Глава 3. Обряд

Обряд – совокупность действий стереотипного характера, которой присуще символическое значение.

Материал из Википедии — свободной энциклопедии.

Аэропорт имени Вацлава Гавела несколько удручал своей нарочитой похожестью на все большие аэропорты мира («как у людей»), вызывая почти «суетливое» желание как можно скорее его покинуть. Не важно, как и в каком направлении. В очередной раз искренне порадовавшись отсутствию багажа, Борис взял такси в центр и, попросив остановиться у Костела Святого Фомы, не спеша пошел к Малостранским мостовым башням, словно предвкушая встречу со старым знакомым. А потом долго, «смакуя» каждый шаг пересекал Влтаву по Карлову мосту, наслаждаясь неповторимым обаянием «места-времени», как из кусочков пазла, составленном из реки, моста, азартного диксиленда у ног флегматично-снисходительного Святого Яна Непомуцкого, бесконечных «селфи» с Иоанном Богословом и ультрамариновой глубины небесного свода над бронзовым Распятием, словно осеняющем все происходящее спасительным великодушием гигантской Церкви.
Чуть больше двух лет прошло с тех пор, как он вот так прогуливался здесь перед отлетом в Мадрид, а кажется ВЕЧНОСТЬ. Слово, как некая ключевая «мантра», отозвалось мышечной памятью о долгих и изнурительных часах тренировок в Шаолине, научивших его не ДУМТЬ о цели, а лишь обозначив ее, концентрироваться на ДЕЙСТВИИ. Такое разделение радостно удивило обретением невероятной выносливости, о какой он даже не мог помыслить. А еще он научился причинять и терпеть БОЛЬ, как неотъемлемую часть ДЕЙСТВИЯ, необходимого для достижения обозначенной ЦЕЛИ. И обретя эту власть над телом, он вошел в ашрамы Ришикеша в поисках МУДРОСТИ, неожиданно обретаемой лишь особым способом дыхания, погружающего тебя в темные воды твоего иного «я», где боль, так же как и удовольствие, перестают существовать как таковые, становясь лишь иероглифами, обозначающими тот, иной мир, мир чувственных восприятий, из которого ты пришел в эту стихию и позволяющими сохранять ОСОЗНАННОСТЬ в пространстве подсознательного. Это искусство не «контролировать», но ОСОЗНАВАТЬ подсознательное, следуя его логике всегда оптимальных решений, неожиданно дало ВЛАСТЬ над неоднозначностью причинно-следственных потоков материального мира. Но обретя ВЛАСТЬ он осознал, что еще далек от ЦЕЛИ. Это было, как будто тебе дали ключи от «супернавороченного супер-кара», но сев в него, ты вдруг понял, что не знаешь куда ехать. «Направление» он обрел в Тибете. В одном из высокогорных Буддистских храмов он вдруг ПОЧУВСТВОВАЛ осуществимость энтропийной флуктуации, именуемой ЧУДОМ. В то утро ему вспомнился взгляд Магистра при их первой встрече. Взгляд, не выражающий ничего, даже безразличия. Попытавшись сконцентрироваться на этом «ничего», на пустоте, словно отменяющей все мыслимые законы этого мира, больше – само его существование, он перестал быть скованным его ТЯЖЕСТЬЮ, ощутив восторг левитации. Это было ЧУДО!.. Но он не смог его повторить. Воспроизводимость результата оказалась недоступна. Чего-то не хватало. Он это чувствовал физически. Чего-то малого, но очень важного. Еще чуть-чуть! Нет, не выходит. «Нам больше нечего тебе дать, – сказал, наблюдавший за ним монах – остальное ты найдешь там, внизу» …
Блуждая в лабиринтах, сохранивших гулкое звучание средневековья, узких кривых улочек Старе-Место, Борис наконец увидел Теодора сидящим за столиком небольшого открытого ресторанчика, огороженного от пешеходной части условной цепью цветочных горшков, питающих жизнь какого-то вьющегося растения, похожего на пассифлору. Теодор с видимым удовольствием наслаждался неназойливым майским солнцем и беззаботностью туристического многоцветья.
- Ты не торопишься. – Беззлобно констатировал Теодор, одарив Бориса своей «фирменной», одними уголками рта, улыбкой.
- Я тоже рад тебя видеть. – Совершенно искренне ответил Борис, присаживаясь за столик. – Люблю Прагу. В этих декорациях можно придумать все что угодно. В них, как будто, есть некая незавершенность, приглашающая к импровизации.
- Я понимаю, о чем ты. И даже испытываю нечто подобное, но мы здесь не для эстетской беседы.
- А жаль. Хочу мороженного.
- Сотвори «чудо». Материализуй субстанцию мороженного из энергии своего желания. Покажи, чему научился.
- Легко. – Подозвав официанта, Борис заказал ванильный пломбир со смородиновым вареньем. Выждав, «приличествующую солидному заведению» паузу, ему принесли абстрактных форм сооружение из сладких оттенков белого, залитого густой темной кровью крупных спелых ягод, украшенное вафельной имитацией Великой Китайской Стены. Ему еще подумалось, что как хорошо звучит «кровь с молоком» и как плохо – «молоко с кровью».

* * *
Капелька крови, выступившая на белоснежности ритуальных одежд Анжелики, на уровне правой лопатки, ближе к позвоночнику, воплотилась в слова, уже однажды пережитые – «молоко с кровью». Воспоминание было ярким, «чувственно рельефным», запустившим цепочку «мнемо-образов», восстанавливающих пережитое за последние 12 часов.
Дождавшись, когда Борис наконец закончит наслаждаться своим деликатесом, они покинули ресторан.
- Ты знаешь, что тебя ждет? – Ровным, ничего не выражающим голосом спросил Теодор.
- Обряд. – В тон ему ответил Борис.
- И ты не хочешь знать в чем он заключается?
Эта часть города почему-то ассоциировалась у Бориса с детским воспоминанием о богато иллюстрированной книжке с поэмой Адама Мицкевича «Пани Твардовская»: готическая перспектива улиц была театрально-зловещей, именно «театрально», то есть – не по-настоящему, «понарошку», наполняя душу легкомысленно-авантюрным ожиданием «бесовщины», с непременно счастливым исходом.
- Пойму по ходу. – Нарочито небрежно бросил Борис, воплощая ответом настроение своей ассоциации. – Ну не бином же Ньютона. Европейская мистика всегда отдавала опереточной театральщиной. Но я готов все исполнить. Честно.
- Как знаешь. – Пожал плечами Теодор.
Пройдя несколько кварталов, они вошли в Костел святого Илийи, как раз в тот момент, когда там зазвучал орган задумчивой философией первых аккордов, постепенно наполняя пространство церкви сдержанным обещанием силы, динамику которой покорно усиливали, казалось созданные именно для этого сочетания звуков, готические своды. К ним подошел, одетый в черное, служитель, едва заметным кивком головы обозначая себя, как человека, за которым им надлежит следовать дальше. Пройдя по левому нефу, мимо Пьеты за алтарное пространство, он открыл небольшую, едва заметную (да и то вблизи) дверь, за которой оказались, ведущие вниз, каменные ступени. Бесшумно закрыв за ними дверь, и сохраняя все то же, непроницаемое, «ритуальное», выражение лица, служитель зажег факел, предусмотрительно оставленный здесь в, выступающем из стены, кованном железном кольце, и они отправились в путешествие по бесконечным лабиринтам подземелья, в котором их проводник ориентировался с, почти мистической, точностью.
Через какое-то время, открыв очередную дверь, они оказались в небольшой, относительно ярко освещенной многочисленными свечами, комнате. Теодор и проводник скрылись в двери напротив, оставив Бориса наедине с двумя другими участниками действа, одетыми в черные, с алой подкладкой, мантии с наброшенными на глаза капюшонами, так что лиц разобрать было невозможно. Все так же молча, обозначая, в случае необходимости, свои намерения сдержанными жестами, они раздели Бориса донага и, натерев тело каким-то маслом, смешанным с ароматическими специями, облачили его в белые льняные одежды, состоящие из широких штанов, стянутых на поясе продетой в них такой же тесьмой и просторной, до колен, рубахи. «Адепты» вывели его в дверь, за которой недавно скрылись Теодор и проводник-священник. Они оказались в просторной, освещенной факелами, куполообразной крипте с, поддерживающими свод, многочисленными колоннами, наполненной людьми в таких же черных, с алой подкладкой, мантиях со скрытыми под капюшонами лицами. Все собравшиеся стоя повторяли некие ритмические латинские белые стихи, что, сливаясь вместе, образовывало странную, а капелла, литургическую музыку. Бориса подвели к ярко освещенному квадратному возвышению, поднимаясь на которое он с удивлением увидел, как с противоположной стороны ему навстречу поднимается, облаченная в такие же, как он, одежды, Анжелика. Свет факелов придавал ее волосам медный, почти зловещий оттенок, но лицо с огромными зелеными глазами, было сосредоточенно спокойным. Они сошлись в центре квадрата. Позади, за их спинами, установили большие, в дорогих оправах, зеркала, так что они могли видеть себя как бы «целиком», в бесконечной перспективе рекурсивных отражений. Анжелика вплотную прижалась к Борису, так что он ощутил через ткань тепло ее тела, продела свои длинные тонкие пальцы между его пальцами и развела их, скрепленные таким «замковым» соединением руки, на уровень плеч. В стоящем за Анжеликой, зеркале Борис увидел, воспроизведенное ими подобие «витрувианского человека». Сопровождавшие адепты стянули их запястья веревками, свободные концы которых затем привязали к, вставленным в постамент, в человеческий рост, деревянным шестам как бы фиксируя образованную «композицию». В стороне Борис увидел, облаченного в кроваво-красную мантию, Теодора. Перед ним, на каменной подставке лежал длинный клинок, выдающий себя холодным блеском стали в мерцающем свете факелов. Борис непонимающе, с тревогой, посмотрел на Анжелику. В ее глазах отразилось сострадающее удивление.
- Они тебе не сказали? ... – Губы ее были неподвижны, а голос звучал «внутри» Бориса.
- Нет. – Таким же образом «сформировал» свой ответ Борис.
Внезапно, в звучании латинской литургии, он стал различать другие, иной «морфологии», знакомые ему слова. «Магефа» (мор, иврит), «Некама» (месть, иврит), «Ромах» (копье, иврит), Пинхас (Библейское имя), Косби (Библейское имя).  Борис вдруг понял, ЧТО должно сейчас произойти.
«И вот некто из сынов Израиля пришел и подвел к братьям своим Мидьянитянку … И увидел это Пинхас, сын Элазара, сына Аарона, священника, и встал он из среды общины, и взял копье в руку свою. И пошел вслед за Израильтянином в нишу, и пронзил обоих их, Израильтянина и женщину в чрево ее; и прекратился мор среди сынов Израиля». (Числа. 25:6-9).
- Не бойся. Он очень искусен. Все будет хорошо. Только будет больно.
Теодор ритуально медленно подошел сзади к Борису. В зеркале напротив он увидел, как сталь клинка медленно пронзает их «витрувианского человека», спасительно-искусно обходя «жизненно важные органы», но не щадя, проходящие в темноте их тел нервные потоки, превращая ПЛОТЬ в БОЛЬ. Боль была кричащей, ослепляющей, четко обозначенной границами плоти, вырваться за пределы которых мешала БОЛЬ. И вдруг это пространство боли стало СВЕТОМ. Ему будто открылась некая ниша, измерение, о существовании которого он не подозревал раньше. И это измерение было наполнено СИЛОЙ, которой ему не хватило в высокогорном тибетском монастыре. Отступив в эту нишу, он увидел свою жизнь, как последовательность картинок в 3-D комиксе. Последовательность существовала сразу на всем своем протяжении. Он ощутил СИЛУ изменить эти картинки – объем, цвет, порядок следования: школьная влюбленность, наполненная сентиментальной осуществимостью ЖЕЛАНИЯ, так и не ставшего судьбой, в пол-оборота профиль Дины, в военной форме, склонившейся над клавиатурой армейского терминала, как иероглиф щемящего чувства вины, от которого здесь и сейчас можно было, наконец, избавиться ... Эти изменения меняли, виртуально продолженные через СВЕТ, несколько туманные образы, смысл которых был ему пока не доступен. Но внезапно он понял, что НЕ ХОЧЕТ ничего менять. Капелька крови, выступившая на белоснежности ритуальных одежд Анжелики, на уровне правой лопатки, ближе к позвоночнику вернула его в, показавшийся плоским, мир, ограниченный пространством подземной крипты. Картинка темнела, растрачивая, поглощаемые тенью, подробности, будто кто-то, один за другим, гасил освещающие ее факелы …

* * *
Открыв глаза, Борис обнаружил себя лежащим на широкой, с барочного вида, балдахином, кровати, в спальне, мягко освещенной, проникающим сквозь задернутые полупрозрачные шторы, солнечным светом. У кровати, в плетенном кресле-качалке, резко контрастирующем с интерьером комнаты, сидел Магистр.
- Где мы?
- Все еще в Праге, если для тебя это важно.
- У вас обширная география «офисов».
- Можем себе позволить. Ты как? – Голос Магистра был наполнен искренней заботой.
- Наверное могло быть хуже. Что это было?
- Обряд, а точнее – завершающая часть процесса ОБРАЩЕНИЯ. Видишь ли, есть такой физический закон, на самом деле, являющийся универсальным законом природы, охватывающим и социальную сферу: «Никакими внутренними силами нельзя изменить положение центра тяжести системы». Именно поэтому нельзя, например, поднять самого себя за волосы, даже тем, у кого они есть. – Улыбнулся Магистр, видимо намекая на небольшое, но уже заметное «поредение» волос на макушке, рано начавшего лысеть, Бориса. – Но именно в этом смещении «центров тяжести» вещей и явлений заключается суть МАГИИ. Значит, чтобы осуществить эти магические изменения, необходимо выйти за пределы «системы», превратив свою «внутреннюю силу» во внешнее усилие. К сожалению, этот переход связан с болю. Во всяком случае, мы не знаем другого способа.
- Значит теперь любое ЧУДО будет сопряжено с болью? Вряд ли я захочу еще раз ее испытать.
- Ну что ты! Это как прививка, выработка иммунитета – один раз переболев, уже не заразишься. Сам факт обладания этим знанием, ВОСПОМИНАНИЕ об альтернативности причинно-следственных связей этого, материального-чувственного, мира, позволит тебе, теперь уже – безболезненно, превратить его в объект магического воздействия. Хотя возможны и исключения.
- А при чем здесь Анжелика?
- ОБРАЩЕНИЕ должно быть симметричным: Магия Черная – Магия Белая, начало Мужское – начало Женское. И в этой паре один неизбежно выбирает СВЕТ, другой – СУМРАК. Мы не знаем заранее кто будет кто. Ты выбрал СВЕТ.
- Не могу сказать, что это было абсолютно осознанно.
- Естественно. Но это означает, что Анжелика ушла в тень СУМРАКА.
- И что это значит? Теперь она будет кровожадной ведьмой, алкающей кровь ни в чем не повинных налогоплательщиков?
- Ну что ты! Мы не опускаемся до такого, как ты его когда-то назвал, балаганного шарлатанства. Категорическим Императивом Розенкрейцерства, как ты помнишь, является стремление к достижению ВСЕОБЩЕГО БЛАГОДЕНСТВИЯ, как отдельных лиц, так и человеческих объединений. Этой цели служат как маги СВЕТА, так и маги СУМРАКА.
- Так в чем же разница?
- В подходе. Маги СВЕТА стремятся уберечь и, тем самым, избавить людей от разрушающей динамики искушений этого мира. Маги СУМРАКА исходят из того, что лучший способ избавиться от искушения – это поддаться ему.
- «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». – Вспомнил Борис поговорку своего студенческого «наставника» по преферансу, хотя о Сочи и тот и другой имели очень туманное представление, всю сознательную жизнь прожив в Израиле.
- Теперь об этом. Мы ознакомились с твоими многочисленными страницами в разных соцсетях и «прониклись» идеей твоей новой платформы. Даже нашли спонсоров, в поисках которых ты так усердно рыскал по Европе, до нашей встречи в Мадриде. Так что, теперь ты – лидер и владелец весьма перспективного «стартапа».
- Как интересно получилось … Любопытный бизнес-алгоритм поиска спонсоров. Жаль – не могу им поделиться! Странная получилась бы инструкция.
- Ты должен привыкнуть к тому, что обстоятельства СКЛАДЫВАЮТСЯ так, как ты этого хочешь. Надеюсь только, что у тебя достанет мудрости быть осторожным в своих желаниях, ибо твоим главным ТАЛАНТОМ отныне является Магия. Очень скоро именно этот твой талант окажется востребованным.

(Продолжение следует)