Зло и спасение 6

СУЩНОСТЬ БЛАЖЕНСТВА
(райский Эрос)

Творение есть ЭРОС Творца, наслаждение Бога. Только поэтому оно и возникло. Всемогущий Бог, совершенный и не знающий в себе ущерба, способный устранить с Путей своих всё Ему неугодное, несомненно, движим силою ЭРОСА, которую сам в себе порождает и творчески раскрывает в Воле наслаждаться. Наслаждение Бога-Сверхбытия, – в том, чтобы дать бытие. Более того, вслед за Каббалой мы рискнём утверждать, что и Творение и тварь-человек, самим Богом предназначены для наслаждения, движимы благой духовной силою Эроса, меньшего чем беспредельный ЭРОС Творца, но родственного ему по творческому подобию. Бог, Который есть Любовь, не может желать для Творения своего никакой иной судьбы кроме со-стояния в Любви. Творение страждущее не могло и не может быть ЭРОСОМ Бога, не может дать наслаждение Всеблагому Создателю. Падшее Творение есть скорбь Творца. «Желание творца создать творение и дать ему наслаждение пронизывает и окружает последнее, подобно венцу или короне. ...творение можно условно представить в виде сосуда, готового принять наслаждение»26.
Наслаждение как эротическая цель и ценность жизни сохранилось и в человеке падшем. Мерой наслаждения определяет человек для себя высшее благо. Высшее наслаждение, самое острое и захватывающее переживание мы называем БЛАженством. Мы редко отдаём себе отчёт, что в сам;м слове блаженство заключено понятие Блага, а Благо ведь есть не что иное как предельная возможная близость ко Всеблагому. Всё существо человеческое устремлено к обретению блаженства, ибо высшая и самая заветная из целей жизни есть без сомнения переживание наиболее острого наслаждения. Через это переживание и обретается блаженство.
Однако самое острое из наслаждений, доступных человеку падшему, есть наслаждение плотское... краткомгновенное наслаждение оргазмом. Мы можем сколько угодно приводить примеры иных, более возвышенных, неплотских наслаждений, можем давать им различные определения – называть их высшими, вершинными, предельными – но чтобы точнее всего выразить эту предельность, эту вершинность, мы должны будем назвать их «оргазмом души» (блаженством души) или, на уровнях ещё более высоких, «духовным оргазмом» (блаженством духа27), всё равно неизбежно приравнивая всякие иные наслаждения к несравненной остроте плотского оргазма. Именно в плотском оргазме нам удаётся пережить некую кульминационную точку остроты наслаждения, ни с чем кроме себя самой не сравнимую. В пронзительной сладости оргазма человек переживает нечто поистине божественное, но одновременно и мучительную горечь краткости этого наслаждения и некое чувство вины. Почему?
Бог есть Творец и мы говорим, что Воля Божия творить, давать бытие, есть воля всепобеждающая, не знающий преград ЭРОС, страстная Любовь к вечности, ибо вечность есть творение и творение есть вечность. Насколько мы можем себе вообразить Божественную Жизнь, – а воображаем мы её как неукротимое творчество, – творение, дание бытия, есть для Бога высшее наслаждение. Сотворение человека по Образу и Подобию Божию означает для нас, превыше любых сомнений, что и для человека Бог положил творчество высшим благом, предельным наслаждением. Сама Любовь есть высочайший творческий взлёт. Творчество и Любовь не только неразъединимы, они суть одно и то же. Творчество же человеческое, как мы показали, есть усилие духа к новой сущности, то есть реализация некоего духовно-эротического смысла в тварности, созидающего или усовершенствующего тварные сущности, приближающего их, в посильных человеку пределах, к совершенству вечных духовных сущностей ЛОГОСА. Поэтому острота и сила наслаждения Любовью и творчеством, а ещё точнее – Любовью как творчеством и творчеством как Любовью, есть БЛАженство, удовлетворённый Эрос, со-стояние во БЛАге Божием. БЛАженство знаменует момент самого полного уподобления человека Богу, насколько это возможно по тварным человеческим силам. И если мы отождествляем блаженство с оргазмом (а мы не можем не сделать этого, ибо предельное наслаждение для нас в конечном счёте сравнимо только с этой краткой, пронзительной и несравненной по остроте вспышкой), то очевидно, что первотварный оргазм, – блаженство догреховного человека, – был дарован ему Богом как наслаждение, развивающееся в духовно-творческом усилии (вдохновении) и достигаемое в экстазе творческого акта.
Очень поверхностно суждение, что высшее БЛАженство, высшее БЛАго связано для человека лишь с первой частью Божия завета: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» /Быт. 1, 28/, ибо не в этом проявляется максимальное уподобление человека Богу, а именно в способности творить, свободно напрягать свои духовные силы и выплескивать их в акте духовно-творческом. Подлинный смысл Божия завета, ответ на вопрос, зачем же, собственно, «плодиться и размножаться, и наполнять землю», дают следующие далее слова: «и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле...» /Быт. 1, 28/, Именно эти слова говорят о предназначении человека и высшем его наслаждении, ибо истинно обладать землёю и истинно владычествовать над тварью можно только духовно-творчески. Всякое лишенное творческого начала обладание и владычество есть сугубо плотское, бездуховное, не реализующее в мироздании никакого духовного смысла, а стало быть неистинное, бессущностное, то есть потребляющее и истребляющее. Такое неистинное обладание и владычество, лишенное духа, не усовершенствующее, а разрушающее мироздание («землю»), мы сплошь и рядом наблюдаем в падшем мире. «... райский “эрос” так же отличался от нашей падшей и пожирающей сексуальности, как царственное священство человека над тварным миром отличалось от господствующего ныне взаимного пожирания»28. Эрос делает обладание ненасильственным, благотворным, истинным. Всякое же неистинное обладание, в том числе и обладание сугубо сексуальное, кульминирующее в плотском оргазме, безэротично. Оно неизбежно насилует и унижает то чем обладает, а потому вместе с оргазмом плоти несёт обоим – и неистинно обладающему и неистинно обладаемому – неотвратимое чувство униженности плотью, ощущение подавленности. В падшем человечестве это ощущение подавленности самовластием плоти настолько глубоко связалось с сексуальностью, что составной и зачастую наиболее острой частью сексуального наслаждения является элемент насилия – извращённая «сладость» унижения (садизм) и/или униженности (мазохизм).
Бог есть Дух и Божественная Жизнь есть Сверхбытие духовное.  Творение Божие есть бытие – духовные смыслы Сверхбытия, которым дана одухотворённая плоть, вечные сущности ЛОГОСА, в космической всеобъятности общего Замысла воплощённые, телесно восуществлённые Богом, и далее восуществляемые и развиваемые человеком в тварности. Если Бог даёт бытие, первоначально полагает его, то человек даёт бытию, продолжает и развивает бытие. Дание бытию знаменует наиболее полное уподобление человека-творца Богу-Творцу. Как духовный смысл, первоначально восуществлённый Богом в тварности, человек есть одновременно потенция дальнейшего тварного восуществления и самовосуществления. Богоданное есть потенция дальнейшего тварного дания. Мы уже говорили, что сущности есть только реализованные или реализуемые духовные смыслы, поэтому и человеческое творчество истинно, сущностно (а не фиктивно) лишь тогда, когда реализует (восуществляет) некий духовный смысл. В догреховном райском бытии «плодиться и размножаться», «наполнять землю», и «обладать ею, владычествовать», то есть творчески реализовывать в мироздании духовные смыслы, было для человека неделимым единством, ибо одно беспрепятственно предполагало другое. Духовно-творческая воля и активность человека была саморазумеющимся предикатом райского бытия. Блаженство было дано ему как удовлетворяющее райский Эрос переживание оргазма теургического (о теургии будет подробнее сказано ниже), как кульминация наслаждения Образа и Подобия Божия, богочеловека, в максимальном уподоблении своему Создателю, Богу, через дание бытию. Уподобление Сверхбытию, со-стояние с Богом во Благе Его, огразм теургический, мы называем блаженством.



ГРЕХОПАДЕНИЕ
(первородный грех)


Природа и сущность первоначального Творения были едины. Вся плоть Творения была одухотворена в меру, предопределённую ей Творцом. Природа Рая если и была пассивна в сравнении с человеком, то всё равно неповреждённо сущностна, пронизана Эросом, духом Замысла Божия. Это была благая в своей целосущностности природа бытия. Но в богоотпадении материя природы и её благая духовная сущность претерпели разрыв. Материальная природа падшего мира сама по себе не есть бытие, есть не-бытие, ибо безблагодатна и бессущностна, и сколько бы она ни воспроизводила сама себя, всё равно в сугубости своей она остаётся не-бытием, бессущностностью, бессмыслицей безлюбовного эго29. «Ведь состояние человека подверглось катастрофической мутации вплоть до его биологической реальности»29*. В глубоком мистическом постижении этой катастрофической мутации, совершается поистине захватывающая духовная встреча двух гениальных духовидцев: сознательного христианского гностика Николая Бердяева и спонтанного христианского мистика Андрея Платонова. К этому постижению они идут разными путями, но Истина, проступающая по-разному у двух этих казалось бы столь непохожих творцов мыслителя-художника и художника-мыслителя, едина. Вот, что читаем мы  у Бердяева: «Великий знак унижения человека виден в том, что человек свет получает от солнца и что жизнь его вращается вокруг солнца. То, что солнце извне светит человеку, есть вечное напоминание о том, что люди, как и все вещи мира, сами по себе находятся в вечной тьме, лишены внутреннего излучения света. Солнце должно быть в человеке – центре космоса, сам человек должен был бы быть солнцем мира, вокруг которого все вращается. Логос – Солнце в самом человеке должен светить. А солнце вне человека, и человек во тьме. Свет жизни в природном мире зависит от внешнего и далекого источника. Померкнет солнце, и все существа и все предметы природного мира будут повергнуты в беспросветную тьму, жизнь прекратится, так как нельзя жить без света. Центральное положение солнца вне человека и зависимость от его света есть унижение человека. Предмирное падение человека было перемещением его как иерархического центра. В природном мире, в метафизическом образовании нашей планетной системы это отозвалось тем, что солнце переместилось изнутри вовне. Человек пал, и солнце ушло из него. Земля с живущим на ней человеком стала вращаться вокруг солнца, в то время как весь мир должен был бы вращаться вокруг человека и его земли и через человека получать свет, через живущий внутри его Логос. Утеряв свою солнечность, человек впал в солнцепоклонство и огнепоклонство, сделал себе бога из внешнего солнца»29**.
         А вот как эта же Истина, Истина грехопадения и потемнения человека, его глухой, но неотступной тоски по внутреннему свету, открывается Андрею Платонову через переживания его героя, инженера Прушевского «... в свои прогулки он уходил далеко, в одиночестве. Однажды он остановился на холме, в стороне от города и дороги. День был мутный, неопределенный, будто время не продолжалось дальше — в такие дни дремлют растения и животные, а люди поминают родителей. Прушевский тихо глядел на всю туманную старость природы и видел на конце ее белые спокойные здания, светящиеся больше, чем было света в воздухе. Он не знал имени тому законченному строительству и назначению его, хотя можно было понять, что те дальние здания устроены не только для пользы, но и для радости. Прушевский с удивлением привыкшего к печали человека наблюдал точную нежность и охлажденную, сомкнутую силу отдаленных монументов. Он еще не видел такой веры и свободы в сложенных камнях и не знал самосветящегося закона для серого цвета своей родины. Как остров, стоял среди остального новостроящегося мира этот белый сюжет сооружений и успокоенно светился. Но не все было бело в тех зданиях — в иных местах они имели синий, желтый и зеленый цвета, что придавало им нарочную красоту детского изображения. «Когда же это выстроено?»— с огорчением сказал Прушевский. Ему уютней было чувствовать скорбь на земной потухшей звезде; чужое и дальнее счастье возбуждало в нем стыд и тревогу — он бы хотел, не сознавая, чтобы вечно строящийся и недостроенный мир был похож на его разрушенную жизнь Он еще раз пристально посмотрел на тот новый город, не желая ни забыть его, ни ошибиться, но здания стояли по-прежнему ясными, точно вокруг них была не муть родного воздуха, а прохладная прозрачность. Возвращаясь назад, Прушевский заметил много женщин на городских улицах. Женщины ходили медленно, несмотря на свою молодость, они, наверно, гуляли и ожидали звездного вечера» (А. Платонов «Котлован»).
           Духовный радикализм мыслителя-философа Николая Бердяева равен духовному радикализму мыслителя-художника Андрея Платонова. Одна и та же Истина по разному является двум великим духовным гностикам: сознательному гностику, Бердяеву, и спонтанному гностику, Платонову. Это Истина о том, что огнепоклонник, солнцепоклонник, наконец, звездопоклонник, то есть так или иначе поклоняющийся внешнему свету, человек мучительно жаждет света внутреннего. Жаждет его и в него не верит, ибо не знает «самосветящегося закона для серого цвета» своей земной родины. Он не верит в возможность такого внутреннего света на «земной потухшей зведе»... не верит именнно потому, что ощущает её потухшей. С абсолютной духовной точностью эту коллизию схватывают написанные веком раньше строки Фёдора Тютчева:

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует...
Он к свету рвётся из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит
И сознаёт свою погибель он,
И жаждет веры – но о ней не просит.

Человеку, немощному верой и потому обделённому надеждой, даже хочется, чтобы в мире возобладала скорбь, ибо она внятней его несбывшимся надеждам, она ближе тьме его разрушенной, а чаще всего даже не выстроенной жизни. Но богоданным Знанием и даже сам;й своей великой скорбью человек против всех очевидностей тьмы знает, что он не только может, но должен светить, ибо по Замыслу Божию он – человек, Образ и Подобие Бога – единственный проводник света Божия. Бог есть Свет миру через человека. “Noi viviamo l’sole!” («Мы живём солнце!») – говорят итальянцы, и эта странная фраза, буквально означающая именно: «живём солнце», «изживаем солнце», – есть свидетельство того, до какой степени существо человека, даже человека юга, щедро одаренного наружным светом, нуждается в свете, насколько человек не только физически живёт светом, но внутренне, духовно, острейшим образом переживает свет.   
         Мы возвращаемся к мысли, что материальная природа падшего мира сама по себе не есть бытие, есть не-бытие, тьма. Для того, чтобы вновь вернуть себе бытийность, материя падшего мира нуждается в свете Любви, в эротическом просветляющем действии человека. Пассивная, безлюбовная природа, – бессущностная не-бытийность сугубой плоти («непроизвольно выросшее тело») есть тьма бессущностного. И восуществляется плоть, облекается бытием, только тогда, когда активная эротическая воля человека овладевает ею, совершает в ней просветляющее духовно-творческое действие, тем преображая её. В сверхъестественном порядке Любви, который человек способен отчасти восстанавливать напряжениями духовного-эротической воли, совершается то, что в танатическом естественном порядке падшести невозможно, а именно – просветление падшей плоти через анти-эго-истическое дание бытию. Через духовный акт анти-эго-истического дания бытию высвобождается внутренний свет, реализуется некий сущностный смысл, который природа сама по себе (естественно) бессильна восуществить, (реализовать). Однако для падшей жизни такое действие не есть саморазумеющийся предикат, но лишь заключённая в ней возможность (в этом-то и заключается катастрофическое несходство падшей жизни с райским бытием, здесь пролегает пропасть между порядком естественным и порядком сверхъестественным). Мартин Бубер пишет: «...человек – единственное известное нам существо, в котором частично воплотилась категория возможности... он единственный из всех существ нуждается в подтверждении...»30. Поскольку и падший человек, – хоть и не целостный райский богочеловек, хоть и умалённая за счёт разбухшего бессмысленного эго сущность, – всё же обладает свободой и непосредственным духновением Божиим, только «плодиться и размножаться, и наполнять землю» не есть ещё для него реализовать духовно-эротический смысл, не значит давать бытию, не значит уподобляться Богу. Только «плодиться и размножаться» в падшем мире для человека означает лишь эго-истически воспроизводить свою падшую природу, а падшая природа в её плотской сугубости, как уже сказано, есть природа не-бытия. «Непроизвольно выросшее тело» само по себе способно лишь непроизвольно продолжать непроизвольность телесного роста. Не имеющие духа твари «по роду их» в большей мере исчерпывают своё назначение, плодясь и размножаясь, ибо им и предназанчено лишь это. Этим они реализуют свою часть общего Замысла о Творении. «Животное твёрдо коренится в своём этом-бытии»31. Мы сказали бы, точности ради, не «твёрдо», а «твёрже», ибо и тварей «по роду их» тяжко коснулась бессущностность, и в них вошла тьма безэротичности падшего мира. Животное нуждается звериной душой своей в контакте с духом человеческим. Поэтому так трогательна преданность животного человеку и нежность человека к животному. В дружбе с человеком животная душа возвышается, в лучах человеческой духовно-душевной привязанности она восстанавливает свою первотварную сущность и назначение быть меньшим братом человеку. В ответной преданной Любви к человеку животная душа частично очеловечивается. «Человек же, как таковой – рискованная попытка жизни, неопределённая и неподтверждённая...»32. Эта мысль Бубера очень точно фиксирует ситуацию падшего человека. Чтобы «подтвердиться» как бытие, человек должен со-творить себя, «определиться» как сущность. Он должен силой Любви перейти из возможности духовного смысла в реальность духовного смысла, анти-эго-истически дать бытию. В падшем мире человек может стать бытием, восуществиться как Образ и Подобие Божие, обрести БЛАженство как БЛАго, лишь оттесняя эго Любовью, лишь восстанавливая духовно-эротической волей к творчеству сверхъестественный порядок, относительно уподобляясь Богу – абсолютному Духу и Всеблагому Творцу, посильно возвращаясь к своему догреховному богочеловеческому состоянию, то есть частично обоживаясь. Без такого со-творения, без частичного обожения, человек не определяется как сущность, не подтверждается как бытие, остаётся лишь элементом естественного порядка бессущностной природы, бессмысленным эго, не-бытием, «непроизвольно выросшим телом». У Андрея Платонова в повести «Котлован» есть такая фраза: «...потому что дети – это время, созревающее в свежем теле, а он, Вощев, устраняется спешащей, действующей молодостью в тишину безвестности, как тщетная попытка жизни добиться своей цели». До беспощадности точен образ кошмарного естественного порядка падшей природы, до жути глубоко это платонвское прозрение тщетности попыток жизни осуществить себя, стать бытием через сугубую материальную природу, обновляющуюся в детях, но заведомо обречённую, как и сам герой, «устраниться в тишину безвестности» аннулироваться новым временем, всё тем же роковым естественным порядком, созревающим в «новом свежем теле». Как бытие человек совершается и подтверждается не плотски, а духовно-творчески, не эгоизмом плоти, а эротизмом  духа, не в естественном порядке природы, а в сверхъестественном порядке Любви. Только так он преодолевает эго и выходит из небытия, только так становится бытием, только так посильно уподобляется Сверхбытию.
Посильное уподобление Сверхбытию, со-стояние с Богом во Благе Его, становление бытием, и есть частичное обоженье, то есть то состояние, которое мы называем блаженством и которое в падшем мире сравнимо по остроте наслаждения только со вспышкой плотского оргазма. Огразм плоти, заменивший падшему человеку оргазм теургический, целосущностный, есть карикатура на райский Эрос. Оргазм плоти есть «блаженство» бессмысленного эго, жертвой и заложником которого стал человек после того, как впустил в себя зло. «Блаженство» эго есть ничтоженье, и оно не подтверждает, а отрицает человека.
Подлинное БЛАженство в падшем мире есть преодоление эго, возвышение над не-бытием бессущностной материальной природы, становление бытием, посильное со-стояние во БЛАге Божием, – оргазм целосущностный, духовно-душевно-телесный, отзвук оргазма теургического. БЛАженство связано с духовной победой над эго-измом сугубой плоти, над «непроизвольно выросшим телом», всегда ищущим утоления своей бессмысленной и в конечном счёте самоубийственной чувственности. Такое БЛАженство, может быть достигнуто лишь через Любовь, через духовно-эротический акт творчества, анти-эго-истического дания бытию. БЛАженство, доступное человеку в падшем мире, мы назовём кайросом (о кайросе см. ниже).
Последствия грехопадения неисчислимы. Вся история человечества, история мира сего в его преобладающих путях, есть история скитаний греха. Но само зерно греха в том, что переживание блаженства, оргазм, отделился для человека от со-стояния во Благе Божием, перестал быть оргазмом теургическим, подлинным Эросом, исключительной прерогативой целосущностных духовно-творческих состояний, перестал испытываться человеком как наслаждение обоженья в творческом экстазе, в просветляющем акте антиэгоистического дания бытию. По грехопадении человек приобрёл печальную способность «полноценно жить» одной только своей бессущностной природой, то есть эго-измом сугубой плоти. Он испытал и с тех пор культивирует вожделение отнюдь не к духовно-творческому уподоблению Богу, не к теургическому оргазму или хотя бы тому подобию его, которое доступно человеку падшему в актах подлинно эротических, духовно-творческих. Впустив в себя зло, человек попал под гипноз непроизвольности тела. Он познал (предощутил в себе!) и с тех пор как одержимый ищет повсюду оргазма плотского, такого оргазма, который целиком умещается в не-бытии, оргазма эго-истического, оргазма исключительно для себя, без дания бытию. Акт зачатия, достигающий кульминации в плотском оргазме, не есть ещё дание бытию. Он есть лишь воспроизводство материальной природы, умножение не-бытия на не-бытие, дающее в результате всё то же не-бытие, поскольку материальная природа и духовная сущность в грехопадении претерпели разрыв. «Плодиться и размножаться» в падшем мире не предполагает в качестве саморазумеющегося предиката духовно-творческое обладание и владычество, не вдохновляет человека на «царственное священство над тварным миром». Чаще всего обладание и владычество в этом мире подразумевает лишённое всякого священства эго-истическое потребление, ограбление и истребление.
Ослепнув духовно, человек падший «прозрел» плотски и узрел лёгкий способ достижения «блаженства» в эмоциях эго-истической природы, сопутствующих инстинктивному акту воспроизводства плоти, не только без услилия духа к новой сущности, но в полном забвении духа и сущности, в тотальном безразличии к бытию. Блаженство, как духовно-творческое со-стояние во Благе Божием, как антиэгоистическое дание бытию, побледнело и ослабело, духовное сделалось плохо различимым, часто вообще непонятным. Зато вся острота «блаженства» в падшем человеке сосредоточилась на плоти, причём главным образом на его собственной плоти, а точнее, на тех ощущениях, которые его плоть может дать его ненасытному эго. Другую плоть человек чаще всего ищет и вожделеет лишь как самовозбуждающее средство, как необходимую деталь механизма удовлетворения плоти собственной. И это эго-истическое похотение он принимает за Эрос.
Диктат «непроизвольно выросшего тела» сделался столь властен над человеком, что тот, ничтоже сумняшеся, теоретизирует о прямой связи духовного творчества с сексуальной активностью, с рождающей плодоносностью, чуть ли не с работой желёз внутренней секреции. С этой «темой» любят заигрывать удачливые, но отнюдь не самые духовные мира сего. Подобная болтовня вошла даже в моду, стала считаться хорошим тоном. Однако в этой поверхностной болтовне всё безнадежно и низменно перепутано. Влюблённость и половая Любовь, – могучее движение Эроса, захватывающее всего человека, активизирующее весь его организм, вливающее в него энергию, дающее ему ощущение заполненности, – есть духовно-творческий акт. Но движение Эроса (католики называют это «mozione dello spirito» – движение духа), побуждающее в человеке духовное творчество, не связано обязательно с половой сферой и не коррелятивно сексуальной активности. Эрос – не материальной природы, он не вырабатывается железами внутренней секреции. Эрос может стимулировать в человеке сексуальность, но сама по себе сексуальная активность (новый брак, деторождение, новая любовница) отнюдь не есть признак активности духовно-творчесткой, не есть обязательно знак Эроса. Сексуальность может побуждаться и похотью и даже чаще всего именно ею и побуждается. Пол духовен (об этом подробно ниже), однако не всякое движение Эроса совершается в половой сфере. И духовно-творческая активность, накал Эроса, вовсе не непременно совпадает с активностью сексуальной. В том-то и проблема, что сексуальную активность может порождать (и чаще всего порождает!) не эротический дух, а сугубая плоть, эго, созревшее в «непроизвольно выросшем теле» и предъявляющее свои автономные права. Плоть падшего мира танатична, она «непроизвольна», то есть бессущностна как в своём кратком цветении так и в своём неизбежном увядании вплоть до рассыпания во прах. Безобразное упрощение, пошлость, считать всякую творческую активность производной от активности сексуальной и всякую энергию – видоизменением сексуальной энергии. Но мир пошл и любит пошлости. А между тем духовная история даёт нам как примеры совпадений духовно-эротической активности с активностью сексуальной, так и примеры обратные. Бах – один из титанов эротического духа, оставивший колоссальное не только по духовному весу, но и просто по объёму наследие, имел двадцать детей. Брамс – одна из вершин романтического гения, был мучительно застенчив и по большей части одинок, но создал произведения поразительной эротической мощи. Микельанджело, титан того же масштаба, что и Бах, оставил миру необъятное и ни с чем не сравнимое по духовной и художественной ценности наследие, но не имел детей и не жил в браке. Моцарт – один из величайших музыкантов-сочинителей, каких занала история музыки, отличался большой влюбчивостью, даже слыл развратником, а Леонардо да Винчи, которого принято называть величайшим из живших на земле людей, духовно-творческая активность которого простирается во все мыслимые сферы творчества и познания, прожил свой долгий век девственником. Данте, на всю жизнь полюбивший и воспевший Беатриче, плотски никогда не обладал ею, пережил её раннюю смерть и провёл свою жизнь в одиночестве изгнанника. Но именно в этой сдавленной изгнаннической судьбе он выносил и сотворил «Божественную комедию», одну из величайших книг европейского человечества. Одиноким и заброшенным жил на этом свете Винсент Ван Гог. Плотская судьба его кричаще убога, а творчество его громадно и клокочет духовной энергией Эроса. В одиночестве прожил жизнь и Антони Гауди, но духовная энергия его творчества так велика, что задуманный и начатый им в 80-е годы ХIХ века собор, «Sagrada Familia», в Барселоне, по сей день воздвигается, самим своим образом, грандиозностью и фантастической дерзновенностью замысла вдыхая эротический энтузиазм в поколения каталонских архитекторов, обещая миру восьмое чудо света.
Есть очевидная связь между эротическим накалом духовной воли и творческой активностью человека, но между Эросом и сексуальностью нет зависимости. Сама по себе сексуальная активность плоти никак не определяет и не отражает духовно-эротический накал, не показывает духовой темпратуры. Более того, сексуальность, отпущенная на волю похоти, предоставленная произволу желёз внутренней секреции, за редчайшими исключениями32* парализует духовную волю человека, пожирает творческую энергию Эроса. Если «недобор» по части автономной, то есть неодухотворённой Эросом, сексуальной активности способен ввергать человека в депрессию, то именно потому, что в падшести человек чаще всего есть невольник эго-истической плоти, раб «непроизвольно выросшего тела» и его автономных претензий. Ослабевший дух не в состоянии оградить человека от власти над ним желёз внутренней секреции. Только святой и творец – да и те далеко не всегда – способны побеждать диктатуру падшей плоти. И победа эта совершается именно как победа Эроса над Танатосом, как победа свободного творящего духа над порабощающей непроизвольностью плоти.
Повторяем, падшая плоть танатична, «непроизвольна». «Непроизвольна» она и в своей подверженности эго. Лишенная озаряющего дыхания Эроса, плоть может только порабощать и унижать человека. Так, например, диктат эго порождает и ожесточает в человеке тёмную, совершенно танатическую стихию ревности. И хотя даже падший человек чувствует, насколько отвратительна и низка ревность, он почти не в силах противостоять её натиску, чаще всего становится лёгкой добычей ревности, и более того, склонен утверждать власть ревности над собой, ложно облагораживая это предельно неблагородное, нечеловеческое порождение эго. Представление, что ревность есть самый верный признак Любви: «ревнует, значит любит – не ревнует, значит не любит», – не просто утвердилось среди людей, а приобрело статус догмы, хотя не может быть ничего более далёкого, более чуждого Любви, несущей анти-эго-истическое дание, чем ревность, которая есть всегда и только эго-истическое требование. «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит» /1 Кор. 13, 4-6/. Из этой речи Ап. Павла видно до какой степени Эрос первотварный исказился в «эросе» падшем, в эротике сугубой плоти, толкающей человека в без-образие ревности, которая как раз именно не милосердствует, не долготерпит, но раздражается, превозносится, гордится, завидует, мыслит только зло, ничему не верит, ничего не переносит, всегда ищет только своего.
Воля к наслаждению сохранилась в человеке, но сделалсь «падшей и пожирающей», поэтому так глубоко взаимное отчуждение людей даже в совместном добывании плотского оргазма, поэтому столь оскорбительная в своей низости эмоция как ревность может считаться мерилом Любви. Даже сама Любовь познала горечь и опустошение в «послевкусии» плотского соития, ибо оргазм теургический, целосущностный, которого ищет Любовь, – это совсем не то, что обретает эго в оргазмах плоти. Каждое следующее поколение родителей прилагает отчаянные усилия оградить своих подрастающих детей от плотского соблазна, от «падшей и пожирающей» воли к наслаждению, ибо уже на своём опыте знает, в какую пагубу легко завлекает человека это эго-истическое воление. И каждое поколение обречено испытывать чувство вины перед детьми, которых так и не сумело удержать от ошибок на путях воли к наслаждению. Но глубина проблемы в том, что эти «ошибки» больше чем ошибки, это иррациональное и не поддающееся контролю рацио наследие грехопадения, беспощадный танатический диктат плоти, воля «непроизвольно выросшего тела» жить своей сугубостью.
«И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» /Быт. 3, 7/. Стыд познанной наготы – это и есть откровение человеком возможности испытывать оргазм эго-истический, оргазм сугубой плоти, не уподобляясь Богу в усилии духовно-творческом, а опускаясь в усилиях физических до бездуховного животного, которое исчерпывает свой смысл в Творении простым («непроизвольным») воспроизводством материальной природы. Страх Адама, который, услышав голос Бога, ответил: «... голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» /Быт. 3, 10/, есть великий страх, но не перед Богом. Перед Богом человек испытал угрызение совести, а «убоялся» он разверзнувшегося и пленившего его не-бытия33. Человек испытал страх перед бессущностной природой, которая по грехопадении открылась ему как автономный источник оргазма, «высшего наслаждения», «блаженства». Это один из самых потрясающих моментов библейской истории, ибо в этом первом страхе людей билось не только раскаянье ослушника, но и куда более глубокое осознание, пугающая пропасть открывшегося эгоизма сугубой плоти, от которой человеку уже некуда было деваться, ибо зло, породившее эго, сильнее человека. В смущении и страхе первых людей интуитивно уже провидены все муки эго, все бесплодные терзания вожделеющей плоти падшего мира. Поэтому первое сугубо плотское влечение, познанное людьми, до конца времён останется эпицентром грехопадения, роковым моментом пробуждения эго, первородным грехом.
Вожделения плоти в путях истории оказались куда более разнообразными, куда более «изобретательными», чем первое, устыдившее и испугавшее людей взаимное плотское влечение. Эти вожделения очень скоро оторвались от последнего своего оправдания «плодитесь и размножайтесь», подсказали человеку, а зетем и потребовали от него грубой и бесплодной даже с этой материальной точки зрения эксплуатации сугубой плоти. Проституция есть самое буквальное проявление бесплодной эксплуатации плоти, прямая продажа и покупка за деньги плотского оргазма, отделённого от зачатия. Мало где так остро как в этом явлении жизни выражается безэротичность падшей плоти, её отрыв от духа. Тот, кто покупает себе оргазм, совершенно не интересуется сущностным состоянием продающего (продающей). Оргазм приобретается просто как товар. Ремесло проститутки потому и называют древнейшей из профессий, что насколько помнит себя человечество, оно всегда было маниакально озабочено плотским оргазмом, находя в нём «высшее наслаждение», «блаженство» эго, безотносительное не только к сущностям, к духовно-эротическим смыслам,  но уже и к функции размножения.
Другим, несколько более прикрытым, но тоже достаточно очевидным проявлением бесплодной эксплуатации плоти является брачный договор, по которому люди расписываются в числе прочих обязательств, материальных и духовных (если духовное вообще может быть обязательством, может гарантироваться подписью и обеспечиваться по договору?), в том, что будут исполнять так называемые «супружеские обязанности», то есть способствовать друг другу (в некоторых законодательных уложениях даже с указанием определённого минимального количества раз на единицу времени!) не в размножении, а в достижении автономного, не оправданного даже мотивом «плодитесь и размножайтесь», плотского оргазма. Неисполнение «супружеских обязанностей» в некоторых законодательствах считается так называемой «разв;дной статьёй» и может повлечь «законное» расторжение брачного договора. Каждый из супругов по «закону» обязан другому оргазмом («высшим наслаждением»). При этом не только законодательство, но и сами супруги не интересуются субъективным духовно-эротическим (сущностным) состоянием друг друга. Сущности здесь игнорируются, здесь востребуется и на «законных основаниях» гарантируется оргазм для себя. Почему это возможно? Потому, что плотский оргазм есть высшее наслаждение и предельная цель эго. Эго же не знает другого, ни ближнего ни дальнего... не знает и не желает знать ничего о сущностях, о духовных смыслах, о подлинном Эросе. Эго озабочено только плотью и всегда ищет плотского наслаждения для себя.
Бессущностность плотского оргазма выразилась и в том, что женщина-человек-объект34 первого  сугубо плотского влечения человека-мужчины, – как, впрочем, и наоборот, человек-мужчина для женщины-человека, – не остались единственным взаимным источником оргазма. Сугубая плоть обособилась от этого первоначального, точнее сказать, первогреховного источника вожделения и нашла себе другие вожделения, иные, ещё менее связанные с сущностью способы добывания плотских оргазмов. Плоть падшего мира потому и бессущностна (эгоистична), что в конечном счёте озабочена исключительно собой, может добывать себе оргазм как угодно, без оглядки на сущность, то есть на Божий Замысел, а ведь частью этого Замысла было дание человеку именно женщины, как плоти в духе и духа во плоти.
 А с другой стороны эго-изм сугубой плоти выразился в том, что она бестрепетно перечёркивает подлинную, не сугубо плотскую, а целостную духовно-душевно-телесную Любовь между людьми, если люди эти родственники по крови (то есть, собственно, по плоти), угрожая им неполноценным потомством. Инцест, карающийся по закону, есть одно из выражений рабства человека под игом сугубой плоти. Ведь завет Бога первым людям «плодитесь и размножайтесь» предполагал, что род человеческий пойдёт от Адама и Евы, которые были плоть от плоти (кровь от крови) друг друга. Таким образом, с точки зрения земных установлений, человеческий род вроде бы отначала порочен, неполноценен, поскольку пошёл от инцестуальной плотской связи. Но всё дело в том, что Бог сотворил людей, как существа духовно-телесные. В целосущностной одухотворённости райского Эроса человек не подлежал ограничениям по плоти, которые внесло грехопадение. Любовь по Замыслу Божию есть единение духовно-душевно-телесное, целосущностное слияние в Эросе, и плоть не может обособляться и диктовать Любви свои ограничения. Однако мир падший не есть мир Божий, и этому миру диктует законы не Дух Божий, а автономный и совершенно безэротический эго-изм сугубой плоти. Человек в падшем мире – раб плоти, и потому запретность инцеста оправдана, но оправдана не духовными смыслами Замысла Божия, не вечными сущностями ЛОГОСА, а бессущностностью сугубой плоти, тиранически равнодушной к духу, устремленной исключительно на воспроизводство материальной природы падшего мира. Плотское эго, как будто бы выражающее сокровенность человеческую, в действительности не знает человека и безразлично к истинно человеческому, к духовному.
Вся иерархия наслаждений, в той или иной мере приближающих человека к переживанию оргазма, стала в падшем мире безумной, то есть плотской, бессущностной, не-бытийной. Половая похоть есть прямое и открытое стремление плотского эго к своему «высшему наслаждению». Но и похоть стяжательства, и похоть власти – всё это в конечном счёте лишь скрытое вожделение плотского оргазма, ибо и богатство, и в ещё большей степени власть, облегчают человеку достижение главной цели – «блаженств» эго-истической плоти. В случаях особо тяжких разрушений сущности сугубая плоть на психо-физических уровнях извращается до такой степени, что способна подменять прямую плотскую похоть похотями стяжательства и власти, то есть может давать человеку оргазм эго через одно только обладание богатством или властью.
Сущность грехопадения – первородный грех – в том и заключается, что человек, принявший в себя зло, оказался способен испытывать предельное наслаждение – «блаженство», «оргазм» – сугубой плотью, не реализуя при этом никакой духовный смысл, не уподобляясь своему Создателю духовно-эротическим волевым усилием к сущности, а лишь насыщая ненасытное эго («непроизвольно выросшее тело») эмоциями, сопутствующими воспроизводству бессущностной природы, то есть плодя не-бытие.



ВСЕБЛАГОСТЬ  ЯВЛЕННАЯ

И всё же Бог не «проклял» ослушника, нарушителя запрета, ибо и согрешивший, и павший, человек всё равно остался и остаётся любимым чадом Божиим. «Проклял» Бог змия-сатану, навеки «предал проклятию» ложь и предательство, разрушившие гармонию райского бытия («И сказал Бог змию: за то, что ты сделал это, проклят ты...» /Быт.3, 14/). Людей же не «проклял» Бог, но лишь определил им тяжкую искупительную участь. Даже землю «проклял» Бог за грех Адамов («Адаму же сказал: ...проклята земля за тебя...» /Быт.3, 17/), но не самого Адама, не любимейшее создание и духновение Своё, и это даёт нам живительную уверенность в том, что Всеведеньем Божиим уже тогда было провидено конечное искупление греха и возвращение человека, а вместе с ним и всей твари, в новую гармонию с Творцом.
О Божием провиденьи и надежде Бога на грядущую новую гармонию со Своим, увы! падшим, но всё-таки имеющим будущее Творением, свидетельствует и последовавшее за грехопадением немедленное удаление человека из Рая («...как бы не простёр он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не стал жить вечно» /Быт. 3, 22/). В этом Божием решении, которое люди по неразумию чаще всего принимают за покарание, нет ничего карательного. Более того, это решение продиктовано заботой Бога о падшем человеке, ибо ослушавшись Божия запрета, человек ещё не погиб окончательно для вечности, но лишь поставил себя на грань гибели. Вкусив от древа познания зла, человек принял в себя яд омнипотенциальности, впустил в себя частицу безначальной тьмы, разверз в себе (и в Творении) черную дыру ничтоженья. Человек сделался амбивалентен, он стал знающим зло, то есть носящим в себе и передающим по роковому наследству из рода в род не только светлую свободу по Образу и Подобию Божию, но и тьму ничтожащих потенций по «образу и подобию» мэона, не только благую волю к сущности, но и безблагодатное воление к ничто.
Перед творящим Духом Божественного ЭРОСА все ничтожащие воления мэона –  лишь укрощённая и укрощаемая тьма бессущностности, под несокрушимой мышцей Бога вся слепая ярость черной воли к ничто – лишь пассивная и вечно превозмогаемая потенция зла. Но человек не Бог, не АБСОЛЮТНАЯ СУЩНОСТЬ и не беспредельная мощь сверхтварного ЭРОСА. Перед относительным тварным что человека танатическое ничтоженье не отступило, как перед Богом. Оно вошло в человека и начало жить в нём сначала тайной, а потом и явной жизнью. В человеке зло актуализировалось из потенции в реальную силу и стало ничтожить его первотварность, разрушать его богосотворённую сущность, разлагать его что. Человек «знающий», каким он вышел из катастрофы грехопадения, был уже тварью больной, существом надломленным, утратившим непогрешимую благость, незапятнанную чистоту эротического духа. Светлая монопотенциальная свобода, сообщённая человеку по Образу и Подобию Божию, и предполагавшая возможность выбора и предпочтения между одной сущностью и другой, между одним путём сущностного развития и другим, потемнела тронувшей её омнипотенциальностью. Теперь уже человеку предстояло выбирать не столько между благим и «зело» благим, сколько между благим и безблагодатным. Человек выпал из вечности, ибо вечность есть качество Жизни Божественной и не знает тьмы безблагодатности. Запятнав свою райскую чистоту и непорочность, человек отныне нуждался в искуплении и Спасении, то есть в долгом и мучительном пути возвращения к своей первотварной благости, к перовозданной чистоте своей.
Не только Всемудростью, но прежде всего Любовью к человеку диктовалось Божие решение не допустить падших людей к плодам древа жизни, которые, – если б человек вкусил от них теперь, – бесповоротно увековечили бы его в падшем состоянии, сделали бы невозможным искупление, безнадежным – Спасение твари, неизбежным – уничтожение Творения. Вот как рисует С. Булгаков, картину инициальной катастрофы Творения и мудрости Божия решения удалить от Рая согрешивших людей: «И соблазн змея оказался реально осуществим, ибо стихия освобождённого ничто, прорвавшись в мир, окружила всякую тварь ледяным холодом одиночества, разъединила всеединое и центростремительную силу превратила в центробежную: тогда родилось наше малое я, которое раздувается в я космическое, весь мир считая своим престолом: во истину “б у д е т е   к а к   б о г и”. Для такого отравленного бытия, не имеющего положительной силы бессмертия, (подчёркнуто авт.) жизни вечной в Боге,  п а с с и в н о е   бессмертие, то есть простое отсутствие смерти, было бы величайшим бедствием, адом на земле. Господь пощадил Своё создание и не дал ему такого бессмертия. Он удалил человека от “древа жизни”, плодов которого тот уже не достоин был вкушать, и обрёк его на возвращение “в землю” с тем, чтобы некогда вновь возвратить этой земле её софийную силу “в жизни будущего века”. Таким образом, одна основная метафизическая и космическая катастрофа, введя в мир смерть, обусловила другую космическую катастрофу, но уже благую и радостную, – воскресение мёртвых, предваряемое воскресением Одного – первенца из мёртвых, и преображение всего мира через “создание новой земли и нового неба...”»35. Сверх общего смысла этих важных слов мы особо заостряем внимание читателя на выражении Булгакова «положительная сила бессмертия»! Оно имеет исключительную духовную важность, и абсолютную и контекстуальную. Мы ещё обратимся к нему в наших размышлениях.