Это было в городе Пила

Материал, опубликованный в латвийской газете «Час» (28 и 29 ноября, 2 и 6 декабря 2011 года).

Поисковые организации из Латвии (отряд «Патриот»), Литвы (отряд «Забытые солдаты») и Польши (отряд «Витязь», входящий в состав латвийского объединения «Патриот») провели совместную ВАХТУ ПАМЯТИ, в ходе которой разыскали в лесах, прилегающих к польскому городу Пила, останки 20 советских солдат, погибших в 1945 году в ходе боев за освобождение этого города, и торжественно перезахоронили их на местном Братском воинском мемориальном кладбище.
 
В составе объединенной международной поисковой группы работал и специальный корреспондент «Часа» - Евгений ОРЛОВ.

 
 
«Здравствуйте, товарищи!»
 
…Что знал я о польском городе Пила, отправляясь в дорогу? В общем-то, совсем немного – то, о чем скупо рассказывает всевидящий и всезнающий, но пока еще не умеющий передавать запахи и ощущение от дружеских рукопожатий, его великое высочество – интернет.
 
И вот теперь, когда за спиной более восьмисот километров дороги от Риги, когда запыленная автомашина угомонилась на одной из городских заправок в ожидании Юлиана Вежбовски – человека, пригласившего всех нас на совместную «Вахту памяти» ( «Как, вы уже приехали? За одиннадцать часов? Ну, тогда это рекорд! Раньше, чем за 13 часов сюда из Риги на машине никто не приезжал! Короче, сейчас пять утра, ждите, я к полшестого буду у вас, я вас сам узнаю!»), человека, которого мы прежде никогда не видели, а Саня Борисов только слышал по «скайпу» («Юлиан отлично говорит по-русски!»), в общем, пока мои боевые товарищи дремлют в салоне накануне напряженного рабочего дня, а утренний туман полностью замуровал даже ближайшие здания, ничего не остается, как перечитать краткие энциклопедические сведения о Пиле в моем электронном блокноте еще один раз…
 
Итак…
 
«Город Пила (некогда – Шнейдемюль, нем.) входит в Великопольское воеводство и занимает площадь 102,68 кв.км. Население – 75 144 человек (на 2005 год). Это город молодых людей, среди жителей почти 60% не свыше 40 лет.
 
Благодаря географическому положению, Пила является важным узлом коммуникационных путей – здесь пересекаются шоссейные и железнодорожные магистрали, ведущие от Балтийских портов (около 200 км) на юг страны, в Чехию и Словакию, и с востока на запад – из Варшавы на Германию.
 
Город Пила вырос на месте старого рыбацкого поселка, лежавшего среди лесов на реке Гвде и получил городские права в 1513 году при короле Зыгмунте Старом.
Катастрофы и войны не щадили Пилу. В 1626 году город сгорел дотла. Будучи восстановленным, оказался разгромленным шведами во время Северной войны. Еще большие разрушения принесла Пиле Семилетняя война...
 
После первого раздела Польши в 1772 году Пила отошла Пруссии и долгие годы входила в ее состав.
 
Снова вернуться под польские знамена городу предстояло после окончания 1-й Мировой, однако длилось это «возвращение» всего каких-то 24 часа, в течении которых страны-участники 1-й Мировой передумали и вернули Пилу в пределы Германии. Именно тогда Пила (Шнейдемюль) стала превращаться в настоящий город-крепость на самой границе Германии и Польши.
 
В начале 1945 года Пила (Шнейдемюль) находилась в составе гитлеровских укреплений т.н. «дамбы поморской» («померанского оборонительного вала») и стала первым германским городом на наступательном пути Советской Армии».
 
…Юлиан буквально выскочил из рассеивающегося тумана... По-пацански коротенькая курточка, джинсики, круглая вязанная шапочка, щуплый и открыто улыбающийся.
 
– Здравствуйте, товарищ!
 
Я вздрогнул.
 
В последний раз так ко мне обращались лет двадцать тому назад.

 

«Слава великому Сталину!»
 
Дневная прогулка по Пиле. Времени у нас немного, поэтому смотрим только то, что находится на пути из студенческой гостиницы к Братскому Мемориалу – сегодня нам предстоит выкопать на его территории могилу для будущего перезахоронения. А искать останки советских солдат запланировано на следующий день... «Юлик, ты точно уверен, что мы кого-нибудь найдем?». «Да, конечно. Поедем в три места. В одном мы с Павлом уже выкопали двоих красноармейцев, думаю, там еще остались бойцы. И в других тоже есть, я точно знаю...».
 
Пила промышленная особого впечатления не произвела. «Тут был довольно большой завод, – рассказывает Юлик, глядя в сторону опустевшего здания – но закрылся. Никто сегодня не хочет иметь большие предприятия, большие рабочие коллективы, потому что где большой коллектив, там сильный профсоюз и забастовки... Зато на маленьком заводе хозяин может позволять себе все, что угодно – и не заплатить, и не доплатить, и ничего ты с этим не поделаешь... Разве у вас – не так?».
 
Еще одна проблема современной Пилы (о, как это всем нам знакомо!) – огромный отток людей на работу заграницей. «По переписи населения здесь должны проживать почти 80 тысяч. Но хорошо, если в городе осталась половина от этого числа. А сколько точно – никто уже и не знает.».
 
...Прямая, как стрела, Угольная улица. По обе стороны – в строгом немецком порядке – двухэтажные, обшитые деревом здания.
 
– После осады города Советскими войсками, в Пиле уцелела только пятая часть зданий. Вот здесь после войны разместился советский военный городок: в этих жилых домах расположились казармы, а там – здание советского штаба. Сохранилась площадка, служившая гарнизонным плацем... А если обойти бывшую казарму с тыла, то...
 
...И тут я еще раз обомлел от неожиданности. В какой-то момент – решил, что нахожусь на съемочной площадке военно-исторического фильма... Прямо над входом, аккурат между окнами, жирными русскими буквами – белой краской – было выведено:

«СЛАВА ВЕЛИКОМУ СТАЛИНУ!».
 
Рука потянулась к фотоаппарату.
 
– Стоп! Это приватная собственность! Тут фотографировать нельзя!
Голос принадлежал стремительно выскочившему из подъезда и налетевшему на нас немолодому, но очень хорошо физически сколоченному поляку.
 
– Русские не сдаются! – весело произнес кто-то из нашей группы, после чего практически все поисковики, невзирая на частный протест, принялись щелкать историческую надпись на здании в центре Пилы своими фотоаппаратами и мобильными телефонами.
 
Нехорошо, конечно, получилось... Впрочем, где еще (в Латвии ли? в Литве ли?) каждый из нас снова сможет столкнуться с таким вот настенным раритетом? А от надписи этой (вот уж, действительно, «Рукописи» – не горят») до такой степени потянуло настоящей ИСТОРИЕЙ...
 
– Шнейдемюль, входил в самый первый и самый укрепленный уровень померанского оборонительного вала, – рассказывает Юлик. – Видишь эти дзоты? Целая гряда с бойницами направленными на восток. Масса толстостенных бетонированных укреплений делали город абсолютно неприступным для советской пехоты. Поэтому когда в январе 1945-го наши попытались взять Шнейдемюль с марша, у них это закончилось полной неудачей и большими потерями…
 
...Тогда было принято решение обойти город с запада. Получилось даже занять некоторые городские окраины, окружив немецкую группировку со всех сторон. Однако фашисты не желали сдаваться. Чисто с моральной стороны – для солдат и офицеров Вермахта – Шнейдемюль был их собственной, немецкой, «Брестской крепостью»...



 
Февраль 1945-го. Взятие Шнейдемюля
 
(Из книги воспоминаний генерал-полковника Михаила Калашника)
 
«…В район Шнейдемюля, в политотдел 125-го стрелкового корпуса, я приехал на рассвете… На мой вопрос о силах окруженного вражеского гарнизона генерал Андреев ответил:
 
– Собственных разведданных у нас пока нет, а по предположению разведывательного отдела восемьдесят девятого корпуса, который мы сменили, в городе не меньше 10-11 тысяч немецких солдат и офицеров.
 
…Вскоре, по уточненным разведданным, стало известно, что в Шнейдемюле были окружены части 4-й моторизованной бригады СС «Нидерланды», 172-й пехотный полк 75-й пехотной дивизии, 25-й механизированный полк 12-й танковой дивизии, два пулеметных батальона, 4-й крепостной полк, учебный артиллерийский полк, дивизион штурмовых орудий, сводный отряд выздоравливающих, несколько подразделений фольксштурма...
 
...Пока мы готовились к штурму, неутомимо трудились политработники, которым было поручено вести пропаганду среди войск противника. Радио и звуковые передачи проводились не только по ночам, но и в дневное время. Основная их цель заключалась в том, чтобы убедить немецких солдат и офицеров в безысходности их положения. В каждой передаче солдатам и офицерам гарнизона предлагалось переходить на нашу сторону, пользуясь паролем «Москва».
 
В программы передач включался конкретный материал – показания перебежчиков и военнопленных. Когда, например, стало известно, что комендант окруженного гарнизона собственноручно расстрелял нескольких солдат лишь за то, что они во время огневого налета хотели уйти в укрытие, мы посвятили этому факту специальную звукопередачу и забросили в гарнизон большое количество листовок, в которых говорилось, что единственная возможность для солдат остаться живыми – добровольно сдаться в плен.
 
Уполномоченный антифашистского комитета «Свободная Германия» вручил нам письмо, адресованное командованию окруженного гарнизона, с предложением капитулировать перед советскими войсками. Мы долго думали, как доставить его адресату. Свои услуги предложили пленные немецкие солдаты. С их стороны это был акт самопожертвования – эсэсовский комендант мог расстрелять их на месте. Мы выбрали солдат, взятых в плен на других участках фронта, надеясь, что у них больше шансов уцелеть. Всего набралось пять человек. Они направились в крепость. Путешествие их окончилось благополучно – все вернулись живыми. Но капитулировать немецкий комендант подполковник Ремлингер отказался…».


 
«Розамунда» под стенами Шнейдемюля…
 
(Из воспоминаний майора Владимира Галла)
 
«…Шел февраль 1945 года. Советские войска вели бои в Шнейдемюля.
 
Однажды вечером капитан Александр Цыганков и я отправились на агитмашине на передовую для выполнения боевого задания. Ехать пришлось недолго: передовая проходила по центру города. Поставив агитмашину у полуразрушенной стены, мы с микрофоном спустились в подвал, который, как мы надеялись, станет для нас надежным укрытием.
 
По традиции, начали с «музыкального вступления» – популярного шлягера «Розамунда». В этот момент немцы обычно огонь не открывали, видимо, с удовольствием слушая свою любимую песенку. Но сразу за последним музыкальным аккордом мы включали микрофон, обращаясь к солдатам с призывами, и тогда начинался ад кромешный. В ту сторону, где стояла агитмашина, обрушивался град снарядов, и грохот разрывов заглушал наши голоса.
 
Но вот первая часть передачи закончилась, и снова мы запустили бравурный мотив теперь уже другого шлягера. Обычно, услышав музыку, гитлеровцы прекращали обстрел. Такой же реакции мы ожидали и на этот раз, тем более что звучала песня «Блондес Кетхен», которая была очень популярна среди немецких солдат. Однако на этот раз противник повел себя иначе. Видимо, сдавали нервы. Обстрел не только не прекратился, но стал еще более ожесточенным. Очевидно, нас засекли и взяли в артиллерийскую вилку. Каждую минуту можно было ждать прямого попадания, от которого нас бы не спас и массивный свод подвала. А наверху, как в насмешку, из громкоговорителя лилась веселая мелодия, и вокальное трио горланило пошлые слова припева: «Так, как моя красотка Кете, не целует никто на белом свете...»
 
Вдруг мы услышали стоны, доносящиеся из отдаленного угла подвала, бросились туда и обнаружили несколько плачущих пожилых немцев, истощенных и обезумевших от страха и голода. Мы успокоили бедняг, объяснили им, что никто не собирается расстреливать их или угонять в Сибирь, отдали им все съестное, что было в наших полевых сумках – бутерброды, сухари, куски сахара. Прошло более 62 лет с тех пор, но я до сих пор помню, как дрожали руки этих людей, тянущиеся к бутербродам…».


 
«Брестская крепость» фашистской Германии…
 
(Из воспоминаний Льва Эльевича Березкина, бойца 695-го артиллерийского полка 179-ой стрелковой дивизии)
 
– Где наш артиллерийский дивизион понес самые большие потери? В самом конце войны, в Шнейдемюле. Немцы оборонялись в крепости, так пришел полковник, начальник штаба артиллерии дивизии, и приказал выкатить все орудия почти вплотную к крепостному валу, на прямую наводку. Расчеты выбивало моментально, один за другим, немцы из крепости просто расстреливали артиллеристов, как в тире, а полковник орал на всех матом и приказывал очередным расчетам выводить пушки на прямую наводку…


 
113 каменных ступенек вверх.
 
Сегодня многие из них лежат здесь. По некоторым данным – 1372 советских воина, погибших в Пиле и окрестностиях с конца 1944 года.
 
Братский воинский Мемориал в Пиле...

...113 каменных ступенек – столько насчитал я, поднимаясь от подножия Братского Мемориала к его вершине – белому-белому памятнику с красной звездой на немного обветшалом теле. Честно скажу, что подняться сюда – дело для возрастного человека совсем не из легких. И просто так, из вящего любопытства, никто им заниматься не будет.
 
Но поляки идут сюда – безусловно, только те, для которых красная звезда по-прежнему является символом освобождения и Польши, и всего мира от фашизма.
 
Такие, как достаточно еще молодой – 37-летний – Юлиан Вежбовски, поляк по национальности и какой-то совершенно русский, я бы даже сказал «советский» по своему менталитету...



Юлик...
 
– Мы создали организацию «Витязь» для того, чтобы заниматься обустройством и сохранением порядка непосредственно на этом Братском Мемориале в Пиле, подписали договор с мэрией города и начали работать…
 
Для начала – купили на собственные средства первую новую могильную плиту («Как сейчас помню: плита с инвентаризационным номером 9») взамен старой, совсем не читаемой… После этого появились люди, которые тоже захотели «сбросится» – появились деньги на вторую плиту… Потом родилась идея один раз в год – 1 ноября, в День всех святых, когда практически каждый поляк отправляется на кладбище поминать предков – собирать у входа на Мемориал пожертвования на восстановление плит иона стала приносить свои плоды – в копилку фонда «Витязя» начали ежегодно поступать 300, а то и 400 злотых (около 50-55 лат).
 
– Деньги давали обычные простые люди. Благодаря им мы каждый год могли производить замену четырех-пяти надгробных плит…

На сегодняшний день обществом «Витязь» установлено 50 новых надгробий для советских солдат.
 
– Кстати, 10 из них куплены на деньги, присланные жительницей латвийской Елгавы – Елены…
 
В свое время мы помогли ей установить именное надгробие на могиле ее двоюродного дедушки, также погибшего при освобождении Польши от Гитлера – летом 1944 года в ходе форсирования Вислы, и после этого она стала раз за разом, по мере возможности, присылать нам довольно большие суммы, чтобы мы покупали на них новые плиты и меняли старые на Братском Мемориале в Пиле…
 
…Сегодня в организации «Витязь» постоянно работает не более семи человек. «Мы никого не держим, некоторым людям это становится неинтересно и они от нас уходят, но на их место приходят другие…».
Впрочем, основной костяк «Витязя» в последние годы составляют именно два человека – Юлиан и Павел.


 
Паша...

...Паша Клитыньски по молодости посещал общество реконструкторов событий, где – если по простому – «играл в вояшку». Никакой идеологии. Ребята переодевались в советских солдат или надевали на себя гитлеровское обмундирование, бегали по лесу и устраивали сами для себя военизированные театрализованные представления.
Но постепенно парень начал понимать, что вырастает из напяленных на себя псевдоисторических шмоток.
И однажды Павел Клитыньски пришел к Юлиану Вежбовски со словами: «Послушай, Юлик… Мне надоела игра. Хочется чего-то большего, чего-то настоящего. Тем более, что я хорошо себя чувствую только в советской или польской военной форме…».


 
Несколько слов о мистике и о журавлях.
 
Вечером этого дня поляк Паша Клитыньски и рижанин Игорь Суховилов сколотят два вполне симпатичных и очень аккуратных гробика для найденных останков, завтра, после завершения эксгумационных работ, поисковики сложат в них все найденные ими косточки, черепа и едва сохранившиеся в земле фрагменты личных вещей советских солдат, перевезут их на одну ночь в городской морг, предварительно договорившись с руководством этого учреждения, а послезавтра доставят эти гробики сюда, на Братское мемориальное кладбище в Пиле, чтобы произвести торжественное перезахоронение…
 
Впрочем, пока мы еще не знаем, сколько именно красноармейцев предстоит на этот раз отыскать в польской земле.
 
Сейчас ребята копают могилу – в полный профиль, поочередно, без всякой команды, сменяя друг друга… «Дай мне, отдохни!», – пытается подменить «литовец» Олег Легков такого же «литовца» Вовку Казакова. «Чего тут отдыхать, я еще не вспотел!» – отмахивается Володя, но через пару минут все-таки выбирается на поверхность – надо, чтобы каждый в этом деле поучаствовал, потому что даже работой у поисковиков принято делиться по-братски.
 
– Смотрите, журавли! – неожиданно запрокидывает голову к небу боец «Забытых солдат» Сережа Тараненко. И все на мгновение отвлекаются, глядя на то, как осенний клин пересекает синющее небо над Мемориалом. Я машинально считаю пролетающих птиц и останавливаюсь на цифре 20…
– Был у нас такой случай, – вспоминает Тараненко. – Копали в одном месте, нашли останки солдата… И в этот момент прямо над нами появился журавль в небе… Ладно, дальше копаем, рядышком, думаем, может, это не одиночное захоронение, и только у кого-то под рукой проявились кости второго бойца, только он крикнул: «Есть!», как слышим – над головой еще раз: «Курлы-курлы!». И второй журавль догоняет первого… Как тут не вспомнить: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей…». Мистика, нет?


 
...Мистика.
 
Чем больше занимаешься поисковой работой, тем чаще приходится сталкиваться – с мистикой цифр, с мистикой топонимических названий... И, кажется, уже перестаешь уделять ей какое-либо внимание. А тут снова – раз! И вот она, мистика...
 
Хотя я бы сказал и немного по-другому.
 
Судьба.
 
Там, на вершине Мемориала, сразу за белым обелиском с красной звездой – могила Героя Советского Союза, гвардии подполковника, летчика Иосифа Васильевича Матрунчика.

...Командир эскадрильи 18-го скоростного бомбардировочного авиационного полка, участник еще советско-финской войны (59 боевых вылетов), Иосиф Васильевич в апреле 1944-го в аварии на самолёте У-2 получил тяжёлые ранения и до августа находился на излечении в госпитале. Война подходила к концу. Мог подполковник больше не возвращаться на фронт? Конечно, мог. Теплое место в каком-нибудь тыловом летно-военном училище было ему, как говорится, обеспечено...
 
Однако, Матрунчик вернулся на войну, штурмовал Кенигсберг, участвовал в Берлинской операции. Всего за время Великой Отечественной он совершил около 50 боевых вылетов на бомбардировщиках СБ и Пе-2.
 
На темной гранитной плите, установленной на могиле Иосифа Васильевича в польской Пиле, очень короткая запись.
 
«Герой Советского Союза, гв. подполковник МАТРУНЧИК Иосиф Васильевич, род. 1905 г., погиб 9.05.1945 г.».
 
И если первая дата – рождения (как я установил уже по возвращении в Ригу) неверна (правильно – 1903 год), то дата гибели и точна, и ужасна.
 
В День Победы, 9 мая 1945 года бывший командир эскадрильи бомбардировщиков погиб, но не в небе – на земле, подорвавшись на противотанковой мине...
 
Такая вот штука человеческая судьба.
 
...А вот еще одна именная могила на Мемориале в Пиле. На фотографии – совершенно пацанское лицо...

– Герой Советского Союза Александр Семирадский... Отец Александра – Антон Семирадский – из белополяков, сосланных большевиками в Красноярский край, а мама – Агния Степановна – русская, жительница Минусинска...
 
К дню гибели – 30 января 1945 года – этот сибирский паренек, которому только исполнилось 22 года, был уже в звании майора и командовал батальоном 1071-го стрелкового полка.
 
В тот день майор Семирадский «умело организовал в районе города Пила (Швейдемюль) отражение контратаки крупной группы немецких танков и пехоты, перерезал железную дорогу и шоссе и замкнул кольцо окружения врага в городе». Бой этот стал для 22-летнего майора последним. Как сказано в «Донесении о безвозвратных потерях» – «скончался от полученных ран»...
 
Так наполовину поляк, наполовину русский Александр Семирадский погиб, освобождая родную землю своего отца.
 
И это тоже судьба.


.
Граница.
 
Участок леса, примыкающего к Пиле. Сразу за кустами – оживленное шоссе.
 
...Не верится, но сейчас я стою на том самом месте, с которого в 4 часа 45 минут 1 сентября 1939 года в Европу шагнула Вторая Мировая.
 
– В 1939-м тут проходила граница между Германией и Польшей – рассказывает Юлиан Вежбовски. – Провокационные бои в этой местности начали вестись германскими диверсионными подразделениями еще в августе. В принципе, сама граница не имела по обеим сторонам каких-либо оборонительных сооружений – только нейтральная полоска да государственные столбы с надписями...
 
В операции «Вайс» на польском театре военных действий Германия задействовала 62 дивизии (непосредственно во вторжении участвовали больше 40 кадровых дивизий, из них 6 танковых, 4 легкие и 4 механизированные), 1 600 000 человек, 6000 артиллерийских орудий, 2000 самолетов и 2800 танков.
 
Спустя шесть лет через этот же лес красноармейцы будут гнать фашистов обратно – к Берлину – по официально немецкой земле.
 
...Правда, взять город Пила (Шнейдемюль) сходу, в результате лобовой атаки, им не удастся.


 
Мы копаем.
 
Вот тут, в этом месте – прямо под деревом – некоторое время назад Юлиан и Павел уже обнаружили останки двух советских солдат.

– Должны быть еще, – утверждает Юлик. – Много наших тут погибло. Многих перенесли в свое время на Братский Мемориал, но многие еще остались в этом лесу.
 
Наша команда распределяется сразу по трем заранее известным и согласованным с местным лесничеством точкам.
 
Гена Туркин курсирует с металлодетектором по всей опушке и тяжело вздыхает...

Генка...
 
– Пищит. Всюду пищит. Разные металлы. Осколки всюду. Осколки... Где угодно может быть захоронение. В любом овраге...
 
Но копать нам – где хочется – нельзя. Пусть даже под землей найдется танк или подводная лодка – нельзя без согласования с местной властью и это закон.
 
– Есть!
 
Юлик осторожно извлекает из песка маленького размера человеческий череп. И спустя, наверное, минуту, второй череп – с другой стороны от дерева – извлекает Саня Туркин...
 
– Наши или немцы?
 
– Скоро узнаем.
 
Опознавание происходит тоже через несколько минут – рядом с первым черепом Саша Борисов находит изрядно изъеденную временем пряжку от солдатского ремня, на которой еще угадывается пятиконечная звезда.
 
– Наши...
 
Вторая такая пряжка будет найдена и в районе второго черепа. «Почему именно там, почему не у пояса?» – поинтересуюсь я у Борисова. «Такое нередко бывает, – ответит Саня. «Солдатскими ремнями убитым солдатам перетягивали голову так, чтобы не отвисала челюсть. А то ведь отвиснет и застынет в таком положении... Нехорошо будет».
 
...Еще около двух часов наша поисковая группа, рассеянная по лесу, будет извлекать из земли останки советских солдат. За это время неожиданно нагрянет представитель местного лесничества (кто-то из бдительных и сознательных поляков–автоводителей заметит несколько «подозрительных машин», припаркованных у леса, и сообщит об этом куда надо), выяснится, что бумага с разрешением на раскопки, отосланная лесничему по факсу, почему-то не дошла... Впрочем, мы найдем с представителем власти общий язык и тот немного постоит вместе с нами и посмотрит на наши исторические находки...
 
– Проржавевший перочинный ножик одного из найденных бойцов... Большие портняжные ножницы, бритвенный станок, еще один станок, полуистлевший комплект запасных лезвий... А вот кусочек превратившейся в труху книжки красноармейца – красного цвета обложка... Но личность по ней установить невозможно. Наград – не найдено. Гвардейских значков – не найдено.
 
И в этот самый момент – абсолютно внештатная ситуация!
 
– Мужики! – раздается из дальнего конца лесной опушки голос Игоря Суховилова. – Идите сюда, тут, кажется, женщина...
 
Вот те раз! Неужели перед нами – более свежий, криминального происхождения труп? Честно говоря, с этим не очень-то хочется и связываться – вызывать полицию, тратить массу времени на дачу показаний... Но если это так, то придется. Польский лесничий уже готов набрать нужный номер телефона...
 
Обсуждаем находку.
 
– Почему думаете, что останки – женские?
 
– Череп маленький – говорит Борисов. – Ну и главное – хорошо сохранившиеся фрагменты шерстяного платка...
 
– Фрицы тоже закутывались в женские шерстяные платки. А тут – зима была, февраль месяц...
 
– Может и немец, – соглашается Борисов. – Но ведь никаких других зацепок!
 
– Попробуем прояснить ситуацию, – говорит командир польского «Витязя» Юлиан Вежбовски и берется за мобильный телефон. Разговор с человеком на другом конце «провода» заканчивается быстро.
 
– Точно немец. Я связался с «черным копателем», который «работал» в этих местах, так что немец – его, он его и нашел, и обратно закопал...
 
...Мы сделали то же самое. Юлиан пообещал, что как-нибудь сюда вернется и перевезет останки солдата на немецкое кладбище.
 
А мы перекладываем останки 14-ти бойцов Советской Армии в приготовленные для них «гробики» и возвращаемся с ними в Пилу.


 
О вреде и пользе «черных копателей».
 
...Может быть кто-то и не знает, но все они абсолютно сознательно делятся на «черных» и «красных».
 
Безусловно, «черные копатели», которые в нарушение всех моральных и государственных законов разрывают места захоронений, чтобы выудить из них для продажи наиболее ценные раритетные вещицы – оружие, воинские награды, а если повезет и какие-нибудь золотые изделия – обручальные кольца, зубные коронки, нательные крестики – как правило с высокой своей черной колокольни плюют на останки солдат…
 
После таких «копателей» на месте захоронения остаются перемолотые саперными лопатками кости и разбитые черепа… Все это характерно не только для Польши, Литвы или Латвии – достаточно «черных копателей», увы, и в России.
 
Однако, даже с ними «красные» поисковики стараются налаживать хоть какую-то продуктивную связь и договориться: «Копаешь? Хорошо, копай, пока полиция тебя не поймала… Только, пожалуйста, не разбрасывай кости, собери их в мешочек. Пожалуйста, сообщи нам о месте раскопа, чтобы мы могли его найти и перезахоронить солдата…».
 
Игорь из Риги и Паша из Пилы делают гробики для останков...

 
Вот и о месте в лесу, в районе Кремпско, Юлиан узнал благодаря неожиданному откровению одного «черного», но относительно сознательного барыги.
 
– Он подошел на Братское кладбище во время памятных мероприятий в День всех святых и поинтересовался: «Вы только Мемориалом занимаетесь или вам нужны еще и останки солдат?». Мы обменялись телефонными номерами… Не знаю, что его тогда неожиданно побудило на откровение... Впоследствии этот «черный» старался избегать нашей новой встречи, пока мы его просто не заставили, пообещав сдать властям, если он не сдержит данного обещания… И вел он нас к месту своего раскопа долго, словно запутывал по лесу следы, ну прямо как в свое время Иван Сусанин поляков…


 
Февраль 1945-го. Взятие Шнейдемюля.
 
(Из воспоминаний генерал-полковника Михаила Калашника).
 
«...Так как на все наши предложения о капитуляции ответа не последовало, командующий армией решил штурмовать город силами двух дивизий 125-го стрелкового корпуса и частью сил 77-го корпуса.. Решение штурмовать столь крупными силами обусловливалось тем, что в системе померанских укреплений врага город-крепость Шнейдемюль (ныне город Пила) являлся одним из наиболее мощных опорных пунктов.
 
Он имел три оборонительных обвода: внешний, основной и внутренний. Два первых представляли собой почти сплошную линию разветвленных траншей, глубоко развитую систему противопехотных препятствий, минные заграждения. Основные направления перекрывались противотанковыми рвами, ежами и надолбами. Кроме того, восточный сектор основного обвода имел множество дотов...
 
Немалые трудности для штурмующих частей создавались и в самом городе. В стенах большинства жилых домов, особенно угловых, были пробиты бойницы. Из этих зданий немцы вели настильный и перекрестный огонь вдоль улиц.
 
В промежутках между домами и перед ними имелись групповые и одиночные окопы полного профиля. К тому же, окруженный гарнизон располагал большим количеством боевой техники и боеприпасов.
 
...Во время штурма укрепленных зданий города и при выкуривании гитлеровцев из опорных пунктов многое сделали саперы-подрывники. Они прокладывали стрелкам, танкистам, артиллеристам путь вперед.
 
Алексей Ильич Колунов, начальник политотдела 125-го стрелкового корпуса, рассказал мне о таком случае.
 
Гитлеровцы яростно оборонялись на одной из центральных площадей Шнейдемюля.
Укрепившись в большом кирпичном здании, они простреливали площадь многослойным огнем, не давали нашим стрелкам поднять головы.
 
В сложившейся обстановке стрелкам не могли помочь ни танкисты, ни самоходчики, так как с противоположной стороны площади фашисты вели огонь из противотанковых пушек.
 
А между тем овладеть зданием, господствовавшим над значительной частью города, было очень важно для нас.
 
Помочь делу взялись саперы. Рядовой Г. Грачев и его друг рядовой Т. Коровин, дождавшись темноты, скрытно подползли к зданию и заложили у его основания большое количество взрывчатки. В полночь прогремел мощный взрыв. Значительная часть дома рухнула. Воспользовавшись этим, наши стрелковые подразделения совершили стремительный бросок через площадь, захватили первый этаж, а вскоре полностью очистили здание от гитлеровцев. Над крышей взвился красный флаг. Под утро противник вынужден был оставить площадь...
 
...9 февраля зажатые в кольцо гитлеровцы контратаковали особенно часто и настойчиво, пытаясь вырваться из города. Враг нес огромные потери, лез напролом. Сдержать его было нелегко. В обоюдоострых схватках несли потери и наши части. Один только полк, которым командовал полковник Осыка (60-я стрелковая дивизия), потерял в тот день убитыми и ранеными 108 человек…
 
...11 февраля мне было приказано срочно прибыть на командный пункт к генералу Ф.И.Перхоровичу…
 
– После занятия нами Дойч-Кроне, – сказал он, – для гарнизона Шнейдемюля остается единственный выход – капитулировать. Надо еще раз напомнить об этом гитлеровцам. Пусть ваши товарищи ночью проведут специальную передачу для окруженного гарнизона…
 
Как только стемнело, полуразрушенными улицами осажденного города зазвучала мелодия Баха.
 
Затем наши товарищи на немецком языке стали разъяснять окруженным, что теперь у шнейдемюльского гарнизона нет никакой надежды на спасение, кроме безоговорочной капитуляции.
 
Пока наши слова адресовались всему гарнизону, немцы молчали. Но стоило диктору приступить к чтению текста Военного совета армии, обращенного лично к коменданту, вокруг громкоговорящей установки загрохотали разрывы снарядов и мин. Ответ Ремлингера был более чем красноречивым. Он отказался спасти от гибели тысячи своих соплеменников…».


 
Дорога N24
 
...И вот мы едем в тот самый пригородный «шнейдемюльский» лес.
 
Польские государственные леса на редкость чисты. Едешь – и любуешься. Деревце от деревца отличается, каждое, как на ладони. Сразу заметно: лесники тут не зазря деньги получают – рубки ухода всюду проведены, оттого поверхность земли как в парке: стерильная и бархатная. А вот участок полностью вырублен – ровный прямоугольник, посередине которого – одинокая сосна. Для «рассады», говорят, оставлена... «Мужики, глядите! На деревьях – скворечники!». «А это у нас так положено, по лесному законодательству...». Заблудиться в «шнейдемюльском» лесу, конечно, тоже можно, но трудно – дороги пронумерованы, вот и мы сейчас едем по такой, пронумерованной цифрой «24».
 
Дорога «N24» идет от шоссе в гору. Понятно, это была главенствующая высота – самое место, чтобы ее занять и окопаться в ожидании драпающих из Пилы фрицев. Однако, первые траншеи все-равно появились как-то неожиданно.
 
...С нами – местный лесничий (для контроля за местом раскопок) и только что специально подъехавший из Варшавы представитель Министерства обороны РФ при Посольстве России в Польше.
 
– Вячеслав Половинкин, можно просто Слава, – представляется российский представитель.
 
– Разрешение копать получено вот на это место: отсюда и досюда, – командир отряда «Витязь» Юлик Вежбовски показывает на четырехметровый в длину участок заросшей траншеи. Лесничий кивает головой: «Именно так, от сих и до сих».
 
И пока польский Паша из «Витязя» с литовским Вовкой из «Забытых солдат», опередившие своими лопатами остальных поисковиков, углубляются в прошлое, Половинкин проводит рекогносцировку на местности – проходит вдоль всей линии траншей по периметру...
 
– Скорее всего, наши держали высоту силами одного батальона. Немцы прорывались с той стороны... Однако, бой велся в основном из стрелкового оружия, по крайней мере, наши позиции артиллерией не обрабатывались...
 
Честно говоря, в этот момент мы посмотрели на чиновника из Минобороны с недоверием. Однако, скоро выяснилось, что Слава знает о войне не понаслышке... Вот почему с офицером-афганцем Половинкиным мы быстро находим общий язык.


 
600 000 погибших... Никто не будет забыт.
 
Из разговора с Вячеславом Половинкиным, представителем Министерства обороны при Посольстве Российской Федерации в Польше.
 
Вячеслав...

– Я работаю в Польше два года и главная моя задача – восстановление истины. Наше представительство получило все необходимые документы от Совета охраны памяти Польской Республики – высшего государственного органа военно-мемориальной работы – и взаимодействие с этим Советом проходит сегодня на самом высочайшем уровне.
 
Сверяем польские и российские архивные данные и приходим к единому знаменателю – конкретно – по всем военным периодам: 1-я Мировая, затем – война 20-го года (тема эта больная как для Польши, так и для России, но потихоньку она разрабатывается – известны 19 захоронений российских красноармейцев, по которым в настоящее время собирается фамильный массив – около 1000 фамилий уже собраны), 2-я Мировая и, наконец, послевоенные захоронения советских солдат.
 
Всего – по документам – во время 2-й Мировой на польской территории погибло около 600 000 тысяч бойцов Советской Армии.
 
Увы, большая часть фамильного списка в 50-60-е годы была утеряна в ходе переноса тел при укрупнении кладбищ. Но я надеюсь, что архивная работа, которую мы сегодня проводим, даст возможность восстановить имена всех наших солдат, лежащих в польской земле.
 
– Могут ли к вам обращаться за помощью родственники погибших при освобождении Польши советских солдат, с тем, чтобы узнать, где именно покоятся их останки?
 
– Конечно. На мой электронный адрес уже пришло более 1500 таких запросов от и на 1200 из них мы смогли дать положительный ответ.
 
Поэтому если среди читателей газеты «Час» есть такие люди, то пусть обязательно напишут мне лично ( memorial1@rambler.ru) и я постараюсь им в этом помочь...


 
Дорога N24 (продолжение).
 
Это произошло намного раньше, чем все мы ожидали...
 
– Есть!
 
Где-то на глубине не более полуметра от поверхности поляк Паша Клитыньски, отбросив в сторону сапёрку, начинает осторожно разгребать песок руками. Мы в ожидании склоняемся над траншеей.
 
– Кажется, подметка сапога...
 
– Немец?
 
Клитыньски как может очищает находку и, наконец, произносит...
 
– Все-таки ботинок. Вот цифра – 42-й размер. Наш. Советский...
 
– Есть второй, – это уже раздается глухой командирский баритон Володи Казакова. – Пошла кость. Кажется, берцовая...
 
На расстеленную у края траншеи клеенку начинают выкладываться солдатские останки.
 
– Есть ложка... Кажется, пуговица, но уже трудно понять... Нога в ботинке... Череп... Стеклянная бутылочка для жидкости от вшей...
 
Юлиан затевает переговоры с лесничим, чтобы получить разрешение продолжить копать по траншее дальше: «Скорее всего – это массовое захоронение!». Лесничий не сомневается: «Надо – значит надо. Разрешаю».
 
...Через два часа работы подводим итог: на дне раскопанной траншеи (общая длина приблизительно 12 метров) найдены останки 6 бойцов Советской Армии (численность установлена по количеству черепов) – без оружия, касок, ремней и фляг. Никаких документов или других предметов, позволяющих установить личности солдат не обнаружено. Вероятно предположить, что один из захороненных в траншее – офицер (найден фрагмент портупеи). Также обнаружены два десятка бронебойно-зажигательных патронов («Очевидно, к винтовке Мосина» – предполагает Половинкин), 4 подготовленных к бою гранаты...
 
Еще несколько часов все мы будем размышлять над тем, как мог выглядеть этот бой и что стало причиной тому, что командиры не сообщили об этом месте похоронной команде... Возможно, что гитлеровцам удалось все-таки выбить советских солдат с этой высоты – они же и присыпали тела землей... Возможно, что это сделали жители немецкой деревушки, располагавшейся неподалеку, предварительно позаимствовав у бесхозных тел все маломальски ценное – те самые каски, ремни и фляги... Время было тяжелое и любой предмет утвари имел в крестьянском хозяйстве свою серьезную цену.
 
Так или иначе, картина этого боя, «очевидцами» которого мы стали, уже никогда не будет документально восстановлена. Хотя некоторые ее общие детали можно найти во фрагменте воспоминаний Федора Матвеевича Зинченко, которые я приведу чуть ниже – например, смутившая всех поисковиков небольшая глубина обнаруженной траншеи объясняется одной фразой о «наспех отрытых окопчиках»...
 
И кто знает, может быть найденные поисковиками позиции принадлежали батальону того самого капитана Неустроева, о котором и пишет Федор Матвеевич?


 
Февраль 1945-го. Взятие Шнейдемюля (продолжение).
 
(Из книги Федора Зинченко, «Герои штурма рейхстага»).
 
«...Обстановка была сложной. В ходе наступления в городе Шнейдемюль (ныне Пила) была блокирована группировка вражеских войск численностью до 12 тысяч человек. Естественно, гитлеровцы могли в любой момент предпринять попытку вырваться из кольца. Так оно и случилось.
 
В ночь на 14 февраля противник при поддержке 10–12 танков нанес удар на узком участке в северо-восточном секторе и прорвал оборону стрелкового батальона, который оборонялся на широком фронте. В час ночи 756-й полк был поднят по тревоге – я получил приказ немедленно выступить навстречу прорвавшемуся из Шнейдемюля противнику. Через 30 минут полк выступил в район, определенный в приказе.
 
Впереди – первый наш бой в границах гитлеровского рейха. Задача серьезно усложнялась тем, что сведений о противнике, кроме того, где и как он прорвался, мы не имели практически никаких. Офицер, прибывший из штаба дивизии, ничего в дополнение к этому сказать не мог.
 
...Подразделения быстро заняли намеченные позиции. Саперы получили приказ установить мины под деревьями, чтобы при подходе вражеских танков устроить завалы. Нужно было сделать все так, чтобы не обнаружить себя преждевременно – если противник заметит ловушку, то у него вполне достаточно сил и средств, чтобы смять нашу оборону.
 
Долго ждать не пришлось... Впереди шли танки, за ними бронетранспортеры и свыше двух десятков автомашин, набитых гитлеровцами, за автомашинами прицеплены орудия. Ближе, ближе...
 
Метров за 300 от перекрестка танки неожиданно остановились, будто принюхивались. Но вот снова двинулись с пехотой вперед.
 
Инженер полка капитан Василий Иванович Шерстнев, который лежит рядом со мной, просит разрешить начать подрывать деревья. Нет, еще рано. Еще хоть сотню метров. Пусть колонна глубже вползет в огневой мешок. Вон до того наклонившегося дерева... Все. С сухим треском рассекает небо серия красных ракет: огонь!
 
...Через несколько часов колонна была разгромлена. Взятый в плен немецкий майор показал, что в передовом отряде, ранее проскочившем перекресток, был комендант шнейдемюльского гарнизона полковник Ремлингер.
 
– Мы были уверены, – сказал майор, – что путь свободен. Ваш огонь был полнейшей неожиданностью.
 
...Вырвавшись из Шнейдемюля, гитлеровцы разделились на две группы.
Замысел Ремлингера был прост. Первая, механизированная группа численностью до 3000 человек на автомашинах с танками, со значительным количеством артиллерии и минометов стремительно продвигается по намеченному маршруту и сбивает нашу оборону, выставляя на окраинах населенных пунктов, мостах и перекрестках дорог сильные заслоны.
 
Пропустив колонну главных сил, эти заслоны должны свертываться и идти в арьергарде. Первой группой командовал сам Ремлингер...
 
...Всю ночь с 14 на 15 февраля гитлеровцы настойчиво атаковали наши подразделения. И вдруг из предутренней мглы появились новые вражеские цепи. На подмогу гитлеровцам подошла еще одна колонна. Наступил критический момент. Не считаясь с потерями, враг непрерывно лез и лез вперед.
 
Бой длится уже три часа. Батальон капитана Неустроева почти полностью окружен.
От батальона отрезана и окружена 8-я рота капитана Ивана Яковлевича Гусельникова. Личный состав взводов лейтенанта Дмитрия Андреевича Шишкова и младшего лейтенанта Николая Алексеевича Антонова уже в который раз поднимается врукопашную.
 
Плотный огонь наших подразделений косит гитлеровцев, но они подступают все ближе и ближе, еще один бросок – и они обрушатся на наших бойцов, залегших в наспех отрытых окопчиках.
 
Глупо встречать врага лежа – затопчет! Младший лейтенант Антонов встает во весь рост, командует: 
 
– Встать! Гранатами по врагу! Бей, коли фашиста! Ура-а!
 
И, натолкнувшись на это грозное «ура», будто на незримую преграду, враг не выдерживает, бежит...
 
В тот трудный день только взводы Антонова а Шишкова уничтожили свыше сотни гитлеровцев и 35 захватили в плен. В одной из схваток Шишков был ранен. Сделав перевязку, медсестра предложила ему уйти в медпункт, но он наотрез отказался и продолжал руководить боем. Раненный, он сам в рукопашном бою одолел двух фашистов и смело вступил в поединок с гитлеровским офицером. Вопрос «кто кого?» решился быстро.
 
...Бой постепенно утих. За день вырвавшаяся из Шнейдемюля группа под ударами наших частей потеряла около 100 человек убитыми, 10 танков и самоходок, 30 автомашин. Было захвачено много стрелкового оружия, орудий, минометов. Основные силы гитлеровцев были разбиты.
 
Утром 16 февраля фашисты, собрав всех, кто только мог двигаться, снова с маниакальным упорством бросились в атаку. Даже покрикивать стали: «Рус, сдавайся!» Вот тут и пригодились сэкономленные ночью за счет «ура» патроны и гранаты.
 
Еще запомнились пулеметчики сержант Иван Игнатьевич Миронов и его второй номер Василий Герасимович Минчаков. Любо глянуть, как работали. Чуть где трудно – они тут как тут. Немцы, наверное, думали, что пулеметов у нас с десяток».
 
К вечеру 16 февраля шнейдемюльская группировка была полностью ликвидирована.
 
Три дня и три ночи шли ожесточенные бои. Почти три с половиной тысячи вражеских солдат и офицеров было убито...».


 
Конец «Шнейдемюльского котла».
 
(Из сообщения «Советского Информбюро» от 26 февраля 1945 года).
 
«...Наши войска при ликвидации окружённой группировки противника в городе Шнейдемюль взяли в плен более 5 тысяч вражеских солдат и офицеров. Кроме того, в лесах севернее Шнейдемюля советские части ликвидировали две группировки немцев.
 
В числе пленных комендант города Шнейдемюль полковник Генрих Ремлингер и его начальник штаба Карл фон Хазе, начальник инженерной службы шнайдемюльского гарнизона полковник Альфред Курхауп и другие немецкие офицеры.
 
Пленный полковник Генрих Ремлингер рассказал: «27-го января я прибыл в город Дойч-Кроне в штаб Гиммлера, командующего группой немецких армий «Висла».
Гиммлер объявил мне, что я назначен комендантом Шнейдемюля, и добавил: «Вам предоставляются неограниченные права, и вы должны удержать крепость любой ценой».
 
Вскоре после этого русские окружили город.
 
За несколько дней боёв мы потеряли убитыми и ранеными свыше 4 тысяч солдат и офицеров. В городе царили паника и хаос. Многие офицеры пришли к заключению, что гарнизон обречён на гибель, и высказывались за капитуляцию.
 
Я по радио связался со штабом и доложил, что положение гарнизона критическое. В ответ была получена радиограмма за подписью Гиммлера: «Ваше положение нам известно. Держитесь. К вам идёт помощь».
 
Не дождавшись никакой помощи, я на свой риск и страх решил прорваться из Шнейдемюля на север. Однако мы натолкнулись на русских, понесли чрезвычайно тяжёлые потери и были рассеяны. Меня и моего начальника штаба взяли в плен».
 
Пленный полковник Альфред Курхауп сообщил: «Шнейдемюльский «котёл» стал могилой для многих тысяч немецких солдат. Ни одному даже мелкому подразделению не удалось пробиться из окружения.
 
Вырвавшиеся из города группы были настигнуты русскими в лесах и по частям уничтожены.
 
На лесных и просёлочных дорогах я видел тысячи трупов немецких солдат, брошенные танки, самоходные орудия и разбитые автомашины.
 
В плену я встретил многих офицеров шнейдемюльского гарнизона, которые вместе с разрозненными группами солдат сложили оружие и капитулировали...».


 
Товарищи поисковики.
 
...Когда появится чуть больше свободного времени (не у меня, у них), мы снова встретимся, уже без лопат и металлоискателей (возможно ли такое?) и тогда я обязательно напишу о каждом из них не как о «машинах для копания земли), а о совершенно замечательных людях.
 
И тогда вы узнаете, что неугомонный Игорь Суховилов из отряда «Патриот» – не только душа нашей компании и самый большой в ней прикольщик, но и талантливейший рижский архитектор, а главный «экскаватор» команды Олег Легков из Вильнюса (боже, как он лихо и при этом интеллигентно копает!) в миру – инженер оптико-волоконщик... Обязательно расскажу и про его командира из литовского отряда «Забытые солдаты» Володю Казакова (тот еще молотобоец и фрукт!), и про их сотоварища – компьютерного бизнесмена Серегу Тараненко... (Кстати, литовским поисковикам работать над перезахоронением советских солдат у себя дома намного труднее, чем полякам из «Витязя», да и нам, «латышам»,– между Литвой и Россией до сих пор не заключены соответствующие межправительственные соглашения – валяются где-то под чиновничьим сукном...).
 
Но про Сашу и Гену Турчиных из Мадонского отряда латвийского «Патриота» я по отдельности писать не буду. Как же – по отдельности, про близнецов-то? (см.фото)
 
И если Сашка на целых 15 минут старше Генки, то Генка ровно на 15 минут разговорчивей своего брата.
 
При этом Генка завершил милицейско-полицейский этап своей жизни в звании майора, а Сашка – старшим лейтенантом. И детей Генка народил целых пять человек против Сашкиных двоих. Но все это чисто формальные показатели. Потому что с остальным у мадонских близнецов по жизни все абсолютно поровну. Оба несли боевую службу в Афганистане – в одной части. С ранениями в медсанбат тоже поступили одновременно. А уволившись из органов, оба переквалифицировались в дальнобойщиков – так и колесили по Европе в одной связке: то «старший брат» «ведущий», а «младший» «ведомый», то наоборот...
 
А еще в этом году у Сашки и Генки в Мадоне – на приусадебном участке – выросли... Что бы вы подумали? Арбузы! Во-о-т такие! И сочные, сладкие...
 
Но главное дело их сегодняшней жизни – огромнейшая поисковая и архивная работа по восстановлению имен советских солдат, погибших на территории Латгалии...
 
Однажды, чтобы добраться до останков советского самолета с предполагаемым летчиком внутри, Александр и Геннадий выкачали из болота всю воду. И самолет – достали!

 
Жертвам 1-й Мировой. Мемориал в Пиле. Памятник в русском секторе...
 
Память. Она бывает короткой, бывает долгой. Бывает показушной, один раз в году, с пивом и шашлыком у подножия Мемориала. Бывает тихой.
 
…Прямо напротив входа на Братский Мемориал солдатам 2-й Мировой войны в Пиле – еще одно кладбище, более старое. И тоже солдатское.
 
Разбили его в начале прошлого столетия сами военнопленные 1-й Мировой, естественно, с разрешения германских властей.
 
И о нем Юлиан Вежбовский, командир польского «Витязя», может рассказывать долго…
 
– Здесь похоронены солдаты и офицеры российской, французской, английской, бельгийской армий, умершие в германском плену. Около 3000 солдат из почти 30 тысяч узников германского лагеря военнопленных. Надо добавить, что в те годы население самого города Швейдемюль насчитывало всего 20 тысяч человек...
 
Мы идем по заросшей аллее… Справа – совершенно чистый участок земли, слева – сохранившиеся в небольшом количестве ровные маленького размера каменные крестики...
 
– Пленные здесь похоронены – по секторам. Например, солдаты и офицеры Российской царской армии распределены на православный русский сектор, еврейский сектор, мусульманский сектор, есть и отдельный сектор для россиян немецкого происхождения…
 
Для каждой нации, соответственно, свой небольшой участок…
 
Конечно, кладбище это за 100 последних лет не могло целиком сохраниться, многие кресты просто упали…
 
Что же касается еврейского сектора, то во времена Гитлера он был попросту уничтожен. Однако, фашисты при этом стерли с земли не только еврейский сектор на кладбище военнопленных – но и точно такой же еврейский сектор на военном кладбище немецких солдат… В этом смысле, нацики были очень последовательны и уничтожали любую память о евреях, за кого бы те не воевали…
 
...Читаю совсем истертые, чудом сохранившиеся надписи на русском…

«Герою 4 кампанiи. Комитетъ»
 
«Степанъ Ковалевъ. 28.9.15»
 
«Кашафшдинъ Залалтдин. 1839-1917»
 
И неожиданно упираюсь в высокий каменный мемориал с буквами на еще одном до боли знакомом языке…
 
Юлиан понимает мое замешательство…
 
– Это отдельный памятник умершим в плену солдатам Российской армии из Прибалтики и Белоруссии… Вот тут – надпись на старом белорусском, здесь – на старом литовском, с этой стороны – на старом польском, а здесь – на вашем, старом латышском…

Делаю фотографию (см. фото) и руки у меня в этот момент начинают по совсем непонятной причине дрожать.
 
Тихая память в 800 километрах от Латвии...
 
Памятник российским латышам, литовцам и белорусам в Пиле...
 
– К сожалению, это кладбище будет очень сложно восстановить – не сохранилось никакого серьезного материала о том, как оно ранее выглядело – только пара исторических фоток и – все…
 
Поименные списки в историческом архиве? Увы, тоже отсутствуют. Хотя, может быть, и есть где-нибудь, в немецких…

 
Но помнит мир спасенный?
 
Из беседы с Вячеславом Половинкиным, представителем российского Министерства обороны при Посольстве РФ в Польше.
 
– Российская пресса сигнализировала: «Вечный огонь в Варшаве погашен», «С Мемориалом на территории Освенцима одна за другой проблемы», «Демонтируются советские символы на Братских кладбищах». Но так ли все плохо обстоит дело в современной Польше с памятью о 2-й Мировой?
 
– Начнем с того, что «Вечный огонь» погашен в нашем, родном российском Владивостоке! Вот это – действительно ужасно.
 
А теперь – факты о Польше.
 
Всего в документах значится 638 воинских захоронений советских солдат времен 2-й Мировой войны, хотя по факту их, скорее всего, на одно меньше – 637.
 
Как это могло получиться?
 
Трудно сказать, но при проведении эксгумационных работ на одном из захоронений никаких останков обнаружено не было. И это большой вопрос, которым мне сейчас предстоит заниматься.
 
В целом же практически все захоронения советских солдат (за исключением считанных, находящихся вдали от населенных центров Польши) содержатся достойно, в чистоте и порядке, в хорошем или очень хорошем состоянии.
 
Смею уверить, что любые заявления о том, будто в Польше к могилам воинов, освобождавших эту страну от фашистов, относятся с пренебрежением или еще хуже – с ненавистью – созданный непонятно для чего и для кого миф.
 
Да, в отдельных районах идеологическую атрибутику, типа «серп и молот», местные власти с кладбищ убирают, заменяя их на традиционные православные кресты, но мы не против, ради Бога.
 
А в целом же мы с поляками работаем на основании заключенного межправительственного соглашения об уходе и благоустройстве воинских захоронений. Финансирования работ производится как польской стороной, так и российской.
 
В течении последних двух лет – ежегодно – Россией на это дело выделялось более 1 миллиона рублей... Благодаря им были проведены большие ремонтные работы (замечу – не косметические, а самый настоящий капитальный ремонт) на самых крупных Братских воинских Мемориалах в Варшаве, Вроцлаве и Познани – съездите и сами посмотрите!
 
В прошлом году, польская сторона выделила около 500 000 злотых, на которые отремонтировано 12 воинских захоронений. Я их объехал, и вы знаете, просто поразился... Одиночные захоронения советских солдат прямо в польских лесах: новый гранит, кованные ограды, всюду цветы, свечи...
 
Ну и, наконец. поисковики.
 
Кроме «Витязя» в Польше работает еще несколько отрядов. Например, одним из них – интернациональным, в состав которого входят поляки, немцы и россияне – в районе Кошино были эксгумированы и перезахоронены останки 96 советских солдат, после чего в результате серьезной архивной работы были доподлинно установлены фамилии 6 из них...

 
«Здесь похоронены 20 советских солдат».
 
В День всех святых – 1 ноября – на Братский воинский Мемориал к могилам советских солдат в Пиле поляки тоже шли весь день.
 
Не берусь сказать, сколько их здесь побывало.
 
Назову одну цифру: если в предыдущие годы поисковики из «Витязя» собирали в этот день пожертвований на 300-400 злотых, то 1 ноября 2011 года в копилку, находившуюся у входа на Мемориал, были опущены 1015 злотых.
 
Все они также пойдут на изготовление новых и обновление старых надгробий.
 
Слышал я здесь и русскую речь – на выходе с Братского маленький мальчик (лет восьми-девяти) спросил у своей мамы на русском: «А когда была эта война?». «Вторая мировая война проходила с 1939 по 1945 год», – так же по-русски спокойным голосом учительницы обществоведения ответила ему околосороколетняя мама. «Бабушка, а кто такие большевики?» – неожиданно поинтересовался все тот же мальчик, но уже по-польски у идущей рядом пожилой женщины... Не знаю, что она ему ответила.
 
Зато слышал, что ответил один из пятерки ребят, облаченных в советскую и польскую форму времен 2-й Мировой, на вопрос: «Не стыдно ли вам надевать на себя эти одежды!».
 
– Нам – не стыдно. А если вам неприятно видеть на нас советскую форму и форму войска польского, победивших фашизм, то вы можете покинуть это кладбище. Никто вас сюда сегодня не зазывал!
 
Добавлю, что эти ребята из местного военно-исторического клуба, придали церемонии перезахоронения советских воинов элемент торжественности, за что им большое спасибо...
 
...Не стану подробно описывать саму церемонию. Посмотрите, как это выглядело – на фотографиях к материалу.

 
Юлик пообещал, что в ближайшее время на новой могиле будет установлено надгробие и мемориальная плита с надписью:
 
«20 неизвестных советских воинов.
Погибли зимой 1945 г. в боях за г. Пила и около д. Кремпско».


 
Что не нравится Юлиану Вежбовски.
 
– Юлик, почему ты всем этим занимаешься? Зачем тебе – молодому поляку – память о советских солдатах, погибших, освобождая Польшу?
 
Командир «Витязя» делает небольшую паузу, а потом спрашивает о том же самом – меня.
 
Я даже не знаю, что ему на это ответить.
 
Видимо, для меня, человека русского, память о той войне – дело совершенно естественное. Атрибут национальной гордости. К тому же – чисто советское воспитание...
 
Но у Юлиана Вежбовски за плечами всего этого не было! К тому же – достаточно комичное – с общественно-политической точки зрения – семейное «положение».
 
– Отец – польский мент, а мама – активистка местного отделения «Солидарности», так что родители все время подтрунивали друг над другом и над их политическими воззрениями…
 
И вот так, в результате единства и борьбы противоположностей, сформировался Юлиан Вежбовски – выпускник университета города Ольштин, отделения Восточно-славянской филологии, в совершенстве овладевший русским языком...
 
– Когда я говорю на родном, польском, я думаю по-польски, когда говорю на русском – то и думаю уже на русском… Я просто его очень люблю и мне нравится на нем общаться...
 
Может быть поэтому Юлик выбрал себе в жены русскую девушку Юлю из Самары, с которой в счастливом браке и проживает в польском городе Пила. Живет, работает в транспортной компании (хотя прежде «дипломированный славянский филолог» трудился и в гостиничном бизнесе, и фельдшером на скорой помощи, воспитывает вместе с Юлей свою русско-польскую десятилетнюю красавицу-дочку…
 
– Ты спрашиваешь, зачем я занимаюсь поиском и увековечиванием? Тогда я скажу именно то, что у меня содержится в душе. И пусть эти слова не выглядят красивыми, они такие, какие есть…
 
Я люблю свою Родину. Я чту память о солдатах, которые ее освобождали от фашистов.
 
Мне очень не нравится то, что сегодня есть люди, которые пытаются обелить тех, кто нас убивал и пытался сделать из нас рабов. А ведь фашисты пришли сюда нас конкретно убивать и в итоге уничтожили 6 миллионов поляков. Совершенно конкретные люди из латышской дивизии СС сожгли в нашей Подгае 32 польских солдата. Мне очень не нравится, когда кто-то говорит: «Давайте считать, что они не были фашистами, а были борцами против коммунизма». Все это не может нравится ни одному нормальному, образованному, порядочному человеку.
 
И давай вспомним, что гитлеровцы получили свой настоящий разгром именно на Восточном фронте, а не где-нибудь в Африке или Нормандии.
 
Их танковые силы потерпели крах и так и не оправились после Курска, «Люфтваффе» Геринга потеряло свое преимущество в небе после битвы за Белоруссию, да и вообще свое самое первое настоящие поражение, от которого он впоследствии так и не смог прийти в себя, Гитлер получил непосредственно во время битвы под Москвой. Ну а после Сталинграда исход 2-й Мировой был уже предрешен. И, я думаю, все на эту тему…
 
Мне очень обидно, что на таком же, но немецком кладбище в Пиле – совсем другая обстановка. Если ты там побываешь, то сможешь убедиться, как немецкие могилы клево выглядят. Все красиво, все чистенько… Хотя сами они чистенькие далеко не были. И хочется куда-то сказать: «Алле… А наши почему хуже?». И не только советские, польские тоже! Пойми меня правильно, я не против ухоженных немецких кладбищ, нет. Пусть красиво покоятся.
 
Но мне очень не нравится, что те ребята, которые реально отдали жизнь на войне с гитлеризмом сегодня лежат в каком-то заброшенном состоянии. И в то же самое время, некоторые политики пытаются этого не видеть, создавая при этом мифы о совсем других, новых героях, якобы «борцах с советской оккупацией», забывая при этом, что и советские, и польские солдаты в первую очередь входили в состав войск антигитлеровской коалиции. Это факт.
 
Поэтому давай назовем такое положение дел самым простым и самым подходящим для этого случая словом: «Свинство».

----------------



P.S. Газета "Час" (Латвия) прекратила свое существование в 2013 году. За два года до этого газету (и весь издательский дом "Petits", ее издававший) приобрел один из российских олигархов, побаловался, после чего закрыл газету "Час", а позднее расформировал сам издательский дом. Русская журналистика Латвии таким образом была уничтожена.