Возможно ли идеальное государство

        Идеал как совершенное состояние, высшая, конечная цель устремлений, объект вожделения применительно к государству выступает моделью безупречной самоценной организации. Конечно, идеала не существует, но к нему стремится всё, что развивается, независимо от материальной основы. А значит  все компоненты системы должны быть сбалансированы между собой и пребывать в безусловно гармоничном, согласованно-слаженном, стройно-унисонном единстве. Идеал государства – категория сочетательная, формирующаяся на встречном движении представлений об:
 а) условиях процветания каждого члена государственной триады – НАРОДА (нация, этнос, общество, личность) – ВЛАСТИ (институты) – ТЕРРИТОРИИ (страна);
 б) предпосылках всех взаимосвязей и их резонансности.  В обход религиозных периодов торжества правды идеал государства не должен отрываться от жизни человека прежде всего для сохранения значимости здравого смысла.

       Вид и суть, форма и содержание, обличие и душа государственности, говоря по-гегелевски, имеющей силу в себе и для себя и стремящейся к верховной идее, определяются не мистическими особыми духовными «тенденциями, порождаемыми их собственной природой» (Т. Ранке), а опытом установления балансов народа, власти, территории. Вникнем в характер этих балансов.


          Баланс народа.

       При всех превратностях судьбы, перипетиях существования народ должен жить полной творческой жизнью, а не прозябать, а значит у человека с правом на труд должно быть и право не только на нормальные социально-бытовые условия жизни по труду, но и свободное время для творчества в любой области жизни, что тоже способствует развитию государства. Возможность иметь право жить такой достойной жизнью должно гарантироваться законами государства! Чтобы народная жизнь  определялась не столько стечением внешних обстоятельств (хотя и это немаловажно, учитывая тот же международный аспект), сколько ролью внутренних причин. Порука державному счастью народа – его единодушие!

       Оттого во многом верна максима: народ живет такой жизнью, какую заслуживает. Степень совершенства народной жизни напрямую зависит от меры ее устроенности по более дробным иерархическим принципам, которые не дисквалифицируются, не отодвигаются в закулисье, а работают во всех плоскостях общества и каждой личности.


          Интересы общества.

       Сила ума в количестве вариантов разных решений одной задачи. Но никакой силы ума не хватает, дабы обозреть контексты словоупотребления понятия «общество» в его соотнесении с понятием «государство». Обилие разных условий захлёстывает и их часто не удаётся ни предвидеть, ни локализовать. Учитывая это появляется:

а) противопоставления «общества» «природе» в дихотомии «цивилизация – варварство»;
б) отождествления «общества» с «политическим сообществом», живущим по закону и по понятиям;
в) сближения «общества» с «частной» в противоположность «публичной» сфере, будем толковать «общество» как невовлеченное в орбиту «государства» многообразие человеческих проявлений.

       При абстрактном подходе дело представляется так, что отвлечение от родовых связей атомизирует индивида в натуралистическом смысле: он перестаёт быть несамодостаточным элементом естественной популяции; отвлечение же от социальных связей атомизирует индивида в социологическом смысле: он перестаёт быть несамодостаточным элементом социально-политической популяции. На уровне развитой социальности в высотах идеализации возникает вторичная задача восстановления группового статуса индивида.

       В натуралистическом измерении это осуществляется институтом семьи; в социологическом измерении – институтом гражданского общества и государства. Для лучшей социализации общество обычно разбивается на более мелкие фракции, которые относительно легко поддаются контролю и управлению. В частности и самоуправлению со своими внутренними аппаратами власти, контроля и обеспечения правопорядка.

       Порассуждаем о групповом статусе индивида, когда его социально-экономическая зависимость определяется его интересами. В зависимости от рода своей деятельности человек общается с людьми близкими ему по роду деятельности и чем больше у человека интересов, тем шире его круг общения и зависимостей.

       И семья, и гражданское общество, и государство – мощные рычаги и механизмы социализации человека, каналы подключения лица к общественному целому. Проецируя на триаду «семья – общество – государство» триаду «единичное – особенное – всеобщее», можно утверждать, что семья (опять-таки, невзирая на государственное регулирование семьи, – запреты на аборты, разводы, поощрение или препятствование многодетности и т. д.) – это приватный (единичный), а общество – приватно-универсальный (особенный), государство – универсальный (всеобщий), а все вместе это необходимые разряды или категории интерактивности государства!

       Семья располагает мягкой, государство – жёсткой технологией включения индивида в групповой обмен деятельностью. Семья персонифицирует и партикуляризирует интересы человека; государство социологизирует и универсализирует их. И одно, и другое в своем логически завершенном проявлении выступает как форма отчуждения.

       Автономизируя часть, семья отчуждает от целого. Автономизируя целое, государство отчуждает от части. Семья есть обуза для должностного. Государство есть препятствие для домашнего. Семья отделяет от государства. Государство разлучает с семьей. Конфликтогенность  и все взаимодействия единичного, идущего от индивидов и олицетворяемого семьёй, и целого, всеобщего, идущего от институтов и олицетворяемого государством, которая дестабилизирует социальную структуру, гасится опосредствующим участием общественной системы, амортизирующей отношения лица и организации, народа и власти, приватизации и национализации малой (мягкой) и большой (жесткой) социальности. И только когда государство живёт и планирует жизнь общества как единая дружная семья со всеми своими общими победами и невзгодами, государство становится родным домом для каждого члена общества организованного в такое государство!

       Непосредственное сращение индивида (часть) с государством (целое) – вещь либо архаичная (полисная, вечевая культура вплоть до Парижской коммуны, как подчеркивалось, материализуется на узком плацдарме закрытого, а только в силу этого плотно сбитого, хорошо консолидированного общества), либо несбыточная.

       Народовластие, народоправство само по себе как таковое – утопия только там, где налаживание, отправление власти предполагает обособление аппарата, чиновного слоя, бюрократии, представляющей некую константу государственности.  Поэтому небюрократическая государственность в таком обществе невозможна и, вероятно, поэтому закат бюрократии К. Маркс и М. Вебер связывали в некотором роде с закатом государственности.

       Ввиду того, что выступающая от имени народа бюрократия (властвующий слой) в угоду своим интересам способна искажать волю народа и, более того, навязывать ему собственную волю, поэтому между государством и народом (через бюрократию) может произойти столкновение.

       Вообще говоря, государственной бюрократии в нормальной, рассчитанной на естественное воспроизводство жизни, должно быть минимум. Однако при переходе к форсмажору и в случае принятия идеологии «не вижу в настоящем ничего, что нуждалось бы в завтрашнем дне» (якобинцы, большевики), воплощают деспотическую программу «рационального» создания бытия по доктринальным рецептам, невзирая на здравый смысл и гуманизм.

       В угоду лицу (бюрократическая автократия) или хунте (бюрократическая аристократия, олигархия) государство, нацеленное на развал народного строя, выказывает себя сплошной репрессалией. При деспотии, которая всегда деформирует налаженное существование, народ отвечает одним и испытанным средством – отчаянным сопротивлением!

       Но правильное государство должно обустраивать и упорядочивать народ, не позволяя ему бунтовать против своего государства, ибо народ это население страны объединённое согласием с законами своих социально-экономических законов, которые они сами организованно и выбирали! Противопоставлять народ и государство при справедливых законах избранных народом бессмысленно!

       «Общество» – это неформальная, свободная ассоциация граждан, единящихся по частным целям. «Государство» отражает позицию универсального «целого», «семья» является партикулярной «частью». «Общество» концентрирует интересы граждански ответственных лиц, не по должности, не по нужде, а по призванию пекущихся об интересах как «целого», так и «части».

       Но имея колоссальные полномочия, «государство» стяжает монополию на социальную инициативу. Дух государственных инициатив в идеале должен удовлетворять праву (формальным канонам, социальным универсалиям, внемонопольным в принципе) и отвечать национальным интересам, согласовывая свои интересы с народной волей. Третейским судьей, удовлетворяющим адекватность, доброкачественность починов государства, является правовой и народный суд.

       Правовой – Верховный, Конституционный суд – орган внеадминистративной юстиции осуществляет не диффузный (суд обычной инстанции), а централизованный контроль правооправданности властедействий. Народный суд – независимая, свободная экспертиза масс – контролирует государство легитимацией его предприятий. Государство может многое, но не всё. Оно – субъект силы и права по ЗАКОНУ, от которого он выступает. Между тем сила и право далеко не исчерпывают реквизиты легитимации. Конкурирующие с силой и правом ресурсы легитимации должны быть сосредоточены в культуре народа и патронироваться «обществом», если законы общества избираются абсолютным большинством народа!  И если абсолютная власть по конституции государства принадлежит народу, то давно известно, что власть у народа может быть только законодательной, ибо исполнительная и правозащитная власть — это прерогатива государства!

       Разведение «государства» и «общества» – результат сильного, до известной меры искусственного аналитического приёма. В стихии синкретичной социальности общество и государство неразделимы. Государство, как институциональная социальность, является общественным аппаратом власти. Общество как организованная, регламентированная, нормосообразная социальность, является неотъемлемой частью государства.

       Таков мой онтологический взгляд на тему государственности при любой социальной формации, но прагматический взгляд навевает несколько иную картину.

       Вполне реальное обособление частичных интересов институциональной власти, способных вступать в противоречие с интересами социального целого, оправдывает некоторые различия государства и общества, когда государство обязательно есть что-то целое и неотъемлемое, а общество есть как бы некоторая самодеятельная часть людей.

       Осознавая искусственность противопоставления «человека» – «гражданину», «общества» – «государству», подчеркнем все же неоднонаправленность данных понятий. Способ оптимизации их взаимодействия коренится в культуре – истории, традиции, нравах, правилах народной жизни. Содержащиеся в недрах народного бытия ценностные устои в принципе ориентируют государство и общество на взаимоучёт – синхронизацию и гармонизацию универсальных и партикулярных измерений существования.

       Но переход от «принципа» к «прецеденту» достигается в створе императива и не надо записывать «рациональные» глупости в преобразовательные программы! Надо иметь общественно полезные, ненасильственные версии добротной народной жизни. Баланс «общества» и заключается в отстаивании интересов народной жизни перед тоталитаризмом государства и эгоизмом семьи, этакратизмом целого и нарциссизмом части.


          Интересы личности.

       Человек – элемент общества и государства. Поскольку, оказавшись в изолированном состоянии, он не может уже являться существом общественным, то его отношение к государству может быть таким же, как отношение любой части к своему целому. «А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодостаточным, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством».  /Аристотель. 69/

       Примат государства перед социализированным лицом сказывается в экстраординарные периоды общественного существования, несущие угрозу бытию целого. Логика выживания целого (нации, государства) подчиняет себе всё. В такие моменты она превалирует, она – выше «права отдельного человека на его собственность и личность»60. В периоды ординарного, не нарушаемого внешними возмущениями существования личность приоритетна, располагает свободой следовать своему «собственному желанию во всех случаях, когда это не запрещает закон», не ощущая зависимости «от непостоянной, неопределенной, неизвестной самовластной воли другого человека»61.

       Обособлению индивидуального «я», свободного, независимого, разгосударствленного способствовали столь заметные социальные превращения, как реформация и легитимация правовой государственности. Ликвидировав сращение власти с Церковью, обеспечив, с одной стороны, десакрализацию государства, а с другой – персонализацию веры, Реформация санкционировала движение в направлении ограничения компетенций государства по регулированию жизненного процесса.

       Непреходящее завоевание Реформации – эмансипация самодостаточного лица, действующего по личной свободе. Идеология правового государства укоренялась на строгом разведении субстанциональной и инструментальной версии государственного участия. Субстанциональная ориентация отличает Восток, заключается в сакрализации и авторитаризации верховной власти. Инструментальная ориентация сводится к релятивизации власти; институт власти поддерживается в зависимости от успешности выполнения должностных функций. В случае злоупотребления полномочиями, превышения компетенций, нарушения, искажения закона, предательства дела народа последний наделяется правом выступления против государства (тиранической власти).

        Идеология правового государства и сцепленная с ней инструментальная версия государственности обогатила общественное сознание комплексом «государство – сфера обслуживания» народа, состоящего из правозащищенных, равнодостойных, исполненных самоуважения лиц. Социальный принцип свободы эмансипированных людей есть неотъемлемое достоинство цивильно продвинутых обществ и институтов. Какой бы привлекательной ни выглядела система, она должна быть отвергнута как несовершенная, уничтожена, преобразована, если она антиличностна.

       Гуманистическая справедливость устройства нарушается там, где свобода гражданина не соседствует со свободой сограждан. Социальная свобода универсальна. Она изначально привержена неприятию любых типов практики, благоприятствующих укреплению диктата.

       Справляться с обстоятельствами трудно, их легче анализировать. Анализ показывает: относительную свободу (если, конечно, ее не отождествлять с вседозволенностью и произволом) – эту высшую экзистенциальную ценность – лицо достигает в правовом социуме с развитым в нем автономистским типом сознания.

       При государственном патернализме, где народ полностью отстранён от законотворчества, власть, жёстко опекая подданных, подчиняет их своим законам «рационально» задаваемых идеалов, расцениваемых как «высшее для всех благо». Применение категориальной пары автономия (самостийная побудительность) – гетерономия (подчиненность внешним императивам), давно перекрывшей традиционные контексты ее употребления в кантианской философии, вполне оправдано: оно позволяет быстро построить отчетливую картину, получить точные характеристики явлений, более подробное определение которых требует и более сложного, развернутого анализа.

       Здесь основа проблемы – в пределах вопроса: в стремлении к счастью, действует ли человек (малая социальность) свободно в пределах рамок закона или, подчиняясь институционально-властной государственной (большая социальность) организации, действует так,  как государство требует проводить на практике свой идеал человеческого блага?

       В свободном движении от «малой социальности» жизнь людей воплощается  в ее обыденно-будничном, простонародном смысле и эта жизнь – естественный самоток, непреднамеренное течение жизни непарадной, неприподнятой, не освящённое никакими «высокими» целями, «глобальными» предначертаниями, ценностями и приоритетами.

       «Человек существо легкомысленное и неблаговидное, – иронизирует Ф. Достоевский, – и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не саму цель. И кто знает... может быть, что вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной... беспрерывности процесса достижения, иначе сказать, в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не что иное, как дважды два четыре, то есть формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь... а начало смерти»62.

       В принудительном движении от «большой социальности» воплощается дидактическая диктатура, социальный полицеизм. «Полицейское государство» есть «не только и даже не столько внешняя, сколько внутренняя реальность, – отмечает Г. Флоровский. – Не столько строй, сколько стиль жизни»... «Полицеизм» есть замысел построить и «регулярно сочинить» всю жизнь народа и страны, всю жизнь каждого отдельного обывателя ради его собственной и «ради общей пользы» или «общего блага». «Полицейский» пафос есть пафос учредительный и попечительный, и учредить предлагается не меньше, чем всеобщее благоденствие и благополучие, даже попросту «блаженство»63.

       Апелляция к «рационально» задаваемому «благу» людей для многих россиян химера, уязвимая с той стороны, что никто за человека не может решить, в чем его истинное благо. Но ведь давно известно, что если народ сплочён единой целью — ЖИТЬ СЧАСТЛИВО,  где один для всех и все для каждого, где с правом на нормированный общественно полезный труд у людей есть законное гарантированное право на свою норму необходимых КАЖДОМУ базовых средств необходимых человеку для нормального физического, морально-нравственного здоровья и интеллектуально-духовного развития, то что мешает человеку быть счастливым,  кроме его личных амбиций и стремлений чем-то выделиться из общей массы и показать всем, какой он особенный?

       Подобная апелляция, следовательно, механизирует личность до такой степени, она не учитывает, что нельзя формально рассчитать, что такое благоразумность или рациональность, не учитывая интересы окружающих его людей. Осыпьте человека «всеми земными благами, утопите его в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде, дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, – так он вам и тут, человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает. Рискнет даже пряниками и нарочно пожелает самого пагубного вздора, самой неэкономической бессмыслицы, единственно для того, чтобы ко всему положительному благоразумию примешать свой пагубный фантастический элемент. Именно свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой, единственно для того, чтобы самому себе подтвердить... что люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши» /Достоевский.64/

       Баланс личности – при лояльном отношении ко всем единицам социальности (к другим людям, к общностям, обществу, государству) – в отстаивании своих законных прав  быть Человеком, в отстаивании самостоянья, недопущении подмены социальной самодостаточности, которая может жить по своим личным ценностям, и в то же время не забывать о том, что общество это «мы», что только вместе мы сила, поэтому жить в обществе и быть независимым от общества невозможно!


          Баланс власти.

       Институционально поддерживая личность, обеспечивая взаимовлияние и конституируя её статус, власть регулирует бытие целого (ввиду структурированности социосферы) в некотором горизонте – правовом, социально-экономическом, политико-культурном поле. Сила власти не в силовом оснащении, а в действенности, мобилизующей участие каждого в жизни целого. Участие же производно от народоориентированности правления, которое, стимулируя состояние удовлетворённости существованием, создает предпосылки режима властезаконопослушного гражданства. Крепость власти в суверенности и народности, умении грамотно проводить, отстаивать интересы нации, отражать тенденции почвы, соблюдать законные права человека.

          Властный суверенитет.

       Без суверенной власти нет и не может быть национального государства; может быть марионеточная, декоративная, квазигосударственная внешне инспирированная конструкция. Суверенитет единый и неделимый принадлежит нации. Дробление субъекта власти в делах суверенитета неуместно: и лицо (монарх), и корпорация (олигархия) способны проявлять себя и антигосударственно, и антинационально. Только народ сплочённый своими социально-экономическими законами в единое государство, всегда следует высшему интересу, почитает, отстаивает свободу, целостность, независимость, неделимость как первостатейные политические ценности.

       Именно суверенитет есть верховная, нефрагментируемая, легитимная монополия власти на всевозможные инициативы на конкретной занимаемой данным народом государственной территории. Апология подобной монополии как атрибуции суверенитета содержится в многоразличных нормативных теориях власти от разработок легистов (Гуань Чжун, Шан Ян, Хань Фэй и др.) до построений теоретиков естественного права (Ш. Боден, Т. Гоббс, Ж-Ж. Руссо и др.).

       Опуская детали и сосредоточиваясь на сути дела, правильно констатировать: отношение суверенитета поддерживается исключительным правом государственного народа (выступающего от его имени и по его поручению органа власти безотносительно к форме державности) на:
а) законотворчество;
б) легитимацию властных акций;
в) отправление верховной власти;
г) обеспечение политической независимости, территориальной целостности и социально-культурной самобытности.

       Суверенитет безнадежно утрачивается при фрагментации державного тела, феодализации территорий и парализации верховной власти в случае несоблюдения любого из обозначенных пунктов. Суверенитет укрепляется такими действиями движимой национальными интересами власти, как:
        отлаживание управления (ликвидация конкурирующих, дублирующих органов); создание работоспособных исполнительных вертикалей;
укрепление армии (упразднение негосударственных вооруженных формирований);
запрещение непатриотичных антинародных партийных, общественных объединений;
пресечение анархизма, сепаратизма, изоляционизма, местничества, удельности;
введение прогосударственной цензуры;
консолидация народа одухотворяющими, мощными объединительными ценностями.

       Идея суверенитета национального государства неотчуждаема и абсолютна – именно эти свойства сообщают дееспособность борьбе с националистическим радикализмом (политическим сепаратизмом) всех мастей. Государство, указывает X. Кельзен, есть высший, конечный порядок, высшая конечная цель, высшая ценность; в противном случае оно не есть суверен – гарант собственной целостности, независимости, самостоятельности.

       Теоретически адекватное толкование суверенитета государства корректируется практическими реалиями: часть суверенитета верховной национально-государственной власти передаётся наднациональным политическим, экономическим, финансовым организациям (НАТО, ЕС, МВФ, МБРР и т. п.).

       Причина – в обострении глобальных проблем и необходимости интеграции усилий их решения;
в фактической неспособности национальной власти снимать конкретные остроты военного, хозяйственного, социального, культурного порядка;
в информатизации;
в интернационализации средств массовой коммуникации;
в интенсификации роли международных учреждений (прежде всего ООН) как механизмов регулирования государственного строительства;
в демократизации решения проблемы прав человека;
в выработке сдержек и противовесов, дифференциации, плюрализации властей;
в прогрессе местного самоуправления.

       Все эти тенденции, говоря слогом Ж-Ж. Руссо, «делают из суверенитета какое-то фантастическое существо, сложенное из частей, взятых из разных мест»65. Но нельзя всё воспринимать за чистую монету и здесь бывают исключения связанные иногда с народными традициями, взять тот же прогрессе местного самоуправления. Если всё на пользу всего народа и на укрепление общегосударственных законов, то никаких проблем. А если во вред, то для пресечения вреда у государства и власть имеется!

       Тем не менее суверенитет не эфемерен, он реален и в конечном счете выражает абсолютное, обусловленное целью самого государства требование внешнего и внутреннего полновластия – единого и неделимого верховенства государственной власти в пределах государственной территории.

       Сказанное разрушает взгляд на федеральное государство как на плюралистический союз суверенитетов. Государственный суверенитет универсален. Член федерации – государственно не является сувереном в обозначенном выше смысле полноценной всеобъемлющей государственной суверенности.

       Последнее, понятно и хорошо представлял Сталин, в апреле 1918 г. говоривший: «Федерализму в России... суждено, как в Америке и Швейцарии, сыграть преходящую роль – к будущему социалистическому унитаризму»; «стране нужна сильная общероссийская власть... Создание местных и областных суверенных органов власти параллельно с властью центральной означало бы на деле развал всякой власти».66

       «Индивид суверенен над собой, – замечает М. Фоллет, – пока он соединяет воедино гетерогенные элементы своей натуры. Два человека суверенны над собой, пока они способны сделать из двух одно целое. Группа суверенна над собой, пока она способна создать одно целое над несколькими или многими людьми. Государство суверенно... постольку, поскольку оно имеет власть и силу создать одно целое, в котором живут все. Суверенитет есть власть, порожденная полной независимостью и осознающая себя в качестве таковой»67. Утрата суверенитета властью влечет распадение национального государства.

       Национальные интересы – высшие ценности, приоритеты национально-государственной жизни, аккумулирующие социальный, культурный опыт народа как единой исторической общности и концентрирующие базовые понятия перспектив, условий национально-государственного процветания народа в сообществе народов.

       Национальный интерес выводится не из частичных общественных сфер (экономика, политика, право), а из органических проявлений народной жизни, корневых основоположений, тенденций, традиций и устоев национально-государственного существования.

       Некогда Г. Гегель сомневался, знает ли народ, чего хочет, ибо «соответствующее знание может быть плодом глубокого познания и проникновения, которое именно и не есть дело народа». Не сомневаясь можно сказать: чего хочет народ, он знает. Как знает, какова желательна жизнь, тот, кто ЖИВЁТ, а не существует как растение!  Как жить? Во имя чего жить? – вопросы непраздные, непередоверяемые. В створе их снятия – реальное бытие, всецело творимое народом.

       Давно принадлежит прошлому теория героев и толпы, игнорирующая существенно народный строй жизни и оттого утрачивающая нечто весьма важное – чувство позитивной действительности. Народ не тёмен, не отсталый, не консервативен в противостоянии цивилизованной в себе и для себя сущей «разумной» воле, стяжающей право распоряжаться, декретировать жизнь других командирскими окриками «Сарынь на кичку!». Никакого дерижирования жизнью каждого быть не должно, но и пускать их жизнь на самотёк недопустимо! Каждый дееспособный гражданин страны для того чтобы жить, должен принимать посильное нормированное трудовое участие в экономике общества, чтобы иметь от общества необходимые средства для жизни по нормам от их общей производимой массы по количеству и квалификации своего труда! При развитии рынка на производимое сверх необходимых норм для социального благополучия общества А носителем «всемирно-исторического» рационального и социально справедливого сознания, применительно к национальной государственности – Отечеству, Родине, Стране, Нации – должна быть не просто «народная масса», а народ, интересы которого святы.



       На этом основании того, что в обители народа нет ничего низкого, а есть несовершенное, то требует забвения тактика псевдоинтеллигентского сознания, в соответствии с приемами сюрреалистического подхода развенчивающая народ в качестве раба. Послушать иных, так российский народ – «потомственный раб, с удовольствием впитавший в свою генетику нормы раба-отца и раба-деда». Отчего же у россиян рабство в крови? Выдавливать раба, как известно, надлежит не из народа, а из себя. Дело, разумеется, не в народе, а в преобразовательном зуде, не дающем покоя не в меру разгоряченным гражданам, возомнившим себя отцами-покровителями народа, знающими, что ему нужно, что с ним делать.

       «Всякое слово, получающее место в лексиконе языка, есть событие в области мысли», – настаивал В. Жуковский. Слово «раб» в отношении российского народа, как и любого народа вообще, не может получить места в лексиконе языка, и, следовательно, стать событием в области мысли по тривиальной причине – самоочевидной деменции.
       Для любителей «рационально» планировать народную жизнь в качестве «сна без продолжения» любой народ – «объект», «раб», требует определённого оформления. В России традиции такого рода отношения к народу, к несчастью, распространены. Довольно указать, что монархия Петра I, окрыленная высокими целями: «попечение о всеобщем благе подданных», «чтобы они более и более приходили в лучшее и благополучнейшее состояние», – жизнедействовала как вполне школьное, учебное заведение: «Петр смотрел на государство как на учреждение образовательное, просветительное и исправительное, действующее принудительными средствами даже тогда, когда речь идет о человеческой душе и ее духовных потребностях»69.
        Итак, подобные традиции ясны, сильны, но почему они верны? Недооценка народа, скудоумная сама по себе, в итоге дискредитирует не народ, а «рациональные» прожекты народной жизни. В этом контексте слухи о рабстве россиян сильно преувеличены. Вспомним Фридриха II, под конец жизни отчаявшегося: «мне надоело царствовать над рабами». Такое – по адресу не «отставших, поросших мхом» россиян, а вполне «продвинутых, просвещенных» немцев.

        То, что сообщает нации величие – способность найти себя в прошлом и отразить себя в будущее, – принадлежит к народно-эпическим пластам, национальной космографии, поставляющей стержневые символы мира. «Мы родились, а на Земле уже есть Шекспир», – замечала А. Ахматова. Мы пришли в мир, а в народном сознании он уже задан.
       Национальные интересы обязывают обеспечивать самоценность народной жизни, которая должна расти. Все, не обслуживающее ее рост, – антинародно. В таком расположении приоритетов оказывается примат национального над властным. В задачу выступающей от имени государства исполнительной власти входит практическая апология национальных богатств, к ним относятся:
• статус: поддержание, укрепление национальной государственности (ср. с Беловежским сговором, когда три деятеля далеко не исключительного калибра разрушили веками управляемую державу);
• жизненное пространство: планетарный актив страны (ср. с ратификацией в феврале 1997 г. Конвенции ООН по морскому праву, повлекшей отказ от суверенитета России над колоссальной территорией Северного Ледовитого океана);
• граждане: попечение подданных (ср. с теперешним прозябанием брошенных на произвол судьбы, дискриминируемых русскоязычных, проживающих в ближнем зарубежье);
• финансовые активы: наращивание капиталов (ср. с непродуманной политикой: а) кредитования бывших республик СССР, задолжавших России колоссальную сумму; б) проведения взаимозачетов с европейскими странами – то же невыгодное соглашение 1987 г. между СССР и Великобританией, по которому СССР отказывался от материальных ценностей в Великобритании, а та гасила советский долг по ленд-лизу. Пикантность в том, что нам были должны 1 млрд. долл., а мы – 220 млн. долл. Занимательная арифметика!);
• культура: поддержка производства и воспроизводства общенациональных духовных ценностей;
• хозяйство: протекционизм национальным производителям.

       Возвращаясь к исходному, резюмируем. Понятие баланса власти вполне может быть передано сентенцией Септимия Севера, наставляющей сыновей: «Живите дружно, обогащайте солдат, не обращайте внимания на остальных». Что, собственно, советуется?
1. Не допускать междоусобиц, раскола высшего административно-бюрократического эшелона.
2. Удовлетворять запросы «человека с ружьем», не допускать пикировку власти с силой.
3. Управляя, не натягивать вожжи, не насиловать народ, не тащить в «идеальное» состояние массового человека: народ прожектерски не интегрируемая масса, не докучает власти, пока власть не разрушает здоровой естественной самоорганизации народного жизнетока.



          Баланс территории.

       Характер государственности помимо исторических, национальных, политических, хозяйственных, социальных, культурных детерминаций определяется природной средой, географическим положением конкретных социумов. Основания государства, отмечал Ш. Монтескье, всегда соответствуют «физическим свойствам страны, её климату – холодному, жаркому или умеренному, качествам почвы, её положению, размерам, образу жизни её народов – земледельцев, охотников или пастухов, – степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются»70.

       Положительная теория средового (географического) фактора применительно к государственности поставляется политической географией и геополитикой.

       С позиций учёта регионального местоположения, планетарного расположения стран в мировой системе государств подразделяются на
1) теллурократии (континентальные державы, проводящие материковое расширение – колонизацию – пространств сухопутным путем) и
2) талассократии (морские державы, ведущие захват территорий водным путем).

       Теллурократии враждуют с теллурократиями: Германия с Францией, Россией; Польша с Россией; талассократии – с талассократиями: Англия с Испанией, Голландией. (Иные подходы, отстаивающие идеи, будто талассократии воюют с теллурократиями и всегда побеждают, беспочвенны, основаны на передергиваниях фактов, очевидных подтасовках, натяжках, недоразумениях. Не Англия победила Францию, а Россия. Не Англия и США выиграли войну у Германии, а Россия.)

       Центральная роль во всех страновых пикировках отводится сильным державам, обладающим двойной принадлежностью к теллуро- и талассократиям. Это – США, Китай, Россия. Без их участия ни один сколько-нибудь серьезный вопрос мировой гегемонии, стратегического лидерства не может ни ставиться, ни решаться. США – обладатель капиталов, баз данных, технологий. Китай – средоточие колоссальных людских, естественных ресурсов. Россия – невзирая на затянувшуюся промышленную стагнацию, – индустриально продвинутое государство, великая держава, стяжающая 1/8 планетарной суши.

       Ключевая географическая, геополитическая партия России на земном шаре нашла достойное рефлективное отображение в концепции хартленда71. Хартленд – осевая зона, костяк, стержень, сердцевина мира – сосредоточивает внутреннее пространство Евразии (Центральная, Восточная Европа, Россия, Тибет, Монголия). Хартленд опоясан великим морским путем мира, начинающимся во внутренних и окраинных морях Старого Света, проходящим через Средиземное, Красное море, Индийский океан, прибрежные моря Дальнего Востока и заканчивающимся в Охотском море. К морскому пути прилегает разделяющий его с хартлендом римленд – концентрическая буферная зона, включающая Западную Европу, Ближний Восток, Турцию, Иран, Афганистан, Китай, Восточную Сибирь, Аравийский, Индийский, Бирмано-Сиамский полуострова72.

       Просматриваются два стратегических варианта развития: либо хартленд (теллурократии) давит на римленд, подминая страны внутреннего полумесяца – Финляндия, Скандинавия, Турция, Китай; либо римленд (талассократии), играя на противоречиях Германии – России, России – Китая, сжимает, теснит хартленд. В качестве естественных следствий подобной картины Россия стремится добиться партнерства с Центральной Европой, Дальним Востоком; США стараются заполучить монополию в западной полусфере, создать плацдарм (трансатлантические, транстихоокеанские базы) для доминирования в римленде с целью экспансии в Центральную и Восточную Европу, на Дальний Восток.

       Из абстрактной конструкции хартленда применительно к геостратегической ситуации России аналитически получаем вполне верифицируемые, добротные максимы:
1. Нельзя сужать континентальный массив; геополитически противопоказано дробить хартленд, потворствуя вовлечению осколков дробления в зону влияния римленда (ср. с постсоветской геопланетарной конфигурацией, где вновь возникшие независимые государственные образования – бывшие республики СССР втягиваются в поля притяжения непророссийски настроенных региональных лидеров).
2. Блок с восточным соседом всегда выгоден западному партнеру по хартленду (Германии выгоден союз с Россией, России – с Китаем).
3. Недопустимо разъятие пространства хартленда с блоком западного и восточного соседа без России (охват России с западного и восточного концов). Соответствующее фланкирование предпринято в рамках тройственного союза по геополитической оси Рим – Берлин – Токио, как бы перекрывавшей хартленд. Ввиду прямой угрозы национальной безопасности последовал логичный ответ: Россия пыталась вклиниться в альянс держав оси, а по провале попыток вступила в антигитлеровскую коалицию.

       Панорама блокообразования, открывающаяся с вершин России, выглядит как множество потенциальных союзов государств:
• Севера против Юга – расовая консолидация индустриально развитых белых стран против промышленно отсталых желтых и черных стран, объединение национальных мегаполисов против этнического гетто, автохтонов метрополий против аллохтонов колоний;
• Западной Европы и России против Центральной Европы – реставрация антигерманского альянса в противовес гегемонии Германии в Центральной Европе и мире;
• Центральной, Западной Европы и России против США – антиатлантистский пакт против американского глобализма;
• Западной, Центральной Европы и США против России – сценарий продвижения НАТО на восток с ущемлением российских интересов.

       Антиципируя худшее, надлежит приступить к активному разыгрыванию континентальной карты, для чего форсировать:
• освоение северо-востока страны – воскресить проект Бадмаева, вдохнуть новую жизнь в незавершенный проект БАМа;
• усиление позиций на западном театре – реконструкция Архангельского порта, строительство терминала в Кронштадте, прорубка шоссейного коридора через Польшу в Калининград;
• восстановление хартленда через обязательный союз с Белоруссией, Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном;
• выход к теплым морям Юга – нормализация отношений с Украиной, установление партнерства с Ираном, Турцией, Афганистаном, Пакистаном;
• укрепление стратегического Тихоокеанского флота, обеспечивающего присутствие в АТР.

       В переживаемый момент своего бытия человечество вступило в фазу серьезного испытания потребительской стратегии существования. Базирующийся на индустриализме, нещадной эксплуатации природного тела цивилизационный проект вестерна дает сбой. Истончение жизнепитающей среды, подрыв органических источников воспроизводства, включая воду, почву, атмосферу, животное разнообразие, ставит человечество на грань катастрофы.

       Экологический, экономический, духовный кризисы подвели к пониманию, что индустриализм и консьюмеризм слишком своекорыстны, как некие глубинные ценности не обеспечивают выживания. Проект вестерна в масштабах человечества ни в коем случае не всеобщий. Если он находит воплощение в благополучнейшем отсеке мирового сообщества, то исключительно благодаря экспансии – финансовой, информационной, технологической, военной, – влекующей цивилизационные конфронтации и разломы.

       С учетом сказанного: мир не един – есть страны-доноры и страны-реципиенты, откуда следует, что с Западом, питаемым иными фрагментами мира, невозможно интегрироваться всем – нечего будет потреблять. На основании изложенного, естественно, возрастает ценность натуральных богатств – территории становятся первейшим и крупнейшим достоянием наций.

       Бездарной сдаче пространств, манипулированию территориями должен быть положен однозначный конец. Великобритания при выходе из имперской фазы сдала заморские территории, но даже в мыслях не имела трансформировать статус примыкающих пространств (Северной Ирландии). Сходная асимметрия проступала во Франции в отношении Алжира и внутренних автономизирующихся провинций. Аналогично в Испании относительно заморских владений и той же страны басков.

       Примеров достаточно для заключения: статус прилегающих к метрополии пространств не модифицируется. У России нет резервных (заморских) предназначенных для сдачи территорий. У нее есть лишь собственные территории, заселённые этнически гетерогенными россиянами. Великобритания распалась как империя, но не как государство. Россия оформлялась как империя, но территориально не может быть развалена как империя – это означало бы для нее распад государства. Франция могла вывезти из Алжира этнических французов. России некуда (и незачем) вывозить этнических (есть ли такие в качестве «чистых» вообще?) русских.

       Высшая цель гражданственности в территориальном вопросе – сохранение и укрепление целостности, которая в своем предельном прочтении, понимании представляется самоцелью.

       Геополитические ниши, государственный идентитет, национальные интересы – категории не чиновные, а народные. Только народ, а не прикормленная внешними, бездумно подыгрывающая этническим, региональным внутренним элитам корыстная бюрократия имеет прерогативу распоряжаться национальной территорией. Здесь именно тот случай, где проступает примат народного над государственным (властно-должностным). Не иллюзорная европейская идея, о которой Ф. Достоевский проницательно говорил: «Они поняли... что мы знаем и понимаем все европейские идеи, а что они наших русских идей не знают, а если узнают, то не поймут...  Кончилось тем, что они прямо обозвали нас врагами и будущими сокрушителями европейской цивилизации. Вот как они поняли нашу страстную цель стать общечеловеками»73, – должна движить политикой. Ею должна движить вполне реалистичная русская (российская) идея – идея не заёмного идеала, а собственного национального благосостояния.

       Российское государство как народный союз с явно народоориентированными проявлениями власти и права должно озаботиться перспективой России не как европейского, а прежде всего как российского 9национального государства.

       Интерпретатор свободного склада ума подытожил бы: идеал государства – державное состояние, где согласно балансам народа, власти, территории уютно, достойно, привольно живется как всем, так и каждому. Преуспевает народ, вольготно чувствует себя этнос, не сковано в самореализации законопослушное лицо. Остаётся лишь прояснить конкретные пути достижения этого состояния.

       Традиции нужно критиковать, а не уничтожать. Квалифицируя традиции задания совершенной жизни, привлекая мысль Саллюстия, – того, чего никогда не было, но того, что всегда было — осознанное понятие социальной справедливости, которое пока у каждого своё, но которое не может не стремиться к единому для всех. Это как Золотое правило нравственности, которое знают почти все, но общего стремления к его реализации нет — «Не делайте другим того, что не нравится вам, живите справедливо сами и требуйте этого от других!»  Но поскольку нет такого закона, то нет и права что-то требовать и именно поэтому в обществе законы должны быть мудрыми и справедливыми!


          Социализм.

       Социализм как доктрина коммунистической идеологии – до сих пор довольно популярное социально-политическое учение, которое долгое время было изложено на языке, который не предполагал почти никаких социальных и количественных детализаций. Основу моделирования общественных тенденций в нем составляет прогрессизм – презумпция динамично восходящей и устойчиво развивающейся социальной справедливости в социуме при пользовании теми или иными базовыми ценностями при условии сплочения народа для достижения такой устойчивости.

       В соответствии с этим учением выступают следющие принципы: при социализме при полной занятости населения в экономике общества — от каждого по способностям каждому по труду необходимые всем социально-бытовые блага для жизни!  При коммунизме принцип от каждого по способностям, каждому по труду дополнительно распространяется ещё и на все средства коммуникации, а это энергия, водопровод, санитарная канализация, связь, информация и транспорт. 

       Первым усомнившимся в значимости качественного конструирования общественного состояния был Т. Мальтус. Английский священник остро поставил проблему планетарных (ресурсных) предпосылок социотворчества. Он, правда, ошибся в конкретных расчетах соотношения роста производства продуктов питания (арифметическая прогрессия) и населения (геометрическая прогрессия), но был прав в самом стремлении квантифицировать обществоведческие рассуждения.

       Несмотря на это социалистическая доктрина по сей день является преимущественно качественной. Иными словами, пока эта доктрина сбалансирована технологически и экологически лишь в некоторых социально развитых странах и геополитически мало распространена.
       Исторический опыт свидетельствует, что многие ценности провозглашенные в социалистической или коммунистической идеологии материализованы пока незначительно, но научно-технический прогресс уже часто согласуется со всеми системами народно-хозяйственных служб этих государств. Благосостояние граждан растёт относительно равномерно. Относительно равное право на нормированный общественно необходимый труд даёт всем относительно равное право на необходимые каждому средства для жизни по достойным человека нормам от общей массы их производства с сохранением рынка на производимое сверх необходимых норм для социального благополучия общества.

       Такое благополучие народы этих стран достигли благодаря демократическому партийному парламентаризму, что и является основой подлинного народовластия, когда народ большинством голосов выбирает себе ту программу развития и те законы, которые им больше всего понравилась из всех предложенных разными политическими партиями.  А когда есть справедливые законы, то при соответствующих условиях не трудно и соблюдать права человека согласно этих законов!

       Одним словом народы этих стран развеяли миф об утопии социализма и коммунизма, но в России до сих пор  этот миф стал ещё более сильным и постоянно прогрессирующим во всех сферах социума в силу растущей социальной безграмотности простого населения страны. Производительные силы общества утратили свою революционную сознательность за годы советских, а затем и буржуазных пропагандистских и силовых структур российского общества, поэтому гражданское общество оказались здесь столь же социально бесправным, как и во всех странах, где народ перестал объединяться в политические партии против своей нищеты, бесправия и обездоленности.


           Правовое государство.

       Социализм в нынешнем понимании это скорее у многих стало разновидностью конституционно-правового государства, где установки демократии распространяются на политико-правовую, и на социально-экономическую сферу.

       Оборотом «правовое государство» обогатил тезаурус Р. Моль. Отвлекаясь от нормативистского отождествления государства и права (правонеоформленных государств не бывает), отметим, что как исполненная пафосом гуманизма доктрина правового государства в части выработки рецептуры совершенного общественного состояния предполагает:
• ограничение государственной власти правом;
• верховенство права над государством;
• конституционно-правовые гарантии свободы индивида (коллективам), невмешательство власти в сферу неотчуждаемых прав человека.

       Правовое государство изначально противостоит патриархальной, патримониальной, полицейской, деспотической государственности, вводит примат частного права над публичным (исходные самоограничения государства перед гражданином). В качестве некоего индивидоцентричного идеала модель правового государства безусловно заслуживает внимания. Небессмысленна она и как техника осуществления, обеспечения правовой безопасности лица, оказывающегося один на один с формальной чиновно-бюрократичной машиной государства.


          Социальное государство.

      За формой гражданской демократии, соблюдающей законные права и свободы членов общества, – социальное государство как вариант обеспечения условий самоопределения человека не только на основе права и личной безопасности, но и с помощью установления гарантий социально обеспеченного существования. Симбиоз правового и социального государства – современные высоко развитые демократические страны. В теоретико-модельном плане об аналоге их рассуждал Б. Кистяковский, вводивший сочетание «социалистическое правовое государство», в котором правовой строй совмещен со справедливыми началами социального общежития74.


          Культурное государство.

      Наиболее совершенный, социально-справедливый строй. Соединяя демократию, права, социальные обязанности, представляет форму сообщества свободных, равноправных, зрелых, хорошо обеспеченных граждан. Задачу создания такого государства в России ставили веховцы — философское и общественно-политическое направление в русской интеллектуальной среде в начале XX века, получившее своё название по программному сборнику «Вехи» (1909). Инициатором издания последнего был Михаил Гершензон, который движущую пружину реформирования страны в этом направлении видел в творческой, созидательно-государственной, гуманной, умственно развитой, смотрящей на жизнь открытыми глазами интеллигенции75, но такой интеллигенции, очевидно, еще предстоит в России родиться.


     Библиография.

59 Аристотель. Политика. Кн. Первая, 1, 12.
60 Гегель Г. В. Ф. Философия права. – С. 395.
61 Локк Дж. Соч. – М., 1988. Т. 3. – С. 275.
62 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 5. – С. 118–119.
63 Флоровский Г. В. Пути русского богословия. Париж, 1937. – С. 83.
64 Достоевский Ф. М. Цит. Соч. – С. 116–117.
65 Руссо Ж.–Ж. Цит. Соч. – С. 169.
66 Сталин И. В. Соч. Т. 4. – С. 73.
67 Follett M. P. The New State. – N.Y., 1923. – P. 301.
68 Известия. 1995. 5 ноября.
69 Алексеев Н. Российская империя в ее исторических истоках и идеологических предпосылках. – Женева, 1958. – С. 10, 27.
70 Монтескье Ш. Избр. произв. – М., 1955. – С. 168.
71 Mackinder H. The Geographical Pivot of History // The Geographical Journal. 1904. № 24.
72 Spykman N. The Geography of Peace. – N.Y., 1944.
73 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 25. – С. 22.
74 См.: Кистяковский Б. А. Социальные науки и право. – М., 1916.
75 См.: Изгоев А. С. Интеллигенция и русское общество и революция. «Вехи». – М., 1910.