Квазитехнология. гл 14. Уйти или вернуться

Продолжение. Начало в  http://www.proza.ru/2020/04/01/1627

Слышала ли Мила Мишин голос или его уже не было?  Звуковые колебания казались сейчас лишь сопутствующим фоном, словно волны на море. И разве волны определяют море? Да, они шумят, перекатываются, шелестят. Но вся суть его не в шелесте и шёпоте волн, они лишь спецэффект, создаваемый   огромным пространством воды.  Суть моря – это мощь водяного поля.

 Вот и сейчас  голосовые волны Мишиных слов казались просто фоновым шумом «морского поля». Мила всматривалась в это «море» разом постигая суть  цепочки смыслов, в которой причина, как и положено ей, цеплялась за следствие, рождая новую причину.

Мы не говорим языком, это язык говорит нами.  Записанный символами - «буквами»  в книгу жизни, он оживает от проникновения света нашего сознания. Мы попадаем в матрицу этого языка, словно в капкан, мы входим в сюжетную вязь этой языковой книги, «мысля» теми же самыми символами – «буквами». В этой книге всё состоит из них, из  букв - крошечных суперструн.  Автор книги из этих букв подобно ПЭЧу создаёт любые новые понятия и предметы, вовлекая нас в свои языковые игры.  Этот  мёртвый лингвистический мир кажется нам живым, потому что мы наполняем его светом и движением своего сознания. Мы называем его жизненным миром.  Мы окунаемся в него, не мысля кроме него иной реальности.  Мы живём в нём, умирая, возрождаясь, теряя память о «прочитанном», потому что такова основа этой книги. Эта книга построена на принципах  игры в «Чапаева», это тип некооперативной игры, где каждый игрок  думает лишь о личном благе для себя, пытаясь  приобрести  как можно больше ценностей, которые задаются условиями  данной игры. Это одна из самых примитивных игр, где роль случайности может обнулить все усилия игрока. 
Если говорить морскими образами, то эта игра – попытка построить мир из песка в мире прибоя и ветра.  Мы вроде бы понимаем это, но строим, строим, строим,  потом «умираем» вместе с построенным и разрушенным и возрождаемся вновь, чтобы попытаться снова построить «что-то», «забыв» о том, что мы уже пытались  «что-то» построить в этом песочном, рассыпающемся  мире.

Кто такие - мы? Мы – люди и мы все-светочи. Кроме символической - знаковой- «буквенной» части нашего сознания, мы наделены  энергетической, трансцендентной, звёздной  частью, которая существует вне игры, подобно тому, как читатель существует вне книги, а звезда вне планеты. Но многие из нас «забывают» об этом,  становясь пленниками игры,  подчиняясь стрелочникам, направляющим и заставляющим  нас  вывязывать сюжетные узоры на канве «Чапаевской» матрицы.
Наши  тела состоят из живых клеток, каждая из которых буквенной, информационной частью отпечатывается в данной игровой планетной  матрице, но у каждой клетки есть своя трансцендентная, энергетическая, звёздная  часть, которая находится вне игры.

Она источает время, от неё идёт звёздный свет, как  от истинного мира, который проектируется на планетную игровую  матрицу и оживляет записанные там узоры. Клетки составляют оркестр тела, каждая как музыкальный инструмент со своими струнами. И весь этот оркестр начинает играть ноты-звуки-буквы матрицы жизни – игры в «Чапаева», увязая в нотах, как в песке. Тело  уходит  в «Чапаевскую», «песочную» рассыпающуюся музыку своей информационной частью, создавая эту музыку, теряя её и создавая заново.
Может быть, и нет смысла в такой бессмысленной  игре, а, может быть, он и есть как  знакомство с простейшими функциями, попытка вписать своё сознание в них, услышать и увидеть в них себя самого и ощутить жажду к другой музыке, к другой игре?

Есть другие, более сложные игры, они позволяют строить более устойчивые конструкции. Игровые схемы, книжные листы, нотные станы – всё это словно подложки для символов, образующих функции и графы, создающие видимую, осязаемую и слышимую сюжетную, смысловую линию. Их много этих функций и граф, и все они части одного Вселенского гиперграфа, одной Вселенской суперкниги – суперигры- суперсимфонии. 
Истинный мир не есть некий отдельный мир, который проектируется в наше сознание картинками в платоновской пещере. Он есть гармоническая суперфункция взаимосвязей всего и вся, которая оживает под светом звёздной части сознаний  словно огромный оркестр. И наше сознание вливается частью своей в это единое целое в интересе раскрыть всю эту функцию во всей её красоте и мощи.
Есть  нотный текст, есть инструменты, а мы – музыканты, которые способны исполнить эту симфонию.  Мы, люди,  и  есть  квазитехнология этого мира. Мы – исполнители этой Вселенской симфонии.

- И, Мила, каждая игра, это не бледная тень истинного мира, это кусочек от него. И в этом кусочке можно разглядеть его весь, весь этот истинный  мир,  подобно тому, как в капле воды можно увидеть море.  В нашем «Чапаевском мире»  люди тоже играют в разные игры, и в шахматы, и в футбол. Но на «Чапаевском поле»  бесконечных стрелялок и убивалок всё вертится, исчезает, осыпается, рассыпается. Эта «Чапаевская» основа игры, эта книга жизни по  своей сути примитивна. Для интеллектуалов она не годится. Светочи, читая эту книгу, перестают быть светочами. Они теряют свои звёздные части в бессмысленных попытках  обрести хоть какую-то гармонию в этом  буквенном, полимерном  нарративе нагромождения смертей и жизней. Без своей звёздной части они перестают быть людьми-светочами. Они становятся цепочками полимеров, песком. Их жизни – сюжетные обрывки, которые свалены в кучу на поле этой безумной игры, которое по мере развёртывания всё больше напоминает кладбище. На этом пёстром погосте  нет места новому. Всё там старое, просто в разных обёртках.

Мишин голос приобрёл глубину и стереоэффект. Он отражался от стен, образуя  лёгкое эхо, и попадал в Милины уши  сразу с двух сторон.  Экран с куском парка изображал тёмную ночь. Плотным чёрным частоколом поднимались верхушки елей. В небе над ними  пылали созвездия.  От картины шёл одновременно и холод и  жар, словно два воздушных течения спорили друг с другом. Золотая окантовка экрана начинала оплывать  по краям, словно парафин от жара пламени.
- Много игр можно придумать, - сказал уже обычным голосом Миша, словно давая и Миле возможность  высказаться.
- Тогда у меня тоже есть своя игра. Мне недавно снился сон про сказочную планету, где люди могут летать в невесомости и жить в гармонии с лесом.  И там не было обилия машин, не помню, во всяком случае. Но я поранила палец, и живая вода в ручье залечила мне его, оставив рисунок на память. 

Мила вспомнила улыбку незнакомца, его взгляд,  со скрытым восхищением, нежное прикосновение губ. Миша на роль незнакомца не претендовал. Он был увлечён своим проектом игры. Он явно хотел, чтобы Мила зашла в экран и оценила его новый «шахматный» мир. И Мила понимала, что его предложение заманчиво. Экран словно бы расширился, изображение стало набирать глубину.  Ночные краски  неба иссякли, звёзды погасли,  горизонт  воспламенился зарницами. Небо осветлилось в высоте, вспухло белым  шрамом  самолётного следа.
- Вот видишь, там тоже есть самолёты, как и в «Чапаеве». И, значит, есть дальние страны, путешествия, тайны. Но нет  песка, праха, рассыпания, всей этой грязи и пыли старого мира, - мечтательно вздохнул  Миша.
- Ты сказал, там не умирают?
- Нет. Никто не может убить короля, только объявить ему мат или пат.  Для человека  это означает закончить повествование и начать другое повествование, может быть, и с другим дебютом, но в том же мире, и с памятью о прошлом. Это игра позволяет управлять временем, разветвлять его, просматривать, выбирать активные ходы. Очень интересно! 

- Миша, а в какой игре мы сейчас с тобой сидим?
- Мы сейчас с тобой не в игре, мы в мире не буквенном, не в условно живом,  а в истинно живом, в том самом информационном слиянии и сиянии клеток. Мы сейчас не проекции на игру, мы с тобой сидим   в полном измерении (телесном и трансцендентном), где каждая клетка и звезда и планета одновременно, а не просто информационно- буквенный код. Мы сейчас как бы истинно живые, и такой же мир вокруг нас, живой. Он откликается на наши мысли.  Хочешь, над нами раскинется небо?  Пусть в нём будет семь лун.
- Почему семь?
- Словно семь нот или семь цветов радуги.
Потолок послушно изогнулся шатром ночного неба с семью спутниками.
- Неужели, и вправду, смерти нет…
- Она есть в отдельных играх, как функционал обнуления. Это самые «живодёрские игры». Люди попадаются на крючки «ценностей» данных игр, полностью «забывая» про свою трансцендентную, звёздную  часть  и потому их легко убить, поймать на крючок смерти.  Тебе трудно сломать реальное, живое дерево. Но легко удалить слово «дерево», напечатанное в документе твоего ноутбука.  Так же точно и с человеком. Если он перестаёт отождествлять себя с звездой, а уповает только на свою информационно- буквенную часть, то  эту его «напечатанную личность»  легко удалить.
- Но ты говорил, что все люди - светочи!
- Да. Кроме тех, что отдали свою информационную часть игре, отсоединили её от звёздной части.
- Но можно же их разбудить через катарсис?
- Можно, но сложно.  Кстати, знаешь, в чём кардинальное отличие живого  светоча от обычного полимерного  человека, «заражённого игрой»?
- Догадываюсь. Но не могу точно выразить словами.
- Пароль – «звёзды или колбаса», тот самый пароль, через который ты нашла меня.
- Да. Я знаю его. Но я ведь и колбасу люблю.  И во мне есть все эти элементалы, жадуны, хочуны и я не всегда с ними управляюсь.

- Мила, ты говоришь о простейших  математических операторах, без которых невозможно построение игрового поля. Элементалы – это минусы, жадуны – плюсы, хочуны – единички.  Это если говорить на языке математике.  Если же перейти на язык лингвистики, то элементалы – это пробелы, жадуны – страничные массивы, хочуны – буквы. Это необходимый набор для создания любой  лингвистической функции.  Три элемента как минимум. В азбуке Морзе – это точка, тире и пауза. Или, скажем, на экране твоего компа в основе картинки нули, единички и их позиция.  Всюду три элемента.
- А четвёртый, это я- стрелочник?
- Не стрелочник, а стрелочница. Прекрасная амазонка, которая сама выбирает путь в поле вариантов. 
- Не чувствую себя настолько уж красивой.
- Ты права, в этой «Чапаевской игре» светоч разрушается уже с рождения. Выбиваются шашечки. И сколько их не выставляй, противник неизбежно будет бить по ним. А в шахматном мире ты будешь истинной королевой. Никто не убьёт тебя, это невозможно по правилам игры.
- Так все эти элементалы, жадуны и хочуны тоже туда перейдут?
- Конечно. Главное не они, главное, тот, кто управляет ими.  Не буквы и слова главные, а писатель. В «Чапаевской игре» ты писатель, у которого постоянно сгорают рукописи, а в шахматной игре они не горят.
- Интересно, что вход в твою игру идёт из подземелья. И кто ты есть сам, если ты её создал?

- Я такой же светоч, как и ты.  Почти такой, был им до определённого момента. Считай, что я эволюционировал.
- В Бога?
- Почти, - Миша рассмеялся. – Никто не знает, что такое Бог. Но, как мне кажется Бог – это и есть истинный мир в представлении его в виде Вселенского гиперграфа, связывающего между собой все частички в удивительной красоты гиперфункцию. И знаешь, Мила, я не претендую на роль Бога, потосу что я – светоч. А каждый светоч отличается тем от несветочей, что  он не ставит свою гармоническую функцию главнее гармонической функции мира. Как только  он свою функцию ставит на первое место, он  теряет свою звезду, становится мёртвым, буквенным полимером, персонажем игры.  Вот и ты, несмотря на все свои недостатки, хочешь спасти неких своих друзей, ведь так? Ты не можешь быть счастлива отдельно, если у других этого нет. Ведь так?

- А что в этом плохого? Их всех надо разбудить и дать им возможность выбора.
- Мила, у них будет такая возможность. Эта игра подошла к концу, к своему логическому завершению полного уничтожения всего построенного на песке.  Светочи вот уже много веков пытались нести и выстраивать нравственные принципы, но в конце двадцатого века, когда объявили свободу каждого отдельного индивида фетишем этого мира, как и наживу, то игра совсем перестала иметь смысл.  Светочей в ней становится всё меньше и меньше, а чем меньше светочей, тем меньше и временного объёма. Не заметила, как быстро бегут дни? Светочи дают игре энергию жизни-времени. А их всё меньше и меньше.
- Куда они деваются?
- Часть попадается на крючки этой тупой игры, а часть  уходит в свои игры.  Автор  этой игры, предвидя её кончину,  рисовал картины войн, апокалипсисов… Ему же нужен страх, много страха, чтобы его тупая игра вызывала хоть какой- то интерес. Но это будет не ядерный заряд и не метеорит,  это будет  вирус,  и не простой вирус, а золотой. 
Ввиду окончания  игры в неё  будут введены   желанные призы для всех. Самая ценная ценность данной игры – это деньги. Так что  в игру войдут  деньги, самые настоящие, не бумажки, а золотые слитки. Причём пойдёт золото, настоящее, живое, не в буквенных кодах. И  автору данной игры его невозможно будет удалить из этого мира.  Этот мир, эту игру посадят на золотой крючок, вернее, отформатируют, записав на золотой диск.

На стене нарисовался репродуктор, включился  голос Левитана:
- Физические свойства золота делают этот металл отличным материалом для использования в разнообразных электронных устройствах. Почему? Потому что оно  обладает высокой электрической проводимостью,  не подвергается коррозии и не тускнеет в отличие от других высокопроводящих металлов, например меди и серебра,  золото - мягкий металл, поэтому из него легко изготавливать проволоку или тонкие покрытия.

- Слышала, Мила? Всё в этой игре начнёт «озолачиваться».  Так что многие «спящие» светочи проснутся от золотой щекотки  и выйдут из  пещеры сокровищ, 
- А остальные?
- Останутся там.  Игра займёт своё место в каталоге игр. Она уже подошла к своему логическому завершению. Люди там  фактически превратились в  несвязанные атомы. У них не осталось общих ценностей, кроме одной – деньги. 
- Я знаю, этот процесс уже начался, и грибной Бог хотел топить это золото на дне озера.
- Бесполезно. Оно неуничтожимо. Оно будет появляться всюду и размножаться от переноса и дробления. Словно ржа оно покроет весь этот безумный мир. То, что ты видела там, на экране, станет золотым диском.
- Миша, мне надо подумать.
- Я знаю. Думай, Мила, думай. У тебя есть возможность перехода хода.
- Что такое переход хода? – хотела спросить Мила.

Но свет внезапно померк, а когда включился, Мила увидела себя стоящей около входа в парк Сокольники.  Около самого входа было пусто. Чуть далее, внутри парка она заметила двух мужчин.  Один молодой стоял, роясь в телефоне, другой пожилой сидел на скамье. Молодой был похож на Антонио Бандераса в его лучшие годы, пожилой на комика Бенни Хилла. 
На экране своего телефона Мила нашла только эсэмэску от Миши с приглашением на встречу, исходящего звонка на его телефон не было.  Что делать? Снова звонить Мише? Мила оглянулась, словно спрашивая ответа у мира. Мир молчал.  Мимо проезжали машины, видимо, и проходили какие-то люди. «Бенни Хилл» достал из кармана портсигар, растерянно вертя его в руках. Портсигар отливал золотом.
- Спасибо, Миша, за подсказку, и за возможность перехода хода, - прошептала Мила. – Я почти всё у тебя узнала, кроме одного – как ты смог создать новую игру?

Часы на телефоне показывали время приезда Милы в парк, но за парковку всё равно пришлось заплатить как за час времени. Мила торопилась, она боялась не успеть, потому что дверные ручки в её Мерседесе теперь тоже отсвечивали тусклым золотым блеском.

продолжение в http://proza.ru/2020/05/09/2175