Глава Здравствуй! Великий город

А. Лютенко ( Из романа Миллиард на двоих)
«Если бы понты светились, в Москве были бы белые ночи.»
(Разговор в такси)

 
Пока две самые крупные разведки мира тягались – («кто кого?») – в разных частях земного шара, а Главное управление контрразведки КГБ выстраивало свою линию, чтобы нейтрализовать нового экстравагантного заместителя американской резидентуры в Москве Марию Лопес, скромный начальник геологический партии Николай стоял в центре помпезного зала Ярославского вокзала.
Очень хотелось пить. Но, как назло, у автомата с газировкой выстроилась целая очередь жаждущих сладкой влаги граждан, дожидавшихся своих электричек в Подмосковье.
Николай поставил небольшой чемоданчик на гранитный пол и вытащил из кармана пиджака свёрнутый в квадрат лист бумаги – адрес, что дал Захар перед смертью – в их последний и такой странный разговор.
Взглянув на адрес, сунул бумажку обратно в карман и вышел через огромные двери, украшенные бронзовой ковкой, на площадь перед вокзалом, где скучали таксисты, сидевшие с открытыми дверями своих машин с чёрными шашечками. От нечего делать они щёлкали семечки и рассматривали молодых девушек, что, как по команде, переоделись в короткие мини-юбки и светлые прозрачные маечки. Все это волновало и завораживало, но только не прожжённых московских таксистов, ведавшие всеми дневными и ночными тайнами этого хищного города. Например, знали, что сейчас – наступает время для знакомства с приезжающими хорошенькими провинциалками, что со всех уголков огромной страны устремлялись в столицу искать своё нехитрое женское счастье.
В Москве вовсю бушевал май, а загорелые крепкие тётки торговали букетиками с сиренью, наполнявшей весь окружающий мир сладостным ароматом и сонливостью.
Разница московского времени с Сибирью составляла около четырёх часов, поэтому хотелось есть и чего-нибудь выпить, желательно покрепче. Но Николай совсем не знал Москвы, поэтому и решил сначала где-то перекусить да устроиться на ночлег. А уже потом приступить к поискам учительницы Алёны Гончаровой.
Он подошел к ближайшей машине, где восседал, опустив кепку на солнцезащитные очки, кавказец лет сорока.
– Товарищ, простите… Не подскажите, где можно устроиться в гостиницу? –обратился Николай к дремлющему водителю. Тот пальцем приподнял кепку и оценивающе посмотрел сквозь тёмные очки на новоявленного клиента. Но, видимо, внешний вид и недорогая одежда клиента особо «не вдохновили». Поэтому, так ничего и не ответив, опустив козырёк на глаза, он снова погрузился в сон.
– Товарищ, я же заплачу! – Николай немного растерялся от такого явно наплевательского отношения водителя.
Тот снова поднял указательным пальцем козырёк.
– Видишь на мнэ эти очки?  – и ткнул пальцем в серебристую оправу на переносице.
– Вижу… и что? – вопросом на вопрос переспросил Николай.
– Очки «Париж» называются! Цэлых двэсти рублэй за них отдал!
Кавказец говорил с сильным акцентом.
– Ну и что, что двести? – Николай начинал уже заводиться. Его стала раздражать неторопливость и ленивость кавказца.
– Зацэни, они мнэ идут? 
– Идут. Я рад за вас… Так что насчёт гостиницы?
– Да ничэго, просто спросил тэбя: идут или нэ идут? А насчёт гдэ жить – вон гостиница возлэ вокзала.
И он указал на длинный шпиль гостиницы «Ленинградская», что являлась украшением площади у трёх вокзалов.
– Да там же и мест, наверное, нет?
– Конэчно нэт! А ты как хотэл? А кто сказал, что мэста в Москве должны быть? Москва нэ резиновый: всё эдут и эдут!
– А ты сам откуда? – парировал Николай. – Тоже москвич? А не из Нальчика, часом?
– Я?! – удивился кавказец. – А причэм здэсь я: про всэх говорю! А ты откуда такой?
– Из Сибири…
– Из самой Сибири?! – снова удивился таксист. – А там откуда?
– Слышал такое место: Горная Шория?
– Как нэ слышал?! Я там сидэл! – буквально изумился шофёр и показал наколку на пальце: четыре жирные синие точки по краям, а пятая – в середине.
– В Таштаголе сидэл. А ты где сидэл?..
– А я геолог. Рядом с Таштаголом как раз и работал. Ну, как рядом: двести вёрст туда, двести – обратно. Для Сибири – считай, рядом!
– Да… – задумался кавказец. – Сибирь большая, это точно! Хорошо, садись –так бэ сразу и сказал, что из Сибири!  А то говоришь, говоришь – а ничэго у тэбя не понятно.
– Так ты и сам болтаешь без остановки… – огрызнулся Николай и сел на переднее сиденье «Волги», рядом с водителем.
Машина отъехала от площади и повернула в сторону Садового кольца.
– Эсть у мэня знакомая администратор вэдомствэнной гостиницы. Очэнь хороший чэловэк! – издалека начал таксист. – Но придэтся пэрэплатить: сам понимаэшь!
– Понимаю… – согласился Николай.
 
…Администраторша оказалась молодящейся женщиной лет пятидесяти – с пышной копной крашеных волос, в чёрной юбке, обтягивающей её толстые ноги в прозрачных капроновых чулках, да белой блузке – с большой несуразной розой на левом плече. Складывалось ощущение, что она сошла с афиши фильма «Двенадцать стульев», где играла мадам Грицацуеву.
Взяв без сдачи с Николая десятку, она провела его в просторную комнату, где стояли четыре аккуратно заправленные кровати с белыми подушками, стоящими торчком – как в пионерском лагере.
– Туалет и душ – по коридору, в самом конце. Буфет работает с восьми утра – найдёте… К вечеру будут ещё жильцы…
И она ушла, унося своё пышное тело и червонец Николая.
Николай переоделся в спортивный костюм, надел домашние тапочки и, закрыв дверь ключом, пошёл искать душевую комнату. Из пяти висящих на потолке душевых «подсолнухов» – вода (после того, как Николай со скрипом открутил все вентиля) потекла только из одного. Но и это стало огромным благом – после нескольких дней длительной тряски в поезде!
Он стоял под струями горячей воды и наслаждался покоем момента. Вот она какая – столица Москва!
Невыносимо хотелось есть… Облачившись в брюки и белую рубашку, (предварительно погладив их утюгом, выданным администраторшей за отдельную плату), Николай направился искать буфет. Правда так и не нашёл его. Но выяснил, что гостиница представляла собой просторное четырёхэтажное здание из красного кирпича, где не имелось ни единого указателя. Числилось гостиничное заведение за министерством водного и рыбного хозяйства.
Но зато в холле Николай познакомился с рыжим худым бородатым мужичком, оказавшимся работником метеорологической станции в долине гейзеров, что располагалась на самом краю Камчатского полуострова. Он пригласил Николая в свою комнату, где также стояло четыре кровати. (И также все аккуратно, по-пионерски, заправленные).
Виктор, так звали нового товарища, оказался словоохотливым оптимистом, вытащившим из своего чемодана вяленую красную рыбину и крабовые консервы. Николай сходу «понял намёк», поэтому сбегал в гастроном, находившийся за углом, на широкой улице (названия которой Николай всё никак не мог запомнить).
Он свободно купил бутылку коньяка, (без переплаты: отдав за него всего-то шесть рублей!) и бутылку «Столичной» за четыре двенадцать. Как-то совсем непривычно, после Сибири, покупать что-то стоящее не «из-под прилавка»! Очередей также не имелось, что ещё больше удивило Николая. Поэтому он и подкупил буханку чёрного хлеба, сырков «Дружба» и большой ломоть варёной колбасы.
…Всё вместе разложили на одном из двух канцелярских столов, (что стояли почему-то ровно посредине комнаты) и стали, с помощью кипятильника, готовить в трёхлитровой банке кипяток для чая.
– Ну, чё? За знакомство! – поднял тост житель Камчатки и они разом выпили из гранёных стаканов.
Слово за слово – и обеденное сидение плавно перешло в ужин. В открытые окна незаметно подкрался тёплый майский вечер…
– Мы живём в щитовом домике. И обслуживаем сигнальный маяк для кораблей. Всё хорошо, вроде… – делился захмелевший Виктор. – У каждого своя комната, есть где помыться. Но, конечно, безвылазно сидеть по полгода на одной точке – с ума сойдёшь! Да ещё и без баб...
Николай говорил мало – предпочитал слушать Виктора.
– Я даже сделал баню, там у нас… – хвалился камчатец. – Пополам разрезал автогеном железную бочку, поставил её на металлическую раму… Представляешь: кругом снег, а под бочкой горит огонь. И вода горячая! В неё залазишь – красота! Главное – вовремя подливать воду, чтобы не зажарило! Вылезешь – и голышом в снег! А затем опять в горячую ванну…
Они выпили за Камчатку, за вулканы и за Берингов пролив. Потихоньку, в комнате стали собираться командировочные постояльцы. Они стучались в комнату, ставили на пол у своих кроватей чемоданы и, переодевшись в спортивные костюмы или домашние пижамы – отправлялись прямиком в душ (отчего, судя по всему, там образовалась своеобразная очередь).
Но к часам девяти пришла толстая администраторша и грозно велела Николаю отправляться в свою комнату. Видимо, кто-то из вновь прибывших нажаловался на выпивающих гуляк.
…Когда Николай лёг в кровать, стоящую у окна – входная дверь с шумом распахнулась, и чья-то не совсем трезвая рука щёлкнула выключателем.
В комнату ввалилась компания, состоявшая из трёх крашеных тёток, (коим, судя по всему, уже «стукнуло за сорок») и белобрысого прилизанного хлыща в белом приталенном костюме и белых туфлях. Спустя минуту в комнату вошёл мордастый молодой мужчина – в расстёгнутом парадном кителе и морской фуражке. Уже сильно пьяный, что видно по его красному лицу и масленым блуждающим глазам. Но чувствовал себя явно предводителем всего этого сборища: громко смеялся, приобнимая двух пышных тёток за толстые зады (зачем-то обтянутые кожаными мини-юбками – что в сочетании с чёрными чулками в большую клетку смотрелись на зрелых дамах довольно вульгарно). Великовозрастные девицы тоже, видимо, приняли на грудь изрядную дозу алкоголя: поэтому всё время глупо хихикали, суетились да размахивали вязаными сетками, откуда торчали горлышки бутылок и бумажные свёртки с едой.
По команде моряка они сдвинули два стола вместе, застелили газетами и стали раскладывать бутылки и еду. Помимо коньяка и водки, женщины расставили заливное, в тарелочках из фольги, куриные ножки и салат оливье.
Моряк, качаясь, подошёл к кровати, где лежал Николай и, лягнув правой нагой, как молодой конь, вздёрнув голову и отдал честь. А затем заплетающимся голосом гордо объявил: «Кап-иитан третьего ранга красно-ззна-ммённого тихоок-ееанского флота… – он громко икнул, но продолжил – Капитан Петров… Сергей Александрович. Разрр-еешите пригласить вас, товарищ, к нашему скромному столу. Возрр-аажения не принимаются!»
Его качнуло вправо, но он удержался. Но уже в следующую секунду всей массой обрушился на лежащего в кровати Николая. Слава богу, что всё обошлось без травм. Три тётки подняли капитана, усадили его на ободранный стул и налили полный стакан коньяка.
– Това-аарищ капитан, товарищ капит-ааан! – кричал, странно растягивая слова, хлыщ в белом костюме. – Пьём до дна-аа! За наш сове-еетский флот!
Моряк попытался пить стоя, но у него ничего не получилось – допив до половины, он вдруг закашлялся. Вся разношёрстая публика, начала прыгать вокруг него, стараясь постучать ладонью по спине. А он, уже не видя ничего остекленевшими глазами, хватал воздух мясистыми руками, пытаясь ухватиться за женскую задницу.
Через полчаса шума и гама, моряк, не вставая из-за стола, повалился на бок и, упав на пол, громко захрапел. С него сняли китель, чёрные ботинки, брюки – и кое-как уложили на кровать, издавшую под его весом жалобный скрип. Мошной храп и запах перегара наполнил помещение…
На всех прибывших пятерых человек имелось лишь две свободных кровати. Но одна – уже прочно занята капитаном, раскидавшим на ней свои пьяные телеса. Оставалось всего одна кровать на четверых…
Свет выключили и вновь прибывшие стали полушёпотом что-то жарко обсуждать. Видимо, потом приняли решение спать на одной кровати по двое, но по очереди.
– Да надоел! – услышал Николай возмущённый голос белобрысой крашеной тётки. – У него ни хрена не стоит, а он на меня злится! Я-то причём, если он на своей подлодке яйца отморозил?!
– Да у них там реактор! – вразумительно пояснял белобрысый прилизанный хлюст, что так и сидел, не снимая своего модного пиджачка. – Ты попробуй поплавай, там подо льдами! По целому году не всплывая!
– Они не плавают, а ходят! – начала объяснять пышногрудая мадам, что была, судя по всему, постарше остальных. – Это только гавно плавает, а моряки – те ходят!
– Да какая разница, они там у этого ректора сидят, не всплывая. Вот у них на баб и не стоит! А по сколько он вам хоть дал?
– Мне четыреста: я же всё организовывала! А Нинке и Машке – по двести пятьдесят. Утром обещал ещё по стольнику, если всё ему понравится.
– А мне всего стольник?! – возмутился хлюст.
– Так ты же чисто как официант! Ну и для компании… Тебя же не трахают…
– За полтыщи – я бы согласился, что бы и меня оттрахали! – язвительно возразил прилизанный.
По разговору Николай понял, что вся эта компания – официанты из ресторана «Золотой Колос» где и «гулял» капитан. Который, судя по разговорам, служит в Владивостоке, но через Москву летит в отпуск домой, в Ростов… В ресторане они все и снюхались, начав дружно помогать капитану пропивать его полугодовое жалование (что он провёл «не всплывая») и отпускные.
…Одна из женщин подошла к кровати Николая и осторожно присела на край.
– Ты не против, если я здесь покурю? А то ноги ни черта уже не держат!
И она, приоткрыв окно, стала выпускать струйку дыма в тёплый майский воздух.
Может, сыграл свою роль алкоголь… А может – тёплый московский вечер так подействовал на Николая. Но он вдруг нестерпимо захотел близости с этой женщиной. Она сидела в одной женской сорочке, сняв туфли – перекинув ногу на ногу. И, на фоне света от уличного фонаря, казалась жутко развратной… и обворожительной!
Её крупная грудь вздымалась, когда она затягивалась сигаретой, а потом – словно бы опадала (когда не спеша выдыхала дым, и смотрела: как небольшие колечки тают во мраке чёрного окна).
Рука Николая внезапно коснулась её бедра, а затем стала нервно подниматься всё выше и выше. Она не отталкивала его, всё также невозмутимо продолжая курить.
Николая била мелкая дрожь. Он давно не испытывал такого дикого, всё возрастающего желания женского тела… Ему показалось, что у него даже внезапно резко подскочила температура! Во всяком случае – кровь сильно прилила к голове.
Но вот дама докурила свою сигарету и, нагнувшись, жарко поцеловала Николая в самые губы.
– У меня сейчас месячные, а в рот я не беру… – бросила она, как бы «между прочим». А затем, хитро улыбнувшись, встала с кровати Николая и присоединилась к сидящим за столом друзьям.
Николай, отвернулся к стене: его сотрясала мелкая дрожь. Боже! Как он хотел сейчас близости! Именно с такой вот – развратной, похабной и доступной женщиной…
Весна, ночь… А за окном поёт проклятый московский соловей.
…Откуда тут, в Москве, соловей?!
Продолжение следует…