Среда

  То была с виду самая обычная среда, в общем-то мало отличающаяся от вторника, что прошёл вчера, или четверга, что пройдёт завтра, да в общем-то понедельник, пятница да и другие дни разнообразием не отличались… Утром я обычно встаю, чтобы почистить зубы, чью грязь на вид даже не приметить, потом побрить свои усы, чьё присутствие тоже особо и не отличить, а затем я ещё и голову мою, хотя там что-то, но всё-таки заметно. После всех этих невероятно занимательных процедур каждое утро будней я кушаю яичницу, хотя всё детство мне наговаривали, что нельзя её так часто поедать, но я достаточно своевольный и не ребёнок вовсе, а значит убивать себя яичницей – моё решение. После невероятно занимательного поедания яичницы я собираю невероятно занимательный рюкзак, чтобы отправиться в невероятно занимательное путешествие до автобусной остановки, где уже вовсе не занимательные люди украдут у меня полтинник и забудут о моём существовании. Ведь могли бы взять тридцать, но берут пятьдесят, чтобы проспонсировать чью-то красивую дачу где-то в Подмосковье. Тьфу! От этой действительности меня в дрожь бросает, хотя кажется, что это всё такая обыденность, и ничего занимательного в этой окружающей среде нет. Наверное, в своих глазах люди с таким мнением до боли правы и готовы доказать свою позицию даже тому, кто и собеседника своего предпочитает не знать, что уж говорить о его мнении. В такие перепалки меня зачем-то затягивает каждая живая душа в этом автобусе, а потом поливает грязью, мол «Какой же вы циник, молодой человек! Я бы поступил совершенно иначе, будь я на вашем месте, да и слово бы другое подобрал. Вам на следующей? Ну и слава Богу, а то я даже не знаю, зачем вы ко мне привязались!» А этот дурак сам начал разговор ни с того ни с сего, и ещё я виноват в чём-то. Выхожу я на следующей и лицезрею здание своего офиса посреди площади. Компания у нас приличная, персонал обученный и думающий, но я спустя три года, не получив повышения, так и плаваю в горстках бумаги, которую мне вкинули на стол каким-то плавником — настолько неаккуратно. Очень занимательно я работаю в офисе, вы бы знали! Ни одного друга, никаких разговоров с начальством, никаких новых бумажек – всё одно и то же! Страна возможностей, что уж тут сказать. А ведь мой начальник наверняка один из тех, кто кормится моим полтинником вместо тридцати... После всех своих важных дел в компании я сажусь на тот же автобус и уезжаю восвояси, то есть к себе домой, но лучше бы восвояси, ведь дом у меня такой страшный что внутри, что снаружи, что я бы предпочёл палатку где-то на пустыре в Шушарах, чем это. Так и бывает, что в эту парадную как зайдёшь, а тебе навстречу несётся упырь с водкой в одной руке и с улыбкой в другой, думаешь, что лучше бы на твою палатку на пустыре рухнули двадцать пять этажей вместо этого упыря. Упыри в парадных тоже не являются чем-то занимательным, ведь я один в этом жёлтом доме, если так можно сказать, деловой. На квартире я уж крадусь с усталым видом в кровать, не всегда даже заглядывая, чтоб перекусить чем-нибудь, а сразу укладываюсь в свой трон и засыпаю до следующей яичницы. И так каждый будний день, а в выходные разве что из дома не выхожу, а остаюсь посмотреть видео о том, что ещё можно построить на попытку скрыть воровство за инфляцией.
      Всю эту скучность, а может и скудность моей жизни я подчеркнул для того, чтобы вы увидели, насколько та среда выгнулась по сравнению со вторником и четвергом, а может даже и пятницей. Дело обстояло так: встал я с обычной кровати, умыл всё грязное и не только, съел убийственную яичницу, отправился в автобус, а там очередной полемист развернул дискуссию о том, что в нашей жизни на самом деле интересно. Как обычно собрались оптимист, пессимист и идиот. У оптимиста стакан наполовину полон и всегда найдётся что-то волнующее, даже если это истоптанный газон на окраине. Я его перебиваю и говорю, что стакан-то наполовину пуст всё-таки, а истоптанный газон этот вообще не представляет из себя ничего, кроме скучнейшего доказательства того, что и правда полтинник уходит не туда, куда надо. А идиот скажет, что чтобы интересоваться жизнью надо бы стакан разбить, на осколках построить анархию, желательно перетоптав газон окончательно, ведь только в анархии на самом деле интересно жить. Да шла наша дискуссия столько, что я пропустил свою остановку и оказался в совершенно неведомом мне месте, где о моей компании и думать никто не думал. Я понял, что мои познания в городе настолько малы, что следующая станция за офисом мне совершенно неизвестна. Но автобусная дискуссия так и гремела в моей голове фразами и доводами. Я огляделся и увидел, что фонарь здесь не такой, как у офиса, а какой-то по-своему статный и аристократичный, как бы странно такое описание ни прозвучало, вдали приметил чудом сохранившийся верстовой столб, который когда-то много значил для таких странников, как я, рядом со мной был истоптан газон, но рисовался такой узор, что дух захватывало. Тут-то я и понял, что идиот и правда идиот, а я от его бредовых идей про анархию тоже недалеко ускакал. Больше всех прав оказался этот зараза-оптимист. Всегда нам говорили: «Прогуляйся, освежись – полегчает». Мы всегда отнекивались, что не надо оно мне, и так живу в удовольствие. Но родители, наверное, и правда знают больше. Мои будничные маршруты были далеко не невероятно занимательными, а скорее вероятно незанимательными, потому жизнь моя и превратилась в серые поиски объекта злости, как тот злосчастный полтинник, но интерес-то он под рукой. Оптимист оказался прав!
      Вскоре я стал ездить не только тридцать пятым маршрутом, но и сороковым, всегда заводил беседы в автобусах, потом трамваях и наконец пришёл в метро, где завёл даже постоянных соратников по беседам. На работе стал проявлять активность, и погружение в работу всё углублялось, планктон сменился медузами, медузы осьминогами, осьминоги черепахами, в конце концов доплыв до удильщиков, а ниже жила уже бог знает какая нечисть. Я начал создавать себе непредсказуемые обстоятельства, исход которых я разгадать не мог, тем самым делая свою жизнь наконец такой же невероятно занимательной, как моя утренняя яичница. Та самая непредсказуемая ошибка, вызванная моей предсказуемой разговорчивостью, обернулась мне в радость, и теперь я живу хотя и не очень счастливо, но с интересом к своей судьбе, что уже является приятной переменой.