Миры Мельпомены. 1

1.
(Под подошвой интереса к психологии)

Я запрокинула голову, чтобы слезы затекли обратно. Это, конечно, не помогло. Душащее чувство сдерживания заставляет прислонить руку к горлу, а потом отпустить, имитируя расжатие, но кажется, ничего не меняется.
Я не могу разрешить себе мечтать. Это плачет художник во мне, он говорит: "Пожалуйста, оставь в покое наши мечты. Встретить музу - большое счастье, одна из замечательных радостей жизни..."
Художник грустен и бледен. На его руках деревянные браслеты и фенечки, а на майке - этнический узор. Разговаривая, он неспешно подходит к фикусу бенджамина, стоящему на подоконнике, целует его листочки и бессильно опускается на скрипучий расшатанный стул. Я-психолог, полускептично-полунейтрально взглядывает на него с дивана. На плечах - однотонная тонкая шаль, и складки ее, словно претендующие на идеальность формы, обрамлены равнодушными полосами тени. Голова Я-психолога чуть наклонена. "Ненавижу, когда ты на меня так смотришь - говорит художник. Я-художник. - Почему из нас двоих ты не выберешь меня, Вика? Будь мной. Я богемен, я нищ и чаще всего не имею плана, но я жив! Я, черт побери, жив, и дышу, и наполнен! Зачем тебе этот панцирь психолога? Неужели тебе хорошо, когда ты в него забираешься? Ты хочешь такую жизнь? Жизнь, где, читая Анну Гавальда, ты замечаешь за ее героями конфлюенцию и ретрофлексию? Жизнь, где ты не знаешь, как реагировать на слова друга как друг, а не тот, кто начитался все раскладывающих по полочкам осознания книг? Жизнь, которая часто напоминает гонку за навыками, которыми более опытные коллеги уже овладели, а ты еще нет?"
"Ну, ты знаешь, что я всё это люблю," - с усмешкой замечает Я-психолог.

Молчат. "Позовите нейтральную Вику!" - негромко объявляет психолог. Похоже, он вообразил себя тут главным и считающим нужным командовать парадом.
Художник дергается с места беззвучным танцем...
- Да не ты! - возражает психолог со снисходительной улыбкой.
- Ты думаешь, она придет?.. - нервно и с вызовом спрашивает художник.
- Придет, куда она денется.
- Послушай, ты говорил, что читал у Робина про форму... Я должен заметить очевидную мысль: не бывает содержания без формы. Нейтральная Вика - ведь это о глубинном содержании? Но ее форма - это ты и я. Мы боремся с тобой за право верховодить и принимать решения, выбирать образ жизни. Нет такой формы, которая не была бы ни мной, ни тобой.
- Ошибаешься. - отрезает психолог, перебирая в ладони звенящие индийские шарики - подарок давно забытых людей. - Она когда-то была, например, ребёнком...
- Вот тогда она тоже была мной.
- Это еще почему?
- Она мечтала быть изобретателем, а изобретатель - это тот же художник. К тому же, уже тогда она много рисовала.
- Знаешь, если уж на то пошло, мой любимый Робин (и не он один) считает, что психотерапевт - тот же художник, так что ты - это я. Видишь, мы не так уж ударяемся в расщепление, мой друг!

Художник берет со стола бережно обернутую прозрачной обложкой книгу Жан-Мари Робина; щурится, изучая испещренный мелкими заметками форзац, и находит страницу со ссылкой на тему о художниках.
- Тут написано, что художником скорее выступает клиент, а терапевт должен лишь помочь восстановить ему возможность творить контакт и свою жизнь! - торжествующе заявляет художник.
Психолог смотрит исподлобья.
- Ты понимаешь, что это значит? - многозначительно произносит он.
- Нет.. - испуганно бормочет художник, отступая назад и садясь на подоконник рядом с фикусом бенджамина.
- Если художник - клиент, а терапевт не должен быть художником, то всё просто, всё так и есть: ты - мой клиент, ты ведь художник, а я - терапевт.
- Знаешь что! - взрывается тот, - Ты прекрати эти манипуляции! Пытаешься контролировать ситуацию... Это всё твои расширенные границы!
Психолог пожимает губами, плечами, бровями, поднимает руки, как безоружный и, улыбаясь, бурчит себе под нос: "Как скажешь!"
- Так будем звать Вику? Нейтральную Вику? - возвращает художника к обозначенной фигуре.
- У меня появилась кое-какая идея.

Художник начинает сосредоточенно суетиться. Выдвигает нижний ящик стола, находит коробочку с каштанами и неожиданно выкладывает из них круг на ковре. Психолог неподвижно и снисходительно наблюдает, а тот, делая вид, что не смотрит на него, все-таки периодически оглядывается на конкурента, продолжая возиться с непонятными предметами.
- Готово. - потирает руки художник. И улыбается с азартом.
- Чуть не забыл! - шустро шевеля пальцами, он что-то ищет в смартфоне. Втыкает в него шнур от допотопной колонки... Звучит "Delicate" Terence Trent D'Arbv feat Des'ree - любимая Викина песня с радио 7, название которой всё детство не удавалось узнать.

На полу, среди каштанового круга, лежит мамина открытка на шестилетие (тогда подарили мишку - вот он рядом на фотке), первая барби, огромный белый заяц с потертым носом, плачущая пластмассовая советская кукла Снежана, фотография рядом с любовью из детского сада - Никитой (который целовался в туалете с противной Лизой - тогда она казалась противной), бутылку с трубочками из-под сока (в напоминание о том, как в восемь лет Вика случайно изобрела сообщающиеся сосуды), альбом с фотографиями Викиного папы маленького и самой Вики тех же возрастов, на которых они выглядят как близнецы... В центре - рисунок, который наскоро накалякал художник: зеленые и синие камни. Когда-то давно, у бабушки дома, по огромному старому телевизору показывали кино, где два мальчика - два брата - собирали вдоль моря синие и зеленые камни, которые могли поворачивать время вспять (потом они случайно неправильно ими воспользовались, и их мама превратилась в девочку-ровесницу девяти лет).

Подперев рукой подбородок, психолог обращается к художнику:
- Так... и?
Тот жмет плечами.
- Наверное, ее надо как-то позвать...
- Вот чудно, если никакой нейтральной Вики нет, а есть только мы с тобой.
- Да, чудно.

"Delicate", доиграв, поставленная на повтор, начинает играть по третьему кругу.

Вдруг художник распахивает окно, высовывается в него и что есть силы орёт:
- КА-АТЯЯ!!
Психолог не спешит переспрашивать, наблюдая.
Дверь открывается и, беззвучно шаркая по полу кружевными носочками, входит девочка лет шести - с потерянным видом и блуждающим взглядом.
Художник протягивает ей руки, и они обнимаются. На психолога она не обращает внимания.
- Умно. Ее тогда оставили одну...
- ...И она позвала в окно Катю, думая, что они гуляют с колясками неприменно где-то недалеко.

Присев на корточки, Вика трогает платье Снежаны и пушистый мех зайца (зайчихи Пушинки). Подходит к столу, забирается под него, потом выбирается, стягивает с плеч психолога шаль, снова забирается под стол и свешивает шаль со стула, чтобы ее (девочку) не было видно.
- Маленькая, ну что ты, она больше на тебя не накричит! Ты расскажешь маме... Вылезай, всё будет хорошо.
- Ну... Не обманывай, не надо. - хмурится психолог.
Но Вика уже вылезла из-под стола. Протягивает ладожки. Художник без слов понимает, что нужен обойный клей. Откуда ни возьмись, он достает его, насыпая в стаканчик с водой немного рассыпчатого клея из коробки, и перемешивает. Разливает его на свободной от ковра части пола. Вика наступает туда и ноги разъезжаются. О, правда ведь тогда это было в другой комнате...
- И долго еще вы будете этим заниматься? - спрашивает психолог.
- Слушай, чего ты такой нетерпеливый! Разве психологи должны торопить процесс?..
Психолог досадно хлопает себя по коленке. Он огорчен заподозриванием себя в непрофессионализме (к которому тут же мысленно присоединяется).
- Спокойно, чуть меньше стремления к недостижимой идеальности... - улыбается художник. Психолог даёт ему "пять". Продолжают наблюдать за ребёнком.

- Твой выход, маэстро. - провозглашает художник.

Психолог садится на полу у стеллажа. Начинает не сразу - ловит момент.
- Викуля, ты нужна нам в твоих мечтах сейчас. Можешь позвать взрослых?
Девочка молча приносит фотографию папы и мамы.
- Нет, нам нужна взрослая ты.
Она замирает. Растерянно смотрит на художника, потом в пол, поджимая губы.
Художник вдруг напевает: "Минус десять... только не холодно... Тело весит.. точно как воздух, но... Где-то внизу нам в это не верится... Сердца зуммер... другая безделица... Нам мешает... Ох, не увлечься бы... Время тает и при минус десяти..."

Девочка непонимающе смотрит. Художник неуверенно переводит взгляд на психолога. Психолог все еще сосредоточенно рассматривает девочку Вику.
- Когда она ребенок, она сфокусирована на других переживаниях, - обращается он к художнику.
- Да где же она! - вырывается у того нетерпеливое восклицание.
- Мы взывали к ее детским переживаниям, и пришел ребенок. Все это время мы оставили ее актуальные чувства в стороне.
- Давай поговорим о мечтах.
- Давай. Но ребенок... Пригодится ли нам?
- А куда мы ее денем теперь? Да и... разве не детское в нас - опора для мечты? Кстати, тебе не кажется, что проблема тут в тебе? Ты не разрешаешь мечтать. Гонишь Музу, называя ее фиксацией. Нам было бы хорошо без тебя.
- Но я есть! - со спокойной улыбкой оборачивается к нему психолог. - Я есть и я увлечён только тем, чтобы в жизни появлялось что-то кроме искусства. Которым ты сам не очень-то удовлетворен - а я и в этом помочь намерен. Но это важно, что если ты будешь продолжать заглатывать вдохновение Музой, как разливной яблочный сидр, то только этим будет наполнена наша жизнь. Мы тут говорили только друг о друге - а как насчет мечты о материнстве? Я гоню не все мечты, я лишь предлагаю не упиваться дальше мечтами о недостижимой Музе и осознать, что такого в ней, в чем Вика так сильно нуждается. Что такого она никак не может присвоить? В чем значимость этой фигуры?
- ...Я лишь настаиваю на эстетике...
- ...Ты всегда настаиваешь на эстетике. Но разве не должен художник питаться новизной, а не укореняться в чем-то, проносимом через время, как традиция? Ведь творчество - чистое творчество - порывает с традицией. Как можешь быть ты, мой друг, консервативен в том, что тебя питает как художника?
- А кто тебе сказал, что художник не может быть ни в чем консервативен? Откуда, по-твоему, берется стиль, неповторимый и отличительный для каждого всерьез творящего? Это образы и идеи, ставшие осевыми, - это игра с однажды узнанными оттенками. Кто мы - я - как не слой красок, нанесенных определенным образом? Ты, как гештальтист по философско-психологическим взглядам, сам скажешь мне, что личность - ну, сущность индивида (или организма, как у вас принято говорить) - проявляется лишь в контакте с другими и меняется в зависимости от других. Что осевого нет. Что сущность человека метафорически не отождествима с холстом: холст так нейтрален, что у всех художников приблизительно одинаков. И краски одинаковы - ну, почти, но доступны... И отличия лишь в узоре наносимых линий; стиль проявляется самим движением, но еще и оттиском, который остается, который до краёв заполняет каждый холст. Холст - это, может быть, день или год, или любой другой временной и пространственный промежуток, ты не находишь?
- К чему ты это? я теряю нить немного...

Художник смутился.

- Нет, я не в упрек. Просто верни меня, поясни, пожалуйста. Можешь?
- Я хочу сказать... Наша Муза нужна нам как часть стиля. Я готов быть консерватором частично - никаких проблем, ведь это не лишает меня возможности выбирать новизну в чем-то другом.
- Я понимаю. Но также понимаю, что нашей Вике важно быть не только художником. И не только психологом. Еще и женщиной-с-мужчиной, и матерью. Я напоминаю ей об этом, что заставляет ее грустить и тревожиться. Я - рационален, я настроен обнаруживать перед ней ее иллюзии и застревания на привычных способах прерывания, я деятельно настроен в отношении того, как она лишает себя выбора в некоторых вещах. И я всё время чувствую твое сопротивление - как ты художественно протестуешь, как предлагаешь пустить всё на самотек, просто чувствовать жизнь, как она есть. И в этом желании чувствовать я за тебя, поверь! Но сам подхвачен ее страхами о другом, я помню о том, что кое-что останется неудовлетворенным, пока вы, ребята (ты и она) будете писать песни, мечтать о Музе, мечтать о путешествии в Африку, в тропические леса. Вы без конца бросаете начатые дела, отдаете предпочтение процессу, но оба потом расстроены, что песни - в зарисовках, новеллы не дописаны и так далее. И много ли вам достается от дистанцированной Музы? Ты думаешь, так вечно может продолжаться? Ты думаешь, миру нужна вторая Елена Фролова? К слову сказать, даже в ее песнях грусть сошла на нет...
- Да что ты городишь, я не только грустные песни пишу! У меня много радостных!
- Я не об этом. Я о целостности. Я о том, что по большому счету ни мы с тобой, ни какие-либо другие части не должны выбирать меж друг другом, между одной из полярностей. В сущности, мы соседи в одном большом доме, и хорошо бы нам организовать свою жизнь так, чтобы никто не был обделен удовлетворенностью.
- Идеально не бывает.
- Да, не бывает.

Они вдруг вспомнили о девочке, которая к этому моменту уже посапывала, свернувшись на ковре в объятии зайчихи Пушинки. Каштаны сбились у стеллажа, а фотка с хмурым маленьким Сережей, так похожим на свою будущую дочь, помялась в уголке.

- Но я хочу мечтать... - Продолжил художник. - Ты душишь меня, понимаешь? Ты и раньше не давал мне мечтать о людях, ушедших из моей жизни. Я хотел говорить с ними - то есть, моделировать, воображать разговор, могущий случиться. Но ты вытеснял их образы всякий раз, когда становилось доподлинно известно, что дальнейшее общение невозможно.
- Не уверен, что это делал я, - мрачно заметил психолог.
- Да не важно! Но разве не ты диктуешь мне последние месяцы о чем мечтать, а о чем нет?
- Не знаю. Может, и я. Но зачем мечтать, если точно знаешь, что этого не будет?
- Откуда ты знаешь!
- Мы оба знаем, мы оба все слышали. Я не хотел бы поддерживать в себе - в тебе, в ней - иллюзии. Хотя я понимаю, что художникам не принципиально, жить иллюзиями или реальностью.
- Ну конечно... А портреты лишь реальных людей, а не вымышленных я, по-твоему, почему рисую? Я одержим красотой реальности.. .
- Тогда что происходит, что ты так вцепился в эту Музу?
- А ты что ли не вцепился?! Тебя это тоже касается. Тебе вообще было бы удобнее, чтобы я её забыл и разлюбил.
- Мой друг, ты забываешь, что ты - я, а я - ты. Наши цели различны, но делить чувства нам не представится возможным.
- Чего ты хочешь сейчас? К чему всё это?..
- Мы говорили о мечтах. Я все еще не уверен, что согласен присоединиться к ним и принять их...
- Но ты знаешь, что подход к саморазвитию как к самоисправлению - это гиблое дело. Почему ты не можешь просто принять мечты о Музе?
- Я не хотел бы, чтобы мы держали на них курс - я вот о чем говорю. А ты, как я понял, согласен прожить так вечно.

Художник вздохнул и устроился рядом с маленькой Викой на ковре. Психолог растянулся на диване, озадаченный тем, что они так и не договорились. Потом медленно встал и, подойдя к подоконнику, расцеловал листочки фикуса бенджамина.