Невидимые нити юности. Окончание

            Начало рассказа:
           http://proza.ru/2020/05/05/1973

    Лагерь находился рядом с каким-то селом, в магазине которого можно было прикупить себе что-нибудь для перекуса - печенье, бублики, леденцы. Кормили под навесом, за специально отведённым для этого длинным столом. Горячую еду привозили из поселковой столовой.
    Сентябрь в наших краях ещё по-летнему тёплый, в пути мы громко пели, выкрикивали лозунги и смеялись, предвкушая полную свободу. Труд не пугал нас,  ведь именно он, как нас учили,  «сделал из обезьяны человека». Молодость не боялась трудностей.
    После работы все отдыхали, а вечерами включались фонари и магнитофон с мощными динамиками: начинались танцы. Музыка притягивала местных ребят, а также любопытных парней из соседнего лагеря, который находился в паре километров от нашего. Там проходили  трудовую практику мальчики из техникума и училища.
    Сельское сарафанное радио работало днём и ночью. Завязывались знакомства, кто-то влюблялся серьёзно, кто-то флиртовал.
    В один из вечеров меня пригласил танцевать широкоплечий парень из лагеря автодорожного техникума. Артём уже заканчивал учёбу, легко двигался под музыку, был высок и остроумен, хорош внешне - и наше знакомство не могло остаться незамеченным среди девочек. 
- Светке, как всегда, повезло - такого кавалера подцепила! - с некоторым сожалением в голосе сказала  одна из девочек.
      На следующий день он пришёл опять - и почти все медленные танцы мы протанцевали вдвоём. В промежутках мы отдыхали на скамейках или гуляли  по лагерю, разговаривая о жизни. Так незаметно прошла неделя.
      Некоторые девчонки пытались отбить завидного парня, активно приглашая его на «белый танец». Артём охотно откликался на приглашения, но перед этим вопросительно и забавно смотрел на меня, словно желая удостовериться, не обижусь ли. Это была игра, я смеялась и совершенно не возражала: мне нравилось смотреть, как по-разному все танцуют. Танцевала несколько раз с ним и Тоня. 
- Я, кажется, влюбился в тебя!  Давай встречаться, - предложил он  однажды на прогулке, когда танцплощадка скрылась за бараками,  и обнял меня за плечи. - У тебя есть парень?
  Я не знала, что сказать, поэтому ответила честно:
- Мне нравится один, только он не знает об этом.
- Это всё равно, что нет, - обрадовался Артём.
- Я бы сказала, что наоборот, ведь он мне нравится, - возразила я, отодвигаясь от него.
- А разве я тебе совсем-совсем безразличен? - приблизил Артём своё лицо к моему.
- Почему же, мне с тобой интересно.
- Вот видишь - значит, для меня не всё потеряно?- он взял меня за руку, поднёс к губам и осторожно поцеловал.
        Ночью я долго не могла уснуть, вспоминая наш разговор и этот необычный поцелуй,  размышляя, допустимо или нет, если я люблю одного, а начну встречаться с другим. На следующий день решила не идти на танцы. Достала из чемодана, стоящего под кроватью,  книгу, легла на кровать и принялась за чтение. Музыка на улице сначала отвлекала, но сюжет романа взял верх, и вскоре я забыла о танцах, погрузившись в события, описываемые на страницах книги.
        Днём все мои мысли были о вечере: идти на танцы или нет? С одной стороны, мне хотелось потанцевать, с другой - надо было определяться с ответом. Я опять достала книгу, легла и открыла нужную страницу. Прошло около часа времени, как вдруг я почувствовала на себе  взгляд.
       Я быстро села и повернулась к двери. Артём стоял тихо и наблюдал за мной, возможно, уже несколько минут.
- Сюда нельзя посторонним, - строго предупредила я.
- Я на минутку, - ответил он, - выйди, пожалуйста, нужно поговорить
      Я положила книгу и вышла следом за ним. Танцы были в полном разгаре. Всюду ликовало оживление, слышался смех.
      Мы прошли за танцплощадку и, не сговариваясь, присели на свободную скамейку.
     Нет, я не испытывала к нему такого чувства, какое возникало во мне от одной только мысли о Сашке, когда я проезжала на автобусе через город, где он живёт.
- Знаешь, я всё понял, потому что иначе ты бы вышла сама вчера и сегодня, - словно в ответ на мои мысли, грустно сказал он.
 - Мне не хотелось огорчать тебя, не обижайся, - откликнулась я с облегчением. - Но мы ведь можем дружить!
- Нет, - резко сказал он, - невозможно дружить с девушкой, в которую влюблён. Я бы не пришёл сегодня, но мне нужно тебе кое-что вернуть.
    Я удивлённо посмотрела на Артёма:
- Но ты у меня ничего не брал.
- У тебя-то нет, но это твоё…
    Он  расстегнул молнию лёгкой куртки и достал оттуда тетрадку. Это был мой дневник!
   Изумление было столь велико, что я сразу даже не смогла взять тетрадь. К моим самым сокровенным тайнам прикоснулся кто-то чужой! Слова, которые я находила для своих чувств, кто-то читал? Как такое возможно? Какими  понятиями обозначить этот поступок - воровство, подлость, вероломство?
   Видя моё состояние, Артём вложил тетрадь мне в руки и горячо и быстро заговорил:
- Светочка, я не читал! Я даже не открывал, поверь! Я только хотел проверить, как ты ответишь мне, обманешь или нет. Но ты… Ты оказалась честнее, не стала скрывать, юлить…
- Как он к тебе попал? - наконец, спросила я.
- От Тони. Когда мы танцевали белый танец, она сказала, что я напрасно стараюсь, потому что у тебя есть парень, и ты не будешь встречаться со мной. Я сказал, что она врёт. Тогда на следующий день она принесла дневник - в качестве доказательства. Если я ей не верю, могу почитать, а я почему-то не отказался, смалодушничал, взял.  Но я не заглядывал туда и никому не показывал! Так и носил в этом кармане всё время!
 «От Тони…» Некоторое время, кроме этих двух слов, я не слышала ничего. Вернее, слышала, но так, словно издалека. Словно мои уши кто-то прикрыл ладонями. «От Тони…»
  Наконец, я пришла в себя:
- Значит, позавчера он уже был у тебя?
- Как раз позавчера я его и взял. Но отдать тебе сразу не решился. Боялся, что ты из-за этого меня  презирать начнёшь. Но ты всё равно отвергла. Прости меня! Я не читал, честно!
- Спасибо, - прошептала я, поднимаясь.
  Он тоже встал.
- Я вчера всё объяснил ей.
- Что?
- Всё. За нас обоих.
  Мы помолчали.
- Можно я обниму тебя?  - спросил Артём. - Один раз, на память. Завтра я уезжаю, уже договорился. Сослался на проблемы со здоровьем, сказал, к зубному надо.
   Я кивнула головой. Он обнял меня нежно, но достаточно крепко. Я чувствовала, как стучит его сердце, и думала, что Артём -  хороший человек, это ясно, как день, хотя мы знакомы неделю, а Тоня?
   Мы  возвратились к танцплощадке, последний раз подержались за руки и расстались.
   Я вернулась в барак, положила под подушку дневник и стала ждать Тоню.
   Когда она вошла, я всё ещё не могла найти объяснения её поступку и сделала вид, что сплю. Утром проснулась рано, достала тетрадь из-под подушки и внимательно посмотрела на бывшую подругу.
  Она почувствовала и внезапно открыла глаза. И тут же увидела в моих руках дневник.
  Её глаза испуганно округлились и, кажется, стали ещё больше.
- Как ты могла? - чуть слышно спросила я.
- Ты всё равно бы не встречалась с ним, а мне он очень нравится, - она села на кровати.
  Она не сожалела, она нашла себе оправдание.
- Наверное, для подобных открытий и нужно съесть пуд соли, -  сказала я. - Только после этого поступка ты не нужна ни ему, ни мне.
   Я положила дневник на место и добавила:
- Сторожи теперь. Если в чемодане что-то изменится, ославлю так, что мало не покажется.

    Больше мы не общались. Я вычеркнула её из своей жизни и мучительно размышляла, что теперь делать. Предстояли поиски квартиры.
    На танцы я больше не ходила, а через два дня пошли дожди, и  танцы отменились сами по себе.
    В день возвращения  с практики я подошла к куратору и спросила, не освободилось ли место в общежитии.
    Замечательным человеком была наша куратор! Она взяла меня под руку, улыбнулась  и заговорщицким голосом ответила:
- Хотела тебе сюрприз сделать, Светлана, но не вышло! Конечно, место освободилось, причём, я похлопотала и за твою подружку - вам обеим предоставляют места в общежитии, можете переезжать!
    В моей душе всё возликовало! Ура! Сегодня же, сейчас!
    Не помню, каким образом удалось утрясти все, но меня поселили на третьем этаже, с девочками нового потока, а Тоню - на четвёртом, с ровесницами.         
    Началась прекрасная жизнь, со всеми удобствами, с новыми подругами. Только теперь я никому не открывала свою душу. Никто не знал о моём дневнике, потому что я вела его дома, приезжая к маме по выходным.
    Когда начались занятия, в аудиторию я вошла одной из первых и заняла своё любимое место в правом ряду за вторым столом. Я подумала, что Тоня не стоит того, чтобы из-за неё я покидала любимое место. Ей и без того волшебно повезло с общежитием.
    Каким же было моё удивление, когда Тоня тоже села на своё место у окна, рядом со мной!
    Лишние столы  были, к тому же за несколькими столами сидели по одному человеку, и кто-то из нас мог пересесть. Я осталась на месте принципиально. Тоня предпочла сделать то же самое.
    Наверное, из-за этого разрушение нашей дружбы поначалу никто и не заметил. Со временем, конечно, однокурсницы догадались, ведь мы больше не ходили парой и даже не разговаривали, но причин так никто и не узнал, а преподаватели тем более оставались в полном заблуждении.
    Через несколько месяцев Тоня пересела от меня к девочке за столиком в соседнем ряду, потом ещё к одной, потом ещё. Я не подавала виду, что замечаю это. Ко мне тоже кто-то подсаживался, даже спорили, кто в этот раз, потому что я легко училась по всем предметам, могла помочь на контрольной, но мне было приятнее без соседки. Время от времени  все менялись местами,  но я предпочитала стабильность.

      Прошло почти два года. С нашего курса исключили одну девочку за воровство, трое вышли замуж, и одна уже ждала ребёнка. За это время я съездила на море в качестве пионервожатой, выслушала несколько объяснений в любви и одно предложение руки и сердца, но моей платонической любовью по-прежнему оставался идеализированный образ давнего приятеля детства. Мы теперь постоянно переписывались  с ним и встречались гораздо чаще, чем прежде.
Что-то мощное притягивало нас к друг другу, об этом ясно говорили взгляды, прикосновения рук, улыбки, стихи, которыми мы сопровождали свои письма,  но  вдруг всё резко изменилось - не судьба!
     Сашка внезапно женился, едва ему исполнилось восемнадцать, через полгода развёлся, но для меня и он тоже теперь перестал существовать. Жизнь преподносила мне жёсткие уроки мудрости. Было больно, но очень понятно. Мой характер закалялся и приобретал твёрдость, чтобы жить дальше. Самый верный и лучший друг, самая искренняя любовь - это мама. И рядом с ней никого поставить нельзя.

    Месяца за три до окончания педучилища Тоня неожиданно вернулась на своё прежнее место. Видя, что я по-прежнему не замечаю её, она обратилась ко мне с вопросом:
- Света, не возражаешь, если я здесь сяду?
- Мне всё равно, - ответила я, не поворачиваясь, - сиди, где хочешь.
    После занятий в дверь нашей комнаты общежития кто-то постучал. Мои соседки учились в другую смену, я была одна и удивилась, потому что обычно после стука дверь всегда открывалась. Из соседних комнат кто-то часто заходил одолжить чего-нибудь. Пришлось встать и самой открыть дверь. В коридоре стояла Тоня.
- Можно мне войти?- тихо спросила она.
    Я поколебалась секунду и отступила, пропуская её.
    Мы смотрели друг на друга и молчали. Потом Тоня глубоко вдохнула, словно перед прыжком в воду, и выдохнула:
- Света, мы скоро заканчиваем учёбу, но я не хочу расставаться с тобой навсегда и остаться в твоей памяти такой, как сейчас. Прости меня! Я поступила подло. Это было предательство, малодушие. Не знаю, как я смогла. Но прости, пожалуйста! Ты лучшая девочка на нашем курсе! Вообще из всех, кого я встречала.  Простишь?
    Я уже привыкла к мысли, что близкие подруги мне не нужны, и не хотела возвращаться к этой теме, но вид у Тони был крайне несчастный. Она готова была расплакаться, её ресницы уже вздрагивали, и уголки губ медленно опускались вниз. Странно, во мне не было ни мстительного чувства, ни радости. Только жалость о том, что всё вот так, с брачком. И это не забыть, не вычеркнуть. Но я ведь и не злюсь на неё, почему?  Все это промчалось в сознании мгновенным потоком, и я кивнула в ответ:
- Хорошо.
    Она не обрадовалась, это не то слово: она просияла, словно осветилась откуда-то изнутри невиданным чувством восторга.
- Света, Светочка! Ты не пожалеешь! Я знала, потому что ты великодушная! Спасибо тебе!
     Она схватила меня за руки и закружила по комнате, смеясь от счастья, и это передалось мне, и мне тоже стало весело, словно какой-то груз свалился с души и окрылил её, и ответная улыбка пробудилась на моем лице. 
     Она внезапно остановилась.
- У нас в комнате место освобождается - Люська Кольцова съезжает, переводится в другой город! Переходи в нашу комнату! А хочешь, договоримся ещё с кем-нибудь, может, на третьем этаже или на втором, чтобы рядом!
- Нет, я не хочу. Мы и так рядом, на всех парах, по всем предметам.
  Она вздохнула.
- Жалко. Ну, ничего. Главное, ты не сердишься больше. Не обижаешься, правда же?
- Правда.
- А хочешь, в кино сходим?
- Сходим, но не сегодня. Сейчас мне некогда.
  Она внимательно посмотрела на меня, изучая. Кивнула, отошла к  двери.
- Ну, до завтра тогда?
- До завтра.
  Так мы помирились.
   Постепенно всё стало на свои места, ведь кто не ошибается? Но зарубка в памяти осталась.

   Перед выпуском мы решили написать запрос куда-нибудь далеко и уехать  вместе, чтобы нести детям «светлое, доброе, вечное».
   Рассматривая карту, остановились на городе Мирном, том самом, что находится в зоне вечной мерзлоты среди алмазных приисков, в Якутии.
   Мы написали письмо в городской отдел образования Мирного и стали ждать вызов.
   Высшие силы берегли нас, потому что в ответном письме сообщалось, что по нашей специальности вакансий нет. Моя мама облегчённо вздохнула: Создатель услышал её молитвы.
   Я устроилась работать неподалёку от дома, а Тоню влекли дальние дороги.
   Она уехала на Урал и там вышла замуж.
   Сначала мы переписывались, потом там  возникли какие-то проблемы, письма стали очень редкими.  Я тоже вышла замуж, уехала - и больше ничего уже не слышала о ней до той самой  поры, когда вернулась домой и разыскала её.
   Как она обрадовалась! Сколько было счастливого смеха и слёз!
   Но возвращаться домой мне было далеко, а сотовой связи, чтобы предупредить родных о задержке,  ещё не было - поэтому встреча была короткой. Зато мы договорились о будущем, и вот теперь едем автобусом, той самой дорогой, какой ездили в юности, и Тоня никак не может остановиться, рассказывая мне о себе.

   Она отработала на Урале положенное время и вернулась в родные места с дочкой  и  мужем, которому не слабо было одному выпить пол-литра водки и после буянить. А не пить у него не получалось.
   Однажды она спряталась от него в комнате, задвинув крючок, но он распахнул дверь одним ударом, вырвав крючок с гвоздём вместе и повалил Тоню на пол, чтобы совершить, как ему представлялось в тот момент,  возмездие. Он не мог простить ей, что покинул родные места, куда теперь не добраться - далеко и дорого, и дочку не бросить. Всё здесь для него чужое, другое, -  и люди, и климат, и эта несносная жара летом…
    Он прижал Тоню к полу и уже замахнулся, отведя руку с ножом вверх, когда она прошептала слова молитвы, истово прося Бога о помощи. И  чудо случилось: её муж рухнул навзничь, отключившись мгновенно. Потрясённая внезапным спасением, она выползла из комнаты, прихватив нож, и уехала с дочкой к матери, в другое село, оставив его одного в незапертом доме. Он проснулся через сутки, протрезвел и пошёл искать семью. Соседка покачала головой, ничего не ответив. Тогда он завёл огромный трактор «Кировец», на котором работал, и помчался к матери Тони.
- Ты его бросила? - спросила я.
- Нет, не смогла. Он ведь, и правда, здесь один. Не хотел уезжать с Урала. Там у него куча  родственников: родители, братья, сестры, тетки, племянники. Я не могла оставаться больше: в селе все пьют и матерятся, даже дети. И никого это не шокирует.  Он тогда очень любил меня, а ещё больше - Светочку. Гордился отцовством. Ей тогда было три месяца.   Семье мужа я не нравилась, не подошла. Называли "училкой", гордячкой. Мы собрались и уехали. Почти ничего не взяли из вещей.  Сначала жили у мамы. Но у него же руки золотые,  работящий! Он и электрик, и тракторист, и сварщик. Быстро поднялись, довольно скоро квартиру дали, ты видела: половина дома - наша, другая -   у его сослуживца. Соседи хорошие, живём мирно. Муж после того случая, с ножом, сдержал слово и закодировался. Но что-то в его железном организме нарушилось, он заболел диабетом, причём, в той форме, когда надо сидеть на уколах и придерживаться строжайшей диеты.
   Я слушала и содрогалась, представляя, какие заботы легли на Тонины плечи. Её муж не мог понять случившегося, нарушал запреты, попадал в больницу, выкарабкивался с трудом, опять нарушал. А ведь у них росла дочка, было хозяйство, огород, и она работала учительницей русского языка!
   Тоня вздохнула, видимо, подумав о том же:
- Сейчас на инвалидности, сидит дома, кур разводит. И то хорошо, делом занят. Деньги копит, мечтает съездить к родным.
- Может, и съездит, - сказала я.
- Одного его пускать нельзя - свои же братки соблазнят выпить, и пошло-поехало. Мне придётся тоже, хотя не хочется. Утешает только то, что нескоро.
- А Света, где она? Чем занимается?
- Дочка моя пошла по нашей с тобой тропинке, след в след. В городе работает. У неё хороший  класс, скоро выпуск. Сынишка есть, Ромочка. А муж странный. Приходит в гости, повидаться, хотя не в разводе, живёт через улицу. Не по-людски как-то.  Она бы съехала подальше от него, но комната дешёвая, бабуся одинокая  сдаёт, и школа рядом. Вначале они вдвоём были, потом он к родителям вернулся. Хозяйка говорит, что если Светочка её досмотрит, то  перепишет ей квартиру , и будет у дочки моей тогда своё жильё. Я не вмешиваюсь. Ромочку только беру на каникулы к себе. Ему у нас хорошо: дворик свой, огород. Ещё смородина, вишни. И живность опять же - кот, собака, козочка. Куры, утки - яйца домашние.
      Тоня говорила и говорила. Я слушала молча, время от времени поглядывая в окно и уточняя что-то в её монологе.

   Мы ехали на встречу выпускников. Я не ездила этой дорогой тридцать лет, с момента выпуска. За окном уже не мелькали, как прежде, поля, на которых мы работали. Там стояли красивые частные дома с разноцветными крышами, и возле каждого дома - машина или две. Жизнь изменилась очень сильно - и люди - тоже.
- Вот девчонки удивятся, увидев нас! - неожиданно лицо Тони просветлело.- Как здорово, что ты вернулась! Я ездила на десятилетие, о тебе все спрашивали, но мне было даже нечего ответить. И как-то грустно было.
Она рассмеялась, как в молодости, склонив голову вбок:
 - Дочку назвала Светой, чтобы думать, что ты рядом!
   Я посмотрела не неё. Если стереть эти морщинки, ничего не изменилось. Даже не верится.
   Нас по-прежнему поддерживали невидимые нити юности.
Наталья Коноваленко