Бибколлектор

Библиотечный  коллектор имел мало общего с нынешней лексической родней – с канализационной трубой, отводящей стоки на очистные сооружения, или с лицом, занимающимся взысканием долгов. Как учит толковый словарь, «библиотечный коллектор  в СССР - специализированное книготорговое учреждение, в функции которого входит снабжение библиотек литературой». В советском же обиходе - “теплое место”,  работая в котором можно было доставать интересные книжки, недоступные простым советским смертным.
Любому, кто успел не только родиться, но и пожить хотя бы десяток лет в Советском Союзе, не нужно объяснять, что такое книжный дефицит и книжный голод. Нет, конечно, книг печаталось и продавалось море, они выходили миллионными тиражами и заполняли не только прилавки книжных магазинов, но склады и подсобки. Однако, что это были за книги? Многотомные собрания сочинений Маркса-Энгельса-Ленина, материалы съездов и пленумов партии, скучнейшие «классики» советской литературы – от Шолохова до Георгия Маркова, брошюрки «дорогого Леонида Ильича» - «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина», написанные литературными неграми, и обязательные к прочтению, а также масса технической литературы. Что-либо мало-мальски читабельное надо было либо покупать в обмен на сданную макулатуру, либо “доставать по блату” и выменивать на другие дефициты. Так мои любимые детские книжки «Карлсон и малыш» и «Алиса в стране чудес» были выменяны мамой на литровые банки лососевой икры. А та, в свою очередь, досталась ей в благодарность за успешно сданные лабораторные работы от моряков-подводников, которым она преподавала электротехнику. С этой икрой они вернулись после учебного похода на Тихий океан. Короче, происходил эквивалентный обмен хлеба насущного на культурные ценности.
Когда мы выросли из своих детских книжек, и почитали всю доступную фантастику, а было это между седьмым и десятым классом, в 1984-1987 годах, в нашем кругу, не только среди одноклассников, но и в кругу друзей из соседней школы стало престижно если не читать, то хотя бы знать авторов и названия совсем других книжек: Франца Кафку, Германа Гессе, Альбера Камю, Марселя Пруста, Жан-Поля Сартра и иже с ними – модернистов и экзистенциалистов. Кое-что, о чудо, было однажды переведено и издано в совке, по преимуществу в середине 60-х. Но только пойди–найди: ни в районных, ни в доступных школьникам городских библиотеках этих авторов было не достать. Если они и находились в общем каталоге, то их никогда не было в наличии. Конечно, случались исключения. Так «Процесс» Кафки я все-таки прочитал в читальном зале библиотеки им. Маяковского на Фонтанке. Но в основном, плоды просвещения посыпались нам в руки как из рога изобилия, из библиотечного коллектора, куда повезло устроиться сестре моего школьного приятеля Коли Доброва. Для краткости она называла свое место работы «бибколлектор». Началось все с булгаковского «Мастера и Маргариты», о котором все краем уха слышали, но никогда не читали. На юношеское воображения магия этого текста ложится прекрасно. Мы быстро вжились в роль булгаковских героев, и даже во время поездки в Москву посетили «нехорошую квартиру». Источником наших познаний авторов и называний в поисках последующих книг служили примечания к уже прочитанным. А затем писалась записка в бибколлектор.  Благодаря той рыжей сестрице я прочитал «Степного волка» Гессе и «Постороннего» Камю как раз тогда, когда передо мной стоял экзистенциальный вопрос, возникающий всякий раз у юноши «обдумывающего житье». Имея на руках одну такую книжку, можно было меняться со счастливыми обладателями подобных же раритетов в семейных библиотеках. Так у Новокшонова дома был шеститомник Пруста, у Вдовенко обнаружились «Слова» Сартра. Образовалась целая социальная сеть, внутри  которой мы обменивались знаковыми книжками, по названиям которых и опознавали друг друга: «Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане, и этим сознанием горд, другой же играет порой на баяне Сантану и Вевэ репорт» - пел в те годы БГ.
Мы называли свой круг в шутку «шуваловской интеллигенцией», поскольку жили в районе Шувалово-Озерки. Но постепенно наши потребности росли, и уже выходили за границы официально дозволенного. Нам хотелось читать то, чего в библиотечном коллекторе не водилось по определению: Набоков, Солженицын, Бродский, Гумилев. То, чего мы духовно жаждали, пришло в образе подслеповатых самиздатовских машинописей. Помню, как мой учитель литературы Марк М. дал мне на пару дней «Защиту Лужина» Набокова, и я погрузился в ни с чем несравнимый мир шахматных галлюцинаций. «Архипелаг Гулаг» Солженицына, издательства «Посев», в мягкой обложке, был уже настоящей антисоветчиной, за которую сажали, и потому предметом строгой конспирации. Он был скрыт от посторонних глаз в импровизированную суперобложку из газеты «Правда». «Огненный столп» Гумилева, поэта в ту пору нелегального, впервые дал мне почитать в машинописи Коля Перумов, ныне известный автор фэнтэзи.
Приближалась другая эпоха, когда вся эта литература, тайно передаваемая из рук в руки в узком кругу, начала стремительно печататься и становиться общедоступной. Но я с благодарностью вспоминаю то время и тех людей – рыжую сестрицу Доброва с ее «бибколлектором», нашего литератора Марка,  Перумова и прочих друзей, из круга «шуваловской интеллигенции», с которыми вместе тогда было много прочитано и обсуждено “на прокуренных кухнях”.