Исполнитель

В строевые части Федора не взяли из-за плоскостопия. И вообще, дали отсрочку «Впредь до особого распоряжения». С началом войны все распоряжения стали особыми и Федя получил повестку. На курсах ОСОВИАХИМа он, как водится, позанимался, успел и ремесленное училище закончить и работал себе тихо-скромно слесарем на заводе. Какую продукцию завод выпускал, он и не знал, да и не интересовался – зачем?
Как негодного к строевой службе, Федора в охрану определили своего же завода. Дело было несложное – посматривай в пропуска, кому в какое время проход разрешен – и все. Больше половины работников Федор не только в лицо знал, но и по имени – едва здороваться успевал.
Была у Федора зазноба – Верка-учетчица. В одном цеху работали, ну, а сейчас – Федя вроде как начальник на своем месте: в форме и при нагане. Пару раз шутейно он у Верки пропуск спросил – та не поняла – обиделась. Чтобы вину загладить, Федор с клумбы перед заводоуправлением цветов нарвал, подкараулил Веру после смены. Цветы вручил и в кино пригласил. Девчонка она была веселая, отзывчивая, про себя охотно рассказывала, про сыночка. Где, с кем и когда Вера ребенка нагуляла, Федор не спрашивал – дите, есть дите. Жила Верка не в общежитии, как Федя, а в собственной комнате, правда в коммунальной квартире. Как-то Вера пригласила Федора чаю попить, он и остался на неделю. Ширму поставили, еще и одеялом занавесили, чтобы охи-вздохи мальцу спать не мешали. С мальчиком Федя подружился, учил его всякие разности из дерева и бумаги мастерить. И так Федя с Верой прикипели друг к другу, так заводились от ожидания встречи, что Федя уже на лестнице пальто и пиджак снимал, чтобы быстрее к Верочкиному телу прижаться.
Как-то заспались по молодому делу без времени – будильника не слышали. Верке во вторую смену надо было. А Феде – в аккурат в первую, еще и раньше рабочих на смену заступить должен. Федя опоздал на службу на целый час – винился-извинялся перед начальником караула, а тот и бровью не повел:
- За нарушение трудовой и воинской дисциплины трибунал полагается по военному времени.
Начальник написал что-то на четвертушке бумаги. Вложил в конверт, заклеил:
- В заводоуправлении найдешь представителя НКВД, доложишь про себя. Письмо отдашь – а там, что начальство скажет. Я пока на проходную позвоню, чтобы тебя не выпускали, а то сбежишь еще сдуру. Иди!
Федя взмок до трусов – во, влип! Чего-то будет?
НКВДешный лейтенант просмотрел записку мимолетно, никакого интереса не выказал, сказал:
- Поступаешь в мое распоряжение. Оружием владеешь? Если надо, подучим. Комсомолец? Семья, дети, подруга?
- Лейтенант посмотрел в бумаги:
- С верой Николаевной Колокольцевой любовь крутишь? Это хорошо – она проверенный товарищ. Не беспокойся, в обиде Вера твоя не будет: у нас и паек усиленный.
Действительно, рожа у лейтенанта была гладкая, мундир сидел туго.
- Где и как служить будешь – ни гу-гу никому: ни Верке, ни Ваське по пьянке. Понял? Объекты разные охраняешь, и все! Если-что-не-так – Верка и малец ее пойдут по статье как пособники врага народа! Запомни! Сейчас иди домой. В баньку можешь сходить.
А завтра – вот по этому адресу – запомнил? Найдешь меня. Бывай!
По новому месту службы ничего особенного спервоначалу не наблюдалось: вроде как дом жилой обыкновенный, правда, двери и ворота во двор завсегда закрыты. В парадную позвонить надобно, в круглое окошко солдат посмотрит, расспросит, бумагамии пошуршит, а то и позвонит кому-то – только потом дверь откроет. Этаж, на который Федору было указано подняться выглядел как обычное общежитие – комнаты и комнаты, только  кухней не пахло. Как-то зажато, сдавленно крик женский пробился через стены и стало опять тихо-тихо. В дальнем конце коридора прошли двое в НКВДешной форме, и все. Федор нашел указанную дверь, постучал:
- Заходи!
Лейтенант сидел за столом, что-то писал в тетрадку. Пока Федор от двери до стола шел, лейтенант бумаги в ящик стола убрал. Достал из сейфа немецкий пистолет «парабеллум», коробку с патронами и кобуру.
- Это твое. Осилишь?
Федор на кнопочку нажал, магазин вынул – полный. Задвинул назад. Проверил предохранитель – все понятно.
- Сейчас на задание поедем. За мной!
Прошли по коридорам, лестницам, спустились куда-то вниз. Оружейная комната. Винтовку бери! И патроны. Солдат у стойки с оружием спросил фамилию. Записал в тетрадку. Вышли во двор – там уже несколько солдат с винтовками ожидало. Лейтенант скомандовал:
- В две шеренги лицом друг-к-другу становись!
И показал рукой, где и как встать нужно: живым коридором от двери. Подъехал крытый грузовик задом. Дверь открылась и из нее по одному по команде кого-то внутри здания, стали выходить люди. Мужчины. Женщины, один пацан совсем. Двое было в армейской форме без петлиц – шевроны офицерские. Народ шел неуверенно, спотыкаясь, поддерживая друг-друга. У некоторых кровь на лицах. Руки неестественно вывернуты. Лейтенант кивнул одному солдату, тот поднес к грузовику табуретку, стал помогать людям залезть. Набралось человек пятнадцать. Расселись на поперечных досках внутри кузова. Из дома вынесли несколько лопат. Погрузили. Лейтенант зашел во внутрь здания, вышел с бумагой, заглянул в машину, пошевелил губами – пересчитал, жестом приказал садиться. Солдаты, и федор, конечно, сели на заднюю скамейку, винтовки поставили между колен.
Лейтенант достал из кобуры пистолет:
Едем тихо. Кто пикнет – пуля в лоб!
Лейтенант сел рядом с водителем, но боком так, что все, что в кузове было ему видно. Стекла в окошке в задней стенке кабины не было. Федя стал догадываться, куда и зачем они едут. Можно было подумать, что в другое место заключенных врагов народа перевозят – но зачем лопаты тогда?
На одном уличном повороте притормозили, снаружи послышалась строевая песня. Один, что в форме, прохрипел, стараясь погромче:
- Товарищи, мы не виноваты! Нас везут…
Лейтенант просунул руку в окошко и выстрелил. Машина тронулась в этот момент и пуля пришлась в женщину, что сидела рядом. Она захрипела и повалилась набок. Лейтенант выстрелил еще пару раз, попал и в армейского – тот сник. Ехали долго – больше часа. Остановились.
- Выходи!
Грузовик остановился на поляне редкого леса. Солдаты – видать, не впервой, достали лопаты, стали стаскивать людей на землю. Накрапывал дождь. Тем, кто выглядел посильнее, раздали лопаты – копай. Копать не получалось – у некоторых были разбиты пальцы м вывернуты руки. Пришлось взять лопаты самим. И Федору лопата досталась. Стали копать, ноги разъезжались в разжиженной глине. Через час как-то канава получилась. Трупы подтащили, сбросили вниз. Другой армейский и пацан в это время тихонько за машину зашли и бросились бежать. На глине босые ноги разъехались. Упали. Лейтенант неспешно подошел. Движением нагана велел подняться, подтолкнул к канаве.
- В шеренгу становись! Именем трудового народа вам назначена высшая мера наказания – расстрел! Пли!
Залпа не получилось. Стали стрелять невпопад. По несколько выстрелов каждый. Пока все «враги народа» не упали. Лейтенант прошелся вдоль тел, сделал еще пару выстрелов, перезарядил наган, махнул рукой. Солдаты тела в канаву побросали прикинули землей – сколько накопать смогли, распрямились. На поляну с веселой песней вышла группа пионеров в главе с пионервожатой. Она размахивала руками, дирижируя бодрой песней. Дети, видать, устали и промокли.
Лейтенант крикнул:
- Всем стоять. Бойцы, огонь.
Девушка воплем взвизгнула:
- Дети, бегите!
Сама встала, оцепенев, подняла руки вверх. Пока солдаты лопаты на винтовки меняли, детвора в перелеске растворилась. Лейтенант подошел к вожатой, приставил наган чуть повыше груди рядом с комсомольским значком и нажал на курок. Солдаты тело девушки подтащили к канаве и присыпали землей.
- В машину!
Федор замешкался: его выворачивало наизнанку, потом нестерпимо захотелось помочиться. Лейтенант подождал. Похлопал по плечу:
- Бывает! Поехали!
Еще два раза Федор к заднему борту пробирался: его рвало. Остальные члены команды сидели тихо, каждый был замкнут в себе. Никто не курил, даже не переглядывались. Приехали. Разгрузились. Лейтенант зашел в здание, отдал бумагу. Вышел, жестом велел Федору идти за собой. Коридорами-лестницами подошли к комнате с номером «34».
- Это - твоя. Внутри все приготовлено. Ешь-пей. Помойся, переоденься. С собой возьмешь только пакет. Больше ничего, понял? У тебя два часа. За тобой придут, выведут наружу. Пойдешь домой. Придешь послезавтра, как сегодня, понял?
Федор зашел. На стуле была сложена чистая одежда – все, даже исподнее, мундир. Рядом лежала мочалка и мыло. На столе стояла початая бутылка водки, несколько соленых огурцов, хлеб, вареная картошка, кусок сала размером со спичечный коробок, бутылка «Сельтерской». Топчан. Занавеска. За занавеской унитаз и душ. На крючке – полотенце.
Федор сел, опустив руки. Винтовку и пистолет у него отобрали – он даже и не заметил. Одежда была забрызгана глиной, кровью и рвотным. Федор брезгливо все снял, бросил в коробку, что стояла в углу, помылся, надел исподнее. Есть не хотелось. Налил полстакана. Выпил, лизнул огурец. Опять потянуло вырвать. Встал на колени над унитазом, освободился. Ополоснул лицо. Выпил «Сельтерскую» одним глотком – полегчало. Запил водкой прямо из бутылки. Хотел было сало во что-нибудь завернуть для Верки, да вспомнил слова лейтенанта, отдернул руку. Полежал, оделся полностью. Мундир был впору. Сапоги начищены. Через некоторое время зашел незнакомый солдат, поманил за собой, показал взглядом на пакет – не забудь. Вывел  к той–же проходной, через которую Федя входил, сказал что-то вахтеру, тот посмотрел бумагу, отметил что-то, открыл дверь.
Федор прошел мимо соседки, как мимо тумбочки, зашел в комнату, протянул пакет Вере. Та не спросила ничего, будто знала, что и откуда. Посадила Федю на кровать, сняла с него сапоги, гимнастерку, брюки. Погладила по лицу, толкнула к подушке:
– Спи.
Утром Федор разобрал пакет: хлеб, тушенка, чай, сахар, соль, спички и папиросы «Казбек» - генеральские.
Несколько дней служба ничем примечательным не отличалась: отвести арестованного в другой кабинет, вернуть его назад в камеру. Все происходило тихо, без слов. Иногда арестованному требовалась помощь – самостоятельно он ходить не мог.
В конце смены Федя приходил в свою комнату, там всегда лежала стопка белья, на столе полбутылки, закуска. На тумбочке – пакет, завернутый в газету и перевязанный бечевкой. Иногда на столе и в пакете было больше всякой всячины, иногда – меньше. Федя отметил, что это связано с количеством конвоированных за день.
Однажды лейтенант велел Федору следовать за собой и запоминать дорогу. Подошли ко двери с большой табличкой-номером: «15». Лейтенант постучал условным стуком. Дверь открылась. Зашли, спустились по лестнице по склизким ступенькам. Пахнуло терпко и вонюче. Стены были затянуты войлоком. Пахло хлоркой и еще чем-то кислым. «Кровь», подумал Федя. Что, так и меня кончат?
- Это комната исполнения приговоров. Тебе будут говорить:«Сопроводи в камеру номер пятнадцать» – это сюда. У тебя должно быть в пистолете два патрона. Понял? Только два! Второй выстрел обязательно в голову. Тебя могут просить, умолять, песни петь – ты должен сделать свое дело. После второго выстрела можешь уходить. Ничего не трогай. Все уберут без тебя. Нарушить приказ можно только один раз – и ты отсюда не выйдешь. Ясно?
Поднялись к двери, лейтенант постучал в дверь – уже по другому:
- Запомни стук.
Прошло еще несколько дней. Федору приказали привести арестованного из двадцать восьмой камеры на допрос к следователю. Оказалась молодая женщина с потухшим взглядом. Вошли в кабинет. Федору велели подождать в коридоре. Разговора не было слышно. Через некоторое время раздался звонок – вызов караульного.
- Отведешь в камеру номер пятнадцать, понял?
- Так точно, номер пятнадцать!
Женщина встала пошатываясь. Пошла нетвердым шагом. Федору показадось, что она хорошо знает дорогу, последнюю свою дорогу. Женщина как почувствовала мысли Федора, прошептала разбитыми губами:
- Я дорогу знаю, солдатик, вчера там все мыла. И форму тебе, наверное, я стирала.
Сапоги-то хорошо начищены? Я мужу хуже блистила.
Подошли к двери, Федор постучал. Дверь открылась, будто сама. Стали спускаться по лестнице. Женщина повернулась к Федору:
- Можно я тебя поцелую. На прощанье?
Федя отшатнулся, глотку сжал комок. С рыком он оттолкнул женщину. Она вцепилась в его сапог, поцеловала его, распахнула разодранную рубашку:
- Стреляй! Ну-же!
Федор приставил пистолет чуть повыше пышной  груди, как сделал лейтенант недавно и нажал на курок. Выстрела не последовало. То есть выстрел был, но холостой. Федя зажмурив глаза, ткнул пистолет в разбитый рот и… Повернулся и побежал. Тошнота опять подкатила, но Федя сдержался. Стукнул в дверь раз-другой, но, видать, неправильно. Дверь все-таки открылась. В коридоре его ждал незнакомый солдат. Федор пошел, прислоняясь, время от времени, к стене. Солдат следом. Нашел свою комнату. Вошел, закрыл дверь. Осмотрел пистолет. Так, явно кто-то специально патрон подменил - проверочка.  Помылся, переоделся. Снял газету. На столе расположилось довоенное богатство: икра, селедочка, колбаса, водки полная бутылка и еще всякая всячина. Федя с удивлением отметил, что у него отменный аппетит. И водочка, и закуски разные хорошо пошли. Полежал, почитал газету, которой яства были прикрыты, вздремнул даже. Раздался стук в дверь. Вошел лейтенант. Протянул руку, принял кобуру с пистолетом, выщелкнул магазин, посмотрел внимательно, понюхал ствол.
- Завтра как обычно, бывай!
Пакет был больше обычного – тяжелый.
Время шло своим чередом. Пакеты были то больше, то меньше. Голода не знали. Весной сорок второго было приказано в отдельную квартиру переехать, и хорошо, – а то соседи стали коситься: «Ишь, гладкие какие!»
Федя уже без бутылки «ни сесть-ни встать» не мог: крепко привязался. Правда, никогда не буйствовал. Тихо раздевался и ложился спать.
Однажды Федора вызвали в совсем неизвестный кабинет. Старший майор был не знаком. Офицер протянул руку. Поздоровался. Пригласил сесть. Сказал, что руководство части приняло решение наградить товарища за беспорочную службу.
- Служу трудовому народу!
Офицер сказал, что Федор награждается медалью «За боевые заслуги» и ему присваивается звание старшего сержанта. И еще сказал, что Федора переводят на другую работу – полегче. Правда и паек будет поскромнее, но… все-таки…
Новая работа была действительно легче-легкого: Федор сидел возле тумбочки в торце длинного горкомовского коридора. Когда в коридор входили высшие партийные секретари, Федор вставал, отдавал честь. Обязательно записывал в журнал кто и когда пришел-ушел. В отношении служащих помельче и гостей надо было проверить документы, пропуска и только после этого козырять и подсказывать, в какой кабинет идти. На тумбочке стоял телефон без диска – прямой - начальнику караула. И все. Народ в кабинетах сидел разный: большинство считало зазорным с охранником поздороваться. А поговорить  - было и так запрещено. Только Второй Секретарь был отменно вежлив: никогда не забывал приветливо сказать:
- Доброе утро!
При этом он по старорежимному приподнимал шляпу и улыбался. Однажды потребовалась помощь Федора: дверь кабинета никак не открывалась и Второй попросил вызывать слесаря. Когда слесарь уходил, Федор делал отметку в журнале и не сразу заметил, что около него стоят трое: полковник МГБ и двое офицеров помельче. Федор вскочил:
- Здравия желаю, товарищ полковник, извините – служба. Вы к кому?
Полковник назвал фамилию Второго.
- Извините, ваши документы!
Федор аккуратно записал в журнал фамилии и звания офицеров. Встал. Откозырял:
- Прошу вас, кабинет номер…
- Мы знаем!
Офицеры пошли  к кабинету. Дверь резко распахнулась, отбросила полковника в сторону. Выскочил Второй с пистолетом в руке и побежал к выходу. Выход, как и вход был только один – через Федора. Был еще один – пожарный, но он закрыт всегда. Второй повел пистолетом в сторону Федора:
- С дороги!
Федор автоматически, когда Второй уже поворачивал к двери на выход, выбросил вперед ногу. Второй упал, пистолет отскочил в сторону. Федор сделал прыжок и ногой, по футбольному, откинул пистолет еще дальше. Пистолет попал под ноги полковнику, тот едва не упал, но изловчился, поднял оружие. Тут и другие офицеры подоспели. Заломили Второму руки и повели. Полковник козырнул Федору:
- Благодарю за службу, сержант!
- Служу трудовому…
Но это уже было в спину уходящим.
На следующий день утром часовой на входе, вместо повелительного жеста в сторону оружейной комнаты, после записи в журнале, сказал:
- Вас ждут в кабинете номер…Третий этаж.
Федя оторопел: впервые к нему на «Вы» обратились. Да и третий этаж – этаж особенный. Поднялся, постучал, зашел, доложил.
- Садитесь, товарищ лейтенант!
В кабинете было несколько человек и в штатском, и в форме. Федор заметил и вчерашнего полковника. Полковник жестом указал:
- Сиди! Да, лейтенант. Ты, вы, вчера помогли задержать особо опасного государственного преступника и руководство городского отдела МГБ приняло решение о присвоении вам звания «лейтенант» досрочно. Также вы награждаетесь орденом «Красной Звезды», и  отпуском на десять дней.
После возвращения из отпуска Федор узнал, что он уже не дежурный по коридору, а начальник караула с увеличенным денежным, вещевым и пайковым довольствием.
Едва Федору исполнилось сорок пять, его наградили знаком «Почетный чекист», и отправили на пенсию по инвалидности - «первая группа». Никаким инвалидом Федя себя не чувствовал, но приказ есть приказ. Положили Федору «республиканскую» пенсию, прикрепили к разным специальным заведениям: и поликлиника, и база снабжения и еще кое-что. Вера едва притаскивала раз в неделю продовольственные пайки: и себе и детям-внукам, а то и соседям на продажу хватало.
Федя по-прежнему выпивал по бутылке «Отборной» или «Посольской» в день. Вкусно, с аппетитом закусывал, гулял с Верой под руку по парку. Держались вдалеке от соседей и случайных собеседников. «Козла» Федя забивать не любил. Газеты читал. Телевизор смотрел. Иногда в школу на встречу с пионерами приглашали: у Федора было несколько разученных историй из разных книжек – их он и рассказывал. К старости было к рыбалке пристрастился, но быстро бросил: без компаньонов-собутыльников никакая рыбалка не обходится, а Федя пил только один-на-один. Иногда Вера чуть пригубит. Все!
Как-то Федор прилег днем на диван – почувствовал себя нехорошо – сердце защемило. Попросил Веру:
- Принеси водочки, там еще осталось!
- Да что ты, – пить! Сердце!
- Принеси, я сказал!
Вера принесла.
- Теперь вылей в помойное ведро! На моих поминках чтобы никто не пил! Я за всех принял достаточно!
И отошел…


06.05.2020