***

  ХРОНИКА  ОДНОЙ  ЛЖИ



                Валерий   Нехай




Повесть

Лгать было приятно.
Говорить самые обыкновенные слова,ликовать от ощущения победы,дать волю фантазии. Приятно растягивать гласные, четко выговаривать согласные звуки,делать паузы перед щипящими, которые всегда не терпел и в разговоре проглатывал в попыхах,как горькое лекарство. Приятно было сознавать, что тебя не одернут, не устыдят. Ложь, как я заметил, часто выслушивают до конца. Есть в ней что-то колдовское. Тем более приятно было лгать по телефону, он все стерпит и точно передаст на другой конец провода.
  ---Да,да,---громко говорю я.---Встречаюсь с Николаем возле его конторы и едем в бассейн. Вернусь поздно, ужинай без меня.

    В какой-то момент мне показалось, что словесная жижа уже подступает к горлу еще мгновение и я захлебнусь. Теперь мне было наплевать, что человек, с которым я говорю,моя жена.
   ---Андрей,ты ничего не забыл? У тебя еще есть время заглянуть домой.
   ---Я взял все,что нужно.Кстати,только что вернулся из Москвы  Игорь, привез кучу новостей. Надо встретиться.
       
    Этот Игорь—мой друг – был в Москве последний раз год назад. Но я выдумываю.Я,как трамвай,у которого сняли тормоза. Даже крошечной мыслишки не появляется в моей голове, что так недолго и разбиться. Барабаню пальцами по сумке, она висит на крючке под телефоном. В сумке полотенце,мочалка,мыло… Все,что нужно для бассейна и что в ближайшие сутки мне не понадобится. Через тридцать минут я встречаюсь с В.,а не с Николаем, и мы едем в молодежный центр «Юность».
     ---Только не спеши после бассейна выходить на улицу, сегодня мороз,---тревожится Юлька.---Подхватишь ангину,ходи потом за тобой.
      То,что произошло дальше,нельзя назвать угрызением совести. Просто на какой-то миг мне стало жаль Юльку,я решил ее подбодрить. Вспоминаю, что она заядлая лыжница и говорю:
    ---В воскресенье махнем на лыжах в Зеленое. Если у тебя дел не будет.
     ---В Зеленое на лыжах! Как здорово! Ты мировой парень!
    
     Я отвожу трубку телефона от уха. Хорошо,что рядом нет зеркала и я  не вижу этого мирового парня: угольные зрачки под тонкими бровями, овальное лицо,которое морщит самодовольная улыбка.
     ---Эй,---доносится далекий голос.---Куда ты пропал?
     ---Я здесь.---И слушаю дальше сентиментальную трескотню Юльки. Едва не хохочу от удовольствия --- она поверила в мою ложь. А вдруг просто приняла мою игру,где отсутствуют правила. Мол, поглядим, чья возьмет. В любом случае, отступать поздно и ложь или игру следует довести до конца.

      И вдруг ожило, зашевелилось в моей памяти хорошо знакомое ощущение торжества собственной лжи.
…Мне было четыре года, когда я усвоил слова из лексикона своих родителей: «Не смей»! «Перестань»! «Нельзя брать»!... Когда мне исполнилось пять, к нравоучениям приступил мой старший брат. Он уже ходил в третий класс и по утрам сам с гордостью носил черный портфель с блестящей пряжкой.
            «Отстань, салага. Ты мешаешь мне делать уроки.»
    Итак, мне шел шестой год и я уже ненавидел глаголы повелительного наклонения. Каждый, кто  использовал их  в разговоре со мной,   был моим потенциальным  врагом, даже мои друзья, а их уже было несколько.
     Утром меня одевают в матросский костюмчик, причесывают, обувают и мама высокая в шляпке с вуалеткой и на высоких каблуках выводит меня из квартиры. Спускаемся по лестнице. Мне смешно, хочется подурачиться и я начинаю подпрыгивать.
   ---Перестань! Мы опоздаем в садик.
   ---Ну и что? Он же на луну не улетит.
   ---Прекрати!
    Стены исцарапаны гвоздями, скачущие слова непонятны. Скоро пойду в школу, думаю я, и тогда прочитаю.
   У выхода из подъезда на нас налетает сосед –тонкогубый, поджарый очкарик в костюме в синюю полоску и в голубом галстуке.
   ---Здрасте,— говорит мама. В ответ чуть заметный кивок головы, и мы с мамой вдыхаем сильный запах одеколона. Отец не любил соседа.
   ---Эти щеголи с надушенными физиономиями не знали окопов, поэтому они сейчас выпендриваются в своих костюмах,---твердил отец.
    Минуя двор, выходим на улицу и сталкиваемся с одноногим Федором.
   Федор с весны до морозов носил одинаковую одежду: гимнастерку без погон, застиранную пилотку без звездочки, а пустую левую штанину подкалывал булавкой.                С первым снегом Федор исчезал, и мы, мальчишки, забывали о нем. Правда по нашему двору по утрам спешили на работу мужчины и женщины, а их рано поседевшие головы и орденские планки  на груди говорили о том, что недавно закончилась война. Кое-кто из прохожих был с пустым рукавом или с повязкой наискосок на голове, и тогда они напоминали нам Федора. Торопливые и незаметные, они появлялись в нашем дворе и исчезали, как миражи. Федор жил в моем доме, в последнем подъезде на первом этаже. Он жил один и никто не знал, есть ли у него родные. Часто мы покупали и носили ему колбасу и хлеб.  Деньги он всегда давал с избытком и никогда не брал сдачи. Водку в магазине нам не продавали и тогда  мы просили купить ее старших ребят.
   Когда Федор был трезвый, он любил выходить на улицу, подыскивал  уютное местечко и, стоя на одной ноге, опершись на костыли всем телом, глядел на прохожих. Его твердое лицо размякало, глаза добро прищуривались. Мы окружали его и просили рассказать о войне.
   ---Добро, приходите вечером.
   Нас набивалось в его комнатушку целая стая. Федор усаживался на кровати, пристроив рядом костыли, оглядывал нас сурово и описывал бои, в которых побывал. Он рассказывал долго, увлекательно, а в комнату незаметно натягивались сумерки, и тогда лицо Федора становилось серым, а голос звучал торжественно, как в день Первомая.     Но часто  Федор был пьян и тогда, забившись в дальний угол нашего сквера, усаживался под старым кленом на лавке и недобро глядел из своего укрытия. Мы не докучали ему, будто понимали, что озорная стайка пацанов не даст ему ту заботу и ласку, без которой быстро увядает мужской организм. Возвращаясь  домой, Федор ковылял через двор и так  сутулился, что со спины казался без головым, а мы обсуждали, сколько Федор выпил, можно ли завтра собраться у него. Рассказы Федора захватывали больше, чем игра в войну.
   Столкнувшись с нами, Федор остановился и прогудел:
   ---Здорово, соседи.
   ---Здравствуй, Федор,---ответила мать  и потянула меня за руку дальше. Возможно до войны мама и Федор ходили в одну школу, учились в одном классе, читали  одни стихи, а теперь при встрече говорят друг другу  «здравствуй» таким тоном, что даже мне становится противно.
   ---Мама, почему Федор опять пьяный?
   ---Он фронтовик. У него горе.
   ---Папа тоже был на войне, но он не пьяный.
   ---Отстань! Мы сегодня точно опоздаем.
   Калеки мятые, не бритые, с ржавыми лицами по утрам притаскивались к магазинам, пивным ларькам, на базары, устраивались в укромных местах, бросали перед собой кепки и часами сидели, не шелохнувшись, как статуи.    Некоторые калеки фальшиво пели, а ветер уносил их печальные слова и глядя  на них, я думал, что может быть Федор тоже бросив рядом с собой кепку и костыли, поет где-нибудь далеко от нашего двора, чтобы мы его  не видели.
   Мой отец был офицер, носил форму с погонами, фуражку с блестящим черным козырьком, и ребята всегда с восхищением разглядывали моего отца. Люди в военной форме были тогда самые популярные, как самой популярной была у нас игра в войну.
    ---Папа, купи мне ружье или пистолет, мне в войну играть нечем. 
    ---Спроси у матери, деньги у нее.
     ---Почему?
     ---Отстань! Ты надоел своими вопросами.
     К маме обращаться бесполезно.
     ---Какое ружье! К осени пальто тебе надо ,шапку зимнюю… Не приставай больше.
     В то время получить от родителей игрушку считалось праздником.
    Иногда отец, вернувшись с работы, переодевался в штатское и уходил из дома, не поужинав. Мама бросала все дела и, раздвинув шторы на окне долго смотрела вслед отцу.
В такие минуты глаза мамы становились грустными и красивыми. Однажды я проследил за отцом. Он приехал на вокзал. Мимо громыхали серо- зеленые, коричневые гусеницы поездов и воздух наполнялся запахом кочегарки, каленого железа и сотрясался от гула. Отец долго сидел на  скамье, не шевелясь и сутулясь. Когда я подошел к нему, он обнял меня. усадил рядом.
   ---Мы бежали на войну с этого вокзала. Нас даже не провожали, тут такое было… Нас было трое братьев, а вернулся я один.
   ---Их поезд еще не приехал, надо подождать.
Отец глядел на серебристые рельсы, на которых поблескивало солнце, молча гладил меня по голове. Я блаженствовал. Я знал, что в такие минуты могу смело залезть отцу на колени, положить голову ему на грудь и сидеть так долго, долго. Именно тогда я понимал, что у меня есть папа, который убережет меня от любой беды, и от удовольствия я забывал всех друзей, даже Ганса,  а Ганс был лучший из них.
   ---Папа, я больше не буду играть в войну.
   ---Играй.Учись быть солдатом. Родину нужно уметь защищать.
   ---Почему не убили Ганса? Ведь он немец. И отца его не убили. И сестру.
   ---Это белобрысый? Хорошая семья, хоть и немцы. Дружи с ними.
   Когда мы, играя в войну, делились на «наших» и «немцев». Гансу всегда разрешалось быть «нашими». Как и когда его родители оказались в городе, никто не знал.а спросить его об этом никому не приходило в голову. Тонкий и вялый, как стебелек цветка, с торчащим вихром Ганс был пацаном что надо. Позже мы учились в одном классе.
   Четыре дня спустя после моего разговора с отцом на перроне вокзала, произошел такой случай. Мама привела меня из садика, оставила в коридоре переобуваться, а сама пошла на кухню. Скинув сандалии, я решил последовать за мамой, но меня остановил шорох. Он доносился из комнаты родителей. Я испугался. Ведь кроме нас  с мамой в доме никого не должно быть. Любопытство взяло верх. Осторожно приоткрыл дверь, заглянул в комнату и увидел отца. Он стоял на четвереньках и шарил рукой под тумбочкой. Мать хранила в ней белье. Черная прядь волос свисала с головы отца и закрывала его глаза. Отец достал жестяную коробку из под леденцов. Конфеты мне подарили на день рождения, но коробка потом исчезла. Стоя на коленях, отец открыл коробку, взял из нее деньги, две бумажки и засунул коробку обратно. Быстро поднялся, хлопнул  руками по своим офицерским брюкам. Вдруг он замер, глянул на дверь. Я отпрянул и побежал на кухню. Вслед за мной вошел отец и закричал:
   ---Что за привычка входить  домой партизаном!
   ---В чем дело? У меня свой ключ, мы вошли И не кричи при ребенке---Ответила спокойно мама---Сам то почему так рано?
   Отец молча поглядел на меня, но я выдержал его взгляд, не отвернулся. Отец так ничего не сказал больше. Лицо у него стало белым, а губы узкими и прямыми, как черта, проведенная по линейке.
   За ужином мама накинулась на меня:
   ---Почему не ешь? Заболел? Чего сидишь истуканом?
   Мне было не до еды, я узнал тайну. Незнакомое чувство переполняло меня. Взрослые не всегда говорят правду. Почему? Наверное, так поступают все мужчины, решил я. Значит обманывать надо учиться сейчас. Но с чего начать? Решил что-нибудь спрятать. Под руки попалась Юркина книга – затолкнул ее под матрац.
   ---Андрей, ты не видел моей книги про индейцев?
   ---Зачем она мне? Я же читать не умею.
   Через год я пошел в школу  и уже имел представление, как обмануть и зачем. Глядеть смело в глаза, не запинаясь говорить самые обыкновенные слова… Ложь становилась увлекательной игрой, в которой всегда хотелось выиграть. А еще я лгал, чтобы избежать неприятностей для себя, чтобы не расстраивать родителей. Когда учителя ставили мне двойку в дневник. Я прятал его на улице или у Ганса, а дома говорил, что дневники собрали учителя на проверку. Или наоборот, лгал учителям, что отец забыл вернуть дневник. В обоих случаях мне сходило с рук.
   К этому времени мама работала уже директором библиотеки и приходила домой уставшей, а отец сменил форму на пиджак и брюки и пошел работать на завод инженером.
Завод выпускал что-то важное и отца сутками не бывало дома. Однажды, когда мама вернулась   домой раздраженной и уставшей, отец начал убеждать ее сменить работу, ибо она изматывает маму, не дает возможности заниматься детьми, делает ее грубой. Мама возразила:
   ---Женщины давно стали грубыми. Странно, что ты не заметил. Была война и если бы мы раскисли, мы бы не победили. Войну выиграли не только солдаты.
   ---Война давно закончилась,  не соглашался отец.---Пора подумать о себе, о детях. Не забывай, у нас двое сыновей, им нужна мать.
   ---Я навсегда останусь такой, какой сделала меня война. И запомни! Мальчишкам отец нужен в первую очередь. .
  Юра заканчивал школу,носил вельветовую куртку, белую сорочку и всегда отутюженные брюки. К этому времени брат стал бриться, и мне по утрам было интересно наблюдать, как отец и брат намыливают свои подбородки и скребут их бритвами. Когда к Юре приходили друзья, мать ревниво ворчала:
   ---Скоро экзамены, а у нашего жениха ветер в голове. Что эта за девица? Уже который раз к Юрке приходит. Думает он готовиться в институт?---Мать то ли спрашивала отца,то ли задавала себе вопрос. ---Наши дети, что сорняки, сами по себе. Кто захочет, тот и сорвет.
   ---Оставь и меня, и Юрку в покое, у него своя голова на плечах,---отвечал отец. Могу я спокойно дочитать газету?
   ---Юрка за этой барышней портфель носит,---выдал я тайну брата.---Сам видел.
   ---Помолчи, Шерлок Хомс,---подавал голос отец из-за газеты.---Уроки сделал? Не проверяю, да вот доберусь. Гляди у меня.
   Я знал, что намерения отца проверить мои уроки – пустой звук и поэтому никогда не боялся этого. Приносил портфель, ставил перед ним.
     ---Проверяй.
     ---Ладно, ступай,---вмешивалась мать.---Сама загляну в школу на следующей неделе.
   Проходила неделя, другая, но мать забывала о своем намерении.
   Игра в ложь затягивала все глубже, но порой чувство удовлетворения от побед в этой игре сменялось озабоченностью: почему родители так легко верят всему, чтобы я им не сказал?
   Однажды –я учился в седьмом классе –отец  встретил меня дома ворчанием.
   ---Такого я от тебя, младшенький, не ожидал!  В четверти по литературе  схлопотать тройку! Это же не физика! Мне был о стыдно  разговаривать с Евгением Петровичем. Случайно встретился с ним, а то бы не узнал.
   Меня уже ждали друзья на улице и чтобы  отделаться от отца, выложил первое, что
пришло в голову:
   ---Петровича переводят в другую школу и мы остаемся  без учителя по литературе. Поживу  с  троечкой. Впереди еще четверть, исправлю.
   Отец чесал затылок, удивлялся.
   ---Переводят  среди года? Он мне не говорил об этом.
   Эти не хитрые победы над родителями все реже забавляли меня и тешили мое самолюбие, но чаще необъяснимая злоба охватывала меня. Я уже отчетливо понимал, что моим близким на самом деле наплевать, что со мной происходит. Мне ничего не оставалось,  принимать это как должное.
    Отмечали последний звонок в школе. Набрали выпивки, закуски, облюбовали скамью в парке. Очень скоро в наших головах шумел хмель. Рассказывали анекдоты, хохотали, бренчали на гитаре, а я сидел в стороне подавленный но  с таким запасом отваги, что для себя решил: самое время  выложить предкам все, что я о них думаю.  А потом хоть потоп!   Юрке сделаю поблажку, он, в принципе такой же покинутый, как я. Начну с квартиры. Огромной, шикарной, в которой полно всякого богатого барахла, но в которой не видно меня. Я там только числюсь. Буду наслаждаться звоном разбитого хрусталя, а на ковры я просто наделаю… Из газет устрою костер ,  буду петь о загубленном детстве … Господи! Отец выписывает столько газет и журналов, что в пору открывать собственный киоск. Но когда я подъехал к дому, мой захмелевший мозг уже рисовал другую картину: мама охает, обнимает меня, корит себя, отца, брата, а Юра, напуганный мчится из ванны с мокрым полотенцем… Меня раздевают, под охи и стоны укладывают  в постель, а мама тут же кладет мне на лоб свою руку. Ее рука окажется такой ласковой, что я не выдержу и разрыдаюсь. Отец серый и расплывчатый, швыряет газету на пол,   и бросается ко мне… Потолок в моей комнате высокий и белый, как небо, на потолке люстра и вдруг она улетает, а на ее месте возникают лицо матери, отца, брата… Господи, я не одинок!
   Своим ключом отпер дверь. Тишина. Ввалился в прихожую, плетусь по цветистой поляне ковра… Никого. Первая комната, вторая, третья… Да где же люди из этого дома? Моя голова, руки, ноги мне не подчиняются, я весь будто картонный. Подкатывает тошнота и…
   ---Не блюй на ковер, скотина! С алкашами спутался! Где же ты так набрался?
   ---Последний звонок… С ребятами…
   Твое счастье, что предков нет дома. Устроили бы они тебе последний  звонок!
   Этот голос я никогда не спутал бы ни с каким другим, ведь он принадлежит моему брату. Я забываюсь и проваливаюсь в пропасть, но меня догоняет этот голос снова и снова:
   ---Не блюй, не блюй. Скотина!
   Я трогаю свои губы, пытаюсь закрыть рот, но не могу, не чувствую себя и окончательно понимаю, что меня когда-то давным-давно вырезали из картона, вдохнули чуточку жизни, терпели все эти годы, а теперь тащат по коврам и ненавидят.
   ---Лежи здесь, в прихожей и ни шагу!---Гремит сверху голос брата. Я падаю, ударяюсь и мне больно. Значит, я не картон, я человек.
   ---Юра, родной, не  уходи.---А в ответ дзинь-дзинь – телефон, а потом голос брата рассказал обо мне все.
   ---Да, приплелся,  пьянь. Наблевал. Не пора ли тебе мамуля заняться своим младшеньким. Пока за решетку не угодил. Да не кричи! Вообразили, что без вас  жизнь кругом оборвется. Может, мы и дети не ваши? Может, нас с Андреем подкинули вам, а вы поленились сдать нас в милицию?  Это ваш сын, а не мой! Да, я брат, но не пастух. Я не хочу с тобой спорить. Вернется  товарищ подполковник, порадуй его новостью.
   Мой бунт стоил мне двух дней постельного режима. Пить я так и не научился  и всегда держал дистанцию от рюмки.
    Но на этом мои приключения не закончились. Когда вечером в тот же день отец узнал обо всем, он не произнес ни слова,а только взглянул на меня так, что я догадался:  отец что-то затеял. И не ошибся. На следующий день родители пришли в школу. Я видел, как они шагали по коридору с таким видом, будто несли смертный приговор сразу всем учителям. Лицо отца было непроницаемо, губы сжаты, как у боксера перед боем, а блеск в глазах матери выдавал ее волнение. Из учительской вышла классная. Отец поздоровался, а мать кивнула. Классную звали Зоя Николаевна. За три года работы в школе ей было интересно впервые встретиться с моими родителями. Отец не сутулился, как обычно, а гордо держал седеющую голову и говорил с таким видом, будто речь шла о жизни или смерти. Мать наоборот, втянула голову в плечи и глядела молча то на отца, то на классную. Зоя  Николаевна жестом руки пригласила в соседний класс, пустой,с рядами столов. Вошли. Отец прикрыл дверь, но, видимо небрежно и она приоткрылась, будто приглашала подслушать. Я подошел.
    ---Наш сын совершил такое, что нельзя оставить без внимания,---говорил  отец, ударяя на каждом слоге.---Позавчера он пришел домой в таком состоянии… Школа устроили последний звонок!
   ---Вот именно, что здесь у вас происходит!---подхватила мать. Голос у нее непривычно свистящий, чужой. В проем двери было видно, как мать судорожно теребила полу плаща.
   ---Так получилось, что ребята сами организовали праздник. Не рассчитали. Я предлагала родителям  организоваться, почти никто не откликнулся. И вы тоже. И никто кроме вас ко мне с подобными претензиями не обращался. Может, у вас дома что-нибудь…
   Отец с матерью переглянулись. Они ждали объяснений, надеялись на сочувствие и понимание, а классная умело отвела удар и сама пошла в наступление.
   ---Я имею ввиду взаимоотношения с вами, с братом… У Андрея, кажется, есть старший брат.
   Я мысленно поблагодарил Зою Николаевну.
   ---Что значит с нами, с братом!---возмутился отец.---За кого вы нас принимаете! В моей семье никогда не было пьяниц. Наш старший сын закончил институт и никогда, слышите, никогда с ним такого не случалось.
   ---Зоя Николаевна, поймите, чтобы так напиться, должны быть причины,---говорила мать уже своим привычным, с хрипотцой голосом.---Дома у нас лад во всем,---тут она перевела взгляд на отца, будто искала поддержки.---Остается школа. Может, Андрей дружит с какой-нибудь девочкой, они поссорились…
   ---Может,---тихо, задумчиво ответила классная.---Андрей уже взрослый парень.
   ---О чем вы! Пытаетесь защищать школу, причины ищите…---воскликнула мать, а отец редко, чуть заметно кивал в знак согласия.---Ему учиться дальше, думать о будущем… А вы жизнь, взрослый…
   Это уж слишком, честное слово!---Зоя Николаевна прошлась по классу.---Вы совершенно не знаете своего сына. Давайте пригласим парня и поговорим вместе. Лично у меня претензий к нему нет. Светлая голова, дай Бог каждому. Присядьте, я скоро вернусь.
   Но разговора со мной не получилось. Это стало бы продолжением комедии, в которой я участвую вот уже семнадцать  лет. Поэтому когда классная отправилась на мои поиски, я покинул школу и в этот день там больше не появлялся.
   Вечером дома в прихожей меня встретил отец, переложил газету из одной руки в другую, окинул меня долгим взглядом и сказал:
   ---Сопляк. Ты опозорил мою семью.
    На этом инцидент был исчерпан.
   
   Когда мы получили аттестаты, Ганс засобирался в Москву поступать в институт. Перед отъездом зашел ко мне. Такой же тихий, головастый и белобрысый, с тем же неподатливым вихром на затылке, который всегда торчал, как крошечные рожки. Встал у окна. Сквозь буйную сирень било солнце, наполняя  комнату желтыми осколками.
   ---Шел к тебе, столько хотел сказать…---Ганс умолк, глядел в окно.---А теперь все выскочило из головы. А тут еще эта поездка. Отец с сестрой   одни остаются. Такое чувство, что как только я уеду, отец умрет.
    ---Он болен?
    Да нет, вроде. Но что-то в нем сломалось, Постарел в миг, обмяк…---Ганс заходил по комнате.--- Бродит тенью, молчит. Эльвира успокаивает его и меня. Крепче нас оказалась, козявка.
   ---Сколько ей уже?
   ---Пятнадцать скоро
   ---Не на край земли едешь ,дороги то всего ночь. Определиться ,успокоится. Вот и наш черед пришел. Как мыши тихо разбежались в разные стороны. Ты в Москву, Генка в Могилев, Володька к тетке на Украину намыливается… Один я остаюсь.
   ---У тебя мысли не веселей моих.---Ганс усмехнулся, но глаза его оставались печальными.---Настоящие друзья не исчезают.
   ---Слова, да и только.
   Думаешь?---В голосе Ганса прозвучала обида.---Лучше бы не слышать такое. Неужели забудешь меня, Генку, Володю… Забудешь Федора и его рассказы о войне.  Лукавишь, брат. ---Ганс умолк, сел.Я подошел к окну, открыл форточку. За углом дома звонко кричали дети .
   ---Слышишь? ---Я поглядел на Ганса.---И мы так когда-то… Беззаботное время. Может, самое лучшая пора в жизни.
    ---Туда уже не вернешься,---подал голос Ганс.
   ---Помнишь, как отмечали последний звонок? Я тогда перебрал, таких глупостей натворил… Ну. море по колено. Решил  доказать предкам, а что,сам до сих пор не пойму.
   ---Да, знатная тогда пьянка получилась.---Ганс глубоко вздохнул.---Столько клятв надавали друг другу, столько обещаний… Дай Бог, чтобы хоть малая часть сбылась. Понимаю, что все с пьяну, но ведь что-то было и от сердца. Или я не прав?
    ---Прав, конечно. Жаль только, что откровенными бываем в особенных моментах. Я фаталист, верю в судьбу, Хочу надеяться, что она готовит не только черные деньки для меня.  Не люблю расставаться.  Будто отрываешь часть себя. Кроме тебя, Генки, Володьки никого для меня нет родней.Жаль, что вы не мои братья.
   ---Выдумаешь!---Ганс сконфузился, опустил глаза.---Я часто Федора вспоминаю, его рассказы…
   ---Помнишь,---я перебил Ганса.---у него как-то сломались костыли и мы носили ему еду, а водку не приносили, так он так матюгался…
   ---И не пускал нас к себе,---закончил мою мысль Ганс.
   Мы оба с Гансом как по команде улыбнулись.

   Друзья разъехались. Ганс был последним, кого я    провожал на вокзале. С чемоданом в руке он, не оборачиваясь. зашел в вагон, следом его отец… Мне показалось, что из меня вынули сердце. Скоро вернулся отец Ганса, бледный, хмурый и замер возле меня. Ганс глядел на меня сквозь серое стекло, а вагон медленно уползал в сторону, и вдруг понял, что у нас начинается другая жизнь, и без друзей   я обречен на одиночество.
   С вокзала мы возвращались с отцом Ганса. За всю дорогу мы  не взглянули друг на друга ни разу, не проронили ни одного слова, а возле дома, перед тем как войти в подъезд,старик вдруг неуклюже обнял меня, заплакал и что-то буркнул по- немецки.   
   Эльвира была в летнем лагере и не смогла проводить брата.
   Несколько дней я слонялся по квартире, то разглядывал дождливые капли на окнах, то перечитывал Генриха Белля и как-то услышал за  спиной:.
   ---Мало того, что выбрал никчемный факультет, так и на него не поступишь. Займись делом. Мама беспокоится, что ты не успеешь подготовиться  к экзаменам.---Голос у отца резкий, даже официальный, а сам он в бежевом плаще и модном галстуке похож на актера, бросающего со сцены заученные реплики.
   ---Мама беспокоится? Что-то новое в ее биографии,---сказал я.---До сих пор ее занимали только мебель, хрусталь, да ковры, которые мы с Юркой трясем каждую субботу.
   ---Ты невыносим!
   Товарищ подполковник, разрешите доложить!---Я вытянулся, козырнул.---Гуринович Андрей Николаевич за время прохождения службы в звании младшего сына…
   ---Клоун!---перебил меня отец и наморщил лоб.---Жалкий, не смешной…---Он повернулся, чтобы уйти.
   ---Подожди. Мне надо с тобой поговорить.---Отец  замер, но продолжал стоять ко мне спиной.---Ты никогда не воспринимал  меня серьезно, вот в чем беда. Мальчишка который бесится с жиру  Но я вырос, а ты этого не заметил  Пора со мной считаться, уважать…
   ---Только за то, что ты вырос?---Отец повернулся---Прости, немогу Для уважения  маловато. Нужны поступки взрослого человека, а их нет. Не разочаровывай меня до конца. Мы с мамой помним об обязанностях перед тобой и Юркой…
   ---Обязанность!
   ---Не хватай меня за язык, можешь назвать это иначе, суть не изменится. Твое дело самому определиться. У тебя пример перед глазами, твой брат. Не распускай слюни! Соберись! Скажи сам себе, что ты уже взрослый, гуляешь с барышнями, носишь уважаемую фамилию… Может тогда для тебя многое прояснится.---Отец ушел. Ну вот, подумал я,---хотел по душам, а вышло, как  обычно.
      
   Летом я поступил на филологический факультет университета. Позвонил матери, поделился новостью.
   ---Так, так. молодец.---отвечала мама, продолжая с кем-то беседовать. Вероятно в этот момент у нее были посетители. ---Андрей, я не смогла дозвониться до отца. Передай ему, что я сегодня  задержусь.
   И положила трубку
   Я приехал домой, пообедал и стал писать Гансу Неделю назад он прислал мне  свой московский адрес.  Володьке и Генке напишу позже, решил я.
   Отец не    звонил, хотя знал, что экзаменационная комиссия заседала с утра. Он вернулся вечером, уставший, не в духе.  Я понял это по его «здравствуй». Переоделся, пошел в ванную, затем не спеша поужинал. Я зашел на кухню. 
   ---Какие новости?---спросил он.
   ---Мама задержится на работе.
   ---Это не новости,---буркнул отец.
   ---Поступил.
   Отец  задержал на мне свой взгляд/
   ---А…Молодец. Я же говорил – соберись.---Он дружески хлопнул меня по плечу и пошел к себе. Мой рейтинг растет, подумал я—Дважды за день услышать от родителей  «молодец»…!

    …Стоя в телефонной будке и слушая Юльку, я вспомнил, как сказал Гансу перед его отъездом в Москву: «Не могу расставаться с теми, кого люблю». Чепуха! Время меняет не только привычки, но и самого  человека.  Еще вчера я не смог бы обмануть Юльку,  а сегодня  моя ложь  забавляет меня, как новая игрушка ребенка.
   ---Андрей, только не поздно,---доносится голосок Юльки.---Скучать буду. Прости за вчерашнее, ведь ты не знал о ребенке. Спасибо за записку. Правда, я не поняла. Вернешься, объяснишь.
   Я поправил сумку с вещами, вышел из будки и опять услышал, будто кто-то моим голосом шепнул мне:»Не могу расставаться с теми…» Но теперь в голосе звучал не вопрос, а удивление. На мгновение я задержался возле будки, но ветер засвистел с новой силой и я зашагал к остановке. У меня встреча с В.


2




               
     Я познакомилась с Андреем    год  назад при таких обстоятельствах, которые редко встретишь в закрученных сериалах.
   У меня  была встреча с подругой, но та не пришла. Чтобы скоротать часок до начала лекций в институте, зашла в «Ромашку»  выпить кофе Минут десять спустя ко мне  подошел он: шатен, под тридцать, в руках газета.
   ---Простите, я немного опоздал, Здравствуйте. Андрей.
   Я молчала. Мужчина явно меня с кем-то перепутал  Но мне сразу понравились его тонкие черты лица, спокойный. внимательный взгляд и я решила ему подыграть В конце-концов, здесь мне ничего не угрожает.
   ---Добрый день,---ответила я, ощущая всем телом легкий озноб.
   ---Вы точно описали себя в объявлении, поэтому я вас сразу узнал.
   Объявление… Меня осенило – знакомство по объявлению в газете, а здесь назначена встреча. Это слишком! Я всегда считала знакомства по объявлению уделом старых дев или не состоявшихся личностей. Тем более, на моем месте должна быть другая, ведь все откроется. Но меня что-то удерживало выложить ему о его заблуждении Он по-прежнему глядел на меня и его взгляд все глубже завораживал меня Огляделась. Вокруг за столиками щебетали симпатичные девушки, возможно, кто-то из них  и был дамой из объявления. А он подошел ко мне.
   ---Могу я глянуть на свое объявление? ---попросила я.
   Голос у меня настолько тихий, что я едва слышала себя сама. Нелегко вступить в игру, к которой не готова.
   ---Конечно.---Он слегка   улыбался, как бы забавлялся моим смущением. Развернул газету, показал обведенное карандашом. Прочитала:»Елена, двадцать семь лет, стройная блондинка с зелеными глазами, рост сто семьдесят, любит готовить, вязать, познакомится с мужчиной…» Я погружалась в мир чужой женщины и чувствовала, как азарт захватывает меня. Тем более, портрет будто списали с меня, совершенная копия. Если добавить сюда, что люблю лыжи, турпоходы, красивую обувь…Пожалуй в общих чертах я вся, какая есть Стоп! Про красивую обувь я бы не писала – она стоит дорого, зачем напрягать будущего жениха.
   ---Вы молодец, каждое слово в объявлении правда. . В жизни вы еще привлекательней. А я немного приврал. Простите.
   ---В каком месте?---Мой голос прозвучал так требовательно, что я едва не рассмеялась. Кажется, я вошла в роль по самую макушку. ---Можно?---Я протянула руку за газетой,»Шатен, сорок лет, стройный, без вред. привычек и мат. проблем, жилье имеется…Познакомится с женщиной…»
---Мне и тридцати нет. И с материальным достатком не  точно.
---Безработный?
---Работаю, но не жирую.
---Возраст зачем добавили?---Господи! Видела бы я себя со стороны. Следователь на допросе!
   ---Чтобы не отмели меня сразу, на этапе газетного знакомства. Наверное, в сорок лет мужчины более предпочтительней, чем в двадцать шесть Уже нагулялся, остепенился.
 Тянется к семейному очагу.
    ---Вам то откуда все это известно? Иной до старости бегает.
   ---Интуиция подсказывает. Но главное в том, что вы пришли Вот я, оригинал перед вами. Судите.
   ---Да, написать всю правду, тем более в газету… Не всякий рискнет 
   ---Вот именно!---воскликнул он.---Бывают ситуации,как наша,когда лучше приврать.А там как карта ляжет.
   ---Часто приходилось привирать?
   ---Бывало---Голос его сник,он даже глаза опустил.Наступила пауза. Самое время заканчивать игру,решила я.Скажу просто,что я не Лена. Но тут к нам подошда женщина.
   ---Простите,но это моя газета. Я ее забыла на соседнем столике минут двадцать назад.
   Мы с Андреем переглянулись.--- Можно проверить,не унималась незнакомка.---На первой странице два карандашных рисунка. Две птицы.
   ---Знаю,есть,---сказал Андрей.—Пожалуйста,забирайте.
   ---Мне газета нужна. Там его телефон.---Женщина не уходила, ее пальцы мяли газету.---Мы договорились здесь встретиться, но я опоздала.---Она повернулась, чтобы уйти.
   ---Или он не захотел подойти к вам,---слетело с языка Андрея. 
   Женщина замерла,поглядела на Андрея долгим взглядом,улыбнулась В ее глазах растерянность, какая-то незащищенность, которые быстро сменились вопросом: это не вы случайно?
   ---Или не смог придти,---продолжал Андрей.---Всякое бывает 
   ---Да,не смог, Вы правы. Всякое бывает. Я все таки позвоню.---Резко повернулась и пошла Мы с Андреем  молча глядели  вслед. Все во мне перевернулось,будто на месте незнакомки оказалась я.
   ---Зачем же  так… ? Вы жестокий.
   ---Стройной она была лет десять назад,---парировал Андрей.
   ---Но это же ваша теория немного приврать. Как быстро вы отказываетесь от своих идей. ---Меня начал тяготить наш разговор и я встала.
    ---Прошу вас, еще минутку.---Он поглядел на меня с мольбой. Я села.
   ---Зачем вы разыграли эту комедию?
   ---Вы мне   понравились. Решил с вами познакомиться. А тут эта газета на столе…Читаю – копия вы. А в другом объявлении, тоже в кружочке – мое имя. Ну, и понесло меня.
   ---Да, шустрик вы еще тот.
   ---Но и вы не лыком  шиты.
   
   С того вечера все и началось. Встречались мы долго. Я жила с мамой, он у себя и кое-кто из наших друзей утверждал, что ничего путного у нас   не получится  и мне лучше бросить Андрея. Среди благодетелей оказались одни мужчины, будто сговорились ,а Сашка Шнырев, или просто Шнырь – он работает вместе с Андреем—шепнул мне:
    ---Ты надолго задержалась на этом препятствии, золотце,---и показывал  на Андрея.—С твоими данными, Юлечька, берутся и не такие высоты 
   ---Не себя ли ты имеешь ввиду, Шнырь?
   ---Мир не без достойных людей.
   Этот разговор состоялся  в квартире Андрея, куда по случаю моего дня рождения набилось столько гостей,что даже в прихожей теснились люди. Подхожу к Андрею,а следом за мной Шнырь. Он будто почувствовал,что заговорят о нем. Беру Андрея за руку.
   ---Шнырь предлагает мне бросить тебя. Говорит, что ты не препятствие, а у меня данные ---Пытаюсь кокетливо улыбаться, но вряд ли у меня это получается. Я так устала, что еле держусь на ногах.
   ---Что же ты ответила? ---Андрей обнимает меня, пытается разглядеть глаза Шныря,прячущиеся за дымчатыми стеклами очков.
   ---Думаю. Предложение  серьезное.
   ---Как неприлично, золотце,---бормочет Шнырь.---Я тебе как другу,а ты…
   У Шныря все девушки –друзья,---говорит Андрей.---Каждой он дает советы и с каждой старается переспать. Удивляюсь, Шнырь, как тебя до сих пор не кастрировали.
   Лицо Шныря сделалось вдруг мрачным.
   ---Ты слишком наивен,---перешел он в наступление,---если считаешь, что женщина бережет себя для одного мужчины. С одним мужиком хорошо детей рожать, вести хозяйство и откладывать деньги на старость. И вообще, о чем это мы! Давайте веселиться.
   Шнырь ссутулился, опустил голову и отошел.
   Среди гостей мелькали незнакомые лица и я старалась не встречаться  с ними взглядами. Кто их пригласил? Зачем они пришли? Эта бесцеременная привычка набиваться в гости стала правилом. Чужаки ведут себя  панибратски, делают вид, что они мои друзья, хлопают по плечу, пожимают мне руку… Андрей с кем-то беседует, изредко отыскивая меня взглядом и улыбаясь мне,а я перехожу от одной группы гостей к другой.
   Приехали В.со Светланой и она блеснула,как звезда,в своем черном бархатном платье. подчеркивающем ее шикарные бедра и грудь. Взгляды мужчин потянулись к Светлане и я невольно порадовалась за нее, представляя, как отвиснет толстая губа Шныря, когда его похотливые глазки наткнутся на эти шикарные формы.
   ---Извини, раньше не получилось,---сказал В. и протянул мне коробку.---Поздравляем. Носи.
   ---У вас тут Вавилонское столпотворение,---добавила Светлана. Обалдеть можно! Поздравляю!
   ---Спасибо. Андрей припрятал бутылочку шампанского, специально для вас,--- сказала я.----Проходите.
   ---Вернее, протискивайтесь,---подхватил Андрей. Он будто вынырнул, неожиданно оказался за моей спиной и пожал руку В. Быстро окинул взглядом Светлану.---Ну, слов нет. Хороша!
   ---Тогда помолчи.---Я взяла Андрея за руку и мы начали пробиваться на кухню, где в холодильнике нас ожидала бутылочка шампанского.
 





3





   Очень часто,когда я начинаю размышлять о наших отношениях с Юлькой,становлюсь жертвой собственной фантазии. То мне кажется, она без меня жить не может,то наоборот –едва терпит. Тогда я перебираю наши встречи, пытаюсь нащупать в них какой-то изъян или промах в моем поведении,но,в конце-концов так запутываюсь,что  наполняюсь раздражением на весь белый свет. Кое-кто из друзей пустил слух, что мы давно поженились, но зажилили выпивку. Нас это веселило, даже  забавляло, пока я однажды не предложил:
   ---Может, действительно пора?
   ---Ты о свадьбе? Мне с тобой и так хорошо,а это уже не мало,---ответила она.
   ---Как-то не конкретно. Хорошо где, когда… Хотелось бы знать, за кого ты меня принимаешь?
   ---За мужчину,с которым мне хорошо. ---Она усмехнулась,что меня возмутило.
   ---Хорошо по  средам,по пятницам… А если это «хорошо» когда-нибудь закончится.
   ---Обязательно закончится.   Вечного блаженства не бывает Не морочь мне голову и не вынуждай отвечать на твою глупость.---Она поцеловала меня.
   ---Нам надо пожениться.---предложил я.
   ---Для этого нужны основания.
   ---Они у меня есть.
   Юлька недоверчиво глянула на меня.
   ---Я люблю тебя.
   В глазах Юльки вспыхнули крошечные молнии и я вдруг подумал о том,что никогда не говорил ей этих слов.
   ---Нельзя сказать,что  это серьезные основания для брака,но что-то в этом есть.
   ---Обожаю тебя такую циничную.---Обнял ее и прошептал в ушко---Я знаю один уютный ресторанчик…
   ---Андрей, я тебя просто обожаю.
   В этот момент я готов был задушить ее в объятиях.
   
.  Гостей было не много. Мать Юльки глядела на нас то грустно,то радостно и почти не притрагивалась ни к еде, ни к шампанскому. Мой отец произнес цветистую речь, усыпанную нравоучениями, ему жиденько похлопали, а затем под низким  потолком разноголосо понеслось «горько». Юлька в белом, а я в костюме с бабочкой – пропеллером поднимались, картинно, чуть коснувшись  губами, целовались, садились и снова минуту спустя вставали…
   ---Господи!---Юлька закатывала глаза.---Неужели для того, чтобы жить с мужчиной на законных основаниях, необходимо вынести такой ужас.
   ---Потерпи немного и мы смоемся.
   ---Хорошо, что завтра суббота. Я же утром не поднимусь.
   ---А мне завтра на работу.. На пару часиков.
   ---Отличное начало семейной жизни.---Юлька с укором взглянула на меня.
   ---Зато потом я  твой, со всеми потрохами.
   Она прижалась ко мне, и я слышал, как под моей ладонью бьется ее сердце.
   Все это время моя мать сидела, подперев голову рукой и молча глядела на меня. Несколько раз наши взгляды встречались, но я так и не понял, что выражали ее глаза.

   На следующий    день, когда я был  на работе, Юлька собрала свои вещи и переехала ко не. Позвонила  на работу.
   ---Привет, я уже у тебя. Захламила всю комнату своими тряпками.
   ---Ничего, разместимся.
   ---Ты скоро?
   ---К десяти буду. Приготовь что-нибудь.
   ---Вчера мне мама такую торбочку набила  со свадебного стола. Столько вкуснятины…
   Потом  мне на работу позвонила мама, интересовалась самочувствием, настроением, долго призывала к тому, чтобы сразу  не нагружал девочку семейными заботами. А в конце спросила:
   ---Не возражаешь,если я приеду и помогу Юльке устроиться?
   ---Возражаю. Как вчера закончилось?
   ---Нормально. ---И положила трубку.


   В однообразии зимних будней незаметно подкрался март и в первые весенние дни хмурое небо  безудержно сыпало жестким снегом. Термометр замер на плюс два,в низинах стояла черная вода,покрываясь к вечеру коркой. Но к женскому празднику замелькали легкие кучерявые облака и воздух стал прояснятся. Юлька ходила на лекции,я на работу и по вечерам, вернувшись раньше домой, заваливался на диван с книгой и ждал Юльку к ужину. Звонили  друзья и мама, Первые напрашивались в гости, мама  наоборот, приглашала к себе  Друзьям отказал сразу –медовый месяц  только наш, а матери обещал нагрянуть.
   Нашу старую квартиру родители уже как два года разменяли. Я оказался в однокомнатной хрущевке, а родители с братом переехали в двухкомнатную. Матери пришлось решать задачку не из легких: куда девать на новом месте сервизы и ковры. Кое-что предлагала  мне, но кроме старенького коврика, который подарили родителям их друзья, когда я родился, ничего не взял. Отец предложил  кое-что из вещей продать, но мать отказалась. Продать – значит отказаться от части своего прошлого,а мать не могла позволить себе этого. Несколько сервизов она упаковала в коробки и составила в комнате,что постоянно вызывало ворчание отца.
   ---Вот ты мне и поможешь.---Такими словами встретила меня однажды мама.---У твоего брата всегда не хватает времени,а отец заладил одно,чтобы продала. Знаешь,я даже место подыскала. На антресолях,на кухне. 
   Я понял,что речь идет о коробках с посудой. Брат вышел из комнаты.
   ---Привет, младший,---бросил он, надевая куртку.---Мама, оставь  парня в покое со своими коробками.
   ---Тебе все мешает в этом доме,---защищалась мать.---Коробки тут не при чем.
   ---Опять…Прекратите немедленно!---прервал их отец, показавшись в двери.---Сумасшедший дом! Юрка, собрался уходить? Валяй! А ты чего застрял на пороге?---Это уже ко мне.---Проходи.
   ---Глянь, нашел время встретить сына.---Мать посмеивалась, глядя на отца.---Газеты все прочитал, решил перерывчик устроить. Да,Андрей,так и живем. Один газетки  почитывает запоем,другой из дома бежит,будто  здесь чума. Вот так каждый вечер.
   ---Мне действительно надо.---Юрка подмигнул мне --держись. Хлопнул по плечу.---Если кто позвонит – буду поздно.
   ---Узнаю семейку,---сказал я,скидывая плащ.---Проблемы на копейку,а разборки на миллион.  Давай я помогу сейчас и покончим с этими коробками.
   ---Ладно,---махнула рукой мать.---Сами сделаем.
   ---Вот и отлично. Пока. ---Юрка ушел.
   ---Свежо предание…---Мать махнула рукой.--- Тут все под страшным напряжением, к чему не прикоснешься – убивает наповал 
   ---Между прочим к вам в гости пришел сын и он не станет возражать, если ему предложат что-нибудь вкусненькое.
   ---Насчет вкусненького не знаю,но твоя любимая селедочка с картошечкой есть.---Мать пошла на кухню,я следом.---Дома то как с едой?
   ---Отлично. Просто с работы прямо к вам.
   Пока мать колдовала у плиты, подумал о том, зачем ей столько посуды. Пылится третий год без толку. С каждой чашкой, рюмкой, фужером она обращается, как с живой. Зато ее пальцы никогда не щекотали меня перед сном или утром, перед скучной дорогой в сад, где старенькая няня, встречая детей, называла каждого по имени и приговаривала: «Дай Бог здоровья, деточка.» У няни были такие мягкие, теплые руки, что от их прикосновения дух захватывало.
 
 
   …Мама позвонила еще раз и напомнила мне о своем приглашении. Я обещал приехать  на следующий день, но без Юльки.
   ---Жду завтра к вечеру, приготовлю твои любимые голубцы.
   О том, почему приеду без Юльки, мать не спросила. Нельзя сказать, что досада захлестнула меня –все таки Юлька не чужой для меня человек, но горький осадок в душе оставался еще долго.
   Когда я приехал,мать расставляла посуду на столе в комнате,а отец,сидя рядом в кресле,положил газету на пол и стал глядеть на меня,как бы спрашивая,как дела. В комнате  темнело и я включил  люстру,Лицо отца в желтом свете стало белым и рыхлым, как разваренный картофель. Закончив разглядывать меня, не проронив ни слова,отец  дотянулся до газеты и опять погрузился в мир черных столбиков, заголовков, фотографий. И неожиданно у меня  в голове мелькнуло: отец не отделим от газеты, как цветок от стебля. Человек – газета! Как это подходит отцу. Я невольно улыбнулся своему открытию, новому открытию за эти десятилетия, ведь когда-то он был для меня человек – жестяная коробка. Новое амплуа пересилило старое,то самое,когда молодой офицер стоял на четвереньках и шарил рукой под тумбочкой. Человек – жестяная коробка… Каким же отец стал потом? Ведь не сразу он превратился в человека – газету. Ни кем! Просто человек в офицерской форме.  Обычно меня из садика забирала мать,но однажды –первый и последний раз – за мной пришел человек в офицерской форме. Было так неожиданно,что я спросил:
    ---Почему ты пришел за мной?
   Он ничего не ответил, не удостоил даже взгляда, а я, как завороженный глядел  на блестящий  козырек его фуражки.
   ---Папа, почему ты не сводишь меня в кино?---вдруг спросил я, потому что этот вопрос постоянно вертелся у меня на языке.---Ты меня не любишь?
   ---Что за чепуха! У тебя столько друзей, разве тебе с ними скучно?
   ---С Гансом и Генкой хорошо, только в кино с ними не пускают.
   ---Нам с мамой некогда. А кино не убежит.
       Мы уже вышли за калитку садика и я оглянулся. Ребята с завистью глядели мне в след. В глазах некоторых было удивление :  оказывается у меня отец –офицер.
    ---Купи мне ружье,а то мне в войну играть нечем,---попросил я отца.
   ---Я же тебе говорил,что все деньги у мамы.
   Почему я тогда не возмутился,не выложил все о жестяной коробке? Испугался? Да,но не наказание за подсматривание.а другого – боялся проникнуть в тайну отца. Уже тогда я понимал,что приобщение к миру взрослых ничего хорошего ребенку не сулит. Вспоминаю дальше. Мы с отцом на вокзале.Дворник-верзила  в широченном фартуке метет нам под ноги мусор: «Не мешайте,граждане» Но эти предостережения перекрываются словами отца:
   «Сынок,все мы ушли туда. Друга убили через месяц,а братья погибли осенью сорок второго.»
   «Папа, но мы играем и убиваем понарошку,--оправдывался я. И вдруг будто пелена оборвалась, на экране пустой квадрат, а потом на нем крупно человек—газета. Человек-газета надевает  толстый халат, тапочки и мягко переставляет ноги по ковру…Вот что осталось от офицера. 
   В детстве у меня было много дружков, иначе их не назовешь. Мы вместе играли в войну, гоняли в футбол, ездили купаться на озеро.… Но то были дружки,не больше. Ганс оказался настоящим другом,потом к нему присоединились Генка и Володька…Но к Гансу душа прикипела особенно. Понадобилось время,чтобы я привык к отсутствию Ганса,смирился с тем,что его нет рядом. Минуло уже пять лет,как он уехал в Москву,но мы встретились только раз.
  Мы оба только что закончили второй курс,он в Москве,я в Минске и однажды летним днем он нежданно ввалился ко мне.
   ---Привет!
   Прозвучало так буднично,будто и не расставались никогда. Но и уехал так же поспешно,как и нагрянул.
   ---Там одна Лиза,---сказал он мне возле вагона.---Сидит в общаге,скучает, Она из Барнаула. Я обещал быстро вернуться. Не обижайся,мне отцовских обид хватило.
   Я молчал и глупо улыбался. Все произошло так быстро,что ничего не мог сообразить
   ---Мы недавно поженились, продолжал Ганс---Отец и сестра пока не знают, тебе первому
сказал. А своим не  смог. Обиды будет… Я напишу им.
   ---Поздравляю!
   ---Спасибо.
   ---У тебя прическа другая. Тебе идет.
   ---Это все Лиза.
   ---Зимой Генка приезжал.Посидели. Всех наших  вспомнили. Он тоже быстро слинял. Не женился еще.
   ---Время какое-то дурацкое. Все бегом,бегом…
   ---Мы еще увидимся,верно?
   И что же с нами произошло? До отхода поезда оставалось минут двадцать и я лихорадочно искал тему для разговора,но ничего не находил и   почувствовал,что Ганс это понял. Начали переглядываться с какой-то неловкостью.Во мне шевельнулось раздражение на самого себя – таким беспомощным я себя никогда не ощущал. Положение спас Ганс.
   ---Буду рад встретить тебя  на Белорусском вокзале,---вдруг сказал он.---Я покажу тебе ту Москву, о которой ты никогда не знал.
   --- Хорошо бы с тобой встретиться, а не с Москвой. –Только и мог я ответить.
   Минуло столько лет,а в Москву я так и не выбрался. Жизнь подталкивала меня куда-то вперед,я подчинялся, бежал и лишь изредка оглядывался назад, наблюдая, как прошлое все сильнее затягивается туманом. Наверное, так и должно быть. Оглядываться назад и жить прошлым – удел стариков, потому, что впереди у них уже ничего не будет. Перезванивались мы редко,еще реже писали друг другу.  В одном из писем я написал,что некоторые деревья в нашем старом парке засохли,их чураются даже воробьи. Какая-то старушка  поливает эти деревья из детского ведерка, а мальчишки над ней смеются. Ганс,может эти засохшие клены,эта старушка – наше прошлое,которое невозможно оживить? Однажды зашел  в наш скверик, сел на скамью …
Помнишь, это любимое место Федора? Я наблюдал за детворой, глядел на засохшие деревья и мне стало так грустно, что я едва не расплакался, как ребенок. Дал себе слово больше сюда не приезжать.

   …Андрей, что с тобой? С кем ты разговариваешь? --- Мать трогает меня за плечо и я возвращаюсь в квартиру родителей.
   ---Задумался.
   Ешь,все остывает,---бубнит отец,глядя  то в газету,то в тарелку.
   ---Ты сегодня какой-то... Голубцы не удались?---Мама недовольно поджала губы.
   ---Отличные голубцы, честное слово. ---Я положил еще один себе на тарелку.
   ---Хорошо, что ты приехал один,---сказала мать.---Как-то родней  вот так, все свои. Ты не подумай, что мы имеем что-то против твоей жены. Правда, отец? Да брось ты свою газету, не каждый день сын приезжает.
   Отец отложил газету, снял очки, а по его лицу видно,что отвлекли от любимого дела. Кончиками пальцев трет глаза и спрашивает, скорее из приличия,чем из интереса:
   ---Как семейная жизнь?
   ---Ну  и вопросик!---смеется мать.---Уже скоро три года живут как муж и жена.
 Не понимаю, зачем им нужна была свадьба?.          
   ---Вот именно,---бурчит отец,---теперь  же все по другому…
   ---Нашли тему. Причем здесь я?
   ---Мы не так жили,не так работали,не так любили…---Отец кашлянул.--- Таких молодцов воспитали. Поглядим, что вы напридумываете в своей жизни.
   Воспитали… Мне захотелось закричать от возмущения,но сдержался. Вероятно,думал я,отец хотел сказать «выкормили».  Это разные понятия.
   ---Что вы накинулись на меня?---Не выдержал я.---Экзекуцию для меня заготовили? Послушай,мам, почему ты так говоришь  о Юльке, будто она сделала что-то неприличное.
   ---Сам ты не понимаешь?
   ---Да что именно я должен понять!---Я выскочил из-за стола.
   ---Я давно хотела тебе сказать… Женщина не должна так долго жить с мужчиной вне брака.  Выходит,ей все одно,кто с ней. Не получилось  с одним –попробую с другим.
   ---А штамп в паспорте удержит?
   ---Думай,что хочешь, но мне неприятно,что такая … стала женой моего сына.
   Я ходил по кухне,думая о том,как побыстрей закончить этот разговор.
   ---Ты же не все знаешь.---Я сел рядом с матерью.---Юлька настаивала,чтобы мы поженились,---лгал я,---но  откладывал.
   ---Вот и правильно!---подхватил отец.---Торопиться в таких делах нельзя. И на сегодня все разборки окончены – точка!---Хлопнул ладонью по столу.Рыхлое,сизоватое лицо отца замерло,глаза не моргали. Мать медленно поднялась, тихо вышла.
   ---Как еще Юрка не сбежал от вас.---Я отошел к окну, чувствуя, как отец впился взглядом мне в спину.---Будто кто порчу напустил на нашу семью,---говорил я,не оборачиваясь.
   ---А ведь мать тебя пригласила сегодня чтобы…---Отец не договорил.  Было слышно, как он встал, прошелся по кухне и вышел. 
    Я направился в комнату брата, откинул крышку бара. Юра всегда  держал в запасе пару бутылочек. Взял початую бутылку   водки,, глотнул из горлышка.
   ---И ты туда же.---Обернулся. Мать стояла позади меня, скрестив руки на груди.---Юрка тоже втихую прикладывается. В одиночку, как алкоголик. Жена его пилит, так  он свои бутылки у нас прячет.
   ---Юрка  снова у Наташки живет?
   ---И там, и здесь… Вот скажи, то, что у него не складывается тоже мы с отцом виноваты?
   ---Мама,Христа ради не начинай  опять.  Ты что- то хотела сказать мне?
   Мать молчала.
   ---Ладно, потом, Не к спеху.---Она вышла.
   Когда я зашел в комнату родителей,отец сидел в кресле нога на ногу,о чем-то думал,а рядом с креслом валялись газеты. Я наступил на одну,на другую… Бумага противно зашуршала, отец вздрогнул, взглянул на меня. Зашла мама, с каким-то умиротворением оглядела меня, отца, села на диван. Молчание становилось тягостным. Я начал задавать какие-то вопросы,родители нехотя отвечали и я подгадывал момент,чтобы проститься и уйти. За окном шел мокрый снег,таял на стеклах и сбегал змейками вниз. Вернулся брат,заглянул к нам.
   ---Ты еще у нас? Зайди на минуту.
    Мне показалось, что брат чем-то расстроен.
   Юра стоял возле окна и глядел на улицу.
   ---У своих был? --- Я присел на стул.
   ---Да. Там все нормально.
   ---Ты здесь,они там… Нормально?
   ---В каждой семье свои заморочки.---Вяло отвечал Юра,не отрывая взгляда от улицы ---У тебя как?
   ---По всякому. Давненько Алешку не видел, вырос поди.
   ---Точно,давненько. Заглянул бы.
    
В комнате накапливались тени,за окном угасал короткий весенний день.
С весной связаны лучшие воспоминания моего детства. В апреле в моей жизни оставалось мало места даже для Ганса. Я уходил на весь день из дома и шлепал в резиновых сапожках по лужам с таким остервенением, что от меня шарахались прохожие. Или залезал в ямку и наблюдал,как серое тесто обволакивает ноги. Мне представлялось,что я в джунглях,попал в болото,вот-вот вынырнет крокодил и мне предстоит схватка. Сжимал кулачки,оглядывася и натыкался взглядом  на проходящую старушку. Она укоризненно качала головой и грозила пальцем. Летом лужи были совсем другими, в них не было тайн, они быстро высыхали и  даже в детстве я обходил их стороной. Теперь весна для меня – всего лишь смена поры, когда нужно запастись терпением, переждать грязь, запаздалый снег и лужи с талой коричневой водой.

   Юра женился раньше меня. Сначала они жили у наших родителей потом,когда у брата родился сын,переехали к Наташе. За последние годы Юра сильно изменился. Куда подевались его рассудительность и веселый нрав, с какой  стороны   пришли  вспыльчивость и замкнутость? В  его лице, теперь  изжелта-бледном  резко проступили черты отца – две морщины по бокам  рта, обвисшая кожа на шее, а в глазах постоянно стояло выражение усталости и тоски. Молодой старичок, думал я о брате.
   ---Как дела, молодожен?--- В голосе брата прозвучало такое равнодушие, что мне не хотелось отвечать. К тому же, он  не заметил, что повторно задал один и тот же вопрос.
   ---По всякому. Давненько Алешку не видел, вырос, поди,---повторил я свой ответ слово в слово. Заметит? Нет, не заметил.  Наступила пауза,  и я понял, что самое лучшее сейчас –уйти.  Возможно в другой ситуации так бы и поступил ,но сейчас меня что-то удерживало.  От брата исходило какое-то напряжение и я понял, что надо остаться,  дать возможность ему выговориться. Ведь зачем то он позвал меня к себе.
   
    ---Мама сказала, что ты постоянно здесь живешь,---нарушил я молчание.
    ---Так оно и есть. Я бы рад еще куда… Некуда!---Он вдруг быстро заходил по комнате, будто искал из нее выход. Ты счастливчик, подальше от этого места обретаешь.---  Он огляделся, снова замер возле окна.
   ---Послушай, Юра, может, это не мое дело или я ошибаюсь… Но ты не любишь родителей. Просто ненавидишь их! ---Неожиданно для себя и брата сказал я. Он обернулся, смутился, глянул на меня исподлобья  и тут же отвел глаза. Я понял,что попал в десятку. ---Это видно не вооруженным глазом,--не унимался я  и от возбуждения встал,но тут же снова сел. ---Вероятно, у тебя есть причины, но… Они же родители! Я тоже с ними цапаюсь, не без этого, но чтобы вот так откровенно…!
   ---Юра кашлянул в кулак,зашагал по комнате.
   ---Ты считаешь, их надо любить?—Он замер напротив меня. ---Что они нуждаются в этом?
   Такая  готовность  брата пооткровенничать меня смутила. Мы никогда не говорили о наших предках.они были и этого было достаточно. Любовь и уважение к ним подразумевались как нечто обязательное. Что касалось моих  взаимоотношений с братом.то здесь все стало на свои места еще в ту пору,когда мы ходили в школу. Он в десятый класс, я в пятый. Я тянулся к нему потому,что он понимал больше меня,а мне нетерпелось узнать такое,чего не могли знать мои сверстники. Но все мои попытки  были пресечены глаголами повелительного наклонения,  после чего тщетность моих усилий проникнуть в его душу стала очевидна,  я смирился. И вот теперь, как мне показалось, брат слегка приоткрыл дверь, вход в которую был мне заказан.
    ---Тебе скоро тридцать,а ты до сих пор не понял,что нужно нашим предкам,---говорил Юра.---Пора становиться зрячим.
    Да что же им нужно!---Воскликнул я.--- Когда вы собираетесь втроем… Имел честь это наблюдать,вокруг вас возникает такое напряжение… Того и гляди, убьет наповал. Будто виноваты друг перед другом,а первым прощать никто не хочет. Даже Юлька это заметила.    .  ---Ну,нагородил…!---Юра поежился, виновато глянул на меня и я понял, что снова попал в точку.---Наверное, беда в том, что долго живем под одной крышей,---говорил брат уставшим голосом.--- Взрослые дети должны помогать своим… но жить надо раздельно.
Вот у тебя  все просто,верно. Нагрянул раз в недельку,покушал голубцы… И возвращаешься в свою жизнь. Выпить хочешь?---Неожиданно предложил брат.---У меня водка есть.
   ---.Давай.
   Юра достал бутылку, разлил. Выпили, не чокаясь.
   ---Еще?--- Я мотнул головой.---Здесь все ясно, как божий день.---Юра поставил бутылку на место, закрыл бар.---Отцу нужно, чтобы мы с тобой не позорили его фамилию. У товарища подполковника амбиции аристократа. Мама мечтает, чтобы мы ей не докучали. У нее, видишь ли, война отняла детство, юность, а после войны появилась возможность пожить для себя.но появились деточки-конфеточки… Когда у человека много любви к ближнему,это к добру не приведет. Ближний, сам того не заметив, может  на голову сесть,в душу плюнуть…
   ---Кого же тогда любить,если не своих близких?---  Оторопело уставился на брата,совершенно не понимая его.
   ---По мне вообще никого.---Юра усмехнулся,торжествующе глянул на меня.---Так честней перед собой,перед другими.Уважать? Это можно. Не можем мы любить ,не способны. Ведь это труд адский -любить.
   ---Не говори за всех. Как же без любви?
   Юра засмеялся, взгляд его стал насмешливым, даже злым.
   ---Мы Гуриновичи,  и этим все сказано. Впрочем, поступай, как знаешь. По мне лучше всего оставаться человеком. И достаточно.
   ---Не любить и человеком… Не понимаю.
   ---Помнишь заповеди? Не убей, не укради, не возжелай… Следуй им – и достаточно. Вот ты и человек.
   ---Там и другое сказано.
   ---Ошибка там,---перебил меня Юра---Не должно там быть про любовь, перевели неправильно.
   ---Сына своего ты любишь? А Наташу? Должны же быть какие-то чувства к ближним, которые ставили бы их выше остальных.
   ---Господи, сколько эмоций! Прикоснись к тебе –долбанет током.---Брат открыл бра, достал бутылку, глотнул из горла. --- Я же говорил – уважай! И давай прекратим на сегодня… ---Вернул бутылку на место, обернулся ко мне.--- Ты сам то родителей любишь?
   ---Я?
   ---Ты глянь, покраснел, как девица. Даже в полумраке заметно. Нет, братишка, человек не должен задавать  таких вопросов. Ни себе, ни другим. Душа наша, как улей. Тронешь, беды не оберешься. Столько сразу вопросов поднимется перед человеком,такое откроется,что жить не захочешь.
   ---К чему мы тогда придем?
   Юра развел руки,усмехнулся и сел рядом.
   ---Ладно,по философствовали и будет.Прости, если напряг. Я позвал тебя совсем для другого.---Он встал,прошелся по комнате,что-то обдумывая.---Через десять дней улетаю со своим семейством в Магадан.
   ---В Магадан! И Наташа согласна?
   ---Она жена,куда ей от меня…Дело в другом. Ты бы не смог пересылать мне письма? Если будут, конечно.
   ---Без проблем. Но почему  так далеко?
   ---Там заработки. Надоело за гроши вкалывать.
   ---Предки знают?
   ---Зачем им это? Впрочем,конечно скажу. Друг мой по институту там директором на одном заводе,зовет к себе главным инженером.
   ---Проводить то позволишь?
   ---Позволю.---Юра усмехнулся.---Я тебе адрес пришлю. Все,иди. Завтра день тяжелый,хочу выспаться.
   
  Когда я зашел на кухню,мама протирала фужеры и чашки. Рядом стояла коробка.
   ---О чем говорили?---спросила мать.
   ---Да так,о разном.
   Мама подняла фужер,стала разглядывать его на свет.
   ---Мама,мы сегодня хрусталем не пользовались,зачем его протирать. И вообще,когда бы к вам не приехал,ты все свободное время с этими стекляшками возишься.
   ---Ничего себе стекляшки!---Мать будто не слышала меня,продолжала любоваться фужером.---Это же сама красота,глянь,как играет.
   ---Как нибудь в другой раз. Слушай,я собираюсь в командировку в Москву. Через пару дней. Может,купить что?
   ---Да что ты купишь? И тут все есть.были бы деньги. И место,где можно хранить покупки.---Мать умолкла,взглянула на меня.---Кто-то из твоих друзей живет в Москве?
   ---Ганс.
   ---Ганс?---Фужер замер в руке матери,она задумалась.---Это не тот белобрысый,из соседнего дома? Он же немец,кажется.
   ---Он жил не в соседнем,а в нашем доме,в другом подъезде. И не кажется,а немец.
   ---Так он москвич!---Фужер снова завертелся,как в вальсе,в руке матери,а глаза ее прищурились от удовольствия.
   ---Да,москвич. Женился,у него дочь. Мама,тебе Юра ничего…
   ---Дочь! Летит время.---Мать поставила фужер в коробку,взяла соседний,узкий,на длинной ножке.---Это мой любимчик,с ним надо архи осторожно. А где остальные твои друзья?  Ты никогда не рассказывал. Так,ну тот я уже протирала…
   ---Мама,по моему Юрка совершает ошибку.
   ---А этим тут не место.---Мать присела возле коробки.---Их в сторону,а то побъются. Ну,ну,я слушаю. А Федор где? Помнишь инвалида, вы к нему домой бегали.
   ---Унесло куда-то Федора. Отвлекись,поговорить надо.
   ---Я слушаю,говори,---продолжала мать тем же певучим голосом. Она находилась в своем мире,где царствует холодное,красивое стекло. Глядя на профиль матери, я видел,как она улыбалась сверкающим граням.---После войны столько инвалидов было…,---ступить негде. А после как-то не стало,будто посадили в один поезд всех и увезли.
   Наш разговор  прервал странный смех в прихожей. Дверь в кухне распахнулась и зашел Юра в причудливом наряде: в трюко,закатанном до колен,в зимнем свитере,с лицом,разрисованном губной помадой. На голове Юры была шапочка с помпончиком. Брат качнулся.
   ---Уважаемая публика!---вдруг закричал Юра,нелепо размахивая руками.---Я расскажу вам смешную историю о том,как  в пятилетнем возрасте я…оказался без родителей. Вы хохочите,но знайте меру,потому что в соседней комнате кое-кто читает газету. И помните,если кто помрет от смеха,меня лишат  клоунской лицензии. А кроме как быть клоуном в этой жизни я ничего другого не умею.
   Мать прижала руку с рюмкой к груди и глядела наЮрку с таким выражением,будто прикидывала,что делать. Наконец,произнесла убийственно спокойно и тихо:
   ---Вы забыли надеть свои ботинки с задранными носами,господин коверный.---Вдруг она изменилась в лице.---Господи,он же испортил мою французскую помаду!
   Юра хохотал.
   ---Прекратите немедленно!---крикнул отец из комнаты.---Вы мне мешаете.
   Мама,---продолжал кривляться брат,---осторожней с критикой. Если я потеряю эту работу.мне нечем будет кормить свою семью,а у меня ребенок…Жене всегда хочется денег,много денег,а их нет и тогда нас выручает товарищ…---Тут Юра перевел взгляд на меня,улыбнулся. Нашивзгляды встретились и я понял, что ошибся – он не был пьяным, просто изображал его. Я отвернулся.---Да ну вас к черту!---Голос Юра звучал устало.---Шуток не понимаете,а без них,без смеха в этом доме опасно. ---Юра присел,достал из коробки рюмку с розовым цвеком на боку.---Мама,ты не забудь почистить вот эту,твою любимую.. И не волнуйся, французскую помаду  я не брал. У женушки позаимствовал.
   ---Отдай!---Мать забрала из рук брата рюмку вернула в коробку. Юра махнул рукой, повернулся,вышел. Я направился было за ним,но мать меня остановила.
   ---Не надо. Он сейчас ляжет,заснет… Что-то подобное уже случалось.
   ---Да что это с ним! Как вы спокойно глядите на это!
   ---Посоветуй,что делать?---Мать быстро собрала всю посуду в коробку.---Что можно сделать в такой ситуации?
   ---Хочешь,я побуду у вас? Мне спешить некуда. Юлька поздно вернется.
   ---Езжай. Управимся. Твой брат хоть и не любит никого на свете.но руки на человека не поднимет.
   Она так и сказала:»На человека.»,будто речь шла не о близких для  меня  людях,а о прохожем.

   Через неделю Юра улетел в Магадан, а еще позже  и Наташа с Алешкой,как только брат устроился на новом месте. Послесловия того вечера мне не известны. Ни брат,ни родители при мне об этом даже не вспоминали,а я не спрашивал. Было понятно,что для их троих такие события не проходят без зазубрины на сердце.
   Бывая у родителей я,если не забывал,забирал письма,адресованные брату и переправлял их в Магадан. Потом письма перестали приходить. Вероятно брат сообщил своим друзьям свой адрес.  Родителям Юра писал редко,чаще звонил,но вскоре прекратились и письма,и звонки. Мне он не позвонил ни разу. Я не обижался. Мне было достаточно знать от родителей,что  у Юрки все нормально. О том,что прекратилась всякая связь с Юрой,
мне стало известно при очередном визите к родителям. Пробыл у них я не долго,а когда засобирался уходить,мать  решила меня проводить. Мы вышли. В небе сияли звезды,под ногами нежно поскрипывал первый снежок. Неожиданно мать остановилась.
   ---Неделю назад вернулась Наташа. С Алешкой. Сегодня с ней по телефону говорила. Ребенка год не видела,соскучилась.
   ---А с Юрой что?
   ---Остался там.  Наташа говорила,что у него все нормально. Жиз,здоров,работает… Не о чем не жалеет. Хочу встретиться с ней,поговорит подробней.
   ---Отец знает,что Наташа вернулась?
   ---Нет. И ты не вздумай пока говорить. Вчера опять скорую вызывали.Хотели в госпиталь забрать,сердце совсем… А с глазами что делается! Как бы не ослеп.
Просил,чтобы тебе про скорую не говорила.
   Я искоса поглядывал на мать,видел ее желтое,в отсветах окон лицо,заострившийся нос и думал о том,что в такие минуты особенно начинаешь понимать,что родители уже не молоды и смерть  может прихватить их в любой час.От этой мысли защемило сердце.
   ---Я напишу Юрке,---сказал я, прощаясь с матерью.---Может он приедет в отпуск. Не думаю,что он совершенно забыл нас.
   ---Нам с отцом теперь ничего не надо. Вы живы, здоровы и слава Богу. Меня больше беспокоит,чтобы вы не забывали друг друга.
   ---Мам,ты же знаешь, я с детства привязался к нему,но он такой человек,что ему никто не нужен. Это даже не эгоизм,ведь эгоист живет для себя,а Юрка даже для себя жить не хочет.
    ---Такого не бывает,Андрей.
    ---Еще как бывает. ---Мне хотелось добавить  - в нашей семье -,но сдержался. Мать остановилась и поглядела на меня с тревогой.
   ---Надеюсь, у тебя такого не случится. Что нам с отцом тогда делать? 
      
   Я написал Юрке письмо, короткое, как телеграмма, в котором сообщил, что мы все живы и здоровы,ждем его в гости летом,но ответа не последовало. Брат не приехал ни весной, ни летом,а в начале осени  мне на работу позвонил отец,чего он никогда не делал, и попросил,как он выразился, прибыть на фуршет. Слово «фуршет» в лексикон нашей семьи внесла мать  еще с той поры,когда она работала директором библиотеки и ей приходилось принимать различные делегации. Иногда мать слово «фуршет»заменяла словом «журфикс»,но ни первое, ни второе во мне не вызывало ничего хорошего, кроме обиды за наше простенькое «вечеринка». У отца был свой взгляд на такие события: «собралась шайка-лейка потискать рюмочку». Отцовский вариант мне нравился больше,в нем чувствовалось что-то родное. Но в этот раз прозвучало «фуршет»,причем таким  потухшим голосом, будто отца покидали жизненные силы.

   ---Не шуми. Снимай куртку и проходи на кухню,---встретил меня отец. Было тихо,пахло валерьянкой.
   ---Что случилось?
   ---Помолчи,---оборвал меня отец, входя за мной на кухню и прикрывая дверь.---Садись и читай.---Он присел рядом и протянул мне конверт.---Весточка от твоего брат. Там и для тебя есть кое-что. Читай.
   
«Здравствуйте Иван Николаевич, Анна Сергеевна и ты, Андрей. Не стану писать, что скучаю, простите за откровенность. Пришло время поставить точку в наших отношениях, иначе этой тягучке не будет конца…»  Не сразу я понял, что брат называет родителей по имени – отчеству, а когда осознал, по моей спине пробежал холодок. Я поглядел отцу в глаза,но кроме отчаяния ничего в них не увидел, и это поразило меня. Отец всегда был невозмутимым в любой ситуации.
   …»Пора сказать правду. Дело в том,что мы никогда не любили друг друга. Жили вместе,да и только. Самое лучшее для вас троих – разбежаться в разные стороны, последуйте моему примеру. Не губите свои души. Я никого не люблю, потому что никогда не испытал этого чувства от кого либо,я не знаю,что такое любовь. Наташа правильно сделала,что уехала. Зачем калечить их души. Андрей, все свои обиды я вымещал на тебе, ты был самым незащищенным в семье. Прости! И помни! Мы с тобой не самое лучшее творение этих людей.   Р. S. Барнаульские  годы все еще живут в моей памяти и пожирают меня изнутри.»
   Я закончил читать и  взглянул на отца. Тот молча опустил голову.
   ---Сплошные кроссворды. Ну, с признанием мне понятно, можно было ожидать от него нечто подобное. Правда, с именами вашими он лишку хватил.  А что означают Барнаульские  годы? Может, тут собака зарыта?
   ---Твоему брату вожжа под хвост залетела!---Зло вскрикнул отец, встал и вышел из кухни. Я последовал следом. Отец надевал плащ.
   ---Я в аптеку. Дождись меня. Если проснется мать…Я постараюсь быстро вернуться.
   В комнате брата все было на своих местах, но почему то ничто не напоминало о нем,будто  Юрка никогда здесь не жил. Вернулся на кухню,не включая свет,сел,думал  о письме, о родителях,но мысли были хаотичные и я понял,что пока не узнаю,что означают строки из письма про барнаульские  годы, не успокоюсь. Когда вернулся отец,совсем стемнело, и я включил свет. Отец, не раздеваясь, прошел ко мне,выгреб  из кармана флакончики лекарств  на стол.
   ---Она первая письмо прочитала,ну и…---отец сел, на миг задумался.---Я всегда считал себя виноватым  перед Юркой за то,что он несколько лет прожил в Барнауле, у моей сестры. Но, не подозревал,что  это так его заденет.
   ---Да тут тайны Мадридского двора,---пробовал пошутить я.---Веселая новость, ничего не скажешь. А я случайно не жил несколько лет в Сан – Франциско? То-то мне англичанка в институте всегда говорила, что у меня американский акцент.
   ---Он жил там  около пяти лет,---говорил отец,не  замечая моей иронии.---Когда мы его забрали,Юра долго к нам привыкал, не считал нас за родителей, просился назад, к маме  Лиде. Выходит, он до сих пор думает,что мы усыновили его. Как на зло, месяц спустя моя сестра,Лида,погибла и получилось  так. что мы действительно приютили якобы ее сына.
   ---Но почему я только сейчас узнал об этом! Дъявол вас побери!
   ---  Мы с матерью не хотели посвящать тебя в это. Вдруг когда подумаешь, что вы не родные. Юрка тоже не хотел, чтобы ты знал.
   ---Хотел, не хотел… Детский сад!
   ---Не кричи. И здесь мы виноваты оказались?---в голосе отца послышалась обида.---Ну,казни  меня.
   ---Зачем надо было его отправлять к черту на кулички! Вы что, в космос летали? В заграничную командировку отправились…?
   ---Тогда не было другого выхода,---ответил отец.---Мама после родов долго болела,из больницы в больницу… Ей, кстати, не советовали тебя рожать. Но она настояла. А у меня постоянные командировки. Я же тогда служил, а с военными разговор короткий. И не смей со мной таким тоном.
   ---Ну да, конечно…---Я заходил по комнате.---Семья развалилась, а ему тон не нравится. Хорошо,отвезли, привезли, но потом, когда он вырос, вы  показали ему свидетельство о рождении? Объяснили?
   ---Тебя ждали,  умного.
   ---Ну!
   ---Читал. Молчал. Ему тогда было лет двенадцать.
   ---А мне около шести. Помню, я к нему с вопросами, а он меня посылает…Добро, что не лупил. Выходит, мне повезло больше, и я  мог  в сибирскую ссылку угодить. Ведь Юрка там мог утонуть, заболеть … Да что угодно могло с пацаном произойти. Неужели нельзя было поменять работу?
   ---Это на гражданке написал заявление – и свободен, а в армии не так просто. Позже я, конечно, в отставку ушел, мама поправилась и мы забрали Юрку. Думали о круглосуточном садике, но Лида все-таки сестра, родной человек. Я, между прочим, рос без отца, у деда. Ничего, выжил. И матери совсем не помню. Умерла она рано, еще и трех мне не было.
   Дверь на кухне медленно отворилась. На пороге стояла мать. Она была в халате, босая и что-то шептала, глядя то на меня, то на отца.
   ---Сынок…---Наконец  разобрали мы.---Мать сделала один шаг, другой и начала медленно оседать. Мы с отцом подхватили ее.


 
   …Покинув телефонную будку, я шагал по улице, будто  исполнял какой-то ритуал: глаза опущены, шел четко по прямой,как канатоходец, ведомый натянутым шнуром  Спустился в подземный переход, поднялся на другой стороне и вышел к остановке, Никого не было. В такую погоду нормальные люди сидят по домам, подумал я. Глянул на часы – В. уже опаздывал. Ну,что же, у меня есть время продолжить мысленный разговор с Юлькой. . Так вот,милая, я должен совершить эту поездку. Чтобы довести до логического конца недоразумение. которое возникло между нами за последнее время, а недавний визит Татьяны поставил жирную точку. Потом ты или простишь мне мою ложь с бассейном, или, дождавшись удобного момента, отомстишь мне. Как? Не хочу даже думать об этом, женской фантазии нет предела. 
    Я поднял глаза и увидел В. Он быстро приближался, опустив голову и пряча лицо от ветра. В. был в куртке и огромной лисьей шапке, которая делала его похожим на монгола/

   С первого дня нашего знакомства – это произошло несколько лет назад- у меня с В. сложились приятельские отношения. Дружбой тут и не пахло. И он, и я держали дистанцию, знали друг о друге многое, но в душу не пускали. В моей все еще жили воспоминания о Гансе, о Генке, о Володьке и запускать туду кого-то еще не хотелось. Что касается его души, то я никогда не пытался проникнуть туда. Семьями мы познакомились позже, в тот вечер, когда по случаю выхода в вечерней газете моей статьи о театре, где В. работал режиссером, мы собрались в четвером поужинать в уютном ресторанчике на берегу Свислочи. 
   В. со Светланой жили, как кошка с собакой. Их отношения, как огромный рекламный щит, невозможно было спрятать. У Светы за плечами остались замужество, развод, шестилетний мальчуган, а В. только что закончил институт и не был обременен такими понятиями, как  ответственность, обязанность перед кем-то.  Он оказался не готов в двадцать пять стать отцом, мужем женщины, старше его на шесть лет, у которой уже сложились свои понятия о любви и семье. Как бы там не было, но после нескольких месяцев встреч им вкатили каждому в паспорт по штампу и, как потом выразился В. мышеловка захлопнулась.
   ---Моя ошибка не в том, что я женился на Светке,---откровенничал В.,когда мы вышли в вестибюль покурить.---Ошибка в том, что я вообще женился. Брак, семья может и хорошие институты, но не для таких, как я.
   ---Для каких же?
   ---Талант нужно иметь, чтобы жит в браке счастливо, а его то у меня не оказалось. Вот ты сам, когда женился, не почувствовал этого?
   ---Думаю,пока притремся, достаточно терпения, снисходительности…
   ---Терпение нужно у постели больного,---отвечал В.---а снисходительность с детьми. И первое, и второе проходят. Больной выздоравливает, а дети вырастают… Тут нужен талант,чтобы  все происходило без насилия над душой. Брак и семья это настоящая работа. Знаешь, почему люди ходят в театр? Поглядеть на себя со стороны.   Но покидают театр и наступают на те же грабли. Говорят: велико воздействие  искусства. !Ерунда! Есть умение приспосабливаться к обстоятельствам. Вот послушай, поучительная история. Сашка провинился, я наказал, он в крик… Прибегает теща – не родной, вот и наказал. Ладно, поступим иначе. Сашка творит, что детской душе угодно, я  прошу. Укоряю… Все мимо! День проходит, другой… Теперь молчу. Снова теща негодует: не родной, вот и наплевать, каким мальчишка растет. Каково!
   ---Как в сериале, истина где-то рядом.
   ---Вот именно, рядом, не ухватить. Одно дело спать с женщиной, у которой есть ребенок, совсем другое, когда начинаешь жить с ней под одной крышей.
   Мы вернулись в зал. Играл блюз и я пригласил Светлану на танец.
   ---У В. какие-то проблемы?---спросия я.
   ---Не верь. Хныкать и жаловаться – нормальное для него состояние,---отвечала резко Светлана.
   Я отыскал глазами наш столик. В, сидел неподвижно, глядел перед собой и слушал Юльку. Возле столика возник некто в черном костюме, коротко подстриженный, ухоженный,учтиво склонился и пожал руку В.
   ---Ты его знаешь? Он напоминает кенгуру.
   Светлана перевела взгляд.
   ---А, этот…---Работает в театре с В., кажется, художник. Все они – актеры, режиссеры, художники красивые, амбициозные кенгуру,---говорила Светлана.---Ненавижу. Поучают своими спектаклями, будто за ними стоит сам Бог. Особенно презираю актеров. В один день он играет мерзавца, в другой жертву… Не поймешь, какой он в жизни на самом деле.
   
Слишком много откровенного за один вечер,подумал я. Сначала В., теперь Светлана…Я уже не слушал ее, а только изредка кивал головой и мечтал поскорей вернуться за столик. Вино раскрепостило Юльку и я наблюдал, как она,что-то увлеченно рассказывая, пустила в ход свое обаяние и улыбку. В. рассеянно улыбался и не сводил глаз с Юльки. Теперь она стала жестикулировать руками, с безупречным маникюром, будто объясняла что-то глухому и было видно. что ей доставляет удовольствие то,  что мужчины с соседних  столиков обращают на нее внимание.
   ---Слава Богу, закончился танец. Прости, Андрей, но ты не важнецкий партнер. Ноги отдавил…
   За столом В. предложил  тост за женщин. Светлана отвела взгляд в сторону. Юлька недовольно хмыкнула, она терпеть не могла обобщений.Но бокалы женщины подняли, я вслед за ними. Оркестр ушел на перерыв и я мысленно поблагодарил музыкантов.

Месяца два спустя мы с Юлькой ужинали в том же ресторане и когда уходили, на выходе столкнулись со Светланой. Было ясно, морозно. Фиолетовый снег тускло светился под белыми фонарями, и когда мимо них проходили пешеходы, до нас дотягивались их длинные тени. Швейцар – коротышка с оплывшим лицом и блестящими пуговицами на пиджаке закрыл за нами дверь.
   ---Благородное семейство в сборе,---сказала Света, торопливо заглядывая в глаза то мне, то Юльке.---Он с вами? Андрей,---трясла она меня за рукав,---признавайся, он был с вами?
   ---Что случилось?---Юлька взяла Свету за руку, повернулась ко мне.---Андрей, она вся дрожит.
   Светлана глядела на нас нареванными глазами, дышала тяжело, отрывисто, будто после пробежки.
   ---Он ушел, ушел… Оставил бредовую записку и ушел. Не может без актерства. Вот записка.---Стала шарить в сумочке, а швейцар наблюдал за нами сквозь толстое стекло двери.---Неужели потеряла? Черт с ней! Я знаю, он какое-то время ночевал у
 вас, что же ты подруга скрывала?
  Мы с Юлькой переглянулись.
   Не было такого.---Юлька обняла Свету.
   ---Не было?---Света обмякла, я едва успел подхватить ее.--- Завел себе подружку? Андрей,ты знаешь, скажи. Я денег дам. Ой, ребята, простите. Стоит нам поскандалить, он тут же из дома…
   Юлька обняла Свету , а я стал стучать в дверь.
   ---Откройте.человеку плохо. Мы посидим в фойе и уйдем,---кричал я.
   Швейцар улыбался. В глубине фойе курили две блондинки. Наблюдая за нами они,как на рекламном плакате улыбались,держа в тонких пальцах по сигарете и переговаривались.
   ---Андрей, перестань стучать,--- крикнула Юлька.---Он сейчас вызовет ментовку и нас заберут. Поймай тачку. Мы тебя здесь подождем.
   Когда я вернулся на такси, Юлька со Светой сидели в обнимку на ступенях ресторана и молчали. На фоне серого громоздкого подъезда они выглядели подростками, которым некуда деться. Швейцар вышагивал по фойе и поглядывал в нашу сторону. Его фуражка с блестящим козырьком сползла на бок, а золотые лампасы форменных брюк посвечивали в свете люстры. Швейцар напоминал сытого пингвина из передачи «В мире животных».
   В дороге Света успокоилась. Юлька, обняв ее за плечи, глядела на меня, как бы спрашивая, что же дальше.  Я расчитался с таксистом и мы зашагали к дому.
    ---Сегодня утром позвонила в театр, чтобы узнать, когда В. ждать к ужину, а его не оказалось на работе. С утра не появлялся. У него там какие-то проблемы с постановкой… Переругался со всеми. Ну, не получается, так из дома уходить?---Она вдруг остановилась.
   ---Вдруг уже умер.--- не то вопросом, не то утверждением прозвучала ее  хрипотца.---Он же слабак. Чуть что не так – истерика!
   ---Совсем сдурела баба.---сказала Юлька.---Другого ничего не могла придумать? Вот что, сегодня я останусь с тобой.
   -—А если вернется В.?---Света завертела головой.---Он поймет, что я не   в порядке,
 распустила сопли… Уезжайте. Уже успокоилась. Спасибо вам. Сама разберусь.
   Мы проводили Светлану до двери. Нам открыл мальчуган, оглядел нас и едва его мать зашла,хлопнул дверью.
   Всю дорогу домой мы с Юлькой молчали. Когда мы выходили из ресторана,у нас было прекрасное настроение, а теперь от него и следа не осталось.
   ---На кой черт нужен ей этот хлюпик?---сказала Юлька, когда мы вошли в лифт.
   ---Спроси у нее.
   ---Он твой друг,---не унималась Юлька.
   ---Во-первых не друг, а приятель, и вообще, я видел его последний раз несколько дней назад .Не знаю, где он болтается.
---Определенно слабак.---Юлька вздохнула и умолкла. Я ничего не ответил. Даже не возразил, хотя следовало сделать это из мужской солидарности. Я мечтал о горячей ванне.





4

 


   …---Надеюсь, ты понимаешь, что мы с ночевкой,--- спросил меня В., едва  мы поздоровались. Что придумал для своей?
   ---Бассейн.
   ---Бассейн? До утра?  Круто!
   ---Лгать надо если не умело, то возвышенно, оставлять поле для маневра.---Меня раздражал этот разговор и чтобы закончить его, добавил---Бассейн – это зацепка, в дороге или на месте что-нибудь придумаю. Потом  позвоню.
   Напротив  через дорогу, стоял кинотеатр «Москва» -- широкий, приземистый, похожий на  жабу. Кинотеатр то исчезал в снежных космах, то появлялся вновь, как мираж. Снегопад усилился. Когда из метели вылепился автобус с красной полосой  посередине, мы совсем замерзли. В салоне автобуса было тепло, и я скоро почувствовал, как руки и ноги стали согреваться, а на усах образовались льдинки.
   ---Ты похож на деда пороза,---усмехнулся В.---Дед мороз обманул свою снегурочку и теперь сожалеет об этом.
   Меня  будто толкнули и не извинились – так задел задиристый тон В. Подавил в себе досаду и ответил, как можно спокойней:
   ---Если ты заткнешься, я буду тебе благодарен 
   Сквозь замерзшие окна тусклыми пятнами высвечивали фонари проспекта и больше ничего не было видно, будто нас накрыли огромной черной простыней. Автобус остановился и распахнулись двери. Я увидел навес с лохматой белой шапкой, газетный киоск, вспомнил это место и понял, здесь последняя остановка в городской черте. Заснеженные, неуклюжие фигурки пассажиров торопливо полезли в салон. И что со мной произошло?Во мне шевельнулся червь сомнения, правильно ли я поступаю. А, может, сработал фактор последней остановки, когда промедлишь и назад дороги уже нет. Еще не поздно сойти, подумал я, и тогда не надо будет второй раз в один день лгать Юльке, придумывать причину, почему не смогу ночевать дома. Перейду на другую сторону дороги и любой автобус довезет меня до центра города, а оттуда до дома метров пятьсот, не более. Я знал, что из себя представляют скука, раздражение и злость, но чувство, которое родилось сейчас во мне я никогда не испытывал. Что-то среднее между раскаянием и стыдом. В. будто угадал мои мысли .
   ---Ты можешь выйти,---сказал он , не глядя на меня.---. Ты мне ничем не обязан Я хотел сказать, что ты не обязан сопровождать меня, я взрослый мальчик, не пропаду. Если, конечно, ты сам не прочь со мной за компанию…Поверишь,стыдно признаться, но ночевать негде. У же у всех друзей и знакомых побывал, скоро одно останется – бомжевать.---В. говорил медленно, отчетливо произносил каждое слово ,будто хотел донести до меня всю боль смысла сказанного, а мне почудилось, будто таким образом просто посмеивался надо мной. Во мне сработал механизм противоречия.
   ---Никаких возвращении! Раз решили вместе ехать – едем!---Я отвернулся, подышал на замерзшее стекло и стал протирать его кулаком.
   ---Спасибо.---В. слегка толкнул меня локтем.---Прости.
   Двери со скрежетом закрылись, автобус тяжело вздохнул и медленно, будто вез бомбы, двинулся вперед. Согревшись, я задремал и во сне услышал, как Федор сказал, когда мы собрались у него в очередной раз: «В окопах перед боем бойцы всегда говорили друг другу правду. В нашей роте был паренек, так он перед каждой атакой плакал. Боялся смерти. И никто из нас не смеялся. В любом бою могли убить каждого, а умирать лжецом никто не хотел. Нет, его не убили. В атаках он попадал в такие переделки… Удивительно, как он оставался живым. Ни одной царапины за полгода боев, и перед каждым плакал. Что было потом? Мне оторвало ногу, списали…Я ничего о нем не знаю. Вот именно, не лгали.»
   «Совсем никто?» --Кажется, это был Ганс. Он всегда отличался любознательностью.
   «Ну, находились всякие, чего уж тут. Трусы и просто предатели. Ведь вы не такие, верно?»
   В ответ мы молча переглядывались  опускали глаза, скорее от растерянности и смущения, чем от затруднения ответить. С нами, пацанами, еще никто и никогда так по серьезному не разговаривал. В то время мы меньше всего задумывались о том, какие мы, но уже тогда я начинал понимать, что мир состоит не только из глаголов повелительного наклонения, окриков и приказов, и понятия трус, предатель и ложь обретали для меня конкретную форму. И для Ганса тоже.
   «Теперь я знаю, что такое предательство, кто такой трус.»--признался он мне однажды.—Предатель тот, кто не защищает свою Родину, своих близких. А трус тот, кто в атаке бежит последним.»
   « А ложь»---спросил я его и почувствовал, как покраснел. В моей памяти проступила незабываемая картина: отец на корточках, жестяная банка с деньгами…Хорошо, что Ганс не заметил моего смущения.
  «Ложь?» ---Переспросил  Ганс. ---Это когда у человека есть тайна и он не хочет, чтобы о ней знали другие…» 
   Я очнулся от толчка автобуса. Поглядел в окно, оно походило на темный аквариум, в котором что-то копошилось, плавало, двигалось…Дорога свернула в сторону. В окно плеснула чернота, будто мы въехали в туннель. Последнее, что я успел разглядеть – желтые пятна в небе- огни башенного крана. Кран проступал, как мираж, и я вдруг подумал о том,что,может быть, сегодня  вся жизнь для меня оказались миражом: городские улицы, кинотеатр, башенный кран, докучливый В. и Юлька, оставшаяся одна дома.   Но миражи приходят и уходят, остается легкая горечь от того, что глаза все еще не научились отличать придуманное от действительности.
   Непроглядная тьма подсказала мне, что автобус выехал за город.
   «Ложь – это когда есть тайна», вспомнил я слова Ганса. Выходит, у меня от Юльки появилась тайна. Не ложь, а тайна! Гм… Даже как-то пристойно выходит. И почему  я воспользовался  мнением Ганса? Может потому, что до сих пор собственного определения лжи у меня нет.
.
.
.



5









   Иногда Андрей просит меня рассказать о себе, но я почти ничего не помню, разве что одно событие навсегда застряло в моей сердце.
   Мне было семь лет. Однажды утром отец стал торопливо собирать свои вещи, а я молча наблюдаю то за ним, то за мамой. Мама как-то странно машет руками, будто отталкивает кого-то невидимого и быстро повторяет: «Гад, гад…»,пока, наконец, короткие, словно обрубленные слова не превратились в сплошной звуковой поток, в котором отчетливо прослушивалось: «Ад, ад…». Я в проеме распахнутой двери, соединяющей комнаты. В одной отец упаковывает свои вещи в большой серый чемодан, а в другой, у окна, чуть наклонившись вперед мама, все отталкивала кого-то… Мне стало страшно, как никогда.
Порог, разделяющий комнаты, оказался границей, по обе стороны которой находились родные для меня люди, но я не могла выбрать, в какую сторону сделать шаг. Отец закончил, подошел ко мне и обнял. От неожиданности я заплакала, а сквозь плач глухо раздавалось:»Ад…ад…». Хлопнула дверь. Я бросилась к матери, но ее руки, продолжая отталкивать кого-то, нечаянно ударили меня. Я не почувствовала боли, и крепко прижалась к маме. «Никогда, никому не верь, доченька!» Даже не говорила, а стонала мама.
   С того дня воспоминания о людях, о событиях  всегда оказались связаны для меня с воспоминаниями о движениях. Мама…Ее руки, будто толкающие кого-то, эти движения узких ладоней с длинными пальцами живут в моей памяти до сих пор. Отец… С того дня я больше его никогда не видела и единственное, связанное с памятью о нем, было –быстрые руки хватают сорочки,галстуки, брюки и швыряют их в чемодан…Я помню себя, блуждающую в укромном уголке сквера и  носком ботинка сбивающим камни,
 палки. Отчетливо запомнило это движение ноги: замах, удар…Мне казалось, что я бью нечто, что заставило отца покинуть нас. Мама уничтожила все фотографии отца, выбросила все его вещи, которые он не забрал и которые могли как-то напомнить о нем и
 уже позже, когда я пошла в школу, часто задумывалась о том, был ли у меня отец. Мама больше не вышла замуж, и кроме  ее брата, который иногда приезжал к нам погостить, ни один мужчина не переступил порог нашего дома.
   К четырнадцати годам я стала высокой,подвижной девочкой, любила играть с мальчишками в волейбол, пока однажды, во время игры, к своему ужасу не обнаружила, что мои трусики выпачканы в кровь. Я бросилась домой, а мама только посмеялась, велела переодеться и строго – настрого наказала, чтобы с пацанами больше не водилась. Оглядев меня, она на мгновение задумалась, махнула рукой также, как в тот далекий день. Я готова была услышать знакомое «Ад…ад…»,но этим движением руки  наш разговор закончился. Не знаю почему, но мамино заклятие «Никогда никому не верь, доченька»,стало для меня звучать иначе:»Никогда не верь мальчишкам, доченька». Тогда я не могла объяснить себе, какая связь между случаем с трусиками, мальчишками,которые становятся мужчинами и заклятием мамы.
   ---Не приставай, Андрей, мне действительно нечего тебе рассказать. У твоей жены нет  интересного прошлого.
   Я сам решу, какое оно.
   ---Ты, кстати, тоже никогда не рассказываешь мне о себе.---С торжествующим видом я оглядела его.
   
Андрей работает в рекламном агентстве, его сотрудники заняты тем, что высасывают из пальца привлекательные заголовки для объявлений о машинном масле,обуви, о наших ужасных услугах…
   ---Сплошное надувательство,---твердила я ему каждый раз, раскрывая какую-нибудь газету.---Никакой шампунь от облысения не спасет, это тебе скажет любой дерматолог. Зачем же обматывать людей? Или вот еще…
   ---Это моя работа,---перебил меня Андрей.
   ---Ребячество. Поискал бы что-нибудь серьезное.
   То была наша первая ссора, даже не ссора, а не совпадение точек зрения, конфликт, о котором говорят, что он вырос на ровном месте Однажды за ужином я сообщила, что появилась возможность поменять работу. Зарплата выше, та же должность, только в издательстве. Он ничего не ответил, будто речь шла не о нем
   ---Информация достоверная,--не отставала я.---У моей подруге по институтской группе отец там главным редактором. У них намечается вакансия. Вчера была у подруги дома, поговорила со старичком о тебе. Он не против встретиться.
   ---Что это будет стоить?---спросил он, продолжая поглощать жаркое.
   ---В гости  Ленку пригласим. Посидим…
   Я ничего не видела в своем предложении предосудительного, но он взбунтовался.
   ---В постель твоей подруге упасть не придется? Она ничего?
   ---Она ничего, а вот ты… Попей аскорбинку, нервишки и мозги укрепляет. Ради Бога,занимайся дальше своей бестолковщиной.
   Я вышла из кухни. Андрей заканчивал ужин один. Вроде, ничего особенного не произошло и все должно было быстро забыться, но мне это только казалось  На следующий день в институте я не могла сосредоточиться ни на одной лекции. Перед моими глазами стояло лицо Андрея, лицо уязвленного человека, что предполагало одно: конфликт затягивается.
Чтобы отвлечься, я принялась рисовать крестики, нолики, пока меня не окликнул преподаватель:
   --Гуринович, где вы витаете? Или вам плохо?
   ---Простите, Илья Сергеевич.
   ---Можете уйти.
   ---Да нет, все нормально.
   Если бы! И снова вернулась в прошлый вечер, будто пыталась задним числом исправить положение. Увы! Машину времени еще не изобрели, что сделано, то сделано. Итак, Андрей после ужина  ходит по комнате, что-то обдумывает. Может мое предложение о перемене работы?  Нет бы выждать, но во мне вдруг закипело и я ничего лучшего не придумала:
   ---Не мельтеши!
   Он замер, поглядел на меня растерянно, сел в кресло. Такая его покорность тронула даже меня, я хотела извиниться, но снова меня что-то удержала. А в это время в душе Андрея запылало пламя, я поняла это слишком поздно.
   
   Могла ли я выйти замуж за другого? Как бы сложилась моя жизнь? Если подумать, мне  неплохо с Андреем, а идеальных людей не бывает.
   ---Гуринович, ступайте домой, а то ваша хандра заразит остальных.
   ---Спасибо. Простите.
   Когда я выходила из аудитории, почувствовала на себе  удивленный взгляд Лены, той самой, к которой я хотела привести Андрея. Лена хорошая девчонка, только очень впечатлительная.
   
   Торопливые городские улицы… Иногда я их люблю, когда на душе покой и не обращаешь внимания на толкотню, но в такие минуты, как сейчас, хочется одиночества. Выбрала тихий переулок и побрела мимо старого дома. Я женщина, я слабая и если  поступила неправильно, Андрей должен понять и простить, а не прятать обиду в себе Но как расшевелить его? В киоске купила ему голландский станок для бритья. О нем он давно мечтал. Потом, уже возле нашего дома, созрел план, как насолить ему.
   Вечером Андрей обнаружил на столе подарок. В его глазах мелькнули радостные искорки.
   ---Это для меня?
   ---Для соседа.--- И опять я себе не понравилась. Не обошлось без пошлости.
   ---Ну, женушка…---Он поцеловал меня, совершенно не подозревая о подвохе, пошел в ванну. Я наблюдала за ним, как он намыливал свои щеки, как тщательно сбривал щетину. Пора, пауза затянулась, решила я.  Еще мгновение и во мне проснется сентиментальность и тогда конец всему задуманному.
   ---Мир действительно перевернулся,---сказала я.---Теперь женщины в доме добытчики.
   Вероятно в этот миг в его глазах выросли две кобры, потому что его взгляд меня ошпарил.  Одна щека его была выбрита, другая в пене. Андрей понял, что попал в западню – подарок был сделан с умыслом. Я наслаждалась его замешательством и мне не было стыдно. Меня интересовало его ответное действие, так хотелось почувствовать себя  женщиной, слабой, капризной, даже подлой. А еще мне хотелось узнать, как в таких ситуациях поступают мужчины. Ожидала, что он крикнет, прогонит меня, швырнет бритву на пол… Воображение меня подвело.
   ---Не люблю, когда за мной подсматривают во время бритья. Порезаться можно.
   И захлопнул передо мной дверь. Что это? Мое поражение или победа?  Скорее ничья, когда ни одна из сторон не остается удовлетворенной. И все же,как бы поступил в такой ситуации настоящий мужчина? Может, именно так, как это сделал Андрей!

«Никогда, никому не верь…», Никогда не верь мальчишкам…» «Никогда не верь мужчинам…». В конце—концов, заклятие мамы свелось к одному – «Не верь!»
Но так хочется и верить. и понимать… Ни поражение, ни победа,---решила я, оставляя Андрея в ванной. Ничья, вроде как и не было ничего. От этого чувство неудовлетворенности еще сильней зашевелилось во мне. Перед сном приняла душ, несколько раз прошлась голышом перед Андреем и улеглась в постель. Он следил за мной взглядом и едва сдерживался. Это было видно невооруженным глазом. Когда же он потушил свет, лег и в темноте обнял меня, я повернулась и сказала:
   ---Не надо, пусти.--- В моем голосе прозвучала такая угроза, что мне самой стало не по себе. Андрей ко мне больше не притрагивался. А я ждала. Ворочалась, поправляла одеяло, прикасалась к нему будто случайно, но он ни как не реагировал. И тут меня посетила самая глупая мысль, какая может быть на свете:  он меня не любит. 
   Прошел еще день. Вечером, вернувшись с работы, Андрей гремел посудой, хлопал дверью холодильника… «Эй, что на ужин?»
   Я сидела за столом, обложившись чертежами и так была поглощена ими, будто весь мир для меня был сосредоточен на белых листах.
   ---Сегодня ничего не успела приготовить. Сделай бутерброды, там колбаса есть. Пропустила лекции, в кино бегали с девчонками. Ты не  против, что я заняла стол?
   Комната у нас маленькая, в ней все: спальня, гостиная, кабинет. Письменный стол один, второй некуда поставить и Андрею остается мое традиционное место: диван или кровать, сидя на которой можно только пялиться  в телевизор или читать.
   ---Неужели трудно было хоть что-то приготовить?
   ---Не было времени, дорогой.---«Дорогой»прозвучало с иронией. Обратил ли он на это
 внимание?
   ---На кино нашлось.---Он отвечал так невозмутимо,что меня задело.
   ---Да, нашлось. Кино – это часть моей жизни. Особенно то кино, где показывают настоящих  мужчин.
   ---А настоящих женщин в кино  показывают? Я бы сходил.
   Он опять так легко выбил из-под меня опору. Вот черт! Кажется, наступил мой час. Обернулась, выдержала паузу.
   ---Вот оказывается зачем я тебе нужна! В постели и на кухне!
   ---Неплохое место для женщины. Черт с ним, с ужином и постелью.---В его голосе зазвучали нотки уязвленного человека.---Если ты… Завтра я буду знать, где мне ужинать.
   ---Баба с воза – кобыле легче!--- Повернулась к чертежам, давая понять, что разговор окончен.
   ---И не только ужинать. Мир не без настоящих женщин.
   Я выдержала паузу и ответила убийственно спокойно:
   ---Что еще можно ожидать от мужика, тем более голодного.
   Андрей быстро оделся и ушел. Дверь хлопнула так, что я вздрогнула.
 








6
    
 
      







Говорят, беда не ходит одна.
На третий вечер нашей затянувшейся ссоры я едва успел прикончить бутерброды, как в дверь позвонили. Юлька открыла и мгновение спустя  в комнату вошли молодая женщина  с девочкой около пяти лет. Маленькое, нежное лицо женщины белело после мороза под лисьей шапкой. Я сразу узнал женщину. Татьяна… Вот когда прозвенел отголосок прошлого. Мы встречались около года, когда в моей жизни еще не было Юльки.
 
   ---Извини, что без приглашения. Ты не один…---Татьяна глядела то на меня, то на Юльку.---Узнаешь?
   Я только кивнул, совершенно подавленный
   ---А это моя дочь.---Татьяна склонила голову, улыбнулась. Сняла шапку, тряхнула волосами. Юлька присела на диван, я молчал. Девочка теперь оглядывалась с таким видом, будто что-то искала.--- Через неделю мы уезжаем,---продолжала Таня, чуть насмешливо улыбаясь. Вероятно в этот миг она наслаждалась моим  и Юлькиным замешательством.---Мужа переводят в Гродно, он офицер, а пока я живу с Ирочкой у своих. Ты, кстати, помнишь мой адрес? Впрочем, теперь это неважно.
   Девочка подняла лицо и улыбнулась матери.
   ---Мама назвала ее Ирой, и Сергей, это мой муж, быстро подружился с ней.
   ---Кто вы? Что вы хотите?---Неожиданно, с напором на «вы» спросила Юлька.---Зачем пришли?
   ---Пришла и все.---Таня прищурилась  и поглядела на Юльку сквозь длинные ресницы.---Да вы успокойтесь, мне ничего не надо. Решила проститься, может быть, на всегда. Ирочка чудо! Она всегда будет мне напоминать одного шустрого студентика.
   Юлька перевела взгляд на меня.
   ---Андрей, объясни, что все это значит?
   Самое большое, что я смог сделать, это опустить глаза, чувствуя, как мое тело наполняется чем-то холодным и тяжелым. Меня охватила дрожь.
   ---Он ничегошеньки не знал,---продолжала спокойно Таня,---не было смысла сообщать ему. Его ничего не связывало со мной, кроме постели, верно, Андрей? Ну, сказала бы я ему о беременности, он бы женился на мне… Ты же порядочный человек, Андрей, не бросил бы женщину в таком положении?  Но просто секса мне было мало,поэтому…
Юлька вскочила, резко прошлась по комнате, едва не задев Татьяну.
   ---Зачем вы мне все это рассказываете?---Юлька остановилась возле Татьяны и глядела на нее в упор.---Мне наплевать с кем мой муж до меня… ---Юлька  глянула на ребенка, умолкла. 
   ---Так ты женат!
   ---Представьте себе!---почти выкрикнула Юлька.---Надеюсь, вы не станете претендовать на…
   ---На алименты? Конечно, нет, милочка. У Андрея могут появиться сомнения насчет отцовства. а истину знаю только я. ---Кажется,  Тятьяна черпала  свое спокойствие из какого-то сосуда.
   ---Тогда за каким чертом ты, милочка, здесь!
   ---Так я же сказала, вы просто забыли. Могу повторить.---Тот же ровный голос,  та же неторопливость, казалось, затянули пружину до отказа, еще мгновение – она лопнет. Что последует после этого – одному Богу известно. Я быстро шагнул к Юльке.
   ---Хватит. Она сейчас уйдет.--- Повернулся к Татьяне.---У тебя все?
   ---Ну, и везет нам с тобой, Андрей.---Татьяна сделала паузу, поправила шарф, показывая все видом, что ей наплевать на истерику  Юльки и мою жалкую попытку успокоить жену. Она выскажет все, что захочет и никакая сила ее не остановит.---Да, Андрюша, везет. Просто бабушка ворожит. Встречались два человека, не давали клятвы вечной любви…Ой, Господи!---Татьяна шагнула к Юльке.---На вас лица нет. Хотите таблетку под язык?  Впрочем, нет, валидол мне самой понадобиться. Это я сейчас такая крутая, а как  выйду от вас… О чем же я говорила?  Ага! Теперь  Андрей у тебя жена, у меня муж, а у ребенка чужой дяденька.  Мы с тобой счастливчики, в последний момент вытянули по выигрышному билету.
   ---Не много вам надо для счастья,---сказала Юлька. Она уже успокоилась и глядела на Татьяну больше с любопытством, чем со злостью.
   ---А тебе нужно особенное счастье?---усмехнулась Татьяна.---Да не дуйся, и не надо мне лапшу на уши вешать. Все мы бабы одинаковые, одно счастье нам подавай, только редко кто признается в этом. Строим из себя особенных, независимых…---Голос Татьяны стал совсем тихим.---Чтобы детки наши не болели, отцов родных знали, да чтобы мужья нас любили и в молодости, и в старости. Если,конечно, баба без придури.---Пальцы Татьяны,тонкие,с темным лаком  мяли воротник шубки дочери.---Андрей,---вдруг воскликнула Татьяна,---ты чему улыбаешься?
   ---Не до улыбок, знаешь…
   ---Может, ты не веришь, что я вышла замуж? Что у Ирочки есть отец? Я могу паспорт показать.
   ---Не надо, я верю.
    Татьяна быстро раскрыла сумочку и стала перебирать в ней пальцами.---Я буду счастлива с Сергеем,буду…---глухо, будто сквозь  стон доносились ее слова.---В доску расшибусь, а буду. Да где же он? Неужели забыла?
   ---Вот вы зачем пришли,---сказала Юлька и впервые за весь разговор улыбнулась.---Показать паспорт со штампом.? Что вы хотите доказать? Кому?
   Татьяна  присела возле дочери.
   ---Ирочка, как зовут твоего папу?---Татьяна заглядывала в глаза ребенка. Та потупилась, молчала. Вдруг подняла глаза, полные слез.---Почему ты молчишь?---Татьяна дернула дочь за руку.---Что еще за фокусы! Мы же с тобой договорились… Ну же, отвечай!
   ---Прекрати! Соображаешь, что делаешь?---Не выдержал я и попытался отстранить ребенка от Татьяны.
   ---Женщина, одумайтесь!---возмутилась Юлька.---Мы верим.
   ---Такая же упрямая, как этот…---не унималась Татьяна и дергала дочь за руку. Слово «этот»я отнес на свой счет, отчего у меня на душе сделалось тепло.---Говори, как зовут твоего папу? Не гляди на дядю, он не твой папа.---Татьяна ткнула в меня пальцем.---Запомни, доченька на всю жизнь – этот дядя не твой папа!
   ---Прекрати немедленно! Это уж слишком!---Мой крик прозвучал неестественно высоко, и в комнате воцарилась тишина. Девочка терла рукой глаза, Татьяна, потупившись, глядела в пол.  Юлька отвернулась.  Я отошел к окну и пожалел о том, что не задержался сегодня на работе. Без меня эта встреча произошла бы по - другому, без истерик, криков…Возможно, Татьяна не стала бы, не застав меня, разговаривать с Юлькой. Но я был  и все произошло так, как и должно произойти. Подошел к Татьяне.
   ---Чего ты хочешь? ---В это миг во мне не существовало  никаких чувств. Растерянность, смущение, а потом волнение уступили место пустоте, я мечтал ,чтобы скорей закончился этот кошмар.
   ---Чего я хочу?---Татьяна  провела ладонью по шубке дочери, улыбнулась.---Чтобы ты знал.
   ---Андрей, может мне уйти?---Юлька сидела на диване, закрыв лицо руками.---Скажи, кто тут лишний?
   Татьяна глядела на меня, странно приоткрыв рот, будто намеревалась что-то сказать, но не решалась. Я разглядывал ее лицо, видел тонкие морщинки возле глаз, чуть роскосые, темные, с блестящими зрачками и вспомнил июльский берег Нарочи, упавшее в озеро солнце и она, Татьяна, в голубом купальнике на песке… Такой она долго оставалась в моей памяти после расставания, и вот этот образ снова возник передо мной. Потом озеро выбросило луну с серым пятном на боку, и луна поплыла в сторону, и замерла, запуталась в верхушках сосен, и подсматривала за тем, как я ласкал Татьяну.
   …Ира оглядывалась, а Татьяна все тянула ее за руку за собой. Вот они на лестничной площадке, и когда девочка еще раз оглянулась, у нее было такое же лицо, как в тот миг, когда она вошла: удивленное и встревоженное.Когда мы остались одни,Юлька  подошла к столу,села на стул.подперла голову руками и замерла. Она могла быть злой, невозмутимой, насмешливой, но сейчас  ее лицо выражало брезгливость, которую я раньше никогда не замечал. Юлька молчала, а у меня в голове вертелась одна мысль: здесь только что была моя дочь. Была и больше никогда не будет. Мои ноги налились тяжестью, в глотке вырос комок и перекрыл дыхание. Но была и другая реальность, пожалуй, не менее важная в этот миг – Юлька. Я понимал, что если я сейчас ничего  не предприму, могу потерять ее.
   ---Нам надо поговорить, поставить все на свои места, чтобы недомолвки не потянулись  на завтра. Только не молчи. Пойми, я  не виноват. Встречались. Расстались. Обычное дело. У тебя тоже были мужчины и ты могла…
   ---Перестань. Могла, не могла…---сказала Юлька, не поворачиваясь.
   ---Я не перед кем не виноват!---твердил я громко,заученно, как на уроке.
   ---Лучше помолчи. Иначе можно до такого договориться…---Юлька заплакала.
   ---Перестань. Я люблю тебя. Прошу тебя, перестань.---Подошел к ней, а она вдруг встала, резко повернулась и прижалась ко мне.
   ---Когда-то такие же слова ты говорил ей.---слегка отстранилась от меня---Доченька, никогда не верь  мужчинам.---закончила она с какой-то таинственностью и вдруг рассмеялась.
   ---О чем ты?
   Юлька отошла, обняв себя за плечи и не поворачивая головы, сказала:
---Неужели, судьба – это врожденное и передается по наследству?
---О чем ты?
 О своем.
   ---Любой человек способен солгать, но я сейчас говорю правду. Я люблю только тебя.
   ---А дочь?---Она взглянула на меня.---Не отвечай. Чтобы ты не сказал,будет неправдой. Или по отношению ко мне, или по отношению к ребенку. 
   ---Я ни перед кем не виноват!
   ---Заладил, как попугай. Замолчи! Ты не виноват, а жить не хочется.
   ---У меня ум за разум заходит.---Наступила пауза. Подошел к окну,откинул штору и стал
глядеть в ночь. Казалось, в комнате наступил ледниковый период. Может быть, думал я, она решила, что за словами о любви ничего не стоит, а наши отношения – всего лишь затянувшаяся игра, конец которой не виден. За окном расцветала чудесная метель, с осколком луны в лиловых тучах, мохнатые самолетики пикировали на стекла окон, таяли  и   сползали каплями в низ. Я, будто прикованный к окну,  не мог шевельнуться, то ли зачарованный метелью, то ли придавленный случившимся. Знал я, не знал…Виноват или нет. Но это теперь не важно. Всю жизнь Ирочка будет впитывать в себя одну и ту же мысль о том, что у нее нет родного отца, пока эта мысль не  отравит ее сознание. Зло тоже бывает живительным. А, может, оно засохнет, когда тот мужчина станет для ребенка самым лучшим папой в мире. Дай-то Бог! Я поглядел на Юльку и подумал о том, что будь на ее месте другая женщина, я бы твердил тоже самое, а она поступила также, как Юлька, или по- другому, замкнулась, не отвечала, или набросилась на меня с кулаками…
---Все к чертям  собачьим!---Юлька вскочила, едва не прокинув стул.---Сволочимы!---И вдруг засмеялась, подергивая худенькими плечиками.---Когда мы молоды, нам кажется, что настоящая жизнь впереди и есть время подурачиться. Но ничего не проходит бесследно. Вот оно, и прошлое, и настоящее, и будущее собралось в одном человечке, и…
Как топор над плахой.
   Я подошел к  Юльке, обнял ее. Мне нечего было сказать, просто хотелось так постоять, почувствовать, как бьется ее сердце, и не выпускать ее из объятий до тех пор, пока она не успокоится. Но Юлька оттолкнула меня, пошла в ванну, и я слышал, как она умывалась, плакала, снова умывалась, а за окном разыгралась буря. Снег строчил по стеклу очередями и оно затягивалось  хрустальным орнаментом.
   
Утром меня разбудил телефонный звонок. Юльки уже не было,вероятно она ушла в институт раньше обычного, чтобы не встречаться  со мной за  завтраком. Моего негодования на телефонный звонок не было предела, ведь сон оказался для меня  спасительным в эту ночь. Он унес меня далеко, к другим людям, предметам, событиям, в другой город, где мне не было ни хорошо, ни плохо. Самое лучшее состояние души, ибо радость, как правило, не бывает долгой и после нее часто приходит пустота. Звонок был настойчивым. Я сел на кровати и недоумевал, какого черта можно звонить так рано Глянул на будильник –шесть часов. Поднял трубку и услышал знакомое покащливание – мой директор.
   ---Доброе утро, Андрей Николаевич. Простите, что разбудил. Уезжаю в Питер. В командировку, решил поговорить перед отъездом.
   ---Что стряслось, Виктор Иванович?
   ---Пока ничего, слава Богу.
      
Когда я разговариваю по телефону со своим директором, я вижу только его лицо: узкий, вытянутый овал с жестким подбородком, двумя кисточками бровей, под которыми глубоко прячутся неподвижные глаза. Больше я ничего не помню, говорящая маска, время от времени моргающая.
   ---Читал вашу статью в вечерней газете о судьбе рекламы в республике. Не слишком ли замахнулись? Таких агентств, как наше, сотни, вы  объявили им войну? Проиграете.
    Вот он о чем! Я забыл о своей статье – в редакции она лежит  уже более месяца, ждала своей очереди, пропуская вперед репортажи о концертах заезжих звезд.
   ---Я не согласен с вами,--- доносилось в трубке.---В чем-то вы правы, но из этого не следует, что нас надо разгонять. Думаю, наши коллеги  скажут свое слово и оно будет не в вашу пользу.
   ---Не разгонять, а менять работу, Виктор Иванович.
   Говорить долго, замысловато и ни о чем – козырная карта  моего директора. Я всегда удивлялся, почему он не министр иностранных дел или не депутат. Он бы развил свои способности до совершенства. Нет, с меня довольно того, что разбудили так рано, выслушивать чепуху – это выше моих сил. Меня никто, никогда не убедит, что аммортизаторы  Сакс – настоящее немецкое качество.  Этот заголовок, который висел  месяц на растяжке на одной из улиц и я не хотел пропускать, но подпись нашего директора все решила. Бред! Качество не может быть национальным. Оно или есть,или его нет.  Я положил трубку рядом с аппаратом, пошел на кухню и поставил на плиту кофеварку.
   Молчание – хорошее оружие.  Часто при конфликтах с родителями я просто молчал до тех пор, пока отец или мать, выплеснув свое негодование, тоже умолкали. Все успешнее  мне получается молчать при ссорах с Юлькой, хотя это дается  не очень легко.  Как показала жизнь, молчание  давало выигрыш.  Конфликт, едва разгоревшись и не получив продолжения, начинал затухать.  Вот только вчера я не смог сдержаться, но вчера был особый случай – визит Татьяны. Забрал кофе, вернулся в комнату. Телефонная трубка вещала голосом Виктора Ивановича. Я взял ее.
   ---Так что, Андрей Николаевич, подумайте над моим предложением. Вернусь, переговорим.
   Я пил кофе и думал о том, как несколько часов назад  произошло событие, которое начало разрушать наш с Юлькой мирок? Как остановить  это разрушение? Без Юльки
такое не возможно. Куда ее черти понесли в такую рань? Все, что связано с девочкой – это прошлое, нелепое,жуткое, но прошлое, а надо жить настоящим
   Зазвонил будильник – семь утра. Спасибо, дорогой, но сегодня тебя опередили. В это время обычно просыпаюсь, тихо, по-воровски, чтобы не разбудить Юльку, выскальзываю из постели, прихватываю одежду и удаляюсь на кухню. Но сегодня можно не осторожничать. Включаю бра, магнитофон, направляюсь в ванну и начинаю так драть себя мочалкой, будто на мне скопилась грязь месячной давности, пока не понял, что все мои усилия – неосознанное желание смыть «всю грязь» от вчерашней встречи. Надо куда-то пойти, решаю я, просто побродить по городу. Только бы не оставаться дома. В воздухе все еще  витал дух Татьяны, Ирочки, не давал покоя. Тем более, сегодня суббота, не надо на работу. Пока я собирался, позвонила Юлька и попросила, чтобы ни мои родители, ни ее мать, и вообще никто на свете ничего не узнали об этом. «Об этом»  прозвучало особенно выразительно. Я и слова не успел вставить, как Юлька отключилась.
       
Когда добрался до центра города, уже рассвело, но в воздухе по-прежнему не было яркости, и вместо неба над крышами стоял серый купол. Проспект, черный от грязного снега, тек прямо и бесконечно, по его бокам сидели серые,желтые дома. Разглядывая их, я подумал о том, что нашим архитекторам так не хватало фантазии. Под проспектом пролегало метро и стоя возле цирка, я ощущал ногами толчки снизу, будто подо мной ворочалось стальное чудовище. Поднялся  к площади, пересек ее и вошел в кафе, в котором частенько встречался с приятелями за чашкой кофе. Бармен отложил книгу, которую читал за стойкой, глянул на меня, узнал и улыбнулся.
   ---Как обычно двойной?---.Я кивнул.---Не спится? Сегодня выходной,---говорил бармен, шуруя кофеваркой по песку.---Знаете, мы открываемся рано и я не могу привыкнуть к такой тишине в эту пору дня. Особенно в выходные дни. Странно для большого города, чего-то не хватает, а чего – не пойму.
   ---Колоколов,---сказал я, сам не понимая, почему.---Атеизм оставил нам Бога, но снял колокола.
   Бармен задумался.
   ---Действительно, в этом что-то есть! Бой колоколов изменил бы наш ритм. Вам не кажется?--- Бармен с любопытством глядел на меня.
   ---Так уж и ритм? Не многовато ли?
   --- Хочется чего-то.
   ---Вы хорошо готовите кофе. Спасибо.
   Рассчитался и пошел. У входа обернулся и увидел, как бармен, упершись руками в стойку, склонил голову с тщательным пробором и продолжал читать книгу. И чего это я вдруг вспомнил колокола, подумал я, выходя на улицу? На мосту через улицу Богдановича остановился. Справа стояла церковь белая, с коричневыми куполами и узкими, как бойницы, окнами. Золотые паутинки крестов едва виднелись в сером воздухе. Дверь в церкви была открыта, как бы приглашая зайти,  и я зашел. Меня встретили несколько пар настороженных  глаз, выглядывающих из под платков. В церкви было тепло, уютно и все тревоги сразу  куда-то отодвинулись. Прошел вперед. Завернул направо и оказался перед алтарем, блестящем от позолоты и свечей. На стенах повсюду висели портреты святых в полный рост. Шла служба. На верху,за перегородкой, пел хор, тонко, тоскливо, а внизу ходил дъяк – молодой атлет с русой бородой и, глядя перед собой, махал кадилом. Пахло мятой и парафином. По всему полу на коленях молились старухи. Они вскидывали морщинистые руки ко лбу и наклонялись так низко, что исчезала голова. Скосив глаза влево, я увидел среди старух молодую женщину, повязанную по-монашески платком. Стоя на коленях, женщина крестилась. Быстро кланялась, выпрямлялась и снова кланялась, как заведенная кукла. Губы женщины что-то шептали, а когда ее глаза устремлялись на портрет святого, в них стоял такой странный и беспокойный блеск, какого я никогда не замечал ни в глазах Юльки, ни у матери, ни у отца, ни у кого. Хор пел неразборчиво. Только улавливалось: «Господи, по-ми-л-луй…» Тонкие, как карандаши свечи потрескивали, раскачивали головками пламени, освещали мраморные  стены и лица Святых – широколобые, смиренные, с покорным взглядом. Обойдя женщину, я остановился и тут же увидел  отца. Сутулый, склонив седую голову, он стоял возле колонны и держал в руке шапку. Я продвинулся вперед и остановился так, что мне четко был  виден профиль отца. Отец не заметил меня. Он глядел вперед, а его губы что-то шептали. «Господи по-ми-л-луй…»тянул невидимый хор наверху, и тот час человеческие комочки припадали головами к серому бетону. Зачем отец здесь?  Может, он замаливает свои грехи? Большие и малые, старые и не очень. Только бы он не упал на колени, подумал я об отце, это уж слишком. Но если это вдруг произойдет, что будут делать руки отца?  Так же шарить по полу,как тогда, почти двадцать лет назад, когда отец искал коробку с деньгами? Отец даже не шевельнулся, стоял, как завороженный и что-то бубнил про себя, а я вдруг пожалел о том, что не  имею возможности исповедаться.  Разве не для этого стоят церкви?  Я бы шептал батюшке о своей жизни, начиная с того момента, когда впервые спрятал книгу брата и солгал ему. А мне сошло с рук… Я бы рассказал, как лгал родителям, учителям,друзьям,и только потому, что это для меня стало игрой, в которой хотелось выходить победителем. Я бы рассказал о Юльке, о Татьяне, о дочери и с надеждой ожидал прощения. Что же шепчут губы отца?  Мимо  прошествовал дьяк, меня обдало запахом  жженой травы и дымом из кадила. Я еще раз глянул на отца и стал медленно пробираться к выходу, а слева и справа от меня копошились и копошились серые комочки, что-то шептали,шептали… У выхода был киоск, где шла торговля свечами, брошюрами,крестиками. Пригляделся к ценам и подумал о том, что Бог стоит недешево. «Господи, по-ми-л-л-уй…» донеслось до меня бесконечное и прощальное. Возможно, в этом хоре есть голос отца, мелькнуло у меня. Это единственное, что он может просить у Бога.
   И я вышел на улицу.    

7






   Прошло еще несколько дней.
Дома мы почти не разговариваем. Молчим упорно, будто дали обет молчания. Общаемся жестами: кивок головой, взмах рукой…Указательный палец, как указка учителя,стал необходимым  атрибутом  нашей жизни. К чему это приведет? В душе накапливаются невысказанные обиды, упреки,подозрения, и вот уже злое слово едва не срывается  с языка. Та девчонка действительно так похожа на него! «Ирочка всегда будет напоминать мне…» Не хочу! Теперь между ним и мною всегда будет стоять его дочь, даже если они больше никогда не встретятся. Между нами незримо будет присутствовать третий, а третий, как известно, всегда лишний.
   …Лекции  окончились, аудитория опустела. Какое-то время  я сидела в одиночестве прислушиваясь к уличному шуму. Кто-то, проходя мимо, выключил свет, аудитория упала в темноту, а   

 город ворвался ко мне зажженными фонарями, синим светом рекламных вывесок. Неделю назад преподаватель меня пожалел и разрешил уйти, но сегодня он был непреклонным. Последнюю пару, саму тяжелую для меня, пришлось  отбыть до конца. Когда вышла из института, падал снежок и дороги,с утра серые, с бензиновыми разводами, покрылись белыми пятнами. Позвонила маме.
   ---Где вы оба пропадаете?---накинулась она на меня.---Третий час обрываю телефон.
   Дела, мамуля,---стараясь как можно спокойней, ответила я.---У нас теперь забот – полон рот, создаем семью.
   ---Вы странно создаете семью, по отдельности  друг от друга. К вам как не позвонишь, то ты одна дома, то Андрей. Надо поговорить.
   ---У нас все нормально. Только что  закончились занятия, еду домой.---Пыталась придать своему голосу беспечность, но мою мать не так то просто провести. Мгновение она помолчала и сказала:
   ---Я бы хотела встретиться с вами обоими. Когда сможете приехать?
   Разве что на пирог с чаем,---пробовала отшутиться я.--- Поговорю сегодня с Андреем. Может, завтра, часов в семь. Как здоровье?
   ---Какое здоровье в мои годы! Так мы договорились, жду завтра.
   Я направилась в центр города и долго гуляла по улицам, потом пошла по магазинам…Было уже одиннадцать, когда я позвонила домой. Мне никто не ответил. Где же Андрей? Может у своих? Через квадратики стекол телефонной будки видела, как из кафе «Весна» выходили девушки, хохотали, что-то шептали друг другу, размахивали руками, а им предлагали прокатиться … Как все просто и ужасно одновременно. Ведь такие услужливые мужчины и случайные автомобили появлялись и в моей жизни. В какой-то миг мне вдруг захотелось сесть в одну из таких машин, но этот миг быстро прошел – то было желание из прошлого, а такого прошлого у нас с Андреем достаточно.
Вышла из телефонной будки и медленно побрела вперед. Снег по-прежнему сыпал из черного неба.
   ---Гражданка, что с вами?---Я остановилась.
   ---Простите, задумалась. ---Я огляделась – середина дороги, меня объезжают автомобили… Сержант в неповоротливом кожухе, перехваченном ремнем, молча оглядел меня, взял под руку и довел до тротуара. Мне повезло, подумала я. Иначе визг тормозов, я мертвая, а Андрей женится на Татьяне… Господи, что за чушь! Наверное, в этот миг я выглядела такой несчастной, что сержант пожалел меня. Он наморщил лоб и сказал:
   ---С вами все в порядке?
   ---Да, спасибо. Я буду внимательна. Простите еще раз и спасибо.
   ---Я то ладно, а вот машины  вашего извинения на снегу не услышат. Гололед.---Он так же внимательно вглядывался в меня и я, присмотревшись к его лицу, увидела обледеневшие усики, побелевший кончик носа. Совсем мальчишка, подумала я.---Думать будете дома. ---Постовой обернулся и отошел.

   Проспект обезлюдил, как сцена после спектакля. Ветер гнал и гнал вдоль него синие, фиолетовые струи снега и накрывал дорогу и тротуар белой простыней. В какой-то миг я показалась сама себе желторотым птенцом, для  которого Минск оказался слишком большим и неуютным гнездом. Когда я приехала домой, Андрея все еще не было и меня  охватило чувство одиночества. Чтобы создать иллюзию чьего-то присутствия, включила магнитофон, устроилась на диване и принялась за вязание. Слушая Высоцкого, я забывала, хоть и не надолго, что одна, ужинать придется одной… Мне тяжелей, чем одинокой  женщине. Та никого не ждет. Готовая к постоянному одиночеству, она тихо занимается своими делами, не замечает, как стареет, и сначала часто, а потом все реже и реже проклинает род человеческий. Проклинает женщин, более удачливых. Проклинает мужчин за их слепоту. А порой одинокая женщина плачет, то громко, то тихо, и никто не слышит и не видит этого, и поэтому она плачет то в комнате, то на кухне, то в ванной,где видит свое увядающее лицо. А я жду, у меня есть Андрей, мой муж, мужчина, отец нашего будущего ребенка, поэтому не проклинаю мир, но если зарыдаю, то только потому, что та девчонка так похожа на него и потому, что его сейчас нет рядом со мной.
Кассета закончилась и я поставила другую.
   Андрей пришел поздно. Его стошнило в ванной. Спросила, где он напился, но он не ответил. Сбросил пальто, шапку и, не разуваясь, пошел на кухню и принялся выстругивать что-то из доски, на которой я разделываю мясо. Когда зашла на кухню, стружка летела во все стороны.
   ---Что с тобой?
   Он не удостоил меня даже взглядом. Покачиваясь на табурете и сутулясь, он строгал и строгал, остервенело врезаясь в дерево. Прическа его растрепалась. Я подошла к нему, чтобы поправить волосы на его голове, а он что-то замычал и отшатнулся. Наконец, раскромсанная доска стала приобретать форму пистолета.
   ---Это будет пистолет? Ты будешь из него стрелять, играть в войну?---Невольно улыбнулась.---Понимаю, в детстве  тебе не хватало игрушек.---Он вдруг замер, мотнул головой и стружка опять полетела на пол.---Ты стал ребенком и тебе  захотелось покапризничать. Деточка, можно я тебя приласкаю?---Он что-то пробурчал, но я не разобрала.  ---Андрей, милый, пойми, что детство давно прошло. Что происходит? Не  молчи. В конце-концов, я не виновата, что у тебя так получилось с ребенком. Надо как-то жить дальше. Хочешь, я сварю кофе?
   ---Не понимаю, как может пропасть человек? Ни живой, ни мертвый. Просто нет. Эх, Федор…
   ---Да кто он, этот Федор?
   ---Он был нам, как отец. Потом пропал. Как-нибудь расскажу.
   Я поняла, что в этот миг я для Андрея не существую, он улетел в прошлое, там  задержался Ладно, пусть будет так, решила я и вернулась в комнату. По дороге  остановилась  в прихожей перед зеркалом и стала глядеть на себя. Неплохое занятие, когда на кухне пьяный муж упражняется  с ножом. Ну и пусть! Еще неизвестно, где и с кем он так набрался. Мои скулы стали слишком выдаваться, под глазами собираются мешочки, мне все чаще приходится менять пудру и крем. Подруги находят в изменениях моего лица что-то привлекательное, но только можно ли им верить? Не жалость ли это в форме комплимента? Самое страшное для меня – однажды увидеть свои глаза, которыми овладело равнодушие, потому что тогда потеряется всякий смысл жить. Пожалуй, сейчас я больше похожа на мать. Та же складка возле губ, так же обиженно прижата к верхней  нижняя губа… Почему на кухне так тихо? Заглянула туда. Андрей спал сидя, положив голову на стол. Его правая рука, зажав деревянный пистолет, лежала на столе, а левая свисала. Он спал сладко, как уставший от игры ребенок, я решила не будить его.
   Утро меня поразило не меньше, чем вечернее событие: пол подметен, стружка и пистолет в ведре для мусора, а вместо Андрея на столе записка: «Прости за вчерашнее. Сегодня после работы договорился с приятелем поехать в бассейн. Днем позвоню. Поговорим, когда вернусь. У меня есть, что сказать тебе.»  Да, он позвонил, как обещал, спросил, почему не на занятиях, а в конце разговора обещал мне лыжную прогулку в Зеленое. Весь день бездельничала. Не заметила, как набухли лиловые сумерки и вдруг, будто кто штору задернул – навалилась чугунная ночь. На город обрушилась метель, и я слышала, как во дворе заскулило, запричмокивало, завыло, словно туда согнали дюжину голодных собак. После ужина устроилась перед телевизором и глядела все подряд, перещелкивая каналы. Андрей, когда же ты наплаваешься? Что он хочет сообщить, когда вернется?  А вдруг о разводе?  Я поняла, что если с кем-то не поговорю,сойду с ума. Позвонить маме? Она сразу почувствует неладное, начнутся переживания… У нее подскочит давление, надо будет ехать к ней утром и сидеть рядом, пока мама, напичканная лекарствами, придет в себя. А как же тогда лыжная прогулка? Может, Андрей у своих? Заехал после бассейна, поужинал и завалился  спокойненько в комнате брата. Набрала номер свекрови.
   ---Добрый вечер, Анна Сергеевна, это Юля.  Простите за поздний звонок.
   ---Добрый. Мы еще не укладывались.---В голосе свекрови столько  уверенности и благополучия, что я позавидовала ей. Подумала:почему я должна одна мучиться, беспокоиться о том, что ее сына нет дома. Ну, нет, давай -ка со мной за компанию.
---Андрей не у вас?
---Нет.
   В этом коротеньком «нет» зазвучали нотки тревоги, что меня подбодрило.
   ---Днем он меня предупредил, что с другом идет в бассейн, но сколько можно плавать? Уже все бассейны закрыты.
   ---Вот номера! Сон отбило.---Свекровь помолчала.---Андрей нам не звонил уже дня три или четыре.  Что за друг?
   ---Он не назвал.
   ---Вы не поссорились?
   ---Нет.---И вдруг, как сорвалось с моего языка?---Я бы не стала вас беспокоить, но дело в  том, что у меня будет ребенок, и мне не по себе одной оставаться. Вы понимаете? А он наплевал и уехал.
   В трубке послышался вздох и прозвучало:
   ---Кто-то собирался сначала закончить  институт, а после рожать. А теперь… Я рада за вас. Успокойся, я поговорю с Андреем. Главное, чтобы с ним ничего не произошло. Тебе помощь  нужна?
   Голос у свекрови снисходительный, всепрощающий, она почувствовала себя хозяйкой положения. Я пожалела о том, что позвонила ей, что солгала о беременности. Вся моя затея досадить ей с треском провалилась. Более того, я оказалась в дурацком положении с придуманной беременностью, и чтобы поскорей положить конец этому разговору, солгала еще раз. 
   ---Простите, Анна Сергеевна, Андрей вернулся. Все в порядке. До свидания.
   Мне повезло, что свекровь не захотела поговорить с сыном и первая прервала связь.
   Не сразу поняла,что со мной. Такое чувство бывает, наверное, когда сидишь на суку, который вот-вот сломается  и ты полетишь вниз. Я солгала. Со мной такого никогда не случалось ни при каких обстоятельствах. Может потому, что я самолюбива, а ложь в первую очередь унижает тех, кто к ней прибегает. Прислушалась к своим ощущениям и с удивлением обнаружила, что мне не противно, не совестно. Наоборот! На душе стало спокойно, будто отомстила за глубокую обиду. А если это начало моей новой жизни, когда ложь,нравственность, доброта переплетаются и теряют границы? Только не это! Я решила дождаться Андрея, рассказать ему о телефонном звонке, передать ему все слово в слово.
   Метель, кажется, утихла.









8








   Я собиралась  лечь в постель, когда зазвонил телефон. Обычно в такое позднее время нас никто не беспокоит.
   ---Мать,---крикнул муж из кухни,---подойди к телефону, я занят. Вдруг это Юрка.
   То была Юлька. С первых слов поняла, что они поссорились. В ее голосе угадывались  нотки обиженного человека. Кто прав, кто виноват – вопрос другой, а главное было то,
 что Андрей загулял с приятелем, оставил дома жену да еще беременную. Паникерша! Ей что, завтра рожать? Ну, кажется, все обошлось, Андрей вернулся. Не стану говорить с ним, разберутся. Хорошо помню, как Андрей привел к нам домой девушку, познакомил и сказал6:
   ---Это Юлька. Будущая моя жена. Учиться на третьем курсе института, будущий архитектор.
   Юлька смутилась.
   ---Насчет жены он поторопился. Мы об этом еще не говорили.
   Она была стройной, сдержанно – приветливой и ее смелый, чуть гордый взгляд немного смущал. Она глядела мне и мужу в лицо с таким выражением, как бы говоря: вот я такая, прошу любить и жаловать. Нравится вам, или нет, но мы будем вместе.
   Отец сидел, нога на ногу, глядел то на меня, то на Юльку, то на Андрея и барабанил пальцами по спинке дивана.
   ---И что из этого?---спросил муж безразличным голосом, будто речь шла о погоде. Кажется, после такого  «ну и что из этого», Юлька  растерялась, но тут же взяла себя в руки и перевела взгляд на Андрея, как бы говоря: «ничего, бывает и хуже.»
   ---Не будет трудно в замужестве учиться?---спросила я.---Ребенок может появиться, не до чертежей станет.
   ---Он может появиться в любой момент,---губы Юльки тронула легкая усмешка и она глянула на Андрея.
   ---Мама, уже решено, Пока Юлька не получит диплом, никаких детей. И потом, мы не собираемся бежать в загс завтра же.
   ---Когда?---спросила я.
   Наступила пауза, Андрей с Юлькой переглянулись. Отец чуть заметно улыбался и отсутствующим взглядом разглядывал нас всех, как бы говоря, что его этот разговор не касается. Образовалась неловкость от паузы и чтобы исправить положение, спросила:
   ---Вы собираетесь жить гражданским браком?
   ---Мама, называй как угодно. Главное в том, что мы решили быть вместе, а поставить штамп в паспорт всегда успеем.
   ---Юля, и вы согласны?---Отец по-прежнему лишь присутствовал, говорить приходилось мне одной. 
   ---Мы уже вместе.---Юлька повела тонкой бровью.
   Я не ожидала такого откровения, опустила глаза, а отец глубоко вздохнул, встал и направился к себе.
   Он снова оставил меня наедине с новыми проблемами, которые свалились на нашу семью. Мне тоже захотелось махнуть на все рукой и удалиться, но меня задела напористость и наглость этой особы.
   ---Юля, ваши родители в курсе ваших планов?---я глядела прямо в ее  глаза, надеясь обнаружить в них хотя бы легкое смятение, но ее взгляд по-прежнему оставался гордым и смелым.
   ---Мама знакома с Андреем, ведь мы давно встречаемся. Она уважает Андрея, а я люблю. Разве что-то изменится от того,будем мы встречаться у Андрея тайно, или жить там постоянно? Шмоток своих я не перевозила. Пока.  Мне бы хотелось,  чтобы вы поняли нас с Андреем.  Зачем  усложнять жизнь  по пустякам.
   Вдруг поймала себя на мысли, что выгляжу смешной и беззащитной перед сыном и его подружкой. Их рассуждения не совпадали  с моими, но были так  неуязвимы,  что  не знала      как подступиться  к ним, чтобы пробить хоть крошечную брешь. Не может быть, чтобы они были правы на все сто, что-то толкало меня возражать.
   ---Юля, вы упомянули только мать.
   ---Отец бросил нас, когда я была крошкой.---В глазах Юльки сверкнули огоньки и тут же погасли.---Как я поняла позже, он ушел к другой женщине. Такое часто происходит.
   К моему счастью меня позвал муж. Оставаться и беседовать дальше у меня не было желания.

   И вот теперь этот поздний звонок Юльки.
   ---Это Юрка?—В прихожей, где стоит телефон,  появился муж.
   ---Нет, подруга. Не мешай мне, занимайся своими делами.--- Перед тем, как сказать это, я зажала микрофон трубки рукой и произнесла фразу о подруге громко, чтобы он ничего не заподозрил. Иначе, если решит что звонит кто-то из детей, подойдет и скажет:---«Дай ка  поговорю со своим старшеньким.»
   Наши дети для мужа – старшенький и младшенький, будто он забыл их имена. «Что там старшенький пишет из Магадана?» Или: «Вчера приходил младшенький, весь вечер молчал и ушел какой-то хмурый.»
   К сожалению, наши дети с детства привыкли к такому обращению, даже находи в нем что-то особенное.
   «Старшенький, смотай за картошкой…»
    «Младшенький, пора ужинать…»

   ---С подругой? Может, насчет посуды…?---В глазах мужа загорелась надежда, он  даже отложил в сторону инструменты, с которыми что-то мастерил на кухне.
   ---Успокойся! Кто о чем, а лысый о расческе.
   У моего мужа появился пунктик – любыми средствами избавиться от моей коробки с фужерами, которую я все таки спрятала на антресолях.
   Однажды муж,  заметив, как я протираю рюмки и чашки, отшвырнул газету, чего он себе никогда не позволял и прокричал:
   ---Твои стекляшки скоро будут мне сниться по ночам! Ты никогда не была так ласкова не с нашими детьми, не со мной, как с этим барахлом! Давай широко откроем окно и освободим тебя из этого плена, выбросим  этот хлам!
   ---Но прежде ты выбросишь все газеты, журналы…!---прокричала я не менее громко и т наши взгляды встретились. Растерянность в его глазах меня забавляла, стало понятно, что он не был готов к такому ответу.
   ---Но ты же мать!
   Он прокричал это зло, мерзко, как истеричка в припадке. Лицо его побелело, губы образовали две линии. Скажи он последнюю фразу спокойно, возможно в моей душе что-нибудь изменилось, Я поняла, что вспышка гнева не случайна, возможно, она накапливалась в нем постепенно и вот ударила через край. Меня возмутило, ведь это было похоже на предательство, когда  внезапно наносят  удар в спину. Я не сдержалась.
   ---Ты сошел с ума!---тоже закричала я.---Существуют ли наши дети для тебя? Я женщина и мне хочется держать в руках не только тряпки, сумки, сетки…Вспомнил о детях?  Почему не помнил раньше, когда меня положили в больницу,а ты увез крошечного Юрку к своей сестре.  Когда мотался неделями по гарнизонам. А сколько раз я просила тебя съездить за Юркой, когда  ты ушел в отставку… Не посуда моя тебе жить спокойно не дает. Страшно признаться, что они презирают нас.
   Лицо мужа побагровело, поняла, что попала в точку. Схватив куртку, он вылетел из дома. А в ушах у меня гудело, будто жестокий невидимка стоял рядом и продолжал  выкрикивать обидные слова. Я поглядела на свои руки – широкие, в частых мелких морщинках. Эти руки так соскучились по нежному и красивому, и когда война закончилась, я решила, что пора и мне вспомнить,  что я женщина. Брала  руки губную помаду, пудру, легкие косынки, красивые платья и кофточки, хрустальные фужеры и тонкие, как паутинки чашки… Я гладила их и со страхом обнаруживала, как неподатлива к этим  непривычным предметам кожа на моих пальцах. Со временем это вошло в привычку, в потребность что-то гладить, ласкать, каждый раз прислушиваясь к тому, что же на этот раз поведают мои пальцы. Они молчали, как обмороженные, и я поняла, что война навечно сделала мои руки грубыми. Наверное, такова судьба моего поколения. Сколько лет прошло с тех пор? Юра женился, в нашем доме сначала появилась Наташа, потом Алешка… С рождением  внука решила, что Юра изменится, посвятит себя сыну, но он оставался  равнодушным ко всем, ко всему.  Даже когда Алешка пошел и нашей радости не было предела, Юра оставался  сдержанным, нахмуренным. Вызвать Юру на откровенный разговор не получалось – не так- то легко было мне преодолеть  эту стену, которой он отгородился от нас. Однажды  Наташа огорошила меня новостью:
   ---Мы уезжаем на Север, в Магадан. Юрке там предлагают хорошую работу.---Наташа замолчала, подумала о чем-то, продолжала, но уже едва сдерживая рыдания.---Магадан, я думаю, отговорки. Он просто бежит куда глаза глядят. С ним что-то происходит. Вы для него будто чужие. Про себя вообще молчу. Пыталась объясниться – отмахивается.
   Тогда я ничего не ответила Наташе. Все во мне перевернулось, поплыло перед глазами и я едва  удержалась на ногах. Наташа  разгадала мое состояние, извинилась и быстро ушла.
 В тот же  вечер  зашла к Юре, чтобы поговорить. Он долго отказывался, ссылался на усталость, но потом уступил. Спокойно воспринял то, что я знаю о его намерении уехать.   
   ---В Магадане живет мой однокурсник, он директор завода. Приглашает меня главным инженером.
    ---Просто инженером ты уже не хочешь быть?
    ---Не хочу. Просто инженеру тут платят копейки, а у меня семья. Не хочу, чтобы меня унижали, подавая Наташке до зарплаты, до аванса.  И вообще, чего ты  всполошилась?   
Может, я не твой сын вовсе?
   ---
Господи, Юра, о чем ты? ---Такого повороты событий я не ожидала. В горле застрял  комок,   я  испугалась, что не смогу дышать и умру.
   ---Все вы с отцом знаете, брось…--- Он оставался спокоен, сосредоточен и мне стало понятно, что  Юра давно был готов к такому разговору и давно все мысленно проговаривал  или со мной, или с отцом.---Та женщина в Барнауле… Она кто? Моя мать?
   ---Лида?  Сестра твоего отца. Так получилось, что ты оказался у нее… Ты еще помнишь?Вот оно что.---Я  отошла, присела на  диван. Меня будто голой выставили на обозрение. ---К чему ты затеял этот разговор?
   ---Когда-то надо было его затеять.---Юра помолчал, не глядя на меня, продолжал.---Ну,  вот,  теперь тебе надо подумать о том. как ответить, чтобы  твой рассказ  прозвучал убедительно. Я не тороплю. Столько лет ждал. Можешь даже согласовать с отцом. И не давайте больше денег Наташке! Она берет,  но нет ничего тайного. Да, я не торгую колбасой на  базаре, поэтому поеду туда, где мне достойно заплатят  за мной труд. Видишь, сплошная проза, ничего особенного.
    ---Подумаешь, родители помогают своим детям. Это унижение?   
   ---В нашей семье – да. Я чувствую шкурой, как отец, давая деньги Наташке, в душе презирает меня, ведь он так гордится тем, что ему в молодости никто не помогал, до всего сам дошел. Как не крути, я неудачник. Мне порой кажется,  что Наташка вышла за меня из жалости.
   ---Глупо и примитивно,---сказала я. Ко мне вернулось самообладание. К тому же спокойный тон  сына слегка подбодрил меня.---И что из того, что отец всего сам добился? Ему некому было помогать. Как и мне. Такое время нам выпало. Подумай еще раз о своей затее.
   ---Летом мы уедем.
   
   Когда я рассказала о решении Юры отцу, тот помолчал и спросил:
   ---Алешку с собой забирают?
   ---Да. Юра сказал, что семья должна быть вместе.
   ---Наш старшенький стал настоящим мужчиной.
   В ту ночь долго не могла заснуть. Поздний звонок Юльки, воспоминания о сыне вывели меня из равновесия. Проснулась под утро от тяжести, навалившейся на меня. Моя голова запрокинулась, подушка сбилась на сторон.  Первое, что я различила над собой, когда включила ночник – портрет  Юры, величиной с тетрадь. Чуть правее портрет Андрея. Обоим по шестнадцать. Они, с разницей в пять лет сфотографировались в ателье после получения паспортов. Встала, надела халат и, сидя на кровати, разглядывала портреты сыновей. Юра насуплен, по -стариковски жесткая линия рта делала его похожим на моего отца. Тот утонул, когда я была подростком. У Андрея в глазах меланхолия, будто он после болезни. Муж считал портреты неудачными: старший как каторжник, не по годам озабочен и насторожен. А младший слишком сентиментален.
   « Что же получится из этих молодцов?»---спросил как -то муж, задержавшись возле портретов.
   «Они отображают наше время»---ответила я.
   «Наше или свое?»  Я промолчала. Мне было все равно, они мои дети, но у мужа была заготовлена своя точка зрения. «Если Андрей со своей меланхолией  --- его время, какое же общество они построят?»
   
   Несколько раз муж снимал портреты  (сейчас не вешают портретов на стены)  и прятал их то среди книг, то под бельем в шкафу на полке, но я находила  фотографии и возвращала на место. Обнаружив портреты на  стене, муж ничего не говорил, ждал удобного случая, чтобы снова спрятать их. Но я была начеку – портреты возвращались. Это тянется уже более десяти лет, мы будто не закончили игру, где главное правило – молчание.
    
Я перевела взгляд на мужа – он спал на боку, отвернувшись от меня. Мысль о том, что я столько лет спала с ним, вдруг вызвала странное ощущение жалости и стыда к себе. Ведь я никогда не была с ним, всю жизнь была при нем, как адъютант при генерале. Нас не связывали  даже дети, они тоже оказались не с нами, а при нас, будто их привели в положенный срок, а мы только расписались в получении. Может, поэтому он и снимает портреты, не хочет, чтобы они каждую минуту напоминали ему  о том, что у него двое сыновей, а сыновьям в первую очередь нужен отец
   ---Что ты делаешь?---вдруг прозвучало в тишине и я вздрогнула от неожиданности. Муж даже не повернулся ко мне. Вероятно, он проснулся раньше меня, о чем-то своем думал, да я помешала.---Нечего на них пялиться по ночам. Тебе уже  дня не
хватает?
   ---Ошибаешься, у меня другие дела. Я…собираюсь. Или ты запретишь мне?
   Он повернулся на спину, заложил руки под голову.
   ---Ложись и успокойся. Обыкновенная бессонница. Там реланиум есть.
   Я молча одевалась, пропустив мимо ушей его слова. Иногда мой взгляд встречался с взглядом Юры, но теперь в нем было одиночество, и каждый раз я опускала глаза, чувствуя, как в душе нарастает беспокойство. Не заметила, как ко мне подошел муж. Только увидела его глаза перед собой, большие, темные в полумраке, будто глаза самой ночи. Чтобы он сейчас не сказал,  не уступлю, решила я. Желание лететь к старшему сыну созрело во мне мгновенно и бесповоротно.
   ---Я улетаю к Юре. Где наш чемодан, тот, синий, с  двумя пряжками.
   ---Куда? Как это? Давай поговорим утром.
   ---Разве нам есть что обсуждать?  Время рассуждений давно ушло. Наш старший сын снова одинок, как тогда, когда ты отправил его к своей сестре.
   ---Но ты тоже была согласна!
   ---Я не снимаю с себя вины, поэтому  попытаюсь что-нибудь исправить. Когда ты отвозил Юру к сестре, была зима, как и сейчас, только тогда ему   было три, а теперь тридцать пять, но в его судьбе по-прежнему ничего не меняется. Одиночество, сплошное одиночество. Я толком не знаю, почему Наташка сбежала от него.
   ---Анна, будь благоразумна, сейчас ночь, Юра далеко…Утром все будет выглядеть иначе.---Он сжал мои плечи, но я ловко вывернулась.
   ---Я слишком долго была благоразумной, теперь я сделаю то, что считаю необходимым. Улетаю к сыну, чтобы изменить его судьбу.
   Муж вдруг обнял меня, а я не решилась сразу оттолкнуть его. Стояла, как околдованная, но этот миг прошел. Мой взгляд снова встретился со взглядом Юры и я отстранила мужа.
   ---Хватит. Отпусти.
   Он убрал руки, отошел и подавленно взглянул на меня.
   --- Возьми меня с собой,---вдруг прошептал он.
   ---Я лечу к сыну, а не на прогулку.
   ---Ждет ли он тебя?
   ---Ты до сих пор не понял. Главное, что я так решила. Даже если он меня прогонит, я ни о чем не стану сожалеть.
   Помолчали. Я собиралась. Он глядел в окно.
   ---Сегодня есть рейс на Магадан?---спросил он.
   ---Да, в десять утра. Думаю, с билетами не будет проблем.
 
   Я помнила расписание полетов с того дня, когда мы провожали Юру, Наташу и Алешку.
Правда, расписание могло измениться, но меня уже ничто не могло остановить.
   ---Ты  помнишь тот день, когда мы провожали их в Магадан? Алешка спал на руках Юры, я разговаривала с Наташей, а ты стоял в стороне и курил.
   ---Вот именно, курил в стороне. Не хотел, чтобы дым попадал на ребенка.
   ---А нельзя было подождать? Вот так всю жизнь! В первую очередь думаешь о себе. Ты помнишь, как мы прощались? Объявили о посадке. Наташа хотела разбудить ребенка, но ты не позволил. Поцеловал спящего Алешку и отошел в сторону. Как ж, сигарета не закончилась. Но для меня было мало поцеловать спящего ребенка, все равно, что целовать куклу. Мне хотелось, чтобы Алешка улыбнулся мне. Я хотела обнять Юру… Черти где этот Магадан, свидимся ли еще? Но и здесь ты не позволил. «Какие нежности!» Усмехнулся ты, а я едва сдержалась, чтобы не улететь вместе с ними. Теперь никакая сила меня не удержит.
   Я пошла в ванну, а когда вернулась, увидела, что муж сидит в той же позе, в которой я его оставила.
   ---Позвони, узнай когда первый рейс, не хочу терять ни минуты. Был на десять, но вдруг изменилось расписание.
   ---Как же я?---Он поднял на меня глаза. Никогда я не видела в них такого отчаяния, как сейчас, но теперь это ничего не значило для меня. Единственное, что я могла сказать ему, было:
---С тобой остается Андрей. Быть всем вместе пока не получается.










9





   Я знаю почти все, что думают обо мне мои дети. Отец эгоист, ценит только мать. Ему нужна хозяйка в доме, а какой прок от нас?   Какой прок был от меня моим родителям? Мне было семь, когда они погибли. Какой прок был от меня моему деду? Он умер, когда мне исполнилось шестнадцать.  Я не успел что-либо сделать для них. Почему наши дети должны что-то делать для нас с матерью? Только потому, что мы еще живы? Впрочем, от одной услуги мы с матерью не отказались бы – чтобы они были счастливы, пусть постараются.
   Было около одиннадцати, когда у нас зазвонил телефон. Подошла жена, а после зашла ко мне.
   ---Завтра поедем к Андрею, поговорим с ними обоими. Ведь можем мы в гости нагрянуть к своим детям без приглашения.
   ---Минутку, кто сейчас звонил?
   ---Юлька.
   ---Ты же сказала, что подруга.
   ---Сказала, чтобы ты не мешал.
   ---Что там у них?
    ---Андрей с другом уехал в бассейн  и только что вернулся.
   ---Подумаешь.
   ---Юлька беременна. Если он уже так… что же будет, когда родиться ребенок? ---Тут она поглядела на меня так многозначительно, что приготовился услышать что-то не очень приятное.--- Яблоко  от яблони…
   ---Это ты о чем? О Юрке?  Ага, я один виноват.
   --- Ты  поставил меня перед фактом, если быть точным. Но не об этом сейчас речь, об Андрее.--- А меня зацепило:  причем тут яблоко от яблони…---Какого черта он женился ?   Гулял бы дальше с этой…---Я мысленно поблагодарил Юльку – у жены нашелся  объект, на которой можно излить негодование.
   ---Не пойму, за что ты так ненавидишь ее? Лучше жены, по-моему, для Андрея не надо. Деловита, самостоятельна, чего так не хватает нашему сыну. Никуда мы не поедем. Чем меньше будем вмешиваться, тем скорее они разберутся сами. Да, да, нашим детям всегда не хватало самостоятельности и вот результат. Первая семейная неприятность, и все об этом знают.
   ---Но позвонила Юлька, не Андрей.
   ---Думаю, не от слабости, а чтобы нам насолить. Вот, мол, полюбуйтесь на своего сыночка. Переживет Юлька, остепенится Андрей.  Пойми, если он что-то скрывает от нас, значит не хочет, чтобы мы знали. И тем более вмешивались. Помнишь, Юрка скрыл от нас, что Наташа вернулась с сыном в Минск? У него были свои соображения, я  его
понимаю. Рассказать правду о неприятностях, даже близким людям, значит расхныкаться, а Юрке тридцать пять. Андрей то же не мальчик, а ты держишь их за деток.
   Жена не стала больше со мной говорить. Она ушла, оставаясь  при своем мнении и это огорчало, что означало одно – мы по-прежнему глядим на нашу семью по разному.
   Оставшись один, вспомнил, как несколько дней назад к нам приезжал Андрей. Матери не было, я читал. Чтение превратилось для меня в какую-то жестокую необходимость: если ее не исполнишь,  чего-то в жизни будет недоставать. Но последние годы меня подводят глаза. Начинают слезиться, свет в них меркнет, потом гаснет и меня охватывает ощущение, будто я умер. Под Сталинградом зимой, я бросил окоп и пополз вперед к убитой лошади, чтобы добыть мяса. Небо – узкое, в серых тряпках – осыпало меня минами, железо остервенело рвало землю и забрасывало ее на тучи. Лошадь, присыпанная снегом, окаменела, и мне пришлось, лежа на боку, рубить  ее штыком, а мелкие кусочки мяса разлетались, как щепки. Вокруг меня, как по команде, вырастали букеты из земли, металла и снега, а я рубил, и наконец, надо мной сверкнула звездочка, и тотчас гул оборвался. От счастья я не шевелился, мне не верилось, что я жив и не превращусь в камень, как эта  лошадиная нога, которую я отрубил. Я отдыхал, наслаждался жизнью и звездочкой, то бледно-голубой, то зеленой и неугасимой в этом военном небе. Когда я с лошадиной ногой дополз до окопа и мне оставалось только свалиться на руки товарищей, позади меня вырос еще один букет, последний на ближайшие десять дней. Я оказался в руках  бойцов целым, но мои глаза, рот и нос были забиты землей и дымом. Первые часы совсем не видел и решил, что мои глаза  улетели вместе с землей на небо, но к вечеру, лежа в медсанбате, я различил сначала пятно фонаря, потом несколько линий и, наконец, лицо нашего комбата и понял, что не ослеп. Комбат грозился штрафной, но все обошлось.
Там то обошлось, но зато мясо, мне пришлось заплатить своим зрением. Теперь, когда на мои глаза опускаются две шторы, жена укладывает меня в постель и капает лекарство. Первые дни хожу по квартире, выставив руки вперед, натыкаюсь на стены. сервант, стол, а потом  приходит жена, отчитывает, возвращает в постель. Я подчиняюсь и в этот миг мне кажется, что руки Анны такие ласковые и теплые, что я готов вскакивать и блуждать по комнате каждый час, чтобы еще и еще раз испытать их нежность. Анна достает из шкафа часы с боем, чистым боем двух медных молоточков, заводит их и ставит на телевизор, и тогда я слышу «тик-так» часов, слышу удары молоточков и не теряю ощущения времени. Иногда включаю большую люстру в пять лампочек и, задрав голову, подставляю глаза свету, чтобы он проник в мои помертвелые зрачки и оживил их. Первое,что я начинаю различать – серое пятно с желтым кольцом, потом пятно превращается в предметы,   вещи, жену и, наконец, я вижу цифры на своем настольном календаре. Посчитав, узнаю, сколько дней я пробыл во мраке.
   Итак, Андрей сидя  в кресле, коротко рассказал о своих делах и умолк. Выражение его лица говорило о том, что он не в духе. В его глазах появилось какое-то нетерпение,  но я молча читал, искоса поглядывая на него, давая понять, что не собираюсь капаться в его душе. Захочет, расскажет сам. Он расценил, мое молчание, вероятно, по своему. Отцу, как всегда на все наплевать. Нет, не наплевать, но разберись сам, не выноси сор из избы. И не думай, что я толстокожий, ко всему равнодушный эгоист, и никакая беда меня не прошибет. Я принадлежу к поколению тех людей,  о которых говорят, что они сполна хлебнули  горя с детства, прошли войну и поэтому чужую жизнь измеряют своими мерками. С нами не няньчились, над нами не сюсюкали. Мы выросли теми, кто выиграл войну. Будь мы другими, мы бы не победили.
   Андрей пошел в комнату Юры. Там никто не живет уже год. Все это время мой старшенький вкалывает в Магадане, чтобы уважать себя, доказать мне и матери, что он волен поступать так, как считает нужным. Когда вернулась Наташа, а это случилось месяцев через семь после их отлета, жена предложила ей занять свободную комнату. Наташа отказалась, вернулась на прежнюю работу. Нам не звонит, встречаться не хочет, хотя, когда жена навестила ее, приняла. Не знаю, какие объяснения  между ними произошли. И произошли ли вообще, но вернувшись домой, Анна попросила меня переговорить с Наташей и убедить ее переехать к нам. 
   ---Там наш внук.---Единственное, что сказала жена. Я понял, что между Юрой и Наташей разрыв окончательный и нам остается только  одно -- время от времени видеться с Алешкой.   
   ---Юрка нас не просил об этом.
   ---Ты же знаешь, он никогда не попросит.
   --- Они расстались окончательно.  Так?---Жена помолчала.
 ---Им жить, пусть решают,--- сказала она.       
   ---Зачем мы ей нужны? Теперь мы для нее чужие. 
   ---Ты всегда был для  нее чужой.
   ---Опять двадцать пять! Хлебом тебя не корми, а дай меня укусить.
   
   Когда приходили редкие письма с Севера, жена уходила в комнату Юры и читала их, а потом складывала  стопочкой в ящик стола. Я к письмам не притрагивался, жена, чуть ли  слово в слово пересказывала мне их содержание, но и тут у нее появился повод уколоть меня.
   ---Ты не прочитал ни одного письма от Юры. Тебе наплевать,  что он пишет?
   ---Зачем так грубо! Ты так подробно каждый раз мне пересказываешь,  что нет смысла  перечитывать  их.
   ---А перечитывать одно и то же в газетах смысл есть.---Она взяла первую попавшуюся под руку газету, разорвала ее и бросила мне под ноги.
   ---Ладно, я  подмету,---спокойствие не покидало меня.---Не собирай макулатуры.
   ---О чем ты?
   ---О письмах Юрки. Зачем  ты складываешь их в ящик стола? Что еще за сантименты?
   ---Они тебе не мешают. Вернется Юра, сам выбросит.
   ---Ты думаешь, вернется?---Наши взгляды встретились,  я пожалел о том, что завел этот разговор. В глазах Анны стояли слезы.
   ---Если бы я смогла прожить заново, я бы никогда не рожала от тебя детей.---Она резко повернулась и  вышла.
   ---Анна, давай постараемся…---Дверь закрылась,  и я закончил фразу в одиночестве---не потерять друг друга.
   …Мама скоро вернется? Мне надо с ней поговорить.---Вернувшись ко мне из комнаты Юры, Андрей снова уселся в кресле.
   ---Она мне не докладывает.
   Андрей поморщился, а я взял книгу и продолжал читать.
   ---К вам как не приедешь, мать с фужерами возится, ты читаешь все подряд. Не дом, а изба-читальня.---Он вскочил и заходил по комнате.
   ---Ну, что случилось?---Отложил книгу. Но  мой вопрос пролетел мимо ушей Андрея. Он мерял шагами комнату, опустив голову. ---Эмоции учись сдерживать. Я то ладно, выдержу, а другой пошлет тебя… У тебя неприятности? Если ты полагаешь, что я могу помочь – выкладывай.  Подумаем вместе. Только я знаю  из тебя  и слова клещами  не вытянешь. Хорошо, решай сам свои проблемы, только не надо  всем показывать, что они у тебя есть.
   ---Действительно, какого черта я тут… Прости. Каждый раз я забываю, что в нашей семье  не принято  делиться неприятностями.
   Вспышка гнева прошла. Андрей обмяк, будто мячь, из которого выпустили воздух, сел, вжал голову в плечи и стал глядеть на меня исподлобья, а вдруг понял, что всю жизнь боялся этого взгляда --- неужели это он, Андрей, тогда в пятьдесят шестом видел, как я доставал из тайника коробку с деньгами?  Чистые, ясные глаза ребенка и этот, затуманенный взгляд взрослого человека… Разве может быть тут какая-то связь?
   Зачем я прятал деньги?
   На войне я стал заядлым курильщиком и часто спирт обменивал на табак. Однажды в нашей роте у моего друга Сереги Кучера пропал вещмешок, в нем была тушенка. Серега собирался отправить ее родителям через земляка. Мешок потом нащелся, ничего не пропало из него, но для меня этот случай не прошел бесследно. Я стал прятать табак. После случая  с Серегой я сам для себя вывел примету, соблюдая которую, смогу остаться живым: пока у меня есть табак, я не погибну. Смешно? Через месяц у Сереги снова пропал мешок, а через день его разорвало миной. Выходит, по примете Сереге надо было беречь свой вещмешок. После такого в черта поверишь. Наверное, у каждого солдата была своя примета. Когда я оказался на передовой, к смерти быстро привык, как к звуку собственных шагов. Смерть всегда была рядом:и днем, и  ночью, и часто, когда в атаке кто-то падал  молча или удивленно вскрикнув, я даже не поворачивал головы, чтобы узнать – кто? Следующим мог быть я. В одну из бомбежек я, обезумевший от воя и гула,  прыгнул в воронку, глубокую и круглую, как горшок. Прыгнул и едва не задохнулся от неожиданности.  В воронке прятался немец, щуплый очкарик с лицом бухгалтера.Когда вокруг нас взлетала земля и уши  закладывало, немец дергался всем телом, его колени подтягивались к подбородку, а руки роняли автомат и зажимали уши. Я, как отражение немца, повторял эти движения. Грохот разрывов, как гигантская колесница, откатывался в сторону, и когда совсем стихло,немец, чуть  раздвинув губы, улыбнулся, на его щеках заалели пятна, и тогда я понял, что все мы боимся смерти.  Он был от меня на расстоянии протянутой руки, этот немец с лицом улыбающегося бухгалтера, я мог коснуться его плеча, очков,его рыжего чуба. Не отрывая взгляда друг от друга, мы выбрались из воронки и, пятясь, разошлись. Вот когда я осознал, что был без оружия и немец мог расстрелять меня в упор.  Я по-прежнему боюсь войны, потому, что в нынешней воронке  окажется все человечество. Каждый день, несмотря на косые взгляды сыновей и жены, утром, днем и вечером прочитываю газеты, ищу заголовки, которые поведают о том, что достигнуто соглашение о всемирном разоружении. А может, об этом объявит диктор по телевидению или радио, торжественно и взволнованно, как это умел делать Левитан.

   …Андрей все сидит в кресле и наблюдает за мной, прищурившись, глазами своей матери --  так он похож сейчас на нее.  Странно, будто в комнате кроме меня еще двое – сын и жена и они ждут от меня  объяснений. Но что я могу им сказать?
   Однажды я уже испытал это чувство – беспокойства и тревоги. Случилось  все в церкви.
После отлета Анны, бессонница поселилась в моем доме. Едва рассветет – бегу из дома куда-нибудь, чтобы не оставаться наедине с собой. Вот и забрел однажды утром в церковь. Там было тускло, тепло, людей много, но тихо. Все это напоминало мне нашу землянку перед боем, только в землянке постоянно жила тревога, а здесь властвовал покой. Прошел в большой зал – в свечах, иконах и золоте. Слева и справа от меня  подходили старухи, женщины, ставили свечи, что-то шептали и крестились. До этого я никогда не бывал в церкви и стоя сейчас на холодном бетоне, испытывал дрожь во всем теле. Вслед за старухами я, завороженный, тоже стал что-то шептать, даже попытался перекреститься, но у меня запуталась рука: надо то ли справа налево, то ли наоборот. Сверху неумолимо, как туман, опускалось: «А-а-а-а-л-и-и-луй-я…». Я нашептывал  имена погибших на войне и умерших после нее друзей, имя своей жены, детей, и когда губы произносили имя, передо мной вставал образ человека, и я пытался вспомнить, что я сделал для него хорошего. Анна, Андрей, Юрий…Ничего не вспоминалось будто в этом разделе памяти все стерли начисто, оставив   лишь одно: ты муж и отец.  По паспорту, по всем документам, которые могут свидетельствовать о том, что существует семья Гуриновичей. Не более того. От такого открытия у меня незнакомо сдавило грудь. Рядом со мной стояли старики, старухи,  я украдкой разглядывал их, поражаясь той покорности и грусти, которая стояла в их глазах. Когда процессия с кадилом подошла к нам, толпа робко расступилась и русобородый молодец, разбрасывая вокруг себя пахучий дым, прошествовал мимо. Он был похож на командира нашей разведки, Генку Пашутина. Такой же высокий, и крепкий. Однажды весной сорок второго Генка не вернулся с задания. Я понял, что церковь и Бог бессмертны, потому, что люди всегда верили и будут верить и искать то, чего так часто недостает в жизни.

   Детей я всегда любил. Летом, под Минском, я принял первый бой, и тогда на моих глазах убило двух девочек. Мы встретились с колонной беженцев. Они тянулись на Восток, а наш батальон, прижимаясь к краю дороги, на Запад. Из-за леса вынырнул самолет, маленький, будто игрушечный, мелькнула огромная тень, и вязкую тишину распорол свист, а потом грохот. Когда все закончилось, и  я поднялся, недалеко от меня дымилась воронка, а в ней нашли смерть две девочки. Им было лет по десять. Вероятно, одна из них была старшей, может быть, сестрой, потому, что лежала сверху, как бы прикрывала младшую. А погибли обе.  У нас с Анной двое сыновей, старший и младший, так повелось в роду человеческом: старший защищает младшего, а уж после они Иваны, Николаи…

   …Анна улетела. Мои доводы не остановили ее.
   Вылет задержали на два часа. Глухой женский голос громко и заученно объявил о циклоне, и лицо Анны при этом как то по детски трогательно нахмурилось. За окном  гудело, свистело, ухало, а мы молча сидели на втором этаже в глубоких кожаных креслах и разглядывали пассажиров.
   ---Не забудь передать записку Андрею,---вдруг сказала Анна, не поворачивая головы.---Надеюсь, он поймет меня.
   ---Передам.
   Снова помолчали.
   ---Попытайся ему все объяснить.
   ---Попытаюсь.
   Ее беспокоит, что я не смогу объяснить Андрею, почему мать так поспешно улетела к его  старшему брату.  О том, что я остаюсь один – ни слова.Неужели это и есть финал  тому, что когда-то называлось семьей? Анна беспокойно мяла пальцами полу пальто.
   ---Успокойся. Я все правильно объясню младшему…---Пальцы Анны замерли  и снова заплясали в движении.---Объясню Андрею. Он поймет.
   Объявили наш рейс. Анна взяла меня под  руку, чуть склонив голову к моему плечу, и мы стали спускаться по лестнице. Я не чувствовал руки Анны, будто она была бесплотна и существовала лишь в моем воображении и, чтобы убедиться, что это не так, прижал ее руку к себе. Последний раз мы с Анной ходили так лет пятнадцать назад, кажется. Тогда, где бы мы не появлялись, жена всегда держала меня под руку. Анна будто догадалась о моем воспоминании, сказала:
   ---Когда-то мы ходили так всегда. Когда-то…
   Мы подошли к толпе, которая сгрудилась у открытой двери. Над дверью горело табло. Блондинка с нарумяненным лицом проверяла билеты и пропускала по одному в накопитель.
   ---Вот и все. Прощай. Я напишу,---сказала Анна.
   ---Почему прощай? До свидания. Напиши о…
   ---Разумеется обо всем,---перебила она меня и неожиданно приложила свою руку к моей щеке – так обычно успокаивают детей. Ощутил тепло ее ладони и… вдруг вспомнил, что именно так, быстро и бережно она, вытянув пальцы, сначала ими, а потом всей ладонью прикасалась к своим хрустальным фужерам, бокалам, вазам, когда во время уборки протирала их тряпочкой.  Улыбнулся, взял ее руку, сжал и легонько отстранил  от своего лица. «Я  не фужер»,---подумал я, а вслух сказал:
   ---Счастливо долететь. Передай Юрке, что я всегда буду рад видеть его.---И тут же добавил:---Рад видеть вас обоих.
   Ее бледное, мучнистое лицо замерло,а рот какой-то бесцветный в этот момент изогнулся в крошечной улыбке. Наши взгляды встретились, и мы поняли  по тому отчаянию, которое прочитали друг у друга в глазах, что  нам не суждено больше встретиться.
   Я вышел из аэровокзала. Ветер затих, дремотная улица просыпалась.  Взял такси и поехал домой, где меня ожидало однообразие пустой квартиры, в которой поселилось одиночество.    
    





10








   Идею поездки в «Юность» мне подкинул В. Тогда я не подумал, почему именно эта гостиница, просто  предложение показалось мне заманчивым. Почти месяц мы с Юлькой мирно сосуществуем каждый сам по себе, пора сделать разрядку. Конечно, можно снова вечером поехать к друзьям, но сценарии таких вечеров хорошо известны и набили оскомину: пустые разговоры, рюмочка, закуска, анекдоты… Лучше «Юность», это вносило что-то свежее в мою жизнь.
   Когда мы приехали, в фойе было пусто. Вдоль стен стояли стулья, как в деревенском клубе, когда место для танцев приготовлено, но людей еще не впустили. За круглой перегородкой, где оформляли документы, на стене висели  огромные часы и громко тикали, а под ними стояли женщины и смотрели на нас. В. поздоровался и под тик-так часов заговорил с одной из них. На лацкане ее пиджака висел круглый зеленый значок с надписью посередине, и я понял, что это администратор. Она была среднего роста, худощава и совсем  не привлекательна. Пока работница за перегородкой, глядя в наши паспорта что-то писала, администратор настороженно глядела  на меня/    Сначала это меня забавляло, потом я отвернулся и стал разглядывать мозаику на потолке.
   ---Купите сразу питание,---сказала администратор.---Вам не придется толкаться в кафе. В талонах указан номер стола и время.
   Женщина со значком на груди куда-то пошла. Другая, за перегородкой, подала нам ключи.
   ---Желаю приятно провести время,---сказала она и улыбнулась В.
   ---  Ты что, знаком с ними?---спросил я В.
   ---Знаком. Пару раз в театр приходили, я места организовал.
   Мы получили по одноместному номеру. Не иначе это была инициатива В.
   Мой номер оказался крохотной комнаткой, где едва помещались узкая кровать, шкаф и стол со стулом. Разглядывая мебель, темно-коричневую, полированную, я почему-то подумал о том, что ею никогда не пользовались и что посетители, не жильцы, а именно посетители, были до меня здесь такие же, как я, всего на одну ночь.Стены комнаты выкрашены в желтый цвет, на одной стене репродукция картины «Грачи прилетели». Вот и все жизненное пространство, которое  я приобрел, и где мне предстояло провести ночь  в угоду своей лжи.Казенные стены. Казенная кровать, Казенные подушка, одеяло, пахнувшие стиральным порошком, с черными  инвентарными номерами… Тюремная камера, возле которой нет часового. От таких мыслей почувствовал себя одиноким, несчастным и подумал о Юльке. Сейчас она сидит в кресле или на диване, вяжет или слушает Высоцкого. А, может, просто  глядит в черное окно и ждет меня. Встал, заложил руки за спину  и стал расхаживать по комнате.  Привычку закладывать руки за спину я перенял у отца. Он часто так проделывал, когда бывал не в духе. Но отец, как бы не казался жестким, как бы ему не было худо, никогда не сбегал из дома. У меня в горле лопнул какой-то пузырек, стало трудно дышать и я сел. Надо позвонить Юльке и сказать, что она права. Легкое счастье возможно только в детстве, когда играя в войну, убиваешь из деревянного пистолета зло и несправедливость. И что мелкие обиды и ссоры – это удел  подростка, а мы с Юлькой уже семья. Именно на это я намекал в записке, когда утром оставил  ее на столе на кухне.
   Мы с В. спустились в фойе.
   ---Погоди, я на минуту.---Решил позвонить Юльке, но В. меня остановил.
   ---Идем сначала  займем места, после сходишь.
   В баре свободных мест за столиками  уже не было, и мы уселись на высоких круглых сидениях за перегородкой, лицом к бармену. Из двух колонок  чуть слышно доносилась музыка. Сквозь стеклянную перегородку было видно, как в фойе несколько ребят готовили аппаратуру к танцам. В. куда-то вышел и чтобы наши места не заняли, мне снова пришлось отложить звонок  Юльке и остаться на месте. В баре становилось оживленней, уже слышались смех, крик, а с лиц исчезло смущение и робость. Когда В. вернулся, я заканчивал бокал с коктейлем.
   ---Сейчас познакомился с двумя телками из Питера,---рассказывал В.---Хорошенькие, как мотыльки и уже набрались. Пригласил к нам. Надеюсь, ты не против? Сейчас подойдут. Не оставляй меня.
   Знакомиться с кем-то не входило в мои планы, но В. глядел на меня с такой мольбой, что мне пришлось остаться. Слушал В., а сам думал о Юльке. Я видел ее отчетливо, со всех сторон, как на ринге. Видел ее лицо, глаза,слышал, как она говорит, смеется, склонив голову… Сейчас она ждет меня к ужину.Глянул на часы--- нет, пожалуй уже ко сну. Маленькая стрелка подбиралась к десяти. А я здесь, на высоких и неудобных сидениях сгорбился и в пол уха слушаю В. Красивые мотыльки – новые знакомые В. так и не появились, зато возле нас оказалась пара ---обоим лет по тридцать  и парень спросил:
   ---Свободно?
   Слева  пустовали два места и В. утвердительно кивнул. Мужчина был высок, толстоват, а его спутница с изящным носиком и по детски пухлыми губками. Женщина стала разглядывать бутылки на стеллажах, а я женщину, просто так, без всякой мысли.
   ---Чем я вас так поразила?---Женщина повернула ко мне свое лицо. У нее тихий, грудной голос, и когда она говорила, глядела своими черными глазами прямо в мои глаза. От неожиданности я улыбнулся. Вероятно, моя улыбка оказалось глупой, смешной и незнакомка рассмеялась.
   ---Простите,---сказала она уже примирительно.
   ---Да нет, ничего,---ответил я, чувствуя, как предательская краска покрывает лицо.---Ваши глаза взяли меня в плен,---попытался я с оригинальничать.
   ---Плен, тем более женский, грубая примитивность,---прервала она меня.
   ---А любовь?
   ---То же самое, если это просто слово.
   Потом мы просто говорили, что приходило в голову,  и все это время ее спутник, как мне показалось, демонстративно не глядел в нашу сторону. В. о чем-то думал, постоянно оглядываясь на входную дверь, не спеша потягивал свой коктейль.Он не терял надежды, что девушки, с которыми он недавно познакомился, все таки придут.
   ---Вам здесь нравится?---спросил я соседку.
   ---Я впервые в Беларуси, а новые места всегда интересны.
   ---Хочешь пари, Вера,---неожиданно вступил в разговор мужчина и повернулся к нам всем телом.--- Молодые люди приехали к нам, чтобы найти на ночь подружек. Кажется, ты первая кандидатка.
   Наступило неловкое молчание.
   ---Это вы у нас в гостях,---сказал В.---Мы местные, из Минска. Прикатили сюда на выходные отдохнуть.--- А в подтексте звучало: пошел-ка ты  к чертовой матери!
   ---Раз мы оказались рядом и начали такую милую беседу, познакомимся. Анатолий.
   Я назвал себя, В. демонстративно промолчал.---Внесем ясность, славяне.---Анатолий глядел то на меня, то на В. Его глаза, будто глаза терьера, маленькие, зоркие, остановились  на мне. Может, он решил, что я – главная опасность для его спутницы. В. по-прежнему всем своим видом показывал, что его этот разговор не касается. ---Вера моя бывшая жена. Слово «бывшая» я всегда произношу с сожалением. Я все еще люблю ее.
   ---Думаю посторонним людям этого знать не обязательно.---Вера нетерпеливо дернула челкой  и застучала ногтями по стойке.---Тебе лучше вернуться в свой номер или  подыскать другую компанию. Ты не протрезвел от вчерашнего. Или уйду я.
   ---Хорошо, успокойся. Отдыхай. Я исчезаю.--- Толик не спеша встал, медленно допил из стакана.--- У меня сегодня прекрасное настроение, несмотря ни на что.  Пока, друзья мои.--- И пошел к выходу.
   Бармен добавил громкости в магнитофоне. Играл блюз. В. вдруг соскочил со стула, оглядел Веру.
   ---Сколько можно болтать? Разрешите на танец.
   Вера вскинула брови, усмехнулась и пошла.
   Она неплохо сложена, думал я, разглядывая Веру, наверное, нравится мужчинам и у ее мужа были основания ревновать ее. После танца они вернулись на место. Вера села между мною и В. Поправляя волосы, она закинула руки назад, к затылку, и в этот миг платье на ее груди натянулось и сквозь ткань проступил упругий сосок. Вера не замечала, как я ее разглядываю, и продолжала поправлять волосы. А, может,то была чисто женская уловка – привлечь внимание. Я подумал о Юльке и пожалел о том, что ее нет рядом со мной.
   Вера встала.
   ---Уходите?---спросил я,
   ---Пожалуй, вернусь. Простите, что так вышло.
   Несколько минут мы с В. сидели молча. В. допил свой коктейль и заказал  еще.
   ---Остановись.---попросил я.
    ---Напьюсь? Бог с ним. Сейчас важно другое. Скоро у меня премьера, а эта парочка чуть было не испортила настроения. Как она тебе?
   Я понял, что речь идет о Вере.
   ---Баба, как баба. Мы для нее чужие, нам с ней…
   ---Каждый друг для друга чужой!---перебил меня В.---И они друг для друга чужие, ты разве не понял? Ну, муж, жена… Ну и что?
   ---Юлька мне не чужая.
   ---Что же ты тогда ее пробросил то, не чужую? Сидишь, кайфуешь.
   ---Речь то не обо мне сейчас. Светке  ты  не  чужой.
   В. был уже  под газом и его слова, брошенные в мой адрес, обожгли меня. Но послать его, возмутиться у меня не хватило сил – он был прав.
   ---Да, черт возьми, Светке ты нечужой, а то, что я здесь…
   ---Прости.---В. быстро перебил меня.---Что касается тебя, забираю свои слова обратно. Но со Светкой мы не просто чужие, Андрей. Я как—то подумал… ---В. пьяненько хмыкнул, поднял указательный палец вверх.---Годами ходил мимо ее окон, был просто прохожий, а стоило появиться штампу в паспорте – стал родным. Чепуха! Братья  единокровные не всегда родные.
   Камень в мой огород? Я насторожился, хотя причин не было. В. вряд ли знал, что происходит в моей семье. Меня такой разговор начинал угнетать.
   ---Давай поменяем пластинку,---предложил я.
   ---Сытый голодного не разумеет.---Отвлеченно, глядя в сторону отвечал В.
   ---Ты о чем?
   --- О том.---  В. отпил из стакана.---Ты  один раз надул Юльку и тебе не сидится на месте, я же вижу, а мне не привыкать питаться по столовкам, самому себя обстирывать или сдавать белье в прачку, ночевать у друзей… Только у тебя ни разу не ночевал. К тебе стыдно проситься.
   ---Разводись. Вас ничего не связывает.---В другой  обстановке я такого бы никогда не сказал, но теперь чаша оказалась переполненной, я был готов на любой цинизм. К счастью, или наоборот, но В. отнесся к моим словам спокойно.
   ---Упустил время.---В. скривил губы в подобие улыбки.---Светка беременная, до рождения ребенка не разведут. Узнавал.
   ---Даже не знаю, то ли поздравлять тебя, то ли … Хочешь, поговорю с отцом, поживешь у него. Он один сейчас, мать к брату улетела. Места навалом.
   ---Если бы это что-то изменило.
   Мы помолчали. В фойе гремела музыка, цветные блики фонарей расчерчивали стены и потолок,  хлестали по  прыгающей, кишащей толпе.
   ---Давай вернемся,---неожиданно предложил я.---Переночуешь у меня.
   ---Это тоже ничего не изменит в будущем, вот в чем беда.  Возвращаются к кому-то, а меня никто не ждет.
   ---Прежде всего заканчиваем с выпивкой, а там решим.
   ---Нет, лучше  догоняй меня, а то мы на разных языках разговариваем.---В. поднял бокал, выбросил соломинку.---Твое здоровье!---И выпил залпом.
   В фойе объявили перерыв и толпа человек в двадцать ринулась в бар. В. соскочил со стула, подошел к двум блондинкам. Вероятно это те, из Питера, подумал я.
   Когда вернулась Вера, подкрашенная, заново причесанная, В.в баре уже не было.Вера села рядом со мной и, поглядывая на нее, подумал о том, что женщина, делая прическу и подкрашивая губы, превращает себя в товар. Я не был расположен на лирический лад и сожалел о том, чтос нами нет В. Придеться отдуваться одному: задавать вопросы, улыбаться невпопад, кивать головой и сожалеть о том, что рядом нет третьего, которому можно было передать Веру, как эстафету.
   ---Давайте лучше потанцуем,---предложила Вера.---Разговоры уже утомили.
   Мы танцевали и нас постоянно толкали, извинялись, но Вера, кажется, не замечала этого. Ее лицо оставалось сосредоточенным, будто она находилась на лекции по философии.  Я думал о Юльке и по-прежнему сожалел о том, что ее  нет со мной. На месте Веры была бы она и тогда я обнимал бы Юльку, вот как сейчас обнимаю Веру, но почти не ощущаю ее тела. У Веры была какая-то чарующая манера ускользать, как бы таять в объятиях.
   ---Толик вернулся,---сказал я, и мы оба посмотрели в одну сторону. Он усаживался рядом с нашими местами и, отыскав нас среди танцующих, помахал рукой. Закончив танец, мы протиснулись сквозь толпу и подошли к Толику.
   ---Вы оба забавно смотритесь,---сказал он, щурясь и пьяно порблескивая глазами.---У вас одинаково сосредоточенные лица и испуганные глаза. Как у заговорщиков, которых вот-вот разоблачат. Или у любовников, которых застукали.
   ---Ты в своем амплуа.---Вера демонстративно отвернулась
   ---А ты в своем.
   ---Ваши любезности расчитаны друг для друга, не буду мешать.---торопливо сказал я, развернулся и пошел к выходу. Если вернется В., он знает, где мой  номер. На выходе из бара вспомнил, что до сих пор не позвонил Юльке. Из фойе попал в узкий коридор, в конце которого стояла телефонная будка. На будке висело объявление: «Телефон не работает.» Час от часу не легче! Подошел к окну. На улице вовсю шел снег. Его кружение было видно только возле окна, куда доставало освещение, а дальше темнел лес с белыми прожилками и пятнами на соснах и елях. Под утро на них насыплет столько снега, что они станут серебристыми и под лучами солнца заблестят как фольга. Почувствовал чье-то приближение и оглянулся. Вера стояла позади меня и тоже глядела на снег.
   ---Хотела позвонить домой,---сказала она.---Да, наш не навязчивый сервис.
   ---Думаю, не мы одни такие,---ответил я.
   ---Завтра утром будет бесподобно.---Вера улыбнулась.---Люблю зиму. Помню  отец часто брал меня с собой в лес на лыжные прогулки. Последний раз это  было лет десять назад, теперь забыла, как лыжи надевают. Толик домосед, его палкой в лес не выгонишь.
Не любил.
   ---Он тебя любит, а это важнее,--- сказал я.
   ---Вы так считаете?---В ее голосе прозвучало сомнение.
   ---Такое невозможно скрыть.
   ---Это не любовь. Он хочет владеть мной, как вещью. И еще он пьет. Пьет так, чтобы напиться преднамеренно, будто кому-то назло, пьет, не ограничивая себя  и не задумываясь над тем, что из всего этого получится. Был неплохим терапевтом, а потом…Выгнали. Год не работал. Я терпела. Потом развелись. Ты женат?
   ---Да. Хотел позвонить.
   ---Дети есть?
   ---Не успели. Она еще студентка.
   ---Без детей нет семьи. Семья – это папа, мама, а если нет малыша, то и папы с мамой нет.  Просто дядя и тетя. У нас дочь,вот шла позвонить ей, да не получилось.---Вера махнула рукой.---Пойду укладывать Толика. Мы завтра решили уехать. Не знаю. что будет. Папа, мама…---Она повернулась и медленно стала удаляться, продолжая что-то говорить.
   
Когда вернулся в фойе, дискотека продолжвалась. В.нигде не было видно. Возле стойки с окошечком, где нам выдали ключи от номеров, стояла администратор. В том же костюме, но с другой прической. Легкая челка, два завитка возле ушей делали ее привлекательной. Я подошел.
   ---Надо срочно позвонить, а телефон не работает,---сказал я.
   ---Обрыв где-то. У нас это часто происходит.---Администратор виновато улыбнулась.
   ---Других телефонов нет в здании?
   ---Вопрос жизни и смерти?---И снова улыбка, но уже с примесью кокетства.---Директорский кабинет закрыт, у меня тоже не работает. Вам надо пройти до домика рыбака. Правда, метель на улице, но здесь рядом, минут десять пешком.
   ---На повороте, где лодочная станция?
   ---Точно, там.---Администратор   улыбнулась  и стала опять очень привлекательной.
   
Идти было трудно. Ноги проваливались в снеговые наметы. Зима уже перевалила за середину и хозяйничала барственно—раздражительно, будто чувствовала свою скору кончину. Лес оцепенел, ощетинился верхушками, а слева распласталось, окаменело Минское море и к нему прилепилась хата в три желтых окна. Слава Богу, кто-то есть, подумал я. Постучал в окно, маленькое, с наледью. В сенях стукнуло, мне открыл дверь старик, сгорбленный, на одной ноге, с костылем и такой седой, будто вылеплен из снега.
   ---Мне позвонить,---крикнул я и шагнул в дом.
   Старик вонзая костыль в пол и неуклюже скособочившись, прошел в след за мной в хату –длинный стол, две скамьи, шесть панцирных коек, да бочок с водой в углу. На тумбочки, возле окна горела настольная лампа. Старик уселся на лавку, поднял на меня глаза и я тут же узнал Федора. Узнал его голос, чуть вызывающий и небрежный, когда он сказал:
   ---Звони, мальчишка, коли нужда такая. Телефон в кладовке, справа от тебя.
   ---Федор, здравствуй.
   ---Старик глядел на меня, не моргая.
  ---Кто же ты, не припомню.
   ---Андрей. Не узнаешь? Вспоминай скорей! Сторожовка, пацаны бегают к тебе домой,  а ты им рассказываешь про войну. Ганс, Володька, Генка… Моего брата, Юрку помнишь? Он старше меня, сейчас работает  в Магадане.
   Взгляд старика скользил по мне пристально, будто отыскивал что-то.
   ---Вот так встреча!---Только и произнес Федор.
   ---Ганс сейчас в Москве живет, у него дочь. Отец Ганса живет там же. У вас были рядом подъезды . Я иногда к нему приезжаю. Ты бы сейчас свой дом не узнал, так переделали. Скверик наш так разросся… Хотели срубить, но жильцы отстояли. Федор, ты мать мою помнишь?
    Взгляд старика потянулся в сторону.
   ---До войны мы с ней иногда танцевали в парке по воскресеньям. Твоя мать любила танцевать. Она жива?
   ---Жива. Я тебя искал через военкомат, через знакомых. Ганс, Генка искали…
   ---У тебя там выключатель за спиной, давани кнопку,---попросил Федор.
   Вспыхнула яркая груша и я увидел того Федора, из шестидесятых, крепкого, подтянутого, все так же угрюмо выглядывающего из-под нависших бровей.  Правда, лицо его, с запавшими глазами, уже было серым, с двумя глубокими морщинами по краям рта.
   ---Зря мы встретились,---сказал старик, не глядя на меня.---Так хотел забыть все. Довоенный оркестр на танцплощадке, твою мать, вас, чертенят…
   ---Не зря, Федор. То, что мы встретились – не случайность, так было угодно судьбе, так надо было мне. Я обязательно напишу всем нашим, пацаны будут рады, что ты живой.
   ---Ладно, ладно, чего уж тут…---Федор так счастливо улыбнулся, что стал похож на деда мороза, раздающего подарки детворе.---Расскажи  о себе.---Федор стал разглядывать меня.
   ---Ничего такого… Закончил университет, работаю, женился. Вроде, все, как надо.
   ---Счастливчик! В тридцать лет уже знаешь, как надо. Я вот по более пожил, а так и не понял, как надо было.
   ---Нашу кватиру родители разменяли несколько лет назад. В одной обитаюсь я с женой, в другой отец.
   ---Один?--- В голосе старика прозвучало больше тревоги, чем удивления.---Ты же говорил, что твоя мать жива. Неужто развелись?
   ---Мама улетела к Юрке, в Магадан. Мама первые месяцы так скучала по квартире, по нашему дворику, скверу, часто спрашивала меня, куда Федор исчез.
   ---Исчез?---старик хрипло захихикал.---Трудно поверить в то, что кто-то заметил это. Ну, разве кроме вас, мальчишек. Большой город не для калек. О нас вспоминали по праздникам. Грамотку какую, подарок. Несколько часов до сих пор где-то валяются. А после вышел указ – собрали всех инвалидов и распихали по интернатам. Чтобы городского пейзажа не портили. Я сюда угодил, мне еще повезло, живу сам по себе, столица рядом. Тебя что в наши края занесло?
   ---В»Юности» я. Телефон не работает, к тебе направили.
   ---Старая песня. У меня почему то всегда работает. Ты один?
   ---С приятелем.
   ---Я тут насмотрелся всякого. Приходят с девицами мужчины с этой гостиницы, просятся… Отдыхают, значит. Ага. На часик, другой просятся, деньги суют. Так распутничать хочется. Там-то рядом глаз чужой или жена  да муж под боком. Девкам то пуще мужиков распутничать хочется. Раз пришли двое.---Федор по детски звонко рассмеялся.---Он просит, а дамочка вон там в углу дожидается. Ага. И сумочкумнет, нервничает. Мне то ладно, распутничайте, только куда я на мороз. Тогда зима крепко завернула, как нынче. Мда…---Федор улыбался в бороду, вспоминал.---Однажды осенью шустрый такой попался, не отстает. Часы отдает, божится, что дорогие. Только пусти. А дамочки не видно, за дверью прячется. А на улице дождь так и лупит! Я и говорю, если невтерпеж – распутничайте тут, а я к окну сяду. Отвернусь. Что же, мокнуть мне? Так женщина как залетит в избу, как закричит…
   ---Слышала все?
   ---А как же, слышала. Как закричит: старый человек, а совести нет!
   ---И чем все закончилось?---Меня разобрал такой интерес, что я  забыл, зачем пришел.
   ---Погнал я их, совестливых. Ты тоже за этим с дружком приехал?
   ---Нет. Долго рассказывать.
   Помолчали. Потом я звонил домой, но каждый раз мне отвечал короткий гудок.
   ---Не пойму, то ли Юлька с кем болтает так долго, то ли нет соединения.
   ---Бывает. Линия занята. Тебе ехать надо? Так последний автобус ушел полчаса назад. Теперь только электричкой. Станцию «Крыжовка» знаешь? Если отсюда напрямки, через лес, километра два будет. Правда, там намело.
   ---Сначала надо вернуться в гостиницу, друга предупредить. Или с собой забрать.
   ---А то гляди, у меня обожди. Утихнет, провожу маленько. Все равно не спится.
   ---Нет, сначала в гостиницу.
   ---Работаете вместе?
   ---Нет. Он в театре, режиссером, я в рекламном агенстве.
   ---А сюда то зачем?
   ---Да как тебе сказать? У него все кувырком. На работе, в семье… Решили развеяться.  Если честно, то  жалею, что приехал. Чудит он.
   Федор слушал, неторопливо потягивал сигарету. Синий дымок путался в его шевелюре.
    ---Может, и не чудит твой дружок,---сказал Федор.---Иной знаешь, как из беды выходит?
   ---По разному. Ты что имеешь ввиду?---Наши взгляды встретились.---Ты думаешь, он…Вряд ли. Как не крути, а жизнь дороже. Живой исправит, а мертвому все до фонаря. Ну, не приняли у него спектакль,  так что!
   ---Для нас с тобой ничего, точно. Разбитая мечта может стоить жизни, это я по себе знаю.---Федор затих, загасил сигарету в пепельнице.---А он, судя по всему, не простой мальчишка. Нельзя было его одного оставлять.---Федор  хотел встать, опершись о стол руками, да передумал.---Вон там, в кладовке, сундук. Открой. Внизу ракетница. Возьми с собой. Возвращайся. Если вдруг там чего…Помощь понадобиться, а телефон не работает.
Пальнещь.Только осторожно. Я в окно буду наблюдать.
   ---Думаю, он так набрался, что  ему уже ничто не поможет. Разве, что чудо.
   ---Ну, до чудес я не до рос, а при нужде в город отвезу. Правда дороги сейчас…
   ---В город? На чем?
   ---Есть у меня четыре колеса. Уважило государство инвалида. Не ахти какая, но машина.
   Я достал ракетницу, тяжелую и холодную на ощупь.
   ---Палил когда-нибудь?
   ---Нет. Управлюсь.
   ---Если не понадобиться, зря не пали. Ступай. Потом привезешь. 
   ---Федор, я вернусь через пару дней. С Юлькой. Это моя жена.

   Я встретил  В. на лестничной площадке. Он, шатаясь, спускался мне навстречу в обществе блондинки, мне незнакомой. Оглядел ее. Бледная от излишней косметики, длинная. Нескладная… Того, что не красит женщину, было в ней в избытке, но В. сделал свой выбор на эту ночь. Блондинка заметила, что я ее разглядываю и улыбнулась. В. что-то шепнул ей на ухо. Девушка согласно кивнула и отошла. Мы с В. сели на диван, на лестничной площадке. В. постоянно оглядывался. Метрах в десяти от нас из-за угла стены выглядывала блондинка. Надо отвести В. в номер и уложить спать, подумал я. Он изрядно нагрузился, а эта девчонка, наверное, чуть пригубила и теперь воспользовалась его состоянием. Мне захотелось крикнуть ей, чтобы она катилась подальше. Как мужчина он негоден, денег у него нет… Зачем он ей нужен? Девушка выглянула еще раз, наши взгляды встретились и я прочитал в ее глазах нечто среднее между жалостью и сожалением, и оставил свою затею. Может В. будет лучше с ней, чем одному. О том. чтобы предложить В. вернуться со мной домой, не могло быть и речи.
   ---Послушай, ты спишь?---я тряс В. за плечо.
   В. поднял лицо, открыл глаза.
   ---Не кричи.---Прошептал он.
   ---Я уезжаю домой. Электричкой. Прости, но так надо. Давай я отведу тебя в номер.
   ---Смываешься?---В. пьяненько  захихикал.---Тебе со мной противно? И поделом. В. слабак, В. дерьмо.
   ---Заткнись!---У меня появилось желание встать и уйти. В. производил мерзкое впечатление.
   ---Хорошо, молчу. Вся беда в том, что ты трезвый до неприличия для данной ситуации. Хуже нет пьяному беседовать с трезвым.---В. вдруг зарыдал, а меня будто током ударило. Я никогда не видел так близко мужских слез. В кино случалось, но то было кино, иллюзия, а здесь все происходило по настоящему.---Не обращай внимания, Андрей. Слезы пьяного не идут в счет. Солгал я тебе.---В. облизывал губы, прятал глаза.---Никакой премьеры не будет. Похерили меня. Сначала приказали изменить начало – изменил. Потом какой-то мужик из министерства привязался к теме пьесы… Потом директор театра уехал в отпуск… Потом уволился и пришел новый…Надо начинать снова, три месяца работы коту под хвост. Теперь вот здесь, с тобой, в мерзком состоянии…
   ---Я знал про спектакль. Светка рассказала.
   ---А… Мир не без добрых людей. Был неудачник, теперь, вдобавок, слепой.
   ---Не пори чепухи.---Я оглядывался, не ушла ли блондинка. Нет, она по-прежнему выглядывала из-за угла.
   ---Нет, не чепуха. Гляди.---В. достал свое фото, протянул мне. В. был в костюме, галстуке, улыбался, но вместо глаз сквозили две дырочки.---Отдай! В. забрал фото и спрятал.---Сына работа, он признался. Карандашом сделал. Хорошо, что на фото. Представляешь, человеку в глаза карандашом… Бабка его научила. Ну, теща моя. Милая, добрая женщина, такие вкусные вареники готовит! Эта семья меня ненавидит и терпит. Светке второй раз разводиться… Сам понимаешь, да и аборт делать поздно. Засада! Может, мне умереть? Для них был бы отличный выход. Мне маму жалко, одна она останется. Ни брата у меня, ни сестры… Тетка где-то в России, так то тетка.
   
Потом мы молчали. Блондинка терпеливо топталась в своем укрытии. Я не видел ее, но чувствовал ее присутствие. Помог В. подняться в номер, за нами следовала мелкая дробь каблучков. Черт с ней, решил я. В конце-концов, она его не лишит девственности. Возле номера В. прошептал:
   ---Теперь быстро уходи, а то ты мне приснишься со своим  трезвым лицом. Как ты невозмутим и спокоен. А мне хочется выть. И стыдно, и противно.
   ---Тебе нужно заснуть.---Я по-прежнему поддерживал В. и не уходил. Хотелось убедиться, что он лег, положил под щеку ладонь и забылся. Потом смогу быстро собраться и отправиться на станцию. Последняя электричка на Минск  почти в час ночи, еще есть время. Но В. не уходил. Он несколько раз пытался улыбнуться, но вместо улыбки выходила гримаса. Беспомощность В. тронула меня. Мне захотелось его обнять и сказать что-нибудь приветливое, одобряющее.  Шагнул к В., а он качнулся и его лицо, шершавое и белое, как лист ватмана, прикоснулось к моему. Отстранился и стал  вспоминать одобряющие слова, но, как назло, ничего не вспомнил и разозлился на себя. Откуда им взяться, этим словам, ведь я не произносил их никогда, никому.
   ---Успокойся и возьми себя в руки, дружище,---выдавил я из себя, отстраняя В.
   ---Хорошо сказал, Андрей. Ах, как ты хорошо сказал – дружище.---В. так поглядел на меня, что мне стало не по себе: действительно ли он пьяный? Так  осознанно и неприязненно мог глядеть  человек, который  полностью сознает, что делает. Не притворяется ли он пьяным? В. захохотал  и  снова с какой-то жадностью и детским азартом произнес:  дружище. В этот миг я хорошо разглядел глаза В. и понял, что минуту назад  ошибался: бесцветные, будто наполненные водой то были глаза не просто пьяного человека, а глаза мертвеца, рот которого смеялся. Что-то жуткое и комическое одновременно присутствовало в нашем диалоге.
   ---Не принимай весь этот балаган близко к сердцу.---И захохотал, как безумный.
   ---Прекрати представление!---То ли угрожающе, то ли нелепо прозвучал мой крик, но хохот В. оборвался.
   ---Ты прав, все это представление.---В. положил мне руку на плечо.---Вся наша жизнь—представление, а мы актеры.---  Что-то изменилось в голосе В. Появилась обида, вроде. Я достал ключ из кармана В., открыл дверь и  он первым вошел в комнату. Я оглянулся. Блондинки не было видно. Зашел следом, не включая свет, уложил В.,накрыл одеялом и вышел. Но не ушел, я спрятался. Из-за угла выскользнула девушка, держа туфли в руках, подкралась к двери и скрылась в номере. Я усмехнулся. Все это не может называться жизнью, подумал я. Очередная сцена из спектакля, в котором каждый участник пишет сценарий на свой лад.   
   Я пришел к себе, не включая свет и не раздеваясь, прилег. Немного полежу и долой отсюда. Если не успею на последнюю  электричку,  попаду на первую. Правда, это уже будет завтра, а я обещал Юльке вернуться сегодня. Но В. спутал мои планы. Прислушался. Тишину уснувшей гостиницы потревожили  тревожные женские каблучки и секунду спустя в мою дверь заколотили кулачком.  Открыл. На пороге блондинка с белым лицом.
   ---Скорей, скорей… Он там.
   Я втащил девушку в номер.
   ---Рассказывай толком!--- Волнение девушки передалось мне, я крепко держал ее за руку, не выпуская.
   ---Больно!---Мои пальцы разжались, она отшатнулась.---Он окно открыл и хотел… Ужас! Тащу его назад, а он  дерется. Ударила его бутылкой.
   ---Сиди здесь и жди меня.
   
Когда я вбежал в номер В., тот, свесив голову, стоял на четвереньках возле кровати и покачивался. На левое ухо струйкой стекала кровь. В. поднял  лицо, глянул наменя.
   ---Так шибанула! Весь хмель прошел. Она  не виновата,---прохрипел он.   
   Подхватил его под руки, помог подняться и усадил на кровать. Отвисшая  челюсть, сузившиеся глаза, разбухший нос… Какое-то мгновение  глядел на это обезьянье лицо, потом подошел к окну. Оно было распахнуто. Передо мной зиял черный квадрат, в глубине которого блестели две звездочки. Слава Богу, метель закончилась, подумал я и почувствовал  холод. Закрыл окно, вернулся к В. и присел рядом. Легкая тошнота подкатывала к горлу. В. поежился. Накинул на него одеяло.
   ---Это правда? ---спросил я, как можно мягче.
   ---Что?---Его ссутулившаяся фигура дернулась и замерла.
   ---Говорят, ты хотел прогуляться через окно девятого этажа, да тебе помешали.
   ---Мы немного выпили, мы поболтали…---В. ушел от ответа, а я не торопил.---Я ее отправил. Как она снова оказалась в номере? Глупо так выщло. ---В. застонал, схватился за голову.---Так саданула.
   Помолчали. В. сгорбился, вжал голову в плечи и с накинутым  на плечи одеялом стал похож на побитого в драчке петуха. Кровь из раны перестала сочиться и запеклась на ухе черной серьгой. Я смочил полотенце.
   ---Поверни голову. Хватит.---стерев кровь с уха, срезал ножницами волос на голове вокруг раны.---Повезло, не глубоко бутылка вошла. Сто лет теперь будешь жить. И девочке повезло, а то не миновать бы тюрьмы, из-за тебя, мудака.
   ---Шикарная комедия получилась, хоть на сцену…---В. хотел засмеяться, но кроме хрюканья  у него ничего не получилось.---Смейся, только не о чем не спрашивай. И не уходи. Не надо бинтов, а то как партизан… Посиди и помолчи.
   ---Мне надо идти.---Глянул на часы.---На последнюю опоздал, теперь только на первую
электричку. Собирайся ка со мной.
   ---Езжай. Мне один черт когда возвращаться. Надо в порядок себя привести. Езжай, все будет нормально.
   ---Уедем вдвоем.
    ---Тебе страшно оставлять меня?---В. скривил в улыбке губы.---Больше такого не повторится. В любом случае, я давно совершеннолетний, к тому же, не так то легко шагнуть  в окно. Даже в пьяном угаре.
   ---Ты точно в порядке? Мне надо идти, я должен.
   ---Езжай, я в порядке. Свет не выключай, я сам…
   ---Деньги есть?
   ---Да. Езжай.
   ---Я пошел.---Отошел к двери, остановился, будто не досказал чего-то главного.
   ---Езжай.
   ---Пошел, да?
   Наши голоса звучали тихо, в унисон друг другу  и трудно было поверить тому, что минуту назад здесь разыгралась трагедия. Открыл дверь.
   ---Эй!---крикнул В. Я обернулся.---Будешь в Минске, позвони.
   
   Когда я вернулся к себе, блондинка сидела на стуле посередине комнаты, сложив руки на коленях, глядела в пол. На столе горела лампа и в ее свете лицо и фигура девушки были как восковые.
   ---Как он?---Девушка поднялась.
   ---Живой.
   ---Я не хотела. Честное слово, не хотела.Окно открыто, а он идет к нему, идет… Ближе, ближе…---Она умолкла и принялась ходить по комнате, ее каблучки тихо отстукивали удары. Легкое раздражение шевельнулось во мне, мне предстояло еще раз  проглотить пересказ о случившемся. Но другого выхода не было, ей надо было выговориться до конца. В конце-концов, она спасла жизнь человеку, имеет право на это.---Ничего не понимаю. Все произошло так неожиданно. Он угостил вином, потом прогнал меня. А на площадке будто кто-то окликнул, позвал обратно. Вернулась. Окно открыто, холодина, а он все ближе, ближе… Испугалась. Схватила его, а он толкает… Ударила.
   ---Да сядь ты, не мельтеши. И не оправдывайся. Все путем получилось.
   Девушка присела, отвела взгляд.  Ее длинная, скособоченная фигура в этот момент выражало какую-то детскую покорность и незащищенность.
   ---Мне идти некуда,---вдруг сказала она.---Подруга в номере не одна. Она с ним на дискотеке познакомилась.
   ---Как зовут?
   ---Меня? Юля.
   ---Как?
   ---Юля. Не люблю своего имени, звучит как – то пошленько.
   ---А переспать с первым встречным не пошло?   
   ---Ничего вы не понимаете.---Она поднялась, отошла к окну, отвернулась от меня нескладная, смешная в своем гриме.
   ---Что же я должен понимать?---Этот разговор меня стал забавлять, я почувствовал себя в роли старшего брата.
   ---Подружки надо мной смеются, что я до сих пор не была с парнем.
   ---Как сюда попала?
   ---По путевке. На двенадцать дней.
   ---Почему ты выбрала В.?
   ---Кто еще на такую позарится? А В. такой одинокий показался… Такие не прогонят.
   Вот оно как удивительно сложилось, подумал я.  Будто В. и эта  девочка   послали друг другу  импульс и две родственные души встретились тут.    
    ---Я сейчас уезжаю, оставайся в моем номере.---Вдруг меня осенило – паспорт.---Утром в регистратуре сдашь ключ от комнаты и не забудь сказать, что мол надо было срочно уехать. За паспортом  потом приеду.
   ---Так дежурная есть.
   ---Времени нет искать.
   ---Вы Минчане?
   ---Да.--- Проверил сумку, все ли на месте.---Сначала на станцию пешком, потом электричкой. Обещал вернуться вчера, да вот… Когда обещаешь, надо держать слово. Меня ждет жена. Ее зовут Юля.
   ---Придумали?
   ---Нет.
   ---А сюда  что привело?
   ---Ложь.
   Меня поразило, с какой непринужденностью я откровенничаю перед  девчушкой, которую давно можно было послать на все четыре стороны, забыть все, что связано с ней и В. и шагать на станцию. Поглядел на нее. Она была так же смешна и нелепа в этот миг наедине со взрослым мужчиной, но в ее глазах светилась такая чистота и невинность, и я понял, что это судьба сказала мне быть с ней откровенным.
   ---Интересный вы какой-то.---Юля улыбалась и разглядывала меня так, будто ребенок изучает новую грушку.---В. останется один?
   ---Да. Утром вернется один. Поди, сейчас дрыхнет без задних ног.
   ---Мне кажется, у него неприятности.
   ---С каждым из нас что-то происходит.
   Я  раскрыл сумку, положил в нее ракетницу. Юля, скрестив руки на груди, наблюдала за мной.
   ---Странный пистолет,---сказала она.
   ---Это ракетница. Хорошо, что не пришлось воспользоваться. Благодаря тебе, между прочим.
   ---Благодаря мне?---она рассмеялась.---Если рассказать про эту ночь Катьке, не поверит.
   ---Не рассказывай. Это она тебя так разукрасила?
   ---Как вы догадались?
   ---Не трудно. Знаешь, на кого ты похожа?
   ---На проститутку. Ребята считают, что чем сильней женщина накрашена, тем легче ее соблазнить. И Катька так думает. Вас как зовут?
   ---Андрей.
   ---Вы осуждаете меня, Андрей?
   ---Лгать и осуждать – самое легкое  дело в жизни. А что касается тебя… Не сегодня, так послезавтра это самое произойдет.
   ---Не хочется быть белой вороной.
   ---Мне наоборот, так хочется быть белой вороной, быть, не как все.
   ---Вы же взрослый, уже работаете, а у взрослых все по другому. Среди молодежи никто не хочет быть белой вороной. С вами так легко разговаривать.---Она опять улыбнулась и поправила челку.--- С мамой тоже легко разговаривать, ну, как с подружкой. Но чаще всего она достает. Знаете, что я заметила? Когда что-то начинаешь понимать без подсказки, тогда к этому относишься серьезно. С отцом тоже повезло, он совсем не достает. Сказал однажды, что если принесу в подоле, оторвет голову. И все.
   Я надел пальто, шапку, закинул сумку за плечо.
   ---Юля, можно я тебя чуточку достану?
   ---Здорово!---Девушка захлопала в ладоши.---А как?
   ---Настоящие мужчины знают цену белым воронам. Намек поняла?
   ---Ну, настоящие…---Юля разачарованно вздохнула.---Я еще маленькая для настоящих мужчин, мне семнадцать.
   ---Прощай. Не забудь про ключ и паспорт.

   Направился к В. Дверь в его комнате не была заперта. Осторожно приоткрыл ее и заглянул. В. сидел в той же позе, в какой я его оставил, не двигаясь,  глядел в одну точку перед собой. Меня он не заметил. Я осторожно прикрыл дверь и спустился вниз. В фойе никого не было. Прекрасно, уйду без объяснений. От вечерней дискотеки не осталось и следа. Пол был подметен, стулья расставлены вдоль стен, аппаратура  спрятана. Вышел на улицу. Тихий мороз окутал меня с ног до головы. Прошел несколько метров, оглянулся и увидел на девятом этаже желтое пятно, единственное среди серых прямоугольников. В. так и не лег. Я стоял, не отрывал взгляда от желтого пятна под самой крышей – окна, которое в эту ночь могло стать дорогой к смерти. Смерти? Что привело меня к такой мысли? Разве попытка В. покончить с собой – не представление, хорошо отрепетированное? Но для кого? Чтобы ошарашить эту девочку? Или Светку? Или весь мир? Нет, никого этим не ошарашишь, вот в чем дело. Все мы знаем, что такое смерть, для нас это не новость. В этот миг во мне шевельнулось сердце, неуклюже, с каким-то хрустом, будто внутри меня переломили палку. Стало больно и страшно, хотелось позвать на помощь, крикнуть, но кругом царствовала тишина. Кого звать? Кто откликнется? Может, об этом самом подумал В., когда шагнул к распахнутому окну. Меня с ним не было, никого не было, кроме девчушки, для  нее смерть, всего лишь эпизод из фильмов ужаса, который забываешь после просмотра. Да, если бы не ее страх, пеняй потом на стресс, на водку… Дъявольщина! Выходит, я снова его оставил одного! Нет, он не посмеет повторить свою попытку, он любит жизнь, просто она колотит его без устали. Глянул на часы – половина второго, а первая электричка в три. Или раньше? А если он снова откроет окно? Девчушка спит и, наверное, ей  снится красивый фильм о том, как ее избранник дарит  ей цветы.Она счастливо улыбается. Весь этот огромный дом спит. Желтое пятно под самой крышей околдовало меня. Я глядел, как завороженный, мечтал, чтобы оно погасло. В., пощади меня, я не смогу сдвинуться с места, не смогу примчаться к тебе на помощь. Нажми на выключатель, пошли весь мир на  хер и завались спать. Ведь ты в порядке, верно? Разве тебе не хочется забыть этот кошмар? Я должен вернуться первой электричкой , я уже  слышу, как грохочут ее колеса и распашенка-дверь впускает меня внутрь… Черный лес, белая лента дороги, засыпанная намертво холодом, серый квадрат дома… все это превратилось в мертвую, оцепеневшую тишину ущелья, в котором одинокий путник не слышит собственного сердца. Я почувствовал, как начал задыхаться, и понял, что замерзаю. Закрыл глаза, открыл, снова закрыл, потом еще и еще, но наваждение не исчезло: из желтого окна вылепилось лицо Иисуса  Христа, печальное лицо Бога с кружевом морщинок, с впадинами на щеках. Бог глянул на меня и произнес:
   ---Пальнешь, мальчишка, если понадобиться помощь.
   Помощь…Отозвалось эхо в стороне. Хотел шевельнуться, но тело так закоченело, что не смог. Сколько же я стою на этой дороге? Сжал пальцы, выпрямил, снова сжал и когда почувствовал, что они мне подчиняются, достал ракетницу из сумки, поднял над собой.
   ---Федор. Больно. Помоги.
   И нажал на курок.

1985г.