называли «после короля Марко», но продолжает традицию эпических народных песен. Текст у песни длинный и рассказывает одну из историй о короле Марко. Все молодцы дают клятву – кто жене и детям, кто первой возлюбленной, кто сестер и брату, только Марко некому было дать клятву. Поэтому он клялся своему коню и сабле, и не кому ему было верить, конь был животным, а сабля – холодным железом. Тогда Марко пожаловался своей матери, что у него нет никого, кому бы он мог давать клятву, даже ни «братца или сестрицы». А мать ему сказала, что у него был брат и сестра, но их увели янычары. Марко сел на своего верного коня, поехал в чужую землю, нашел брата и сестру свою. Узнал брата по тому, что тот был единственным в той земле, где вино не пьется просто так, а «на спор». Позже пишу в своей тетради:
Мотив «пить вино на спор» часто встречается в музыкальном народном творчестве. Через него подчеркиваются религиозные различия между болгарами и турками, они часто пили вино «на спор». Это «спор» для турка –выражение молодецкой лихости, власти над порабощенным болгарином, что он имеет большую силу, если «перепьет» более слабого. Юнаки вьют вино и это показывает их силу и мощь. Неслучайно король Марко тоже очень часто воспевался как любитель выпить вино, который может выпить 5 бочек. Но это не только битва с самим собой. Это битва за Бога. «Вино – причастие», - говорит народ. И как символ Божьей крови, оно может «вливаться без ограничений» в юнака, не причинив ему вреда, ведь он защищает свою веру. Для иноверцев не так – для него пить Божью кровь равносильно муке. В одной песне говорится: «С досадой турки говорили, с досадой это делал Марко. Сколько может пить Марко каждый день, сколько он может нас мучать, больше чем в Рамазан…»
Тем, что болгарин пил вино, он подтверждал свою веру и категорически заявлял о своей принадлежности к христианской вере. С вином он будто открывал способ отвернуть турка от насильственного принуждения к чуждой вере, словно заставляя его почувствовать на «своем горбу», как это мучительно.
Посиделки сами собой перешли уже в другую фазу. Дед Петко уже достал гайду и после «Пьют вино пятьдесят юнаков» запел с дедом Филио «Есть ли у вас вино?»
Есть ли вино? Есть ли вино?
Есть ли вино пенное? Давайте его сюда!
Пенное оно? Пенное или нет -
Я вам отвечу – несите его сюда!
Есть ли девушки? Есть ли девушки?
Есть ли молодушки? Пусть идут сюда!
Молоды ли они? Молоды или нет -
Отвечу вам молоды ли они – ведите их сюда!
Есть ли невесты? Есть ли невесты?
Есть ли добрые невесты? Добрые или нет-
Отвечу вам добрые ли они – ведите их сюда!
Есть ли женщины? Есть ли женщины?
Есть ли старые? Оставьте их себе!
Старые ли они? Старые или нет -
Отвечу, что они старые, оставьте их себе!
Отец Спас, который ушел из-за стола не так давно, вернулся, но уже без рясы. Поверх белой рубашки он надел традиционный народные черный шерстяной жилет с вышивкой и уже в новом амплуа – народного певца, присоединился к импровизированному мужскому хору. Видимо заметив мой удивленный взгляд, он прошептал мне:
- Люблю наши народные и песни, и танцы. Если меня пригласят одновременно служить у епископа или же идти на фольклорный концерт, выберу второе.
Отец выпрямился у стола, будто собирался читать Евангелие, и показал жестом, чтобы мы встали. Мы переглянулись с недоумением, но выпрямились. Когда пение закончилось, он сказал:
-Знаете ли, что эта песня легла в основу болгарского гимна? Поэтому попросил вас всех встать.
- Наверное, ты ошибаешься, святой отец! Не припомню, чтобы в гимне пелось о тетушках, - возразила баба Неда.
- Святой отец говорил о мелодии, Неда, - объяснил дед Петко.
- А как может не нравится песня, где о тетушках говорится! – отозвалась и баба Цана. – И меня не интересует, гимн ли это, или нет. – Куда вам всем без женщин! Вон, хоть на Филио посмотрите! «Есть ли вино? Дайте его сюда! И – хлоп!
-Думаешь ли ты, Филио, что только мужчины могут пить, а? Живка, спой «Баба вино пила»! Покажем им! – повернулась баба Цана к бабе Живе.
- Готово, Петко заканчивай и начинай мне играть, - сразу же отозвалась Жива.
- Для тебя – всегда готов, - и сразу же Петко заиграл вступление.
До того, как бабушка начала петь, почти все встали, готовые начать танцевать хоро. Я хотя и не знала песню, узнала ее ритм – мое любимое Дайчаово хоро, но в это раз я осталась за столом. Старики встали на хоро позади, на траве у церкви. И когда запели эту игривую песню, которая рассказывала как одна баба напилась вина, в миг увидела, словно в кадре фильма – те абсурдные балканские сцены Кустурицы, в которых за секунду видишь жизнь под каким-то невероятным углом, открываешь ее тайны взаимосвязей и созерцает весь круговорот существования. Собранные в ряд, в этом кадре они идут хороводом от кладбища и движутся к церкве. И отсюда кажется, будто они от могил выходят, идут к Богу взявшись за руки, игриво притоптывают эту свою землю, будто берут силу ее жизни и вечности, к чему они двигаются.
Дед Филио едва дожидается конца песни и с дедом Петко, с кем явно между делом успели договориться, сразу же подхватывают рученицу. Песня называется «Разозлились невеста», а после, пока ищут ее текст, так как бабушка не знает его, понимаю, что в основе песни – реальная история и рассказывается об одной молодой «невесте», которая разозлилась на своего мужа, бросила веретено, ребенка в люльке повесила себе на спину и пошла к своей матери. Ждала, что муж пойдет ее искать, но, когда он не пришел до вечера, она опять взяла люльку с младенцем и вернулась домой. Женский ответ «Палкой баба дверь пинала» , другая юмористическая песня, которую бабушка узнала несколько лет назад, когда ездила в город на концерт Бориса Машалов и Павла Сиракова – известного исполнителя песен. В песне идет речь об одной бабе, которая закрыла дверь деревом, чтобы дед ее не ходил по кабакам, и по людям, не танцевал с чужими невестами, но он толкнул дверь и вышел. Песня заканчивается таким образом:
Баба плачет и деда молит:
-Ой да старче, тыква ты пустая,
старик ты старый, глупый.
Оставайся ты у своей старухи и ешь ее пироги.
Песня медленная и богата орнаментами. Одно слово бабушка тянет его просто уникально – кудряво, но одновременно широко, открыто и сильно, и будто вижу я как звук поднимается вверх к горам, и звучит потом с другой стороны, подскакивая вниз-вверх, будто по холмам. Ее женский вариант исполнения кажется мне, звучит даже более самобытно чем у Павла Сиракова, несмотря на то, что голос и специфическое вибрирование в нашего певца невероятно красиво. Гайда деда Петко очень дополняет песню.
-Вот сейчас покажу тебе, Цана, - говорит дед Филио, когда песня заканчивается. – Петко, давай «Леночку», - обращается он к музыканту.
Никогда не присутствовала при любовных разборках в песнях и мне было очень весело. В первый момент думала, что он говори о «Девушке Лене», но, когда дед Петко заиграл, узнала «Бросала Лена яблоко». Явно дед Филио тяготел к песням Бориса Машалова.
Бросала Лена яблоко,
Бросала и примечала:
«На кого попадет яблоко,
За того и выйду замуж».
Яблоко упало около старца.
Старик очень обрадовался,
Подкрутил усы,
Пригладил бороду.
Начала Лена плакать:
«Ой-ой, мама, матушка,
Что буду делать с этим стариком?»
Мама Лене молвит:
«Перестань, Лена, не плачь,
Дровосеки в лес идут,
Мы с ними старика отправим,
На него дерево упадет,
На него медведи нападут».
Дровосеки из лесу возвращаются,
Наш старик впереди идет,
На плече дерево несет,
А медведя за ухо ведет.
-Неужто, Цана, ты так же хотела сделать раньше, - сказал Филио довольно, когда закончилась песня. Намекал на разницу в возрасте между ними.
-Почему не хотела, сделала так, - сказала баба Цана и добавила: - Было время, и я бросала яблоко, могла бы быть поудачливей, и тогда осел бы уцелел.
Мы засмеялись, а дед Филио пропел «Лютый перец, и ты, Цана, такая же лютая», а после сказал:
-Давай, Цана, нам пора уходит, доить нужно идти.
- Как скажешь, пойдем, - сразу же согласилась баба Цана и было видно насколько все-таки они сговорчивы между собой.
-Там где есть согласие, там есть и Бог, - отметила баба Катя, явно почувствовав то же, что и я. -Мы с моим дедом Иваном ходили вместе сорок семь лет, пока его Господь не забрал, все между собой разбирались!
Из их разговора с другими, пока они прощались, поняла, что некоторые из коз дед Филио и бабы Цаны «окотились» раньше и они их доили не по два, а по три раза в день, поэтому они сейчас торопились.
-И мне то же самое пришло в голову, - слышу реплику около себя и с удивлением понимаю, что это говорит отец Спас. Он, как я уже поняла, давно вдовец. – Одна пожилая женщина с той стороны Балкана много лет назад меня тоже наставляла, - добавил он, подсмеиваясь.
Явно посиделки переходили в третью фазу – воспоминаний, думала я, когда после этого баба Неда начала рассказывать:
-Моя прабабушка что мне поведала, - сказала она и уточнила: «Но это не анекдот, это настоящая правда!», потом продолжила: - Однажды, будучи уже пожилой, была на посиделках с девушками – собрались они все в одном доме поработать. Сделали свои дела, но стало поздно и начали расходиться. Один парень был влюблен в одну из девушек и ждал ее в темноте, чтобы выкрасть ее. Еще только они спускались по лестнице, как парень схватил свою избранницу на спину и побежал к своему дому. Он слышал, как «девушка» пищала и кричала: «Давай, неси меня!» По ошибке он схватил мою бабушку! Как он это услышал, хулиган есть хулиган, скинул ее на землю и убежал. Потом бабушку месяц лечили от синяков после падения овечьей кожей, - закончила свой рассказ баба Неда.
-И у моего отца была любовь, но она его бросила, когда он был на фронте, - включилась баба Катя. – Он, милый, убивался сильно, но его бабушка сказала: «Не кручинься, сокол жив и здоров, и куропаток вокруг много».
- Хорошо сказала бабушка твоему отцу! – оценил дед Йордан. – Мой дед одну такую куропатку знаешь, как на место подставил! – Первый раз слышу, что он взял слово по теме, не связанной с «политикой». – В одно время, может, знаете – продолжал дед Йордан, - был такой обычай между юношами: если какая-нибудь девушка посмеется над каким-нибудь парнем или оскорбит его каким-нибудь образом, этот парень, чтобы отомстить, снимает в темноте калитку и относит ее к реке, так, что двор и гумно остаются открытыми ночью.
Обычно я молчу и только слушаю рассказы пожилых людей, но слова деда Йордана подогревали мое любопытство.
-Что такое гумно, дед Йордан? – прервала я его, рассчитывая на то, что ему приятно, когда его спрашивают.
-Гумно, деточка, это место где собирали снопы, развязывали их, молотили и веяли веялками зерно, так, что зерно отделялось от плевел и соломы, оставалось только зерно.
-И почему считалось большой местью снять калитку с гумна? – спрашиваю снова.
-Потому что, деточка, на свой двор всегда смотрят с большим благоговением. Дом когда строишь, сначала двор выбираешь – если он на хорошем месте, то все, что там будет, должно быть в порядке – скот, зерно… - объяснял мне дед Йордан. – Если место для двора не ухоженное, говорят старые люди, дом запустеет и семье там будет плохо. А если приведешь в порядок двор, обнесешь оградой, поставишь калитку. Калитку если ставят, то навсегда, пока она не сгниет. Только когда она упадет, ставят новую. Поэтому снять калитку – большая месть, все одно, что обесчестили твой дом.
Отмечаю это про себя, чтобы позже порассуждать на эту тему, и киваю, давая знак деду Йордану, что я закончила со своими вопросами, чтобы он продолжал свою историю.
-Мой дед Йордан, - начал он снова, - они были зажиточными, много девушек имели на него виды. Одна договорилась со своим братом, что когда парни пойдут купаться вниз по реке, на глубокий затон, он должен был украсть его панталоны и принести ей. Но дед мой разгадал замысел и поймал его, этакого, так едва его другие спасли, чуть не утопил его там на месте. Ночью дед пришел со своими друзьями, они сняли калитку у дома этой девушки и завязали на дальней стороне Колю-Фичевия моста. Как они туда забрались, как закрепили эту калитку – не знаю. Явно дед был очень рассержен, потому что после никто не мог снять калитку никоим образом. Эта калитка висела, дед мне ее показывал, до большого наводнения тридцать девятого года, пока большая вода с Балкана на утащила ее. Почти полвека.
Позже, когда искала информацию, нашла интересную статью по теме, которая стала отправной точкой моих следующих рассуждений:
«Посягательство» на калитку (и ограду) с целью мести это действие, направленное на то, чтобы разрушить целостность и защищенность обитаемого девушкой «сакрального» пространства, символ девственности. По логике магического мышления, в мире действуют внутренние связи, через которые действия переносятся от внешнего и внутреннему, от материальному к духовному, от единичному к целому, от неодушевленному к одушевленному. Именно поэтому, возможно, разрушение границы двора девушки воспринималось как лишение святой границы девственности. Внешнее посягательство приобретало интимный смысл – девушка, проснувшаяся без калитки – это девушка, проснувшаяся без своей девственности. Своими действиями она вызвала то, что святое «обесчестилось» и так она становилась «нечистой», что считалось одним из самых больших грехов в старые времена. Для общества она уже носила символику «открытой двери» - состояние, которое ее ставило в социально-негативное положение.
-И почему твой дедушка так разозлился из-за панталон, дед Йордан? – спрашиваю опять я, хотя смутно догадываюсь почему.
-Потому что, деточка, тебе неоткуда знать, но панталоны в то время были, как тебе сказать, частью снаряжения мужчины. Там хранилась его молодецкая доблесть – ответил дед Йордан и добавил: - Чем больше они струятся, как складки Старой Планины, повернул он голову к Балкану, - тем больше молодецкого скрывают. Если останется мужчина без панталон, все равно, что мужская сила у него отнята и выставлена на посмешище, - заключил он.
- У Чудомира есть один рассказ – об одной женщине, которой соседка посоветовала прятать панталоны своего мужа, чтобы он не ходил по другим и чтобы она его сохранила только для себя. Кто знает, каким чудом она хотела обладать! – засмеялся дед Петко.
-Та девушка, посягала на панталон деда Йордана, чтобы приворожить его, - включился отец Спас и продолжил: - Я слышал, с панталонами делали магию и так девушки «привязывали» парней. Эта одежда имела большую связь с человеком, что могла его заменять, если его не было рядом. Так, например, мужья были на войне или на заработках, дома клали панталоны на место мужа, все равно он там находился. Даже были случаи, когда венчали девушек с панталонами парня, если его не было, если нужно было срочно поженить молодых.
- Точно так! Панталоны были символом мужчины! – заявил дед Петко. – Даже одно время мужчины водили такие хороводы, что как только заиграют, панталоны начинали раскачиваться вперед-назад как колокол. И девушки очень хорошо слышали этот колокол, хоть и звука он не издавал. Каждая знала, у какого парня колокол бьет по ней…
-Ох, Петко, как только у тебя язык не отсохнет, говорить такие бесстыдные вещи! – воскликнула сестра Серафима и возмущенно закатила глаза.
-Что, Серафима, мне ничто человеческое не чуждо! Не можем мы всех закрыть в монастырях! Кто тогда будет исполнять волю Господа – плодить и населять землю? – вводил ее в заблуждение дед Петко.
- Одно время мужчины носили панталоны, богаты мужской силой были, а сейчас носят джинсы и бедны силой, - обобщила баба Неда, пока доедала кусок баницы.
-И ты им вторишь, Неда, - критиковала ее сестра Серафима, закатив глаза.
-А что тут такого? – защищалась баба Неда. – Как посмотришь на мужчину в панталонах между ногами, на бочку похожи. А сейчас как наденут узкие джинсы, как две дудочки, непонятно что…
- Ни в коем случае! Не говори такие мерзкие слова! – прервала ее сестра Серафима и театрально закрыла уши руками.
-Хорошо сказано, Неда, - заступился за бабу Неду дед Йордан. Похоже, что это сравнение ему понравилось. – Как повелись за Западом, посмешищем стали. Повесили на штаны застежки и превратили их в магазин. Будто мужское достоинство для продажи! Жена чорбаджия Иванаки, когда подавала современные брюки, все говорила ему: «Что ты прячешься за этой одеждой…»
- Это как в поговорке: «Смотрите на меня сейчас, что у меня есть рога», - вмешалась и баба Катя. – Это когда кто-то свой срам напоказ выставляет.
-Человек только сам может себя опозорить, никто другой не может, - отозвалась и баба Жива.
-О, да, женщины одно время большую войну вели против этой западной моды – опять взял слово дед Петко. – Я читал одну книгу, где рассказывалось, как двое вернулись из путешествия в брюках, а их невесты, когда их увидели, сбежали от них и вернулись к ним тогда, как только они снова в шаровары влезли.
- Об этом и Добри Войников писал в «Ложно понятой цивилизации» - пусть они разумными станут. – сказал отец Спас. – Даже в начале точно это пишет – добавил священник и взял Библию, а я с неожиданностью предполагаю увидеть, неужели он найдет в ней и цитату из известной пьесы. Но он ее не открыл, а цитировал по памяти, что было не менее изумительным: «Одетый по моде в брюки и пиджак, с часами и цепью, с легким пальто через руку, а в другой руке - трость, в перчатках и лаковых ботинках, если знает два-три слова по-французски или по-немецки, сойдет за образованного человека – так считает свет».
-Да, свет его понял! – проскрипел голос деда Йордана. – Ничего он не понял, или перепутал свободу со «свободкой»! От старых людей знаю такую поговорку: «Как только человек освобождается, сразу опозоривается!»
Позже, когда мы уже были дома, нахожу «Ложно понятую цивилизацию» в интернете и читаю бабушке часть предисловия, которая впечатляет меня своей актуальностью:
«Видишь ли по моде одежду, дом по моде – в ней вся твоя цивилизация. Если ты при этом слышишь, что там говорят по-французски или по-немецки, там – цвет цивилизации; а если есть салон с пианино – там трон цивилизации. Так было всегда у европейцев, и она так жили всегда, поэтому и мы, чтобы быть как они людьми цивилизованными, должны иметь то же самое…
А в духовном отношении эта ложно понятая цивилизация имеет другие прелести, другие следствия: уважение к обрядам вероисповедания сотни раз заменено игрой; почитание старших – презрением: учтивость к слабому полу – безразличием; стыд – необузданной смелостью. Гражданская добродетель, человеколюбие, братская любовь, сострадание, социальная привязанность: все это взято из словаря мнимого образования. Ложно понятая свобода совести выбросила из головы любое духовное и моральное назидание, а софистические мудрствования, ложно истолкованные убеждения и негибкость ума так ожесточили его сердце, что он не может быть ни сколько-нибудь чувствительным. И где те благородные чувства, которые возносят душу…»
Бабушка только качала головой. Пока меня слушала, а когда я закончила, в типично своем стиле только в одном изречении обобщила двухвековую «смешную позорную игру» новой Болгарии: -----Чего мудрый стыдится, тем глупый гордится…
Слова деда Йордан, оказалось, положили конец посиделкам, которые от радостного торжества чудесной жизни в вечности превратились в тяжелое подведение итогов того образа жизни, который ведем сейчас на земле. Символично с гротеском было наблюдать как сестра Серафима складывает богослужебные предметы в свой старый «Москвич», который потом загремел «как иерихонские трубы». Трубы, которые древние евреи делали из рогов баранов и которые издавали такой мощный звук, что могли быть услышаны Богом, когда те нуждались в его помощи. Как люди сейчас.
14. Небесные врата
- Ты в этот раз не торопишься уезжать, деточка? – спрашивает меня бабушка, пока мы сидели за столом.
-Я останусь, бабушка, если тебе не помешаю, - отвечаю.
-Деточка, как ты мне можешь помешать! Мне так хорошо, когда ты здесь! Если хочешь вообще не уезжай, - сказала бабушка и сжала мою руку, чтобы выразить свою радость, а я тоже сжимаю ее руку в ответ, чтобы выразить свою благодарность.
Обычно уезжаю в воскресенье, но сейчас решила остаться на целую неделю. Отмечаю, что свой проект не могу делать только в офисе, потому что это мироощущение и образ жизни невозможно почерпнуть только из книг. Чтобы ощутить все в полной мере, осознаю, что нужно остаться в самой этой среде и погрузиться в ее атмосферу, вопреки тому, что до встречи с бабушкой у меня был период, когда я категорически отказывалась от «живого общения».
Когда начала работу над проектом, решила, что не буду предварительно искать «информаторов», а буду рассчитывать на непринужденные разговоры с местными жителями в селах и на добровольное сотрудничество с их стороны. С этой целью начинаю бывать в различных селах в окрестностях столицы и разговаривать с постоянными, пожилыми жителями. Оказалось, что это достаточно сложно. Либо мои заранее подготовленные вопросы их смущали, либо они не понимали вопросов, или воспринимали меня чужой – не знаю. Но каждый раз они отвечали, только пожимая плечи, или отходили от темы разговора, чаще всего рассказывали о своих детях и внуках, которых не видели месяцами, или жаловались на свое положение. Самым интересным в этот месяц была встреча с одной глухой женщиной, которая, будто в качестве компенсации за то, что она ничего не слышит, пыталась дать мне два лева в подарок, несмотря на мои протесты. Когда я попыталась отказаться, так как мне было неудобно брать деньги у старого человека с мизерной пенсией, старушка просто пришла в ярость и целых пять минут «костерила» меня. Хотя я почти ничего не понимала из того, что она говорила не своем шопском диалекте, мне было недвусмысленно понятно, что она хорошенько меня «пропесочила».
Уже почти была готова погрузиться в научно-теоретическом созерцании темы, которую выбрала: «Богословие болгарского фольклора», когда возвращаясь в свой родной город, решила сойти с главной дороги и проехать через «Балкан», как обычно местные жители называют Стару планину, и через села, расположенные у ее подножия. Впрочем, всегда меня что-то тянуло в это место, и каждый раз, проезжая мило, я чувствовала, что когда-нибудь я сюда вернусь. «Кто к чему склоняется, там и останется», - отмечала баба Жива, когда однажды я поделилась с ней этим чувством. Это место действительно было мне близко. Мои самые лучшие детские воспоминания было от летних лагерей в этих местах, когда была здесь, очень жалела, что у меня нет бабушки в этих селах, как у других моих приятелей, и сожалела, что мой дедушка оказался филантропом и подарил свой старый отцовский дом, чтобы там открыли школу, но это было давно до моего рождения. Даже не знаю точно, где это место находится. Кроме того, в ночь перед дорогой мне снился дедушка. В моем сне мне было около десяти лет и я знала, что дедушка умер и что уже никогда я его не увижу. Но вдруг он появляется, и я встречаю его у дверей и начинаю рыдать от радости, что он вернулся. Спустя какое-то время я вспоминаю, но не знаю, как растолковать совпадение, что мой дедушка, точно так же, как и дедушка Ангел, был столяр. Подобные мистические совпадения, однако, не удивляют бабушку Живу. «Что дано нам, то от Бога», - уверена она.
В тот необычный день в конце бабьего лета ехала медленно и с открытыми окнами по серпантину между селами, наслаждаясь ароматами осени, ласковым солнцем, свежим воздухом, ленивым шумом реки и пением птиц, когда увидела почти стертую табличку, с необычным названием села, до которого я никогда не доезжала. Даже впервые отметила странное обозначение: «с. Небесное 3,5 км». Жму на тормоза и резко туда сворачиваю. Дорога идет вверх и будто внутрь холма, который был виден по дороге, и скоро выводит меня к небольшой площади. Собираюсь припарковаться, и когда поднимаю глаза, замираю перед тем видом, который до сих пор был за спиной, но вдруг открылся моему взгляду. Но не только красота меня околдовала. Не знаю, что это было, но в тот момент я поняла, что есть такие места, в которые путешествие начинается из глубины души.
Впоследствии узнаю, что название села не отражает близости этого места к небу, как я тогда романтично полагала. Бабушка мне рассказала легенду, что в очень давние времена село было совсем на другом месте, но там часто «разгуливал» бес и морил скот. Поэтому люди покинули его и переселились сюда, а село назвали «не бесное», которое позднее в произношении слилось и стало «небесным». Но какое-то время, говорила мне бабушка, там делали разные старые обряду против беса. Так, например, в ночь перед Рождеством всегда пекли особенный хлеб, который горел, и его кусочки давали псам, чтобы их не поймал бес, а на «Собачий понедельник» раскачивали собак в специальных люльках именно по этой причине.
Действительно, понимаю, что это место точно и есть «небесные врата», которые закрывают путь бесам нашего времени. И каждый раз, когда вижу покосившуюся деревянную табличку, поставленную дедом Ангел у входа в село, будто перемещаюсь в другое измерение существования – в какой-то чудом непотерянный рай.
Потом иду прогуляться по селу и останавливаюсь у забора бабушкиного дома, чтобы полюбоваться на пейзаж. Тогда, будто готовая наслаждаться всем тем, что мое существо воспринимает как магию, слышу пение бабушки и мистерия этого голоса будто отрывает меня от земли и несет в пропасть. А когда возвращаюсь на землю, будто в меня вливается это «небо». Сразу же здесь «Богословие болгарского фольклора» приобретает плоть и кровь. А в последующие месяцы, когда чаще начинаю приезжать к бабе Живе, продолжаю раскрывать живой образ сакрального мировоззрения старых болгар.
Есть такие места, которые играют роль ворот, которые открываются всем, кто дошел до них. Ворота, которые уносят далеко от всякой банальности, от мелочности, от суеты. От воображаемого восприятия истинной ценности жизни и ее смысла. Ворота в другую реальность, в которой неясные и приглушенные стремления сердца находят свою пристань, счастье приобретает истинный смысл, а неспокойный дух – умиротворение. Эти небесные врата могут быть открыты на любой страницы болгарской фольклорной традиции. Каждый обряд и каждое ритуальное действие наших предков преследуют именно эту цель – открыть врата священного и закрыть путь фальшивого в жизни. Каждый их день начинается с выбора того мира, в котором они хотят жить, и показывают их ежедневную ответственность и стремление открывать снова и снова эти врата и снова, снова входить в это желанное священное пространство бытия. Играют ли они в Калю у подножия гор, на месте, где будто пересекаются два мира или делают на травах «заговоренную воду молчания» под звездами, или следят, чтобы всегда был огонь в камине, или причащают нивы хлебом или вином, или месят тесто, или водят хоровод по направлению обратному ходу часовой стрелки, старые болгары всегда были заняты этим, чтобы перешагнуть от мелкого к великому, от пошлого к святому, от временному к вечному, от прозаичному к глубоким тайнам существования, -
записываю я в свою тетрадь.
На Балкане, в отличие от поля, производит на меня впечатление еще тогда, когда я стояла у низкого бабушкино забора первый раз, нет высоких порогов. «Он сам – большая преграда», - говорит дед Йордан, когда однажды вспомнила это свое наблюдение, и спросила его «Преграда от чего?» он ответил на свой присущий ему манер: «От срама сегодняшней жизни, деточка». Возвращаюсь к этим словам и пытаюсь осмыслить содержание их через какое-то время, когда нахожу интересные материал о балканской культуре, из которого в тетрадку выписываю цитаты:
В науке бытует мнение, что горные районы, населенные людьми, будто живут вне цивилизации. Одновременно с неудобствами, которые создает это положение, есть и существенные положительные моменты – горы это земля и убежище свободны людей, под которыми не тяготеет зависимость и принуждение.
Свобода, которой обладают живущие в горах, имеет свою глубокую и неразрывную связь с традицией, давая ей возможность сохраниться в первозданном виде.
В жизни людей, обитающих в этих местах, существует неуловимая нить, вплетающая поколения в непрерывающийся поток общения между ними … совершенно сознательно и органично, на основе преемственности.
Горы – естественные крепости, где находят убежище те, которые защищают от чужого вторжения свою политическую и духовную независимость. Эта среда призвана, с одной стороны, выдержать мощную волну перемен, а с другой – предоставить желанный духовный комфорт свои членам. В этом смысле, насколько высоко человек поднимается по географической вертикали, настолько больше его присутствие в прошлом и соприкосновение с его философией более осязаемо и реально. И нахождение его среди гор в наши дни раскрывает возможность не только приостановить стремительный ритм изменений, обычный для равнины, но и переосмыслять и переживать заново явления, появившиеся и исчезающие, не имеющие возможности раскрыть свой истинный потенциал.
Оказывается, в горах совсем целенаправленно фильтруются новые веяния и идеи, появляющиеся на равнине, и при несовместимости с понимаемой ими философией, могут быть отвергнуты. Все это не просто отказ от принятия нового и современного, а, скорее всего, хорошо обдуманная, испытанная временем и безотказно работающая фильтрующая модель реализации целостной жизненной экосистемы, которая не только сохраняет все положительное и морально устойчивое из прошлого, но и избирательно пропускает любую новость, которая полезна и приносит развитие.
15. Клевер
После всеобщего пиршества остаемся последние с бабушкой Живой, бабой Катей и отцом Спасом. Я мою посуду, а пока баба Жива и баба Катя складывают посуду в буфет для какой-нибудь следующей посиделки, если таковая будет, я иду в церковь, где святой отец стоит по центру, выпрямившись, оглядывается по сторонам, будто собирается что-то сделать. Подхожу к нему, целую руку и говорю, что мы уже уходим, а он, как только видит меня, ведет к алтарю со словами:
-Иди сюда, я тебе кое-что покажу.
Вхожу в алтарь, но я не уверена, что могу туда пойти, через открытую дверь иконостаса. В алтарь миряне не допускаются, тем более женщины. Святой отец зовет туда меня со словами, что храм еще не освящен. Встает около одного из узких продолговатых окошек на «высоком» месте алтаря – восточной стене. Иду к нему, а он мне показывает старый дом, которой виден вдалеке.
-Это дом моего отца, - говорит святой отец. – Как я хотел сюда вернуться! Хотел сделать летнюю школу для детей, - поделился он со мной и спросил меня: - Видишь ли постройку там, около навеса? Жаль, что нет ключа, чтобы тебе показать сейчас. Было бы хорошо, если бы здесь, на этой природе, играли и пели дети целый день, дышали чистым воздухом, узнавали бы о Боге и о Болгарии больше, чем в классной комнате запертые целый год, - рассказывает мне святой отец о своей мечте и будто сейчас все это созерцает.
Я ему сказала, что и у меня были похожие идеи, а он оживился и мы вдвоем вышли на улицу, прошлись около пристройки, поднося к глазам ладони, и святой отец мне рассказывал, что если постучать пальцем по стеклу, раздастся эхо, будто внутри все уже обустроено.
-Может все чудесно получиться! – подхватываю с энтузиазмом и я.
-Сделаем это? – с надеждой спрашивает меня отец и добавляет быстро: - Может, найдутся благодетельные люди и помогут завершить строительство и если здесь будет молодой человек управляться всеми делами, ты, например, то действительно все получится.
Поворачиваюсь к святому отцу и с удивлением смотрю на него, а в моих глазах вопросы и сомнения: «Как так?», «Почему я?», «Он меня совсем не знает», «Смогу ли я ему поверить?» Он будто знает, что происходит у меня внутри, и отвечает одним предложением: «Все в руках Божьих, дитя мое», и я вспоминаю как он открывал Библию, когда мы были за столом – как знак Божиего присутствия в нем и через него – в нас.
Понимаем, что все это еще нужно обсудить, и отец снова заходит в церковь. Я же иду к бабушке, которая ждет меня, сидя на скамейке, напротив ствола старого вяза во дворе, где и чешма. Баба Катя уже ушла, и сейчас мы только вдвоем с бабой Живо. Она будто и не торопится уходить и я сажусь рядом с ней.
-Бабушка, тебе в тени не холодно? – спрашивая я для поддержания разговора.
-Нет, - отвечает она и добавляет: - Под вязом человек может отдыхать сколько угодно, под ним неуютно не бывает.
Я смотрю на нее вопросительно.
-Дедушка Ангел много рассказывал мне о деревьях и о разных других растениях и знал их душу, - сказала бабушка и пока, я ничего не ответила, меня спросила: - Хочешь, сходим к нему?
Я понимаю, что она говорит о том, что мы пойдем на могилу деда Ангела, и сразу же соглашаюсь:
-Да, давай.
Проходим несколько метров до ворот, которые отделяют кладбище от двора церкви, и после баба меня ведет среди могил. Потом замедляет шага и останавливается перед могилой с каменным крестом, который будто погружен в четырехлистный клевер. Не могу поверить своим глазам.
-Как удалось посадить сколько четырехлистного клевера, бабушка? –удивленно спрашиваю я.
-Это не четырехлистный клевер, дитя мое, это – марсилия, - отвечает мне она.
Сейчас, когдя вглядываюсь внимательнее, вижу разницу.
-Это растение, - объясняет мне бабушка, - имеет магическое свойство открывать все закрытое. Может открыть запертую дверь, и землю может открыть. Поэтому дедушка Ангел так мне зарекал, если умрет первым, я посажу ее на его могиле, чтобы он мог выходить ко мне.
Чувствую, как по спине бегут мурашки. Позже, изучая это растение, узнаю, что в народном веровании марсилия обвита мистическим ореолом – место, где она растем, воспринимается как дверь. Поэтому его ищут кладоискатели, так как верят, что перед марсилией открывается земля, где есть сокровища. Об этом растении ходит много легенд, и я записываю одну из них:
«Только черепаха знала марсилию, потому что была очень стара, поэтому это растение часто называют черепашьей травой». Чтобы найти марсилию, нужно идти на поле и искать гнездо черепахи, где она отложила яйца. Закрывают гнездо тканью, чтобы черепаха не могла войти. Когда она возвращается и находит свое гнездо закрытым, идет по лугу, находит марсилию, и его приносит к закрытому гнезду. Под силой растения ограда рушится, черепаха входит, а ищущие марсилию могут взять ту, что оставила черепаха, потому что она ей больше не нужна».
Спрашиваю бабу Живу, как она добыла это растение, а она мен отвечает, что знает как найти его от бабы Василки, и утверждает, что в этих местах ее много. Может быть поэтому это место действительно похоже на врата между двумя мирами, думала я.
Вдруг бабушка начинает тихонько петь:
«Лудо младо сън засънило, на ръчица белай момина…»
Когда закончила петь, бабушка погладила каменный крест на могиле и сказала:
-Эта песня стала народной не так давно. Она появилась в семидесятых годах, но очень уж ее дедушка Ангел любил. Все просил меня, чтобы я ее ему пела. И когда его уже нет, тоже просит.
-Почему умер он, бабушка? – неуверенно осмелилась я спросить об этом первый раз. До этого момента я стеснялась это сделать, чтобы не огорчать бабушку воспоминаниями.
-От инфаркта, - отвечает бабушка и начинает мне рассказывать: - Он был очень чувствительный, дедушка Ангел. У него был еще один приятель с ученических лет – Стойчо. Стойчо был лесник, они с моим мужем хорошо друг друга понимали. Как начинают разговаривать о деревьях, будто о людях рассказывают. Поэтому все, что из рук дедушки ангела выходило, душу имело. Он делал мебель из бука, дуба, черешни, груши, ели, но очень любил с ясенем работать. Он, говорил, самое лучшее дерево в нашем лесу, все плохое забирал, даже змеи к нему не подходили. Если ему люльки для детей заказывали, то из граба. Говорил, что граб – очень чистое и здоровое дерево и что Богородица выбрала его, чтобы на него привязать люльку Младенца, и он его выбрал. Есть такая народная сказка – поясняет бабушка, - где рассказывается, как Богородица положила новорожденного Иисуса в люльку и пошла в лес искать чистое место. Там увидела «золотой граб» и на него привязала люльку. И с елью очень любил работать. Говорил, что еловые и сосновые деревья имеют невинную душу – увлеклась рассказом бабушка, но потом поняла, что начала о другом мне говорить: - Я же о Стойчо начала тебе рассказывать. Однажды увиделись они с дедушкой Ангелом, разговаривали, смеялись, потом договорились, что позже Стойчо придет к ним в гости выпить вина и уехал. На мотоцикле поехал. А через два часа пришли сказать дедушке, что Стойчо попал под грузовик. Для Ангела это было как шок, и он получил инфаркт. А я в то время была у своей сестры, помогала ей, она упала и сильно ударилась. Сразу же поехала домой, как узнала. Повезла его в больницу. Едва меня дождался, милый. Как только меня увидел, у него слезы из глаз полились и едва прошептал он что-то, но я его поняла. «Лудо младо» хотел, чтобы я спела. А я легла рядом с ним, обняла его и запела… Так и ушел мой Ангел – заснул на моих руках, о чем и в песне поется, - закончила свой рассказ бабушка, а я молчала, опустив голову и еле сдерживала слезы.
Бабушка опять погладила крест и после обратилась ко мне:
-Ну, пойдем, смотрю я небо, обложило все, может дождь пойдет.
Она перекрестилась, а после нее и я, и мы пошли обратно.
Какое-то время молчаливо шли к дому, погруженные в свои мысли, но вдруг мне показалось, что я услышала кукушку. Я сказала об этом бабушке, а она мне ответила:
-Я не слышу, деточка, это на свою удачу она кукует. – После добавила: Есть одна такая поговорка: «Я сейчас скажи, дедушка поп, для кого кукует кукушка». Разговорились две, когда возвращались с базара в село и сели под одним деревом отдохнуть, но были вдвоем пьяны. В это время кукушка пролетала над деревом и собиралась сесть, но, когда увидела, что там есть люди, прокуковала и улетела. Эти двое услышали ее и начали препираться. Один сказал: «Для меня прокуковала кукушка», а другой: «Нет, для меня!» И сначала ругались, потом вскочили и начали драться, все никак разобраться не могли. Потом решили пойти к попу в село, чтобы он рассудил, для кого прокуковала кукушка. Поп их выслушал и когда понял в чем дело, решил преподнести им урок. «Дайте, сказал, по одной монете – я узнаю, для кого куковала кукушка». И они дали ему. Поп положил монеты в карман и сказал: «Неужели не видели сейчас, для кого прокуковала кукушка! Для меня, а вы не поняли. А сейчас идите другой дорогой и не ругайтесь, кому удача достанется, потому что удача Богом дается»
- Хорошо он им ответил, - засмеялась я.
Мы уже были у наших ворот и пред тем как открыть их, баба жива остановилась и будто обращаясь ко мне, сказала:
-Моя бабушка всегда говорили: «Человек когда не знает, что его ждет, должен о хорошем думать, хорошее говорить и всегда другим добра желать».
16. Штопанное служит дольше
Как только мы вошли на двор, начали падать первые капли дождя. Бабушка попросила меня сбегать нарвать щавелю, которые растет на кочках на лугу, а после нащипать немного чеснока и лука, оторвать несколько стеблей петрушки из сада, чтобы приготовить ужин. Она сама пошла загнать овец, чтобы те не промокли, накормить кур и собрать яиц.
Почти одновременно вошли в дом. Бабушка раздула жар в печке и положила новое полено тлеть внутри, чтобы поддержать огонь. Не знаю, который час, но мне кажется, что где-то около двух часов дня. Но мы совсем не голодны – хотя и скромная, общая трапеза нас довольно накормила.
- Поработаешь, деточка? – спросила бабушка.
Уже знаю, что когда она меня так спрашивает, то она что-то задумала, поэтому отвечаю, что у меня нет ничего срочного сейчас.
-Когда говорили об удаче и о смерти дедушки Ангела, я вспомнила, что должна тебе кое-что показать, наверняка, тебе будет интересно для твоей работа – сказала бабушка и пошла в свою комнату.
Через какое-то время она вернулась и принесла какую-то сложенную белую вещь. Села на диван и когда расстелила эту вещь, я увидела, что это была рубашка – мужская, традиционная, с вышивкой и несколькими заплатками. Бабушка ее пригладила рукой и пока ее гладила, начала мне рассказывать:
-Это рубашка дедушки Ангела – в ней работал. Я ее вышивала. – Замолчала и потом добавила: - В наше время мужчины уже не носят такие и женщины не вышивают, но я ему сделала в подарок и он не снимал ее со своих плеч. Бабушка меня учила вышивать. Если хочешь, я и тебя научу… - предложила она нерешительно.
-Хочу, как не хотеть! – восторженно воскликнула я, несмотря на то, что пока разглядывала сложные фигуры на рубашке, начала сомневаться в том, что я справлюсь с этим.
-Была еще она рубашка дедушки, я ее делала в подарок на свадьбу, но в ней его и похоронила. Слышала от старых людей, что на тот свете человек ходит в той рубашке, в которой венчался. И я ему приготовила мою – сказала бабушка и притихла. – Наверняка, там встретимся вверху, - добавила потом она.
Какое-то время она рассматривала рубашку, будто искала на ней изъяны, а потом сказала:
-Бабушка говорила: «Жена мужа носит на своем лице, а муж жену – на своей рубашке». Намек на то, если женщина имеет счастливое выражение лица, муж у нее хороший, а если у мужа добротная рубашка – жена у него хорошая. Говорила еще, что в мужской рубашке женский дар, потому что в нее женщина вкладывает все свои умения и вышивает фигурами свои надежды на семейную жизнь, на мужа, для кого это и делает. И через вышивку, которую она сделает, течет жизнь, разъясняет мне она.
-А что означают эти знаки? – спрашиваю, когда касаюсь с благоговением вышивки, будто какую-то древнюю евангельскую роспись.
-Все символы – это пожелания, отвечает бабушка. - Вот тут, например, канва, - показывает мне бабушка. – Здесь она видоизмененная, но в общем, это все тот же символ, которые и есть на коврах, в резьбе по дереву. Вот, смотри здесь, на диване, его сделал дедушка Ангел.
Бабушка чуть отодвигает в сторону одну из подушек и я вижу в верхней части спинки дивана полосу резьбы, которую хорошо знаю, я и не подозревала, что у нее есть какое-то особое значение, кроме украшения.
-Это символ счастья и благоденствия, - объясняет мне бабушка и удивляет следующим своим утверждением: - В темноте, когда светильник светит под определенным углом, на стене отражается крест. Напомни мне вечером и я тебе его покажу.
-Как так? Может быть, ромб? – удивляюсь я.
-Не знаю как, но похоже на крест. Увидишь сама, какая сила в нашей вышивке, не делай преждевременных выводов, - заявляет бабушка.
-А это что? – указываю на другой символ, который похож на крест с рогами со всех четырех сторон.
-Это элбетица – тоже очень сильный знак, - объясняет бабушка. Всегда находится коло шеи, по плечам, внизу рукавов и в нижней части рубашки, чтобы охранять от злых сил около этих «ворот», чтобы человек был неуязвим.
Удивленная, продолжаю рассматривать вышивки, а бабушка разъясняет мне:
-Когда говорили сегодня о шароварах, то же относится и к рубашке. Она была будто второй кожей, как дом для тела, и даже ее считали двойником человека. А было еде одно строе слов «ризик», от слова «рубашка». Оно означало удачу, честь.
Смотрю на бабушка заинтригованная, в ожидании ее объяснения, и она продолжает: -Рубашки приносит удачу, глядя на нею, сразу видно, чего стоит мужчина. Если он ее не порвет хотя бы один раз там, где его сила – в плечах, на шее, на груди, то такой мужчина не может постигнуть то, на что благословлен Богом. Заплатки на рубашке, которые ему жена пришивает, как ордена за трудолюбие мужчины и его мощь и силу. Жена делает заплатки и для того, чтобы похвалить мужа, и чтобы закрыть те «двери», куда может истечь его сила – будто рану залечивает. Поэтому говорят люди: «Штопанное служит дольше» - потому что слабое место становится сильнее. Точно как шрам, когда кожа поранена и заживает, становится тверже на этом месте.
Бабушка замолчала, а я пытаюсь осмыслить услышанное. И записываю потом в свою тетрадь:
Для старого человека существование возможно только в рамках священного и единственного благодарения в общении с силами добра, с Богом, Поэтому он ограждает и освещает любое пространство, в котором для него важно присутствие Бога, и воссоздает это пространство, когда нужно, чтобы сохранить свою энергию. Так же как обносит свой дом и хозяйство забором с калиткой, тело свое вышивкой и заплатками, или свой каждый день благопожеланиями и запретами, верующий болгарин всегда стремился остаться в границах добра и держать вне священного пространство своей жизни силы зла, которые являются преградой добру и отнимают силы его жизни.
Отмечаю, что лицо бабушки осунулось, когда произнесла:
-Но поздно ту дырку я увидела, - сказала она и если присмотреться к ткани на рубашке в левой части спереди, на груди, видно, что ткань порвана.
Чувствую, что дрожат мои руки и ладони холодеют, когда улавливаю связь с инфарктом дедушки Ангела.
-Когда она порвалась, я не заметила, точно там.. Сразу будто бы ослабли нити, прошептала бабушка и нежно погладила рукой белую материю там, где когда-то билось сердце ее Ангела.
Приседаю, с двумя руками беру ее свободную руку, и целую ее старческую ладонь, а после прикладываюсь к ней щекой. И ее тоска уходит в торону и она меня начинает гладить по голове той рукой, которой только что гладила рубашку дедушки Ангела, будто я та, которая сама нуждается в утешении. Пока меня гладит, говорит:
- Такая вот жизнь, деточка. Сегодня одно, завтра другое, сегодня имеешь, а завтра уже нет. Только у Бога ничего не случается, за Него и держись.
Потом вдруг меняет тон и потрепав меня по щеке, добавляет с улыбкой:
- Но все-таки я тебя научу, пока я жива, вышивать рубашки, и когда найдешь своего ангел для венчания, будете иметь одежду перед Господом.
Следующие два-три часа провели вместе на диване. Бабушка достала большую деревянную коробку с иглами и нитками разных цветов, лоскутки белой ткани, которой у нее была целая пропасть, и начала меня учить вышивать, показывала, как считать нитки на ткани и несколько основных швов – шов «вперед иголку», «за иголкой», «крестиком», «веревочкой», «зигзаг». Говорила мне, что раньше женщины знали более ста швов. Бабушка ее знала их около тридцати, но она сама запомнила только десяток. Когда я ее спрашивала о символике цвета, она рассказала мен легенду о святом Георгии, который, когда убил дракона, увидел, что от него потекли три реки: белого зерна, красного вина, золотого меда и масла. Эти реки тогда спасли жизнь людям и с тех пор текут всегда в цветах вышивальщиц. Зеленое олицетворяет силу жизни, а синее – связь с небом. Бабушка Жива мне сказала ещ, что работа мастериц равносильна священнодействию, поэтому начинается только в «хороший» день – понедельник или четверг, а перед тем, как начать шить, женщина обязательно должна перекреститься и прочитать молитву, чтобы очиститься от своих плохих мыслей.
Поднимаем голову тогда, когда становится темно. За окном идет дождь и к концу дня совсем потемнело. Бабушка идет доить овец и мне поручает вымыть и нарезать щавель, лук и чеснок, что я делаю с удовольствием. Пока я жду ее возвращения, включаю компьютер, чтобы поискать больше информации о рубашках и вышивальщицах. Не нахожу ничего подходящего, но попадается мен интересное мнение Любена Каравелова о характере болгарина и его предпочтениях в мире, связанные с одеждой или домом. Цитата мне настолько понравилась что сразу же записываю ее в тетрадь:
«Этот народ, облеченный в белые одежды, более добродушен и у него доброе сердце, чем те, которые носят черное или серок. Болгары и болгарки любят белое, белые брюки, белые передники, белые полотенца, белые рубашки, белые дома, белых овец, белых волов – все белое. А посмотрите на болгарское село и болгарские дома: чистота, садики, деревца, цветы и дом замазан. Все эти вещи явно вам показывают, что здесь рождена потребность за то благородное и тихое наслаждение природными дарами, которые принадлежать только тем народам, которые вылезли уже из варварского плена…»
17. Настоящая еда
Как обычно, встаю около бабушки живы и наблюдаю, как она готовит.
-Как ты это делаешь? – спрашиваю о щавеле, а она отвечает, что она его кладет в сковородку с яйцами, брынзой и молоком. Звучит чудесно, но еще больше от этого начинает гудеть в животе от голода.
-Сейчас, совсем скоро, через минуту будет готово, - сказала бабушка, когда почувствовала, что я проголодалась.
Она запекла щавель с луком и чесноком с нарезанной петрушкой, после накрошила немного брынзы, посыпала и мукой – около двух-трех ложечек, налила молока немного, так, чтобы схватилась мука, до тех пор пока консистенция не будет похожа на жидкую кашу, вбила три яйца, которые предварительно взбила в миске. После этого вылила смесь в противень и поставила в печь готовиться около двадцати минут.
После ужина я сказала бабушке, что мне очень понравилась эта быстрая зелена «мусака», и что мне приятно наблюдать, как все просто она готовит, с натуральными продуктами, а еще нравится аромат овечьего молока и брынзы. Поделились с ней, что не могу насытиться этим молоком и брынзой – будто это лечебная еда, в которой мой организм нуждается, а бабушка рассказала мне историю о деде Величко, который был пастухом и жил больше ста лет. До последнего ходил с овцами. Даже в городе о нем узнали и отправили комиссию из трех человек, чтобы те нашли его и посмотрели, как он дожил до такого возраста. Те едва добрели до его хижины, которая хотя и не была очень далеко, а от села его повел отец Стойчо, приятель дедушки Ангела, на осле, чтобы довезти багаж. Он потом рассказывал, что случилось. Сначала дед Величко удивил гостей, когда появился перед ними из леса с толстенным деревом на плече, как старик из песни «Бросала Лена яблоко». Гости не могли надивиться как такой пожилой мужчина может быть таким сильным, в то время как они, молодые, едва прошли пешком эти три-четыре километра из села до пастбища. Потом начали его расспрашивать, как он жил, что ел и пил, а дед Величко им сказал, что он жил как пастух и в основном питался молоком и брынзой, а мясо ел только тогда, когда какая-нибудь овца не разболеется да не околеет. Потом пастух спросил гостей, принесли ли они какую-нибудь еду из города и попросил их достать то, что они принесли. У них были консервы, сосиски и разные сладкие вещи, а он сложил это все в таз, помял деревянной ложкой и сказал им это есть. Они начали возражать, что не могут есть такое месиво, тогда он позвал собак, но и те только понухали и отказались есть. Тогда дед Величко им сказал, что они потому так быстро и стареют в городе, потому что едят отраву вместо настоящей еды, и тогда дал им его пищу, а они съели все, да еще попросили. У пастуха был «белый человек». Бабушка объяснила мне, что «белый человек»- это традиционная пища пастухов, а легендарный рецепт идет от святого Петра. Однажды на Петров день, когда святой Петр, как всегда, сошел благословить пастухов, было очень жарко и брынза растопилась от солнца. Пастухи пригорюнились, что нечем будет угостить святого, кроме лука, но той их успокоил, насыпал в брынзу немного зерна и она загустела.
Само это блюдо делается, диктует мне бабушка, чтобы я записала, когда овечье молоко сворачивается, и ставится она на 24 часа, после этого крошится брынза, ставится на огонь и перемешивается, пока не растопится. Потом добавляется мука, лучше всего кукурузная, соль и перемешивается деревянной ложкой, пока опять не загустеет «пока от ложки отлипать не будет», тогда и готово, - объясняет мне бабушка и добавляет, что можно и сахар положить, кто любит сладкое. Каждый год собирались люда из села на Петров день, а «белого человека» делал для всех пастух дед Колю, надев новые шаровары, белую льняную рубаху и красный пояс. Все приносили блюда и ложки из дома, а когда все было готова, его жена раскладывала гостям чудное, ароматное угощение, до тех пор, пока кастрюля не становилась пустой. Потом бабушка продолжила свой рассказ:
- Когда его гости легли спать, дед Величко постлал себе на соломе у овец, а на вопросы гостей почему не спит в избушке, ответил: «Мне здесь, около овец, лучше всего. Слушаю, как они дышат, как переживают… Овцы днем выбирают самую полезную траву, а сейчас ночью испускают чудный дух».
Старик им сказал, если они не верят, пусть идут в село и поищут некоего Цанко – он им расскажет, что когда он был молодым, только когда дети его родились, заболел туберкулезом, и по совету бабы Василке целый год спал в кошаре с овцами, дышал их ароматами, и так вылечился.
Утром эти, из комиссии, наелись еще одним пастушьим деликатесом «крокмачом» и поехали в город, закончила рассказ бабушка, а на мой вопрос что такое «крокмач», сказала мен, что это овечье молоко, только осеннее – густое, которое варится долго на водной бане. Когда сварится, добавляется соль и охлаждается, оставляют его «зреть» на неделю, в прохладном месте, каждый день перемешивают. «Очень вкусно есть его с помидорами или печеным перцем», - добавила бабушка и явно отметила, что у меня загорелись глаза, обещала, что будут живы-здоровы, осенью она его сделает.
Пока не ложилась спать, в тот вечер занималась рукоделием – пыталась вышить свою первую фигуру, которую выбрала для канвы. Бабушка взяла старый фонарь, погасила свет в комнате и когда направила свет от фонаря на орнамент резьбы дедушки Ангела, с изумлением я увидела, как на стене блестели кресты.
18. Бог видит все
Когда позже, подобралась к бабушке и сказала любимое: «Бабушка, раскажи мен о прошлом», я не могла сдержаться и попросила ее, добавив:
-Расскажи мне о вас с дедушкой Ангелом
Какое-то время бабушка молчала, и только после того, как почувствовала себя смущенной от этой просьбы, она сказала:
-Не знаю, с чего и начать, дитя мое…
-Начни с самого начала, - пыталась я помочь ей. – Как вы познакомились?
-А, мы детьми были знакомы – здесь родились вдвоем, здесь выросли, здесь прожили жизнь и тут наши могилы. Моя ждет меня там, около его… -ответила бабушка, а я, так как хотела, чтобы она мне рассказала об их любви, почти ее прервала:
-А когда поняли, что любите друг друга?
_Мы всегда друг друга любили, - ответила она, будто подчеркивая это «всегда». Не знала, как попросить ее, чтобы она рассказала мне подробнее, но она продолжила: - В школе всегда рядом были. Он носил мою сумку с учебниками, а я защищала и дралась за него. – Бабушка засмеялась, а я удивилась, когда это услышала. Не представляю тебе худощавую бабушку Живу в роли драчуна. – Он был очень добрый, будто ангел, а мальчишки его дразнили – начала она рассказывать. – Сколько раз билась с кем-нибудь из-за него! Были такие большие деревянные треугольники в классе – так я штук десять сломала, когда защищала его от драчунов. Он, Ангел, из-за этого и стал столяром – изучил, как можно их отремонтировать, из-за меня, - шутила она и добавила: - Так и было, а ломала, он делал.
-А в той школе вы до какого класса учились? – спрашиваю я.
-До четвертого, - отвечает бабушка и добавляет: - После прогимназии учились три года в другом селе. Каждый день ходили по четыре километра пешком в одну сторону, а потом сколько же обратно.
- И зимой? – спросила я.
-И зимой. Молились, чтобы много снега нападало, чтобы не ходить в школу. И на телеге ездили иногда, и на грузовике, но обычно ходили пешком, - отвечала бабушка и продолжала: - Там, ниже, в селе, был очень одень хороший мастер – столяр и резчик по дереву. И дедушка Ангел принялся оставаться у него после школы. Очень уж нравилась ему эта работа. А я сидела и ждала его и пока его ждала, делала уроки, а когда сделаю уроки и после когда соберемся идти в наше село, по дороге ему рассказываю и его спрашиваю, чему научился и он. А память у него хорошая была…
-А в армии он служил? – снова спрашиваю я.
-Служил, - коротко ответила бабушка и добавила: - В строителях служил за Балканом.
-А вы переписывались? – любопытствовала я.
-Переписывались, две кипы писем было, но я их сожгла, когда Ангел умер…Сказала себе, если я умру, а их люди найдут, будут смеяться над нами, - ответила бабушка.
-Почему? А о чем писали? – продолжаю любопытствовать я.
-Рассказывали друг другу, кто что делал, а я, так как не могла ему петь, отправляла текст какой-нибудь песни – будто пою ему, и пусть знает, что думаю о нем и его жду…- сказала бабушка.
-А какие песни отправляла ему? – не перестаю я задавать вопросы.
-Да было много разных, - отвечала бабушка и запела одну:
Ветер, ветер дальний,
ты гуляешь по свету,
видел ли ты где Миланчо,
моего любимого?
-Видел, видел его, Димано,
там, в чистом поле,
И он спросил меня, Димано:
-Ветер, ветер дальний,
Ты гуляешь по свету,
видел ли ты где Диману.
грустит ли она по мне,
так же, как и я по ней?
-Но я имена меняла на Ангела и Живу, - сказала бабушка, когда закончила петь. – И все песни пела ему любовные, с нашими именами, - смеялась она и запела другую песню, с тоже ее спела:
Ангел о Живе думал:
-Живка, любимая Живка!
И наша любовь, любовь навеки!
Вчера на ниву ходил, ниву пахать.
Пока шел, Живка, думал
Когда мы будем вместе?
Прошел по своему полю, пошел по вашему,
Пахал до полдня. Когда границу увидел,
то была нива не наша, а ваша. Живка, ваша нива.
Встал на краю поле, в медный рожок заиграл,
рожок играет, говорит:
«Живка, Живка любимая,
Здесь наша любовь, любовь навеки?
-Таких песен для него выучила наверное, сто, - смеялась бабушка, когда песню спела.
-Вы сильно друг друга любили, бабушка? – спрашиваю я вкрадчиво.
-Сильно, - отвечает бабушка и молчит. Потом продолжает: -Были неразделимы. Мы держались друг за друга, ведь детей у нас не было.
-Не было?.. – тихо говорю я.
-Ангел переболел свинкой, когда закончили прогимназию. Из-за этого, говорили врачи. - Вот куда эта болезнь ударила, - объясняла она.
-Вы это тяжело переживали? – спрашиваю снова.
-Да, наверное, но без детей дома мы не оставались – присматривали и за детьми моей сестры, и его брата, они будто у нас росли все, - отвечала бабушка. – Дедушка Ангел очень любил детей. Сколько игрушек наделал… лошадок, кроваток, машинок. Очень детям было забавно.
- Хорошо было бы иметь тебе и сейчас кого-нибудь, чтобы не быть одной, - говорю я.
-Я никогда одна не бываю! А ты здесь сейчас, а, деточка? – ответила она и добавила: - Все в руках Божьих. У нас и те, кто детей имеют, все одни кукуют. А мне Господь, как в той сказке, старой бабушке неродную дочку послал, - улыбается мне она.
Не нахожу что ей сказать, поэтому улыбаюсь ей в ответ. Потом бабушка начинать снова говорить:
-Расскажу тебе один случай и будем спать, - сказала она, а я кивнула. – Однажды с дедушкой Ангелом ездила в одно село отвозить мебель пока Ангел решал свои дела, я гуляла неподалеку и дошла до фонтанчика с питьевой водой. Не могу забыть, что там было написано: «Моей матери, которая была источником доброты. Все отдала ничего не получила и умерла в одиночестве».
Бабушка замолчала, а я просто задрожала.
-После, - продолжала бабушка, - когда пошла к Ангелу в тот дом, где он был, поняла, что мебель заказал один мужчина для своей матери. Разговорились с ними и одна женщина рассказала очень интересную историю. Он, ее сын, был не родным ее сынок – подарила его одна женщина, у которой было уже пять детей.
-Как так подарила? – недоумевала я , как можно было подарить ребенка.
-Да так, одно время это было не редкостью, кто не мог накормить детей, отдавал бездетным семьям – на «пропитание», так говорили. И взяла та женщина мальчика, и он очень заботился о ней, - объясняла мне бабушка и закончила: - Видишь, какая странная жизнь – когда думаешь, что имеешь, а оказывается, что не имеешь, а когда думаешь, что не имеешь ничего, получается, что все у тебя есть. Та женщина, о которой было написано у фонтанчика с водой, имела своих детей, но умерла, бедная в одиночестве, а другая, бездетная, даром получила такого сына, который о ней заботился. Поэтому и не нужно человеку роптать, а нужно на Господа уповать и не отчаиваться. Он, господь, знает, что нужно человеку и все, что не делать, все во благо. Если ты взял что-то левой рукой, после тебе вернется от правой.
Мы помолчали. Только я собралась встать, она снова заговорила:
- Об Ангеле ты меня спрашивала…Мы очень хорошо жили.. Столько воспоминаний…
Бабушка Жива смотрела куда-то над моей головой и будто смотрела кадры из фильма. Вдруг заулыбалась и начала рассказывать:
-Когда поженились, он сделал качели на орешнике, за домом, и раскачивал меня там. Он меня раскачивал, а я пела ему «Качели качала девушка». Знаешь эту песню? – спросила бабушка и запела, чтобы мне напомнить.
Я знала эту песню и начала ей подпевать, и вдвоем поглядывали друг на друга заговорщически, когда вместо Яны «сажали на качели» Живку, а Ивана из песни, который раскачивал Яну, поменяли на Ангела.
-Зимой на санках меня возил, - продолжала после бабушка. – Ангел сделал их для детей, но мы больше них катались. Как начнем с горы спускаться на санках – то визг, то смех… А на реке летом, когда стирать ходили простыни и одеяла и ждали пока высохнут, шли выше по течению, где нет никого, купались голышом и плескались вволю, а потом загорали на солнце на камнях. Ангел ловил раков – руками под камнями, а потом их варили. Но сейчас, говорят, нет уже их. Осенью по лесу ходили, искали грибные поляны. Сколько трюфелей и опят собирали! А если видели стог сена на лугу, падали в него, там будто ароматы всех трав были собраны в одном месте. Но самое любимое было летнее время, когда темнело, поднимались на холм и ложились прямо на землю и смотрели на звезды. Часами могли лежать. Держались за руки, слушали, как поют сверчки и смотрели на звезды. Казалось, что они совсем рядом, рукой можно достать. Блестели как драгоценные украшения! Однажды звездопад видели – невероятная красота! Куда не посмотришь, со всех сторон блестели звезды.
-Загадывали желания? – спрашиваю я.
- Что мы могли загадать? Тогда и пожелать было нечего, все у нас было, - просто ответила бабушка и к моему неудовольствию сказала: - Давай спать, а то утром нам будут видеться звезды среди белого дня.
Нехотя уходя от бабушки, я пожелала ей спокойной ночи, поцеловала в щеку и пошла в свою комнату. В этот раз ее рассказ опечалил меня какими-то личными вещами. Воспоминания бабушки были такие чистые и настоящие, теплые, насыщены ароматами, вкусами, живые и добрые, также так и ее печали. Воспоминания настоящей, нормальной человеческой жизни. А мои воспоминания, отмечаю, будто бы сухие, серые и какие-то стерильные. Воспоминания, в которых нет сердца и которые в общем-то даже не хочу воспроизводить, будто с меня спросят, почему я так жила. Почему бежала за иллюзиями, преследовала чужие цели, предавала свои мечты, почему стремилась к вещам, которые не делали меня счастливой.
19. Человек сам себя позорит
Утром меня разбудил любимый аромат и ко мне вернулось хорошее настроение. Бабушка жарила пончики. Я их обожаю и могу есть без перерыва, а бабушка сразу уловила мою пончикоманию и почти каждый раз, когда я у нее, печет их для меня. Иногда и я в этом участвую, особенно в последней части – раскатывании теста и нарезании его на ромбы. Записала рецепт, хотя он и очень простой для запоминания:
Две трети банки простокваши (или одна банка целиком из магазина), щепотка соли, одна чайная ложка соды и муки «на глазок».
Бабушка кладет соду в простоквашу и размешивает, а потом кладет соль. Делает «колодец» в муке и начинает выливать смесь, месит тесто, которое, как и для баница, не должно быть слишком твердым. Накрывает его полотенцем и оставляет «доходить» двадцать минут. Потом включаюсь и я со скалкой, чтобы раскатать тесто слоем «на ширину пальца», по инструкции бабушки – это что-то около сантиметра. Разрезаю слой теста на ромбы, а она их жарит в кипящем подсолнечном масле.
Когда-нибудь, могу сказать с уверенностью, начну делать пончики и самостоятельно, но в этом пробуждении с ощущением аромата пончиков кроет часть магии выражения «у бабушки в деревне», то есть моя детская мечта. Слава богу, как оказывается, никогда не поздно человеку иметь счастливое детство. Здесь я снова могу стать ребенком, у которого одна единственная задача – радоваться всем своим существом этой чистой жизни и размахивать своей волшебной палочкой в этом чудесном мире. Будто получала второй шанс вырасти, но другим способом- будто учусь думать заново и осознавать насколько важно магическое ощущение жизни.
Дождь закончился, а холодным сырым утром птички будто бы собрались на концерт в лес за домом. После завтрака выходу на террасу послушать их и подышать свежим утреннем воздухом. Этим утром солнца нет, а по холмам, над которыми обычно появляются облака, сейчас расстилается мгла, обвивая холм, расползаясь в разные стороны и придавая пейзажу особенную красоту – манящую, но призрачную. «Такую, как жизнь сегодня», - думаю я.
Грязно для работы в саду, но бабушка опять придумывает что можно сделать и после того, как кладет на печку кастрюлю с фасолью варить на обед, говорит что будет пересаживать свою герань. Я сразу же проявляю к этому интерес. Мне очень нравятся эти цветы. Картина, которую я представляю, когда думаю о родном, это старый балканский домик с деревянным чердаком, свисающая с него красная герань, гирлянда красного перца и накинутое на перила пестрое покрывало.
Помогаю бабушке вынести на улицу с десяток ящиков. У нее уже есть подготовленная земля и удобрения, поэтому мы только вытаскиваем аккуратно по одному растению из ящика, чистим корни и так же аккуратно насыпаем землю на старую клеенку, которою расстелили на плитках перед сараем. Потом бабушка к моему изумлению отрезает растения почти под корень, но успокаивает меня, что через два месяца они бы уже перестали цвести. После этого она показывает, как смешать новую землю с удобрениями, сколько положить в ящик и после когда закапываем корни она мне дает воткнуть цветы обратно в ящики. Признается, что она не самый хороший цветовод, только герань и выращивает, потому что это очень легко – посадишь и растет сама. Садовые цветы, делится она, никогда ей особенно не нравились, но их и не нужно было сажать, потому что и фиалки, и белые, желтые нарциссы, и пионы росли везде по лугам. Больше она любила полевые цветы, у них и аромат приятный, и полезные, а в саду росли только базилик и ноготки – больше по традиции. Рассказывала, что раньше пожилые женщины носили базилик за пазухой из-за его приятного аромата, а девушки и невесты тоже его почитали, в букеты собирали и обязательно было нужно, чтобы он в саду рос. Чтобы показать мне, в каком почете был базилик, бабушка запела свадебную народную песню, в которой рассказывалось о невесте, которая, уходя в другую семью, просила свою мать:
Милая мама, сеяла я базилик
в том саду, в серединке.
Ты поливай его, утром – росой,
в полдень – водицей, вечером – слезой.
Вырастет он, соберем в букеты, венки сплетем.
Бабушка сказала, что сеет базилик из-за того, что хорошо пахнет, но и его можно заваривать в чай при кашле, «хотя меня редко одолевает эта напасть». При приготовлении еды его не использовала. Только иногда в летнее время, когда нарезала помидоры из сада, клала немного отжатого чеснока и два-три листочка базилика сверху. Я же пообещала ей когда-нибудь сделать спагетти с соусом песто из базилика. Когда я ей объясняла, что песто – это пастообразная смесь из чеснока и листьев базилика, бабушка заявила, что наверняка ей это понравится.
Потом я спросила ее, для чего она сеет ноготки, а она мне ответила, что этот цветок непростой и запела мне «Какой цветок цветет в нашем маленьком саду» - песню, которую любил Васил Левский, насколько она знала. Когда в конце песни я обращаю внимание, что нигде в ней не говорится об этом цветке, бабушка приводит мне аргумент: «Разве там говорится о каком-то другом цветке?» Явно, по какой-то неизвестной мне логике, для нее это очевидно. Говорила мне, что давно в каждом доме его выращивали женщины и использовали его для всякого разного, собирали в букеты, потому что он оберегал от магии. Потом поделились, что сама его часто использовала – делала румянец, о чем знала от своей бабушки, а дедушка Ангел лечил свои вены, да и во многом другом этот цветок использовала. Сразу же бегу за тетрадкой и записываю рецепт:
Четыре полных щепотки ноготков (листья, стебли и цветки, обязательно собранные на солнце) мелко режут . 500 г чистого свиного жира разогревают в кастрюле до температуры кипения, и в горячую массу высыпают нарезанное. Перемешиваю, пока не закипит, и снимаю с огня. Кастрюлю накрывают и оставляют на день постоять. На следующий день смесь слегка подогревают, процеживают марлей и разливают по банкам. Хранят в холодильнике.
Потом спрашиваю, можем ли мы сделать такой крем для меня, но она начинает сомневаться, так как у нее нет хорошего свиного жира. Была старая банка, но ее только выбросить можно. Потом вспомнила о какой-то женщине в соседнем селе, которая делает отличный свиной жир.
-Не знаю только, жива ли она, - сказала бабушка, помедлила и меня спросила: - Если хочешь, после обеда можем съездить на машине поискать ее, может даст нам баночку. Только проедем через ферму, купим мясного фарша, чтобы пожарить тебе вечером котлетки.
На ферме был собственный магазин в соседнем селе.
-Может, и медок у Данко попросим, а то наш закончился. Что скажешь, деточка?
Я сразу же согласилась. Эти экскурсии по району с бабушкой мне были очень приятны. А и всегда встречали какого-нибудь интересного человека и я узнавала что-нибудь новое.
-Одно время пешком ходила, но сейчас уже ноги не те, - будто извинялась бабушка, а я радовалась, что могу быть хоть чем-то полезной бабушке.
Пока мы закончили с разговорами, фасоль уже сварилась. Я пошла прибирать горшки с цветами на втором этаже, а бабушка надела галоши и пошла в мокрый сад за луком и девясилом.
Потом пожарила лук в масле с черным перцем, немного добавила чареца и 2-3 ложки муки, половником наливая понемногу воду, в которой варилась фасоль (с нарезанными мелко репчатым луком и морковью), пока смесь не стала похожей на густую кашу, и тогда переложила ее обратно в кастрюлю к фасоли. Накрошила в нее сухого красного перца и перца острого - стручок целиком, добавила нарезанный девясил и положила половину банки консервированных очень вкусных помидоров, которые часто с нарезанным луком, петрушкой и маслом в сочетании с брынзой, составляют наш ужин.
Через десять минут фасоль окончательно готова и она такая вкусная и ароматная, что я беру добавки, а бабушка, уже закончив с едой, сеется и говорит мне поговорку: «Кто ел много фасоли, уже не съест много мяса».
-Я ничего не имею против твоей фасоли и могу есть ее каждый день, - смеюсь и я.
-Тогда тебе легко поститься, - сказала бабушка и явно в связи с этим рассказала мне историю об одном попе, который не был ученым и не знал, как подсчитать, когда Будет Пасха и поэтому попросил учителя, так как тот много знал. Когда тот сказал ему, когда будет Пасха, поп пересчитал дни, и чтобы не ошибиться или не забыть, отсчитал столько же зерен фасоли, положил их в коробочку над умывальником. – Каждое утро, когда он умывался, вытаскивал по одному зерну, и когда обнаружил, что зерна закончились, настала Пасха. Попадья видела, что поп каждое утро вытаскивает по одну зерну из коробки и их выбрасывает. Посмотрела она и когда поняла, что осталось только несколько зерен, чтобы услужить попу, наполнила коробку верхом зернами. Однажды попа случайно кто-то спросил, сколько дней осталось до Пасхи, - продолжала свой забавный рассказ бабушка, - и он пошел пересчитывать, сколько зерен осталось в коробке. Но когда увидел, что она полна, в отчаянии появился перед этим человеком и сказал ему сердито: «Если будем рассчитывать на фасоль, то ни в этом году, ни в следующем Пасху отмечать не будем».
Потом бабушка обещала как-нибудь сделать фасоль с крапивой. Для меня это было незнакомым сочетанием, но от бабушки я узнала, что это на самом деле традиционное блюдо в этом краю. Разницы в приготовлении нет, только к зеленому луку, когда делается поджарка, добавляется предварительно ошпаренная кипятком и нарезанная крапива.
После обеда, когда бабушка села немного отдохнуть с вязанием, я решила позвонить Веско, управителю фонда, который поддерживает мой проект, чтобы попросить у него методической помощи. Знаю, что у него есть богатый архив и хотела его спросить, может ли он мне предложить какие-нибудь более интересные материалы для вышивания.
Решаю сначала позвонить на телефон офиса, который фонд делит в общем помещении с одним бизнес центром с другими организациями, не имеющими отношения к сельскому хозяйству. Обычно в это время Веско бывает на месте. Однако на мой звонок отвечает Пепи. Он работает в организации, которая занимается «проблемами пола».
Пепи – молодой человек, если только «молодой человек» - правильное слово для человека, который сам не совсем ясно определяет свою самую интимную сущность. Между нами установились интересные отношения, которые могли бы условно называться даже «дружбой» в смысле острой, но безобидной смелости высказывать свое открытое мнение друг о друге, если считая наши случайные редкие встречи в офисе. Он меня считает старомодной, потому что я занимаюсь верой в Бога и народными традициями, которые, по его мнению, являются пережитками прошлого. Но когда я ему сказала, что для меня его сексуальная ориентация не является выражением его свободы любить, как он считает, а грехом таинства любви, он меня назвал «попадьей». А я его назвала «гуманоидом», но когда бываю творчески настроена, даю ему более витиеватые определения – например «субпродукт западной культуры невыясненного содержания» или «неолиберальный варвар с генно-модифицированной духовностью».
И сейчас, когда он меня услышал, вместо приветствия, Пепи задал мне вопрос:
- О, мадам, из какого века звоните? Из девятнадцатого или все же еще из восемнадцатого?
Пересиливаю себя, нет настроения для наших обычных взаимных колкостей. Сегодня его фамильярность в мой адрес усилила ощущение диссонанса между чистотой этой жизни и пошлостью той.
-Как дела, Пепи? – оставляю его колкости без ответа.
-По уши в работе, - отвечает он. – Сегодня мне нужно передать свой доклад по проекту об освобождения человека от социальных и природных детерминант пола, но я записался на эпиляцию…
- Замолчи! – прерываю его резче, чем сама предполагала, но вдруг понимаю, что он меня раздражает. Могу слушать «пошлости» бабы Неды постоянно, но то, что мне хочет сказать Пепи, я не могу слышать.
-Что ты такая сердитая? – спрашивает он. – Кто-то из твоих динозавров умер?
У Пепи нет чувства меры. И здесь больше нечего сказать.
-Иногда ты действительно ведешь себя как педераст – не оставаясь перед ним в долгу, но стараюсь говорить тихо, чтобы бабушка не услышала, какими словами я выражаюсь.
-А ты недружелюбное ископаемое, которое отрицает человеческий прогресс! – обвиняет меня он.
Не отвечаю ему и спрашиваю, там ли Веско. Но последняя его реплика остается у меня в уме и мне хочется поразмышлять, поэтому я записываю в свою тетрадь:
Человеческий прогресс обозначает то, чтобы человечество было всегда в тонусе, и искало способы сохранения его самых лучших духовных проявлений. Принимать всякие извращенные выдумки – не является прогрессом, а «смешной позорной игрой». И еще – прогресс не означает непременно движение вперед, любой ценой. Самый большой прогресс отдельно взятого человека или нации иногда может оказаться возвращением назад. И хватит ли этому человеку или этой нации достоинства и интеллигентности осознать, что они выбрали неверный путь?
-Его нет, - отвечает Пепи и сразу же добавляет: - Ты меня презираешь, потому что я не такой, как все!
-Какой ты, Пепи? – спрашиваю я, осознавая что я его провоцирую. Очень хочу услышать, какое определение он даст себе сам, что он никогда не делал.
-Отличный от всех, - отвечает, как обычно, популярным клише.
-Я не презираю тебя, и не думаю, что толерантное отношение к подобным отклонениям не является признаком человеколюбия. Кроме того, ты самый обычный идиот – возвращаюсь я к ответу за «недружелюбное ископаемое».
-Я не виноват. – Пепи принимает роль жертвы. – Это сбой системы.
-Если это сбой в системе, почему не пытаешься устранить его? И рак является сбоем системы, но не слышала, что раковые больные считают себя здоровыми, а борются всеми силами против него, - отвечаю ему я и отмечаю, что он смог меня вовлечь в разговор, которого я не хотела касаться.
У меня есть ощущение, что для него наши дебаты по его «проблеме» ему нужны самому – будто играю роль переговоров с его собственной совестью, с которой будто он не может достигнуть равновесия, настолько и извлечь аргументов в защиту своей теории жизни. Типичный пример эффекта «чужой психики», думаю я, вспоминая определение, которое один психолог дал смеси внешних убеждений, ценностей и идей, которое ошибочно воспринимаем за свои, пока действительные наши нужды и стремления остаются нераспознанными нами. Абсурдная ситуация, при которой чужое принимается за самобытное, фальшивое попадает в нас как вирус-убийца, который заражает, как Пепи, «систему». Заражает нас «современными» ценностями, которые соблазняют ум, отравляют душу, и будто разрушают истинный смысл добра, опошляют всю нашу жизнь, пока наконец не уничтожат духовно и физически.
Как фон разговора долетело пронзительное сопрано и стук каблучков Ели. Ели – женщина тридцати с небольшим лет, которая исполняет функции секретаря организации, занимающейся европейскими ценностями. За ее сверх активность Веско называет ее «компанейской». Ни для кого ни секрет, что у Ели есть покровитель – любовник, какой-то государственный чиновник, конечно же, женатый, который и устроил ее на эту работу, а она словно испытывает комплекс, когда с рвением берется за работу, доказывая, что у нее есть способности и вне постели. Она не русая, но Веско называет ее блондинкой, «под прикрытием». «Иначе, комментирует он саркастически, нет объяснения как она может как вдохновенно цитировать глупые европейские идеологемы, не зная ни одной Божьей заповеди. Видимо, хочет оградить себя от седьмой, чтобы не остаться без работы».
-Не могу бороться, как заложено системой. – Но даже если бы у меня был выбор, я бы остался тем же. До того, как с тобой познакомился, у меня были колебания, но сейчас уже совсем отрекаюсь от женщин, - сделал Пепи одно из своих характерных «любовных» признаний.
Хочется процитировать Пепи слова бабушки, которая часто повторяет, что человек может себя только сам опозорить так, как никто другой не сможет, но решаю отойти от этого разговора, потому что так или иначе, он никуда не приведет.
-Пепи, отключаюсь, - говорю я, не дожидаясь его ответа, заканчиваю разговор, чтобы оставить Пепи писать его безумный доклад об устранении социальных и природных детерминант пола.
Если так пойдет дальше, думаю, скоро появятся большие идиоты и начнут писать доклады об устранении человеческих детерминант у человека… Безумие уже не остановить, если будет уничтожено все человеческое, все нормальное, все естественное и природное, в нас вживят чипы и превратят в нечто более удобное системе, безмозглое, бесполое, безличное и бездушное, легко управляемое электронное стадо.
20. Проснись, затуманенный дух
Набираю номер мобильного телефона Веско. Теперь он отвечает.
-Здравствуй, преподобная! Как твоя жизнь в деревне? – живо прозвучали его слова.
Не знаю, откуда он взял это обращение ко мне, но она заставил меня улыбнуться.
-Так хорошо, что уезжать не хочется, - ответила я довольно.
Веско историк по образованию, но его интересы направлены к болгарской традиционной культуре, на эту тему он проводит лекции в университете. Он член международного общества этнографии и фольклора и часто выступает с докладами на различных этнографических форумах за рубежом. С ним меня познакомил мой коллежа – богослов, который тоже преподает в университете. Когда я поделилась с ним своей идеей, Веско ухватился за нее моментально, смог внести ее в какую-то научную программу финансирования и дает мне полную свободу работать по проекту там, где мне удобно. Хотя он является официально руководителем проекта, в общем никак меня не касается, но всегда своевременно дает мне понять, что всегда со мной на связи, когда я нуждаюсь в методической поддержке.
-«Отправь меня в другой мир, Господи, потому что этот теряет свое очарование», - цитирует Веско, а я молчу в недоумении. – Где-то я прочитал это, но не помню, кто это сказал, - поясняет он.
- Я с этим согласна! Явно несознательно я молилась о чем-то подобном и Господь меня услышал, - отвечаю я.
У бабушки действительно чувствую себя так, будто Господь меня отправил в другой мир.
-Чем могу быть тебе полезен? – спрашивает Веско
-Ищу материалы о символах вышивки, о вышивке ковров, которые с одной стороны, научно обоснованы, но без занудства, - пытаюсь я объяснить. – То, что я нашла, чистая этнографическая запись, без семантического анализа, или не достаточно обосновано этнографически, это относится с свободной символике, если ты меня понимаешь.
- Кажется, я знаю, что тебе нужно, и я почти уверен, что у меня есть кое-что, - сказал Веско и добавил: - Но все в компьютере в моем офисе, а сейчас я в дороге и вернусь завтра. Надеюсь, тебе не срочно.
-Да, я могу подождать, - отвечаю, а после любопытствую: - Ты где сейчас?
- Включился в один новый проект, вместе со своими коллегами-педагогами, об образовании от Возрождения до нашего времени, - отвечает Веско.
-Звучит интересно! – восклицаю я.
-Действительно очень интересно. Находим отличные практики просветительского движения времен Возрождения, особенно о классной организации учебного процесса, и пытаемся анализировать, как образовательная система тогда содействовала преодолению кризиса в обществе после и до освобождения Болгарии и что можно применить из этого сейчас, - объясняет он с энтузиазмом.
-Мне кажется, что у вас могут быть проблемы, - скептически отзываюсь я.
-Почему? – недоумевает Веско.
- Потому что мне кажется ваша идея несовместима с европейскими «ценностями» образования, - отвечаю я.
-В каком смысле?- спрашивает он.
-Не углубляясь в этот вопрос, мне кажется, что болгарское образование в тот период, если и стремилось быть общедоступным, имело целью развить максимально индивидуальный потенциал каждого и подтянуть уровень до самых интеллигентных. Сейчас, если перефразирую одного западного автора-богослова, с ложно понятыми демократическими принципами равноправия и толерантности разные, то есть дети любознательные и начитанные вынуждены находиться на уровне «мама мыла раму», чтобы глупые и ленивые не чувствовали себя в дискриминации, - поясняю я, что имею ввиду.
-Имеешь право на свое мнение, - улыбается Веско и добавляет: - Сейчас мы в Елене и сегодня встречаемся с мои коллегой экскурсоводом в «Даскалоливнице». И вот какая вещь впечатлила меня – Иван Момчилов, основатель школы отделил так называемых «слабо подготовленных учеников» в отдельный класс. Другое, что произвело на меня впечатление, это то, сколько внимание тогда уделялось гуманитарным дисциплинам. Они были в приоритете, потому что влияли на формирование личности, в то время как сейчас эти предметы пропадают один за другим, сменяясь экономическими.
-Ведь все человеческое в принципе начинает становиться вредным в сегодняшнее время – чем больше в тебе человеческого, тем с большей вероятностью можешь думать, а современная система не нуждается в таких людях, - говорю я и невольно думаю о Пепи.
- «Проснись, затуманенный дух, среди роя самообмана», - цитирует Веско, реагируя на мои слова, и его цитата опять не совсем к месту.
- Что это?
-Может, Лилиев, - отвечает неуверенно он и признается:
-Запоминаю разные строки, которые производят на меня впечатление, но сразу же забываю, кто их автор.
-Можешь делать как сестра Серафима, - предлагаю я ему и рассказываю, как монахиня решила мудро проблему с именами святых отцов, приписывая все святому Серафиму, что очень развеселило Веско и он заключил, что когда-нибудь ему нужно будет непременно приехать и познакомиться с «этими образами» - моими «информаторами».
-Давай, баба жива может вспомнить какую-нибудь история о своей прабабушке Толе, которая была первой учительницей в селе, - пытаюсь его раздразнить.
Смотрю в сторону бабушки, а она явно услышала свое имя, тоже на меня посмотрела, но как только заметила, что я еще говорю, снова вернулась к своему вязанию. Скорее всего, она что-то напевала себе, как обычно.
-Правда? – удивился Веско. – Тогда непременно приеду, - обещал он и как только на мгновение я замолчала, добавил: «Пусть и бессмысленно и безнадежно выглядеит наша задача как ученыз не только делать открытия, но и анализировать накопленное уже знание. Сопоставлять и искать точки опоры в том, что до нас было сделано, чтобы помочь нации двигаться вперед, ступть по здоровой родной земле, а не по зыбучим пескам.
Лучше и сказать было нельзя.
- Да, действительно, - говорю я, чтобы выразить свое согласие с его словами, а позже, вдохновленная ими, записываю в свою тетрадь:
Слово «традиция» происходит от латинского trado – «передаю, завещаю». Это не экспонат, статично находящийся в прошлом и поставленный в музей, а активный процесс передачи и принятия духовной и материальной культуре через живую связь между поколениями. В этом смысле традиция является мировоззрением, и способом передачи этого взгляда на мир. В ней одновременно состоят основные ценности нашей жизни и практические способы пользования этими ценностями.
Может быть, причина современного раскола в обществе не кроется в том, что мы отрекаемся от своих традиций и таким образом обесцениваем национально значимое, потому что считает, что 2значимое» скрывается во внешних, непременно чуждых нам моделях. Нами владеет комплекс «Бай Ганьо» , который превращает это национально значимое в постыдное, а чужое – в кумира, и опошляя наши ценности и идею родного, делает нас безличными мультикультурными изменниками.
-Могу ли я быть еще чем-нибудь полезен? – спрашивает Веско.
-Думаю, что это все. Если вспомню, то еще раз тебе побеспокою, - отвечаю я.
-Ты меня не беспокоишь, напротив, надеюсь тебе быть полезным. Ведь какое чудо – богослов проявляет положительный интерес к болгарскому фольклору, на это нужно обратить особое внимание, - смеется он.
Проект Веско об образовании очень меня впечатлил и когда мы закончили разговор, я рассказала бабушке, чем он меня захватил и я ее засыпала вопросами, знает ли где преподавала баба Тола и можно ли там найти документы о ее жизни и работе там. Информацию, которая она мне дала, меня взбудоражила. Оказалось, что баба Тола родилась в Плевене. Ее отец разводил скот, а в то время в городе работал большой базар, где продавали сельскохозяйственных животных. У семьи была возможность обучить всех их детей, в том числе и двух их дочерей – бабу Толу и бабу Магду. В то время в Плевене было первая школа для девочек, созданная Анастасией Димитровой – первой болгарской учительницей. К ней ходили учиться десятки девочек из всей Болгарии, которые потом преподавали в школах в своих родных городов или в других местах, где требовались учителя. Две сестры тоже ходили в ту школу. В то время, когда баба Тола училась у Анастасии Димитровой – в пятидесятых годах 19 века, первая учительница Болгарии уже была замужем и давала только частные уроки у себя дома. Позже баба Тола продолжила свое образование именно в Еленской «даскалоливнице», названной так Петко Славейковым , чтобы обозначить роль ее в подготовке «изготовлении» учителей. Слово придумано по аналогии с отливкой свечей, чей свет рассеивает мрак.
Бабушка Жива вошла в свою комнату и когда вернулась, показала мне документ, написанный собственноручно бабой Толой, который хранился «с того времени», и она его спрятала, чтобы «он не затерялся». В этом документе было 28 советов, как сохранить здоровье, которые являются копией правил, написанных еще основателем Даскалоливницы – Иваном Момчиловым, как рассказал мне Веско, когда ему вновь позвонила, чтобы сообщить о своей находке.
Правила пленяют своей простотой и здравомыслием на фоне современных тысяч, ежедневно изменяющихся теорий и рекомендаций здорового образа жизни. Я их все же переписала в свою тетрадь, сохраняя, насколько возможно, старое написание.
Советы для сохранения здоровья
1. Следи, чтобы был чистый и свежий воздух вокруг, поэтому часто открывай окна в своей комнате, чтобы проветривать.
2. Не ешь, пока не проголодаешься, и не пей, пока тебя не мучает жажда.
3. Очень горячую или очень холодную еду и напитки не употребляй.
4. Сразу после физической нагрузки не ешь и не пей, пока не остынешь.
5. Выбирай всегда простую еду, а не сложную, подправленную чем-то.
6. Сложные блюда трудно перевариваются.
7. Очень питательно вареное мясо.
8. Кипяченое молоко и вареные яйца очень полезны, особенно для детей и пожилых людей.
9.Овощи освежают, но зеленые и недозрелые плоды, так же как и гнилые, наносят большой вред.
10. Живот от переедания заболевает.
11. После еды не принимайся за важные дела.
12. Выбирай для питья проточную воду, лучше лесную, чем застоялую.
13. Не входи в воду купаться сразу после еды, ибо от этого многие утонули.
14. Зубы должны быть чистыми.
15. Часто мой лицо, руки, ноги и все тело.
16. Голова должна находиться в холоде, живот налегке, а ноги в тепле.
17. Не спи много, но и без сна совсем не оставайся.
18. Переодевайся часто в чистую, опрятную одежду.
19. Не носи тесную одежду и обувь, это вредит здоровью.
20. Простыня и одеяло должны быть чистыми, а кровать – мягкой.
21. Не сиди долго на одном месте.
22. Не оставайся долгое время без работы: труд и отдых должны быть умеренными и чередоваться.
23. Распределяй грамотно время на работу, отдых, еду и сон.
24. Без нужды не стой долго на солнцепеке.
25. Не переходи сразу же из очень теплого в очень холодное; мокрый не находись в холоде, на сильном ветру.
26. Когда гуляешь, не ходи быстро и не ходи много, чтобы не устать.
27. Много движения – вред, а умеренное движение – полезно для здоровья.
28. Избегай причин, которые вызывают гнев и злобу, так как они вредны для здоровья.
- А еще чего-нибудь нет у тебя от бабы Толы. Бабушка? Какие-нибудь ее стихи, о которых ты мне говорила, что она писала? – спрашиваю я.
-Нет, деточка, все пропало, - отвечает бабушка и добавляет: - Через что прошли люли в те времена, сколько раз уходили и возвращались. Знаю только, что баба Тола была очень усердной и отдавала себя работе целиком, да и учительствовала недолго. Полюбил ее один местный парень, они поженились, и она бросила свою работу. Но всегда была очень активной. Бабушка мне рассказывала одну историю о молодом человеке из села, который поехал работать земледельцем во Влашко и когда собрался возвращаться, а было очень далеко, остановился переночевать в одном доме, перед тем как перейти через Дунай. Той ночью произошло убийство, а румыны обвинили его, хотя он и был невиновен, бросили его в тюрьму. Потом, когда другие земледельцы узнали об этом, рассказали в селе. Баба Тола, так как была образованная, написала письмо плевенскому офицеру, приятелю ее отца, очень влиятельного торговца. По всей империи торговал, но и образованным был, дарил много денег на книги. У него было пять дочерей, подружек бабы Толы, они вместе ходили в школу. Из-за его ли заступничества, но через несколько месяцев молодой земледелец вернулся.
Слушала очарованно рассказ бабушки и вспомнила, что для меня в школе история была ненавистным предметом для зубрежки. А теперь все по-другому. История – живой рассказ о том, что было. Со слов бабушки прошлое приобретало плоть и кровь, а люди и события будто оживали.
-Знаю еще один случай, который наверняка будет тебе интересен, но расскажу его вечером, давай? – спросила бабушка.
Хотя я еще хотела ее послушать, все же согласилась, но уже жду с нетерпение тот сокровенный момент дня, когда вечером попрошу: «Бабушка, расскажи мне о прошлом».
21. Что скажут люди?
Решаем, что время поехать на прогулку. Жду бабушку, когда она оденется в новую юбку и жилет, помогаю ей расположиться в машине и мы едем.
Сначала едем на ферму за фаршем, и, так как нам не по пути, отклоняемся от главной дороги к одному из сел. Дорога как на лунной поверхности – дырка на дырке, поэтому еду медленно, словно начинающий слаломист, издалека замечая препятствия, насколько это возможно. Бабушка только цокает языком, а я, чтобы ее не нервировать, начинаю петь, но от тряски мой голос начинает вибрировать и мы от души смеемся над этим.
Рассказываю бабушке, что когда была за границей, не видела села, куда бы не было проложена асфальтированная дорога и вслух начинаю удивляться, есть ли у нас такое.
-Сделали дороги временно, до села есть, а в селе – все разбито уже. А выше в селах асфальта никогда не было. Только в центре, а оттуда – проселочные дороги, - сказала бабушка и потом добавила: - А тогда нас около двухсот человек было! Только детей, которые в школу ходили из нашего села было тридцать четыре.
-Правда? – удивляюсь я.
-Правда! А перед тем, как в город все пошли работать, еще больше народу было, - сообщила мне бабушка.
-В общем, есть такое село, - вспомнила я вдруг, - Даже его объявили «самым красивым селом в Болгарии». Но место там не очень красивое.
- Где это? - спрашивает бабушка.
-Чавдар, недалеко от Златицы, у Балкана, - объясняю я. – Все улицы асфальтированы, даже до самых отдаленных домов, а даже есть тротуары, в центре все отремонтировано, магазины, даже отель есть.
-Но это какое-нибудь большое село, наверное, - предполагает бабушка. Это уже не гайдук, а партизан… - смеется она.
-Кмет у села деловой, а до этого был большим начальником, - говорю, а бабушка качает головой, что означает: «Ну тогда все понятно».
- В том районе есть даже пять хвостохранилищ, - добавляю я.
-А это что такое? – спрашивает бабушка.
- Что наподобие место для сбора мусора. Около села добывается и перерабатывается руда. Предприятия платят деньга селу за это, что пользуются землями и собирают отходы производства. Поэтому у них есть средства привести в порядок село, но там всегда есть риск какого-нибудь разрушения, - пытаюсь я объяснить попроще схему концессии, а бабушка озабоченно цокает языком.
- Терпи плохое, чтобы не стало еще хуже, - обобщает она эту ситуацию, но это имеет значение в принципе и для нас. Потом она показывает мне вперед и говорит: - Вон там, у серого дома на углу, деточка.
Паркуюсь около дома, который мне показала бабушка, а после помогаю ей выйти из машины.
-Вот так! – восклицает она, когда выходит, а после направляется к металлическим воротам с надписью «Образцовый дом» и когда их открывает, начинает кричать:
-Станкее… Дома ли ты?
Дом Станки достаточно новый, выглядит как городской, но внутри, во дворе виднеется старый сарай. Видимо, раньше здесь был старый дом, думаю я, пока иду следом за бабушкой по зацементированной тропинке с бордюром с двух сторон, которая ведет к бетонной лестнице с площадкой перед входной дверью. Вокруг дома тоже все зацементировано, а металлическая сетка забора тоже на бетонных столбах. Круглые клумбы с цветами ухожены, засеяны тюльпанами, нарциссами, гиацинтами и примулой. С правой стороны, где широкая часть двора, видны грядки с луком, чесноком и салатом, за ними – небольшая теплица, а дальше земля, подготовленная к посеву, в двух-трех местах с кучками удобрений. Действительно, там все образцово, в духе социалистической эстетики.
В этот момент дверь открылась и на пороге показалась женщина лет шестидесяти.
-Радка, ты ли это? – спрашивает баба Жива.
-Я, тетя Жива, - отвечает женщина.
-Откуда ты меня знаешь? – удивилась бабушка.
-Как тебя не знать, тетя Жива, - отвечает Радка. Сколько раз я была у вас! А дядя Ангел какой был мастер по мебели! До сих пор пользуюсь его трудами.
-Правда? – чувствую радость в голосе бабушки. – И вам тоже что-то делал. Стол или стулья? Не помню уже.
-И стол, и стулья, и шкафы для кухни… - перечисляла женщина и добавила: - Золотые у него руки были!
-Да, были, но теперь его нет, - сказала бабушка.
-Да, мама мне говорила. Уже четыре года или пять лет прошло, - пыталась припомнить Радка.
-Шесть лет и семь месяцев, - уточнила бабушка и спросила: - А мама твоя где?
-Дома, -ответила Радка. – Зимой упала и сломала ногу, и с тех пор лежит. То ли доктора не так ее лечили, то ли лет ей уже много, не знаю, но не может встать, я теперь ухаживаю за ней, - рассказывает Радка. – Заходите же! – вдруг сказала она, почувствовав, что держит нас на лестнице. – Мама обрадуется, увидев вас. – добавила, а после, когда перешли через порог, улыбаясь, со стеснением спросила бабушка: - А это что за девушка, тетя Жива?
-Моя, - ответила бабушка, и мне стало очень приятно, что меня так назвали.
Радка будто бы удивилась – наверняка знает, что у бабушке нет детей, но подумала, что ошиблась и удивлялась как это так могло быть. В любом случае ей было неудобно спрашивать больше. Снова я неловко улыбнулась в ответ на изучающий взгляд Радки. Женщина повела нас через прихожую и коридор к комнате. Открыла дверь и позвала:
-Мама, у тебя гости!
-Кто там, Радо? – послышался старческий голос.
-Тетя Жива, - ответила Радка и широко распахнула дверь, чтобы нас впустить.
Баба Станка сидела на кровати, подложив подушки под спину.
-Жива, ты ли? – спросила баба Станка.
-Да я, Станка! – подтвердила бабушка. – Что с тобой случилось?
-Большая беда случилась, - ответила баба Станка. В голосе слышались слезы. – Зимой поскользнулась на льду и развалилась. Уже и операции, уже и не знаю, что делать – третий месяц не могу подняться – жаловалась она. – Хорошо, что Радка здесь, дай Бог ей здоровья! Если бы не она, не было бы уже меня, - сказала она, пока ее дочь уходила за стульями, чтобы мы сели. Вспоминая о своей дочери, баба Станка поглядывала на меня и спросила бабушку: - А кто эта девочка?
Вижу боковым зрением, что Радка остановилась у двери.
-Моя, - опять отвечает бабушка.
-У тебя же не было детей, а? – В отличие от своей дочери, баба Станка не стесняется спросить прямо.
В селах люди более непринужденные о общении, думаю я. Все знают, что у бабы Живы нет детей, и принимают это как уже произошедшее в жизни – у одного одно, у другого – другое. Их прямота не грубость, а отсутствие притворства. В жизни случается и хорошее, и плохое, и в своей маленькой общности и тем, и другим делятся открыто. Скрытность признак отчужденности, думаю я.
-Не было, а сейчас есть, - отвечает бабушка.
-Ты ей дом отпишешь, видимо, поэтому и приехала к тебе, - предполагает баба Станка, а я замираю от неожиданности. Подобными догадками в моем мире делятся только втихую, на кухне, «между двумя котлетами», как сказал Стефан Цанев.
-Ты что так на меня смотришь, я не картина! Вон она что обо мне подумала, - смеется бабушка невозмутимо, а после объясняет: - Эта деточка – ученая, приезала сюда изучать жизнь села и гостит у меня.
Баба Станка от удивления цокает языком. Не знаю, что она обо мне представила, но обращается ко мне со словами:
-Девочка, скажи там в городе большим начальникам, чтобы сюда хотя бы одного фельдшера прислали. Одно время был у нас врач, и фельдшер был, а сейчас даже некому укол сделать. Бедная Радка даже этому научилась.
Пока думала, как мне ответить, бабушка меня спасла:
-Она же не занимается этими делами! Она пишет за то время, как мы раньше жили.
-А-а! – воскликнула баба Станка, наконец поняла о чем идет речь, и опять начала восклицать: - Э, как мы жили! Раньше лучше было. Хорошо, что тогда построили этот дом, а сейчас ничего не может сделать человек. Плохие времена настали, но это уже на наше время! Наше уже прошло, - заключила она.
-Я еще не сдаюсь, - смеется бабушка и возвращается к теме разговора: - Мы пришли, потому что рассказала моей девочке о том креме из ноготков, который делали одно время. Она хочет такой сделать, чтобы быть красивой как мы – хитро мне подмигивает бабушка. – Но у меня нет жира. Знала, что ты варила хороший жир раньше, - объясняет она причину нашего визита и спрашивает: - Есть у тебя жир посвежее?
-Есть! – отвечает баба Станка. – Хорошо, что хоть эта беда со мной случилась после, когда уже зарезали поросенка. Сколько тебе нужно? – спрашивает она.
-Ну сколько… Дай одну банку, но если есть больше – можно и еще одну, чтобы мы поели картошечки, запеченной с жирком. По другому получается, не то что с подсолнечным маслом, - отвечает бабушка.
- Да, по-другому, - соглашается баба Станка и зовет: - Радо! Радка!
Когда Радка появляется, баба Станка просит ее принести из погреба две банки жира.
-И сок принеси, - добавила она. – Попотчуем гостей, может и с собой возьмут.
-Какой сок делала? – спрашивает бабушка.
-Из яблок. Много их уродилось в прошлом году, даже один человек взял на продажу – по пятнадцать стотинок за килограмм. Почти сто литров сока закрыли, некому его пить, - объясняла баба Станка. – Зять и внуки только пиво пьют…
Радка быстро возвращается и несет в одном пакете две банки с жиром и две больших бытылки сока. Поставила их около бабушки, вышла из комнаты и потом вернулась с двумя стаканами на подносе и подала их нам.
-Мама, ты хочешь? – спросила она пожилую женщину.
-Нет, я то не сдержусь после сока, вот позор будет, - отказалась баба Станка.
Сок был чудесный. Имел вкус тех яблок из сада бабушки, которые обожаю. Нагретые солнцем, окрашены в красно-желтые цвета с коричневыми пятнышками на кожице – будто для красоты и в доказательство, что они настоящие, разливающие упоительный аромат с соком, сладким как мед, но с кислинкой, чтобы не было приторно, но этими я не могу насытиться. Бабушка мне сказала, что это старинный местный сор, но она не совсем уверена, это «карастоянки» или «цыганки». Похожи и на тот, и на другой сорт. Очень неприхотливые, хранятся всю зиму, и бабушка хранит их в соломе, смешанной с сухим цветком бузины. Эта смесь придает им аромат, говорит бабушка, и я сама в этом убеждаюсь. На одной из посиделок в клубе наша кулинарка Лиза приносила яблочный хлеб – необычный, похожий на губку, и рассказывала, что делает его из вареных яблок, муки и кваса, а рецепт взяла из поваренной книги Петко Славейкова, которую случайно нашла в каком-то книжном магазине. Тогда пожилые люди на посиделках, чтобы не отставать, рассказали ей о местном «шоколаде» - пастиле, которая традиционно делается из синих слив с Балкана, но можно делать ее и из яблок. Вдвоем прилежно записываем рецепт.
Плоды (1-2 килограмма) моют, освобождают от косточек (семечек), нарезают и варят в широкой посуде с 1 стаканом воды, пока не станут мягкими, а вода должна испариться. Разминают в кашу, а после накладывают на доски, посыпанные мукой, и сушатся на солнце, время от времени переворачивая, пока не станут твердыми, но не сухими. Пастилу раскатывают скалкой, чтобы разгладить, а после заворачивают в рулет, так она и хранится в прохладном месте.
Выпиваем сок и уже готовы уходить, но баба Станка явно хочет, чтобы мы побыли у нее еще немного и находит повод нас задержать, задав мне вопрос:
-Ты, девочка, наверное, уже замужем? Муж твой отсюда?
-Нет, еще не замужем, - отвечаю я.
-Чего ждешь, милая? Вижу, что ты не первой молодости, - оценивает меня она, стараясь меня не обидеть, после чего говорит: - Знаешь, что в народе говорят: «Или женишься молодым, или станешь монахом».
Не слышала эту народную мудрость, но это мне понравилось и подтолкнула меня к размышлениям, которые позже записываю в свою тетрадь:
Ранняя женитьба в жизни старых болгар имела не только прагматическую цель – продолжение рода, но и обеспечивала рабочей силой. Способность к размножению не ограничена рамками семьи. Брак, также, как и монашество, имеют роль роста личности. Их функция не просто моральная, но и сакральная. Либо через монастырские стены, либо через стены дома они определяют территорию, недоступную пошлости. Брак строит пространство, в котором хотя и другим способом, плотские страсти могут быть обузданы. То, что иначе называют «нечистым», освящается и присоединяется к другим аспектам сакрального пространства, определяющему жизнь старых болгар. Брак – способ удовлетворить потребность и волю к святости, а профанация современного общества состоит в большой степени в потери «таинства барака» - сакральной сущности семьи.
-Как ей выйти замуж? Неда, знаешь какая она, на Васильев день что нагадала, помнишь?
-Помню, как не помнить! Смеялись, - засмеялась баба Станка и спросила меня: - А что тебе нагадала Неда, девочка?
Я тоже засмеялась и процитировала гадание, которое нельзя забыть: «Из дома уйдет фимиам курить». И втроем рассмеялись.
Гадают в этих местах 1 января, на Васильев день. Приезжала к бабушке поздравить ее с новым годом, а она меня ждет одетая, готовая пойти в клуб, где местная компания празднует. Бабушке Живе поручила ответственное задание – приготовить холодец из головы и копыт поросенка, которого зарезали у Марка на Рождество. Сестра Серафима сделала лепешки, Лиза – пирог, баба Неда – баницу, баба Цана – козью брынзу в панировке, дед Йордан принес квашеной капусты и закуски, а дед Петко – ракию и вино. Он, как и всегда, первый был там, и нас встречал с палочкой в роли «сурвакера», чтобы ударить на по спине в входа и пожелать:
Доброго, веселого нового года.
Большого колоса в полях,
Красных яблок в садах,
Желтой кукурузы,
Винограда на лозе,
И сундука денег.
Будем все живы-здоровы!
В перерыве между песнями и хороводами баба Цана вспомнила, что обычно в этот день девушки гадали, какой муж их замуж возьмет. Я сразу же проявила интерес, а женщины начали рассказывать мне что было, когда однажды решили сделать импровизированную демонстрацию обряда.
22. Неродная дочь
Берусь сделать салат, а пока бабушка жарит котлеты, я ей говорю, что этот запах для меня один из знаковых ароматов детства. Вспоминаю, как, пока играем с детьми у дома, где жили, откуда-то начинает разноситься запах жареных котлет, и я сразу начинаю понимать, насколько я голодна. Начинаю думать о том, хорошо бы было, если этот аромат шел из окон нашей кухни, и я теряю всякий интерес к игре, прислушиваюсь, не зовет ли меня мама ужинать.
- И говоришь, что никогда не жила в деревне? - спрашивает бабушка, хотя ей уже отвечала на этот вопрос. Видимо, ей кажется невероятным, что я не жила в деревне.
- Нет, бабушка. Я была одна из немногих в детском саду, а после и в школе, у которых не было бабушке в селе. Постоянно в городе была. Все дети в субботу и воскресенье и на каникулах разъезжались по селам, так что не с кем было играть. Родители до сих пор вспоминают, что когда я была маленькой, просила, плача, чтобы мне они купили село.
- И почему я тогда не брала тебя к себе, - шутила бабушка, будто бы она могла тогда знать о моем «несчастном» положении.
- Даже сейчас вдруг вспомнился один случай, о котором я совсем забыла, - что однажды одна подружка из соседнего дома взяла меня с собой в деревню на субботу и воскресенье за компанию. Она не любила ездить туда, но мама ее туда всегда возила. Ее прабабушка жила в каком-то селе недалеко отсюда, где было охотничье хозяйство, - объясняю. – Может, ты ее знаешь, но я не помню уже, как ее звали, ни как село называлось. Помню только, что встретила она нас, точно также, как и ты в первый раз, с яичницей с луком и салом. Как мне понравилось! И так мне хорошо там было! Не хотелось уезжать. В то время я читала один детский роман «Двойная Лоттхен» назывался, - продолжаю я свой рассказ. Там рассказывалось о двух близняшках, у которых развелись мать с отцом, когде те были маленькими, и каждый из родителей взял себе по одному ребенку. Две девочки не знали друг друга, но когда были уже постарше, попали в один и тот же лагерь и узнали правду. Когда мама и папа приехали их забирать, они поменялись, чтобы каждая из них могла пожить с другим из родителей, - рассказываю я, а бабушка, хотя и раскачивается вперед-назад, выглядит очень сосредоточенно, либо слушает внимательно, либо думает о чем-то своем. Я останавливаюсь. Она вдруг спрашивает:
- И что дальше произошло?
- Родители догадались, что сестры поменялись, хотя девочки были внешне похожи, были очень разные по характеру. И я была настолько вдохновлена этой историей, что предложила своей подружке тоже поменяться, чтобы ездить в деревню вместо нее, - говорю, я бабушка начинает смеяться. – Я ее убедила, что мы очень похожи и никто не поймет, но она не стала этого делать, - закончила я свой рассказ.
- И как тебе такое в голову пришло? – продолжала смеяться бабушка.
- Вот так я думала тогда, бабушка. Мне было тогда около десяти лет. И это я все выдумала для того, чтобы у меня было свое село, - смеялась и я.
- Но сейчас тебе не нужно меняться ни с кем. Теперь у тебя есть дом в селе, - заявила бабушка, ставя тарелку с готовыми котлетами на стол.
- Как это? – не понимала я.
- А вот так! Я в могилу не возьму ничего с собой, - ответила невозмутимо бабушка и хитро на меня посмотрела.
- Бабушка… - я смогла только проговорить. От неожиданности я остановилась у буфета, откуда собиралась достать хлеб.
- Это так, деточка. Ты же моя неродная дочка. И ты мне как дочь, - искренне сказала она и добавила, повернувшись к тарелке с котлетами: - Давай, садимся уже есть, пока не остыло.
Кладу на стол хлеб и сначала присаживаюсь на стул, но сразу же встаю, потому что бабушка начинает читать молитву. Во время нашего безмолвного ужина пытаюсь глотать вместе с хлебом подступающие слезы и пытаюсь привести свои мысли в порядок. Спрашиваю себя, а что дальше? Могу ли я отказаться от «культуры», к которой привыкла – безрадостной и серой, но знакомой и удобной? Осмелюсь ли я поменять внутри себя «неразумную», которая действительно хочет жить, а не лгать себе? Которой будет нужно месить свой хлеб, вместо того, чтобы покупать его, и которая будет измерять свой житейский успех количеством созерцаемых закатов, а не повышением зарплаты? Смогу ли я оправдать бабушкино доверие? Буду ли я достойной наследницей того, что получаю даром – не просто дома, а целого мира? Кто-то писал, вспоминаю, что люди, которые хотят изменить свою жизнь, часто представляют себе, что найдут жизнь, готовую и удобную для них, если будут жить в другом, прекрасном месте. Но когда приезжают и осматриваются, понимают, что все, что собирались оставить позади, пришло с ними. Я не хочу этого. Получится ли? Поглядываю невольно на бабушку, будто ожидая от нее ответа, а она, почувствовав на себе мой взгляд, поворачивается ко мне, улыбается и бодро похлопывает меня по руке. Прикосновение ее сухой кожи худой и костлявой руки словно прикосновение к этой жизни, которую с каждым прошедшим днем все больше воспринимаю как «настоящую». Прикосновение рук, которые работали на земле, с мозолями от мотыги, обожженными углями, распухшими от воды. Рук, от которых будто полностью зависит эта настоящая жизнь, потому что они ее создают и поддерживают. Глажу ее ладони, улыбаюсь, потом пробую, ощущаю любимый вкус жареных котлет.
Дожидаюсь, когда закончим с ужином, чтобы спросить:
-Бабушка, это правда…?
-Да зачем же мне тебе лгать, деточка? Лучше будет, если тут все разрушится? – риторически спрашивает она, а я, не зная что ей ответить, приближаюсь к ней, обнимаю ее и кладу ей голову на плечо, а она меня ласково гладит по голове.
-Не знаю даже, что сказать… - отвечаю, когда поднимаю голову.
- А ты не говори ничего, - отвечает бабушка и добавляет: - Умру счастливой, если буду знать, что идет дым из трубы в этом доме.
- Спасибо, бабушка, - произношу и мне все равно кажется, чтобы я не сказала, этого будет недостаточно.
-Когда захочется тебе, деточка, приезжай сюда, как к себе домой, - просто отвечает она.
-Если бы я могла, я бы осталась здесь навсегда, - признаюсь я, а в ответ на мои попытки выразить, что происходит в моей душе, бабушка мне говорит то, что совершенно точно в очередной раз безапелляционно ставит перед моей жизнью перспективу:
- Если есть спрос, тогда есть что предложить.
23. Было в турецкое время
Решаю больше не думать о нашем разговоре, мне тяжело о нем вспоминать. Мне кажется, когда я «приобрела» дом бабушки для себя, я ее потеряла. Я хочу бабушку живую – угощаться ее стряпней, разговаривать с ней, петь вместе, слушать ее рассказы о прошлом. И поэтому – с нетерпением жду времени, когда будем ложиться спать и когда наконец прихожу к бабушке и говорю любимое: «Бабушка, расскажи мне о прошлом», притихнув в ожидании обещанной истории о бабушке Толе. Бабушка видит мое нетерпение.
-Это случилось в 1877 году, так раз в разгар лета, - сразу начала она. Русская армия наступала с севера, шла вниз, она освободила город и направилась к Ловечу. Один отряд воинов остался осмотреться и защитить население от сбесившихся турок, которые издевались над людьми, грабили все, что им попадалось и поджигали села. Страшные несчастья приносили они тогда – напоследок. Людям было страшно, да еще и воспоминания о кровавом Апрельском восстании были еще свежи.
Тогда изверги зверствовали тут, на Балкане, а в городе на центральной площади повесили восьмерых руководителей местного восстания – рассказывала бабушка, а я представляла Памятник свободы в центре города на том месте, где когда-то стояли виселицы. Бабушка запела местную песню, о которой потом мне сказала, что она была написана женщиной по имени Мария, хранениче в доме легендарного воеводы, известного в истории как «дядя Фильо»:
Собрались, собрались турки из девяти сел,
И лютуют, и никак не перебесятся,
Собираются на Балкан идти,
В селах несчастья сеять…
Бабушка прерывает свой рассказ о бабе Толе, чтобы мне рассказать о Фильо Радеве, которы жил в соседнем селе Стар Крывеник. У них с женой была дочь и сын, но растили как собственного ребенка и сироту Марию. Селяне его называли «дедушка» из-за уважения и в продолжении 30 лет выбирали его кметом села, которое он превратил в центр района. Сам Васил Левски посвятил его в освободительное движение и тот обещал Апостолу, что организует местных, что он и сделал, а сын его Христо стал его самым близким помощником. На собственные средства, заработанные своим трудом, торговлей, Фильо приобрел значительную часть оружия и боеприпасов для готовящегося восстания, и после объявления восстания в 1876 году на вершине Бабан стал один из руководителей восстания. После подавления восстания и начала бесчинств турков скрывался по болотам на Балкане, но был предан. Его поймали и обезглавили у вершины Зелениковец, в голову его принесли на опознание в город, потом взял ее какой-то турецкий всадник.
- Поэтому. Понятно было, что турки держали в страхе людей, люди покидали свои дома, - продолжала рассказ свой бабушка после отступления, от которого я дрожала. – Женщины в основном остались, потому что мужчины присоединились к русским. И бабушка Тола решила бежать, но была беременна, а в то время было очень жарко. По дороге она почувствовала боли, и она поняла, что не сможет уйти, решила вернуться и родить дома. Она была одна – все ее близкие убежали, а муж ушел в ополчение. Когда добежала до дома, увидела воинов. Она тогда пошла на сеновал, - рассказывала бабушка, а я слушала, затаив дыхание от напряжения и волнения. – Но вдруг не выдержала и выкрикнула от боли, и потеряла сознание. Когда пришла в себя, увидела около себя русских воинов. Они ее перенесли в дом, положили на кровать у печи, зажгли огонь. Один из мужчин сказал, что он врач и ей поможет, и так в их руках родился дедушка Антон, ее первый сын, брат моей прабабушки. В благодарность баба Тола назвала сына именем русского врача, - закончила свой рассказ бабушка, а я, все еще под впечатлением от истории, молчу.
-Вот так-то, деточка, - сказала она, будто не знала так объяснить мое молчание.
- Невероятная история, бабушка! – уверила ее я.
-А сколько еще более невероятных случаев было… - заявила она. – Но я не могу всего припомнить, - будто оправдывалась бабушка, что не рассказала мне еще какую-нибудь интересную историю, а я удивлялась, может ли еще такая остаться.
24. Если из трубы идет дым, значит дом жив
Потом вдруг бабушка сменила тему и спросила меня:
-Деточка, хочешь завтра утром приготовлю триеницу на завтрак? Потом скажешь мне, понравилась ли она тебе, похожа ли она на ту, которую ты когда-нибудь пробовала?
Я вскакиваю, целую бабушку и начинаю хлопать в ладоши, радуясь, словно ребенок, а бабушка смеется. Вспоминаю, что я точно так же в детском саду реагировала на то, что на завтрак давали триеницу. Не знаю, как повариха делала ее там, но это было то блюдо, попробовать которое я мечтаю даже спустя столько лет. Вспоминали об этом блюде в том день, когда вернулись из своего небольшого путешествия между селами. Только настоящая бабушка всегда помнит о кулинарных желаниях своих внуков, думаю я.
Утром, когда бабушка вернулась из хлева, я уже была в гостиной и стояла около бабушки, следила внимательно и подробно записывала, как готовится мой любимый завтрак из детства.
В миску высыпают два стакана муки и равномерно распределяют ее по дну. В другую миску отдельно разбивают одно яйцо. Капают яйцом на муку, потому полученную смесь перетирают. Делают так несколько раз. Образуются крупные комочки – шарики.
«Получается легко и быстро», по словам бабушки, и когда я пробую, у меня получается не так красиво и я не дотягиваю до скорости бабушки, убеждаюсь, что действительно это не трудно. В своей тетрадке записываю, в «ленивом» варианте, мука смешивается с подсоленной водой вместо яйца.
Эти комочки просеивают ситом, чтобы избавится от лишней муки, чтобы оставалась только «триеница» .
В кастрюлю для кипячения наливают половину литра молока, добавляют соль по вкусу. В кипящее молоко кладут приготовленную массу и варят несколько минут на слабом огне, пока не загустеет. Потом добавляют брынзу и кусочек масла, размешивают, чтобы он растаял в каше.
Отмечаю для себя, что триеница может варится и в воде, ее можно сделать и сладкой, и соленой, добавить и сахар, и мед.
Когда начинаю пробовать приготовленное, выражаю на лице блаженство, бабушка начинает улыбаться, потом я прихожу к выводу, что в детском саду вероятно смешивали два вкуса – и сладкий, и соленый, и когда пробую наше блюдо с небольшим добавлением сахара, отмечаю, что права. Это была триеница из моего детства.
Вкус триеницы возвращает меня во времена моего детства, и позже, когда мы с бабушкой занимаемся рассадой помидоров и огурцов, рассказываю бабушке истории, которые помню из того времени. Особенно ее умилил рассказ о Тошко, с которым в четвертой группе детского сада мы планировали сыграть свадьбу.
- Послушай, деточка, - говорить бабушка, когда я заканчиваю рассказ о моем свадебном платье, которое я собиралась сделать из маргариток, - сестра Серафима знает рецепт одной особенной лепешки… Она сказала, что ее Богородица научила. Многих девушек посватала, говорит… Если хочешь, попросим ее и она сделает такую лепешку и для тебя? – предлагает бабушка, хитро на меня поглядывая.
-Ну, хорошо, - соглашаюсь я. Для меня это просто «фольклор» и мне становится интересно. Понимаю, что это все глупости и добавляю с шуткой: - Только при условии, что сестра Серафима договорится с Богородицей аннулировать предсказание бабы Неды.
И мы вдвоем улыбаемся, а потом решаем, что прогуляемся до монастыря после обеда.
Я собрала и принесла бабушке стаканчики из-под простокваши. Пока мы разговаривали и смеялисть, она мен показывала, на сколько их нужно наполнять землей, как делать карандашом углубление в середине, после чего ставить в него стебель с корешком растения, которое я отделила в рассаде. Выбираем самые сильные и здоровые ростки и хотя мне жалко остальные растения, бабушка их выбрасывает. После того, как поместим стебель с углубление, наливаю немного воды и уплотняю почку около растения. Сначала бабушка наполнила водой нижнюю часть ящиков с рассадой, чтобы легче достать, не повредив, нежные корешки. Когда у нас все готова, ставим пикированную рассаду на широкие подоконники в гостиной, потому что самое важное для рассады – это солнечный свет, говорит бабушка.
Потом, когда сажусь поработать над своими записями, бабушка готовит суп из грибов, которые она собрала вчера. Мое участие исчерпывается только тем, что я набираю щавелю и дикого лука, который нахожу у забора, вместо того, чтобы собрать садового лука. Бабушка одобряет: «Так даже вкуснее будет». Конечно же, записываю себе этот рецепт:
Грибы жарят в масле с добавлением соли, пока сок от них не выкипит, Тогда добавляют вымытый и нарезанный лук и щавель, немного пассируют, потом добавляют стакан риса, который размешивают, чтобы он не «склеился», и добавляют воды «на глазок». Готовится двадцать минут, заправляют черным перцем и уксусом.
До того, как я стала бывать у бабушка, кулинария для меня была «чужой» территорией, а процесс приготовления пищи – одним из самых бессмысленных занятий – чистой потерей времени. Может быть, поэтому думать о «том, что я ем», для меня одно из досадных усложнений жизни, похожей на ежедневную заботу «что мне надеть». У бабушки однако мое отношение к еде и приготовлению пищи постепенно изменяется и становится отличным от городского, замечаю с удивлением я, а позже записываю в свою тетрадь на эту тему:
У бабушки в деревне, в отличие от моего мира, приготовление еды есть действие, которые раскрывает глубокую связь с природой, и овеществляет эту связь как магическое действие. Как и любой другой ежедневной работе, здесь бытовое и священное связаны. Приготовление пищи в мире бабушки всегда обрядовое действие, не имеющее ничего общего с культом еды и ненасытными дегустационными изысканиями современного человека. Напротив, это смиренный акт сознания, благодарного за изобилие, которым было надарено. Сознания, которое следует естественным, нормальным ритмам природы, среди которой обитает. Время года или день диктует, что будет в обеденном меню. Где можно ждать два месяца, пока созреют помидоры, два дня, пока вырастут грибы или два часа, пока пройдет дождь, чтобы появились улитки. Это сознание, которое решает, что сделать на обед, не заглядывая в свой кошелек, а только глядя на небо. Которое понимает по звездам, какой будет погода, поэтому знает, что можно поставить на стол. Не обременяя себя мыслями на протяжении дня, что приготовить на ужин, потому что для ужина всегда есть «много чего», потому что ему присуще быть благодарным и большом, и в малом.
Люблю наблюдать за бабушкой, когда она готовит, и слушать ее рассказы о том, как ее мама и бабушка готовили еду.
- Для людей в деревне, - говорила бабушка, если из трубы идет дым, значило, что в доме есть жизнь. И всегда находилось, что положить готовить на огонь – суп из корешков или из чего еще… Женщины умели из всего готовить.
Часто готовили кукурузный хлеб – папурник. Бабушка мне рассказывала, что не любила его, как шкуркой драло в животе от него, но был теплым, вкусным, ароматным, особенно если его есть с брынзой, с катыком , с жаренными с красным перцем яйцами или с зажаренным салом. Жир смягчал этот хлеб. Она мне рассказала несколько старых сельских рецептов приготовления, от которых захотелось есть, а она смеялась и обещала мне как-нибудь такое приготовить, когда наступит сезон: салат из жареного лука, сладкий перец с брынзой, суп из листьев фасоли, суп с капустным соком, блюда из сушеного перца, пирог с орехами, халву из кукурузной муки…
Прилежно записываю все рецепты, и надеюсь попробовать это все не только приготовленное бабушкой, но и попробовать сделать самой.
После обеда бабушка говорит мне, что завтра может доесть остаток супа, но уже в другом варианте – с накрошенной брынзой и яйцом с простоквашей.
Когда мы были готовы идти к монастырю, предлагаю бабушке поехать на машине, но она предпочитает пойти пешком. На мои сомнения, что мы устанем, отвечает, что потом отдохнем, когда вернемся. Все-таки мне удается уговорить бабушку немного отдохнуть на диване, пока я убирала со стола и мыла посуду, рассуждая над ее очередной мудрой фразой, которую он произнесла, пока мы разговаривали: «Будет день, будет и пища».
25. Свадебные обычаи
До монастыря, в общем-то, есть прямая тропинка, которая заметно сокращает расстояние. Я обычно дохожу до него почти за двадцать минут, но с бабушкой идем достаточно медленно. Какое это имеет значение, злюсь я на свое упорство считать минуты, когда на самом деле: «Видишь, дошли на раз-два», бабушка снова мен напоминает, что в селе Небесном время не измеряется тем способом, к которому я привыкла в городе. Кроме того, я действительно не замечаю, как мы дошли, пока бабушка мне рассказывала разные свадебные истории. Особенно меня впечатлила история об одной невесте, которая проголодалась и спряталась в кухне, чтобы съесть вареное яйцо. Вдруг кто-то открыл дверь, а она так испугалась, что проглотила яйцо целиком и задохнулась. Все подумали, что она умерла, и свадьба превратилась в похороны. Положили ее в гроб прямо в свадебном наряде и понесли к церкви, чтобы отпеть, но вдруг по дороге яйцо выскочило, а невеста встала из гроба и еще не понимая ничего, была удивлена увидеть себя в свадебном платье в гробу, и сказала: «Или я не я, или мир стал другим». Так закончилась невероятная история, рассказанная бабушкой, а эта фраза стала поговоркой, и говорить ее стали, когда кто-то не в себе.
Еще рассказывала мне о свадебных обычаях в давние времена: о посланниках жениха, которые тайно приходили в дом девушки, чтобы узнать, действительно ли она согласна выйти замуж за того парня, о последующих в двух домах помолвках, об обмене подарками, о приготовлении обрядовых хлебов, о свадебном флаге, древко которого делалось из крепкой кизиловой палочки, с яблоком наверху, о бритье жениха и о том, как заплетались косы невесты… Я узнала, что самый драматический момент – выход девушки из родительского дома, а песни, которые пелись на прощание, эмоциональны и трогательны – точно так они и звучат в исполнении бабушки, когда она остановилась и начала петь посреди леса:
Стъпяй, пристъпяй, булчице млада,
Стъпяй, пристъпяй, назад не гледай.
Назад не гледай към равни двори,
към твойта малка цветна градинка.
Назад не гледай към твойте дружки,
към момината пъстра премяна.
Стъпяй, пристъпяй, булчице млада,
Стъпяй, пристъпяй, назад не гледай.
да не разплачеш баща и майка,
да не натъжиш братя и сестри.
Стъпяй да видиш как се отделя
агне от стадо, жито от слама.
Както се делят агне и слама,
тъй се отделя чедо от мама!
А потом продолжает:
Отваряй порти, момина мале!
Че слънце изтече из момкови двори,
та заада у момини двори.
На момковите порти слънце грее,
на момините порти слънце заада,
слънце заада и слана пада.
Бабушка поет так трогательно, что у меня на глаза наворачиваются слезы, а она, заметив это, чтобы развеселить меня, рассказывает, как одна невеста так много плакала, что, когда привели ее в ее новый дом, хотели вернуть ее обратно. А она, испугавшись, что ее действительно вернут обратно, сказала им: «Если вернете меня, я еще больше буду плакать».
Вдохновленная рассказами бабушки, позже записываю в свою тетрадь:
Для старого человека в жизни было три основных этапа- рождение, свадьба и смерть. И хотя рождение и смерть были частью неизбежного круговорота существования, свадьба была единственным событием, подвластным воле человека. Это был центр, который объединял и примирял бытие и небытие, рождение и смерть, будто ограждая пространство, которое позволяло человека быть соучастником чуда жизни, создавая его самостоятельно. Именно по этой причине смысл свадебных обрядов исключительно богат, наполнен огромной ответственностью, гарантировавшей продолжение магии жизни «Тайна сия велика», сказал апостол Павел о браке, а исследования этимологии слова «свадьба» относятся к значениям «сохраняющей себя самого» или «начинающий себя сначала». Старый человек имел представление о вечности и в малом, и в большом. И если поддержание «небесной» вечности – работа Бога, то обеспечение «земной» вечности – долг человека и все свадебные ритуалы имели цель, чтобы эта задача была максимально благополучно выполнена. Брак – посвящение вступающих в эту великую тайну, о которой говорит апостол. Той ставит в рамки и делает возможным переход молодоженов от жизни без «магического» к жизни ответственной, «космической», (и не только в социальном смысле!) Поэтому голова невесты покрывалась плотной красной вуалью и ее буквально водили, потому что на свадьбе она делала переход и ей уже не нужно было видеть прежний мир, а нужно было открыть глаза на другой. Поэтому и свадебный букет был из хвойных веток, как символ космического древа жизни, которое связывает бытие по вертикали – земное с небесным. Поэтому и поют «засевки» - специальные свадебные песни, «и о девушке, и о парне», во время которых делают обрядовый хлеб – просеивают муку и месят тесто и это, вероятно, символизирует включение этой пары в космическое. Муж и жена перестают существовать по отдельности, а вместе «замешены» в «тесто» вселенной, в которой проходит и сама их жизнь.
26. Билет в рай
Сестра Серафима была рада нас видеть и пригласила нас посидеть во дворе, за столом под виноградником, еще без листьев, и поэтому сквозь него приятно пригревало солнце.
-Серафима, пришли к тебе с одной просьбой, - сказала бабушка, когда мы расположились.
- Подождите, я сначала вам принесу кое-что сладкое, угощу вас, а потом мне расскажешь, - ответила монахиня и пошла к кухне, которая располагалась на нижнем этаже здания, под кельями.
Сестра Серафима скоро вернулась и несла в одной руке тарелку с кусочками сладкого пирога, а другой – стакан сока. Ее сок был из малины, которую она разводила в одной части ее двора, и этот сок был очень вкусным, это я знала, потому что Серафима его приносила на посиделки в клуб.
- Давай, деточка, ты моложе, иди возьми еще два стакана, я их там на столе оставила, - обратилась ко мне она.
Когда я вернулась, они вдвоем ели пирог, а бабушка одобрительно кивала головой и хвалила сестру Серафиму и просила рассказать рецепт приготовления.
-Рецепт очень простой, - отвечала монахиня и начала диктовать, а я сразу же достала тетрадь из своего рюкзачка и начала записывать, одновременно откусывая кусочек пирога. Не люблю очень сладкое, но этот пирог действительно был очень приятным на вкус – не приторным, и, как оказалось, очень простым в приготовлении
1 стакан простокваши, 1 стакан сахара, 7-8 столовых ложек подсолнечного масла, два с половиной стакана муки, 1 неполная чайная ложка соды, 1 яйцо. Мука просеивается два раза и смешивается со всем остальным, только сода добавляется сначала в простоквашу. Половину смеси выливают, мажут повидлом, после выливают другую часть и запекают в разогретой духовке около 30 минут.
- Теперь скажи, Жива, что тебя привело ко мне? – спросила сестра Серафима, когда закончили обсуждать рецепт.
- Ты, кажется, умеешь делать лепешку для привлечения женихов, ты говорила, что Богородица тебя научила, - сказала бабушка.
- Ты что, замуж собралась? – спросила монахиня, подмигивая мне.
- Хватит переиначивать, Серафима, - пожурила ее шутя, бабушка. – О нашей девочке спрашиваю, - объясняла она, будто было и так не ясно, о ком идет речь, а после добавила: - Переживаю я, что такая девушка добрая и хорошая, все еще в девках ходит.
- А вон оно что! – ответила сестра Серафима, и сказала: - Она и сама сможет сделать такую лепешку, Жива. Я только закваску тебе дам, она особенная. Если решила, деточка, и уверена, что тебе это нужно, - обращайся ко мне.
- А кто же не хочет замуж? – удивляется бабушка.
- Кто!? – удивляется не меньше в ответ сестра Серафима и без колебания отвечает: - Я!
-Нашла кого в пример привести! Мы не будем делать из нее монахиню, - заявляет бабушка, улыбаясь.
- Хочу сказать, Жива, что девственность лучше неудачного замужества, - объясняет монахиня бабушке, что она имела ввиду, а потом опять обращается ко мне: - Знаешь ли что сказал апостол Павле в первом послании Коринфянам? – спросила и, не дожидаясь ответа, процитировала: - «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я».
На этот раз я знаю послание, но не спорю с монахиней, однако апостол сказал: «…хорошо им оставаться, как я», после чего добавил: «Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться». А бабушка нашла другой способ исправить Серафиму:
- Мы, Серафима, сделаем сначала, как будет лучше, а самое лучшее оставим напоследок.
-Я об этом вам и говорю, Жива, а не о другом, но если попадется твоей девочке какой-нибудь брус, будет потом думать, что ей со всем этим делать, - сказала Серафима, а я, как обычно поступает Марк в таких ситуациях, спросила:
- А что такое брус?
-Простофиля, увалень, - ответила монахиня и начала рассказывать, приводя пример: - Как-то приходила ко мне одна женщина. Откуда-то слышала о моей лепешке и взмолилась: «Так, да вот так, сестра, сделай для меня такую лепешку, иначе я старой девой останусь». Говорю ей: «Хорошо, сделаю!» Сделала я лепешку, она вышла замуж, проходит время, опять она у меня: «Так, да вот так, сестра, сделай что-нибудь, иначе я не выдержу такой жизни с мужем». «Чего ты не выдержишь?»- спрашиваю я. А она мне: «Пердит он». – Здесь сестра Серафима театрально замолчала, будто ожидая реакции публики. Мы с бабушкой засмеялись, мы вдвоем решили, что так она хочет пошутить над моей будущей «судьбой».
- Хватит, Серафима! Ты лукавишь! – опять пристыдила ее бабушка.
-Не лгу я, вот те крест! – ответила монахиня и, повернувшись к церковному кресту, перекрестилась.
От удивления я раскрыла широко глаза – не могла допустить, что артистичный дух сестры Серафимы может довести до того, чтобы она крестилась, лукавя. Не знаю, что подумала бабушка, но потом она спросила:
- А ты, Серафима, не можешь ли предварительно попросить Богородицу не давать такого жениха нашей девочке?
Вопрос бабушки прозвучал абсурдно и я захохотала. Я была почти уверена, что они шутили надо мной, но у них были серьезные выражения лиц.
- Нет, я ей ничего не скажу! – воскликнула сестра Серафима. – Только сделаю лепешка, как вы меня просили, а там будь что будет! Что получится! – заявила она.
- Деточка, тогда ты ей скажешь сама, - обратилась ко мне, немного подумав, бабушка, и ее реплика опять меня заставила улыбнуться.
- Вы это серьезно говорите? – спросила. По озабоченному взгляду бабушки понимаю, что она не смеется. О сестре Серафиме не могу ничего сказать – она смотрит куда-то вверх, закатив глаза, или сдерживает смех, или ждет нашего решения.
- Не могу встать перед иконой святой Богородицы с подобной просьбой, бабушка, - говорю, стараясь сдержаться и быть серьезной.
- А почему нет? – спрашивает бабушка, а я, видя ее искреннее удивление, все же смеюсь.
-Мне неудобно говорить с ней о таких вещах! – восклицаю.
-Что же тут неудобного! – продолжает удивляться бабушка, а я не знаю, как мне отвечать на это. Меня поражает ее отношение ко всему этому. Подобная близость между «человеческим» и «божественным» граничит с интимностью, непривычна мне, более того, просто «табу». Позже, рассуждая по этому вопросу, записываю в тетрадь:
Интимное общение между Богом и человеком не есть профанация религиозных чувств, а выражение их спонтанности, чистосердечной и глубокой веры, что Богу можно довериться целиком, даже допустить его до самого сокровенного, пусть даже неприглядного в своей жизни. Без стеснения, что будешь выглядеть перед ним в своем естестве или обидишь его своим «человеческим». Напротив – чистосердечное смирение и полная искренность – единственный способ полноценного общения с Богом. Адам и Ева не стеснялись своей наготы перед Богом только тогда, когда были искренни в общении с Ним.
- Тогда я скажу! – предложила бабушка и обернулась к сестре Серафиме: - Так можно, Серафима?
- Так почему же нельзя! – пожала плечами сестра Серафима. – Что здесь такого? – ответила она и добавила: - Знаете, что я той женщине ответила?
Посмотрела на нас, и, словно уверившись в том, что мы ее поймем, продолжила:
- Говорю ей: «Хочешь, чтобы твой муж умер?» А она: «Нет! Не делай этого!» «Тогда зачем ты пришла? Если он пердит, значит жив!» - Манера, с которой она это сказала, снова вызвала у меня приступ смеха, который я едва сдерживала, а она невозмутимо продолжила: - Давай, говорю, иди тогда домой, живи и радуйся, так если он умрет, нечему будет радоваться, тогда будешь одна куковать». Она как побежит! Я ей и святого Серафима процитировала, - добавила монахиня, будто для того, чтобы нас уверить, что ее слова не пустые, а имеют подтверждение у высшего авторитета.
- Что процитировала? – спросила я от любопытства, узнать что может сказать какой-нибудь святой по этому вопросу.
- Святой Серафим сказал: «Человек с недостатками может дать билет в рай», - произнесла торжественно сестра Серафима, опять же в очередной раз закатив свои большие глаза, а потом объяснила смысл, в каком случае так говорится: - Человек, если научится терпеть недостатки других, приближается к Богу.
В этот раз я посмотрела на нее с искренним уважением. Ее «богословие» может, и не академично, но является очень ценным для жизни, подумала я. Пусть и выраженное странным образом и простыми словами, монахиня действительно могла заставить человека переосмыслить для себя то, что важно, и что – несущественно.
- Попросим жениха без недостатков, - заявила категорически бабушка. – А ты сейчас расскажи, как готовить лепешку, - подгоняет бабушка монахиню.
- Я дам немного сухой закваски, разбавишь ее, замесись лепешку и сверху… - задумалась сестра Серафима и взглядом будто искала что-то.
-Вот тетрадка, - предложила я, отгадав, что она искала.
- Вот, это точно мне нужно, - схватила она тетрадь и зачала рисовать что-то ручкой, которую я ей подала. Сначала нарисовала контуры лепешки в виде большого круга, а потом в нем начала рисовать другие фигуры, одновременно поясняя: - Это получится не совсем лепешка, так как в середине будет дырка, как бублик. Тесто из середины уберешь ложечкой, Жива, и из этого теста сделаешь украшение. Разделишь на четыре кусочка и раскатаешь в четыре полоски. Потом с четырех сторон совьешь венцом каждую из палочек – рисует монахиня что-то похожее на спирали снизу и сверху с двух сторон от дырки лепешки. После этого делает два круга по внешнему краю лепешки и инструктирует бабушку, как начертить их на тесте - ножом или вилкой и сделать между ними зигзагообразную линию.
- Что означают эти символы? - спрашиваю я.
- Не знаю. Богородица мне рассказала так, но не объяснила, что они означают. Только продиктовала все и сказала: «Такую лепешку будешь делать для замужества, Серафима, иначе все уши мне прожужжали этими мужчинами» , - ответила сестра Серафима, после чего продолжала: - После, когда испечете лепешку, разломишь ее, деточка, на четыре кусочка, на котором будет один из четырех венцов, и принесешь один кусочек к иконе Богородице, другой – святому Мине, еще один завяжешь в платочек, добавив несколько веточек «любиче», а последний положишь под подушку и поспишь так одну ночь, а утром съешь его натощак.
Когда я ее спросила бабушка, что это за растение такое «любиче», бабушка мне объяснила, что это фиалка и в старое время женщины его использовали в разных ритуалах для привлечения любви, а потом обратилась к сестре Серафиме с вопросом:
-А закваску как разбавлять?
- Как обычно, Жива, - теплой водой и добавить немного муки, знаешь как? – подробно объясняет монахиня. Бабушка это, конечно же, знала.
-Поняла, - кивнула она и заявила: - Сейчас, как только вернемся, сразу же все сделаю. А по дороге соберем фиалок, деточка, - похлопала меня по руке бабушка.
- А с тем куском лепешки, который в платочке с фиалками, что делать? – спрашиваю я.
- Будешь хранить у себя, пока замуж не выйдешь, потом пустишь его в чистую проточную воду, - объясняет мне сестра Серафима и встает. – Ждите, я сейчас вам закваску принесу, - сказала она и пошла к кухне. Потов вернулась и принесла в нейлоновом конвертике что-то похожее на сухое печенье.
- И что особенного в этой закваске? – пытаюсь я добыть еще больше информации.
- Молитва, которую мне дала Богородица, эту молитву читаю, когда делаю закваску, - объясняет мне она опять. – Потом на ветру высушиваю. И вот она, закваска, - небрежно пожимает плечами сестра Серафима, будто говорит о чем-то обыденном для нее.
Это точно, что Бог иногда выбирает посылать свой дух людям, которым в своем маленьком мире удается быть близким к небу. Не знаю почему Богородица предпочитает общаться с этой странной монахиней. Не поверю, что такое происходит, например, с местным митрополитом. Он, может бы даже наложил проклятье на монахиню из-за подобного «суеверия». Но мне кажется, праздную веру можно сейчас увидеть чаще в храмах в городе, где одной зажженной свечой исчерпывается вся религиозность людей. Пока здесь, в мире села Небесного нет ничего другого, кроме религиозности. Единственная реальность здесь в том, что Бог присутствует всегда и во всем.
В этом непрерывном сопереживании божественной жизни естественным способом сохраняется мистика, а человек остается полноценным участником в божественных тайнах созидания. Были бы мы такими, какие мы сейчас – безрадостные, потерянные, бессердечные, отчужденным, нелюбящие и нелюбимые, если вместо того, чтобы быть такими сомнительно рациональными и скептичными, верили, что изготовление закваски не просто ферментации, а магический процесс, через который рассыпанная, словно мука, душа наша собирается воедино, чтобы стать небесным хлебом, нужным для нашей жизни? Если мы все еще слышим рев колесницы святого Ильи пророка и вспоминаем единственного человека, вознесенного на небо живым из-за своей огромной ревности к Богу? Если не сомневаемся, что та таинственная, отсутствующая на венке Еньо половина растения сама найдется, когда нам нужна, и так мы сохраняем живую надежду? Если верим, что вода, в которой содержится жизненная сила, отпугивает от нас змей, символа зла, которое должно быть побеждено, чтобы мы могли пить из источника добра? Если, в крайнем случае, у нас есть воображение для волшебства и сердце для магического? Наш народ не просто земледельцы, которые обожествляют мир, потому что ни в чем не разбираются, а восторженный творец, которые участвует в жизни сердцем и умеет воспевать все проявления духовного. Верный спутник Бога, удостоенный честью овладеть абсолютной магией бытия и делящийся с благодарностью тайнами существования, в которые он посвящен, - записываю позже в свою тетрадь.
Находим фиалки около забора монастыря. Отрываю несколько веточек и идем с бабушкой обратно по прямой тропинке к дому.
Перед тем, как лечь вечером спать, бабушка кладет закваску сестры Серафимы в стеклянную банку и, налив в нее немного теплой воды (около 150-200 мл) размешивает, пока не станет похожа на густую сметану. Говорит, что оставит так до утра, чтобы хорошенько растворилось, а когда рано встанет, разбавит одной ложечкой муки, чтобы «разбудить» закваску, перед тем, как замесить тесто. Закваска, объясняет мне бабушка, как и огонь в печи, всегда поддерживается и считается большим несчастьем для дома, если испортится. Только в определенные дни, говорит мне она, и огонь, и квас, можно заменить новыми.
Позже размышляю по этому поводу, и я думаю, что жизнь не может быть постоянно «обновляться». Иногда нужно все создавать заново, в первоначальной чистоте и полноте всех возможностей, которые исчерпываем, иногда поневоле, а иногда – целенаправленно.
27. Нет дыма без огня
Сегодня не готовим, потому что у нас с вечера остались котлеты. Бабушка их только подогрела и сделала густой таратор , в который вместо огурцов положили мелко нарезанный портулак – траву, которая растет везде. Я видела ее даже вдоль тротуара в городе, но до сих пор считала, что это обыкновенная сорная трава. Оказалось, что портулак очень богат полезными веществами и подходит не только для салата, но и для «зеленой» баницы. Бабушка добавила к нашему блюду чеснока, соли и подсолнечного масла, и, таким образом, у нас получился простой и очень вкусный ужин.
И так как целый день у нас был посвящен «свадебной» тематике, поэтому вечером, когда я села рядом с бабушкой, попросила ее рассказать что-нибудь из воспоминаний на эту тему. Я слышала песни о свекровях, которые настолько ненавидели своих невесток, что делали все возможное, чтобы разлучить молодых. Спрашиваю бабушку, действительно ли это так.
-Ох, каких только историй нет в песнях! И это сущая правда! – воскликнула она, добавив: -И большие трагедии были. И запела. Песня, которую она выбрала, рассказывала о Стояне и Марийке. Марийка была молодой женой, которая только недавно родила первого ребенка. Однажды она опоздала в поле, чтобы принести обед своему мужу, а вечером свекровь сказала своему сыну, что его молодая жена, как только все приготовила, вместо того, чтобы идти в поле, пошла в кабак развлекаться с «разбитными» парнями. Стоян ничего не ответил, а с вечера наказал жене приготовить ему на завтра хороший обед и принести ему в поле. Марийка так и сделала. Так он, когда увидел, что она идет, распряг волов, запряг вместо волов свою жену. От тяжести плуга молоко текло по рубашке молодой жены, и она просила мужа отпустить ее, чтобы накормить младенца. Отпустил он ее, а она, когда вернулась домой, искупала ребенка, накормила его - «и вошла в темную избу, распоясала пояс шелковый, и повесилась на нем», - пела бабушка в темноте, а я чувствовала, как комок поступал к моему горлу. Но история на этом не закончилась. Когда вернулся Стоян, стал искать свою жену, и когда ее нашел в темной избе, заколол себя ножом и упал замертво рядом с нею.
История тронула меня и я молчала.
-Некоторые свекрови доходили до того, что делали магические обряды, чтобы превратить снох в животных, - сказала бабушка и снова запела. Следующая история была о свекрови, которая сильно ненавидела свою сноху, нашла цыганок, которые дали травы, с помощь которых можно было превращать в змею. Нужно было только сделать отвар и полить им сноху. Чтобы с цыганками расплатиться, свекровь отдала им венчальную рубашку невесты. Молодая женщина ходила в то время за водой и, возвращаясь от источника, увидела этих цыганок и узнала свою рубашку. Она спросила, откуда у них эта рубашка, а они ей сказали, что ее получили от одной свекрови за магические травы. Тогда невеста сказала им, что эти травы были для нее, цыганки сжалились над нею и сказали, что вечером невеста должна лечь на место своего мужа. Посреди ночи свекровь вошла в комнату молодых, но вместо снохи, налила магический отвар на своего сына, и он сразу же превратился в ядовитую змею. У своей матери невеста взяла другие магические травы, с помощью которых магическое действие прошло.
-Грустно, что бывают такие истории, -сказала я бабушке, когда она допела песню.
- Нет, конечно, это были исключения, деточка, для того, чтобы спеть тебе сегодня это, - успокаивала меня она. – Хотя всякие вещи бывали. Как говорят старые люди, нет дыма без огня, - добавила бабушка и продолжила: - И поэтому в одно время, по возможности, родители строили молодым дома, чтобы отделить их в самом начале их совместной жизни, чтобы ничего такого плохого не происходило. Никак по-другому не получалось! Приходила в дом молодая жена – с другими привычками, и с желанием быть уважаемой мужем, свекровью и деверем, занять свое место в новом доме…Не простое это было дело. Более скромные, кроткие могли угодить всем, но бывали и с характером, и вот что получалось! – улыбалась бабушка.
- А здесь, в селе, были ли такие истории? – спрашиваю я.
-Были, конечно! – отвечает бабушка. – Там, выше, жила одна баба Стана, не дала своему сыну жениться на девушке, которую любил – тете Доре. Та была подругой моей мамы – работящая, веселая, и помню, что она так и осталась старой девой. От мамы знаю, что одно время бабе Стане очень уж нравился отец Доры, но он не обращал на нее внимания, а она так Доре отомстила.
- Ужасно! – воскликнула я.
- А еще в соседнем селе была баба Недялковица, так ее все звали, - начала другую историю бабушка, - говорили про нее, что с головой у нее было не в порядке, дьявольщина в ней была. В одно зимнее время ходила она в темноте и подслушивала под окнами соседей…
-В какое время? – переспросила я.
- В дни между Рождеством и Богоявлением. В эти дни вечером не выходят на улицу, потому что земля еще не крещена добром и ходят по ней нечистые духи, - объясняет мне бабушка и продолжает: - Сын этой бабы Недялковцы собирался жениться и пошла она искать знамения.
- Какое знамение? – переспрашиваю я еще раз.
- Ну какое, нечистое это знамение. Пошла она подслушивать, что говорят в чужих домах, и что она там услышит, будет знаком для женитьбы сына, - ответила бабушка и продолжила историю: - Встала она перед соседским окном, а у них в доме был ребенок. Его мать проверяла у него уроки для школы. Ребенок прочитал из букваря вместо «мама, мыть», сказал «мама, бить». Мама его отругала, ребенок расплакался, а баба Недялковца вернулась домой и сказала своему сыну, что любая невеста в их доме до добра не доведет, что не нужно ему никого, сын ее и послушал. И еще случай был. На одной свадьбе свекровь со снохой поругались. Ничего не подозревая, невеста наступила на порог дома, а свекровь сказала ей слова проклятья: «Кукушкой станешь, сядешь на мою трубу, сгоню тебя!» Потом сколько жили в одном доме, хороших слов не говорили друг другу, слышала от людей, - закончила свой рассказ бабушка.
-А что было такого странного в том, что она наступила на порог? – не понимала я.
-Одно время была такая традиция, - снова объясняла мне бабушка. – Когда сноха входила в новый дом, свекровь должна была ее три раза подтолкнуть. Будто бы померяться силой друг с другом, а сноха должна была подчиниться свекрови. И к тому же сноха не должна была наступать на порог, потому что это означало скорую смерть свекрови.
-Вот это да! – воскликнула я. – Эта сноха тогда действительно сделала все на так, как нужно!
- Да может, они из одного теста были сделаны – свекровь и сноха, не хотели уступать друг другу, вот сноха и сделала так нарочно, кто же знает… - рассуждала бабушка.
- А вы со свекровью мирно жили, бабушка? – спрашиваю я.
- Да, очень хорошо жили, - ответила бабушка. – Все уважали ее – и стар, и млад. На вид была строгой, но человеком она была добрым и мудрым. Все ходили к ней за советом. Она помогла нам с Ангелом, чтобы мы не отчаивались, что не могли иметь детей, - поделилась со мной бабушка. – Когда я выходила замуж, моя бабушка сказала мне очень правильные слова, только в одном она была не права, - добавила она.
- И что она тебе сказала?- с интересом спросила я.
- Сказала мне: «Слушай, Жива, так же, как твой муж ниспослан тебе Господом, так и мать его ниспослана, потому что она его родила. Только лишь за то, что она его выкормила, вырастила, чтобы он стал таким человеком, ты должна быть ей признательна до смерти. И в их доме ты чужая и тебе нужно жить по их порядкам, а не по своим. Потому что, хотя свекровь и не твоя мать, но у тебя есть ее дети. Сноха для свекрови дочерью все равно никогда не будет».
- Очень мудрые слова, - отметила я. –Но в чем же она не права была? – спрашиваю я.
-Не сколько не права, просто это мне было не понятно. Почему сноха не могла быть дочерью. С моей свекровью я чувствовала себя дочерью, она мне как родная мать была. Но и от своих родителей я не отделялась, была и к ним сильно привязана. Чему не научилась от мамы или бабушки, научилась от мамы Митры – и готовить, и вышивать, и вязать… - рассказывала мне бабушка.
- Вязать? А ткать умеешь, бабушка? – спрашиваю.
-Умею немного, - кивает бабушка.
- И станок у тебя есть? – спрашиваю.
- Отдала его свояченице своей, для ее внучки. У нее сейчас своя мастерская есть в Трояне. Очень хорошая девушка, твоего возраста.
- Я так мечтаю научиться ткать! – восклицаю я.
-Можно тебя научить! Если хочешь, можем съездить в Троян! Познакомлю тебя с Вили, вам будет о чем поговорить. Поедем к ним? – предложила бабушка.
- Как зовут твою свояченицу? – спрашиваю.
-Велислава, баба Вела, - сказала бабушка.
- Когда поедем? – с нетерпением спросила я.
- Можно послезавтра, а завтра до монастыря дойдем, занесем кусочки лепешки сестры Серафимы, - напомнила мне она.
-Хорошо, - соглашаюсь я потерпеть один день и решаю, что пора уже бабушке отдыхать, целую бабушку, желаю ей спокойной ночи и иду в свою комнату.
28. Есть в магии здравый смысл
Утром бабушка «засучила рукава» и, как только увидела в банке пузырьки, поняла, что ее закваска «проснулась» и можно было месить тесто для лепешки. Я стояла возле нее и наблюдала. Ее лицо выглядело торжественно, не как обычно и я замечала, что время от времени она что-то шептала. Видимо, она просила Богородицу дать мне мужа без недостатков, думала я. Хотя, если бы это случилось, мой билет в рай улетел бы, думаю я, улыбаясь сама себе. В тот же момент улавливаю, что у меня в уме промелькнул этот неосознанный, но такой характерный для современного человека скептицизм. Потом, когда я поделилась этими мыслями с сестрой Серафимой, она меня в пух и прах разнесла, цитируя «святого Серафима». Записываю ее слова в свою тетрадь, вместе с моими размышлениями по этому вопросу:
«Господь Бог – самое простое на этом свете, потому что оно самое близкое для всех, и самое сложное, когда его ищешь не как ребенок, а как потерянный человек 21 века, для которого все подлежит сомнению». Историческое время не определяет параметры истины, а когда мы пытаемся эту роль присвоить себе, результат получается будто с отрицательным знаком – насколько вперед мы ушли в истории, настолько становимся дальше от истины, которую ищем. Становимся все более образованными и свободными от «предрассудков» и «суеверий», но все более потерянными и несчастными. «Первый глоток из сосуда естественных наук делает нас атеистами, но на дне сосуда нас ожидает Бог», сказал Гейзенберг. Основная идея о магии в действительности тождественна с основной идеей науки – это вера в существование природного порядка и единства. Невежами являются не те люди, за которых реальность есть магия, а те, для которых магия исчерпывается тем, что не может понять разум. Традиции, с их магической обрядностью не могут быть «историческими», потому что в них есть что-то более глубокое и вечное, связанное с неизменчивой (и в этом смысле – неисторической) природой человека. В неизменчивой природе человека заложено знание и вера в магическое. И только когда это ощущение будет потеряно, обряд превращается из соучастия в магическом действии в безжизненный ритуал и суеверие.
Решаю все же рассчитывать на здравый смысл магии бабушки и когда лепешка уже готова, ее разламываю на четыре части, как и говорила сестра Серафима. Кладу один кусок под свою подушку, другой – вместе с фиалками завязываю в платочек, который бабушка приготовила, и в этот раз уже на машине едем к монастырю, чтобы оставить два оставшихся кусочка перед иконами святой Богородицы и заступника всех семей святого Мины.
Бабушка не отказалась помолиться Богородице еще для «чего-то», что меня продолжало веселить, и я, полностью доверяю этот вопрос бабушке.
29. Зло до добра не доведет
Пока бабушка с благоговением просит за моего будущего мужа, я рассматриваю росписи на стенах храма.
Сестра Серафима тоже в церкви, и я пользуюсь возможностью спросить у нее, знает ли она что-то об изображении святого, которое отличается от всех остальных. Это было изображение святого Христофора, изображенного с головой собаки.
- О «Песьеглавце», как его называют, есть несколько преданий, - сразу же начинает мне рассказывать монахиня. Согласно одной из них, у него была такая голова с рождения, так происходил он из страны, где люди рождались с собачьими головами. По другой легенде, Христофор был добродетельным, но настолько красивым мужчиной, что его красота вызывала нечестивые желания у женщин… Становится совсем невыносимо, - продолжает монахиня, когда даже собственная его сестра пожелала иметь с ним интимную связь. Тогда благочестивый юноша горячо молил Бога сделать его непривлекательным, чтобы уберечь его и других от искушений, и в ответ на его молитвы, Бог дал ему голову собаки.
-Очень интересно! –комментирую я, а она добавляет:
- И я просила Бога одно время заболеть, чтобы оторваться от этих проклятых сигарет, посланных дьяволом. И Господь услышал меня! – перекрестилась монахиня и добавила: - Сделали мне операцию на горло, - видишь тут шрам, - показала она на своей шее, где действительно были следы от операции, но я все равно восклицаю:
- Правда?
- Правда! Бог дал мне болезнь, чтобы спасти меня от греха. А вот когда рассказала об этом одному молодому «коллеге» из окружения епископа, тот сказал, что все это «бабка еще надвое сказала». Его научили, что Бог может создать человека по своему образу и подобию, а голова пса, видишь ли, богохульство и язычество! – Сестра Серафима закатила глаза, показывая настолько «умен» ее «коллега». – А знаешь, что я ему ответила? – спросила она меня, подтолкнув локтем.
- Что? – спросила я с интересом.
- Говорю ему: «А ты, лицо бородатое, богоподобен ли?» -подмигнула мне монахиня, а я рассмеялась. Смотрит как филин на меня, будто много знает! Будто Бога в документах видел, - продолжала она, закатывая свои большие глаза. – Я, говорю, попрошу епископа снять эту собачью голову со святого Христофора! И змею святого Георгия попрошу убрать, чтобы детей не пугать, и колесницу святого пророка Ильи, - вращала глазами сестра Серафима.
В этот момент, исполнив свою миссию, к нам подходит бабушка.
- Что ты так разошлась, Серафима? – обращается она к монахине.
Сестра Серафима рассказывает ей случай с монахом, а бабушка заявляет:
- Бог найдет способы вразумить человека. Мама Митра очень почитала этого святого Христофора. Говорила, что об этом изображении думала, когда заступалась за кого-нибудь. Не слышала, чтобы она плохого когда-нибудь о человеке говорила. Говорила, что на собаку хоть и не похож кто-то, но бывает, лают и скалят зубы, словно псы.
- Может быть, она слышала и другую историю о святом Христофоре, - сказала монахиня и начала рассказывать: - В ней говорится, что простодушный великан Христофор ищет самого могучего владыку, чтобы поступить к нему на службу. Он поступает на службу к царю, но понимает, что тот боится дьявола. Наконец нашел Христоса, но из-за его стараний силой призывать к добру, лицо его приобрело собачий облик. Тогда он осознал, что лицо – зримый образ души и он не превратится в собаку до тех пор, пока душа у него не станет собачьей.
- Помню я слова мамы Митры: «Какой святой, такой и венец его». Да еще говорила она, что зло до добра не доведет, - сказала бабушка.
- Эта история не из рассказа ли Елина Пелина ? – показалось мне.
-«Зеркало святого Христофора», - без запинки ответила сестра Серафима и предложила мне: - У меня есть в библиотеке – могу дать вам прочитать, если хотите.
Я сразу же согласилась, мне было бы интересно перечитать этого автора, и бабушка не имела ничего против. Сама она не читает много, потому что плохо видит, но очень любит слушать и иногда, в знак благодарности за ее истории, я ей читаю после обеда, пока она отдыхает.
Мы снова располагаемся за столом на дворе, под теплыми солнечными лучами позднего весеннего утра.
-Составите мне компанию, пока не придет Петко, - сказала сестра Серафима, перед тем, как пойти за книгой.
- Опять ремонтировать твой тарантас? – спрашивает бабушка.
- Опять. Не заводится, - отвечает монахиня через плечо.
Впервые слышу, что у деда Петко профессия - авторемонтник. Никогда бы не подумала. Работал долгое время в мастерской, потом в автосервисе недалеко, в другом селе, куда приезжало много туристов, объясняет мне бабушка.
Вернувшись, сестра Серафима мне подает книгу, а мне становится приятно, что она меня удостоила этой чести – взять книгу из ее библиотеки. Книга старая, 1945 года, немного помятая, и с особым запахом старых книг, который мне очень нравится. Ароматом реликвии. Чувствую, будто держу драгоценность, а страницы перелистываю с почти религиозным благоговением.
- «С молодых лет душа святого Христофора воспламенилась жаждой борьбы со злом. Несправедливость приводила его в гнев, грехи и преступления огорчали сердце его, вызывая в нем возмущение. Твердый, как камень, стоял он против искушений, сильный, как лев, и крепкий, как дуб, готов был одним ударом повергнуть гения зла – дьявола…» - начинаю я читать.
Бабушка как-то смиренно опустила голову и опустила веки, а сестра Серафима – наоборот, смотрела сосредоточенно куда-то вдаль, отводя взгляд то направо, то налево, будто читала она сама какие-то небесные страницы.
Рассказ был очень поучительным – показывал, как человек не должен судить других и не мерять их от имени Бога, что есть добро, а что – зло, потому что этот причиняет несчастья ему и другим.
30. Фальшивое благочестие
Будто рассчитав заранее, дед Петко входит в ворота монастыря точно когда я заканчиваю рассказ о том, как борец со злом святой Христофор оказал услугу дьяволу – перенес его через реку, чтобы того спасти. А когда посмотрел в зеркало, полученной от Христоса, Христофор увидел, что вместо того, чтобы стать еще страшнее после такого деяния, ему был возвращен человеческий облик. Дед Петко остановился около нас и услышал только последнее предложение: «Я очистился оттого, что сделал добро самому злому».
- И я пришел для этого, - сказал он и повернул голову к сестре Серафиме.
- А, сударь, Петко! – завертела она глазами, и я почувствовала, что сейчас опять начнется представление. – Что плохого я тебе сделала!?
- А чего хорошего от тебя видел, сударыня, Серафима? Нет, чтобы прогуляться с тобой, ты все меня под свой «Москвич» зовешь, - подшучивал дед Петко.
Еще на прежних их «представлениях» я заметила, что они вдвоем используют особенные обращения между собой: сестра Серафима обращается к деду Петко «бре», а он к ней «мари». К другим людям они так не обращаются. Спрашиваю бабушку, так ли это, и она подтверждает, что это так и объясняет мне, что раньше считалось неприличным обращение супругов друг к другу по имени. Вместо имени они говорили «бре» или «мари». В то же время эти обращения считались не совсем приличными, и если это обращение относилось к другому человеку, а не супругу, считалось обидным. Видимо, именно по этой причине «актеры» нашли такой способ выражать свои сложные отношения, с игривой издевкой, делаю я вывод для себя.
- Ух, ты, старый «гогоч»! – сестра Серафима возмущенно завертела глазами.
- Что такое «гогоч»? – обратилась я к бабушке.
- Волокита, обольститель, - ответила она.
- Как только ты, Жива, сказала обольститель, вспомнила я одну историю, которую мне рассказывала игуменья в одном монастыре, - прекратила сестра Серафима «представление», чтобы рассказать случай: - Однажды одна монахиня шла пешком к монастырю, а дорога шла, как и у нас, через лес. Вдруг ей показалось, что за ней кто-то идет, а когда оглянулась, увидела какого-то мужчину. Она сразу поняла, что намерения у него были нечестивые, а убегать уже было некуда. Тогда она решила взять хитростью. Вместо того, чтобы бежать, она сделала несколько шагов к нему, остановилась и подняла свою рясу. А этот «катил» подумал, что удача сама собой к нему пришла, распоясал свои брюки и они упали до колен. А вот тогда сестра повернулась и побежала.
- И он ее не догнал? – спрашивает бабушка, после того, как разъяснила мне значение слова «катил» - другого образа глупца, имеющего преступные намерения.
- Да попробуй ее догнать! Петко, скажи, далеко можно убежать в распоясанных брюках? – ответила сестра Серафима, по-прежнему провоцируя деда Петко на продолжение «спектакля».
-Не приходилось, но если нужно будет, Серафима, подпояшусь и догоню, - сразу же отвечает ей дед Петко в том же духе.
- Да ну, бре Петко, старый волк и для собак потеха, - не остается в долгу монахиня, а мы с бабушкой заливаемся смехом.
- Ладно, у меня нет времени слушать тебя, пойду под твой «Москвич» ложиться, - этим эпилогом закончил дед Петко сцену и, подняв с земли ящик с инструментами, который ставил у скамейки, направился к автомобилю.
Мы с бабушкой тоже встали из-за стола, чтобы пойти домой, а сестра Серафима отдала нам сборник «Под монастырской лозой» Елина Пелина, чтобы почитать дома после обеда. Вернем ей книгу вечером, когда опять увидимся. «Всей компанией» мы приглашены на ужин к Марку и Лизе, которые сегодня празднуют три года со времени своего окончательного переселения сюда.
На обед доели грибной суп, но уже в другом варианте, с брынзой, что мне очень понравилось, и расположились на диване – бабушка села с вязанием с одной стороны, подняв ноги, а я – с противоположной стороны с книгой.
-Деточка, тебе там удобно? – беспокоилась бабушка.
-Очень удобно, бабушка, - уверила ее я. –Сначала начнем читать? – спрашиваю.
- Откуда захочешь, деточка, - отвечает бабушка.
Решаю открыть книгу наугад и попадаю на рассказ «Онемевшие колокола». Я его изучала в школе, но сейчас поняла, что совсем его забыла. Рассказ произвел на меня сильное впечатление – развенчивал фальшивое благочестие, которое исключало возможность общения с Богом, если было не «по правилам». В рассказе говорилось о праздновании Успения Богородицы в одном монастыре, «известного чудотворной иконой Святой Матери и тремя сладкоголосыми колоколами, которые по старинному обычаю били только на Успение и на Пасху. Все селяне с трепетом ожидали этого момента, а благочестивый игумен, как всегда, заботился о том, чтобы все было чисто и красиво. Но вдруг неожиданно в церкви появляется мать с больным ребенком на руках и просит помощи у Богородицы о исцелении своего дитя. К ужасу святого отца, женщина испачкала чистый пол и, так как ей нечего было предложить в дар Святой Матери, женщина вытащила из-за пазухи своей сорочки маленькую булавочку с синим шариком на конце и приколола на новую шелковую занавеску у иконы. Игумен рассердился и выгнал ее, потому что она нарушала «сценарий», потом выдернул булавку и зашвырнул в угол. Когда пришло время бить в колокола, они только раскачивались и к всеобщему изумлению не издавали ни звука. Только потом, когда игумен осознал свой грех и вернул булавку Богородице, онемевшие колокола сами запели свою благодатную песню.
-Нечистый горшок и на Пасху будет пахнуть, - сказала бабушка, когда я закончила с чтением, и как всегда, ее «неученая» сельская мудрость раскрыла еще одну важную истину в жизни: показное благочестие не может скрыть нечистое сердце.
31. Змей Горыныч
Почти все рассказы нам понравились и два часа пролетели незаметно. Когда закончили с чтением, бабушка встала, чтобы «подвигаться». Вышла на двор к животным и что-то поделала, а я осталась немного поработать, пока не наступит время идти к Марку и Лизе. Наконец проверяю свою почту и вижу, что Веско отправил мен информацию, что и обещал. Просматриваю ее и понимаю, что меня ожидает внимательное прочтение, на что у меня сейчас нет времени.
Лиза предупредила нас не приносить ничего из еды, так что мы с пустыми руками, но бабушка приготовила подарок – по паре шерстяных носков, а я сорвала несколько стеблей белых нарциссов, которые сейчас цветут на кочках на лугу у дома. Когда мы пришли к ним, остальные были уже там и только располагались на удобных диванах около стола в холле, перед большим камином, а сестра Серафима и баба Неда уже нашли тему для пререканий:
-Чего же ты не подаришь покрывало на стол, Серафима?! – слышим реплику бабы Неды.
Лиза идет нас встерчать и тихонько, с улыбкой, объясняет нам, что сестра Серафима упрекнула бабу Неду по поводу подарка, которым она им принесла – два куска мыла. Она сказала: «Зачем ты принесла им это мыло, Неда? У Лизы же не прачечная». Реплика, которую мы услышали при входе, была достойным ответом бабы Неды.
Хозяйка нас пригласила в дом и пошла к тем двум «успокоить духов» в своей типичной дипломатической манере, сказав сестре Серафиме, что ей очень нужно мыло, потому что все оно у нее закончилось, а бабе Неде – что ей совсем не нужна скатерть на стол.
Манера, в которой Марк и Лиза смогли сочетать современные удобства и одновременно сохранили самобытный дух дома, очень мне понравилась. Они смогли создать уютный дом, который был и простой, и удобный, и теплый. Они переделали нижнюю каменную часть дома в просторную гостиную, открыв широкие окна, чтобы было много света. Несмотря на то, что они оставили каменные стены, это не создавало ощущения прохлады – вероятно из-за хорошо выбранного освещения, большого камина, толстых деревянных планок потолка, которые они отреставрировали, светлого дощатого пола, который положили поверх прежнего земляного, и различных авторских акцентов на стенах – то интересного панно, сделанного Лизой, то ее картины или фотографии, маленький ночник держался у толстой книги в какой-то нише в стене и различными другими творческими штучками, выполненными с большим вкусом. Прежнюю старую дверь, которая вела в кухню, они покрыли бесцветным лаком, чтобы сохранить следы старой облупленной краски. И свет, идущий со всех сторон, проходил по ее желтой, сине-зеленой поверхности, превращая ее в интересное произведение искусства. Кухня, что по соседству с гостиной, была просторной и со всеми современными удобствами, чтобы Лиза могла здесь реализовать свои кулинарные таланты, и в то же время помещение передавало ощущение старинного быта. Несмотря на то, что плита у них была современная, они восстановили печку для хлеба, которую они часто использовали. За кухней они сделали ванную, а над ней, на втором этаже, где были две спальни и чулан они превратили в гардеробную, там было и еще один санузел. Я думала, что невозможно вдохнуть в старый дом новую жизнь, когда первый раз была у них, очарованная гармонией, где соприкасаются старое и новое. И это возможно только тогда, когда сохраняется та невидимая связующая нить – чувство принадлежности и единство традиции.
Стол был переполнен, будто Лиза ждала с нетерпением этот день, чтобы показать все, что она умеет. В ее меню был зеленый салат с листьями одуванчика, второй салат с диким луком и чесноном из крапивы и петрушкой и дольками яиц, заправленный солью, растительным маслом и уксусом, свежие, тушеные с чесноком грибы, мидии «на закуску» с девясилом и соусом их хрена, уксуса и оливкового масла. Особенно меня впечатлили два вида «икры» - чесночная с грецкими орехами, сухариками и простоквашей, а другая – из брынзы с луком и красным перцем.
Кроме того Лиза испекла слоеную баницу и лепешки в печи, там же она готовила котлеты из дичи, принесенной им местным охотником. Были и постные голубцы из листьев щавеля, запеченный в керамическом горшке гювеч из крольчатины, а на десерт – яблочный пирог с медом и вареныаими в вине синими сливами с ванильным сахаром и лимонными корочками.
Стол был красиво накрыт, и все выражали свое одобрение и хвалили хозяйку за ее старания. Она же, с присущей ей скромностью, перекладывала свои заслуги бабе Неде и сестре Серафиме, потому что это были их рецепты, и им она от них научилась. Это дало им возможность снова начать оживленные препирания кто из них какой точно рецепт давал, но в этот раз спор из был прекращен из-за внезапного появления женщины среднего возраста. Разговор сразу же оборвался, когда неожиданно вошла в комнату женщина. Она была явно немного смущена, потому что долго оставалась у двери и как-то неестественно любезно улыбалась в ответ на взгляды, обращенные к ней. Она была очень худа, словно прозрачна. Ее прямые светлые волосы были до плеч, подчеркивая с двух сторон бледное ее лицо с маленькими глазками, как у мышки, выглядывающие из-под элегантных очков. Лиза сразу же пришла ей на помощь и представила нам Элис, свою подругу, которая возвращалась с конференции в Румынии. Она решила воспользоваться возможностью приехать в гости к своим друзьям, которых не видела три года. Ее привез сюда болгарский коллега. Гостья собиралась остаться здесь на несколько дней до своего возращения в Англию.
-Ну ка, девочка, нравится ли тебе здесь? – обратилась к ней баба Неда, пока женщина садилась в свободное кресло между Марком и Лизой, а хозяйка быстро ей перевела.
-По-разному, - тактично ответила женщина, но ее поведение выдавало ее смешанные чувства.
-Чем вы занимаетесь? – спросила я, пытаясь расположить к себе эту женщину.
-Элис эколог, занимается охраной окружающей среди, - ответила вместо нее Лиза.
Баба Неда зацокала от произведенного на нее впечатления.
-Привезли сюда грязные производства из-за дешевой рабочей силы, а теперь делают конференции по экологии. Я называю это лицемерием, - неожиданно включился дед Йордан и хотя гостья не понимала то, что он сказал, тон и его мрачный вид явно смутили женщину, потому что, как я заметила, что она легонько отодвинулась в кресле назад. Она вопросительно посмотрела на Лизу, и та ей перевела то, что сказал старик. Настолько я знаю английский, я услышала, что она довольно смягчила его слова. Но даже и так, Элис не знала, что ответить, и Лиза, войдя в роль адвоката, объяснила, что она не занимется промышленными загрязнениями, а только сельским хозяйством.
- И чем же так загрязняет сельское хозяйство? – теперь спросила баба Неда.
Лиза перевела, а Элис решила, что это и есть возможность произвести впечатление, начала объяснять. Сказала, что на конференции обсуждали попытки принятия эффективнх мер по защите климата, направленные специально на сельскохозяйственные производители в странах Европейского союза, а она представила некоторые уже установленные европейские практики по этому вопросу.
- Так как же мешает климату сельское хозяйство? – все еще не понимала баба Неда, и, видимо, все остальные. – Лучше было бы защищать сельское хозяйсвто от климата, вон в этом году что происходит! Эта теплая погода так обманчива. Как начнется вдруг холод – и конец! – выразила она чаяния всех, чье пропитание зависит в большей степени от метеорологических условий.
Элис улыбнулась, когда Лиза закончила с переводом.
- По мнению экспертов, - сказала она с ученым видом, - одна из проблем в сельском хозяйстве – двуокись углерода, которая образуется при обработке земли при помощи тракторов и при производстве удобрений. Но еще острее стоит проблема двуокиси углерода, метана и оксида азота, которые содержатся в продуктах жизнедеятельности коров. Согласно исследованию, газы, которые выделяет одна корова наностя вред климату настолько, сколько выхлопные газы одного автомобиля с пробегом 18000 километров в год, - приводит впечатляющие примеры англичанка.
-Это что за газы? – продолжает интересоваться баба Неда. – Не видела я, чтобы моя Милка выделяла газы, дым от «Москвича» Серафимы видела, когда она заводит его, - качала головой баба Неда.
- Неда, вопрос стал о том, что коровы пукают! – «просветил» ее дед Петко.
-Боже мой! – не успевала восклицать баба Неда. Совершенно точно информация ее застала врасплох. Первый раз я видела ее такой, когда она не знала, что сказать.
Не слышала, что перевела Лиза, но явно в этот раз перевела дословно, потому что Элис засмеялась, перед тем как снова взять слова , чтобы объяснить снисходительно своим невежественным слушателям:
-В некоторых странах обсуждается введение налрога на вредные эмиссии от коров, а в Швейцарии уже используют специальные добавки в корме, чтобы исправить положение, чтобы приостановить расширение озоновой дыры.
Баба Неда все еще не находила слов и беспомощно повернулась к своим приятелям с широко открытыми глазами. Сестра Серафима первая пришла в себя:
-Ну да! Если было бы так легко пробить небо от пуканья, динозавры бы уже его бы пробили, - заявила она, и я закрываю рот рукой, чтобы не рассмеяться в голос. Вижу, что Марк, который был за спиной Элис, тоже хихикает.
-Уже коров не осталось, а они сели заниматься их пуканьем! Чиновничья безолаберность эта работа, я считаю! – возмущается снова дед Йордан.
-Может и на нас повесят пердомеры. Знаешь какие налоги тогда платить будем! – сделал предложение дед Петко в своем типичном стиле.
Все засмеялись, а Лиза затруднялась, как деликатно можно перевести сказанное и как только вытащила какое-то объячнение, в ответ на которое Элис с серьзным видом кивала, взяла разговор в свои руки и попыталась сметить тему.
- Кушайте, прошу вас, кто столько сможет съесть!
Сразу же звон тарелок и вилок, возгласы «На здоровье!» стали основным звуковым фоном, и через несколько минут разговор начался с одобрительных восклицаний о кулинарных талантах Лизы и похвалы качества первой произведенной Марком ракии.
Элис брала только блюда без мяса, что произвело впечатление на бабу Неду.
- Возьми хоть кусочек кролика, милая, - очень он вкусный! – предлагала баба Неда англичанке.
-Она ветегарианка, баба Неда, она не ест мясо, - обяъсняла вместо гостьи Лиза, когда встал вопрос о переводе.
-А что же она ест? – удивлялась баба Неда.
-Крапиву, - с улыбкой подсказывал Марк, когда увидел, что Элис потянулась к салату.
-Очень полезная трава! – будто одобряла баба Неда. – И мой доктор говорил: «Ешь, баба Неда, овощи». «Какие овощи, говорю, еще ничего не выросло». «Крапиву, говорит, в ней много железа». «Правда? – говорю, - и сколько же мне крапивы нужно, чтобы наесться? – чавкая с серьезным выражением лица говорила баба Неда. И мы все засмеялись, за исключение Элис.
- Переведи ей, Лиза! – подгоняла баба Неда Лизу, которая не знала как точно ей это перевести. Марк, который не был настолько деликатен, и настолько близок с Элис, пришел на помощь своей жене, на к ее ужасу перевел рассказ бабы Неды буквально. Гость тольк улыбнулась сконфуженно в ответ на все взгляды, обращенные к ней, после сказал любезным тоном: «Прошу прощения», - и вышла, вероятно, решив уйти совсем.
У Чудомира есть один рассказ «Вегетарианец», - сказал дед Петко, который, видимо, был большим любителем болгарского юмориста. Там рассказывается об одном человеке, который поехал из села в город учиться, и когда вернулся, стал травоядным и начал пастись, весь участок по границе объел как осел. Даже колючки съел.
-Я знаю этот расска, - включилась и сестра Серафима. – Смешной очень! Он есть у меня в библиотеке, добавила она, и это мне подсказало, что мне нужно будет вернуть ей рассказы Элина Пелина, которые у меня в сумке, чтобы не забыть. – «Но однажды, когда увидел как сладко пасутся кони и едят люцерну на лугу, решил и он пойти, чтобы наесться люцерны, наелся, а живот надулся у него как у цыганенка, который наелся вареной тыквы. Еле-еле выходили его.
- Боже мой, - думала его тетя Деля, - ну разве можно есть вместе со скотом?.. Ну, скажем, захотелось тебе люцерны, посоли ее хотя бы немного, полей уксусом, хотя бы! А то на что же это похоже? – цитировала артистично монахиня рассказ, а я смялась вместе с остальными, в очередной раз сильное впечатление произвела на меня начитанность и замечательная память сестры Серафимы.
Лиза встала и собралась выйти. Видимо, она хотела посмотреть, куда же ушла ее подруга. И я тоже через какое-то время, когда уже все уже попробовала, встала из-за стола, чтобы немного подвигаться, чтобы потом еще попробовать деликатесов хозяйки, и тоже вышла на улицу. Захотелось пройти по широкому двору и когда я дошла до его конца, вдруг все вокруг было залито ярким светом, который заставил меня остановиться. Я стала свидетелем великолепного заката и затаила дыхание, наблюдая, как солнце сползает вниз по скалистому плечу вершины Марагидик. Не знаю, сколько времени я созерцала эту картину, когда вдруг услышала голос Лизы:
-Это было первое, что я здесь увидела, когда сюда приехала, - сказала она, облокотившись около меня на деревянный забор. – Это было неземное восхищение в моей жизни, - продолжала она. – И сразу же я поняла, что нахожусь в селе Небесном, поэтому оно так красиво, - засмеялась англичанка. – Стояла будто околдованная, одурманенная ароматом дикой полыни, окружающей меня со всех сторон и не могла оторвать глаз от этой гипнотизирующей игры света. Только потом я узнала о змее.
-Каком змее? – не понимала я.
-Там, на вершине, жил змей Горыныч, который спускался каждый вечер навестить свою любимую женщину. Этот свет – его кожа – когда спускается по скалам, тело его извивается в разные сторонгы и отражается падающие лучи солнца под разным углом. Этот змей полюбил одну молодую девушку в селе под горой, но не мог взять ее в жены, потому что она уже была замужем за другим. Но они остались любовниками до смерти. Ее муж умер от ревности и от позора, потому что жена родила от змея много детей и те расселились здесь по селам. Сейчас змей продолжает спускаться, чтобы смотреть за своим потомством, - рассказывала Лиза, а я ее слушала с интересом и будто видела, как Горыныч ступает по камням.
-Поэтому что ли местные такие «змеи»? – засмеялась я, когда поняла, что наши пожилые приятели могут быть тоже из змеиного потомства.
-Может быть, - смеялась и Лиза.
-Я не слышала эту легенду, но она мне очнеь понравилась, - призналась я.
Решила спросить потом бабу Живу, знает ли она еще какое-нибудь предание или песню о земе, но мне было интересно узнать, откуда Лиза узнала эту историю.
-Однажды вечером пастух рассказал ее. С Марком его встретили, когда поднимались на вершину, - объясняла мне Лиза. – Очень надеятлись посмотреть на зеея, но он скрылся, - улыбалась она и добаила: - Потом искали в интернете и нашли очень много интересной информации.
-Какой? – мне было любопытно узнать.
-Насколько мы поняли, было предположение, что эта вершина не является естественным природным образованием, а это монумент, воздвигнутый людьми. К тому же, писали, что он странно как-то находится в стороне от всех остальных вершин Стары Планины. Согласно статье, монумент был связан с египетской богиней Бастет, дочери солнца, или фараонкой Хапшетсут, в божественное происхождение которой верили все фараоны. А часть «МаРа» в названии вершины из древнеегипетского и означало «верный или верная солнцу» или «озарен, озарена солнцем». «Гидик» означало узкое место для прохода. – рассказывала Лиза.
-Предпочитаю историю о змее, - сказала я.
- И я, но этот перевод имени вершинвы тоже очень подходдит, - выразила свое мнение англичанка. Не могу не согласиться, пока наблюдаю, как последние лучи, блестя внизу по скалать, будто спускаются вместе с «озаренным солнцем» змеем.
-Вы по какому маршруту поднимались вверх? – спрашиваю я. Я все еще не бывала там, но собиралась летом и узнала, что есть два маршрута – один легкий, а другой – достаточно сложный.
-По тому, который называют «для пенсионеров», - ответила Лиза и уточнила: - На машине доехали до конца Остреца и оттуда – вверх по асфальтовой дороге, а после уже пешком через лес. В двух часах ходьбы находится хижина «Тыжа», а от нее еще час с небольшим по южному склону. Не так сложно, как по северной стороне – успокаивала меня она, а я с угрызением совести думал, что намного лучше знаю другие места, чем родной свой край. – Давай, вернемся в дом? – прервала мои мысли Лиза.
-Да, соглашаюсь я и больше из-за любопытства, чем от интереса, спрашиваю: - Элис уже не присоединиться к нашей компании?
-Может быть, позже. Она устала немного и хочте отдохнуть, - ответила Лиза.
Я киваю, ясно мне, что гостья немного обижена и сочувствую хозяйке, которая в этом случае оказалась в невыгодном положении – «между молотом и наковальней». Потом уже, котгда шли к дому, Лиза сказала:
-Раньше были очень близки, но как-то потом отдалились друг от друга. Не знаю, почему это случилось. Она была веселая и естественная, а сейчас будто совсем другой человек, с которым я незнакома. А, может, и я сама изменилась и поэтому все эта так выглядит.
Лиза говорила тихо и я почувствовала, что она огорчена.
- Не принимай так близко к сердцу, - сказала я.
-Наверное, - согласилась она и добавила: - Она держится так, словно боится испачкаться – все равно ведь от такой жизни можно испачкаться. Не поднимает глаз вверх, к закату, чтобы в грязь не наступить. Будто бездушной стала, - поделилась Лиза со мной.
-Это мне знакомо. И у меня есть такие подружки, - проявила я солидарность. – Знаешь, что баба Жива говорит в таких случаях? – спрашиваю я и в ответ на настороженный взгляд англичанки, отвечаю: - Да простит нас Бог, дайте нам знать.
- «Бог простит» будто об умершем… - не поняла Лиза.
- Да, ничего, что человек еще жив – но его ш=душа не чувствует истинной жизни, будто он умер и ничего не остается другого сказать, как «Бог простит». А «дайте нам знать» означает, что мы, увидев что с ним стало, должны опомниться, чтобы не допустить того же с нами, - поясняю я.
-Да простит нас Бог, дайте нам знать, - повторяет Лиза и обнимает меня за плечи.
32. Бал русалок
Когда вошли в дом, компания встретила нас возгласами:
-И чего, молодежь, ходите? Кому хоро начинать?
Дед Петко и Марк готовились заиграть на гайдах, а Лиза предложила выйти на улицу на широкий двор и танцевать на траве – идея, которую все поддержали. Их газон, типично по-английски был совершенен, и мягкая трава будто приглашала снять обувь и танцевать босыми. Великолепное ощущение – прикосновение к холодной траве между подскоками будто заряжело новой энергией тело, совершенно по-иному, чем в обуви. После, в перерыве, когды мы были опять за столом, ощущала, как мои ступни приятно дрожат, будто принимают силу земли. Вспоминаю похожее ощущение, когда однажды во время проливного дождя, стоя на чердаке у бабушки, я протягивала руки через балком, а крупные капли тяжело падали на мои ладони. Потом еще несколько часов мои ладони дрожали от живительной энергии дождя.
На улице становиться темно и Марк с Лизой зажигают несколько газовых фонарей, которые повесили на низких ветках деревьев. Мягкий играющий свет, который они рассеивают, хорошо освещает наш «танцпол», придавая этому месту таинственный вид. Чувствую себя будто на балу русалок в полуночной мистерии.
Вдруг мы замечаем, что Элис наблюдает с чердака верхнего этажа дома за нами и мы зовем ее к нам. Она не может устоять перед настойчивыми приглашениями и хочет попробовать себя в этом незнакомом ей танце, присоединяется, только после нескольких шагов отказывается со словами, что это все очень сложно.
-Не сложно, деточка, то же самое, что и ваш вальс. Только прыгай быстрее и получиться – дед Петко пытается ее убедить попробовать еще раз, когда начинает играть рученицу, и мы с Лизой встаем с двух сторон от нее и помогаем ей.
В конце танца Элис утомилась и будто забыла, что она собиралась подниматься обратно наверх, легла на спину на траву и закрыла глаза, пыталась отдышаться. А когда снова их открыла, вдруг присела, подняла руки к небу и воскликнула, будто видела впервые что-то, о существовании которого только слышала:
- Смотрите! Звезды…
33. Гусли сладкоголосые
Уставшие, входим снова в дом. С танцами мы «утрясли» еду и были готовые попробовать десерты Лизы. Элис, на этот раз не обиженная, а утомленная, снова нас покинула, чтобы отдохнуть. Ее улыбка сейчас выглядела искренней, когда она всех благодарила и пожелала спокойной ночи.
Пока мы ели, разговор зашел о народных инструментах. Марк был впечатлен статьей, которую прочитал недавно. В ней утверждалось, рассказывал он, что мандолина имеет болгарское происхождение и поэтому одно из известных ее названий в мире – «булгария». Автор статьи вспоминал и о каком-то древнем «бронзовом ключе Плиски», на котором была изображена фигура человека, играющего на лютне (мандолине). Не менее интересной ему виделась информация и о гайде. Марк понял, что синоним «гайды» - «гусли» - слово старославянского происхождения, а в Польше, объяснял он, где были найдены при археологических раскопках гусли 12 века, название инструмента означало «магия, заклинание», а гусляр – «волшебник». Были найдены и статуетки 8 века, изображающие гусляров, где было видно, что инструмент еще тогда держали на весу. Сама поза музыкантов подсказывала, что игра эта не просто забава, а будто представляет собой религиозный ритуал. Их фигуры были устремлены вверх, будто связываясь с другим миром. Фигура играющего на мандолине из Плиске неслучано оказалась изображенной на ключе, считал автор статьи, потому что роль играющего состояла в том, чтобы при помощи музыки приблизиться к тому миру, который иначе был недоступен. Поэтому и глаза его были изображены широко открытыми – будто удивляясь тому, что он видит: божественному. Манера, сохранившаяся до нашщих дней в иконописи при изображении святых с широко открытыми глазами. После Марк нашел другую статью – ученого болгарской академии наук, которая подтверждала ролть музкантов служить посредниками между земным и небесным. Из этой статьи он узанал также о популярных среди славянских народов странствующих слепых музыкантах-бедняках, которых сербы называли «слепые гусляры», а болгары – «слепые волынщики». Они исполняли в основном фольклорные песни – с религиозным содержанием и молитвами. Были даже специальные школы, в которых обучали игре, а люди смотрели на них как на посредлников между человеком и Богом и принимали их как людей, которые несут Божие благословение.
- А ведь те слепые гусляры идут от ослепленных Самуиловых воином, насколько я знаю, - сказал дед Петко.
-Их Каравелов вспоминает в «Болгарах старого времени», когда пишет, что Хаджи Генчо знали все, и Пейчо слепого, которые очень хорошо играли на гуслях и пели песни. А Иречек в своих «Путешествиях по Болгарии» после Освобождения писал, что встречал слепых волынщиков. А то, что началось все от Самуиловх воинов, я не знал, Петко, - признается дед Йордан.
-А кто такие Самуиловы воины? – спрашивает Марк.
Последующие двадцать минут англичанина подробно знакомят с одним из самых тяжелых событий в истории Болгарии. Обыкновенно немногословный дед Йордан не жалел слов, чтобы описать в деталях ход битвы 29 июля 1014 года у села Ключ. Когда он закончил, дед Петко принял «эстафету» и продолжил рассказывать:
-Согласно легенде, после битвы одна часть из ослепленных 14000 болгарских воинов пошли к Рильской обители Зима из застигла в селе Доырско, где местные люди их радушно встретили, и святая вода из церкви облгчила им боль в глазах Поэтому весной, вместо того, чтобы продолжить свой путь, они решили остаться. Здесь слепцы основали известную Добырскую музыкальную школы, которая просуществовала девять веков – до 1930 года. К ним стали присоединяться и другие люди с недугами, которых они учили песням и путешествовали по стране. Так они и переживали свое несчастье.
Воображение рисует мне картину, отчего я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Читала, что глаза Самуиловых воинов не были выколоты, а они были ослеплены кипящим уксусом – глаза остались на месте, но побелели и не видели. Представляю их себе – с этими слепыми, широко открытыми к небу белыми глазами, как поют они и играют на гуслях, прославляя Бога.
Этот разговор всем был интересен, все слушали внимательно, за исключением бабы Неды, которая задремала и повесила голову набок.
-И в Библии гусли всегда славят Бога. Если взять Псалтырь… - сказала сестра Серафима и начала цитировать, объявляя откуда цитата: - «Начните Господу со славословием, сыграйте Богу нашему на гуслях» - 146-ой, «возвещать ранним утром милость Твою и истину Твою во всякую ночь в десятоструннем псалтири с песнию в гуслех» - 91-ая и 150-ая…
- На гуслях играли и наши возрожденци – как символе пробуждения народа ото сна, - прервал ее дед Йордан. И «Новоболгарские гусли» Райко Жинзифова если взять, и первый сборник стихов Ивана Вазова, который начинается с «новых звонких гуслей», и «Волынщик» Петко Славейкова…- перечислял старик, и я снова была впечатлена тем, насколько хорошо знает он старую болгарскую литературу.
- Писали ли еще что-нибудь другое об этой религиозной роли, которую исполняли слепые гусляры, Марк? – спрашиваю я, воспользовавшись молчанием после сказанного дедом Йорданом. Я очень впечатлена.
-В статье исследователя болгарской академии наук говорилось о том, что особенно важно было присутствие из на обрядах, в которых происходил переход между двумя мирами – крещение, свадьба, смерть… Несмотря на то, что каждый обряд, по моему мнению, переносит человека от земного к Богу, - отвечал Марк, а я кивала в знак согласия.
- Но эта музыка неужели не для того, чтобы приблизиться к Господу. «От нас песня, от Бога здоровье», - говорила моя бабушка, - включилась и баба Жива. – Играешь ли, поешь ли, ты будто забываешь об этом мире и душа твоя возносится на небо, - обобщила она, а я, вдохновленная ее словами, и от всего этого разговора, потом записываю в свою тетрадь:
Музыка, выраженная посредством человеческого голоса и музыкальных инструментов в древности воспринималась ка магическое средство, чтобы настроить душу на поклонение священному. Она обеспечивала защиту от зла, служила своеобразным «оружием» для борьбы с темными силами и если она была связана с вселенской гармонией, открывала путь от земли к небу. Поэтому Орфей смог беспрепятственно перейти через темное подземное царство, чтобы вывести Евридику. Поэтому пастухи, подчиняя живую и неживую природу своими дудочками оставались невредимыми в разных опасных ситуациях. Поэтому слепые гусляры словно пробуждали музыкой в себе божественное и слушателям своим открывали двери к нему. Музыка - это сакральная практика, которая очищает душу, чтобы человек мог постигнуть мир божественного.
- И я тоже, как только вознесусь высоко, Богородица моя сразу меня приземляет: «Серафима, говорит, отдохни немного, не пой, а то мне слух испортишь!» - вдруг сменила настроение разговора монахиня.
-Если бы я был на ее месте, закрыл бы тебе рот на замок, а ключ выбросил в какой-нибудь глубокий колодец, - подхватил сразу дед Петко.
-Ну, Петко, ты когда слышал мое пение, чтобы так говорить, а? – закатила глаза, возмущенная такой оценкой, сестра Серафима.
- Один раз слышал тебя, но убежал. Поешь как ощипанный соловей, - сказал дед Петко, а сравнение это заставило всех засмеяться, что разбудило бабу Неду.
-Что случилось? – спросила она, не понимая ничего ото сна.
-Неда, что моргаешь, как собака в сливах, а? – смеялся над ней дед Петко. – Обсуждаем, как поет Серафима, - объяснил он.
-Что ты, Петко, не знаешь, что ли? Не хочешь, не слушай, - сразу нашла что сказать баба Неда.
-А ты, Неда, ни бе, ни ме, ни кукареку, много знаешь, о чем мы говорим тут, - съязвила сестра Серафима. Хотела сказать, что баба Неда еще не проснулась, а уже дает советы.
- Позову всех петухов кукарекать, только на свалку они уже опоздали, - прерывает их препирания дед Йордан.
34. У страха глаза велики
Посиделки в этот раз действительно продолжались дольше обычного. Мы провели чудесный вечер, и, поблагодарив любезных хозяев, все идем по домам. Решаю, что, когда мы вернемся, не буду просить бабушку рассказать мне о прошлом, потому что было уже поздно. Но все же я ее спрошу по дороге домой, слышала ли она что-нибудь о змее, о котором мне рассказывала Лиза. Мы идем вдвоем, потому что сестра Серафима села в свой «Москвич» вместе с бабой Недой, обычно с ней мы возвращаемся с посиделок, чтобы проводить ее до дома. Мы отказались ехать, решили прогуляться.
Хотя и часто препираются, баба Неда и сестра Серафима очень помогают друг другу. От бабушки знаю, что монахиня спасла жизнь «старой балаболке», как ее раньше называли, когда довезла ее до больницы в городе, когда той стало плохо. Баба Неда часто ходит помогать «сумасшедшей монахине» в монастырь во время праздников, когда бывает много прихожан.
Баба Жива знала песню о змее, но по той версии, которую она мне спела, змей полюбил незамужнюю девушку, а не невесту. И она скрылась от него хитростью. Она сказала, что к ее младшей сестре привязался турок, и попросила у змея трав для отворота. Змей сказал ей, какие нужны – желтая пижма, донник, синяя горечавка, и даже узнала, как их приготовить, а хитрая девушка вылила на змея этот настой разлучный. Змей ушел и по словам бабушки, «видимо, насовсем унес ноги отсюда, поэтому больше о нем я ничего не слышала». Мне же этот вариант не понравился, и я была уверена, что змей еще здесь, и мы с Лизой видели его, как он сползал на закате с самого верха скалы. А бабушка, засмеявшись, в шутку ли, всерьез ли, поставила мне диагноз:
-Ты, деточка, как в той сказке «У страха глаза велики».
Захожу в комнату бабушки только на вечернюю молитву, а потом, убедившись, что бабушка не отказывается в своем намерении послезавтра поехать в Троян, отправляюсь в свою комнату. Мое сознание взбудоражено от историй, которые я слышала вечером у Марка и Лизы, и не могу сразу заснуть. Мое воображение продолжает рисовать картины – сползающего по скалам змея с блестящей кожей, неверную невесту, воспитывающую его детей, слепых гусляров, которые подняли свои невидящие глаза к небу… Какое-то время мое внимание привлекает приглушенный звук «чух…чух…» - звук, издаваемый ночной птицей, которую люблю слушать – совой. Он очень меня успокаивает. Однажды, когда вечером я сказала бабушке, что мне нравится слушать сову, она мне рассказала грустную легенду. Одна женщина жила одна со своей дочерью, которая была очень ленивой. Когда ее мама просила ее о чем-нибудь, та отвечала: «Чух…», но ничего не делала. Но вот мама ее заболела и попросила дочь принести ей воды, чтобы охладить разгоряченный от лихорадки лоб. Девушка опять ответила: «Чух…», но не подошла. Вечером мама ее умерла, а Господь превратил ленивую девушку в сову. Каждую ночь она пролетает около домов и кричит: «чух…чух…», чтобы напомнить им о своей доле. И сейчас, когда слышу тихое «чух…чух…», закрываю глаза в темноте в попытке уснуть, думаю, что каждый из нас, современных болгар, нуждается в одной сове перед своим окном. Чтобы напоминать нам, когда мы тонем в удобной своей лени и бездействии, что наша мать – Болгария, на смертном ложе и нуждается в нашей помощи, если мы не хотим, чтобы ее дух исчез навсегда с лица земли.
35. Смысл в традициях
Наутро еще в постели съедаю кусочек лепешки сестры Серафимы, который лежал под моей подушкой всю ночь. Рада, что я проявила благоразумие завернуть его в салфетку, чтобы не было вокруг крошек. Отказываюсь от завтрака, который мне предлагает бабушка потому что чувствую себя сытой от лепешки, и выпиваю только кружку теплого молока.
Едем в Троян к половине десятого. Дороги туда не больше часа. Баба Жива позвонила вчера бабе Веле и та нас будет ждать. Обещала предупредить Вили о нашем посещении и заявила, что мы приглашены к ним на обед, и это уже не обсуждается.
-Я знаю, ее, Велу, она не отпустит нас, пока хорошенько не накормит, - смеется бабушка.
По дороге баба Жива мне рассказала, что раньше в каждом доме был ткацкий станок, чтобы женщины, как только спряли пряжу, смогли соткать ткани для одежды, которую шили потом сами, а также для одеял, полотенец и других вещей, нужных в быту. Остриженная от овец шерсть сначала стиралась и отбивалась, чтобы ее выровнять. Потом расстилась на солнце, сохнуть, после чего снова отбивалась, чтобы стала пушистой, и чтобы освободить ее от травинок. Затем повторно сортировали шерсть для одеял, для подушек, и для одежды. Когда шерсть полностью высыхала, ее отправляли на валики, чтобы при помощи веретена получить более тонкую или более толстую нить, в зависимости от того, что было нужно. Спрашиваю, чем красили раньше пряжу и она мне рассказала, что использовали различные растения – коры кизила для красного цвета, для бордового – кору от ольхи, для желтых расцветок – молочая, морозника, крокуса, листья персика, сливы и черешни, для зеленого – молодые листья ореха, и листья мяты, для синего – корни сливы, дубовые шишки для серого света, листья перца для салатового, для бежевого – стебли лука, для лилового – корень сирени, ясеня или бузины, для коричневого – зеленые скорлупки ореха. Использовали также скумпию, плоды бузины и другое. Чтобы получить более насыщенные цвета и оттенки, красили три раза, к полученным от растений красителям прибавляли в определенном соотношении и «закрепители». Это тоже были естественные материалы – земля, похлебка из капусты, винная кислота.
Очень интересной для меня была информация, что одно из первых обрядных действия, которые молодая невеста исполняла в новом своем доме, было обрядное прядение. Как только она входила в дом, зажигала огонь в печи, невеста садилась на стульчик у огня и начинала прясть. Прялку и веретено обычно дарил деверь, свекор молодожена, чтобы в семье рождались мальчики, пряла веретеном с белой ниткой, которая являлась символом моральной и физической чистоты невесты. Обрядовое пряжение на свадьбе, говорила бабушка, выражало пожелание невесты зачать, а позже я узнала интересную информацию, которая объясняла это пожелание через символы на прядение: веретено – мужское, которое оплодотворяет женское –прялка, чтобы зачать – веретено, надутое ниткой как беременная женщина – пуповина, чья длина, тянущаяся до бесконечности, содержала пожелание многодетности.
Баба Жива мне сказала, что если могу потерпеть послушать несколько часов анекдоты, баба Неда научит меня прясть, с чем я согласилась охотно.
Троян знала немного, поэтому, когда въезжали в город, бабушка подсказывала мне, куда ехать. Пересекли мост над рекой Белая Осым к центру, где жила баба Вела. Родственница бабушки нас встретила перед воротами своего дома. Ждала нас на улице. Не знаю, что бабушка ей сказала, но пожилая женщина, которая была почти такая же миниатюрная, как и бабушка, бросилась меня обнимать и целовать, будто радовалась встрече с родной, вернувшейся после долго отсутствия. Она не задавала мне никаких вопросов, и разговаривала со мной, будто мы всегда были с ней знакомы, и я была частью ее семьи. Хотя и чувствовала себя немного неудобно в самом начале, но мне было приятно от такого к себе отношения, и скоро я привыкла. Еще около ворот, Вили тоже вышла нас встречать. Симпатичная женщина, может быть, немного моложе меня, с интеллигентные лицом и приятными манерами – дружелюбная, без фамильярности. Она была в очках, с высоким хвостом, заплетенным в косу. Одета была в брюки, красивую белую блузу с широким вырезом и прекрасной вышивкой, с большими серьгами ручной работы и льняной шалью, перекинутой через плечо. Позже я узнала, что прядет такие шили на одном, самом маленьком станке в своим ателье. Следующие полчаса, пока пили домашний сок из бузины в гостиной бабы Велы, разговор естественно зашел о причине нашего посещения, и две невестки вспомнили свою свекровь – бабу Мирту, которая научила их ткать.
-Помнишь, Жива, как мы поставили станок посреди двора? Это была большая забава для нас, сказала баба Вела.
-Помню, как не помнить! Как у тебя все запуталось! Но потом, когда нитки посыпали мукой, и все стало на свои места… - ответила баба Жива.
Я не могла понять, о чем они говорят – не понимала ни понятий, которые они использовали, ни о самом процессе, который они описывали. Одна нитка, как я поняла, проходила через ряд ниток, другая – все распускала. Ткачиха брала челнок с нитью пряжи, пропускала его через другие нити, делая один-два раза бордюр, чтобы закрепить нить из челнока.
-Катушки с пряжей складывали в корзину. Если пряли пестрое покрывало, мама Митра проходила по четыре-пять раз, в зависимости о того, какую расцветку задумала – с красной, зеленой, желтой или синей пряжей, - обращалась баба Вела ко мне.
-Нити считались, чтобы не запутаться, нужно было смотреть, что ткешь, нет ли пустых мест или оборванных ниток.. – добавила баба Жива.
- Это зависело от пряжи, как она была изготовлена… Можно и за день две вещи сделать, а можно только начать, а нитки начинали часто рваться, - опять включилась баба Вела.
- Но потом начинаешь петь, когда все хорошо получается, - опять добавила баба жива.
Они вдвоем перекликались как самобытный дуэт- будто пели седенкарска песню, она другой давала мелодию, запевала, и в этой чудесно народной музыки, чувствовалось ритмичное постукивание веретена и более сильное – прялки, начинаю улавливать частый пульт станка – сердце болгарского дома в долгие зимние месяцы.
Я не столько задаю вопросы, что означает то или иное слово, И как бы они не пытались мне объяснить, не могу себе представить все до конца, Вили предлагает мне пойти в ее мастерскую, чтобы показать мне на месте. Принимаю ее предложение, и мы сразу же идем, оставляя бабу Живу и бабу Велу «поболтать». По дороге спрашиваю Вили, как она себя чувствует, живя здесь. Город мне кажется запущенным, с тех пор, как я здесь была в последний раз несколько лет назад. Она поделилась со мной, что она создала свою «параллельную реальность» и пытается не обращать внимание на окружающую ее действительность. Иначе, сказала она, было бы трудно выдержать – люди здесь остались почти без пропитания, и те, которые уехали в столицу или за границу, едва выживают. Она и сама жила несколько лет в Шотландии и несмотря на то, что ей там нравилось, в какой-то момент она поняла, что насколько бы там не было красиво и ухоженно, то место никогда не будет ее.
-Представляешь себе, почти за три года не видела ни одного цыгана! – воскликнула Вили, будто не могла в это поверить.
Несмотря на все это, она все же решила вернуться. Ей не работалось для чужих людей, еще больше ей не хватало ощущения родины. Она там хорошо устроилась, но испытывала ностальгию, а еще очень хотела заниматься своим ремеслом. Обожала ткать – передавать руками символы, сохраненные и предаваемые по нашим землям несколько тысячелетий, все это переполняло ее благоговением.
- Сейчас, - сказала Вили, - при помощи современных коммуникаций человек может обеспечить себе относительную независимость и устроить нормальную жизнь даже здесь.
Она сделала интернет-магазин и продавала ковры и шали, которые ткала. Это покупают и туристы, и приезжие в этом районе, а иногда она получает и большие заказы
-Я счастлива, - говорит Вили. – Делаю то, что мне нравится, живу в любимое своем родном месте, но я могу и путешествовать, куда захочу; могу гулять по лугам и лесам Балкана, когда мне это будет нужно; ходить на пляж на речку летом или в минеральные бассейны Чифлика и Шипково или читать целый день книгу в кровати, если мне будет лениво выходить на улицу в дождливый день, - улыбалась она.
Когда вошли в ее мастерскую, словно околдованная останавливаюсь перед развешенными на стенах над станком коврами и пестрыми покрывалами. Вили начинает мне объяснять что есть на станке, на котором начала новый ковер, но у меня просто нет терпения, чтобы узнать больше о символах и как только приобретаю наглядное представление о способе, как функционируют ткацкий станок, сразу начинаю ее расспрашивать об изображенных на коврах фигурах.
-Эти ромбовидные фигуры, которые бордюром идут по ковру, на самом деле представляют собой связанные вершинами треугольника. Фигура называется «маказ» и являет одним из самых древних изображений Божьей матери, в которую верили у неолите, - объясняет Вили.
Позже, когда читаю отправленную Веско информацию, нахожу подтверждение словам ее и узнаю, что эта древняя цивилизация Великой богини была в сущности миролюбивым матриархальным обществом, которое в продолжении тысячелетий населяло наши земли, живя в связи с Богом, в гармонии с природой и во взаимопонимании между людьми. Я удивлена, как ее мироощущение и осмысление существующего как магического единства и целостности двух миров – земного и небесного, передавалось несколько веков подряд на наших землях, вероятно невидимо закодированное в наших генах, но в то же время присутствующее в различных обрядах, таких как сохраненных вышивках и символов на коврах.
Вили мне объяснила, что Великая мать из неолита воспринималась как целостное двуликое существо, с двумя основными формами проявления – невещественной, белой, матери-мире и вещественной – красной матери-мире. Маказ, твердила Вили, не показывал мужского и женского начало, как упрощенно понимаем сейчас, а раскрывал именно эту двойственность жизни. В двух связанных между собой треугольниках, подобно песочным часам, две сущности бытия находились в постоянном «обмене» - божественное и человеческое постоянно переливалось одно в другое. Позже дополняю это утверждение цитатой из письма Веско, и записываю в свою тетрадь:
«В мировоззренческих представлениях культуры неолита, скорее всего, Мать являлась существом-миром, которая несла в себе все и вся и таким образом все существующее представлялось частью единой системы. Именно эта целостность в представлениях о мире, неразделимость «божественного» и «человеческого» являлось причиной миролюбивого характера культуры неолита» , чьи следы могут быть найдены и в обрядных практиках и мироощущении старой болгарской народной культуры.
Вили мне сказала, что один из характерных символов изображения двойственного характера Великой богини являлась спираль, похожая на букву S, которая, в зависимости от проявлений Богини, сгибалась слева направо или в обратном направлении. Вили также утверждала, что в единстве белого и красного цветов в переплетенных двух нитях мартеницы сохранено это S- один из истинных живых современных символов, сохраненных за 7000 лет, отражающих единство двойственной сущности Богини- матери, а я развиваю это утверждение при помощи цитаты из книги Веско:
«Переплетенные нити мартеницы являются одни из символом Великой матери, ее двойственности и связи между материальным и нематериальным в жизни. В народной традиции подчеркнуто требование того, чтобы красная и белая нить мартеницы должны быть переплетены влево, и пересекаться влево. Такой результат получается движением налево, которое равносильно движению снизу вверх, т.е. от человеческого к божественному миру. Марта носила также и одно из предполагаемых имен Богини – Мара, чье движение связано со змеей и дорогой. Это подтверждает форма змеи на обрядовом хлебе, который печется 1 марта, сохранено в болгарской традиции».
В эскизах ковров Вили показывает мне и другие знаки, которые тоже являются символами древней богини. Один из этих символов – елбетица, которую я видела и в вышивках бабушки.
- Она является сложной и многогранной фигурой, но в целом изображает рождение вниз - в вещественном мире, так и рождение вверх, т.е. смерть, которая в древности воспринималась как повторное рождение, - объясняла Вили, и когда она мне показала, я смогла различить, что нижняя часть символа расходится, как ноги родильницы, чтобы так же подобно извиться в верхней части, но в форме рогов.
- Это будто похоже на жабу, - говорю, указывая на верхнюю часть фигуры.
- Она так и называется в ткачестве – «жаба», - отвечает Вили.
- Но интересно, что, если посмотреть только на верхнюю часть, она больше похожа на рога, - отмечаю я.
- Действительно, это рога, и выше, и ниже, - подтверждает она. – И именно эти рога, называемые «буркании» - словно череп бычьей головы, являются изобразительной метафорой женской репродуктивной системы, - продолжает свою интересную лекцию молодая мастерица и это просит меня обратить внимание, пока она говорит, что этот символ сохранен каким-то непостижимым образом до нашего времени в народной традиции в женской прическе с платком в виде двух рогов, которое до недавнего времени практиковалось в некоторых частях Болгарии.
- Думаю, я видела что-то подобное… - говорю я, пытаясь нарисовать в уме какой-то смутный образ.
-Бывала ли ты в Брюгге? – спрашивает Вили.
-Да… - подтверждаю, но все еще не могу понять, о чем она говорит.
- Тогда, может быть, помнишь известную картину художника Яна ван Эйка, на которой изображена его супруга с такими рогами с двух сторон на голове. Видела ее в галере Брюгге, родном городе художника, - подсказывает мне Вили.
- Да! – восклицаю я. В меня в голове крутилась точно эта картина, хотя я и не видела оригинал, а только репродукцию. А может и Ян ван Эйк был болгарином? – спрашиваю ее ради шутки.
- Всякое может быть, - смеется Вили. – Есть разные теории кельтского присутствия у нас, так же, как и балканских мигрантов в Галлии, к чьей территории относилась сегодняшняя Бельгия. Даже можно проследить связь между названием «бельги» и «болги» - от болгар, но этот вопрос я не изучала. Однако читала, что в тех землях были найдены тракийские артефакты, которые кто-то туда перенес. Интересно и то, что картина Яна ван Эйка, датируемая 15 веком, может быть одним из старейших изображений в этой традиции. Можно найти документы и фотографии подобного головного убора в Русенской области в начале 20 века. Согласно информации, которую я прочетала, на утро после свадьбы невеста получала одновременно право и обязанность носить под платком специальный головной убор с двумя коровьими рогами или заплетать и завязывать свои косы в виде рогов по обе стороны. Именно по этим рогам можно было определить замужнюю женщину как «мать», т.е. это было древним символом, что она готова принять роль Великой матери, - объясняла Вили.
- Как интересно! – восклицаю я и продолжаю рассматривать символы. – А это олень? – спрашиваю, указывая на фигуру на одном из ковров.
- Да, это олень, - подтверждает Вили. Это птица, это – змея, а это – древо жизни, - показывает она мен разные фигуры.
Я знаю о древе жизни как образе оси мироздания, которая связывает мир по вертикали. Оно присуствует в качестве символа в некоторых обрядных практиках, например, в свадебном деревце, но о значении других знаков спрашиваю Вили. Среди них я читала только об олене, что в народной традиции он почитался как священное животное и часто его называли «сур олень». «Сур» связывалось с Сурьей – именем Бога-солнца в санскритской традиции. У нас сохранилось и в словах «сурва» и «сурваки» в рождественских обрядах, совпадающих с рождением нового солнца и началом годового солнечного цикла.
- Насколько я знакома, - сказала Вили, - эти фигуры раскрывают три основным формы проявления
Великой матери. Птица изображает ее роль в поддержании космического порядка, змея – мудрость и познание истины, а олень – создание жизни. – Вили замолчала на секунду и неуверенно добавила: - Тут, правда, вещи очень сложные и я сама еще не до конца их осмыслила.
В ответ на мой вопросительный взгляд она пыталась мне объяснить, что птица и олень связаны с красным и белом проявлением Богини-матери в направлении движения солнца соответственно от летнего или зимнего солнцестояния, а оттуда идет и связь с праздниками Еньов день и Сурваки. После чего Вили вспомнила что-то о свастике как символе движения, чьи лучи были направлены влево или вправо, в зависимости от того, передают ли они движение от белой к красной сущности Богини или обратно – информация, от которой у меня в голове началась путаница и я решила, что, когда приеду в столицу, меня ожидаю долгие часы в библиотеке, чтобы изучить этот огромный материал для моего проекта. С одним мне было все ясно – богословие болгарского фольклора имеет свои очень глубокие корни в удивительной древней сакральной системе мировоззрения, а болгарская народная традиция является удивительным мостом через который она была перенесена и уцелела до наших дней.
Говорю это Вили, и она отвечает:
- К сожалению, опоры этого моста в первую очередь должны быть спасены от бурных мутных вод современного глобального и мультикультурного образа жизни, который воздвиг «новое» и эта «перемена» становится культом.
Полностью согласна с ее словами, а позже, пока читаю материал, высланный мне Веско, записываю в свою тетрадь следующую цитату, и в конце добавляю от себя:
«Еще в начале 20 века, когда наши первые этнографы начали собирать образцы вышивок, традиция уже находилась в процессе отмирания. Этнографы отметили обычай, что каждая девушка старалась внести какое-нибудь дополнение в свою модель, которую копировала. Идея изменения была, однако, в корне противоположна и в общем, разрушительна в отличие от идеи повторения, характерной традиционной культуре. Еще в 19 веке в некотором отношении замечается процесс трансформации культурной системы и переход к другому виду общества – от культуры индивидуальной инициативы – к переменам, новому, разрушению традиций – культура, в расцвете которой живем и сейчас. Таким образом, мы не можем знать наверняка, что точно повторялось тысячелетиями, потому что в дошедших до нас композициях есть внесенные изменения, при этом, скорее всего, без понимания смысла того, что было изменено».
Также мы не сможем знать и почему наши предки делали многие другие вещи и поступали тем или иным способом, а будем сводить каждое ритуальное действие до лишенного не только знания, но и воображения элементарного объяснения, примерно так: «против зла», «для здоровья», «на удачу»… Будем редуцировать традиция до «что едят в этот день» и будем снисходительно подсмеиваться над старыми запретами, не позволяющими выйти за очертания священного. Ведомые неумными журналистами и псевдо-«этнографами», пропагандирующими «древние магические практики» как подходящие «от всех болезней», сведем душеспасительное мировоззрение предков до модной безвкусицы, которая обесценивает «магическое». И превратили смысл божественного в дешевую забаву, кичимся глупыми суевериями своей псевдо-духовной сущности.
С Вили мы достаточно увлеклись – заметили, когда посмотрели на часы, и решили вернуться, потому что бабушки уже наверняка нас ждут к обеду. Застали их уже за столом, они уже налили себе по стопке ракии, «чтобы отметить встречу и было не скучно», как они оправдывались, и закусывали печеным с уксусом, чесноком и петрушкой, баклажаном – очень вкусным, как я сразу поняла. Приглашали и нас выпить, но мы отказались, я – за рулем, а Вили хотела поработать допоздна, потому что немного опаздывала с одним заказом. Пока две невестки управлялись с закуской, мы сервировали стол. Баба Вела сделала традиционный в Трояне весенний суп из спелой фасоли с крапивой, который мне очень нравится. Было и второе, тоже традиционно местное блюдо из свинины, тушеное в глиняном горшочке – гювеч с овощами и черносливом. Чернослив придавал блюду очень специфический мягкий и немного сладковатый вкус, а в глиняном горшочке – красивом экземпляре знаменитой троянской керамики, мясо так хорошо приготовилось, что его на хлеб можно было мазать вместо масла.
- Готовится медленно на тихом огне, - инструктировала меня баба Вела, когда я начала расспрашивать, как это готовится.
Вили сделала десерт – «торт Гараш по-троянски», как она представила свое творение и, несмотря на то, что он мне очень понравился, я не записала рецепт. Насколько я себя знаю, я бы быстрее засолила кадку сала, чем сделала бы сладкий пирог, но, если бы только для гостей. Но и тогда бы выбрала самый простой рецепт, а не торт с тремя коржами и двумя видами крема.
Пока пили кофе и ели торт, баба Вела достала показать мне старые фотографии. На одной из них я увидела седовласых мужчин, которые шили папахи , и я поняла, что прадедушка Вили был мастером – факт, который меня впечатлил. После разговора во дворе церкви, когда мы обсуждали роль шаровар, и последующий разговор с бабушкой о значении рубахи, я отметила в своей тетради, что должна поискать материалы об одежде старых болгар, особенно о папахах и платках, потому что с первого взгляда я заметила, что они имели особенный смысл. Сейчас напоминаю это Вили, которую я познакомила со своими идеями проекта, над которым я сейчас работаю, во время обеда, и она снова меня удивила интересной информацией. Многие вещи она слышала от своего дедушки, а после их дополнила и другими фактами. Ее дедушка тоже шил папахи и очень гордился своим ремеслом, но его клиентами были только фольклорные ансамбли, театры и сувенирные магазины. По его мнению, папаха была самым важным атрибутом мужской одежды. Вили узнала от своего дедушки, что папаха выражала достоинство и силу мужчины, поэтому считалось большим унижением, если папаха сбивалась с головы, падала на землю и топталась, как часто делали турки, чтобы пошутить над завоеванными. Для примера дедушка ей рассказывал популярную местную историю: когда разбойники вошли в Троян и вели арестованного Захари Стоянова, они пробили его папаху и воткнули в дырку крупные цветы, так, что это было похоже на метлу, чтобы осмеять его. «Мы это делаем, - говорили ему издевательским тоном, - чтобы ты нравился красивым троянским девушкам». Сам Захари Стоянов писал, что для турок было смертельно увидеть болгарина с подкрученными усами и папахой на боку – это было символом его радости жизни, внутренней свободы и покоя в его душе. От своего дедушки Вили еще узнала, что папаха имела особенную миссию – представить юношу перед девушкой, на которой он собирается жениться. Он бросал папаху перед ней и этим, говорит Вили, заявлял свою мужские способности в чисто сексуальном смысле. Поэтому в большой печали, объясняла Вили, мужчина снимал папаху и держал ее ниже пояса, будто пытаясь сохранить свое достоинство. Ту же жизненную сексуальную энергию, но уже в патриотических целях, мужчина изображал, когда бросал папаху в воздух. Поэтому, по словам известного троянчанина Найдена Шейтанова , исследователя болгарской народной психологии, ответ на вопрос «Как дела?» - «Туда-сюда» имеет в сущности забытый сегодня эротический смысл и не выражает неуверенности в своем положении, а напротив – утверждает скрытую мужскую силу во всех смыслах.
36. Воздержание – корень желания
Наступило послеобеденное время, и несмотря на то, что для всех нас эта встреча была очень приятной, мы с бабушкой решили возвращаться домой, пригласив Вили и ее бабушку к себе с ответным визитом в ближайшее время. С Вили мы обменялись телефонами и почтой и договорились поддерживать связь, чтобы договориться, когда сможем увидеться снова. Я испытывала искреннюю симпатию к этой молодой женщине и была бы рада иметь какую простую и в то же время, очень интеллигентную подругу.
- Наверное, вы с Вили нашли общий язык? – спросила бабушка с улыбкой и скорее риторически, когда мы уже отправились в путь к дому.
- Да, Вили мне очень понравилась! Буду рада, если мы сблизимся, - отвечаю искренне и рассказываю, что я узнала от внучки бабы Вела о древних символах ковров и вышивок, а бабушка слушала с интересом.
- Да, мы это тоже знали, деточка, и хранили как зеницу ока, - комментировала она и добавила: - Но все же по крупинке сохранили, даже если и сейчас этим никто не занимается. Хорошо, что есть такие, как в с Вили, которые знают эти вещи и передадут другим.
Потом рассказываю бабушке, что я узнала о папахе, ведь когда мы с Вили разговаривали на этиу тему, две невестки погрузились в воспоминания о прошлом, сохранившемся на фотографиях, и нас не слушали.
-И папаха, а еще и платок раньше пользовались большим уважением, - сказала бабушка.
Баба Жива, баба Вела, как и все пожилые женщины в селе, носят платки, я это уже заметила.
- Женщина с непокрытой головой, без платка раньше было чем-то невиданным и неслыханным, - добавила бабушка. – Все равно что не одетая, - продолжала она и заявила: «С непокрытой головой могла выйти на улицу только сумасшедшая», - зампела она одну песню о какой-то невесте, которая «обезумела» от магического обряда, который она сама сделала и пошла по селу с непокрытой головой.
Ритуал завязывания платка на молодой невесте имел важное значение в свадебной обрядности, объясняла мне бабушка и рассказала мне, как точно он исполнялся: крестник водил невесту за руку до чурбана и там ее «разневестивал». Кизиловой палочкой поднимал плотную красную фату и бросал ее на чурбан, и в то же время крестница быстро надевала на голову платок, чтобы никто из мужчин не увидел ее волос. С этого момента женщина не снимала платок с головы и никто, кроме мужа не имел право увидеть ее косы.
Волосы – символ женственности и в этом смысле заложенной в женщине мистерии поддерживать жизнь, создавая ее. И хотя все таинства совершались под фатой, которая была символом мистерии, в браке женщина делала переход, посвящая себя в тайну творящей жизнь Великой богини, и поэтому ее мистическая тайна ее женственности была прикрыта – сохранена (в случае с платком). Так священный процесс материализации тайны рождения охранялся от злых и разрушительных сил, - записываю я в свою тетрадь.
Когда мы вернулись домой, бабушка сначала пошла посмотреть за своими животными, а когда вернулась из сарая, спросила, что мне приготовить на ужин. Но я чувствовала себя сытой от вкусного, позднего обеда у бабы Вели и сказала, что предпочту не поужинать сегодня. Бабушка была такого же мнения о себе и решили, если проголосаемся позде, поедим ее густого кислого молока, а сейчас займемся каждая своими делами.
Я села заниматься своим проектом – хотела записать то, что мне рассказала Вили, пока я еще помнила ее слова, так же одновременно с этим дополняя свои записи материалом из отправленного Веско письма. Села с ноутбуком за стол около окна и время от времени поднимала голову, чтобы полюбоваться, как свет солнца постепенно ослабевает, как в обратном кадре, уходит вверх к вершинам холмов, чтобы утонуть там, за ними, и освободить небосколн луне и звездам, которые уже начинают едва появляться. Люблю смотреть на луну, особенно в тот период, когда она растет, словно тело беременной женщины, завернутой в покрывало ночного неба, чтобы совершить снова вечное таинство рождения.
Бабушка сидела на диване, вязала и тихонько напевала, чтобы не мешать мне работать. В своих мыслях я постоянно возвращалась к Вили и нашим разговорам, и спросила у бабушки:
- А Вили живет у бабушки?
- Да, у бабушки, они ее воспитывали с Добри, братом дедушки Ангела, - отвечала мне баба Жива и добавила: - Она не знает свою мать.
- Почему? – с удивлением спрашиваю я.
- Она бросила ее, когда родила. Хотела отдать ее в детский дом, но Вела и Добри узнали об этом и забрали ее к себе, - еще больше удивила меня бабушка этим откровением.
- А почему она ее хотела отдать в детский дом? – недоумевала я.
-Почему? Да потому что она кукушка, вот почему! – заявила бабушка, а я не могла поверить ушам свои. Никогда не слышала, чтобы бабушка так говорила о ком-нибудь. – Сошлась она тогда с одним парнем, - продолжала бабушка, - но его отец домой вернул. Я знаю его отца – Манол, строгий был и сердитый до глупости. Пришел к Веле с горшком самогона, а Вели и Добри со стыда сгорели.
- Что это за горшок самогона? – не понимала я.
- Здесь, в окрестностях Трояна такой был раньше обычай. Делали специальные свадебные глиняные горшки, пару, - начала мне объяснять бабушка. – Если девушка невинна, утром приносит свекор сватьям хорошей ракии угостить. Но если невеста нечиста, идут к отцу и матери угощать их плохой самогонкой и кладут в нее соль и перец. Налил им Манол, говорила Вела, в стакан с худым дном, что из-под него лилось, и даже спел им.
- Что спел? – недоумевала я.
- Есть одна плохая песня, которую поют в таких случаях,- сказала бабушка.
- Что он пел? – хочу я узнать, несмотря на то, что бабушке было неудобно сказать мне об этом.
- Я бы тебе спела, деточка, но она неприличная, - колебалась она.
- Ничего, мне важно знать эти вещи, бабушка. Хороши ли, плохи ли – это часть наших традиций, - просила ее я.
- Хорошо, но я тебе немного спою, - и спела две строчки, которые, скорее, звучали речитативом, о пробитых стаканах.
- Не буду петь больше, марать уста этими словами, - заявила она, а я больше не настаивала, потому что мне этого было достаточно. – Она тогда уже была беременна и надеялась обмануть сына Манола, чтобы взял ее замуж с чужим ребенком, но не получилось, - продолжала рассказ бабушка.
- А кто же настоящий отец Вили? – спрашиваю я.
- Не могу сказать. Вела, бедная, все глаза исплакала. Как они не просили ее остаться, родить ребенка у них. «Меня не интересует, что говорят люди, ребенок не виновен. А виновата», - говорила Вела.
-А почему баба Вела виновата? Наверное, они с дедушкой Добри не так воспитывали дочь, особенного когда я смотрю на Вили, какая она скромная, - удивляюсь я.
- Виновата, говорит она была, потому что зачали ее в Горещницы, - сказала бабушка, а я снова теряюсь в дебрях болгарских народных верований. Только успеваю задать вопрос: «И что из этого следует?»
- Муж и жена не должны быть вместе в Горещницы, потому что, если они смогут зачать ребенка в это время, вечно земля будет гореть под его ногами, - объясняла мне бабушка, и если я не поняла, пояснила: «Будет мучиться, пока жив. Если семя проросло в это время, говорила старые люди, когда и небо, и земля горит, то не даст огонь покоя ни днем, ни ночью, потому что душа его будет гореть».
Я сначала приняла это за шутку, но видела, что бабушка была серьезна. В наступившем молчании в течении следующих нескольких минут я отмечаю, что, наверное, я что-то пропустила, что в сущности очевидно: в основе «богословия» болгарского фольклора есть отношение болгарина к полу и сексуальности. Если человек является соучастником Бога в поддержании чуда жизни, то все, связанное с рождением является сакральным и соответственно запретным, чтобы обеспечить чистоту и святость этого самого важного процесса – от зачатия, через беременность и до сорокового дня после рождения ребенка.
- А есть ли еще другие запреты для близости мужа и жены, бабушка, - спрашиваю я.
- Есть, и много, - отвечает бабушка и начинает перечислять: в пятницу, субботу и воскресенье, когда меняется месяц, когда безлуние, во время постов, поминальных дней, во время Великого поста, особенно в первую неделю –Тодорову, Русалковую неделю (50 дней после Великого поста), в Волчьи дни, в Черную субботу, и во время всех больших церковных праздников: Рождества, Стефанова дня, Васильева дня, Богоявления, Иванова дня, Трифонова дня, Сретения, Тодорова дня, Благовещения, Пасхи, Гергиева дня, Вознесения, Святой Троицы, Святого духа, Петрова дня, Ильина дня, Преображения, Симеонова дня, Воздвижения, Петкова дня, Димитрова дня, Михайлова дня, Введения во храм Пресвятой Богородицы, День святителя Николая, Игнатова дня…
- А когда же у вас был секс? – восклицаю я внезапно, когда наконец-то бабушка закончила перечислять, и бабушка заулыбалась.
- Воздержание – корень желания, - ответила она, будто цитировала известную крылатую фразу, и покраснев до ушей, добавила: - Хотя мужчины на все это отвечали: «Если аппетит пройдет, уже и не нужно ничего».
-То есть, если у человека уже нет аппетита, то он уже никакое блюдо есть не будет, - проверяю я, правильно ли я поняла, а бабушка подтверждает:
- Даже есть песня про это, - добавила она и запела:
Прошел Киорчо, сытый и усталый, только что напился, дрема его берет, даже не дотрагивается до меня, даже не обнимает, дело не идет, сердце мое стонет…
И потом, когда закончила петь, говорит:
- Старики говорили, если не съел сегодня, завтра съест двойную порцию, - смущенно произнесла она, а я смеялась. – Ох, наверное, это все ракия, которую пила за обедом, поэтому и говорю этот срам, деточка. Пойду я лучше полежать, что-то я разговорилась совсем, - добавила бабушка, и, отложив свое вязание, встала.
Я посмотрела на часы в моем ноутбуке и увидела, что обычное время, когда мы ложимся спать, уже прошло, и решаю оставить бабушку – пусть поспит. История, которую она мне рассказала, мне дала достаточно материала для размышления и изучения. Пожелала ей спокойной ночи, и осталась рассуждать о желаниях старых болгар.
Современная культура накладывает профанированное, опошленное и упрощенное отношение к сексуальности. В традиции старых болгар брачное ложе была «святая святых», а половой акт являлся священным актом, в котором созидательная божественная энергия воплощалась в человеческом существе. Как сакральное действо, половое взаимодействие было обрядным действием и поставлено в условия, которые гарантировали благополучный результат. Особенно важно было для этого акта состояние женщины, потому что ее утроба являлась местом, где совершалось слияние двух миров и небытие становилось бытием. Некоторые авторы отмечают связь между словами «путь» и популярным и сегодня разговорным, вульгарным названием женского полового органа. Женский половой орган, утверждают они, воспринимался как путь, по которому божественное становилось человеческим. Поэтому сохранение чистоты «пути» - девственность, имела исключительное значение. Любое нарушение этой чистоты содержало реальную угрозу неосуществлению перехода между двумя мирами и так бытие становилось десакрализировано, разрушено, и поэтому строго наказывалось. В мире старых болгар закрытое в человеке «желание» приспосабливалось к священному, соблюдая его нормы. В мире современных людей священное приспосабливается к человеческому желанию. Сведенная до такого низкого уровня, оно лишается своей силы, а желание становится более слабым, зависимым от «ускорителей» (таблеток, стимуляторов и процедур) и неспособным не только к наслаждению, но и лишенное всякого вкуса», - записываю я в тетрадь, перед тем, как пойти спать.
37. Воспоминания о старом времени
Утром бабушка встретила меня завтраком из запеченных яиц с кусочками брынзы и айрана, и приглашением хорошенько перекусить, потому что наверняка я «умирала от голода», потому что не ужинала накануне вечером, да еще и нужно было подкрепиться перед дорогой. «Дорогой» на тридцать километров до моего родного города. Хотела съездить к своим родителям и одновременно с этим отвезти до города деда Йордана и бабу Неду. Деду Йордану нужно было съездить в общину по каким-то вопросам своей недвижимости, а бабе Неде – посетить своего доктора. Кроме того, сегодня была ярмарка в городе, и дед Йордан хотел посмотреть, какие товары привезли торговцы.
Пригласила бабушку Живу поехать со мной, но она отказалась – ей там нечего было делать. Поручила мне только передать родителям гостинцы и приготовила сумку с яйцами, брынзой и молоком.
Еду сначала за дедом Йорданом, который тяжело забирается на переднее сидение рядом со мной, после чего едем за бабой Недой, а я выхожу, чтобы помочь ей сесть назад с пакетами, которые она взяла с собой. Она испекла баницу доктору.
- Я с ним стараюсь быть любезной, а он каждый раз смотрит, что же я принесла, когда прихожу к нему, - говорит она. – Очень уж хороша, - говорит, - твоя баница, бабушка Неда, - хвалит она себя сама.
- А где ты свою Милку оставила, Неда? – спрашивает дед Йордан, когда мы поехали.
- Привязала ее на лугу пастись, - ответила баба Неда. – Будет скучать, пока не вернется. Очень переживает, когда меня радом нет. Будто человек – все понимает! – добавила пожилая женщина.
- А когда я был маленький, у нас была корова – Березка. Очень умная была… Удивляешься, что животное ведь, а не человек… Безошибочно распознает добро и зло в этом мире, пока мы сами пытаемся это понять… От животных мы произошли… – сказал дед Йордан, а я украдкой замечаю, что он прищурил глаза и смотрит вперед, но будто не видит дороги, а видит какие-то картины прошлого. Говорит медленно и с паузами. Потом добавляет: - Когда приходил из школы, не садился за уроки дома, а вел пастись животных… Это была моя забота… Мне так нравилось – сидеть с книгами, пока коровы пасутся… Были другие коровы – ходили туда-сюда, бегают… Но Березка не отходит от меня. Будто чувствует, что она мне дорога… Будто за своего теленка меня принимала, хотя я такой вредный был… - Что-то наподобие улыбки пробежало по строгому лицу дед Йордана. Эти воспоминания умиляли его. Хотелось бы, чтобы баба Неда не прерывала его, но она – вижу в зеркало, была занята – поправляла свои узлы. Не знаю, слушала ли она его, но молчала. Дед Йордан продолжал свой рассказ: - Подошла Березка ко мне, понюхала меня своими ноздрями… прикоснулась ко мне своей большой черной губой, облизала меня, и лицо, и руки, и ноги – будто своего собственного теленка… - В словах пожилого человека была особая поэтика и я в очередной раз убеждалась, что за его строгим видом скрывается очень чувствительная душа. – Когда мы возвращались с пастбища, я сел на ее широкую спину… чтобы не идти босыми ногами по камням и репейникам, чтобы не колоться об обкошенную траву… Ей не тяжела была эта ноша, либо она привыкла тянуть на себе хомут… Видимо, и я в то время весил не больше, чем муха… Как в басне Петко Славейкова… Одна муха села на спину буйвола и сказала ему: «Если тебе тяжело, сгони меня»… Но он ей ответил: «Я даже не понял, что ты села на меня и меня не беспокоит, что ты сидишь»… - рассказывал он, а я засмеялась. – А в его широких копытах, которые тонули в полях и нивах, хранилась она… - Дед Йордан рассказывал так красиво и увлекательно, что я как никогда была благодарна, что дорога такая узкая и тянется серпантином, что я не могу ехать быстрее. Старик показал головой и опять продолжил рассказ:
-Подпускала к себе для дойки только маму… Пытался ли я приблизиться, она предупредительно шлепнула меня своим тяжелым как плеть хвостом… я ее ударил в ответ, а она меня повалила и так прижала меня витыми своими рогами, держала, пока мне не стало хватать воздуха и я запищаял. Тогда отпустила немного… чтобы мне воздуха схватить… и опять меня прижала своим весом… пока я ее по щеке не погладил… тогда она убедилась, что я раскаялся и получил урок… Животное, хотя и не может говорить, оно может показать… В это сильнее слов действует… Сколько слов влетело у меня через одно ухо и вылетело из другого…но этот урок Безеки я буду помнить, пока жив: не бить животное, потому что ему больно… и в отличие от человека, оно не заслужило… - заявил дед Йордан в заключении этой своей самой длинной речи, которую я слышала от него по теме, не касающейся истории. Но мне хотелось услышать еще, и я не знала, что спросить, когда баба Неда включилась в разговор. Явно она все слышала.
- А у нас была одна буйволица – кормила она нас, когда ничего другого не было, пока у нас не забрали ее коммунисты, - сказала она. Дед Йордан еще больше нахмурил брови, а баба Неда добавила: - Буйволиное молоко очень густое, почти как брынза становится, и можно его ножом резать. И очень питательное. Наедались им на целый день.
- Да, было так, - подтверждал старик. – На третий день все молоко наливалось в ступу, чтобы взбивать масло – добавил он и как только обратился ко мне, объяснил: - Ступа, деточка, это высокий, почти по грудь, и широкий – с ладонь цилиндрический сосуд, выдолбленный из полена, с металлическими обручами. В ступе была палочка – пестик, которым взбиваешь до дня и вращаешь вверх молоко. Оно процеживается через диск с пятью-шестью отверстиями. И так вверх-вниз, вверх-вниз, считал я до сто раз пока ударишь, молоко начинает отделать масляные крупинки. Отделяешь их и опять бьешь вверх-вниз, пока не устанешь. Сколько я помогал маме, ведь работа эта не легкая была...
- Вот что ты умеешь… Я и сейчас так бью масло. Как-то взяла масло в магазине, а оно и не пахнет даже, - заявила баба Неда.
- А что стало с Березкой? – спрашиваю я и будто надеюсь услышать, что она еще там, жива и здорова, лежит себе и сарае, и я ее смогу увидеть.
- Не хочется об этом говорить… - сказал дед Йордан, а потом, помолчав, добавил: - Состарилась и мой зять, муж моей сестры, зарезал ее. У него здесь, в центре был свой мясоперерабатывающий цех.
В этот момент мы въезжали в город, опутанный туманом. Будто городок скрылся его густым покрывалом, чтобы спрятаться от стыда, что эта такая прекрасная история имела такое завершение именно здесь.
-Сожалею, сказала я, чувствуя себе едва ли не соучастником этого.
- Деточка, такова жизнь… Иначе растерзали бы тушу дикие шакалы, - ответил дед Йордан.
Заезжаем сначала оставить бабу Неду, и я ей даю листочек со своим номером телефона и говорю ей, чтобы она попросила доктора позвонить мне, когда она будет готова, чтобы я взяла ее обратно. После по дороге показываю деду Йордану дом родителей и оставляю его у здания Общины, и договариваемся, когда он закончит свои дела и покупки на базаре, чтобы пришел к дому.
Всегда рада видеть своих родителей и несколько часов незаметно проходят, пока я рассказываю, как идут мои дела по проекту и о моих впечатлениях о жизни в селе. Только подумав о том, что мои спутника задерживаются, слышу звонок у входной двери и выхожу встретить деда Йордана. Зовем его обедать, но он отказывается – поел в корчме на базаре похлебку-чорбу, которая была точна как у Ильи в селе». Разговаривают с моим отцом и слово за слово им становится ясно, что сын деда Йорадан, который живет в столице, является одноклассником и другом моего отца и одно время часто приезжал к ним сюда.
-Знаю и твою маму, - заявил дед Йордан моему отцу. – И они, насколько я помню, пострадали от коммунистов – много полей, да еще каких плодородных, там, внизу, на равнине, у них конфисковали, слышал. Выгнали их отсюда искать пропитание в других местах, - добавил он.
Не знаю почему, но открытие, что дед Йордан знал мою бабушку, и сын его был приятелем моего отца, очень обрадовало меня. У меня создалось ощущение близкой связи с этим пожилым человеком, которого я очень уважала.
- Деточка, ты должна мне сказать, когда ты опять сюда поедешь, чтобы прислать твоему отцу моей ракии, - обратился дед Йордан ко мне.
В этот момент зазвонил телефон и на дисплее я увидела незнакомый номер. Пока я пыталась ответить, на другом конце отключились и так я поняла, что баба Неда освободилась и нужно ехать забирать ее от доктора. Предлагаю заехать за ней и вернуться, но дед Йордан предпочел поехать, потому что «если сюда приедет Неда, она мы не сможем остановить ее болтовню», а животные их дома ждут. Поэтому мы попрощались с моими родителями и как только взяли по дороги бабу Неду, которая нас ждала у входа в больницу, поехали обратно – к селу Небесному.
По дороге спрашиваю бабу Неду, что ей сказал доктор, а она отвечает:
- Здорова, говорит, баба Неда – анализы у тебя как у молодой девушка. Я, говорит, смогу только мечтать о таком, если доживу до твоих лет. А я ему говорю6 «Ну так женись на мне, доктор», а он: «Что, думаешь это мне как-то поможет?» «Конечно, поможет, - говорю я, - сразу же появится стремление долго жить» «Ой, баба Неда, и как такие умные мысли тебе могут прийти в голову». – сказал он мне.
Пока ехали, дед Йордан мне рассказывал о старых селах, разбросанных по долинам Балкана в окрестностях, некоторые из них полностью опустели, и он мне объяснял, откуда происходили их названия. Узнала, что название села Тумабалово идет от названия ремесленного сооружения для обработки тканей, где днем и ночью раздавались звуки «тумба-лумба». Село Пулевцы возникло, благодаря истории об одной женщине, у которой умирали дети, и она, чтобы спаси последнего ребенка, решила его назвать именем того, кто первый пройдет по дороге. Первый прошел осел, которого звали Пульо, и она так назвала ребенка, имя которого после дало название целому селу. Название Гушевцы произошло от какого-то Ивана по прозвищу «Гуша». Валевцы когда-то было «Фалевцами», а жители села переезжали и не могли найти место, которое понравилось бы им, пока не нашли это и «обосновались» здесь. Местность Петкова стена получила свое название по имени пастуха Петко, которого здесь забодал его же баран. По Рабской тропе турки вели в Турцию пленных болгар. «Попроси, деточка, бабу Живу спеть тебе «Три цепи рабов», тогда поймешь, о чем речь», - сказал мне дед Йордан. На Кадевом холме росли грибы кладницы , а родник Петканова вода напоминает о больном Петкане, который находился на смертном одре, но как только выпил этой воды, выздоровел…
Когда проезжаем через «центр» - главное село среди всех окрестных сел, дед Йордан просит меня остановиться у моста и, показывая мен вверх, на холм, говорит, где был дом его прадеда. Ее не видно снизу, но, поняв ее расположение, решаю, что как-нибудь схожу туда, чтобы посмотреть.
Когда возвращаемся, застаю бабушку за выпеканием хлеба. Назавтра поминальный день перед Великим постом и поэтому этим вечером мы не будем встречаться в клубе.
У бабушки отец Спас – приехал оповестить жителей, ссказть, что в церкве будет панихида по усопшим. И хотя к бабушке пришел последним, сел подождать меня, чтобы поговорить о летней детской «школе», о которой мне говорил на первой встрече. Когда бабушка разложила по чашкам кутью, отец взял одну и начал есть.
- Ты тоже поминаешь усопших, Спас? – спрашивает бабушка.
-Ты не смотри, Жива, что делает поп, а слушай, что он говорит, - отвечает отец, улыбаясь, и обращается ко мне: - Эта история была на самом деле.
-Какая? – мне было любопытно узнать.
- Один поп проводил венчание, - начал рассказывать отец. – Когда все началось, он сказал молодеженам: «Делайто то же, что буду делать и я». Поднял он крест, взмахнул кадилом, и пошел, но не заметил, что один уголек упал ему прямо в его обувь и когда ему стало жечь ногу, он повалился на землю на спину, поднял ноги и начал сучить ногами в воздухе, чтобы вытряхнуть уголек. Невеста, не думая, повалилась так же, подняла ноги и засучила ими в воздухе, потом и жених, и кумовья повторили. А поп, когда это увидел начал хохотать. «Ты же говорил, батюшка, повторять за тобой, все, что ты будешь делать», - оправдывались они. Тогда он сказал им: «С этих пор не делайте то, что делает поп, а только его слушайте».
Мне стало смешно – очнеь своеобразно я представила себ священника с крестом и кадилом в руках и поднятыми вверх ногами, и рядом с ним невесту с женихом у аналоя – стола с Евангелием. Шествие у аналоя символизирует первые шаги моложенов как семейной пары, в совместной жизни которых центром будет Бог. И эта заминка на венчании сильно меня рассмешила. Хотя на самом деле это не было смешным, думала я, потому что понимаю, что очень часто именно эта карикатура оказывается самым правдивым описанием результата безуспешных усилий супругов жить богоугодно.
Отец Спас нашел людей, которые могли помочь ему со зданием для летней школы, чтобы его завершить и обзавести. Я собиралась подготовить проект и поискать частные организации, которые были бы заинтересованы поддержать это начинание.
Когда мы проводили священника, вышли с бабушкой на двор. Пока я была в городе, она посадила картошку, но собиралась еще посеять немного гороха и фасоли, а я с удовольствием присоединилась помогать ей.
Фасоль, объяснила мне бабушка, растет только на солнце, поэтому нашла для нее самое солнечное место в огороде. Почва была уже подготовлена и удобрена заранее, и сейчас было легко ее перекопать, перед тем, как сделать грядки, в которые посеем семена фасоли. Семана сажаем по два в одну лунку, «чтобы поддержать друг друга, когда будут расти», на расстояние десяти сантиметров друг от друга и столько же в глубину, и перед тем, как засыпать их землей, поливаем их. Баба рассказывает, что уветы фасоли очень красивы, с сильным ароматов и притягивают к сбе пчел, так как в них много нектара. Пообщела мне, как только плети вырастут, она мне сделает суп из листьев фасоли. Горох сажаем ближе, кладем семена в борозды и поливаем, когда уже засыпали землей. Пока поливаем, бабушка отправляет меня взять несколько побегов от тех, которые отрезали дед Петко и дед Йордан и втыкаем их в землю, чтобы отгонять птиц от семян. Потом бабушка идет в дом и возвращается с брызгалкой, которую наполнила соком капусты. Она брызгает на лук и чеснок и объясняет, что так она обезопасит посевы от червя, который портил молодые головки в земле. Биоземледелие проще пареной репы, думаю я.
38. Страшные истории
В этот вечер едим мясо, перед тем как начнется долгий Великий пост. Баба Вела принесла немного свинины, и бабушка решила его запечь в печке с сушеным перцем и луком. Отдельно в другом сотейнике запекает несколько картофелин со свиным жиром, который мы взяли у бабы Станки. Вкус картофеля действительно становится «другим», как она говорила – намного аппетитнее.
Я устала за сегодняшний день, а бабушка наработалась в огороде, поэтому вдвоем испытываем настоящее облегчение, когда ложимся спать.
- Бабушка, расскажи мне о прошлом, - прошу я ее.
- Ну что тебе рассказать, деточка,.. – начинает она.
- Может, знаешь какую-нибудь историю о вампирах и приведениях? – спрашиваю я. Не знаю, как такое мне пришло на ум. В принципе, мне не нравятся такие вещи – еще с того времени, когда я была маленькой и в лагерях в темноте рассказывали страшные истории, от которых невозможно было потом сомкнуть глаз целую ночь. Может быть, из-за поминального дня мое сознание направляло меня к старым поверьям о мертвецах.
- Спаси и сохрани, Господи, деточка, - перекрестилась бабушка в темноте.
- От чего? – спрашиваю я.
- От неприкаянных, - отвечает бабушка.
- Кто это такие? – не понимаю я. Даже не слышала этого слова.
- Людей, душа которых не могла попасть на небо, а оставалась некоторое время здесь, на земле, и ходит в ночное время как тень, - объясняет бабушка. – Днем сидят в могиле, а ночью выходят и разгуливают, входят везде, даже если закрыто, потому что через любую щель пройти могут. Пугают людей, гремят посудой и делают всякие нехорошие вещи. И если не пропадает до сорокового дня, то становятся плотью, - разъясняет мне бабушка.
- Как это – становятся плотью? – продолжаю я, не понимая, о чем речь.
- Получают плоть и становятся человеком, каким и был до смерти. И мясо, и кожа, без костей, но с хрящами. Зовут их курносыми, потому что нос у них всегда приплюснут и тело их мягкое – когда идут, оно трясется и качается. – описывает бабушка очень реалистично.
- А как они живут? Нормальной жизнью? – спрашиваю я, хотя и чувствую, что по спине бегут мурашки, когда я рисую в уме такой образ.
- Этот неприкаянный живет как человек, только идет в другое место, куда-нибудь по-дальше, где его не знают, а там начинает заниматься ремеслом, чаще всего цирюльниками.
- А почему цирюльниками? – спрашиваю я.
- Потому что может порезать кого-нибудь и пить кровь – получаю пояснение, от которого с ужасом восклицаю:
-Бабушка!
- Но они же только это могут есть! – восклицает бабушка на свой манер, будто удивленно, почему я не знаю о меню вампиров, а сама заговорила об этом. Одновременно мне и страшно, и интересно узнать больше об этом поверии.
- А кто-нибудь видел ли таких духов перед тем, как они стали плотью или уже когда они перевоплотились? – спрашиваю.
- Видели. Они до сорокового дня часто появляются, но когда люди понимают, что человек стал нечистым духом, открывают могилу и убивают его, - говорит бабушка.
- Он же мертвый, как его опять убивают? – продолжаю я свое зловещее интервью.
- Пробивают его тело колом или пулей или сжигают его, чтобы освободить душу, - разъясняет мне бабушка.
- А ты, бабушка, видела такой дух? – пытаюсь я понять, правдивая ли это история, или просто фантасмагория.
- Нет, деточка, но тут были люди, что становились плотью, - отвечает бабушка.
- Какие это такие люди? – спрашиваю снова.
- Ну, такие, которые плохо прожили свою жизнь и не покаялись: убийцы, проститутки, ведьмы, безбожники, самоубийцы… - разъясняет мне она и добавляет: - «Дьявольское воскресение» так их называют старые люди.
Я молчу, чтобы осмыслить услышанное, а бабушка продолжает:
- И я слышала истории…
- Какие? – любопытно мне.
-Однажды ходили с Ангелом в одно село – девушка из нашего села переселилась туда, на запад, и заказала Ангелу что-то ей смастерить. То, что она мне рассказала, потрясло меня. Поехала она с одной вдовицей и девочкой ее, лет шести в отдаленное село, потому что там был большой базар, чтобы что-то купить. Еще в автобусе пока ехали, девочка ее смотрела в окно, потом показывала пальцем на улицу и кричала: «Мама, смотри, там папа!» Видела его, кричала из окна, - один мужчина стоял у двери цирюльни, прямо напротив ее. И вид у него был какой-то странный. Девочка, когда остановился автобус, пробралась среди людей и побежала к мужчине, и все кричала: «Папа, папа!» Но он обернулся, когда увидел ее, и принялся бежать. Мама ее догнала и сказала нашей знакомой девушке быстро уходить оттуда, они сели в тот же автобус, на котором и приехали. Она вся дрожала, и говорила, что это действительно был ее муж, который умер два года назад.
- Ну, хватит! – единственное, что я успела сказать.
- И другой случай слышала я. – продолжала бабушка. – Рассказать тебе? – спросила она меня.
- Расскажи, бабушка, - отвечаю. Еде с детства помню этот феномен, когда тебе рассказывают ужасы, а ты и уши хочешь закрыть, чтобы не слушать, и от любопытства продолжаешь слушать.
- Об одной женщине, муж которой уехал в Стамбул, - начала бабушка. – Но умер там и когда прошло какое-то время, он стал плотью и приехал обратно в село. Жена его, которая знала о его смерти, когда его увидела, узнала его по носу и по другим приметам, что это не ее муж, а явно вампир. Сказала она это селянам и те, как только его схватили, убедились в том, что он неприкаянный, и заперли его в сарае на краю села и зажгли его, там и сожгли его.
-Ужас! – восклицаю я. – А если эта женщина обманула всех?- спрашиваю.
- Как это – обманула? – удивлялась бабушка.
- Ну, может, она любовника завела, пока у нее мужа не было, а как мужа увидела, что он вернулся, а не умер, решила избавиться от него, - предполагала я.
- Вряд ли, это бы все в селе знали, - ответила бабушка. – Если бы у нее был любовник, все бы знали. А тот, будучи в Стамбуле, с турками, когда умер, поп его не отпевал, а человек, погребенный так, говорят старики, становится неприкаянным, - заявила бабушка.
- А ты сама веришь в эти вещи, бабушка? – спрашиваю я с недоверием. В тот момент, когда задаю вопрос, однако, начинаю удивляться насколько мое собственное неверие является влиянием современных представлений о смерти. Все безусловно оптимистично относятся к загробной участи любого, как бы он не жил. Вампиры превращены в индустрию развлечений, и они безобидны «как в кино», потому что непременно будут предотвращены последствия преступления через сакральные границы жизни.
- Если в этом мире не сеять жито, то на том будешь только колючки собирать, - в это я верю, - отвечает бабушка, а я, размышляя над ее словами, записываю в свою тетрадь:
В религиозном сознании смерть является самой важной частью жизни. Она – тот переходный момент, в который небесное становится постоянным жилищем человека. В земной своей жизни верующий человек пребывает в переходном состоянии – он и в этом мире, но с устремленной к Богу душе. Что-то большее – реальность снизу является «реальной» только до тех пор, пока отражает истинную реальность, которая для него является «высшей» - бытие Бога. Поэтому все обрядовые действия направлены к этому – опустить небо на землю. Если соблюдать обряды постоянно, старый человек через всю свою жизнь готовится пройти через те последние ворота, туда, где начинается настоящая жизнь – полное единение с Богом. Поэтому этот священный граничный пункт не может быть пройден всеми одинаково. Душе, которая при жизни не жила нормами священного, доступ туда абсолютно недостижим, и эта данность должна быть отмечена. «Убийцы, проститутки, ведьмы, безбожники, самоубийцы…» - это все примеры переступивших границы сакрального, находящиеся на двух берегах быстрой реки человеческой жизни, которая течет к океану вечности с Богом.
В этот вечер мне трудно заснуть, а образы, которые мелькают у меня пред глазами, не только неприятные, но даже устрашающие. Мне кажется, что я слышу кукушку, и мурашки бегут по коже. Перед тем, как уснуть неспокойным сном, и молю, чтобы эти предвестники смерти были только плодом моего воображения.
39. Старуха с косой
- Жива! – сквозь сон мне кажется, что я слышу голос бабы Неды. В первый момент я думаю, что мне это снится, но я слышу, что бабушка открывает дверь, а потом улавливю=аю ее шаги по лестнице, ведущей во двор.
- Ты что, Неда? Что ты раскричалась? – слышен был ее голос.
- Филио, Филио умер, - ответила баба Неда, а я резко открыла глаза и села на постель
-Когда? – слышу, что бабушка спрашивает тревожным голосом.
-Ночью. Цана встала в туалет, а когда вернулась… - пропуская часть сказанного бабой Недой, пока иду через гостиную, чтобы выйти на улицу. По пути накидывают шерстяную кофту на пижаму, а галоши надеваю на босу ногу. Резина холодит ступни и озноб бежит по всему телу. Бегом спускаюсь по ступеням и быстро пересекаю двор по направлению к воротам, где разговаривают две пожилые женщины.
- Что случилось? – спрашиваю с надеждой, веря в то, что мне все причудилось.
- Дед Филио умер этой ночью, деточка, - отвечает бабушка. – Бог его прости, - крестится она, а потом и я, тоже бормоча «Бог его прости» себе под нос. Я не понимаю, проснулась я или нет, или это часть моих беспокойных снов сегодняшней ночи. С плохими новостями всегда так, думаю я, - человек надеется до последнего, что это просто ночной кошмар, что можно проснуться, протереть глаза и поспешить забыть.
- Как так случилось? – слышу я вопрос.
- Вечером он пил вино, как всегда, а потом лег спать, - ответила баба Неда. – Во сне и умер, - добавила она.
- Слава богу, что не мучался, все легко прошло, - сказала бабушка.
- Овдовела Цана, и хотя он у нее на руках был, и прислуживала она ему, - высказала свое мнение баба Неда. – Я иду к ним, а ты, Жива, как только пойдешь, позовит Петко и Йордана, а потом тоже приходи. Еще один мужчина нужен, чтобы омыли его…
- Я Тишо позову, - предложила баба Жива.
- Да и других нет, - ответила баба Неда и после обратилась ко мне: - А ты, деточка, иди оповести Серафиму, - продолжала она распределять обязанности. Явно погребения были «звездным часом» бабы Неды, - было похоже, что она не просто была знакомы с обрядами, и была в них главным церемониймейстером.
- Я схожу, - сказала я и у меня было желание пройти пешком. Эта прогулка спасла бы меня. Смерть, даже чужая, всегда застает неподготовленными и выбивает из равновесия, хотя бы если взять людей из моего мира, думала я. Нарушает наши иллюзии о том, что все зависит он нас и от наших решений.
- По дороге и отцу Спасу скажи, - добавляет бабушка.
- Хорошо, бабушка, сначала к нему зайду, - отвечаю я и иду в дом, чтобы умыться и одеться.
Долго умываю глаза студеной водой, пытаясь вымыть горячие слезы, которые вот-вот начинали капать из-под моих ресниц.
Отец Спас только шел к церкви, когда я его остановила у его дома. «Бог простит», - сказал и перекрестилась. К монастырю иду неторопливо, глубоко дыша, будто мне не хватает воздуха. Застаю сестру Серафиму в церкви на коленях перед иконой Божией матери. Она похожа на черную скорбь, разлитую по полу. Она погрузилась в молитву и не слышит моих шагов, а когда я касаюсь ее плеча, она вздрогнула так, что перевернулась на пол. Сначала она не могла понять, кто перед ней стоит, а большие ее глаза стали огромными от страха. Она быстро выпрямилась и перекрестилась, снова встала на колени, тяжело дыша, а потом опять пыталась встать. Я ей помогаю, и когда она стояла на ногах, поправила свою одежду, воскликнула:
- Ой, дитя, я совсем ум потеряла! Хорошо, что не было таза!
- Какого таза? – ничего не понимала я, о чем она говорит.
-Однажды я мыла что-то, где-то хлопнуло и я, испугавшись, села и в таз задом провалилась, - рассказывала она, вращая глазами. – Я пыталась таз с себя снять, - добавила она и захохотала. Я тоже засмеялась. Я и так, если смотрю на нее и без таза, улыбку вызывает, а если еще и с тазом сзади… Жизнь не перестает выглядеть немного комично, ни менее серьезно, если даже люди умирают, думаю я.
-Дедушка Филио умер, - сообщаю я ей, видя вопрос в ее глазах.
- Годы лгут, а смерть – нет, - заявляет монахиня, креститься и говорит: «Бог его простит! Блаженна его кончина и царство ему небесное! Я сейчас приведу себя в порядок и выйду тогда.
- Если хочешь, я подожду тебя и мы вместе пойдем, - предлагаю ей я.
- Ты иди. Я на своем тарантасе поеду, - отвечает мне она.
По дороге обратно встречаю «Скорую помощь». Наверное, вызвали доктора констатировать смерть деда Филио. Не застаю бвбушку дома и думаю, что мне нужно сделать. Или остаться ждать ее, пока она вернется, или идти до дома бабы Цаны. Предполагаю, что сейчас там нет только меня, и решаю пойти налить свежей воды из источника, чтобы рассеять неприятное чувство, которое поселилось внутри меня. Перед тем, как пойти, разжигаю огонь в печте и кладу одно полено, так как полено, которое положила бабушка перед уходом, еще тлело. В теплой игре языков пламени есть что-то живое, которое утешает меня, так же, как и свежий утренний воздух, который жадно вдыхаю, пока иду по тропинке к лесу.
Бабушки все еще не было, когда я вернулась от источника. Мне не сидится дома, и я решаю все же идти ее поискать и понять, могу ли я чем-нибудь помочь. В тот момент, когда я открываю ворота, слышу траурный звон колокола – бам… бам… бам..! – три раза, оповещая всех, что умер мужчина. Хотя едва ли кто-то из пятнадцати жителей села этого еще не знал. По дороге сворачиваю к дому Марка и Лизы, но, когда мне никто не открывает после второго постукивания в дверь, понимаю, что их нет – поехали с их подругой Элис, провожать ее. Наверное, им будет очень грустно, что их не было здесь на прощании с дедом Филио, думаю я.
Застаю всех остальных у ворот бабы Цаны. Люди явно думают, что же им делать. Сегодня поминальный день для близких, но сейчас не знают, кому отдать почитание – новому умершему или старым. В этот момент послышался гром «иерихонской трубы» «Москвича» сестры Серафимы – она приехала вовремя, чтобы разрешить дилемму. Она остановилась у группы опечаленных селян, открыла в машине окно и прокричала:
- Чего вы ждете? Отец Спас ждет вас в церкви на панихиду.
-А Филио? – спрашивает баба Неда.
- Что Филио? Он ждет своей очереди! Старые покойники имеют преимущество, - распоряжается монахиня.
- А Цана должна идти? – спрашивает опять баба Неда.
- Как она хочет, пусть идет, - отвечает сестра Серафима.
- А как оставить покойника одного? – опять спрашивает баба Неда.
- Как, Неда? Закройте его, если вы боитесь, что он убежит, - отвечает монахиня и когда дает газ, ее колеса пробуксовывают.
Получив ясность в очередности, люди тянутся к своим домам, чтобы взять приношения, которые приготовили, и через двадцать минут все уже в церкви. После службы отец Спас говорит некоторым старикам прийти завтра утром в храм на литургию.
- А когда отпевать Филио будешь, отец Спас? – хочет знать баба Неда.
- «Иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов», сказал Господь, - цитировал отец Спас Евангелие от Луки. – Сначала поблагодарим Бога, который нам подарил победу над смертью через Иисуса Христа, а потом, как и полагается, проводим Филио, - пояснил он. – Вы все, как здесь закончите, идите помогать Цане подготовить покойника как необходимо, чтобы погребение прошло уважительно, - добавил отец, а я была восхищена тем, как спокойно говорил об этом отец Спас.
Пожилые люди ходили среди могил, зажигали свечи по своим близким и давали друг другу то, что принесли для поминовения. Пока я ждала бабушку, села на скамейку под вязом и в созерцании гор душа моя немного начала успокаиваться. Потом ко мне сел отец Спас.
- Все учу из не путать важное с незначительным, а главное – с второстепенным, вот какое дело, - сказал он.
- В каком смысле? – спрашиваю я и немного пододвигаюсь, чтобы освободить место для бабы живы, которая подходила к нам, чтобы сесть рядом.
- Я говорю о ритуалах. Большинство людей не имеют истинной веры в Бога, а заменяют ее разной дикостью. Насколько неграмотны о Боге, настолько и несведущи в том, что нужно делать от его имени! То же и о смерти. Сколько разных глупостей я наслушался и насмотрелся! И как им сказать, что ни мне, ни покойнику не нужно ни мыла, ни рубашки, чулок, бритвенных принадлежностей, ложек и не знаю еще чего, так ведь начинают меня поучать! Какой же я поп, есть не знаю такие важные вещи… - жаловался отец Спас.
- Высоко летают, но низко падать, - подводит итог сказанному бабушка.
- Точно так и получается, - подтверждает священник.
- Это все, возможно потому, что когда человек не имеет представления о Боге и не знает смысла того, что скрыто в традициях, ошибочно принимает символы за сущность вещей, - высказываю свое мнение и я.
- Вот и я говорю – заменяют важное маловажным, - соглашается отец Спас. – Только хорошо то, что в этих лесах что-то от истины еще сохранилось, - добавляет он.
В этот момент приближается баба Неда и сообщает бабе Живе, что идет к бабе Цане оплакивать. Жена деда Филио осталась у тела покойного супруга. Потом мы с бабушкой тоже идем туда. Когда приходим, еще у ворот слышим голос бабы Неды, который уже пронзительным напевом растягивает какие-то слова. Входим и я вижу, что покойник уже одет и лежит в гробу. Около него горит несколько свечей, а на его груди – крест. По одну сторону от гроба сидит с поникшей главой баба Цана, которое время от времени тихо всхлипывает и поднимает руку, чтобы погладить лицо или руку своего супруга. За ней сидит мужчина с мрачным взглядом. Наверное, это их сын, который живет недалеко, но не приезжал к ним, думаю я. Потом бабушка подтверждает это и говорит мне, что другой их сын должен приехать позже. Баб Неда сидела с другой стороны и в этот момент причитала:
- Куда ты, Филио ушел?.. На кого нас, Филио, оставляешь… Встань, Филио, встань!.. Или не слышишь, или не хочешь… Встань, посмотри на Цану, как она почернела! Кто ей огонь зажжет, кто воду принесет, кто коз подоит… Вернись, Филио, вернись… Сжалься, встань, не заставляй нас плакать…
В причитаниях бабы Неды , в этом регистре голоса, было что-то неестественное. Вместо появления чувства сопричастности, это вызывает во мне нервный, неприятный и неуместный смех. Но я росла в другой среде и, наверное, поэтому реагирую так, думаю я. Но в этот момент входит сестра Серафима и кричит с порога, прерывая причитания:
- Что ты заныла, Неда! Со стороны то ли плачешь ты, то ли смеешься…
- Нужно же оплакивать, Серафимо, - ответила ей пожилая женщина.
- Нужно оплакивать! Что ты верещищь как коза, - одернула ее бесцеремонно монахиня.
- Хватит, Серафима! Оставь ее, пусть воет! Не нужно вам сейчас препираться, смущать покойника, - пробормотал дед Петко. Они вдвоем с дедом Йорданом стоят в углу комнаты, стиснув в руках свои шапки.
-Петко, ты же музыкант! Как ты можешь терпеть этот вой! Филио уже не может ее слушать! – ответила ему обиженно монахиня.
- Иди, когда ты оплакивай, если ты такая великая певица, - сказала баба Неда.
- Я не певица, я не умею оплакивать, поэтому и не берусь за это, - ответила сестра Серафима и предложила: - Пусть Жива сядет.
-Неда начала, пусть продолжает, - пытается отговориться от этой идеи баба жива.
- Иди, Жива, пропой, выдохни, что в груди накопилось, - просит ее и дед Йордан.
-Давай, Жива! – приглашет ее сейчас с баба Неда, уступая ей свое место. – Давай поменяемся. – добавляет она.
Оплакивание, как я узнаю потом, продолжается целый день, пока не стемнеет.
Баба Цана держит ледяную руку деда Филио и смотрит пустым взглядом, ничего не говоря. Будто и не понимает, что случилось, но когда баба Жива занимает место бабы Неды и начинает петь, вдова вдруг начинает горько рыдать.
Помогайте плакать, чтобы небеса услышали, как мы Бога молим, чтобы Филио ожил!
Проклятая, треклятая эта старуха с косой, покосила тебя, оставила меня сиротой.
Пойду в поле широкое ходить, черную муку забыть.
Пойду в лес зеленый лягу, черную муку потерять.
Войду в реку глубокую черную муку топить.
Найду дерево высокое, там черную муку повешу…
Голос бабушки звучал патетически, сильный, сокрушительный, проникал в душу, и комок в горле начал таять и лица старых людей возле гроба своего селянина становятся мягче. Баба Жива, оплакивая потерю бабы Цаны, словно оплакивает каждый божий день всех из присуствующих здесь и самих их – обедненную их жизнь, отнятых их детей, обесцененный их труд, поруганные их ценности, забытые их традиции.
Я тоже плачу – плачь бабушки не может никого оставить равнодушным. Плачу по этим людям, деля горе их личных потерь. Плачу о том, что они тоже уйдут, а вместе с ними – дух всего того, что называем «болгарским». Оплакиваю село Небесное, по чьим широким полянам, зеленым лесам и живописным холмам, если не начнет рождаться жизнь, останется бродить только смерть. Как отвратительный неприкаянный, шествующий по селам небесным этой прекрасной страны, зло, соучастники которого мы сами. И пока всхлипываю в голос вместе с этими стариками, надеюсь, что плач наш действительно слышат небеса, «позовем Бога» нас вразумить – нас, молодых, чтобы возродить Болгарию…
40. Это должно было произойти
С покрасневшим лицом и припухшими от слез глазами я пошла домой, а бабушка вернулась позже. Пока я ее ждала, чтобы развеяться, я решила что-то приготовить – в первый раз за все время, пока я была здесь. Сделала блюдо по бабушкиному рецепту из щавеля, яиц и брынзы в печи, что мне очень нравится. Когда бабушка попробовала мою стряпню, похлопала меня по руке и улыбнулась, а когда мы закончили есть, похвалила меня, что у меня вкусно получилось и предрекала, что такая хозяйка как я, одна не останется.
- Пусть Богородица пошлет тебе скорее холостяка! И здесь начнет рождаться жизнь, а то видишь, что происходит… Уходим один за другим… - констатирует баба очевидный факт, который подтверждает мои собственные мысли.
Хотя и пытаюсь выглядеть бодрой, чувствую, что бабушка грустна, а я не знаю, что сказать, чтобы рассеять ее печаль. Я и сама подавлена. Смерть деда Филио мне наполнила о смерти моих дедушек, которых очень любила. Хотя они, в отличие от него, покинули этот мир достаточно молодыми. Вспоминаю, как бабушка сказала: «Смерть не предугадаешь. И Ангел ушел так, сразу. Как написано на человеческом веку – так и будет. Это должно было произойти».
Потом бабушка опять ушла на какое-то время в дом покойника. До похорон до следующего дня она менялась с другими женщинами, чтобы быть рядом с умершим – днем и ночью. Смысл этого ритуала, я понимаю, гарантировал, что ничто не должно потревожить спокойный переход души в другой мир. Бабушка вернулась поздно, а я, пока ее ждала, записала свои рассуждения о человеческой судьбе и смерти в своей тетрадке:
Идея жизненной судьбы не отменяет инициативу старого человека сделать жизнь свою лучше в границах этой судьбы. Она вооружает его терпением и смирением, чтобы принять все происходящее в тот или иной момент, и в этом проявляется все лучшее, на что он способен. Это отношение снимает противоречие между добром и злом, борющимся в человеке, и противоречие в обществе, так как включает страдание и различия в «степени добродетели» людей в нормах бытия. «Это должно было произойти» выражает веру в то, что бытие управляется свыше, имея отличные от человеческих критерии о том, что такое добро для человека и что это добро не всегда равно человеческим представлениям о добродетели. Эта вера демонстрирует отношение, непостижимое для современного человека: земное существование не исчерпывается существованием как таковым. Оно есть только условием жизни в вечности. Поэтому смерть не оспаривает жизнь, потому что не ей принадлежит вечность. Смертельный финал не воспринимается как окончательный конец и поэтому не порождает бунт или ощущение потери смысла жизни. Старый болгарин может пережить смерть как боль, но не как отчаяние. Для него конец жизни не ведет за собой потерю смысла, а обретает новый смысл. И поэтому человек прошлого делает все возможное, чтобы осветить свое земное существование, чтобы приблизить его к небесном образцу. Страх смерти ему чужд – он характерен сознанию секуляризма, отвергающего Бога и таким образом отказывающегося от бессмертия.
41. Кто будет их помнить?
Утром идем в церковь на литургию, как нас просил отец Спас, а после этого отправляемся к дому покойника. Там священник читает молитву, а потом мы ждем мужчин, которые должны перед тем, как выкопать могилу, вынести гроб. Потом все включаемся в траурную процессию к церкви на отпевание.
Отпевание имеет тот же смысл, как и оплакивает – довести голос живых до Бога, чтобы он услышал их муку и попросить милости Бога для умершего. Плач по умершего должен был «разбить комок в горле» от тоски, наполняющей пространство живых. Потому что смерть, если она и является неизбежностью бытия, наблюдается со стороны, является пониманием жизни, которую еще нужно прожить.
После погребения все остаются на поминки. Решили сделать их под навесом у церкви, а не дома в бабы Цаны. Сестра Серафима съездила взять все приготовленное для трапезы – фасоль, капусту и перец, также она привезла двух женщин, которые остались там готовить. На выходе с кладбища баба Неда опять раздавала жито и хлеб, о котором бабушка мне сказала, что он называется «пытнинка» - делается маленькими лепешками, раздается всем как поминальный хлеб.
С бабушкой Живой достаем из шкафа тарелки и вилки и накрываем на стол, а когда сестра Серафима и баба Цана возвращаются, помогаем сервировать.
- Пусть земля будет ему пухом, - говорит одна из старушек, которые готовили, пока все собирались за столом, и таким образом приглашая нас к столу.
- Царствие ему небесное, - говорит дед Петко и поднимает бокал с вином. – Имел он большое пристрастие в к вину, за вином беседы любил, угощать любил, - добавил он, и на его круглом лице появилась едва заметная улыбка.
- Это вино его с ума сводило, - сказала баба Цана.
Она выглядела грустной, но не подавленной, замечаю я.
- А я скажу, если бы не его страсть к вину, может, и не дожил бы до этих лет, - заметил дед Тишо.
- Ты прав, Тишо, но разница всего в пяти минутах, - ответил дед Петко.
- В каких пяти минутах? – спросила баба Цана.
- Пусть Неда тебе расскажет, она знает, о чем речь, - ответил дед Петко, кивнув в сторону бабы Неды, и она, не нуждаясь в приглашении к разговору, начала рассказывать:
- Один мужчина любил выпить. Но однажды он перебрал так, что попал в больницу, и доктор запретил пить, иначе тот умрет. Когда вышел из больницы, пошел в церковь и видит, что там отпевают покойника. Он спросил, отчего тот человек умер, и ему сказали, что он был пьяницей. Тут мужчина подумал, что это знак свыше для него. Выходит из церкви через пять минут – еще одного покойника несут. Мужчина и здесь спросил, отчего умер человек, не от пьянства ли. Люди отвечали ему, что он никогда не принимал алкоголь. Тогда мужчина пошел в кабак и попросил налить ему: «Наливай! Зачем мучаться из-за каких-то пяти минут разницы!»
Все засмеялись, а баба Цана сказала:
-Как будто бы за Филио рассказываешь.
- Царство ему небесное, большой шутник он был, - сказал опять дед Тишо. Скорее всего, они были близкими приятелями с дедом Филио, заметила я, и дед Тишо, чтобы аргументировать сказанное, начал рассказывать: - Однажды ездили с ним в Плевен за чем-то. Когда возвращались, сели в автобус до автовокзала, чтобы потом пересесть на другой автобус до села, и какая-то крупная госпожа толкалась, толкалась и наконец сильно наступила деду Филио на ногу. Все же она обернулась и сказала ему: «Извините, господин, что наступила на вас». А Филио ответил ей: «Ничего страшного, госпожа, мы в деревне привыкли к тому, что коровы нас лягают».
Все опять засмеялись, а дед Тишо обратился к деду Петко:
-Петко, расскажи историю о Колио-барабанщике!
- Я расскажу, если Цана не против, - соглашается дед Петко. Все смотрят на бабу Цану, она укоризненно качает головой, но в то же время улыбается и рукой дает знак деду Петко начать рассказывать эту историю. – Однажды ездили мы на свадьбу играть… - сразу же начал он. – Был я, Колио-барабанщик и Марин-трубач, а Филио мы взяли петь. По перед тем, как появилась невеста, Филио и Колио пошли до туалета. Потом, когда вернулись, смотрю – идет Колио и бьет в барабан, но как-то странно ногами перебирает, посмотреть хочет на ноги, но барабан ему мешает. Идет около меня и говорит: «Петко, кажется, я в навоз наступил», - и поднимает ногу. Я наклоняюсь – не вижу ничего. Говорю ему, что нет там ничего, но он опять: «Так ведь навозом пахнет». В этот момент вижу Филио- умирает от смеха, не может себя заставить спеть: «Иди вперед…» Потом мне рассказали, в чем было дело. Пошли они в туалет, и приспичило Филио по большой нужде. Сделал свое дело и смотрит – нечем вытираться. А Колио свое пальто повесил на перегородку. Филио огляделся, а в кармане пальто – платочек, что на свадьбе ему дали, ну взял он его, вытерся, и обратно в карман положил.
Все захохотали. История действительно казалась очень смешной, но смех, как показалось мне, был громче, чем обычно. Будто это было мощным очищающим, последним и самым эффективным средством, которое могло было смыть отраву смерти, охватившую наши мысли, наши души, чтобы разрядить напряжение и освободить нас всех от «черной тоски».
- Царство ему небесное, моему Филио, большой был проказник! Как часто он веселил меня! И ругаться с ним мы даже не могли, как другие люди, - говорила баба Цана, когда стих смех и шутки. – Ну если ты уже начал, Петко, расскажи тогда и об увальне, - просит она старика, который был не меньшим шутником, чем ее покойный муж, а он и ждал этого:
- О! Это великолепная история! – с ухмылкой заявил Петко и сразу же начал рассказывать: - Позвали нас играть в центре, на празднике в селе. Так там первый человек – Тодор, партийный функционер. Он только одни речи держал, и об одном, и о другом, наконец, всем это надоело, и все в хоровод встали. Я играл на волынке и поглядывал – у товарища партийного секретаря «магазин» на брюках открыт и его «партийный билет» показался. Подошел я к Филио, и рассказал ему, что увидел, а он и запел, заменив слова в песне: «Тодор, Тошо, в магазине, в магазине, прибери- ка увальня своего».
Все снова захохотали, а дед Петко продолжает, едва сдерживая смех:
- Мы с Колио и Марином давимся смехом, но Тодор ничего не понимает, да и никто не смеет ему об этом сказать. Тогда Филио подходит ко мне, берет смычок, идет к Тодору, тычет смычком в него, тот сразу понял, в чем было дело, и застегивает свой «магазин».Не знаю, как Филио обошла кара от Тодора, ведь он был такой мстительный, - закончил историю дед Петко под дружный смех всей компании.
- Вот как поддел этого глупца Филио! Светлая ему память, хорошо он его тогда проучил, - добавил дед Йордан.
- Может, хватит рассказывать шутки, Петко, светлая память Филио и царство небесное! Только шутки и можешь рассказывать! – возмущалась сестра Серафима, хотя и сама подсмеивалась.
- О человеке или смешно, или ничего, - перефразировал дед Петко популярную фразу и добавил: - Ты если умрешь, Серафима, не думай, что другое о тебе будут рассказывать. Что же плохого в этих шутках? – подначивал он ее.
-Ты не вздумай меня записывать в покойники! – резко прозвучали слова монахини, будто она сама могла решать такие вопросы.
- Так я буду первым, умру, будешь целовать меня, - подначивает ее дед Петко. Представление резко дошло до своей кульминации.
-Тебя целовать? Да я близко к тебе не подойду, - ответила она.
- Мертвый конь не лягает, - смеется дед Петко.
- А другое знаю: «Хоть и умер конь, он все равно в узде», - заявила сестра Серафима.
- Хватит, уже, Серафима, со своими поповскими поговорками! – хотела прекратить спектакль баба Неда. – На мертвом коне узда! Глупости! Жизнь сейчас какая! Оглянешься, а твой конь у реки…
- Ух, Неда, не говори о том, что у тебя накипело…- возмущалась сестра Серафима.
- Заканчиваем с этими разговорами, - сказал дед Петко, поддерживая бабу Неду и поднимая бокал с вином.
- Начинаем за упокой, заканчиваем за здравие, - включается баба Катя.
- Господь пусть даст вам здоровья, что пришли проводить Филио, - сказала баба Цана.
- Пока мы есть, мы здесь, а когда умрем, будут помнить, - обобщила баба Жива.
- Дай Бог, будет кому нас помнить, Живо, - сказал дед Йордан, как всегда серьезно, и почему-то в наступившем тяжком молчании после его слов я чувствую, что взгляды всех жителей села Небесного обращены ко мне.
42. Добро пожаловать в джунгли
Этой ночью решаю остаться у бабушки и поехать в город утром. Как бы мне не хотелось, но мне нужно будет провести какое-то время в библиотеке, чтобы собрать еще информацию, чтобы развить некоторые идеи моего проекта и его закончить в срок. Вечером, перед тем как лечь спать, бабушка мне приготовила сумочку, которую я должна буду взять с собой в город – положила мне молоко, яйца, брынзу, лук, чеснок, салат, щавель. Не говоря мне ничего, я знаю, что утром она как всегда встанет меня провожать, вопреки моим протестам, замесит тесто и испечет лепешку или испечет печенье. Поэтому не хочу ее задерживать допоздна, чтобы она мне рассказывала о прошлом, и еще потому, что видно, как она устала после сегодняшнего дня погребения деда Филио. Только перед тем, как лечь, она мне говорит, что баба Цана, что как она страдает по деду Филио, и още больше ей становится тяжело оттого, что их сыновья покинули. Помню, что видела их мельком на похоронах, но на поминках их не было. «Будто стесняются нас и той жизни, которую ведем», - так сказала баба Цана, а я вспомнила символичный рассказ Алеко Константинова .
Когда просыпаюсь, мне не по себе, потому что понимаю, что мне нужно уезжать. Чувствую и какую0то странную тревогу, будто мне приснился плохой сон. Мне действительно снился сон, я это понимаю, когда в памяти моей начинают всплывать какие-то детали. Вижу во сне себя саму – складываю пустые спичечные коробки один на другой. Я очень сосредоточена – стараюсь не дышать, пока кладу каждую последующую, осторожно, чтобы не нарушить неуловимый баланс своего творения. Ставлю последнюю и в тот момент, когда перевожу дух с облегчением и я довольна, что успешно закончила свое дело, в комнуту врывается ветер, сдувает мою башню и она ломается, а пустые спичечные коробки разлетаются в разные стороны. Я ужасно расстроена, почти до слез – столько времени и усилий было потрачено! И потом слышу голос, который произносит: «Так бывает всегда, когда нет корней».
Этот сон меня удручает. Когда вхожу в гостиную, бабушка сразу замечает, что со мной «что-то не так», и спрашивает, хорошо ли я спала, и я ей рассказываю свой сон. Она будто бы сразу все понимает. Начинает мне рассказывать, что когда они были с дедушкой Ангелом молодые, из города приезжали люди агитировать молодых переселяться в город и работать там на фабрике. Много работников набирали в то время. Обещали им «светлое будущее», их «устроить», что у них «жизнь станет лучше». И многие верили. Но, когда мы начали собирать чемоданы, поняли, что в чемодан нельзя поместить звезды, рассыпанные по ночному небу над холмом – те, на которые лежали и смотрели; ни восходы и закаты, ни аромат цветущих черешен весной и этих трав в охапках сена осенью, ни звон колокольчиков овец на лугу, ни пение кузнечиков и танцы светлячков в теплые летние вечера, ни вкус воды из источника под старым буком, ни рокот реки, ни пение птиц после дождя… А это было все, что мы любили всем сердцем. «Хорошо, что Господь вразумил нас». – перекрестилась бабушка и сказала, что как только они подумали, что у них есть все, что им нужно для жизни, а вся эта работа в городе – просто ложь. «Закроешь глаза на все, что имеешь и прикинешься, что видишь то, чего нет – вот где самая большая глупость», - просто обобщает бабушка всю иллюзорность современного материального мира и в заключении добавляет: «Несытые глаза – потерянная душа».
После завтрака бабушка провожает меня до машины, которую всегда оставляю внизу, на дороге, до ворот дома. Не хочу, чтобы эта железная громадина нарушала пасторальную картину, и в этом пути в двести метров по зеленой, усеянной маргаритками широкой травяной тропинке к воротам двора и в том, как я слышала песню бабушки еще до того, как увидела ее саму, есть особенное ощещение радостного возвращения, которым не перестаю наслаждаться каждый раз.
Бабушка, провожая меня, обнимает, крестит со словами «Храни тебя Бог, дитя мое» и просит меня быстрее возвращаться, остается махать мне пока я не скроюсь за поворотом внизу по дороге, а я смотрю в зеркало заднего вида и едва сдерживаю себя, чтобы не остановить машину и бегом не вернуться обратно. Бабушка выглядит такой хрупкой и уязвимой, пока ее силуэт уменьшается сзади, насколько я удаляюсь от нее, чувствую, как меня охватывает страх, что этот силуэт может исчезнуть совсем, что следующий раз, когда я приеду, могу и не застать бабушку живой. На повороте притормаживаю, чтобы видеть в последний раз, перед тем, как она совсем исчезнет из вида, говорю вслух, будто прошу: «Дождись меня, бабушка! Я вернусь!»
На въезде в большой город попадаю в ужасную «пробку» - бескрайнюю колонну добровольных заложников своих амбиций. Размышляю над словами бабушки в это утро и удивляюсь, насколько я глупа, что ищу то, чего не существует. И пока мало-помалу двигаюсь, рассуждаю об этой фальшивой жизни, которые мы ведем по собственному желанию, а потом записываю в свою тетрадь:
Современный образ жизни нас превращает в людей, которые жертвуют самыми дорогими минутами своей жизни, заставляет верить, что мы идем к своим мечтам, что успех означает счастье, а качество жизни измеряется деньгами. Ведет нас к тому, что свобода есть право выбора кредита с более низким процентом или жилья в более престижном квартале. Поощряет, чтобы мы забыли, что мы являемся соучастниками в магии бытия, и превращает нас в бездушные машины. В существа, у которых уже с детства потеряна естественная радость и магическое восприятие существования, чтобы как можно быстрее превратить в уставших, бездуховны и циничных взрослых, которые верят, что нужно побороть жизнь, а не просто ее прожить. Печальные изгнанники, которые потеряли свои корни, истинные ориентиры, ценности и опоры в жизни и которые в расцвете этой свой «жизни» часто лечат свое экзистенциальное отчаяние антидепрессантами. Странные птицы с бутафорскими крыльями, кружащие без остановки и неспособные свить себе гнезда в пустом пространстве между небом и землей.
Включаю радио, чтобы рассеять свои мрачные мысли, но вместо этого, как в какой-то абсурдной поминальной песне о человеке, который похоронил себя сам в этом бессмысленном образе жизни, «Guns N’ Roses» начинают петь: «Welcome to the jungle»…
43. Воскресим болгарское
Последующие две недели провожу в основном в библиотеке, копаясь в этнографических трудах и исследованиях. Погружаюсь в древние мифы, предания и легенды, в архивные материалы, старые путевые заметки, сборники с народными умозаключениями и песнями, сельскими летописями. Читаю заметки деятелей Возрождения, статьи видных общественных деятелей, перечитываю старых болгарских авторов.
Спускаюсь в каменные лабиринты прошлого, разжигаю угли погасших костров, смахиваю пыль с могил забытых человеческих судеб, воскрешаю старые истории и смотрю на свое отражение в нравственном зеркале наших предков. Жадно пью из прозрачных источников этой чистой жизни и в своем воображении будто лежу под плотной тенью, заслушавшись сказками, которые рассказывает медная трубочка какого-нибудь пастуха. Размышляю с бабенками на посиделках, запеваю с ними их чудесные песни, плачу от проникновенных историй, смеюсь над юмором сельчан, мешу тесто для обрядового каравая и участвую в магических ритуалах по старым традициям.
Долго размышляю. О настоящем богатстве жизни – о том уме и сердце, что уцелело вопреки или даже благодаря бедности вскладчину. О стульчиках на трех ножках из прошлого, на которые приседаешь на немного, потому что торопишься жить, и о комфорте сегодняшних мягких кресел, в которых удобно помещаем свою апатию к жизни и долго в ней пребываем. О чистоте тогдашних нравов, у которых не было базарной цены и поэтому они сейчас не интересны. О душах и телах, слитых в прошлом с природой и способных иметь истинную с ней связь, и о унизительном и потребительском отношении к земле сейчас. О высокой цене цивилизации, которая опошляет нормальное и человеческое, отнимает естественную нашу способность быть вдохновленными жизнью, радоваться существованию, ориентироваться по звездам, благодарить за благодать солнце, видеть в краюшке хлеба лицо Бога.
Вечерами вспоминаю разговоры с бабушкой, перелистываю тетрадь со своими записями снова и снова удивляюсь, как простые слова этой обычной женщины могут предать столько нужных для сегодняшней жизни посланий, учить добру, терпению, мудрости, смелости, радости, вере: «Сделай добро и забудь», «И плохая нива урожай дает», «Если идешь не по той дороге, сверни с нее», «Земля трясется, держись за небо»…
Каждое из мудрых изречений бабы Живы осознаю не сразу, постепенно. С каждый последующим посещением, с каждым ее воспоминанием, с каждым закатом, который встречаю на чердаке старого ее дома. И наконец понимаю истину в ее словах: «Пока сердце не заболит, глаза не заплачут».
Как только больше прикасаюсь к сущности народной традиции, настолько глубже узнаю скрытое ее мировоззрение, насколько больше ощущение родного приобретает смысл, плоть и кровь, насколько сильнее чувствую эту боль в своем сердце. Больно мне смотреть на опустевшие села, словно призраки, со старыми, разрушенными и разграбленными домами. Пустые церкви и школы, заросшие травой пустыри, одинокие пожилые люди, смотрящие на дорогу. Больно мне за нас, их детей, которые забыли свои корни, историю, красоту, чистоту, магию болгарского. Больно мне, что так легко отрекаемся от этого, вмето того, чтобы хранить, любить и пользоваться его жизнеспособностью, чтобы ощущать магию в каждом прожитом дне. Больно, что мы стали такими ветренными, считая болгарскую культуру старой, глупой и ненужной. Что выбираем быть чем-то меньшим чем великая привилегия быть болгарами. С этой болью записываю последние предложения в свою тетрадь:
Болгарская народная традиция не есть горстка старых суеверий и бессмысленных ритуалов, а святилище, которое ждет своих верующих. Отвергнем чужих кумиров и преклонимся перед священным алтарем болгарской духовности и культуры. Время воскресить болгарское.
Послесловие
Дорогие мои читатели,
Хочется мне сказать, что все в этой книге – правда. В известном смысле это так. Информация, которую я использовала, чтобы представить некоторые аспекты болгарской народной традиции, в большей части уникальна и этнографически достоверна. За авторским осмыслением мировоззрения старых болгар так же стоят долгие часы размышлений и сотни страниц специализированной литературы. Однако, история в книге вымышленная. Необыкновенная бабушка Жива – это аллегория. Село Небесное – тоже. Ни один из героев в этой книги не имеет реального прототипа. Кроме одного: анонимной «главной» героини – внучки, которая наследует даром уникальную болгарскую культуру. Изумительная традиция, которая на пути обезличивания, искажения, потери своих образов в антинациональном, мультикультурном и агрессивном к традициям современном мире.
Прототипом героини являемся мы все, современные болгары. От нас зависит, последуем ли мы в глобальные джунгли или услышим в ритме сердца звучащие по-новому болгарские гусли. В наших руках останемся ли мы в безумии сегодняшней ложнопонятой цивилизации, или вернемся к духовным опорам, завещанным нам предками…
Я бы хотела использовать эти последние несколько строк книги, чтобы поблагодарить
Мою бабушку Иванку, именем которой меня крестили. Уникальная женщина, очень «настоящая», ее жизнь достойна романа. «Бабушка, расскажи мне о прошлом» в сущности те слова, которые я ей говорила по вечерам, перед сном, когда была маленькой. К сожалению, я ничего не запомнила тогда. Сохранила только что-то не связанное с этими историями – живое отношение и ощущение той жизни, которую, надеюсь, я смогла передать через героев моей книги.
Благодарю и другую мою бабушку – Донку. Хотя она и не жила в селе, некоторые ее воспоминания были важны для моего рассказа.
Хочу поблагодарить и своего отца – Веско Самуилова. Он музыкант, руководитель несколько фольклорных коллективов в нашей области. На таких людях держится болгарская традиция. Через него я открыла для себя болгарских фольклор и народную музыку и заразилась его любовью к этой магии.
Хочу отдать должное людям – исследователям и авторам, от которых я получала знания и вдохновение для этой книги. Не везде было возможным поставить сноски, потому что информация. Которую я использовала от этих авторов, не была дословной, а художественно интерпретированной для романа. Поэтому перечисляю здесь. Книги Димитра Маринова «Народная вера» и «Религиозные обычаи и верования» - бесценные этнографические источники, которые каждый болгарин должен иметь в своей домашней библиотеке. Сборник притч и пословиц, собранных Петко Славейковым, как и другие сборники народных изречений. «Очерки по болгарскому фольклору» известного фольклориста Михаила Арнаудова. Различные студии фольклориста профессора Тодора Ив.Живкова. Материалы доцента Веселки Тончевой, этнолога, занимающегося музыкой в Болгарской академии наук, автора множества интересных статей и книг. Книги и сборники с этнографическими материалами, изданные доцентом Ангелом Гоевом – бывшим директором Этнографического комплекса «Этыр» в Габрово – талантливого ритора, сделавшего много для сохранения и популяризации балканской культуры, с кем я имела удовольствие общаться лично. Можно найти информацию о традиционных болгарских амулетах, сделанных им. Изучив необыкновенную книгу «От калпака до цървулите» Радослава Радева, я разобралась в символике, скрытой в одежде. Это было очень увлекательно, что я рекомендую для чтения. Так же, как и книга «Богиня и рогатые головы» Юлии Боевой – впечатляющее исследование о вышивках. Вдохновение мне подарили и рассказы в книге «Мамины песни» - воспоминания профессора Колю Колева, родом из села Лумпарите на Балкане. Узнала оттуда о буйволице Брязе, и об истории песни «Разболелась Дена». Книги местных краеведов сел Градище, Стоките, Горна Росица. Названия для публикации тоже я взяла из описанных там восстановленных народных обычаях, так же и местные рецепты. Пользовалась и уникальными записями правдивых историй из различных источников – «Традиционната култура на балканджии», «Родопски сладкодумци», и записями из моего личного архива и воспоминаниями, которыми поделились со мной мои близкие, друзья и читатели. Некоторые из трудов известного исследователя религий Мирча Елиаде были мне очень полезны для переосмысления «богословия болгарского фольклора». Пользовалась и опубликованными материалами этнографических и исторических музеев. Конечно, священными писаниями Старого и Нового завета, изречениями святых отцов Церкви, послания старых болгарских авторов, актуальных и сегодня, высказывания современников, которые вдохновляют. Не будет преувеличением, если сказу, что для этой книги я прочитала и переосмыслила тысячи страниц информации. И совсем неожиданно заключила для себя, что есть много еще нерассказанного.
Хочу поблагодарить, как всегда, и моего редактора издательского дома «Хермес» - Веру Янчелову, которая горячо приняла идею этой книги, за ее помощь в издании книги.
Благодарю художника Митко Янкова за разрешение использовать прекрасную его картину для обложки этой книги. Точно так выглядит село Небесное!
Благодарю за терпение и поддержку моих близки и друзей, о которых забывала в очередной раз, пока писала книгу.
И наконец – благодарю и вас, дорогие читатели, что выбрали эту книгу, которая мне очень дорога. Надеюсь, что она будет такой и для вас. Судьба болгарской традиции в наших руках. Она не изменилась, изменяемся только мы сами. Зависит только от того, насколько мы отдалились от истины. А наша спасительная истина – Болгария. Так думаю я. И желаю, чтобы единомышленников становилось больше.
От всего сердца из моего села Небесного, Ивинела Самуилова.
,.
Перевод с болгарского Ивинела Самуилова
© Copyright: Татьяна Макарова, 2020
Свидетельство о публикации №220050601151
Свидетельство о публикации №220050601151
Рецензии