Любовь без условий и условия без любви

Андрей Штольц в свете понятия любви «за что-то».

Статья под рубрикой: "скажи НЕТ стереотипам"

«Ведь как наружность-то в самом деле обманчива бывает»! (И.Г. в черновиках)

«Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.» (М.Ц.)
 
Сегодня хочется снова вспомнить Штольца и высказать некоторые мысли родившиеся на его счет во мне. Пожалуй передо мною, как и перед всеми, он представал всегда этакой картинкой успешного человека. Я уже давно развенчала в одной из своих статей мифы о его сухости и прагматичности, ибо он умеет любить, быть милосердным и проч. Но все-таки он картинка. Все (или почти все) удачно, а если не все, то неудача самая малая, незначительная, и даже какая-то вскользь упоминаемая «значительной суммы денег» — «всё это едва коснулось» его. «Это стоило им (ему и Ольге – С.О.) лишних хлопот, разъездов, потом скоро забылось.» Но так то – ведь все прекрасно, учился на отлично, в любовных делах лишь на минуту поддался неуправляемому чувству, но после этой минуты все снова четко в его руках, со средствами, высокий чин, в обществе почет… [Вспомните сценку, когда его друг сидел в театре поодаль от Ольги, и слышал разговор «двух франтов»:
 «— Что это за господин был сейчас в ложе у Ильинских? — спросил один у другого.
— Это Обломов какой-то, — небрежно отвечал другой.
— Что это за Обломов?
— Это... помещик, друг Штольца.
— А! — значительно произнес другой. — Друг Штольца.»
То есть это уже «статус», быть другом Штольца. Хотя пройдет время и люди наоборот будут знать Андрея, потому что он «друг Обломова», ибо вышло, что последние будут первыми и так далее… Но вернемся к нашему разговору:] Итак – все практически отлично. Но так не бывает, или все-таки…

Но недавно я заметила, что считая Штольца уверенным в себе и в жизни, а его друга не таковым – я ошибалась. Все оказывается с точностью, да наоборот. И я сейчас поясню почему. Смотрите: ведь на самом деле Андрей не очень в себе уверен. Это Илье легко - его с детства приучали к мысли, что не надо ничего, его и так будут любить и оно верит в это. А Штольц - с детства же - не просто слышал, а знает, что и уважение, и любовь, даже ее, надо заслужить, заработать (вспоминается фраза Обломова «и тебя надо купить, любовь, чистое законное благо», правда это про деньги на свадьбу, а вот из уст Штольца эта фраза звучала бы иначе, и она и звучит – по применению к нему) ... И он это делает, он зарабатывает и любовь (жуткая фраза) и уважение. Ну так разве же после того даже его деятельность не предстает попыткой самоутвердиться, убедиться в своей достойности?  Любят искать истоки в детстве, так каким оно было: ну да воспитание он получил хорошее, но отец относился к нему холодно (по крайней мере – нам, русским так точно кажется), а вспомните сцену проводов: «— Ты поедешь верхом до губернского города, — сказал он (отец). — Там получи от Калинникова триста пятьдесят рублей, а лошадь оставь у него. Если ж его нет, продай лошадь; там скоро ярмарка: дадут четыреста рублей и не на охотника. До Москвы доехать тебе станет рублей сорок, оттуда в Петербург — семьдесят пять; останется довольно. Потом — как хочешь» - это ли отцовская любовь? Поневоле согласишься с рассматривающими эту сцену русскими односельчанами, ведь правда – «точно котенка выбросил на улицу», пусть оделив некоторым капиталом, но даже не обняв на прощанье.

И это ведь не исключительный случай был, а правило. Вот например в ранних временах: ребенок пропадал целую неделю, «мать выплакала глаза, а отец ничего — ходит по саду да курит.» Но ребенок возвращается таки и что же: «Отец спросил: готов ли у него перевод из Корнелия Непота на немецкий язык.
— Нет, — отвечал он.
Отец взял его одной рукой за воротник, вывел за ворота, надел ему на голову фуражку и ногой толкнул сзади так, что сшиб с ног (однако!).
— Ступай, откуда пришел, — прибавил он, — и приходи опять с переводом вместо одной двух глав, а матери выучи роль из французской комедии, что она задала: без этого не показывайся!»
И готова ручаться чем угодно – если бы Андрей не просто вернулся, а вернулся с переводом, то отец бы обрадовался… переводу. Вот он первый (или десятый, сотый) урок – чтобы тебе обрадовались, ты должен что-то принести. Ты должен… Урок долга. И уже поэтому подросший мальчик знает: полагаться можно только на себя, и даже любовь не дается даром.

Но разве это могло отбить стремление к безусловной любви? Нет. Вспомните в отношении к Ольге: «она так сознательно покоряется ему. Правда, глаза ее горят, когда он развивает какую-нибудь идею или обнажает душу перед ней; она обливает его лучами взгляда, но всегда видно за что; иногда сама же она говорит и причину. А в любви заслуга приобретается так слепо, безотчетно, и в этой-то слепоте и безотчетности и лежит счастье». Ведь этого он желал, вот она - затаенность. Вот оно -  истинное то его счастье!  Ведь, как только он получил ее любовь «всё заслонилось в его глазах счастьем: контора, тележка отца, замшевые перчатки, замасленные счеты — вся деловая жизнь.» Это он ставит выше дела, ему нужна любовь, ему нужна… Он так радовался, впрочем – не рано ли? «Между тем и ему долго, почти всю жизнь предстояла еще немалая забота поддерживать на одной высоте свое достоинство мужчины в глазах самолюбивой, гордой Ольги не из пошлой ревности, а для того чтоб не помрачилась эта хрустальная жизнь; а это могло бы случиться, если б хоть немного поколебалась ее вера в него.» Да ведь читая это – сердце кровью обольется, слеза выступит. Даже здесь, даже здесь – поддерживать, стараться, выкладываться, иначе – прощай любовь.
Часто еще говорят по поводу штольцевской деятельности: «он не мог иначе, надо было зарабатывать себе на хлеб». Да – вначале, а вот потом, когда у него за 300 тысяч (т.е. – по нашим меркам Штольц миллионер)? «Когда учетверю свои капиталы и тогда не перестану» - говорит он. И только ли это пресловутая любовь к труду?
Нет, не только (хотя и трудолюбие имеет место быть, разумеется), и даже не только заработок любви. Да ведь ему будет очень одиноко, если он остановится! В семейной жизни – попробовал сбавить темп, да жена от этого захандрила. Ему ведь может быть тоже хочется и того, о чем некогда мечтал его друг, иначе зачем Гончаров подчеркивает один раз, другой, в семейной и счастливой жизни Штольца тонким пунктиром «как мечтал и Обломов». Эти слова могут быть чем угодно. Могут быть сожалением, что у самого мечтателя этого так и не вышло (так не вышло, иначе же…). А могут – подчеркиванием того, что собственно мечты Обломова о счастье – верны общечеловеческому счастью, «разве не все добиваются того же, о чем и я мечтаю?». Кто-то из критиков посмеивался, вот, мол, и Штольц от этого никуда не делся, а кто-то даже считал, что несмотря на былую насмешку Андрей свой идеал (бессознательно) чертит подобными чертами (вот не помню, кто это говорил, но мысль чья-то точно). Но, когда Штольц только прослушивал чужой идеал, он спросил по окончании: «и весь век так?», и в этом тоже – что угодно: усмешка, презрение и т.п. А вот мне видится в этом грустная улыбка. Ведь так, как мечтает его друг – может быть какое-то время, но не весь век. А может быть это не только осознание невозможности такого счастья, но и вздох, легкий вздох в след этой невозможности.

И даже если мое последнее предположение неверно – оно единственное предположение, а прочее – факты. Но только настолько скрытые факты, что и я сама заметила их только сейчас. А ведь они – боль. Он может понимать, что любовь надо заслуживать, но принять этого он не может. Как впрочем – и отрешиться от этого. Да, в этом пожалуй трагедия Штольца – слишком хорошо это понято, и он никогда этого не забудет, но не примет. Если бы он мог забыть, или принять – не было бы трагедии, не было бы боли. Но человек не в силах смириться, значит боль была. И значит – не только трудолюбие двигало его вперед, не только стремление «к заре нового счастья», но и боль. Но и стремление себя самого убедить в чем-то очень важном. Вы думаете – он не страдал от недостатка безусловной любви, не страдал от того, что и Ольга… хотя на это он пожалуй закрывал глаза…

Снаружи же это незаметно, ведь раны на обнаженности души, а она закрыта белой голландской рубашкой, безукоризненным фраком, наконец деловой улыбкой успешного человека. А ведь внутри была эта боль, была… Разве не жаль его?
Но и в глазах читателей, в их словах я ни разу не видела искры любви к нему. «Как! – воскликнут мои знакомые, - мы же не раз твердили, что любим его, и любим больше Обломова». А вот так – ведь любят они так же условно, ибо Штольц «такой положительный, деловой человек», любят, а точнее: уважают в нем, что он трудолюбив, энергичен, «надежен», как мне однажды написали. А человека в нем – разве любят? Разве могут они хоть на минуту забыть его успешность, и просто полюбить его за то, что он просто есть, увидеть в нем не образ успешности, энергичности, хваленого трудолюбия, а образ Божий? Любят они – за преходящие качества, за них же и отдают предпочтение Штольцу перед Обломовым. А их не надо предпочитать одного другому. Их надо любить – обоих. И каждого – как человека, а может быть, как ближнего. Даже точно, а не может быть.

И я очень рада буду, если кто-то напишет мне после этой статьи – «я увидел(а) в Андрее человека, а не картинку, потому что в картинке нет души, а в нем есть». Да, есть, и это душа не лишенная страдания. Я раньше не замечала этого, но когда вдумалась, то заплакала. Представьте – человек, которого так спартански воспитывали, и которому всю жизнь так не хватало безусловной любви. А ведь наверняка есть и такие. И поэтому пример Штольца учит нас многому, учит тем, что сам он не имея достаточно любви, все-таки способен любить сам, и кстати как раз безусловно (ну за что он любит Илью?). А еще этот пример учит: любите люди тех, кто рядом, ведь возможно за позитивной улыбкой скрывается душевная рана, а человек ее просто не показывает.

Или проще: любите люди.

Любите…