Увалень

Увалень


У  меня три брата и три сестры. Не первым и не последним появился я на свет и меня вполне устраивает неприметное, но крепкое и бойкое срединное положение в дружной семье. В плечах я оказался шире других? – Ну и что с того? Ни братьев, ни сестер это не смущало, и только Вилли, разбивший бирюзовую скорлупу вслед за мной, непрерывно меня задирал, и исподтишка  настраивал против меня остальных. И мастью я не таков, и запах от меня не тот, и глаза шире, и нос длиннее, и будто бы он успел увидеть, как мама уносила в клюве скорлупу от моего яйца, и было оно в крапинку. Я терпел, уходил от ссоры, отступал к стенке гнезда, тянул шею навстречу родителям, стараясь не замечать наглеца, и  какое-то время  удавалось выдержать холодное неприветливое равновесие.  Но в четверг он, не задумываясь, насколько родители измотаны, попросил на десерт бабочку. Я легонько толкнул его клювом в бок – думал, поймет. Как только отец улетел, чертов гурман  начал мне выговаривать, что я даром ем гусениц, что зря занимаю так много места в  довольно хрупком, не рассчитанном на безразмерных бугаев гнезде, что несмотря на свой рост, никогда не повзрослею, и вечно буду обременять родителей. До поры я старался не слушать, я выискивал взглядом просветы в листве, в ветвях, и представлял себе, что там, в широком мире,  где много воздуха, папа сейчас ловит бабочку для  неблагодарного задиры. Но когда Вилли сказал, что из-за меня голос у отца стал грубым, а лоб седым, я больше не мог делать вид, что ничего не происходит.  Надо было проучить эгоиста. Кто знал, что он начнет так подло отбиваться? Нет, я его не клевал, не царапал, наоборот, повернулся к наглецу спиной, чтобы презрение было очевидным, да немного подтолкнул его задом к краю гнезда, и дал почувствовать, что шутки со мной плохи, и что я достаточно силен, чтобы научиться летать и собирать гусениц. Я не видел, что произошло, почему он не закричал, не попросил прощения, почему другие смотрели и не предупредили меня? Я лишь осознал, что на спину никто не давит, а Вилли в гнезде нет. Как теперь смотреть в глаза родителям? Как разговаривать с братьями и сестрами? Хотя они в первую очередь и виноваты! Должны были орать, верещать, предупредить меня, остановить, встать поперек, схватить за крылья на худой конец! А они молча распахнули клювы, втянули языки,  словно их кто-то собирался кормить, и ни звука не проронили. Теперь все пятеро отводили глаза, а родители, замороченные добыванием пищи, кажется, не сосчитали количества ртов. А может быть, им тоже не в радость был жадный и беспардонный Вилли?
На какое-то время в гнезде наступил мир, и я сдружился с Билли. Билли недвусмысленно сказал растерявшемуся брату и притихшим сестрам, что несчастный случай с Вилли – наша общая беда, общая боль, и мы должны вместе перевернуть печальную страницу.  Сразу после этого Билли похлопал себя крыльями по бокам, и сказал, что он – старший, вылупился на полдня раньше всех, что у него уже здесь и здесь появляется пух, и он никого  не даст в обиду, в том числе и увальня Томми, то есть, меня. Старший брат гордо оглядел всю семью и добавил, что конечно, он первым научится летать, и возмется помогать родителям и кормить младших. Он расправлял крылья, крутил головой, подергивал хвостом, но в гнезде было тесновато. Пока старший упражнялся, младшим приходилось жаться к ладно переплетенным соломенно-травяным  стенкам. Я предложил ему помочь встать на надежный устойчивый край, чтобы потренироваться в свое удовольствие без оглядки на детвору. Я с полной готовностью подставил  спину и помог ему взгромоздиться ко мне на закукорки. Как получилось, что он не удержал равновесия при порыве ветра?
После потери Билли в глазах родителей впервые появилась тревога. Они обменивались неспокойными взглядами, нервно, почти в унисон подергивали хвостами, излишне тщательно измельчали гусениц и жуков, прежде чем вложить в наши клювы, но вопросов не задавали. Все их непростые разговоры происходили за пределами гнезда.
Я остался старшим и сразу почувствовал ответственность, и осознал, как нелегко было Билли не уронить себя. Я заботился о младших, следил за порядком в гнезде, и не допускал ссор. Вскоре мне показалось, что Сэлли недостаточно настойчиво тянет шею, как бы нехотя раскрывает рот, и ей не перепадает еды, которую пожирают потерявшие совесть Джонни и Молли. Я  взялся учить застенчивую сестру отстаивать свои права. Я показывал, как надо вытягивать шею до боли, раскрывать рот так, чтобы кроме глотки ничего и не видно было, не забывать кричать, пищать, требовать, отталкивать нахалов крыльями, плечами, и не стесняться попадаться на глаза родителям, пока еда еще не распределена. Я старался сделать учебу игрой, показывал пример и кричал: « А ну-ка повтори, да так, чтобы у тебя вышло лучше, чем у меня!» Однажды мы так задорно  друг друга подталкивали и забавлялись, и у моей ученицы получалось все лучше, и я ее нахваливал, и было нам весело, и мы не обращали внимания на отдельные крупные капли дождя, иногда пробивавшие густую, но податливую листву. Так случилось, что Сэлли увлеклась, и не рассчитав, треснула меня по плечу слишком сильно, и ветер  как раз качнул ветку, и капля дождя упала мне на макушку, и в голове моей помутилось, и я чуть не перевалился через влажный  край гнезда. Мне невольно пришлось резко качнуться в другую сторону, я ударился о Сэлли, и не понимаю, как получилось, но когда я обрел равновесие, сестры в гнезде не было. 
Я был в отчаянии. К тому же дождь не утихал. Родители сидели на ветках неподалеку от гнезда и не несли корма. Мне хотелось прижаться к таким родным Джонни, Молли и Нелли, но они меня сторонились. Вскоре стемнело. А к утру против меня образовался заговор. Собственно, что значит «образовался?» - Это Джонни внушил сестрам, что скоро я всех вытолкну из гнезда, и ждет их всех троих погибель, если они меня не опередят. Поэтому надо объединиться втроем и избавиться от меня пока их трое. Что я мог противопоставить  клевете? Что я мог сделать один против троих?  - Я мешал им тренироваться, вот и все, что было в моих силах. Я должен  был сохранять постоянную бдительность и не позволять горе-заговорщикам собираться вместе. До поры мне удавалось оттаскивать сестер от брата, распихивать их в разные концы гнезда, занимать положение в середине, чтобы они не могли объединиться. Я взывал к их разуму, родственным чувствам, здравому смыслу, пытался обратить внимание родителей на поведение брата, но тот упорно стремился собраться  с сестрами в кружок  в противоположной от меня половине гнезда. Так прошли день и ночь. На следующее утро Джонни изменил тактику. Он решил,  что и вдвоем с Молли они меня одолеют, а самая младшая Нелли ничем  мне не поможет и останется в стороне от конфликта. Это было опасно: мои противники успели подрасти, покрыться пухом, хорошо контролировали свои движения, и разнять их было непросто. Заговорщик и обманутая сестра плотно прижимались друг к другу, и превращались в одно целое. Этому четырехкрылому чудовищу, выросшему  на родительском корме, вполне было по силам навалиться на меня и цинично задушить. Пришлось вклиниться, пришлось побороться с ними, это оказалось непросто, оба успели не только окрепнуть, они научились бороться и обрели изрядную степень воинственности. И мне не очень-то удавалось развести их на безопасное расстояние. А когда  после многих удачных и неудачных  уловок, с неимоверными усилиями, удалось   втиснуться между ними, Джонни продолжал меня выталкивать, не задумываясь, что в гнезде стало тесно. Печальный результат не заставил себя ждать: после очередного толчка Молли перевалилась через край.
Тут любой не выдержит. Я рассвирепел, я набросился на убийцу, я себя не контролировал, я действительно крепко подтолкнул его, но негодяй этого заслуживал. Родители видели, как совершилось справедливое возмездие, но они не знали, какие чудовищные события этому предшествовали. У мамы в клюве извивался огромный дождевой червяк. Такого хватило бы на всех, включая Молли, Сэлли, Билли, и даже того, как же его звали, того, кто первым покинул гнездо?  Но мама не покормила нас, а бросилась к подножию дерева спасать Джонни, и долго не появлялась. Прилетел папа с откормленной фиолетовой мухой. Куда такую делить на двоих? Нелли была в упадке сил, в меланхолии, почти не открывала клюва, покряхтывала, и явно ей было не до еды. Я съел муху целиком и это меня немного успокоило.
Теперь родители с утроенной энергией кормили меня и Нелли. Седое пятно, что всегда было на лбу  у отца, разрослось почти до макушки, а голос  стал одновременно  сиплым и отрывистым. Мама машинально  запихивала нам в клювы по половинке гусеницы и застывала на несколько секунд на краю гнезда, не в силах расправить крылья. Я понимал, что важно поддержать родителей,  и всегда встречал    появление знакомой тени над гнездом радостными криками. Я бил крыльями, вытягивал шею в струну, я всеми силами старался показать родителям свою преданность. К сожалению, Нелли потеряла волю, потеряла интерес к жизни, она всегда оставалась позади меня и еле слышно попискивала. Когда папа приносил мух и бабочек, она не двигалась ему навстречу. Ей что-то перепадало только когда мама прилетала с гусеницей или червяком и запихивала половинку в чуть-чуть приоткрытый клюв дочери. Нелли была слаба и все больше отставала в развитии: у нее только прорезался первый  пушок, какой у меня был еще в тот дождливый день, когда гнездо покинул, кто…? Вилли? Ронни? Томми?  - Нет, не вспомнить, не до того. Мысли мои заняты тем, как можно помочь Нелли.
Нелли, Нелли, сестричка, - пытался я ее растормошить. – Зачем ты валишься в середину гнезда? Тебе нужно солнце, без этого не вырастут перья. Я аккуратно помог Нелли взобраться ко мне на плечи и подставил спину солнцу. Нелли действительно ожила. Она закричала что-то взволнованное, она зашевелила крыльями, и защекотала меня когтистыми лапками. Мне даже пришлось дернуть плечами. И случилось неожиданное: повзрослевшая сестра  вспорхнула и улетела. Вот уж от кого не ожидал!
Я пытался поделиться радостной новостью с родителями, но они меня не слушали. Они стали молчаливыми, малоотличимыми от собственных теней, они угрюмо кормят меня, их единственную надежду. Я знаю, что скоро мне надо будет взять на себя заботу о родителях. Поэтому, я должен как можно больше есть  и набираться сил.