Бремя желаний. Глава 12

      Глава 12. НЕОПРЕДЕЛЁННОСТЬ


      Таинственные письмена на руке Илоны произвели больший фурор в весёлой компании собравшихся расслабиться на дне рождения «подружайки», чем великолепный прикид, потому что последний ожидался, а наручная живопись оказалась опытом не только успешным, но и новаторским, однако девушка своим триумфом особо не упивалась: все её мысли крутились уже вокруг образа Дани и завтрашнего дня, и Илона с тайным превосходством смотрела на веселившихся сверстников. Они казались ей пигмеями, пустышками: ну разве можно было серьёзно относиться ко всем этим дурацким танцулькам, когда в родном городе, совсем рядом, в какой-то паре километров отсюда живёт и дышит такая удивительная личность!

      Конечно, Илона помнила предостережения отца о том, что любое двуногое мужского пола, так или иначе оказавшееся рядом, в первую очередь пленится не красой и молодостью, а папиным капиталом, но в данном случае дело обстояло совсем по-другому. Илона выбрала Дани сама, он согласился не сразу, он явно не рассчитывал погулять за её счёт, хотя работал скромным электриком — и с этого момента воображение распалялось ещё больше. Он собирался на неё потратиться, говорил о приличной достойной одежде, в которой явится, и при этом сидел в малоприметной лавочке — почему? Илоне было восемнадцать лет, Дани казался ей таинственным незнакомцем с загадочной историей, этаким рыцарем печального образа или жертвующим собой для других Робином Гудом, жертвой интриг и козней коварных врагов, чуть ли не борцом за свободу и спасение человечества. Даже одной десятой всего напридуманного более чем хватало для того, чтобы влюбиться, — и страсть зародилась. Самый простой вариант — Дани нашёл богатого папика или обеспеченную мамочку совсем недавно и постепенно экипируется, пользуясь щедротами обретённого благодетеля, — Илоне на ум, конечно, не пришёл — девушка цвела, мечтала и, опуская голову к бокалу вина, вздыхала незаметно, но томно и страстно.


      А что сам Дани? Он хотел доказать свою состоятельность Свену, наличие у себя посторонних интересов — Роберту, свободу своих действий — самому себе. Так было сперва. Но впереди у Дани была свободная неделя, Илона была хороша и свежа, она ему нравилась, она, бесспорно, им очаровалась и, скорее всего, влюбится в ближайшие дни — что же из этого следует? Если она действительно, как говорит, самостоятельна, если отцовская воля («отец женился» парень помнил — это значило, что матери либо не было в живых, либо она играла второстепенную роль: состоянием, конечно, владел папочка) над ней не довлеет, почему бы на ней не жениться? Или, по крайней мере, сделать её второй дойной коровкой? Конечно, она слишком молода для того, чтобы заводить платных любовников, — тем интереснее сыграть с ней в эту игру. «Я всё равно проститутка, — говорил себе Дани. — Я должен так мыслить и выбивать обеспечение из всего того, что трахает и трахается. А честь судить о нравственности своего поведения я отдам модераторам-морализаторам и прочим блюстителям совести. Со мной поступили так, как захотели, — я имею право поступать так же. В конце концов, меня это занимает — мне просто хочется».

      А желания человеческие имеют свойство не кончаться никогда…



      Излишне говорить, что на следующий день Илона занималась своим туалетом более долго и тщательно, чем для вечеринки накануне, — поэтому заметим лишь вскользь, что от излишней экстравагантности и чересчур смелых откровений, как и от каскада бриллиантов, она отказалась и отметилась в одежде только респектабельностью и строгим следованием правилам хорошего вкуса; мысли её о Дани тоже были приличными и благопристойными: она была в той поре первых часов влюблённости, когда объект зародившейся только что страсти не влечёт к себе плотью и не рождает вожделения, а провоцирует желания будоражащие, но смутные, неопределённые, скорее томление, нежели жажду интимной близости. В противовес Илоне Дани, как и всякий человек, пробуждающийся в более трезвом состоянии, нежели засыпающий, за ночь успел порядком охолонуть от высоты полётов своих мыслей о смелых дерзаниях и решил в таинственные покровы не рядиться и девицу в себя не влюблять. Он понимал, что в кругу знакомых Илоны никогда не вращался, что всегда будет чуждым её обществу и её товарищам, да и не желал вливаться в эти сливки, потому что в глубине души считал их протухшими. Девушка начала сама, инициатива исходила от неё — пусть и ведёт дальше также сама. А что из этого выйдет — забота не этого дня. И не завтрашнего. Дани уже неоднократно строил планы на своё будущее, ни один из них не сбылся — хватит с него, пусть думают и действуют другие.



      Подъехав к станции метро в назначенный час и увидев ждущего её Дани, Илона расцвела в улыбке и распахнула дверцу:

      — Залезай!

      — Привет!

      Дежурное «как дела?» девушка произнесла только после того, как влепила в щёку Дани звонкий поцелуй; её следующее «трогай!» относилось уже к шофёру.

      — Всё в порядке. А у тебя машина сломалась?

      — Нет, — засмеялась Илона. — Чтобы шофёр не насплетничал моему отцу, что я хожу по ресторанам с ранее не замеченной рядом личностью, решила такси взять.

      — Резонно. Как вчерашний день рождения?

      — О, я была в центре внимания…


      В ресторане Дани не стал корчить из себя завсегдатая дорогих мест увеселений и, положившись на вкус своей спутницы, предложил выбрать всё ей. Илона заказала копчёности, салат «Цезарь» и икру на закуску, мясной бульон с пирожками на первое, хорошо прожаренный бифштекс и расстегай на второе и фруктовый салат, ягоды в сметане и чай с пирожными на десерт. Красное сухое бордо и белое шампанское замыкали лимонный щербет, сок из лимона с лаймом и кока-кола. После завершения всех формальностей Илона подарила Дани обожающий взгляд и потащила танцевать. Вечер  начался…


      Дани пребывал в новых ощущениях и не мог в них разобраться, потому что они оказались двойственными. С одной стороны, он сидел и танцевал в этом фешенебельном ресторане, среди благополучных людей, рядом с ним была хорошенькая юная девушка, если Дани и выделялся, то выделялся в лучшем плане: тоже прекрасно одетый, тоже беспечный прожигатель жизни, он затмевал всех своей внешностью — это не могло не радовать, это поднимало его в собственных глазах; с другой стороны, он сознавал кратковременность своего входа в это, случайность своего пребывания здесь: ведь постоянно водить Илону по ресторанам он не сможет, толщина его кошелька зависела от другого человека, которому ничего не стоило узнать о новом способе расслабления своего любимого и, если это способ ему не понравится (что бы ни говорилось до этого о безразличии к амурным и околоамурным делам), осерчать и перекрыть и поступление денег, и возможность продолжения этих посиделок вообще, — и это уязвляло. С Илоной, младше его на несколько лет и безусловно очарованной, Дани реализовывал своё мужское начало, право, желание и возможность верховенства и лидерства, не могущие быть удовлетворёнными ранее, — теперь это свершалось, но, к чему могло привести, парню было неизвестно; оставив же Роберта, Дани был выбит из привычного, из того, что устоялось, что ему нравилось, в чём он мог не думать ни о чём и не просчитывать последствий. Ему уже полюбились разговоры по вечерам обо всём понемногу, его собеседник был занимателен и интересен — Илона же была, хоть и не примитивна, но легко разгадываема. Но, несмотря на всю кажущуюся простоту, отношения с ней в будущем были неясны и туманны, возможность интима и удовлетворения им — неопределённа, и сроки, и сила её влюблённости непонятны.


      В отличие от Дани, Илона влюбилась в него с первого взгляда (сказался темперамент отца) и, взяв инициативу в свои руки, решила и впредь действовать смело, быстро и, самое главное, эффективно. В ночь после знакомства она только мечтала, на следующий день — составила план. Покорение Дани предполагалось осуществить в три встречи. Первая уже была назначена, уже проходила, от неё Илона не ожидала ничего особенного или, в лучшем случае, самую малость — нечто вроде поцелуя на прощание. Для второй девушка решила выбрать какой-нибудь относительно приличный ночной клуб, в котором Дани, слегка подогретый алкоголем, распустит руки и губы, а его спутница, для виду чуть пожурив, потом всё это с удовольствием примет. Из этой более содержательной встречи будет естественно вытекать третья — в номере отеля, достаточно респектабельного, с прекрасно сервированным изысканным ужином на двоих. Получив приглашение на свидание такого рода, Дани поймёт, что ему предлагают всё.

      Во «всём» был один небольшой недочёт: Илона была девственницей и расстаться со своей непорочностью хотела только после оформления официального брака. Правда, особенного препятствия в этом она не видела: Дани было двадцать пять, он, конечно, уже познал и женщин и, возможно, мужчин и сумеет обойтись и с девственницей так, чтобы получить удовольствие самому, доставить его партнёрше и привязаться к ней уже плотскими ощущениями, интимом. После этой проведённой в три приёма атаки Илона познакомит Дани с отцом, пригласив его в дом на обед; потом, если после встречи «на высшем уровне» родитель будет ворчать что-то типа «не пара», «слишком рано» и т. п., дочка припомнит ему его собственные два брака, оба они были мезальянсом: и мать Илоны и Эдуарда, и Анастасия были бедны. Скромный электрик, может быть, и стоял в социальной иерархии на ступень ниже учительницы английского, но и получал штамп не с сиятельным миллиардером, а только с его дочкой. К тому же Илона надеялась, что на момент знакомства с отцом у Дани в голове образуются идеи насчёт какого-нибудь бизнес-проекта, он их изложит и предстанет перед глазами капиталиста, всегда пекущегося прежде всего о производстве, не безмозглым прожигателем жизни, а умным дельным человеком, которого надо будет только немного раскрутить, — и, поворчав-поворчав, папочка смягчится и будущий брак благословит. Для большего эффекта можно будет ввернуть и пару фраз об умилительных внучатах, которые через год появятся (хотя Илона сначала предполагала насладиться семейным счастьем, не отягощённым потомством), сделают папу дедушкой, а ещё раньше, до своего появления, исключат все негативные мысли, могущие возникнуть в голове г-на Авасова в связи с замужеством дочери. Помимо всего прочего, Дани был красавцем — и его потомство, перенявшее его внешность, тоже будет поражать окружающих своей красотой.

      Как и всегда в подобных случаях при подобных размышлениях, у Илоны нашлась целая уйма доводов в пользу её авантюры: от того, что папе не надо будет пристраивать дочь и заморачиваться по этому поводу, тратя и время, и нервы, до того, что скорость темпа захомутания Дани, предложенного Илоной, не скажется опустошительно на его кошельке (уже в первые минуты пребывания в ресторане парень чистосердечно признался своей спутнице, что его нынешнее финансовое благополучие — вещь временная и он не знает, как долго она будет продолжаться).

      Всё это работало и работало, лило и лило воду на мельницу Илоны и убеждало её более и более, что она творит благое, честное, праведное и одобренное свыше, на небесах. Илона начала претворять в жизнь божественные предначертания: если в первом танце она держалась, сохраняя между собой и Дани дистанцию в несколько сантиметров, то во втором откровенно приникла к его телу. Ей и в голову не приходило, что она ведёт себя неприлично: она испытывала блаженство, оплетя рукой шею любимого, это доставляло ей такое удовольствие, что просто не могло быть предосудительным и нескромным.


      Приятный вечер раскрепостил и Дани, он понемногу избавлялся и от своих страхов, и от своей предубеждённости. В самом деле: ему всё позволено, да и что плохого делает он, танцуя с этой девушкой, когда не он, а она прижимается к нему неожиданно крепко? Для чего его ссужали деньгами — разве и не для этого в том числе? Дани убаюкивала атмосфера праздности и отдыха, свободная от суеты повседневщины, от толчеи в конторе электросервиса, от беготни в фотоателье, от вечно чем-то озлобленных и на что-то жалующихся людей, он чувствовал себя вырвавшимся на свежий воздух, отринувшим какие бы то ни было обязательства и обязанности, всё шло как должно, как следовало, как надо. Илона в его руках будила ощущение самостоятельности и собственного мужества, он ощущал себя ведущим, ощущал то, чего был лишён ранее, к чему неосознанно стремился, — и, улыбнувшись про себя, как бы в благодарность стал целовать макушку Илоны, её шелковистые волосы. Прекрасная пара замерла в этой обстановке, в своей обособленности и в растворении в танце одновременно.


      Илоне понравилось всё: и поведение Дани, и его манера держаться, и его прекрасный костюм, и милая болтовня, и танцы, и стол, и даже то, как Дани вызвал такси, и поклоны официанта, обрадованного щедрыми чаевыми.

      — Проводишь меня? — спросила она уже на выходе.

      — Нет, езжай одна, — ответил Дани. — А то, высаживая тебя возле дома, я рискую нарваться на колотушки вашей охраны.

      — Ну это ты преувеличиваешь, — рассмеялась девушка, — разве я это позволила бы? Но ладно, принимаю. Давай, чтобы рестораны не приелись, в следующий раз встретимся в ночном клубе? Недавно новый открыли, «Шервуд», я там ещё не была.

      — Робин из Шервуда? — рассмеялся в ответ Дани. — Хотя его там точно не будет.

      — Как и леса — вот как раз и убедимся. Послезавтра?

      — В семь у входа. Тебя устраивает?

      — Вполне. Ну пока! — Илона уже садилась в подъехавшее такси. — И огромное спасибо за сегодняшний вечер! Мне всё очень понравилось.

      — И тебе за компанию! — Дани обратился к таксисту: — Девушка скажет адрес. Сколько с меня?

      Посадив Илону на такси, парень вызвал машину и себе: кутить так кутить! — и в её ожидании выкурил пару сигарет. «Меня снова словно ведёт чужая рука, но теперь во мне нет сознания предопределённости, постороннего расклада, необходимости повиновения. Может быть, я ощущаю это так, потому что Илона — девушка? Или я вообще тряпка и могу только уступать другим? Или я просто сталкиваюсь с сильными характерами? Чёрт знает, что из всего этого получится…»



      Илона похвалила себя за то, что удержалась и назначила свидание только на второй день: в её глазах лишние двадцать четыре часа должны были дать Дани возможность в неё влюбиться и возжелать её сильнее. Только дома её посетила мысль, что она не взяла у Дани номер телефона и, самое главное, не спросила, женат ли он, есть ли у него девушка или, упаси бог, дети. Конечно, ехать в ателье с этими вопросами было бы верхом неприличия, и девушке пришлось изрядно поволноваться и протомиться полтора дня, но зато каким же счастьем было увидеть Дани снова! Темнота вечера рассеивалась светящимися вывесками, бегущими огнями и фарами проезжающих машин — Илоне не составило никакого труда опознать у входа в «Шервуд» стройную фигуру Дани. Они двинулись друг другу навстречу почти бегом — и через несколько мгновений уже сжимали друг друга в объятиях.

      — Слушай, я забыла у тебя спросить самое главное, — Илона решила взять быка за рога и докопаться до истины ещё в предбаннике клуба, потому что грохот музыки, конечно же, никак не соотносился с важностью информации, которую она хотела получить. — Ты не женат? А то мы встречаемся…

      — Нет, я абсолютно чист: ни жены, ни детей, ни девушки.

      «Только любовник, — подумал про себя Дани. — Впрочем, про мужчину ты не спрашивала…»

      — И даже девушки нет? — удивилась Илона, хотя, конечно, про себя очень обрадовалась отсутствию соперницы. — Так удивительно с твоею внешностью! Ты такой скромный…

***


      «Ну да, скромный», — хмыкнул про себя Дани, вспомнив, что вчера с ним вытворял Роберт-Вася. Г-н Авасов действительно был в ударе, жаждал Дани всего и везде, и под его минетом, и под его членом парень сладко стонал и был рад тому, что их встречи уже тянутся не полчаса. Позже в доверительном разговоре Дани признался Роберту, что предыдущий день провёл в ресторане, — капиталист только обрадовался:

      — Ну вот, давно пора, а то сидишь безвылазно, — здесь г-н Авасов понял, что проговорился: откуда же он мог знать, что Дани сидит дома? — только устроив слежку за ним, а обнаруживать это Роберт совсем не хотел. К счастью, он тут же нашёлся: — Я, как вечером тебе звоню, всегда застаю. Стриптизёрш не снимал? Или местечко было не из злачных?

      — Нет, только с девушкой танцевал, — Дани снова сказал своеобразную правду и тут же почувствовал укор совести за то, что скрывает самое существенное от ничего не подозревающего любимого. И в этот же момент парня накрыло другое чувство — громом средь ясного неба: он назвал своего поклонника «любимым», он подумал о нём так! Неужели он действительно и искренне привязался, всё простил и даже уже полюбил?! Это открытие поразило Дани, он понял, что попался, этого нельзя было допускать, это было неестественно: ведь всё было сделано против его воли, ведь он не знал ни имени, ни внешности, ни голоса человека, с которым вступал в интимные отношения уже достаточно долгое время, — это было какое-то извращение. Дани испугался и за свою психику, и за порядок вещей, и за то, что полюбил того, кого должен был ненавидеть, — и в этом состоянии стал мечтать о будущей встрече с Илоной: с ней всё у него было нормально, по крайней мере, её он видел и слышал её неискажённый голос… И Дани подгонял время, считал часы до очередного свидания — оно словно должно было продемонстрировать ему, что мир ещё не обрушился в бездну, — поэтому он так обрадовался Илоне, побежал к ней навстречу, сжал в объятиях. Ныне она казалось ему избавительницей от всего тёмного, куда его завели жестокая судьба, собственная беспомощность и чужая страсть.

***


      — Вообще-то я апатичный — может быть, поэтому? Или эти девицы в ателье, рвущиеся в фиктивные миллионерши, надоели, а от кандидаток в модели, сама понимаешь, впечатления не могли быть положительными. И тут, и там фальшь — это не может не расхолаживать.

      Илона перевела дух и мысленно перекрестилась: никакая соперница ей не угрожала, её Дани был свободен, он так тянулся к ней, так бросился навстречу, обнял! Как она была права, рассчитывая, что день вдали от неё усилит его чувства!

      Илона блаженствовала, а что же Дани?

      В иное время его, тихого и замкнутого от природы, неприятно поразили бы гремящая музыка, жонглирующий шейкером бармен, вспышки света, то и дело пронизывающие тьму помещения, но теперь, из-за того, что ему открылось вчера, из-за отповеди Свена, которая всё ещё уязвляла его, Дани просто необходимо было слиться с этим грохотанием, тут и там подносящимися стаканами, извивающимися телами, необходимо было забыть, оставить всё настырное и наболевшее, остаться с Илоной, её незамысловатым восхищением, надеждами и поцелуями — и Дани оторвался, смог забыться. Глаза Илоны сияли и манили — и парень целовал свою спутницу, как это делали со своими подружками и десятки других, сошедшихся по воле случая или по ранней договорённости в это время в данном месте.

      Они провели в этом чаду несколько часов, что-то пили, чем-то перекусывали, постоянно срывались с табуретов на танцпол, меняли места и разваливались в креслах, о чём-то болтали, обнимались и целовались.

      — Ффу, даже устала немного. Посмотри на часы, сколько времени, оказывается, пролетело! — Илона сама удивилась, увидев по мобильнику, что дело движется к полуночи.

      — Жаль с тобой расставаться, но что делать? — Дани взял свой айфон и вызвал авто.

      — Я за всю свою жизнь столько в такси не ездила, сколько за последние три дня! — Илоне всё было внове, она упивалась первым в своей жизни чувством и простодушно радовалась всему, что связывало её с Дани, что вообще имело к нему какое-то отношение. — Ты меня побаловал — теперь моя очередь! Давай свой номер, следующее свидание организовываю я сама. Идёт?

      — Повинуюсь! — Дани кивнул прекрасной головой, Илона нежно провела рукой по его волосам.

      «Вот теперь Это состоится: не может быть, чтобы Дани чего-то испугался, что он не захочет, когда окажется со мной в одном номере. Волнительно, слишком быстро и смело, но мне хочется — надо идти до конца и отбросить обычный стыд. Ну его к чёрту, в самом деле — живём один раз, надо извлечь из этого максимум блаженства! А потом я поговорю с отцом», — думала Илона.



      А Дани, возвратясь домой и оказавшись в привычной обстановке, в тихой квартире, разделся, кинулся на диван, снова попытался разобраться в своих чувствах и понял, что попал из огня да в полымя.

      Илона ему нравилась, Дани к ней тянуло. Несмотря на то, что инициатива шла со стороны девушки, а сам парень от неё ничего не требовал, у Дани было чувство, что, позволяя ей многое, соглашаясь на всё, принимая эти ухаживания, сам целуя и обнимая, он как бы что-то обещал. Пусть ничего не было сказано — достаточно было и того, что он поощрял все эти заигрывания, то есть сулил, что отношения станут долгими и серьёзными. Но серьёзным, думал Дани, девушка, скорее всего, видит брак — что же, ему принять и это?

      Итак, если дело дошло бы до этой точки… Конечно, вполне вероятно было, что отец-миллионер даст от ворот поворот сомнительному жениху — это Дани устраивало, потому что к данному отказу он не будет причастен, это от него не будет зависеть, в этом случае всё решат обстоятельства, над которыми он не властен. С другой стороны, идея о браке Дани нравилась: женитьба на девице из высшего круга, безусловно, растиражированная СМИ, не могущая не вызвать пересуды, сплетни, толки, ажиотаж, покажет этому гордецу Свену, что он напрасно поучал Дани и указывал ему на ничтожность простого электрика. Да, Свен этого не ожидал бы, а Дани, мало того что, добравшись до экзотических наслаждений в известном центре, не отказывал бы себе ни в чём, ещё и продемонстрировал бы свою реализованную возможность преуспеть в смене своего положения, в попадании в сливки общества, оказаться продвинувшимся в социальной иерархии и состоявшимся в частной жизни, не забывая при этом о собственных удовольствиях тонкого порядка.

      Кроме того, женившись на Илоне, Дани надеялся, поставив Васю перед фактом, освободиться от своего статуса покупного мальчика. Он не знал точно, как будет происходить этот разрыв — возможно, со скандалом и горькими попрёками, но он перевернёт постыдную страницу своей жизни.

      Но именно здесь перед Дани вставала непреодолимая стена. Он уже привык к своему Васе, он уже познал, наслаждение какой остроты может получить, ему уже полюбились скрашивающие одиночество разговоры по телефону — Илона не могла дать ему всё это, влюблённый в него был намного умнее, с ним было гораздо интереснее и волнительнее. Парень не хотел от всего этого отказываться, и, если он был как бы обязан Илоне дальнейшими отношениями, пусть всё исходило и не от него, то своему продолжавшему хранить инкогнито поклоннику он был обязан ещё больше — и сексом, и деньгами, и общением, причём первое было не жалким перепихом, второе — не несколькими грошиками, а третье — не глупой брехнёй.

      Не менее мучительным для Дани было и собственное враньё: ведь та «правда», которую он преподносил и Васе, и Илоне, по существу являлась россказнями, грубым передёргиванием, просто ложью. А ложь Дани не любил; помимо этого, она становилась опасной, Дани боялся разоблачения, зная, что оно может произойти в любой момент: и Илона, и Вася, приди им в голову, могли запросто разведать все его шашни. И откровение, и дальнейшее сокрытие истинного положения дел представали постыдными — и с этим надо было что-то делать.

      Сознавая всё это, Дани впадал в ступор и, пребывая в этом состоянии, понимал, что оно пагубно, что он должен на что-то решиться — и вроде бы выходил из оцепенения, куда-то рвался, но опять останавливался перед страхом неизведанности будущего, боялся, что будет перемолот обстоятельствами и чужими страстями, в которые его вовлекли… те же обстоятельства, те же посторонние интересы и амбиции. Это было невыносимо…