Глава 31. Переправа, берег правый

или
ДОЛГИЙ МАРШ НА ДАНЦИГ


Выдвинувшись из крепости Грауденц на место нового сосредоточения частей дивизии в районе большого рабочего посёлка с очень знакомым для русского слуха названием Рудник, войска опять попали в бестолковую армейскую сутолоку. Дивизию, намеревавшуюся переправиться через Вислу на расположенной юго-западнее Грауденца переправе из Кульма в Глюговко, остановили на полпути из-за бездействия переправы по причине сильного ледохода. После чего развернули на сто восемьдесят градусов и отправили на север – к переправе в районе города Мариенвердер (Квидзин).

Проходя походной колонной по той же самой дороге, которою они вчера точно таким же «макаром» топали на юг, раздражённый Цымбалюк в очередной раз возмутился армейским бардаком, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Слушай, мне уже надоело ходить на север-юг в этих местах то по этому городу, то возле него, то с одного, то с другого боку, то с боями, то из-за чьей-то дури. Мне кажется, что этот Грауденц стал каким-то бесконечным и неотвязным.

Сеня не подумал, что своими словами о чьей-то дури, имея при этом в виду армейское начальство, он задел и чувства младшего лейтенанта Сабирова. Тот даже выпрямился и побледнел, но ничего не сказал. Зато другие солдаты в отделении это заметили:
- Ты топай давай и не болтай лишнего, – и Цымбалюк тут же схлопотал от Уварова очередной болезненный тычок под свои возмущённые рёбра. – Начальству виднее, в какую дыру нужно засунуть тебя, трепача, да посильнее и подольше.

Потопали дальше... Цымбалюк, как всегда стерпел наказание от своего «крестника» и смолчал. Но обиделся. И крепко. При этом он так и не заметил, а потому и не понял, что сильно задел командирские чувства Сабирова. Серёга расслабился, поняв, что Сеня о нём даже не подумал, когда возмущался вслух. Поэтому немного ободрил приунывшего ефрейтора:
- Выше нос, пехота! Давай-ка лучше спой нам чего-нибудь.

В отделении уже знали, что Сеня то сам, а иной раз вместе с Митяем Лазаренко распевали украинские песни. Они бывали такие весёлые и озорные, что до коликов в боку смеялись солдаты. А то такие задушевны и протяжные запевали, да так хорошо – про маму, семью и тяжкую сиротскую долю, что без слезинки слушать их было невозможно.

Вот и на этот раз повеселевшего Цымбалюка не пришлось долго уговаривать. Он запел своим неожиданно очень приятным баритоном что-то развесёлое – из застольного репертуара про бедовую куму. Лазаренко лихо подхватил песню и даже присвистнул. Пел он тоже неожиданно звонким тенором. И у двух кумов так ладно-складно получалось петь, что все невольно подтянули шаг и бодрее зашагали мимо города.

Далеко слева на фоне неба одиноко торчал порушенный немцами Климек «без шапки». Наполовину закрытый домами и деревьями, отсюда он действительно казался куцым. Но разведчики из отделения Сабирова хорошо помнили, что вблизи эта совершенно круглая башня на всех давила своими непомерными размерами: громадина!

На ночёвку остановились, не дойдя пяти километров до Мариенвердера. Причем, заночевали не в господском дворе, как это было указано в приказе на марш, а в какой-то деревеньке. Потому что отведённое для них место для сосредоточения после марша запрудили артиллеристы из армейского резерва. Им было абсолютно начихать на претензии каких-то дивизионных разведчиков и сапёров. Они тоже действовали по распоряжению своего начальства. И не их вина была в том, что оба начальства между собой плохо договорилось, а они раньше пришли в этот самый господский двор.

После переговоров с пушкарями капитан Анчуков вернулся очень злым. Но, будучи ранее опытным дивизионным педагогом-тактиком в учебном батальоне и заслуженным орденоносцем вследствие ведения его учебными подразделениями жестоких боёв с противником, в последнее время он стал отличным разведчиком. Поэтому быстро успокоился и подчинился злой воле обстоятельств. Но при этом очень удачно, как это оказалось в скором времени, увёл свою роту на ближний хуторок.

Расположен он был всего в трёх километрах дальше и насчитывал семь домов. При этом протянулся вдоль речушки, выгодно прикрывшись от дороги длинненькой и жиденькой рощицей. И оказался очень даже уютным, не очень сильно пострадавшим в результате проходивших здесь в январе сильных боёв. Не подвергался он и неоднократным прохождениям советских войск, то наступавших здесь с востока на запад, то перемещавшихся с севера на юг, а теперь – в обратном направлении. Но поживиться чем-нибудь вкусненьким никому не удалось: всё продовольствие и скотина-птица были подчистую вывезены покинувшими хутор хозяевами – немецкими крестьянами, поддавшимися геббельсовской пропаганде о страшной угрозе «красного нашествия».

Но, вполне возможно, что они поступили вполне благоразумно, покинув свои насиженные места и с головой ринувшись во все опасности эвакуации через Данциг. В январе этот большой город-порт находился в полной безопасности, пребывая в глубоком тылу немецких войск. Насколько благоразумной была поспешная эвакуация беженцев можно судить по тому, что в скором времени, после капитуляции фашистской Германией, возрождённое польское правительство приняло решение, очень жестокое по отношению к этническому немецкому населению. 

Согласно ему, все граждане немецкого происхождения в течение трёх суток должны были покинуть пределы Польши. После этого они поражались в конституционных и земельно-имущественных правах. И очень плохо пришлось тогда тем немцам, что не успели выехать из Польши за этот очень короткий срок. Национализм местного населения, более шести сотен лет подвергавшегося притеснениям и насилию со стороны немецких оккупантов, вспыхнул с невероятной силой. Слишком много вековечной обиды и свежей боли накопилось у людей.

Много разного, но в основном нелицеприятного для поляков, говорили о плачевном исходе немцев из Польши. Но ни историки времён социалистического периода развития СССР, ГДР и ПНР, ни историки из современной Германии и Польши, стран – членов Евросоюза, не любят говорить на эту слишком деликатную и болезненную тему. Потому что при этом неизбежно придётся упомянуть и о том, что с советской территории Восточной Пруссии немецкие крестьяне и рабочие могли уезжать на историческую родину в течение трёх лет после свержения режима Гитлера. Но с землевладельцами, заводчиками и фабрикантами в Калининградской области поступили очень жёстко, экспроприировав их земли и имущество в пользу государства. Впрочем, политика национализации богатств давно уже была генеральной линией Советского Союза.

*   *   *

Восьмого марта утром 37-я гвардейская дивизия выдвинулась в очередной походный марш на север, в направлении ¬ на переправу в районе недавно освобождённого нашими войсками города с очень эмоциональным названием – ¬Гнев (нем. – Меве). Но на полпути дивизию снова остановили и временно расквартировали по окрестным сёлам и хуторам. Оказалось, что переправляться она будет всё же в районе Мариенвердера на переправе Курцебрак (совр. Korzeniewo).

Это название показалось очень смешным язвительному, как всегда, Цымбалюку:
- Немецкий курц по-нашему означает короткий. А брак, он и есть брак, чего тут долго объяснять.
И, понимая, на что он намекает, поправляя поясной ремень, в очередной раз усталая солдатская братва грохнула смехом¬ – самым первым и самым верным помощником во всякой трудности и тягомотине.

Дислоцировавшись севернее Мариенвердера, дивизия застряла здесь на несколько дней, поскольку эта переправа тоже второй день не действовала из-за сплошного хода льдин. Что подало повод Цымбалюку для очередной шпильки в адрес начальства:
- А то можно подумать, что оно об этом не знало?

В тот же день под вечер отделение Сабирова выполняло задание командира взвода лейтенанта Проничева. Приказ был: осмотреть и при необходимости зачистить ближнюю территорию леса, который с востока примыкал к деревеньке Бальдрамерфельдер (Ma;y Baldram), где их расквартировали. По сведениям местных жителей, накануне в лесу были замечены какие-то подозрительные военные, вроде бы немецкие.

Никаких немцев выловить не удалось, конечно, вследствие полного их отсутствия. Но зато бойцы из отделения Сабирова подстрелили... пятнистого зайца.
- Наверное, он так линяет, – предположил горожанин Уваров, никогда не видевший кроликов.
- Бедняга! Это он из-за войны стал таким. Наверное, у него аллергия от страха и переживаний, – участливо поддержал его Сабиров, такой же горожанин.
Но деревенские жители Удалов с Павловым тоже никогда не видел зайца, у которого одно ухо было белым, а другое серым. Зато как же над ними хохотали Цымбалюк и Лазаренко вместе с Васяновичем из-за того, что бывалые вояки перепутали вкусное пасхальное яичко с крашеной деревяшкой.
- так ведь это же кролик! – кое-как пояснил им подольский красавец Митяй и снова залился таким заразительным смехом, что невольно заулыбались даже опростоволосившиеся «охотники».

Васянович с Лазаренко тут же взялись приготовить мясное блюдо. Даже поспорили с Цымбалюком, как вкуснее приготовить кролика. Митяй предлагал просто обжарить тушку в коровьем масле с луком – этими продуктами он смог где-то поживиться. Но тут Сеня, слегка интригуя публику, неторопливо извлёк из кармана широких своих штанин... довольно большую морковину, невесть где и когда им раздобытую. С довольным видом он помахал внушительным оранжевым овощем перед носом кума:
- Предлагаю стушить кролика, а не высушить его во время жарки.

Вот и ладно: сказано, сделано. Приправ к мясу никаких не было никакой. Но ушлый Цымбалюк смотался в огород и притащил по паре корешков петрушки и хрена. Листочки на них едва пробивались.
- Эти корешки нужно положить внутрь, тогда мясо будет намного вкуснее, – продолжал Цымбалюк важничать своими кулинарными познаниями.

И стал деловито засовывать корешки в грудную клетку и брюшину. Но тушку решили порезать, чтобы мясо быстрее приготовилось. Так что вскоре в раздобытом где-то Васяновичем щербатом чугунке очень вкусно забулькало.

Продолжение здесь: http://proza.ru/2020/05/07/2518