Меньше десяти

 
 Было холодно. Пальцы были будто обледенелыми, едва гнулись. Батарея по своему обычаю не работала, поскольку в ЖКХ не сочли нужным греть дома этим холодным летом, в которое ещё совсем недавно лениво перетекла весна. Термометр за окном показывал едва ли больше десяти градусов. В доме было ещё холоднее.
 Это была обычная пятиэтажка времён Хрущёва. Она была цвета пыльного неба: когда-то синей, но сейчас уже выцветшо-голубой. Квартира на пятом этаже была не в самом худом состоянии: узкая кухня, чуть более широкая одна комната, которую обычно используют, как детскую, большая комната, где ютились кровать, шкаф, столик и несколько тумбочек.
 Я стоял у окна на кухне, оперевшись спиной на холодильник, покрытый жёлтой бумагой. Я ждал. Если бы сейчас была осень или зима, то я бы вглядывался в окна домов напротив, в редкие проезжающие машины, в небо без звёзд, ибо свет фонарей сильнее. Сейчас было лето. Белые ночи не давали нужной темноты. Всё вокруг лишь тускнело, белело и старело.
Я пару раз шмыгаю носом и достаю из кухонного шкафа спички. Они лежат между перцем и приправой для плова - старенький коробок, который жил здесь уже три года. Я зажигаю свечу. Так романтичнее и чуть более тоскливо. Белой ночью электрический свет для меня отвратителен.
 Я смотрю на часы: два ровно. Из холодильника вынимаю твёрдый солоноватый сыр с каким-то французским названием. Вроде бы это Пармезан, но легко может оказаться и что-нибудь ещё. Впрочем, не важно, ведь сделан он всё равно в каких-нибудь Нижних Петушках.
Я бы достал ещё чего-нибудь, если все деньги не ушли бы на сыр. Я достаю тарелку, нож, нарезаю. Я стараюсь резать тонкими кусочками, но иногда рука вздрагивает, и нож погружает своё лезвие глубже нужной линии или наоборот - выбирается из сырного чрева и с неприятным звоном бьётся об блюдце.
 Я достаю два бокала. Из-под стола вынимаю бутылку абхазского вина. Я не разбираюсь в винах, а среди родителей и бабушки распространено было лишь Лыхны;.
 Вздрагиваю: два бокала. По старой привычке я достаю два бокала. Кажется, будто это было совсем недавно: ночные беседы, её смех и её же улыбка, которая обычно была столь незаметной и милой, что за одну возможность её видеть можно было отдать многое. Однако куда больше улыбки мне нравились те моменты, когда её лицо приобретало задумчивый вид после моих слов. В эти минуты наших разговоров она была прекрасна. Ещё одним условием, добавляющим нашей жизни какой-то необъяснимой магии, было то, что все такие беседы были именно ночью. Днём мы были заняты так сильно, что друг на друга едва ли хватало времени.
 Два бокала. Я смеюсь от собственного жалкого существования. Были времена, когда я жил настоящим, были времена, когда мы жили здесь и сейчас, но вспоминая прошлое и мечтая о будущем... Сейчас я существую. Цепляюсь за существование, вспоминая, как хорошо мне было тогда! Два бокала! Какая злая ирония!
 Я пью. Я смеюсь, плачу и снова пью. Затем я ем тонко нарезанный сыр, снова пью. Кричу на неё за то, что она от меня ушла. Затем я кричу на себя за то, что я от неё ушёл. Вновь срываюсь на плачь и смех. Вино греет горло и немного отдаёт теплом в груди. Ноги мёрзнут. Сыр солёный, от него хочется пить. И я снова пью.
 За мной наблюдает белое солнце. Я чувствую на себе его безразличный взгляд. Ему, как и Богу, плевать. Наверное, поэтому сейчас так холодно - солнце просто не хочет нас греть. Что касается Бога, так он есть просто самое одинокое существо. Бог бессмертен, поэтому он и одинок. Все, кто был любим Богом, уже давно мёртв. Остальных Он уже не любит. Поэтому мы, Его создания, одиноки. Мы просто не имеем любви Создателя, поэтому не можем подарить любовь кому-то ещё. Мы - книга, заброшенная писателем просто потому, что он её не может продолжить. Среди всех мировых экономических и экологических кризисов мы не заметили главного - кризиса любви и кризиса Бога.
 Я сидел на холодном стуле в холодной квартире. На полу лежала на своём круглом боку пустая бутылка из-под абхазского вина. Сыр был съеден. На столе стояло два бокала. Один - с бордовым следом вина. Второй - пустой.
 Мой Бог, которому я пожертвовал остатки своей любви, сегодня тоже не мог уснуть. Она сидела на кухне при свече, пила абхазское вино, ела тонко нарезанный сыр и не понимала, почему второй бокал стоял напротив и пустовал.
Её термометр, как и мой, показывал, что за окном было меньше десяти тепла. В домах было ещё холоднее...