М. Саидов. Мой внук. Перевод А. Курбановой

               В пору, когда прекрасные сирагинские горы, надев тюрбановую чалму, одевшись в зеленый наряд, с тонким ароматом встречают приезжих гостей, я поехал в Катанух. Здесь никто ничего не скрывает друг от друга, и нет ничего тайного друг от друга. О природе и характере каждого, сосед знает лучше, чем его родня.
               Короче говоря, катанухцы, как и многие горцы, душой и делами, –  открытые люди.
               Однажды, поздоровавшись со мной на годекане, Имацци обратился к четырехлетнему мальчику с большими черными глазами, светлыми кудрявыми волосами, которого он вел за руку:
               – Ну-ка, Салих, пожми руку нашему сельчанину, приехавшему издалека.
               Я, удивившись, спросил:
               – Это ваш внук?
               – Да, это сын моего Ислама. Если не спешишь, я расскажу тебе о грехе и об этом симпатичном внуке, –  сказал он и сел на большую каменную плиту.
               – Я никуда не спешу.
               Старик, погладил свое худощавое лицо, надвинул на глаза овчинную папаху, защищаясь от солнца, и вздохнул:
               – Года четыре назад, во время летних каникул, внезапно заболела учительница Людмила Михайловна. Вызвали скорую помощь и отвезли ее в районную больницу. А через несколько дней, ученики, поехавшие проведать свою учительницу, принесли удивительное известие:
               – Валлах, Люда родила ребенка. Аллахутаала,  меня удивило сообщение этих глупых мальчишек. Как тебе известно, Людмила Михайловна годом раньше до этого случая окончила учительские курсы. Вместе с моим Исламом приехала в наш аул работать учительницей. Когда Ислам еще учился, были слухи, что он ее любит. Как бы там ни было, я не поверил молве. Работая в школе, сын не раз просил у меня разрешения жениться на ней. Но я, верный своему слову, не дал согласия. Не один раз на него кричал, чтобы он оставил всякую мысль о ней, но усмирить его не смог.
                Золотокосая, с чистыми голубыми, как небо, глазами, высокая и стройная, словно тополь, Люда зажгла в сердце моего сына немеркнущий  факел любви. Мне не нравилось, что они после рабочего дня прогуливались по горам неподалеку от села, но отцовская любовь к сыну вынуждала меня молчать. Ты только посмотри, каковы результаты тех прогулок: внучок – просто чудо!
                Так вот, дней через десять, мать моего внука выписалась из больницы и  вернулась в село с ребенком на руках. Я потерял сон и покой. Не зная, как поступить, решил выпроводить её до приезда сына, поехавшего в Баку. Она ведь приехала к нам из самой столицы…
                Как тебе известно, Магомед, наш сельсовет Амиргамза, – человек  резкого характера. Собрав нескольких пожилых мужчин, которые поддержали бы меня, я от имени всех аульчан написал сельсовету заявление, с просьбой  выслать Люду из нашего села, мол, мы не можем посылать своих детей к учительнице, к женщине недостойного поведения, родившей ребёнка без отца. 
                Амиргамза немедленно вызвал Люду в канцелярию. Шагая вокруг стола, где сидела перепуганная Нина, наш сельсовет заметно нервничал:
                – Людмила Михайловна, все наши сельчане, просят меня, выслать тебя из села.
                – Причина?
                – Твоё недостойное поведение, сын, которого ты родила.
                – Ваши женщины детей не рожают?
                – Без мужей, не рожают.
                – Я ведь тоже, не родила его без желания мужчины, – она подняла голову, внимательно оглядела стариков. Её острый, пронизывающий сердце взгляд, остановился на мне. Видно было, что она хочет мне что-то сказать.
                Вдруг резко открылась дверь и в канцелярию ворвалась моя жена Ашура. За тридцать с лишним лет совместной жизни я никогда не видел ее такой свирепой. Прижав к стене Амиргамзу, она приблизилась ко мне, с красными от злости, глазами, без слов она обожгла меня и вогнала в пот. Вдруг Ашура загремела на всю из канцелярию:
                – Не буду я матерью и бабушкой, если не  защищу моего внука и невестку. Мой внук мне дорог, как дорог собственный мой зрачок. Пока я  жива, моего внука никто не выселит на чужбину. Только попробуйте выслать, я у вас  душу вырву! – Потом, направившись к дверям, обратилась к Люде. – Пойдем, дочка, домой. Никуда из нашего аула ты не уедешь. – Она взяла ее за руку, как когда-то Ислама, и  вышла с ней, оставив нас, стариков, перепуганными и удивленными.
                На следующий день из Баку вернулся мой сын Ислам. Прямо с дороги он направился к Люде. Я тогда сидел вот на этом камне. Ислам с сыном на руках вернулся в наш дом, а Люда была вместе с ним. Все старики смотрели то на меня, то на Ислама. Я не вытерпел и закричал:
                – Ислам! Я не  пущу эту непутевую в мой дом! Если ослушаешься меня, ты мне больше – не сын!
                Ислам опустил голову:
                – Отец, пойми, Люда – моя жена, а это – мой сын. Если ты этого не хочешь, я близко к твоему дому не подойду.
                Мой деверь, Али, брат Ашуры, быстро поднялся со своего места, взял ребенка на руки:
                – Пойдем, внучек, найдется место и тебе в доме твоего прадедушки, там, где родилась и выросла твоя бабушка, – отводя молодую семью к себе, он улыбнулся.
                На следующий день Али собрал всех аульчан и сыграл свадьбу Ислама и Люды, заодно отметил и рождение их сына. Позвал и нас на свадьбу, подослав к нам с приглашением почтенных стариков.
                Накричав на посредников, закрыв перед ними окна и двери, я решил было прилечь, чтобы не слышать музыку свадебного пиршества, смотрю: моя Ашура, одевшись в свой лучший наряд, который надевала в молодости, собралась на свадьбу. Взбесившись, я взял кнут и подбежал к ней.
                – Попробуй только взмахнуть рукой, посмотришь, что я с тобой сделаю! – пригрозила Ашура. – Хватит и того подвига, который ты совершил вчера в сельсовете. И ели тебе не дорога жизнь нашего сына, думаешь, я тоже его брошу?
               Пока жива, я этого не допущу! А кто станет поперек дороги моего сына, я тому душу вырву вот этими руками, – она подняла натруженные мозолистые руки. Осмотрев себя в зеркало, поправив волосы, громко хлопнув дверью, она ушла в старенький дом своих родителей.
               С того дня, Магомед, поселилась в моем доме горькая жизнь. В комнате с холодным очагом, укоренилось безжалостное одиночество. Я не находил себе места. Потерял аппетит. Мучаясь бессонницей, садился у порога и каждую ночь ожидал возвращения Ашуры. Живя с ней сорок лет, она занимала столь большое место в моей  жизни. Много раз я пытался уехать из села куда-нибудь далеко, куда глаза глядят. Но, словно орёл, потерявший орлицу, с утра я взбирался на гору, откуда виден был дом, в котором теперь жила Ашура. А она, убаюкивая люльку Салиха, и не смотрела в мою сторону. О, Аллах, сколько раз я хотел пробраться в комнату, где стояла люлька, взглянуть на внука, погладить поседевшие, как и мои, волосы Ашуры, вместе с ней покачать люльку. Но сознание прошедшей жизни ослабляло горячность сердца. «Терпение, терпение», – успокаивал я себя. И возвращался домой хмурый.
               Я сомневался, что в моей шестидесятилетней груди еще теплится огонь  любви. Разлука подогревает чувства, говорят в народе. И это очень правильно. Ощущение одиночества сжигала меня, но Ашура не возвращалась домой. А хитрый Али пустил слух, что выдает свою сестру замуж. Вправду говорят: пока сам  не  выпьешь яд, не почувствуешь его горечи. Я подумал: «Какую же горькую жизнь я желал своему сыну, разлучая его с любимой женой и сыном…» Тут моё терпенье лопнуло. Упрекая себя в эгоизме, я отправился в дом Али. Сняв папаху, сказал:
               – Горе одинокой жизни душит меня. Ради Аллаха, вернитесь все домой. 
               – Мой дорогой, я знала, что ты придешь, – сказала Ашура и прижалась ко мне.
               Я крепко обнял её. Ах, Магомед, ты же знаешь, что в моих глазах ни один катанухец никогда не видел слез. Но тогда, положив голову на плечи Ашуры, как ребенок, я проливал слезы, не в силах их сдержать.
               Теперь Ислам и Люда на уроках. Я и моя старушка, играем с Салихом. К  счастью, Люда оказалась хорошей хозяйкой.
               Слушая рассказы «воинственного» Имацци, я подумал, что природа человека похожа на дерево, растущее в саду. Как дерево меняется, приспосабливаясь к  сезонным изменениям, так меняется и человек, адаптируясь к обстоятельствам
Мои мысли перебил приятный голос симпатичной молодой женщины.
               – Отец, Салих, идемте домой!
               Вечерняя прохлада гор властвовала на годекане. Мои сельчане, оставив свои хабары, медленно расходились по домам. Побрел и Имацци с Салихом домой.