Конь Медный

    Рукопись, обнаруженная при странных обстоятельствах.
                (А. и Б. Стругацкие)
                Часть Первая. Звуки. Лица. Голоса.


       Выл ветер. По небу в панике метались тучи. Светила полная луна. Все спали, только СПИД не спал. ТК тоже не дремало. Там караулили шпионов, хотя, как оказалось, безуспешно. Шпионы лезли отовсюду и было их очень много, так что за всеми всё равно не уследили и они окопались и укрепились везде, а на самом верху особенно. И время потому было стрёмное, странное и смутное. Эпоха эпопей и триумфов закончилась, а новая ещё не наступила и оттого в стране царила смута, а в головах разруха, разброд и шатание. Одни ещё не успели понять, что произошло, другие, их было меньше, но организованы они были лучше, напротив, слишком хорошо всё понимали и были готовы на всё, включая пожирание себе подобных.
    Именно в это время трое вышли из леса. Первый был толстый, второй лысый, а третий как-то незаметно от  них отсеялся и пошёл один, наугад под луной, которая то и дело ныряла в тучи и сквозь них просвечивала смутным белёсым пятном. Время от времени тучи в панике разбегались и тогда в синеватом мертвенном свете были видны неровный луг, а может и поле, с остатками пожухлой осенней травы и тёмный лес поодаль, из которого вышли трое. Кое-где между кочками и колдобинами поблёскивали лужи и лужицы. Час был ещё не совсем поздний, но все уже спали и всем было на всё наплевать. Тучи вновь окружили луну. Луна была как девочка-отличница в толпе хулиганов.
   А в это время на другом конце планеты, в штате Флорида, или в Калифорнии, а может и на Гавайях, стоял жаркий  солнечный день, но в офисе было прохладно — кондиционер работал на полную мощность. Вокруг царил образцовый рабочий бардак. Шеф концерна «Сикосьнакосьнафиг» сидел в кресле, закинув ноги на стол, читал свежий номер «Уолл-Стрит Джорнел» и курил гаванскую сигару.
- О'кей! - сказал он, и бросил номер на пол, - Он пересёк границу России?
- Йес, сэр! - ответил ему заместитель, одновременно, по совместительству и на одну зарплату его секретарь, шофёр и телохранитель, - Это было нетрудно. Границ ещё толком нет. Поэтому всё прошло хорошо. Он в Москве.
- В Москве? - переспросил шеф, - Но он должен быть в Петербурге!
- Не волнуйтесь, шеф! Он будет там. Всему своё время.
   Шеф ненадолго задумался, буквально на несколько секунд.
- Да. - согласился шеф, - Всему своё время.
       ...А в это время в Петербурге...
А Петербург тоже дрых без задних ног ( в большинстве своём) сладким предутренним сном. Не спали только немногочисленные чудом оставшиеся после всеобщего крушения и развала дворники и милиционеры. Да ещё огромные овчарки и волкодавы в Гостином Дворе. Дворники безуспешно пытались убрать с улиц горы мусора до того, как проснутся остальные и снова всё засвинячат, а вторые и третьи — по долгу службы. Собаки, бегая в бесконечных галереях главного магазина Города, караулили всевозможные заморские и забугорные товары, вдруг переставшие быть дефицитом, и которые их, собак, совершенно не интересовали, от тех, кого эти товары слишком интересовали.

   И наша компания тоже досматривала сладкие-сладкие предутренние сны. Они были у всех разные. Мои были похожи не то на рекламный ролик «Баунти», не то ещё чего-то в этом роде, Мэкки почему-то снилось продолжение «Санта-Барбары» в Питере, а Верке просто что-то хорошее и ярко-нереальное. Сны парней были мутны, как плохой самогон и несли в себе видения  пьяных драк и побоищ, они рассыпались со звоном битого стекла, оставляя после себя похмельную головную боль. И мы тоже ещё не поняли до конца, что же произошло со всеми нами и продолжало происходить и будет происходить ещё долго.
      Над Петербургом вставало хмурое серое утро, не предвещавшее ничего хорошего. Хотя, может быть, всё было и не так...В смысле, начиналось всё это не так, а по-другому.
 А как?
 Ну, вот, хоть бы и так. Хоть я и не помню уже, когда и как именно всё началось. И смутные воспоминания приходят только во сне и только в ту пору, когда Город погружается в сиреневатые сумерки Белых Ночей.
 
     В зелёно-бирюзовом небе, прозрачном и осязаемо холодном, высоком и чистом, каким бывает небо только ранней весной, на переломе марта, когда днём уже совсем тепло, а по вечерам ещё сковывает оттаявшие лужи колкий ледок, зажигались белые звёзды. Ранней весной небо над Городом зеленеет по вечерам. Воздух свежеет и становится уже не городским, а пахнет как в деревне — землёй, которая только-только оттаяла, а сейчас опять прихватилась морозцем, мокрыми ветками деревьев с уже начавшими набухать почками и ещё чем-то таким... И душа от того начинает томиться и хочется чего-то... Непонятно чего, но хочется. Наверное, это и есть томление духа. Которое особенно остро и сильно чувствуется в юности, когда вся жизнь ещё впереди и кажется не то бурной рекой, не то дорогой, по которой обязательно совершишь увлекательное путешествие, где сплошные приключения и праздники и неизбежные благоглупости. И кажется, вот-вот... протяни руку... и счастье само упадёт в ладони и откроется что-то большое и чудесное, какая-то новая страна, или даже целый мир... который как свет в конце тоннеля. И всё будет, непременно сбудется, всё-всё-всё... Только не предавай. Не предавай свои юношеские мечты и грёзы.
   А в голову лезут вопросы. Но мне они, положим, лезли с детства. Просто потому что, наверное, я видела чуть больше, чем другие? И эти вопросы в своё время изрядно отравили мне детство и даже отрочество. Прежде, чем я поняла, кому можно их задавать, а кому нет.
 Что такое вопросительный знак?
Это состарившийся восклицательный.
Кто это сказал? А, не помню! А вопросов всегда было много. И не только у меня, просто все остальные благоразумно помалкивали, потому как вслух задавать было чревато. Основные же были: «Кто виноват?»; «Что делать?» потом к ним прибавились «Кто крайний?»; «Что дают?»; «Тебе что, больше всех надо?»; «Самый умный?» (обычно с угрозой); «Когда же всё это кончится?» и «Кому на Руси жить хорошо?».
    А я смотрю на небо и думаю. Я слишком много думаю, говорят мне. Я не знаю, хорошо это, или плохо. А в зелёном небе белые звёзды и луна. Я думаю о странном устройстве мира, о том, что самые большие неприятности в моей жизни почему-то случаются весной. И даже о том, о чём думать обычно всегда боялась.
 А звёзды в небе вспыхивали ярче, небо постепенно синело густой тёмной синевой ночи и на улице зажигались фонари.
 Хотя нет. Опять всё не так.
 Наша память избирательна. Да и вообще — из всей полученной информации мы запоминаем, в лучшем случае, процентов двадцать. Так что записано здесь не всё, а только то, что запомнилось. Даже нет. Только то, о чём я хочу рассказать. Потому что не всё, что знаешь и помнишь, рассказывать можно и нужно.

                *   *   *
   … Моё поколение — поколение перекати-поле. Половина моих однокурсников и одноклассников разбросаны по всему миру. Нас как будто взрывной волной раскидало. А из тех, кто остался дома — половина не дожили даже до тридцати пяти. Говорят — умирать молодым легко. Не знаю.
… Я  летела в Аргентину к своей институтской подруге Таньке.  Из зимы в лето: Аргентина в Южном полушарии, и там всё наоборот. Танька уехала туда почти сразу после института вместе с мужем, — где-то в середине 90-х, когда у нас стало совсем тяжко, да так там и прижилась.  Открыли своё дело,  квартиру то ли снимают, то ли в ипотеку взяли. Живут как-то. Меня она нашла в интернете совершенно случайно и не скажу, чтоб мы в студенческие времена были такими уж близкими подругами — компании у нас были разные, да и лошади Танюху не интересовали, она больше по кошкам с собаками всегда была. Скорее — приятельствовали. А тут, наверное, ностальгия замучила, или очередной приступ сентиментальности. А мне что — деньги на тот момент были, отпуск на работе подошёл, муж особо не возражал, и я полетела. Да ещё мне крупно повезло во время регистрации на рейс и при посадке: выяснилось, что на моё  место продали  сразу два билета и когда я добралась до своего кресла там уже расположилась какая-то толстенная бабища, которая сразу же принялась вопить, что «никуда она не высядет». Бабе явно хотелось поскандалить. На шум прибежала стюардесса и предложила мне перейти в бизнес-класс, там как раз были свободные места. Я сначала усомнилась, а не заставят ли доплачивать, но стюардесса уверила меня, что ничего не нужно. Так,  вместо своего эконома я, совершенно случайно, оказалась в бизнес-классе. Иногда мне везёт совершенно неожиданно, иррационально как-то...
- Не расстраивайтесь. - сказала я толстухе, -  Вы победили,  всё вышло по-вашему.
Смотреть на её реакцию мне не хотелось. Хотя стоило, наверное.
    Оказавшись в салоне бизнес-класса я попала на другой уровень, о котором только слышала и представления имела весьма смутные. Публика тут была тоже весьма разнообразная и разношёрстная, в смысле, разноязыкая: затянутые в деловые костюмы азиаты — не то китайцы, не то японцы, а может и корейцы, южные, разумеется, несколько американцев, немцы устроились компактно, кучкой, но наших было большинство. Почти все дружно тупили в свои гаджеты, пользуясь временем до взлёта, и на происходящее вокруг внимания не обращали. Кто-то громко разговаривал по телефону,  кто-то возился, устраиваясь на месте. Стюардесса проводила меня к моему креслу. По счастью — оно оказалось возле иллюминатора. Мне продолжало везти -  в экономе мне пришлось бы лететь в среднем ряду, любезно помогла мне устроить сумку на багажной полке, прощебетала что-то про чай-кофе и бесплатные журналы, сказала, что после взлёта будет ужин и испарилась.   
   Мне не хотелось ни читать, ни смотреть кино. Настроение было не то. Сосед мой пытался было заговорить со мной, но я быстро отшила его двумя холодно-вежливыми фразами. С детства, точнее — с юности, когда я хотела побыть одна, я ехала на Невский и там бродила. Одиночество в толпе — самое сильное. Сейчас я опять была среди людей — в одиночестве.
"Ушла в себя, вернусь не скоро..." - называет муж это моё состояние. Оно накатило вдруг, внезапно, накрыло с головой даже не как волна, а как огромное ватное одеяло. Я отвернулась к иллюминатору и стала смотреть на лётное поле, где сновали люди и смешные жучки-снегоуборщики. Пошёл снег, словно отсекая от меня  серо-белой мутью аэропорт и всё, что было там, снаружи. Та моя жизнь, которой я жила обычно, была как бы отложена «на потом». Отпуск становился отпуском во всех отношениях. Я была уже не здесь.
 Я попросила моих не провожать меня. Да и некому было — дети с утра кто в школе, кто в институте, муж работал. Я только отправила им всем сообщение в Ватсапе, что всё хорошо. За все эти годы, что мы прожили вместе, нам уже не нужны были ни лишние слова, ни лишние мысли и эмоции. Мы и так слишком хорошо понимали друг друга, а долгие проводы - лишние слёзы.
…  Самолёт взлетел, набрал высоту, я увидела город сверху, в  прорехах грязных, как куча тряпья, облаков. Серый, иссечённый извилистыми шрамами рек и каналов, расчерченный клетками улиц и проспектов, словно огромный зверь, улёгся он по берегам узкой Маркизовой лужи, охватывая с её  двух сторон. Васильевский, Центр, Петроградская, Ржевка и Сосновая Поляна, и золотой купол Исаакия, и Троицкий Собор, и шпиль Петропавловки...
 Глаз истинного петербуржца различает до тысячи оттенков серого — вспомнила я где-то слышанную, или вычитанную фразу...
   И тут же вспомнила, как впервые летела на самолёте в Германию с дедушкой, к его родственникам. До того момента я  никогда в жизни не летала самолётами. Просто — как-то не судьба была. Наша семья путешествовала всё больше поездом и детство моё прошло под стук колёс. 
    Я тогда точно так же сидела у иллюминатора и смотрела на город, который впервые увидела сверху, и это было странно и удивительно, необыкновенно, непривычно.  И тогда снова ощутила, что с ним у меня, как это ни банально, связана вся жизнь, даже когда наша семья жила далеко от него и мы были, по выражению мамы, «ленинградцы на выселках». И он сам был моей жизнью.
 А впервые я почувствовала это годом раньше.  И тут же услужливая память  оживила совсем другие картины: события, слова, лица, звуки, голоса...
   … И ожили воспоминанья...

                *    *    *

                Санкт-Петербург, 1992 год.

Поторапливайся, гусар!
И не отставай! Будь в строю!
Не оглядывайся, гусар!
И не вспоминай жизнь свою...
 Песня кончилась.
- Ланка! Перемотай там плёнку!  Или, лучше нет! Поставь «ДДТ»! Там на футляре девушка на лошади! - попросила я, - Нашла?
- Нашла! - откликнулась от дверей Ланка.
    В конюшне шаркают щётки. Наша смена — восемь человек, начищает лошадей.
- Ланка! А где Женькина уздечка? - спросила я.
-Вон висит!
- Не надо ля-ля! Это Зодиака уздечка! А рядом Таськина! А Женьки уздечка где? Ты же вчера на нём ездила! А! Пардон-пардон! Нашла!
   Однако, я закопалась. Мэкки с Веркой дочищают уже, а мне ещё Таську чистить после Зодиака. У меня две лошади — золотисто-соловый Зодиак и его дочка Тайна, она же Таська, от бэпешки, на которой я ездила, пока Зодиака от потёртостей лечила. Она ещё жеребёнок — полтора года всего и я только недавно стала её оповаживать. А вообще-то я на всех лошадях работаю помаленьку. Зодиак достался мне ещё жеребёнком — я его на мясокомбинате с рампы выкупила.  Он метис — явно прослеживается что-то от дончака, что-то от тракена. А может, и ЧКВшки в кровях затесались. Красавец мой. Солнышко золотое. Таська огненно-рыжая, в белых «чулках», со «стрелкой» на морде. Зленькая кобылка. Кусаться любит.
     Мэкки выкатил в проход тележку и Верка стала в неё ссыпать грязные опилки.
- Ланка! А ты что — не едешь? - спросила она сидевшую в проходе на ларе с овсом Ланку. Ланка, вообще-то Светка, но этот вариант её имени ей категорически не нравится и она переименовала себя в Лану. Она у нас самая младшая — ей пятнадцать лет, хотя на вид больше тринадцати не дашь — мелкая, тощая, рожица как у хорька и роскошная ржаная коса чуть ли не с кулак толщиной. Ходит к нам года два, к неописуемой ярости Катерины, нашей старшей.  Но Ланка из неблагополучной семьи, так что пусть уж лучше у нас, чем клей по подвалам нюхает.
- Еду! - отозвалась Ланка, - Только у меня рука болит! Графиня, будь другом, почисти Женьку!
  Графиня — это я.  Просто я «из бывших, недострелянных». Среди моих предков действительно затесались какие-то графья, или князья. И не просто какие-то, а иноземные. Немецкие. И один из них, оказавшись во время минувшей войны в плену, остался здесь и пустил в нашей питерской болотной почве корни. В советские времена это тщательно скрывалось, но в последние годы, когда стало можно и бояться было уже нечего, семейное генеалогическое древо было торжественно извлечено из-под спуда и выволочено на свет. Ну и стала я Графиней с лёгкой руки Мэкки. Мэкки вообще-то по паспорту тоже вовсе не Мэкки, а Серёга. Просто есть у Бертольда Брехта, кажется, такой персонаж — Мэкки Мессер. Но про нашу компанию подробнее я потом расскажу.
- Светлана! - говорю, - Ты начинаешь наглеть!
  А Мэкки поддакнул:
- Любишь кататься — люби и саночки возить!
   Я сунула Ланке в руки скребницу со щёткой и втолкнула в денник к Женьке, он же Жизненный Опыт. Кто, интересно, придумал коню такую сумасшедшую кличку?
   Вовчик вышел из денника и пошёл в амуничник за седлом.
- Владимир! А кто денник закрывать будет? - крикнула Верка, - Выйдет Миранда — я её по всей конюшне ловить не буду!
   Вот тоже у человека потрясающая способность — сечь за всеми! Теперь ясно, из кого вырастают и откуда берутся бабушки на лавочках у парадной.
- И второе! - продолжала Верка, - Если ты ещё раз возьмёшь чужое седло...
- Какое ещё седло? Шо за седло? Не брав я чужое. - загундосил Вовчик.
- Денник запри. - напомнила Верка.
 Вовка вернулся и запер денник. А я пошла Таську чистить.
 Вовка принёс седло. Так и есть — опять не то взял! Вечно он амуницию путает. В прошлый раз Зодиака седло взял. Пока Веруня опять на него не накинулась, я по-быстрому отвела его в амуничник.
- Та шо тут — написано шо ли? - гундел Вовчик. Я сунула ему в руки седло.
- Не обращай на неё внимания. - сказала я, - Верка у нас всегда так.
      Я уже дочищала Таську, когда в проходе возникла коренастая фигура тренерши Катеринмихалны.
- Опять магнитофон в конюшне! - проскрежетала она, - Уберите немедленно!
- Лошади любят музыку! - возразила я, - А Таська вообще себя без музыки чистить не даёт.
- Я что — не ясно сказала? Выключить! И долго вы ещё? Вечно ваша смена копается!
- Всё! - крикнул Мэкки, - Седлаем!
  Так. Катя сегодня опять не в духе. А впрочем — когда она в духе?
Опираясь на палочку Катерина прошлась по проходу, придирчиво оглядывая пол и заглядывая в денники.
- Подмести трудно было? Это конюшня, или где?
   Есть в ней что-то от старшины сверхсрочной службы.  В своё время Катя была звездой нашей сборной, но после травмы её списали. Вот она теперь и бесится. А кто виноват? Уж точно не мы.
 В  вашем возрасте, - любит  она повторять, - я участвовала в Московской Олимпиаде. И я дважды скакала Пардубицы.
 Ну да. Тяжко после такого оказаться тренером на занюханной конюшне в пригороде Петербурга.
  Я закрыла денник Таськи и пошла седлать Зодиака.
- Выезжайте в манеж. - велела Катерина, - А вы трое, - последнее предназначалось мне и Вовчику с Васькой, - идите оба ко мне.
   Сейчас орать будет. Настроение у неё хронически хреновое на почве неудавшейся жизни, так надо ещё кому-нибудь испортить. Так и оказалось.
- Вы зачем здесь сюда ходите? - спросила Катя, наваливаясь на свою палку всем телом.
- Работать. - ответила я. Ох, мне бы помолчать! Но язык мой — враг мой, это мне ещё классная в школе заметила. И Катя мгновенно взвилась.
- А я думала, вы здесь сюда только время приятно проводить приходите! Тебя, - она повернулась к Ваське, - чтобы я больше здесь тут не видела! А вас двоих я в последний раз предупреждаю! И увижу ещё раз магнитофон в конюшне — пеняйте на себя!
   Дальше Катю понесло. В её сбивчивом монологе было всё — и пресловутая Олимпиада, и Пардубицы, и что все вокруг сволочи, а мы самые главные сволочи, и что коммунисты гады и нынешняя власть ничем не лучше...
Когда выехали в манеж, настроение у меня было уже изрядно подпорчено. Вот что за человек такой?! Почему нужно заставлять за свои неудачи расплачиваться тех, кто  совершенно ни при чём?! Мы, что ли виноваты, что она переломалась вся на своих сборах? Тоже мне — цаца! И ведь получает от этих концертов просто садистское удовольствие!
- Разминка. - скомандовала тем временем Катерина. Впереди я на Зодиаке, потом Мэкки на Допросе, за ним Лана на Жизненном Опыте, потом Верка на Эпиграмме, Вовчик на Миранде, последний Иван на Чухломе.
- Екатерина Михайловна!
  Ага! Михмат пожаловал! Вообще-то он тут никто — просто тоже ходит время от времени ездит верхом, но Катя с ним  считается и боится его как огня.  Что до нашей компании, то для нас Михмат кто-то вроде гуру. Наш Арагорн, а мы его отряд — хоббиты. А из-за спины Михмата Васька выглядывает. Ну так и есть. Словом, через  пару минут Вася вывел Интеграла и пристроился в смену, а Михмат ещё долго доказывал Катерине, что она неправа. С Михматом наша компания была знакома уже больше года. А познакомил нас Мэкки. Мэкки у нас был из неформалов, не то хиппи, не то ещё кто-то в этом роде. Но не металлист и не рокер, это точно. Один из тех, кто ошивался в Эльфийском Садике. Между нами — тот ещё гадюшник был. Это я даже тогда понимала. А Мэкки себя позиционировал как «борца с системой» и потому регулярно таскался туда из своей Сосновой Поляны. Вот не лень же было! В чём эта борьба заключалась — мне ни тогда, ни сейчас, по прошествии лет, не понятно. Как по мне — так всё это было не более чем фиглярство и пускание пыли в глаза юным особам женска пола с целью произвести впечатление. Девицы велись. Особенно старшеклассницы. Так что вокруг Мэкки вечно увивался шлейф из двух-трёх восторженных почитательниц к вящему неудовольствию Веруни. Ну, про отношения его с Верочкой, которая, вообще-то была не Вера, а Эльвира, я потом расскажу.

        Одно время, в школе ещё, Мэкки пытался издавать рукописный  журнал. Назывался он как-то странно: не то «Протест», не то «Призыв», не то ещё что-то в этом роде. Но больше одного экземпляра не вышло. Мэкки мне его даже показывал с превеликой гордостью. Обычная общая тетрадь в девяносто шесть листов. Без обложки, с наполовину выдранными страницами. На одной из первых страниц  помещалась фотография, очень нечёткая, плохо закреплённая, - человек, согнувшись пополам, как от удара в живот, стоит у кирпичной  стены, наклонившись к объективу, одной рукой он закрывает лицо, как от ветра, вторую вытягивает вперёд, словно в поисках опоры. И подпись: «Мы обвиняем!». Кого обвиняем? В чём? Не понятно. Ещё там стихи были. Длинные. Я только несколько строк и запомнила:
Так гордитесь же вы!
Гордитесь!
Своими тёмными делишками!
Так трясите же вы!
Трясите!
Своими гадкими манишками!
Я тогда заметила, что манишка — это такой белый нагрудник, надеваемый под фрак. И кому Мэкки советует трясти «гадкими манишками»? Неужели дирижёрам?
- Нет. Ты сама всё понимаешь. Сама знаешь, кому. - со значением ответил Мэкки.
- Даже не догадываюсь. - честно ответила я.
   Мэкки посмотрел на меня как на дурочку. Потом до меня дошло.
   Однажды он и меня затащил в Эльфийский Садик. Но мне там не понравилось. Слишком много пива, которое мешали с водкой. Грязно, наплёвано. Какие-то девчонки, которых у нас в школе называли оторвами. Здесь они явно правили бал. Какие-то вьюноши бледные и не совсем трезвые. Кто-то спал прямо на земле, кто-то перебрал и его тошнило. В стороне несколько человек по очереди тайком курили одну сигарету, как мне показалось, или папиросу. Быстро передавали друг дружке, быстро затягивались. Не скажу, чтобы я всегда была пай-девочка. Но до уровня привокзальной шалавы я точно не опускалась. Хотя одно время я была завсегдатаем знаменитого «Сайгона» на углу Невского и Владимирского, но там публика всё же почище собиралась, хоть и не менее колоритная. И там я встретила Домового. Он был младше меня на год, но зато умел играть на гитаре.  Читал такие книги, про которые я даже не слышала. И мне с ним было интересно. Да и не только с ним. Там всегда находились люди, с которыми было, как минимум, не противно разговаривать. В Эльфийском Садике, мне это стало ясно сразу — разговаривать было не с кем и не о чем. Но Мэкки  в этом дурдоме был своим. А я нет. Кто-то пел под расстроенную гитару «Перемен! Мы ждём перемен!» Кто-то кричал «Всё брызги!» и пил из горла водку. Девицы визжали. Один из вьюношей подкатил было ко мне. Но Мэкки сразу же отправил его подальше.
- Это со мной! - решительно сказал он.
           Пару лет назад, разгребая антресоли от хлама, я случайно нашла пакет со старыми фотографиями. Это оказались фото из Эльфийского Садика. Кто и когда их сделал? И как они ко мне попали? Побей меня — не помню! Хотя, скорее всего, это муж притащил. Рожи дебильные, наряды бомжацкие, дегенераты-дегенератами одним словом. И я среди них. С выражением ужаса и недоумения на лице. Пройдёт каких-нибудь два-три года и в Эльфийский Садик превратится вся страна.
      Итак, Михмат. Он был опером или следователем в тамошнем РУВД, в Убойном отделе, а в Садике, или около него, как раз кого-то грохнули. Не то порезали, не то голову проломили. Мэкки проходил как возможный свидетель. Ну, Мэкки сразу заявил, что «эту систему» он на дух не переносит, а Михмат - «мент поганый». Но потом снизошёл до общения. Правда, ничего существенного, по его словам, сообщить не мог. Но чем-то они друг другу понравились. Постепенно Мэкки перезнакомил нас всех с ним. И Михмат стал душой нашей компании. Из органов его к тому времени «ушли» и он стал вести какую-то спортивную секцию. Жил он с матерью где-то в Соляном Городке, в коммуналке. Жена от него ушла — не выдержала его тяжёлой и опасной работы. Денег у них вечно не было и на что они жили — не понятно. Верка говорит, что Михмат неудачник. А как по мне — то у нас хорошим людям просто хронически не везёт. Всякая сволочь процветает, а хорошие вечно страдают. «Говно не тонет» - говорит на это Мэкки. А Михмат и для нас организовал что-то  вроде "курсов для выживания": учил нас ориентироваться в лесу без компаса, разводить огонь в любую погоду и без спичек, сушиться и греться без огня и тому подобным полезным вещам. На мой вопрос, где он этому всему научился, Михмат кратко ответил, что в армии. А служил он,  как я уразумела, не то в десантуре, не то в морской пехоте.
     А ещё — Михмат давно и безответно влюблён в нашу Веруню, которая его в упор не замечает. Хотя, если честно, наша Верочка, по жизни довольно психовая баба, в его присутствии ни разу голоса не повысила. Когда-то Мэкки, я и Вера учились на одном курсе. Но после второго курса Верочка вдруг заставила Мэкки бросить учёбу и они вместе куда-то уехали. Куда и зачем? Непонятно. Он не рассказывал, Верка тем более. Я про их одиссею узнала позже и при довольно странных обстоятельствах. Но через год, или полтора они вернулись так же внезапно, как и уехали. И с тех пор ошиваются на конюшне. На Мэкки, надо сказать, Верка имеет довольно сильное влияние. Почему — тоже не знаю. Сначала я думала, что они пара. Но  оказалось нет. Отношения в нашей шайке вообще очень запутанные и туманные. Вот мне, например, тоже кое-кто из наших парней нравится и тоже безо всякой надежды на взаимность.
   Словом, вы поняли. Михмат явился этаким ангелом-миротворцем, вернувшим в нашу компанию худой мир.

    После занятий Михмат вместе с Мэкки и Веркой сразу же ушли куда-то и домой я поехала одна — Ланка осталась на конюшне дежурить, парни тоже как-то очень быстро отсеялись.

 
                *   *   *
    - Я недоволен. Вы до сих пор его не нашли.
       Полосатое Тело молчал и изучал носки своих стоптанных туфель.
 - Я давал вам срок три дня. Они давно прошли.   
 - Они прошли вчера. - возразил Полосатое Тело.               
- Молчать! Или я сейчас вас буду зверствовать! Вы мне должны его из-под земли найти! Или я найду других! Для меня это не проблема!
   Семеня ногами, обутыми в сапоги с в галошами, Плащ пробежал через комнату и почти вплотную остановился перед собеседником. Очень длинный, очень тонкий белый палец, похожий на кусок школьного мела, чуть не воткнулся Полосатому Телу в нос. Тот невольно отпрянул, Плащ придвинулся.
- Он мне нужен. Живым. Ещё раз повторяю. В прошлый раз вы погорячились. И перестарались. Сейчас только наблюдать. В идеале он не должен был даже догадываться о том, что мы его ведём. Но он меня видел. И не раз. И он знает. Ты всё понял?
- Да.
- Что?
- Да.               
- Что «да»?
- Да, Шеф.
                *     *     *
 
         Ветер гнал пыль, вперемешку с мелким мусором. В тот год город вдруг как-то резко осел, посерел и подёрнулся пылью. Сейчас, когда я вспоминаю то время, в моей памяти всплывает один бесконечно-серый грязный и слякотный день, не то поздняя осень, не то ранняя весна. Грязный выщербленный асфальт, облупленные фасады. И надпись, кем-то сделанная красной краской на какой-то стене: «Я знал, что будет плохо, но не ожидал, что так скоро». Хотя история эта началась весной, а точнее — в конце мая. Помню, что лето в тот год наступило как-то быстро. Сразу стало тепло. И погода была хорошая, но всё равно, в памяти остался только этот серо-гадкий бесконечный день.

     Возле метро "Автово" неровной шеренгой стояли тётки и старухи, на груди у них были приколоты газетные вырезки с Указом о свободе торговли. Торговали всякой всячиной от книг до сигарет и продуктов. Напротив тёток вдоль ограды лепились ларьки. Ларьки лепились и вдоль тротуара, чуть дальше, прямо на газоне, стояли коробки и ящики — с них тоже чем-то торговали. Стены были густо облеплены объявлениями. Большинство из них был примерно одинаковые: «Возьму ссуду. Через пол-года отдам с процентами. Оформление нотариально!», или: "Требуется продавец! Срочно! Женщина не старше 25, без в/п и опыта работы в советской торговле!". Рядом аршинными буквами, напечатанными на компьютере: «МЫШЬ! Работа с мышью повысит эффективность вашего компьютера!».
 «Напечатаю вашу книгу!».
На углу, возле  овощного, какие-то тётки зазывали на презентацию. Что это такое я не знала, как не знала и что такое мышь и зачем она нужна для компьютера. У меня и компьютера-то тогда не было. Я немного поболталась в толпе, больше из праздного любопытства. Денег что-то купить у меня не было, а сразу в метро нырять не хотелось.
-Девушка! - сказали мне, - Зайдите на презентацию! У нас призы! Это вон там, во дворе, за туалетом.
Одна из них сунула мне в руку какую-то листовку.
- Спасибо, обойдусь. - сказала я. Что-то, наверное интуиция, подсказывало мне, что хорошее дело презентацией не назовут и за туалетом проводить не будут.
    Рядом с тётками с презентацией кучковались дядьки с фотоаппаратами — уличные фотографы. Один из них  метнулся  в мою сторону и щёлкнул фотоаппаратом, а потом так же быстро сунул мне в руку визитку с номером телефона. Они подкарауливали людей на улице, фотографировали и потом робко надеялись, что кто-то захочет выкупить у них свой портрет. Торчали они на улице недолго и исчезли так же быстро и внезапно, как и появились. Наверное, желающих покупать свои фото оказалось немного. Много позже я опять столкнулась с этим явлением, но уже в Европе, когда отправилась на пароме в круиз по странам Скандинавии. На паромах компании «Силья Лайн» всех пассажиров, входящих на борт, обязательно фотографируют. Потом фото можно выкупить. За десять евро. Ну нафиг! - подумала я, - У меня лишних евро нет — ни десяти, ни пяти, ни даже одного.
   Город вдруг в одночасье стал другим, не таким, каким он был ещё год назад, строгим, надменным. Он как будто опростился, как-то обтёрся, утратил своё надменное высокомерие, даже графическая чёткость его улиц вдруг куда-то пропала. Он словно бы расплылся, стал ниже ростом, хоть и вернул себе прежнее название.

   В большом красивом доме, в большом зале за длинным столом, покрытым плюшевой красной скатертью, заседали Важные Люди. Они говорили важные непонятные слова, то вместе, то поврозь, а то попеременно, но смысл этих слов постояно ускользал, утекал куда-то, как вода в песок. Первый Важный Людь говорил:
-Дела в Городе идут из рук вон, а ведь все возможности для этого есть. Мы могли бы добиться получших результатов, но нам мешают отдельные недостатки и временные трудности. А так же недоброжелатели, про которых все знают.
- И что же это за временные трудности? - перебил оратора Второй Важный Людь, - Назовите нам их. И имена недоброжелателей, пожалуйста, тоже. Чтобы мы могли принять меры.
- Про недоброжелателей вы и так все прекрасно знаете. Не буду показывать на них пальцем. А к временным трудностям и отдельным недостаткам я отношу название Города. Я предлагаю переименовать его в Дрезден. В Дрездене сейчас всё в порядке и если мы назовём наш Город Дрезденом, то у нас тоже всё будет в порядке.
- Ну вот ещё! - возразил Третий Важный Людь, - В Дрездене  тоже уже давно не всё в порядке. Я только что оттуда и знаю. И потом — один Дрезден уже есть! Будет путаница! И вообще — Дрезден — это не наш город!
- Это ещё кто? - громким шёпотом спросил один из Важных Людей рангом пониже,  указывая на Третьего.
- За Первым портфель носит.- скосив губы прошептал Второй Важный Людь.
- Да?! - Первый задумался, - Ну... ну тогда назовём его Парижем! Париж... О, Париж!
- Да Вы что?! - возмутился теперь уже Второй, - Париж! Ни в коем случае! Это же разврат! Это же... это же верх низости какой-то! Это же Пляс Пигаль! Кокотки! Канкан!  Разврат! Мулен Руж и прочее кабаре! А у нас тут колыбель трёх революций! Понимаете ли вы?! Колыбель! А вы канкан!
- Да?!  - вскинул бровь Третий, - А у нас Лиговка. Тоже, между прочим, не песочница.
- Ну да! - согласился оратор, - Ну да, вы правы. Это я маху дал... Виноват. Ну... Ну тогда давайте назовём его Санкт-Петербургом!
- Ну, положем так его уже однажды называли. - возразил Второй Важный Людь, - И чем всё закончилось?
- Ну вот и вернём ему историческое название! - поддержал Первого Третий, - Тем более, что когда он был Санкт-Петербургом, тут был порядок!
- Вот именно! - обрадовался поддержке Первый, - Санкт-Петербург! Это культура! Серебряный век! Культуры нам сейчас очень не хватает! Столица, наконец! Вот и будем столицей. Культурной.
-Но что люди скажут?! - не сдавался Второй, - Надо же хоть для виду... Пожелание трудящихся...
-Ну вот у людей и спросим! - весело ответил Третий, - Референдум! Опрос!
     И Город снова стал Санкт-Петербургом. Только лучше от этого не стало и порядка не прибавилось.

               
                *   *   *

    И кто это, интересно, додумался назвать кобылу Приватизация? Хотя, вообще-то, и Жизненный Опыт звучит ничуть не лучше. А ещё, я слышала, такая мода есть, кто-то назвал двух жеребцов Горбачёв и Ельцин. А ещё есть Сталин, Гитлер и Саддам Хусейн, что тоже не оригинально — дедушка Коля рассказывал, что у них в войну в партизанском отряде был конь по кличке Кропоткин. Так что Приватизация в этом плане ничуть не лучше и не хуже. И стоит она у нас на конюшне уже дня два, как выяснилось. Красивая такая игреневая двухлеточка. ЧКВ — чистокровная верховая. И поставили её рядом с Таськой. Не самое подходящее соседство. Занимаются ею какой-то мужик кавказской наружности и... наш Васька! Вот уж чего не ожидала. Ваську, как оказалось, подписали её заездить.
Ну ни фига себе! - сказала я себе. А вслух спросила:
- Вась, и как это ты сподобился такой чести?
- Уметь надо! - ответил Вася, орудуя скребницей  над спиной игреневого чуда.
- Шоб я так жила! А чья это лошадка?
- Много будешь знать — скоро состаришься.
- Лошадка первый класс! А не зашибёт она тебя? Жена плакать будет.
- Не!
- Не будет?
- Не зашибёт.
    Васька закончил чистить кобылу, подседлал её и повёл в манеж.
- А мы в поля едем! - сказала я, подавляя завистливый вздох. Всё-таки — красивые лошади это моя слабость. А я ушла чистить и собирать Зодиака.

        В манеже Васька гонял кобылу галопом. Летел из-под точёных копыт песок. У стены стоял кавказец, которого я приняла поначалу за хозяина.   
- Подпружить она у вас будет. - сказала я ему, - И спина мягковата. Её под строевик надо седлать.  Да и Васька для неё тяжеловат. Ланку на неё посадить надо бы. По весу в самый раз будет.
  Кавказец повернулся ко мне. Глаза у него были круглые, как у совы. А характерный крючковатый нос только усиливал сходство.
- А так ничего девочка. - продолжала я, - Нервная только. Вы лучше её в другой денник поставьте. Иначе Таська её затретирует.
- А ви это откуда знаете, дэвюшка?
- Опыт. - говорю, - Сын ошибок трудных. А кто ей такую кличку дурацкую придумал? Приватизация. Вы?
- Нэт.
  Кавказец явно был не настроен разговаривать, хотя обычно они с девушками очень разговорчивые. Но этот выплюнул пару фраз и отвернулся. Ну и фиг с тобой!

       В поля поехали вшестером — я, Мэкки с Веркой, Ланка и Вовка с Иваном. Я ехала рядом с Мэкки, Верка вскоре учесала вперёд, парни наоборот отстали, а Ланка крутилась вокруг нас на Искре, гордая и довольная как сто именинников. Искра была лошадью Катерины и нужно было очень постараться, чтобы Катя кому-то её доверила поработать. Но Катерина ложилась в больницу на очередную плановую операцию и Ланке улыбнулась удача.
- Много ли человеку нужно для счастья? - спросила я. Вопрос был риторический.
- На Искре разок проехаться. - ответил Мэкки.
   Мы неспешно рысили в аллее старого запущенного парка вдоль берега залива. Старые парки тянулись здесь, плавно переходя один в другой, от Стрельны до Ораниенбаума. Когда-то здесь точно так же, как мы сейчас, катались верхом, или в колясках, цари и их приближённые. И звучала французская речь, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки... Потом царей невежливо попросили на выход. Шуберта оставили, а француские булки переименовали в городские, как и Город переименовали в скором времени. И тенистые аллеи заполнили толпы гуляющих трудящихся.  Я любила эти запущенные парки, ту часть, что до Петергофа, уже давно превратившегося в театральную декорацию. Есть какая-то особая прелесть и обаяние в этом поблёкшем великолепии, в этой запущенности и заброшенности, в руинах дворцов и павильонов, которые так и не восстановили со времён войны. Руины выглядят очень древними, почти античными. И кажется, что сейчас нас догонит топот копыт и мимо пронесётся на прекрасном арабском скакуне незнакомка в шёлковой амазонке и под вуалью, а за нею некий всадник в мундире с золотыми погонами... Или в ментике и кивере... В последнее время в Центре, на Невском, подобные персонажи появлялись всё чаще. То юнкера строем пройдут, то гусары проедут, то барышни в кринолинах неспешно прогуливаясь проплывут мимо переполненных урн и тёток с приколотыми на груди газетными вырезками, торгующими всяким хламом у Гостиного...
- Ребята, а вы не знаете, где можно дамское седло достать? - спросила я.
- А тебе зачем? - спросил Мэкки, - Зодиака под дамское седло вряд ли получится.
- Почему нет? Я же на строевике езжу.
- У дамского седла один шенкель.  С одним шенкелем тебе придётся поводом работать. А Зодиак у тебя тугоуздый. - продолжал Мэкки. Вот что мне в Мэкки нравится — это его неисправимое резонёрство. В любом плане, в любой мечте, в любой идее он тут же находит кучу «но», минусов и недостатков и начинает высказывать свои соображения с таким жаром, словно это его заставляют осуществлять задуманное. Даже если это его совершенно не касается.
- Мэкки, - говорю, - заткнись, а? Я всего лишь спросила, где можно купить дамское седло, а ты тут уже развёл демагогию и турусы на колёсах. Можно подумать — это я тебе предлагаю на нём ездить.
- А я ничего и не говорю! - тут же сдал назад Мэкки, - Я просто...
- Вот и помолчи. Без тебя разберёмся.
   Я дала Зодиаку шпоры и послала его галопом вперёд, Ланка рванула за мной. Смотреть где там Мэкки я не стала. Пускай как хочет.

       -  Ланка! - сказала я, когда мы возвращались обратно, - А давай Таську заездим?
- Давай! - радостно согласилась Ланка.
- А не рано? - усомнилась Верка, - Таське твоей сколько? Полтора?
- С ума сошла? - сразу же встрял Мэкки, - Она же её сбросит сразу! И я бы подождал хотя бы пол-года. Таська твоя ещё не сложилась.
- Не сбросит! - возразила Ланка.
- Сбросит! Вес маловат. - возразил Мэкки.
- А ты себя предлагаешь? - спросила я, - Ты-то уж точно для неё тяжёлый. Спину на раз ей сорвёшь.
 - Вот поэтому я и предлагаю подождать пол-года. - невозмутимо ответил Мэкки, - Или у тебя горит?
- Да, вобщем-то, нет.
- И незачем подвергать ребёнка риску.
- Я не ребёнок! - обиделась Ланка. Мэкки на её слова — ноль внимания.

      В конюшне, кроме Васьки с давешним кавказцем обнаружился Ярослав. А он-то что тут забыл? Ярослава у нас звали бандеровцем — он был родом с западной Украины и откровенно недолюбливали за паскудный характер. Учился он со мной в одной группе и одно время я даже с ним ходила. Недолго, правда.
    Я отвела Зодиака в денник, расседлала и растёрла спину жгутом соломы. Ярик возник в проходе и остановился возле денника, разглядывая Зодиака.
- Твой?
- Мой. - ответила я, - А ты что тут забыл? Тебя ж вроде лошади не интересуют. А свиней у нас не держат.
   В своё время, ещё на первом курсе, Ярик прославился тем, что проехался по территории института  верхом на хряке из институтской клиники.  За этот заезд его сначала чуть не отчислили, но всё обошлось. Ярику вообще многое каким-то невероятным образом сходило с рук, за что других нещадно прорабатывали на собраниях и УВК — Учебно-Воспитательных Комиссиях, лишали стипендии и объявляли выговоры в том числе и по комсомольской линии, пока ещё это было возможно. Уж не знаю, чем он там купил наше институтское начальство.
- Здесь лошадка моего шефа стоит. - ответил Ярик.
- Это Валька, что ли? Ну, Приватизация?
- Да, она.
- А шеф кто? Этот  генацвале? Кавказец этот?
- Его Гиви зовут. Нет, не он.
- А шеф тогда кто?
- А тебе какая разница? Шеф меня попросил посмотреть тут. Чтобы никакой шняги не было. И чтобы за лошадкой хорошо смотрели. Эта лошадка больше всей вашей конюшни стоит.
- Тогда надо было не Ваську просить с ней работать, а хотя бы Ланку. Ну, или Вовчика. А ещё лучше Мэкки. И в другой денник её надо поставить. Подальше от Таськи. Они не ладят.
   Я тем временем вычистила Зодиака и кинула ему сена в кормушку, отнесла в амуничник седло. Ярик всё бродил по конюшне, заглядывая в денники.
- А чем твой шеф занимается? - спросила я.
- Всем понемногу. И аквариумами в том числе. Он ещё до перестройки ими заниматься начинал. На Кондратьевском рынке. А сейчас у него несколько фирм. Он и джинсы возит из Турции, и компьютеры. А аквариумы мне отдал. Скоро я у него правой рукой буду.
- А сейчас пока какая? Левая?
   Но Ярик юмора не понял. А я подумала — почему именно к нам? Конюшня у нас не бог весть что — помещение старое, переделанное из танцплощадки, да и стоит на отшибе. Двери в манеж такие, что чихни и вылетят, потолок протекает и под ним плёнка натянута. Ремонт обещают уже лет пять, но денег всё нет. Их и раньше не было, а теперь и подавно нет. Крутитесь  сами, зарабатывайте, у нас теперь рынок и капитализм. А денег, которые мы зарабатываем прокатом, едва хватает на зарплату нам и конюхам, да на корма. Институт, на балансе которого мы числимся, больше ни копейки нам не даёт. Хотя... если Яриков шеф действительно хочет держать тут свою кобылу — может, он и ремонт нам проспонсирует?


                *   *   *
… Проскакал всадник и сбросил над Городом мешок со снами. Сны высыпались из мешка словно разноцветные клубки и раскатились-разлетелись над Городом. Они плыли над Обводным каналом, летели над Невой и Фонтанкой, над Петроградской и Васильевским, над Купчиным и Ржевкой, над Дворцовой и Невским, над дворами-колодцами, над крышами и шпилями. Сны были разные. Были детские и профессиональные, были приятные и не очень, тягостные и лёгкие, сны влюблённых, военных, пожарных и пенсионеров. Стайкой пролетели кошмарики.

         Плащ шёл по Городу явно намереваясь проникнуть в чей-то сон. Это была его профессия — похититель снов. Любой, даже самый прекрасный и чудный сон он мог превратить в тяжкий кошмар. Правда, с некоторых пор это занятие стало для него небезнаказным. У него появился противник. Точнее, этот противник существовал уже давно, столько времени, сколько сам Плащ занимался своим ремеслом. Но периодически Плащу удавалось на время оторваться от него, скрыться, замести следы. Каждый раз Плащ надеялся, что вот теперь-то уж он избавился от своего противника окончательно. В последний раз их стычка была настолько сильной и серьёзной, что Плащ был уверен, что его противник погиб. Но нет. Оказалось, что он жив и опять вышел на его, Плаща, след. Более того! Его враг тоже здесь, в Городе! Он один мог противостоять Плащу. Потому что ему сон был не нужен.
     Плащ шёл по Городу, привычно приглядываясь и выбирая сон, который он намеревался похитить. Подходящий обнаружился на Лиговке, на пересечении с Обводным каналом.
- А, Плащ! - услышал он знакомый голос и остановился как вкопанный. Потом медленно обернулся. Перед ним стоял рослый блондин в светлых брюках и белой рубашке.
- Чего тебе? - мрачно спросил Плащ. Сон тем временем уплыл дальше.
- Далеко собрался? - блондин сделал к нему шаг. Плащ отступил на шаг назад.
-Решил пожелать кому-то беспокойной ночи? - продолжал тем временем блондин в белом, делая ещё один шаг в его сторону.
- Тебе что за дело? - сварливо спросил Плащ, отступая ещё на шаг.
- Ты знаешь.
- Я думал, что ты...
- Погиб. - закончил за него блондин, - Ты ошибался. Как всегда, впрочем.
- Послушай! - крикнул Плащ, отступая ещё на шаг, - Каждый живёт, как может! У каждого есть своё маленькое дельце! Я делаю своё!
- А я делаю своё. - спокойно ответил его оппонент, - И это и есть жизнь.
- Послушай! - Плащ сделал ещё один шаг назад, - Хорошо! Я согласен вернуть тебе твоё! Только оставь меня в покое!
   Блондин только усмехнулся и слегка покачал головой. Сделал ещё один шаг в его сторону. Плащ опять отступил.
- Ты знаешь, что это невозможно. - ответил блондин, - К тому же — уже поздно что-то менять и возвращать.
   Сны тем временем разлетелись окончательно. Когда Плащ понял, что он опять остался несолоно хлебавши, было уже поздно. Блондин тоже вдруг куда-то исчез.

                *   *   *

 Я ехала на конюшню. Народу в автобусе, не смотря на ранний час, было битком — кажется, в Петергофе был  День открытия фонтанов. Меня плотно притиснули к дверям и на каждой остановке желающие выйти и войти выкидывали меня на улицу. Так что свою остановку я встретила с облегчением. Вот тоже мне — праздник! Подумаешь — фонтаны! Открой себе кран в ванной — вот тебе и будет фонтан! Ещё не перейдя дорогу, я поняла, что что-то не так. В парке возле конюшни бродила какая-то лошадь. Хм, какая-то! Это же мой Зодиак! А кто его выпустил?! Кому я сейчас по голове настучу? Зодиак увидел меня издали и с радостным ржанием помчался навстречу. Он был страшно рад меня видеть и вёл себя как собачонка, встречающая хозяина. Только что хвостом не вилял. Тыкался мордой в ладони, выпрашивая угощение. Морда мокрая, губы в зелёнке — и покушал, и на водопой сбегал.
Так. И кто у меня сейчас по голове получит? - вопрос был риторический. Зодиак радостно фыркал в надежде на лакомство.
- А ну, домой!
  Я взяла Зодиака за ухо и двинулась к конюшне. Жеребец покорно пошёл следом.
          В манеже одна дверь была сорвана вообще, вторая болталась на одной петле.
Так. Интересно, - пробухало у меня в голове.
   На конюшне были все, включая Михмата и Катерину, примчавшуюся из своей больницы. Настроение у всех было подавленное и растерянное. Оказывается, нас ночью обокрали. Увели шесть лошадей, включая и Приватизацию.  Я завела Зодиака в денник и тут нагрянула милиция. Начались обычные процедуры допросов, я им мало что могла сообщить, как и дежуривший  в ту ночь на конюшне Вовчик. Он благополучно продрых всю ночь в тренерской, дверь в которую просто подпёрли снаружи черенком лопаты. И только утром, захотев по нужде, он обнаружил, что дверь заперта. Кое-как выбравшись, и поняв, что произошло, Вовка кинулся названивать всем подряд, благо телефон  в тренерской стоял. А до меня он не дозвонился, потому что меня уже дома не было, я как раз ехала на конюшню.
- Приватизацию приватизировали. - сказал Мэкки и был, чёрт возьми, прав, но мы не приняли шутки. Я ушла в денник к Зодиаку, в глубине души радуясь, что его не забрали. Я провела ладонью по его шее и наткнулась на иглу, застрявшую под кожей. На светлой шерсти запеклось несколько капелек крови. Ого! Однако! Я помчалась в тренерскую, где менты всех опрашивали и позвала их в денник к Зодиаку. Находка моя вызвала живейший интерес. Иглу извлекли и упаковали в мешочек.
- Что кололи, мы скажем после экспертизы. - сказал оперативник, - Наверняка, что-нибудь успокаивающее, чтоб не буянили.
- А Зодиак вырвался и удрал. - сказала я.

          Занятий в тот день не было. Мы забрались в сенник и обсуждали произошедшее.
- Было у меня дурное предчувствие, что рано, или поздно, это случится. - сказала Верка, - Двери у нас на ладан дышат, ворота  на заднем дворе тоже одно название, как и забор. Заходите, люди добрые, берите что хотите. Тележку для опилок у нас уже спёрли однажды. Теперь лошадей увели.
     В разгар всеобщего веселья появился Ярослав. Он уже тоже каким-то образом ухитрился узнать про кражу и смотрел на нас почти что с сочувствием.
- Ну вы попали, ребята. - сказал он, поигрывая сумочкой-»барсеткой», - Придётся вам за лошадку платить. Мой шеф с вас даже не семь шкур спустит, а я не знаю сколько. Ну, или ищите.
- А при чём тут мы? - сразу возмутилась Ланка, - Увели, между прочим не только Вальку. У нас ещё пять лошадей пропало!
- Это ваши проблемы. - ответил Славка, - Шеф поставил к вам свою лошадь, вы её прос**ли. Делайте что хотите, но чтобы были или лошадь, или бабки. Тут вся ваша живодёрня столько не стоит, сколько она.
   И вышел, оставив нас с нашим возмущением.
    А действительно, - подумала я, - кто мог знать про кобылу? И были ли враги у Славкиного шефа? Кому её понадобилось воровать и зачем? Хотя — увели ведь не только её. Увели ещё пять лошадей, включая Искру с Мирандой. И даже Жизненного Опыта прихватили. И чуть не увели Зодиака, но тот удрал. Умница мой. Сначала я подумала, что это вполне могли быть здешние, Стрельнинские цыгане. У нас с ними пару раз вышли стычки. Они у нас сено воровали. И тележку для опилок увели, как оказалось, тоже они. Тележку мы вернули, правда не без боя. Мэкки тогда хорошо кое-кого из них кулаками проучил, да и мы с Ланкой отличились: что нас Михмат, зря драться учил что ли? Так что злобу на нас эти ребята вполне могли затаить. Хотя — цыгане вряд ли бы стали связываться с фармацией. Я вспомнила про иголку в шее Зодиака. Если уж и решили бы увести лошадей, то наверняка бы с помощью каких-нибудь своих, цыганских, способов. Ну, или, в крайнем случае, могли навести на конюшню других воров. Отомстить, так сказать, чужими руками. Всё это я озвучила ребятам.
- Графиня, не играй в детектив. - фыркнула Верка.
- Я не играю. - обиделась я, - Я пытаюсь понять, кто бы это мог быть. А вдруг, это рэкет? А что — наехали на Славкиного шефа, потребовали дань, а чтобы тот раскошелился — лошадку прихватили.
- Пускай этим милиция занимается. - ответила Верка всё тем же сварливо-насмешливым тоном.
- А если этот богатей нас действительно на бабки поставит? - спросила Ланка, - Да ещё и счётчик включит?
- Что за счётчик такой? - спросила Верка, - Электрический?
- Дура. - ответила Ланка, - Денежный. За каждый день просрочки будут проценты идти. У меня брат так влетел в том году.
- Может, хоть ворота в манеже почините? - в сенник заглянул Михмат, - Так и будете тут сидеть, ждать, пока у вас всё остальное выведут и вынесут?
   А мы и не заметили, что он куда-то исчезал.
- Сходил я тут, навестил кое-кого по старой памяти. - сказал Михмат, словно отвечая на наш немой вопрос, - У меня тут старый приятель работает. Ребята его уже шерстят местных цыган, они первые на подозрении. Но я не думаю, что это они.
- Вот и Графиня так говорит. - сказала Ланка.
- Ну и я вам помогу, конечно, чем могу. - пообещал он. Они с Мэкки ушли чинить двери в манеже, а мы разбрелись по домам.
     Полностью повесть размещена здесь: https://author.today/work/179724/edit/content