Всадники и боги апокалипсиса

Глава 1.

Оттенки перламутровых лучей


Не, Серьёзно?
Встав, можно сказать ни свет ни заря, я сижу за компьютером и смотрю прямой эфир о зомби-апокалипсисе?
Так бывает, когда полупроснувшись, включаешь чёрт знает какое видео. А что сейчас-то? Почему монитор не переключается? Какая сволочь его застопорила на этом ужастике?

На улице, вроде бы, обычная для нынешнего времени тишина. Но всё-таки в ней чего-то нет, а чего-то слишком много.
Да, я уже всё знаю. Мир накренился и рухнул, и сказки о живых мертвецах, шастающих по улицам, оказались правдой.

Мне холодно. Страшно холодно, но я не закрываю окно. Что я хочу увидеть за распахнутыми шторами? Почему я так по идиотски спокойна?
Я же всё видела, — бегущие люди и "те самые", а я пока никак иначе не хочу их называть, — они для меня "те самые" и тоже бегущие. Это кино?

Для меня, для моего сознания — это всё ещё кино, как и перламутровое солнце, режущее глаза.
Вот ведь, что оно в себе таило — это немыслимо белое солнце. Что там грохнуло? Взорвалось? Сместилось?!

Иллюзия мира рассыпалась и разлетелась перламутровым блеском. Острые осколки впиваются в мозг — это правда. Всё правда! Так не бывает, но так случилось.

В три часа кончился интернет. Ну может он и не кончился, но на моём мониторе ничего нет, кроме черно-белой точечной картинки. Она пульсирует, сужается в одну точку, вращается, и вот так всё время. С одной стороны хорошо — я не вижу, что творится во всём мире. С другой — отвратительно, потому что мои познания по зомби равны нулю. Ужасы— не мой жанр. Несмотря на это я выгребла всю соль в доме и насыпала тонкую полосу под дверью. Так делали в "Сверхах", — должно отпугнуть то ли этих, то ли призраков. А есть ли разница?

Нож. Какая глупость, — представить как я кого-то им зарежу — невозможно, но это же не главное. Главное, — он есть. На всякий случай ещё и фляжка со святой водой. Вдруг и на самом деле действует.
Здорово звучит: вдруг и на самом деле. А что теперь вообще на самом деле, кроме того, что я вижу вокруг?

Как интересно! Я вроде бы должна бегать в ужасе по квартире или названивать знакомым, рыдая в трубку, умаляя, чтобы они меня ну хоть как-то, куда-то забрали, спрятали, спасли... Вместо этого я ничего не делаю. Я стою у окна и злюсь, что не смею выйти на улицу.
Откуда-то я знаю, что не посмею.
И я правда, злюсь.

Я заперта в своих стенах. Теперь получается уж точно добровольная самоизоляция. И уже знаешь от кого самоизолируешься. Что, полегчало?
Да как-то не очень.
Из моих скудных познаний я вытащила одно — эти ребята кусаются, и если укусят стану одной из них. Ужас какой.

От этой мысли реально сносит мозг.
Другие не лучше.
Ну на хрена мне это логическое мышление? Уж лучше бы носиться в панике и делать всё не задумываясь — однозначно быстрее бы закончилось, и мне бы уже было всё равно кто я, что я, чем занимаюсь, что вытворяю, что чувствую или наоборот не чувствую.

Но ведь нет же! Я мыслю, чёрт побери, пока ещё существую.
Смерть не так уж и страшна. Уже начинаю думать, что те кто не дожил до этого дня, вроде бы счастливчики... Если только?...
Вот оно!
Если только...

Ведь при зомби-апокалипсисе восстают все, кроме наверное тех, кто стал пеплом. А вот остальные? Все остальные теперь среди нас? Смерть обменялась с жизнью местами, или они обе вообще сольются в одно целое в итоге? Представить себе всё это в реальности не могу, зато отлично понимаю, что если я сейчас — ласточкой с балкона, то минут через пять оживу, как миленькая. И не просто оживу, а ещё превращусь во что-то мне неведомое и буду бессмысленно и злобно шататься по городу в поисках жертв.
Не вариант.

Что делают ненормальные люди, чтобы что-то делать? Кто как, вероятно. Я же вытаскиваю пылесос и с воплем: "Ну сколько, блин, от тебя шерсти опять повсюду!", — включаю шнур в розетку.

У кота шерсть дыбом ещё с утра. Вот по нему-то я точно знаю, что произошло что-то сверхъестественное. И всё же и с ним обычные жизненные рефлексы творят традиционное, а не мистическое. Мальчик теперь напуган не тем, что чует за окном, а звуком пылесоса.

Ковер чист, посуда вымыта, пол блестит, суп сварен, и я падаю на диван, прислушиваясь. С улицы — ни звука.

— Они что не добрались до нашего района? — Думаю я, поднимаюсь и подхожу к окну.

Там внизу, на детской площадке стоит человек.
Обычный человек. Я вижу его, а он — меня. Свет от фонаря падает прямо на его лицо. Никаких горящих глаз, слезающей кожи, лохмотьев, трупных пятен.
Неужели так выглядит восставший мертвец?
Чушь собачья!

Хватаю телефон и когда после гудков слышу родной голос, то могу спросить только одно:
— Это всё правда?
— Да. Не выходи пока мы не подъедем.

***

Свет опять бьет по глазам.
Я сижу рядом с диваном и никакого телефона в руках у меня нет. Вот оно моё спокойствие — смешно.
Стресс выбросил меня из действительности.
А перламутровое солнце режет мир уже вторые сутки.

Кота вытащила из шкафа, и мы провели инвентаризацию продуктов. На какое-то время хватит.

Вчерашние мысли вернулись.
Зажигалка, кухонный нож, соль, святая вода и коробка с ладаном —разложены на столе.

Мне мерещится прохлада храма, запах горящих свеч и чувство защищённости, но я сбрасываю наваждение. Какой храм? Я дома и пока это, и только это держит меня в шаге от сумасшествия.

***
Я не выключила компьютер.Тоже рефлекс или стрессовое отчаяние. Вот и ничего странно, что мне привиделось, будто я кому-то звонила. Я не буду никому звонить, и вряд ли кто-то вспомнит обо мне. Улицы по прежнему пусты, но я сижу на подоконнике до сумерек.

Чего я жду? Звонка в дверь? Но и наш дом и все соседние, словно вымерли.
Закрыв глаза, представляю всё, что когда-нибудь видела в фильмах. Всё будет вот так? Толпы зомби, убегающие люди, тот ужас, которого всегда сторонилась даже в фильмах, в книгах. И мне не представить, что всё это на самом деле. Теперь я понимаю — это и есть паника, это и есть страх, только он у меня иной: бессловесный.
Сердце глухо стучит, напоминая что я — это я.

Кот пристроился рядом. Взглянув на него понимаю, — чтобы не было впереди нам надо выжить, а там...
Я снова посмотрела на улицу.

Он стоял так же как вчера, глядя на меня снизу. Но сегодня его взгляд прожигал болью.
У ожившего мертвеца, вырвавшегося из небытия, — боль во взгляде?!

Дальше я и сама не поняла как всё случилось.
Может новая волна не ощущаемой паники, может ошалела за эти два дня и утратила разум окончательно, — кто разберёт. Но, запихнув в сумку зажигалку, соль, нож и положив в карман куртки фляжку со святой водой, я открыла дверь и полетела по лестнице вниз.

Улица была пуста, а воздух светился и жалил ледяным холодом. Ещё я успела увидеть луну, пока сворачивала за угол.
"Героиня, мать её", — ругала себя я и почему-то не могла остановиться.

На нём была кожаная куртка. Такая, как тысячи кожаных курток и ничего сверхъестественного в нём не было.
— Если что, брошу горсть соли прямо в глаза. — Но подойдя к нему ближе остановилась, как в вкопанная.

И он смотрел на меня, и я опять почувствовала его растерянность и боль.
— Вот этот будет рвать всех на куски? Вот этот ничего не соображает?
Он шагнул вперед, а я отшатнулась.
— Дура, — обругала себя. — Вот сейчас всё и случится. Товарищ же не в курсе, что ты ничего не соображаешь в тонкостях загробной психики. Так, приготовили нож...
— Я вернулся.

Что? Мне опять всё снится? Или это сказал кто-то другой?
— Я вернулся, я знаю где мой дом.

Съехала ли у меня крыша, сплю ли я, или всё это и на самом деле, — уже не имело значения, потому что обратной дороги не было. Как ни в чём не бывало, чувствуя абсолютное спокойствие, я просто спросила:
— А ты знаешь кто ты?
— Да. Нас много и мне трудно.
— Да-да, я знаю, читала, — какая ахинея, что я несу? С кем я разговариваю, и зачем я вышла? Но если я сейчас повернусь и побегу...

Парень сделал ещё шаг и глядя сквозь меня почти расплакался.
— Я пока держусь. Найди моих. Пусть уходят.
— Твоих это кого?
— Уходи сама и запомни, — не все из нас потеряли контроль. Пока не все. Но как долго мы сможем держаться я не знаю. Найди моих.
Он сел на корточки и отыскав какую-то щепку быстро написал цифры на песчаной дорожке.

— Позвони им и поверь — это всё правда. Пока солнце будет таким мы не остановимся.
— Я дам тебе телефон. Звони сам!
— Нет! — Он отшатнулся, сжал голову руками и пошёл прочь.
Мир летел ко всем чертям и ломался как спичка, выворачивая всё моё представление о жизни и смерти, о чудовищных зомби, пожирающих всех подряд.
— Стой! Почему?! Что я скажу?!

Он уходил, и его голос в ночи был звонче тысячи голосов.
— Не говори про меня, не говори кто я, не говори, что я вернулся! Пусть уезжают туда, где я их никогда не найду!

Лунный диск проглотила прилетевшая с запада туча, а когда он вновь вырвался в мир, никого кроме меня на улице уже не было.

До перламутрового утра оставались считанные часы ночи.



Глава 2

Сообщение в твиттере


У нас нашествия нет. Магазины грабят не зомби, а люди. Видела одного. Вменяем. Не агрессивен. Внешне обычен. Считает себя восставшим из мёртвых. Страх потерять контроль — причинить вред.
Просил найти семью. Выяснилось: не умирал.
Думаем, где может находиться. Решаемся искать.



Глава 3

Важно, что ты не сбежишь


Свет в квартире мы почти не зажигаем — только ночники и фонарики.
Сижу на полу в полутёмной кухне и думаю, — на фига я во всё это ввязалась? Сейчас бы с котом в обнимку — у себя дома, а не здесь.

И сама же одёргиваю себя, —хватит рассуждать. Пора, брат, пора. Встали, взяли и пошли выяснять к чему готовиться. Надо глянуть как там Наталья.

Вот ведь заклинило девушку. А я тоже хороша: развила бурную деятельность. Нужно было просто сказать: "Патруль. Всем срочно выехать из дома".
А я с места в карьер... Как она сама патруль не вызвала пока я всё в деталях и красках рассказывала?

— Спирта мало и шприцов всего ничего, — Наташа загружает рюкзак медицинским барахлом. Медик, что с неё возьмёшь.
— Шприцы зачем?
— Свяжем, усыпим или сначала усыпим, а потом свяжем и — в клинику нашу, — она так смотрит, что последняя сволочь будет ей помогать даже в том, чего не понимает.
— Кого свяжем?
— Алешу, а если будут ещё такие и их, — опускает глаза и протягивает руку к груде медикаментов, разложенных на столе.

Ну конечно, ведь с её точки зрения муж просто рехнулся непонятно отчего. Ещё полчаса назад всхлипывала — как нам дойти до карьера, ведь вокруг толпы зомби?

— Натуля, рано собираешься. После полуночи выходим, — Виталик тащит чайник в комнату. У нас уже не квартира, а штаб. Виталик с Костей ещё и вооружены до зубов. Боевые ребята. Порассказывали, как еле ноги унесли из супер маркета, который растаскивали вовсе не зомби, которых кстати тут так никто до сих пор и не видел, а самые обычные граждане, только не очень вменяемые, ибо по ходу готовы любому горло перегрызть из-за мешка макарон. Вон у Кости всё лицо в синяках, и рука распухла. Говорит, что хорошо, что тех четверых в комуфляже кто-то отвлёк — забили бы насмерть.
Да что же такое вообще творится повсюду?

Ладно, не это важно. Уяснить бы для себя самой кто я теперь? — Возвращаюсь на кухню.
— Всю жизнь кричала, что надо быть всем вместе. Пожалуйста, — теперь это не мечта, а насущная необходимость.
Хотела помогать людям? Милости прошу — помогай. И что тогда за метания? Что за мысли: "А мне это точно надо? Тут целая команда, мол, без меня обойдутся, а я домой".

Если по логике, то основания для сбежать домой есть. Что просили — сделала. Твитнуть догадалась. Это мне спасибо, что теперь двое вооружённых мужиков здесь и на всё готовы. Так может и правда хватит с меня?

— Давай-ка мы с тобой пообщаемся, — Виталик садится на пол напротив меня. — Думаешь найдём?
— Это Наташа так думает. Родной человек — на край света побежишь спасать и за последнюю соломинку будешь цепляться. Я о другом думаю. Не был похож на психа, и...

— Да, не укладывается, — Виталик вздохнул, — уехал на работу, а вечером уже умер и воскрес.
— А что за контроль? Найдём, а он уже этот... При ней и застрелим?
— Ладно, эксперт по психологии зомби, найдём, а там посмотрим.

— Костя! — Кричит наш командир на всю ивановскую, — сколько у нас стволов заряжено?
— Да у нас всё путём, — весело сообщает долговязый помощник командира из коридора, — целый огнемёт раздобыл, а стволы все зарядил ещё и запас патронов к каждому.

Я вздрагиваю, — это всё для одного?
— Кто сказал одного? Правда я тоже пока ни одного зобмака не видал, но они меня не так пугают, как те, что средь бела дня бегают по городу как оголтелые.
Если зомби и есть, то с ними всё понятно — нелюдь, нежить. Будем сжигать коли огнемётом разжились. А это вроде и люди. Вот только ведут себя хуже чем киношные мертвецы. С ними не договоришься без огнестрельного.

***

— Ну что, серебристая, — шепчу яркой, полной луне. — Смотришь на всё и наверное тоже удивлена. Хотя ты много что повидала здесь, но ведь не расскажешь.

Удобно устраиваюсь на подоконнике. Ночью можно — спокойно, даже как-то расслабляешься. Это днём перламутровое солнце жжётся и дурит голову. Днём всё иначе.

Мне осталось совсем немного: решить для себя самой кто я теперь.

Спаситель мира? Нет, конечно.
Просто надо помогать людям: защищать их от тварей.
А кто теперь люди, а кто твари? Вот бы разобраться.
Да, разберёмся по ходу. Куда теперь денешься. А защищать — это и есть помогать.

Помогать — это и просто поддержать, поверить в немыслимое если душа человека рядом разрывается от боли. И совсем не важно, что ты не веришь в то, во что верит Наташа. Не важно, что тебе страшно. Ей ещё страшнее, но без тебя она может не справиться.
Не важно, что есть другие люди. Другие будут тоже рядом. Важно, что ты не сбежишь.

Защищать людей можно, перешагнув через свой страх, через "Оно мне надо?".
Защищать людей от тварей. Не важно будут ли это живые люди, утратившие человеческий облик, или реальная нежить.

А ещё защищать можно через милосердие. Как знать, что будет если мы найдём наташиного мужа. Очень просто убить и потом сказать, — так было лучше. А может ему тоже нужна защита, и пока мы не знаем отчего и почему. Вот тут пригодится и милосердие — попробовать понять, что произошло, и до последнего бороться за то, чтобы помочь человеку выбраться из беды.



Глава 4

Инстинкт самосохранения включён


Боги создали новый мир.
Боги были жестоки.
Боги и его вернули из небытия, сделав своим солдатом.

Боги в ослепляющем свете творили армию нового мира,
которой разрешили всё, что было бесчеловечным в прежнем.

***

Алексей дошёл до лесного ручья. Ночь дарила покой.
Подставил левую руку под ворчливый поток, и свежесть бегущей воды разбудила память.
— Как же хороша речная вода в туманной седине, как здорово дышать лесным воздухом, как прекрасно чувствовать себя живым и единым со всем вокруг.

Боги? Никогда не верил, что после смерти есть что-то ещё.
Было бы лучше распасться на атомы и сгинуть навсегда.

Боги? Люди верят в их всемогущество, доброту, в их рай, ад.
Ну, насчёт ада не ошиблись.
Только был ли он прежде? Тот, о котором столько написано? Нет, его я не знаю. Я знаю тот, что будет теперь здесь повсюду. Здесь: на живой земле под перламутровым солнцем.

Он перевёл взгляд на ладонь, — одно прикосновение и каждый станет таким же как я.

***

Заброшенный дом рядом с карьером был его давним пристанищем. В юности тут они валяли дурака с друзьями, а уже потом он приходил сюда с охотничьим снаряжением. Иногда ночевал перед тем как на рассвете выйти на охоту.
— Боги покарали мир за человеческую жестокость? Охота теперь не на уток с лосями, а на тех, кто ещё живой.

***

— Останутся только такие как вы! — Голос разносился по всей сфере. Сколько нас там стояло? Сотни, а может и больше.

***

Нежный изгиб шеи, локон светлых волос, упавший на плечо... Наташина улыбка... Как сильно бьется её сердце, когда он притягивает её к себе, дотрагивается губами до её губ, до мочки ушей, трепетной жилочки на виске...

— Нет! Алексей содрогнулся, отгоняя воспоминания, — сделать её такой же? Одним прикосновением отправить в ад перламутрового солнца?
В душе поднималось отчаяние. Боги вернули ему жизнь, в мире, где дозволено немыслимое.
— Но я не хочу обращать никого. Я даже не знал, как сильно люблю свою девочку. Сколько меня не было? Как же она пережила такое горе? Наверное плакала, а может и нет...

Он ничего не помнил о своей смерти. Последнее — вспышка света, когда вышел из машины. Дальше — купол сферы, нестерпимое сияние вокруг, нечто жёсткое, сжимающее голову, и голос, идущий прямо из света, проникающий в каждую клетку мозга, заполняющий собой всё сознание.

***

— Свет нового солнца не будет питать вас вечно.
Убить или обратить! Когда наступит голод вы утолите его человеческой плотью и кровью. Таков пропуск в новый мир.

***

Алексей сжался. В висках стучало, голова кружилась, но мысли были ясны. В его сознание шла борьба. Нечто тёмное, страшное, дурманящее, стремилось проникнуть в ощущения, желания...
Воспоминания, — калейдоскоп из маленьких фрагментов, рождающих тепло и нежность, освещающие нападающую тьму любовью, — только они помогали держать себя под контролем.

— Убивать, стать людоедом? Я воскрес бесчеловечной машиной?!
Боль, отчаяние подступили к горлу, но сквозь замутнённую память прорывалось всё то, что он любил при жизни.

Нет. Он не хотел никого обращать или убивать. Пока не хотел.
Перед глазами снова лицо жены. Улыбающиеся глаза с хитринкой или растерянностью. Складочка на лбу — нахмурилась, задумалась...
Он вдруг почувствовал запах её волос, будто она была рядом.

Убить её, стареньких родителей, своего сына?!

Алексей вытянул вперёд правую руку ладонью вверх, — карающая длань всего живого.
Он много раз прикасался этой самой ладонью к своему телу. Чувствовал легкий укол и жжение. Такое же жжение, как от лучей дневного солнца, но с ним ничего не происходило. Слегка темнела кожа и всё, хотя в такие моменты он откуда-то явно чувствовал опасность, исходящую от руки.

— Отрезать? Да! Отрубить топором? В лесном доме — все инструменты. — Почему я не подумал об этом раньше? Всё же так просто и не надо будет бояться причинить вред близким. Да ничего уже не надо будет бояться!

Он мчался по тропинке, спотыкаясь об кочки; падал и тут же вскакивал, не чувствуя боли. Сердце билось, как сумасшедшее, но он был счастлив.

— Отлично, — выдернул из захламлённого угла ящик с инструментами, — ножовкой долго, да и страшновато. Топором — быстро.

Положив руку на стол замахнулся, приготовившись ударить.

Но левая рука не слушалась. Самозащита включилась во всём теле: его, словно парализовало.

Теряя сознание, он ещё услышал как топор с грохотом ударился об пол.



Глава 5

Человек, которого убивать нельзя


Мы оказались наивны, как дети. Мы расслабились, потому что человечность не идёт в прок, когда мир — театр военных действий.
Был бы интернет, — психоз от новостей, от бесчисленных видео с жуткими кадрами, — мы бы были на взводе: отпрыгивали бы от каждой тени.

Но мы расслабились. Для всех нас зомби-апокалипсис где-то, но не у нас под носом. Никто, не считая меня, в упор не видел полуистлевших трупов, набрасывающихся на людей. Да и я-то, что видела? Человека, лепечущего со слезами на глазах о своей опасности. Человека! Вот и сыграла вся эта человечность свою роль, — никто не был готов...

***

Я смотрю на всё с ужасом. Ещё полчаса назад, — шумящий лес, поющие птицы, и мы, топающие гуськом по тропинке.
Заброшенный, черт знает когда, посёлок. Покосившиеся пустые дома. Каждый — на приличном расстоянии друг от друга.

К восьмому мы уже все просто устали, да и сама атмосфера, — шумящая листва, запах леса, так расслабила, что в этот дом мы вошли даже не осматривая местность, не прячась за кустами, не осторожненько оглядываясь по сторонам. Куда там. Разговаривая в полный голос, открыли дверь, чуть ли не ногами и — на тебе. Наш разыскиваемый тут, вот только без признаков жизни.

Наташин рюкзак открыт и тут же нашатырь или ещё какая-то дребедень.

Стетоскоп, радостный блеск во взгляде:
— Дышит!
И лезет за шприцем. А мы так стоим вокруг и ждём. Ну кто тут врач в конце-концов?

Только Костик насторожился в последний момент. Эх, не его бы чутьё...
— Стой, — орёт он и взлетает с места. Сгребает на лету Наталью в охапку, и через мгновение они уже оба лежат у стены. Костя закрывает своим телом женщину со шприцем в руке.
А Алексей лупит рукой по стене. Лупит так, что кажется сейчас всё рухнет, и свалившаяся крыша похоронит нас под своими обломками.

***

Да, мы расслабились Зато теперь надо решать уже десятки вопросов:
что лечить, как лечить, кого лечить.
Отныне зомби-апокалипсис наступил и для нас. Это тебе не шобла мародёров, которую можно пристрелить. Это закодированный человек, да ещё тот человек, которого убивать нельзя.

Связанный по рукам и ногам, Алексей — на матрасе под окном.
То, что мы услышали плохо усваивается.
— Блин, какие боги? Ты их видел? — Виталик уже собрался с мыслями, перезагрузился и полон готовности что-то делать.
Ему нужны факты, ориентиры.

— Только голос, — Алексей ещё тяжеловато дышит. Всё тянет голову, подставляя её под слабенькие солнечные лучи — питание, кто бы поверил, а глаза полны слёз.
— Да отрубите вы её!
— Толку рубить тебе руку чёрти с чем внутри?! В башке у тебя всё, если верить твоим рассказам.

Виталик зол и на себя, и на Алексея, и на всё вокруг.
Я его понимаю — поверить в такое и то было сложно, а сообразить что делать — это не каждому по плечу, но он командир и — это его задача.

***

Мы возвращаемся. Правда уже не пешком. Ну, последние километры придётся пройтись по лесным тропинкам, — наше авто по кочкам и ухабам далеко не уедет.

Как всё паршиво: зря Наталья, разбиваясь в лепёшку, умоляя, крича, уговаривая, собирала своих "светил". Коллеги, блин! Только пятеро и пришли, а остальные, — мол, да что мы можем? Там уже толпы пробежались.
Пробежались, — не то слово. В клинике смели всё, даже колб лабораторных и тех нет, а уж запаса лекарств и в помине.

Но нам-то тоже это было ни к чему. Нам узнать, что там такое в голове у солдата апокалипсиса.
Ну узнали, а толку? Вытащить, не повредив мозг, все боятся. Виртуозы-нейрохирурги такого ещё не видали. Пятьдесят на пятьдесят, что пациент вообще выживет после изъятия чего-то, больше смахивающего на рисовое зерно.

Вот и приехали: пациент рисковать согласен, — эскулапы нет. А от руки его, даже в гипсе, держатся подальше.

Мы возвращаемся.
У нас одно лекарство, — боги рукотворного апокалипсиса.
Они придут за своим солдатам, а мы их будем ждать.
И не только мы, а все те, кого удалось уговорить.



Глава 6

Новые вопросы


Заброшенный лесной посёлок теперь не узнать.
Даже не верится. За какие-то три недели, — почти военный городок. Дома уже не покосившиеся и брошенные, а более чем обитаемые. Кухня, оружейный склад, что-то типа медпункта, штаб. А сколько ещё и палаток повсюду.
Даже гараж, а там только танков не хватает.

Людей, готовых реально что-то делать, оказалось не так уж и мало. Медики наташины, пусть и не сразу, но все включились. Клиника восстанавливается, готовится...

Да мы все готовимся.
Информации крайне мало. Знаем, что среди прошедших странную процедуру, получивших чип и зарядку из таких же чипов в правую руку, оказались те, у кого крыша не поехала. Все как один думали, что воскресли, но охотиться на себе подобных не смогли.

Алексей не единственный, — радует и тревожит. Судя по нему, бороться с воздействием кодирования легче, когда рядом родные, любимые, да и просто адекватные люди. А каково тем, кто ещё где-то прячется?

Некоторых нашли и они здесь. Но меня всё-таки порой пугает их присутствие. Один Алексей, — ладно, а вот чуть ли не сотня ему подобных, — сложнее.
По нашим наблюдениям и тем, что анализируют эскулапы, есть ещё фактор воздействия солнца: его перламутрового света. Для меня и остальных, — это головокружения, какое-то необъяснимое чувство обречённости, накатывающее на пару минут.

Для Алексея и других — это питание. Хотя и от обычного они тут не отказываются.
Перламутровое солнце что-то усиливает в действии чипов. Днём нашим зомби хреново: их одолевают команды, всплывающие в сознании, — убей! Ты солдат и тебе всё можно.

***

— Смотри, как интересно, — Костя протягивает мне телефон.
— Смс?
— Ага. Сначала подумал, — дурь. Случайно переслали. Ребёнок, двинувшийся на зомби-апокалипсисе, но потом решил, что не так уж и случайно. Читай.


"Мир наш. Новый мир. Мы новый мир. Убей, пропустят. Пропуск Твой пропуск? Война. Ты солдат? Ты еда?".

— Наши зомби обзавелись телефонами и рассылают сообщения? А что не звякнули?
— Несерьёзная ты девушка, — Костя смотрит с иронией, но и с тревогой. — Пробовал послать хоть смайлик в ответ, — фигушки. Обратной связи нет. Если не детишки, то кто?

— Кто, — ладно, вот зачем? Как-то мелко и глупо.
— Не скажи. В психологической атаке все средства хороши. Что мы знаем вообще? Толком ничего.
— Ну почему же ничего? В мире происходит жуть какая-то.
Лично смотрели, пока инет был.

— В том-то и дело. Мы ничего не знаем обо всём мире сейчас. Только о своём городе, а он не такой уж и большой, не считая леса, залива, перекрытых железнодорожных путей. И всё, между прочим, перекрыто.
— На что намекаешь?
— Мы, словно в замкнутом пространстве. Информации не о нашем городе, — ноль. Кто пробовал звонить друзьям за границу?
— А у меня и нет таких. Были в сети из других городов. Подожди! Могу им позвонить, хоть сейчас.

— Пробовал, — абоненты недоступны. Вот теперь подумай: те недоступны, а тут смски от таких, которые, пусть и по-детски, но вписываются в конец света и тут же сообщают о новом мировом порядке. Не странно?
— Костя, тебе одному единственному пришла дурацкая смска, а ты уже с высоты политического обозревателя вещаешь.
Хуже другое: мы ждём богов или их посланников уже чуть ли не месяц, а толку?

— Хотя бы около сотни кодированных нашли по городу.
— Завтра эта сотня обратится в солдат, и слопает всех нас.
— Брось, — до сих пор держатся и хуже не стало.
— Лучше тоже.
— Ну ты ещё поплачь о безысходности, о конце света.
— А если эти боги на летающей тарелке прибыли?
— Слишком фантастично, а жизнь злее и проще. Инопланетяне? На фига им дурью маяться? Чипировать, театрально прятаться за ослепляющим светом. Не удивляет?
Говоришь не придут. Может и нет. Тогда надо действовать ещё и в других направлениях: чаще, больше, внимательнее прочёсывать город и искать не только таких как Алексей, а и тех, кто уже хочет жрать человечину, а может и жрёт.

— Да, всё здорово: наш лагерь, клиника, рейды по городу. Даже мародёры с нами не связываются. Не придут... А люди, сидящие по домам тоже ведь не придут? Что там за закрытыми дверями? Искать людоедов? А с ними что делать? Чёрт побери, как же наш мир изменился. Мы все, будто части ничем не связанные.
Наша часть здесь и надеется на одну точку отсчёта: приход алешиных богов. Теперь и это стало зыбким. А новых вопросов только прибавилось. И?

— Пойду-ка я к Виталику. Поделюсь, — может и правда хватит ждать.

Мы думали, что они не придут.

Мы ошибались.



Глава 7

Исключение из правил


Меня разбудило желание увидеть рассвет.

Вышла из палатки и не сразу поняла, что привычного головокружения от перламутровых лучей нет.

Странное сегодня солнце: не круглое, лучистое на которое смотреть невозможно, — запятая в небе вертится, словно кто-то раскручивает её за хвост.

Зажмурилась, а когда посмотрела снова вверх никакой вертлявой запятой там уже не было.

Перламутровый блеск исчез. В прохладном, утреннем лесу всё преобразилось. Хрустальная роса, поблёскивающая в розовых солнечных лучах. Ну если и не в розовых, то уж в золотистых точно.

***

— Твоя идея с инопланетянами не так уж и глупа, — Костя с утра ходит хмурый и чтобы не делал, всё посматривает из под руки на солнце, будто боится, что оно исчезнет или снова станет перламутровым.

— Угомонитесь с инопланетянами. Светит нормальное и ладно. У нас другие вопросы: наши не нашли никого опять.
— Сколько ещё квадратов осталось? — Костя развернул карту города на столе, — сплошь красная и только с краю не тронуто.
— Штрихуй двести семнадцатый, — там никого.
— Остаётся семь. Что за дичь? Думали они по всему городу бегают, а получается на окраине все.
— Получается. Наряд часам к пяти вернётся. Костя, готовь следующий. Кто там у нас из медиков по списку едет?
— Наталья, — её очередь.

— Наталья?! Не видела её весь день, — и тут по спине мурашки поползли.
Перламутровый свет исчез, а для Алексея он необходим.

Я вбежала в палатку последней. Наташи нет, Алёшка лежит в углу. Холщовый пол разорван, и обе его руки по локоть в земле.

***

— Не пускайте Наташку! Не надо чтобы она меня видела!
— Или чтобы ты её?
— Может и так. Дурман какой-то в голове. Ничего не помогает.
— Да уж, много червей не накопаешь. Они вкуснее что ли?
— Я хочу есть! Земля, пауки, всё, что попадётся. Мне всё равно.

Костя вколол ещё одну дозу антибиотиков и транквилизатор. Пусть и связанный, Алексей был опасен, — мы все это понимали.
Остальных наших зомби уже связали и держат взаперти. Весь лагерь ждёт приказ.

— Не выдержу, стреляйте, парни, — под глазами у Лёши залегли синие круги. Он выглядел так, будто месяц голодал. Оставалось понять как выжила рядом с ним жена. Как не пострадали все те, кто охранял наших зомби, кто приносил им завтрак и обед. Они никого не тронули, не убили, если не считать всякую живность, что попалась: змеи, пауки, земляные черви, кто-то даже умудрился добыть грызуна.

— Пристрелить успеем. Объясни как удержался? Что сейчас с тобой происходит?
Виталик подошёл слишком близко, но Алексей даже не дёрнулся в его сторону.
— Голод, В горле всё дерёт от сухости, и вода не помогает. Ничего не помогает!
— Кровушки захотелось? — На костин дурацкий вопрос, Алексей отреагировал: взгляд вспыхнул и тут же угас, а синяки под глазами стали темнее.
— Захотелось, но не могу. Даже представить не получается. Хочу жрать, но не такой ценой. Стреляйте пока Наталья не пришла. Быстрее! Это конец!

***

— Тут все, — Валерий Павлович аккуратно поставил пластиковую коробку на стол, — шестьдесят восемь штук. Сумасшедшая ночь. Гляжу и вы не спали.

Врач спустился к нам в приёмный покой клиники под утро.
Всех наших зомби мы привезли сюда вчера. Выбора уже не было.
— Сколько не выжило? — Костя старался казаться спокойным.
— Больше, чем я надеялся. Пятнадцать потеряли. Остальные ещё не в лучшей форме: истощение, сбой работы органов — целый букет. Двое в коме, но надежда есть.

— Эти штучки? — Виталик выразительно глянул на горсть перламутрового риса в контейнере, — они хоть науке-то известны? Или, как тут наша девушка всё твердит, — инопланетяне завезли?
— Какие инопланетяне? Подобные чипы запатентованы давно и уже применялись в других странах. Эти модифицированы, но тут нужны более тщательные исследования и не на моём уровне. Те, о которых знаю я — для распознавания биологических видов и только. В мозг их не помещают.

***

Валерий Павлович, — вы что думаете? — Мы остались с профессором вдвоём и теперь мне хотелось узнать многое.
— О чём?
— Почему никто из них не стал каннибалом?
— А вы?
— Я не врач.
— А я не психиатр по большому счёту. Наши с вами размышления могут опираться только на гипотезы. У меня их нет. А у вас?
— Только одна: природа людей не настроена на уничтожение друг друга, особенно вот таким путём.
— Не скажите. Инстинкты, матушка, у нас есть и звериные. И если быть честным, то я не понимаю, как эти парни сдержались. Говорите, они изначально контролировали себя.
— Да, и все боялись сорваться.
— Значит мы имеем дело с одними и теми же параметрами психики, и чего-то ещё.
— Чего?
— Не знаю. Был бы верующим, сказал бы, что творец поставил замок-табу: не убий или не пожри себе подобного. Но я не верующий и знаком с тысячами случаев, когда люди переступали эту черту. Каннибализм в условиях выживания случается.
— Но наши шестьдесят восемь зомби говорят об обратном.
— Ваши подтверждают, что есть исключения.
— Они — исключение?
— Вот это мне тоже хотелось бы узнать. Когда найдёте всех остальных сравним цифры, и то, на что пошли другие. Тогда можно будет делать выводы.
— Нет, Валерий Павлович. Чуть ли не сто удержались, и держала их человеческая суть. Я тоже не из особо верующих, но то самое "не убий" сработало не на одного или двух, а на шестьдесят восемь — это о многом говорит. Вы бы смогли выживать, приготовив блюдо из своих детей?
— Дикие у вас вопросы и неправильные. Я не был в такой ситуации. Откуда мне знать потерял бы я контроль или нет.
— А они были.
— Ищите остальных. Там и порассуждаем. Чипы я заберу. Уже вызвали специалистов.
— А они сами по себе не действуют?
— Нет, но откуда-то они управлялись и да, ещё деталь: судя по полу истощённым организмам посмею предположить — эти люди не были рассчитаны на вечность. Вероятно основная функция, помимо задачки убить или, питаться человечиной, — в кодировании других.
— Чипы в руке?
— Интереснейший механизм. Вот этого наука ещё не видела или я о них не знаю. Боги делали — не иначе.

"Вот мы и опять с вами столкнулись, боги апокалипсиса, — думала я спускаясь по ступенькам, — кто бы вы ни были нам придётся встретиться".



Глава 8

Дар от негодяев



Почему со мной всегда, что-то да не так.
Прям наказание какое-то. Собираешься в одну сторону, а судьба берёт тебя за шкирку и разворачивает в противоположную.

Зона поиска остальных кодированных сузилась до трёх квадратов. На каждый уходят сутки, а времени нет. Мы хорошо помним, что творилось с нашими, и понимаем, что может быть с теми. Городских патрулей мало, и сведений о том, что происходит на улицах почти нет.
Сегодня очередной рейд, и может как раз там мы и найдём кого-то из них.

— Как быстро вы можете приехать? — Голос Валерия Павловича преувеличенно спокоен
— Как только освобожусь — сразу. Что-то случилось?
— Не по телефону. Бросайте всё, и немедленно сюда.

Я бы лучше с ребятами в рейд, но Виталий, узнав про звонок из клиники, и слушать меня не стал.
— Возьми легковушку. Узнаешь в чём дело свяжись со мной.

Напуган. До сих пор напуган, как и многие из нас.

***

— Вы, матушка делайте то, что я говорю. Объяснения потом.
Мы шепчемся за дверью палаты. Профессор протягивает мне градусник.
— Берите и когда подойдёте ближе просто встряхните его, а руку повыше поднимите.
— Зачем?
— Идите! Резко, быстро, — шипит эскулап, открывает дверь и вталкивает меня в палату.

Более нелепо я себя ещё не чувствовала: подхожу, смотрю в глаза улыбающемуся Алексею и поднимаю руку с градусником вверх.
Вот дальше я ничего не поняла.
Доли секунды, — градусник вылетает, словно от удара, а рука, как по команде намертво прижата к телу. Это что ещё такое?

— Алексей Юрьевич, все в порядке, — это Наша Лена, я хотел показать ей... Валерий Палыч уже отодвигает капельницу, поправляет сбившееся одеяло, — всё нормально, успокойтесь. Тут все свои.
Алексей устало прикрывает глаза, а я растерянно жду объяснений.


В ординаторской темно — шторы задвинуты, но я вижу: профессор встревожен.
— Откуда такие сверхспособности?
— Хороший вопрос. Ответ только один, — последствия вмешательства в человеческий мозг. Да-да, никто такого раньше не видел, но эти чипы, я уже говорил, модифицированы или устанавливали их каким-то особым методом, или ещё чёрт знает что, но факты на лицо.
— Мебель взглядом двигает?
— Может быть. Я пока ещё не всё знаю. Мы тут всю ночь одно за другим выясняли, обходя каждого выздоравливающего.

— Такое не только с Алёшей?
— Со всеми, кроме тех, кто ещё в коме или слишком слаб — о них не знаем. Ваш же Алексей и его восемь сотоварищей отражают любую попытку даже укол сделать, если показалось, что на них нападают. Шприцы вылетали, как спички из рук. Если бы одни шприцы. У Наденьки пациент капельницу об потолок разбил, а другой нянечку взглядом до стенки перенёс. Теперь понимаете почему я вас вызвал.

***

— Так значит они все обладают такими способностями? — Костя с Виталиком полчаса слушали меня молча.
— Эскулапы только про самых слабых ещё не знают. А остальные, — я развела руками.
— Супергерои отдыхают. Самооборона — это хорошо, но спонтанная не очень. А ещё и гипноз?
— Типа того. Помню, очнулась на подоконнике, но как на него поднялась — нет. А тётеньку взглядом к стенке отодвинуть?
— Точно гипноз, по-научному ещё — управление силой мысли. И как с этим быть? Эксперты-то, что советуют? Театр открывать? Так публики нету. И вообще, как с этими ребятами вы представляете себя постоянно рядом?

— Стоп, — Виталик неожиданно усмехнулся, — давайте по списку и по обстоятельствам. Ты, Лена, говоришь никто не агрессивен.
— Нет. Это всегда реакция из-за страха или тревоги.
— Перечисли ещё раз по порядку что они могут?
— Заставить что-то сделать, не прикасаясь; остановить или легко передвинуть любого на несколько метров, кстати, без ударов и синяков и без боли; выбивать предметы из рук.

— Понятно. В воздухе не летают, молнии не мечут. Может это временно?
— Никто не знает. Они уже начали учиться опять себя контролировать, только уже на другой предмет.

— Может всё к лучшему.
— Шутишь?
— Нет. Есть в мире справедливость: им чёрти что напихали в голову, закодировали, чуть не убили, а мозг отреагировал по-своему. Как там наш доктор сказал?
— Перестроился, открыл какие-то резервы о которых наука не знает.
— Что-то наука уж больно мало знает, ну да ладно. Главное если эти парни освоят контроль, а ребята они отличные, — делом доказали, то вот оно оружие против тех богов, что их приготовили в жертву.
— Если бы это было возможно.
— А почему нет? Докладывай мне по клинике все новости, а ещё лучше поезжайте туда вместе с Константином. Вся информация с этой минуты секретна. Профессору сам позвоню, — тонкое дело. Людей надо от стрессов уберечь и по возможности разумно использовать то, что они так неожиданно получили в дар от этих негодяев.

Мы шли к гаражу, когда Виталик нас догнал.
— Костик, у нас пополнение, а раз ты в клинике будешь я переберусь в твою палатку? В тишине думается лучше.
Он улыбался, а я похолодела: "Как я могла забыть".
— Не надо.
— Да не в вашу: девичью.
— Не в этом дело. Алексей сказал, прощаясь: "Передай Виталику, не переезжать к Косте. Ночью старое дерево на палатку упадёт".

***

Спиленная старая берёза лежала перед нами. Внутри — пустота. Даже не очень сильный порыв ветра и тот мог сломать её в любую минуту, а упала бы она именно на костину палатку, стоящую рядом. Вряд ли кто-то выжил бы после такого удара.
— Получается, Лёшка теперь ещё и будущее видит? А может и не он один.
— Вот и отлично.
— Знаешь, Виталик, что-то я твоей радости не разделяю, — Косте было явно не по себе от всего, что свалилось на нас в этот день, — как нам теперь вместе сосуществовать. Сколько времени жили бок о бок с ними, зная чего бояться, а потом выяснилось, что знали, да не всё. А теперь что?

— А что теперь? Ты посмотри на всё иначе. Не будь мы вместе тогда, чтобы с ними было? Смогли помочь, смогли вместе справиться, а теперь совсем другой расклад. Там, больше наша помощь была, а вот сейчас, скорее они нам помогут.
— В чём например?
— Алексей мне сегодня жизнь спас, — не мало, а дальше видно будет.



Глава 9

Боги придут на рассвете



Весь последний месяц одни провалы и сложности. Мы все устали, как черти
Ни в одном из квадратов не оказалось тех, кого мы искали.
Они как сквозь землю провалились.
"А был ли мальчик?".
Может и был. По патрульным сводкам за весь период несколько случаев с погибшими бомжами, но понять кто их убил: свои или наши не найденные, — сложно. Подумаешь один труп без руки, — собаки бездомные могли отгрызть, время-то какое: не больно жирные бегают.
Да и если бы они где-то прошлись уж закодировали кого-нибудь, а у мертвецов по всем моргам ни одного чипа не найдено.

Прорвались через кордон и покинули город? Маловероятно. Мы всё ещё варимся в собственном соку и понятия не имеем, что там за перекрытыми въездами и выездами.
Да и не до того — своих дел хватает.

Напуганных граждан постепенно возвращаем на улицы. Мародёров вылавливаем.
Даже администрация объявилась. Холодноватые у нас отношения, да и ладно. Мы всё ещё добровольное сопротивление, а они по городскому хозяйству: кое-где магазины открыли, с засекреченной базы товары завозят и ждут когда айтишники инет восстановят. Связи с внешним миром по прежнему нет. Мы даже забываем думать, а что там за заблокированными границами? Может никакого мира уже и нет, и мы одни на всей планете.

Ещё одна сложность — наши кодированные. Сорок восемь выздоровевших вернулись в лагерь.
Честно говоря, жить рядом с теми, кто что-то большее чем мы обычные смертные, оказалось не просто. Даже Наташа, поплакав, вняла просьбам мужа и переехала в домик к медикам. Нет, они отлично контролируют себя, и по лагерю ничего не летает, да и будущее никому не предсказывают, но всё равно быть с такими рядом как-то странно. Они тоже это чувствуют. Держатся вместе, на тренировки уходят в дальний в лес.

Но отношения у нас хорошие, и как-то вошло в норму, что после обхода лагеря мы заходим к Алексею и остальным, переброситься парой слов.
Поэтому удивилась, увидев его в нашей палатке ещё до обхода.

— Чайку попить или с нами хочешь пройтись?
Лешка хреново выглядит. Время от времени под глазами — синие круги, а сегодня что-то совсем тёмные.

— Уходить вам надо.

***
— Ну уж нет, — предложение Алексей Виталик воспринял как личное оскорбление, — уйти? Чёрта с два! Я твоих богов собирался до конца жизни по всему миру искать, а ты говоришь они сюда придут.
— Не просто придут, они придут за всеми нами.
— Да с чего ты это взял? Когда просишь тебя или остальных поколдовать на предмет остальных кодированных, — ничего не видишь. Про сферу тоже никаких прозрений, а тут накатили видения!
— Запах обгоревшего человеческого мяса — хуже видений. Я видел выгоревший лес, вооруженных боевиков, переступающих через ваши обугленные тела. Виталий, ты не понимаешь! Чёрные, обугленные... И они перешагивали и шли, шли, шли!
— И сколько их шло?
— Не знаю. Я знаю другое: уйдёте — выживите.
— А вы? Мы свалим, а вы останетесь?
— Мы другие. Мы хотим попробовать их остановить.
— Вот и будем, дружище, пробовать вместе. Больше я тебя не слышу. Поднимаем лагерь. Говоришь, боевики с автоматами?
— Да, а у того из вертолёта, что-то в руке. Он нажал и над выгоревшим лесом понеслось перламутровое свечение.
— Опять двадцать пять! Солнце заперламутрило? Посмотрим. Объявляйте сбор отряда немедленно.

***

"Можно ли изменить будущее?", — я лежу за кустом на земле и несмотря на всё напряжение не могу не думать об этом. Будущее — это будущее. Вся жизнь — маленькие пазлы, складывающиеся в одно полотно. Вынь один и картинка разрушится. Значит нельзя — предначертано. Но тогда сегодняшнего заката мне не видать. Жаль, предрассветные сумерки мне нравятся меньше.

***

Пока вертолёт ещё висел в воздухе, я безуспешно старалась сосчитать всех тех, кто появился из-за деревьев.
Они шли молча, готовые стрелять на поражение. Обычные боевики на зачистке. Вот только зачищать они будут нас.
А бог появился из вертолёта.
Даже издалека я видела как неуместен его костюм. Это же лес: ветки, кочки. Лапа еловая по лицу хлестнёт, а он при галстуке.

Боевики выстроились полукругом. Стрелять по приказу: когда подойдут ближе. Чёрт, как предательски дрожит рука. Будущее не изменишь, но хоть пару этих я успею забрать с собой.

Сорок восемь безоружных вышли вперёд и остановились напротив боевиков. Их взяли на прицел.
Какая жуткая тишина повисла над лесом.
Вообще всё это надо было видеть, а ещё лучше не видеть никогда, потому что забыть такое мне не удастся, как и объяснить даже себе самой.

Пули, долетев до половины пути, разворачивались.
Автоматная очередь, как живая летела обратно: убивать тех, кто её выпустил.

Через десять минут всё было кончено.

***

Боги когда-то носили туники, но современные, земные видимо предпочитают дорогие, элегантные костюмы.

— Как работает этот прибор? — Виталик кивает в сторону пульта, а я вспоминаю, что Лёша, аж дёрнулся, когда божество из вертолёта вытащило эту серебристую металлическую пластину из кармана пиджака.

— Могу показать, — протягивает ухоженную, изящную руку, словно за бокалом вина. Он высок, худощав и красив. Ну хоть в этом похож на божество.

— Я умею проигрывать и уважаю победителей, но что если я предложу сделку? У вас наверняка есть вопросы.
— Предположим, — Костя осторожно отодвигает пульт, — но сначала, если не хочешь сразу пулю в лоб, расскажи как его обезвредить.

Божество покровительственно улыбнулось.
— Мальчик, не пугай меня смертью. Она неизбежна для меня во всех вариантах.
Принцип работы прибора прост: верхняя кнопка — преломления света. Я не физик, и не я всё это создавал. Включить и выключить, — пожалуйста, а всё остальное — к создателям.
— Ладно, наши физики разберутся. Сделка, говоришь, и что тебе нужно?

— Ответы, — он глядит на Алексея, — ваши люди используют новые технологии?
— Серьёзно, — Виталик даже сел на край стола от изумления, — не признал своё творение?
— В каком смысле?
— В прямом. Этот человек и те сорок семь, что развернули вашу атаку против вас, — были закодированные тобой.
— Смогли извлечь чипы?
— Мы смогли, а вы знали, что после такого вмешательства в мозг, если не погибают, то очень меняются.

Божество молчит. Как бы оно не хотело это скрыть, но отлично видно — растерянность, изумление, досада.
— Умеешь проигрывать? — Виталик на взводе. — Игра? Человеческими жизнями? Вы превратили их в зомби, и чуть не угробили мир. Хотя может мир уже и наводнён вашими изделиями.

— Не стоит так нервничать, — он попробовал встать, но наши тут же усадили его на место, — мир? А может вы просто не в курсе? Не сочтите за труд, — в вертолёте: в левом кармане плаща телефон.

На маленьком экране дикие кадры. Люди в защитных комбинезонах, наша клиника, плачущая женщина в коридоре и какой-то медик в защитной маске, черные блестящие мешки с трупами — на каталках.

— Видите, — маленький провинциальный городок и такая беда. Вспышка то ли чёрной оспы — страшно заразная болезнь — то ли какой-то жуткий вирус, способный выкосить всех жителей до одного. Конечно, город был закрыт: внутренний жёсткий карантин и внешний, разумеется.
— Это запись или трансляция? — По костиному голосу я могу понять что он сейчас чувствует. А что тут понимать — мы все видели одно и тоже.
— Помилуйте, какая трансляция, когда здесь оставлена только сотовая связь, ваша и ещё несколько передвижных электростанций.
— Но у нас совсем другие события.

— А кто кроме вас это знает? Мировая общественность с тревогой следила за развитием событий, и высказыла бы свои соболезнования, когда пусть и небольшой городок, но вымер бы. Однако, город справился, найдено лекарство, часть горожан выжила, и карантин когда-нибудь будет снят.

Виталик готов был разорвать это изголяющееся, надменное божество своими руками, — В мире всё в порядке?!

— Эксперимент должен был пройти только в одном месте — у вас, а все выступления в новостях — обычная работа дезинформации.
— Ты организатор?
— Не глупите, я — дирижер оркестра который здесь играл. Но мне интересно
что пошло не так, в чём я просчитался.
— Остальные чипированные у вас?
— Отвечу, как только обговорим условия сделки. Я рассказываю сценарий, вернее ту часть, что знаю сам, а вы отвечаете на мои вопросы.



Глава 10

Всадники и боги апокалипсиса.



"Маленькие осколки больших кораблей разбросаны по океану жизни.
Плывут себе, не считая ни дней, ни ночей. Да и зачем? Рано или поздно, от сырости, пробоин, слишком больших волн, они станут совсем хрупкими, начнут разрушаться и вот тогда всё и кончится.
Выжившие найдут новое пристанище. Займутся делом, но уже другим.
И те, кто потом будут рядом, никогда могут и не узнать ни о больших кораблях, ни о долгом плавании на их осколках".


Я отложила книгу и задумалась, — как это верно: те, кто рядом, могут никогда не узнать о том, что случилось когда-то. О том, что было для тебя большим или маленьким кораблём, разбившемся о непреодолимые скалы. Все мы — те самые осколки, разбросанные по океану жизни.

Обычно воспоминания размыты, но то, что я пережила больше двадцати лет назад, до сих пор настолько явно, будто случилось вчера.

Цинизм Дирижёра, его нескрываемая ненависть, презрение к людям сквозили в каждом слове.

Это был всего лишь эксперимент, и триста тысяч насильно участвующих никого не смущали.
— Не всё можно узнать, ставя опыты на лабораторных крысах, — вещало божество. — Это же простая истина: человек, лишённый питания, легко переступит морально-этические нормы. Крысы поедают крыс от голода, а люди, в подобных обстоятельствах, людей.

По расчётам этих уродов город должен был вымереть за месяц. Чипированные солдаты имели и правда только несколько функций: убивать, кодировать тех кто попадётся под правую руку и питаться своей добычей.
Дирижёр уверял, что конечная цель эксперимента ему не известна. Он и его команда, которую мы разумеется не обнаружили нигде, получала распоряжения, приказы и оборудование неизвестно откуда.
А принимать свои решения они должны были по мере поступления вопросов.

Возможно он и не лгал.
Спустя несколько лет я стала думать, что может быть Дирижёр и его оркестр и сами были частью чудовищного эксперимента, даже не подозревая об этом.
Какие ступеньки были за кулисами ещё? И куда поднималась или спускалась вся лестница?
В те дни таких мыслей не было, но мы быстро почувствовали, что узнать что-то большее, чем то, о чём нам рассказывало мерзкое божество, не удастся никакими путями.

— Как вы влияли на солнце? — Виталик за всё время нашего разговора не выпускал револьвер из рук, и я не удивилась бы если бы он пустил его в ход, или врезал бы наотмашь по этому красивому холёному лицу с язвительной улыбкой на губах и горделивым взглядом.

— Думаете, кто-то может влиять на солнце? — он рассмеялся, — Хорошо бы, но увы. Мы располагали приборами, так называемое климатическое оружие, только очень суженного диапазона и задействованное лишь на одну функцию. Действовало на психику всех, но по-разному. У наших образцов поддерживало жизненную энергию, пока не перейдут к заданным параметрам питания. На другие биологические категории — активизация страха, ощущения холода, жжения, полусонное состояние и ещё несколько параметров.
— Зачем?

— Горожанам надо было сидеть по домам не просто так, а напуганными, полубессознательными, с вялым тонусом или головными болями.
— А страх перед ходячими мертвецами тоже был запланирован?
— Согласитесь, удачная шутка. Моя идея. Чем абсурднее факт, тем он страшнее. Разум не соглашается, но сознание прошедшее обработку, принимает всё за чистую монету. Распространили бы информацию о пришельцах, — боялись бы пришельцев, но это как-то не интересно. Ещё одна из целей эксперимента — удостовериться в нелогичности обывательского восприятия. Сработало.

Ещё как сработало. Помнила свой ужас, свои видения. То, что рисовало мне воображение, отбрасывалось здравомыслием. Но объяснялось, — мало ли что бывает? Вдруг и на самом деле... А вот там в библии... А тут конец света... И сводилось всё к тому, что я легко представляла кого-то набрасывающегося на меня в тёмном переулке.
Действие ли перламутрового света свернуло мне мозги или свой собственный подсознательный ужас из глубокого детства, всплывший благодаря всей атмосфере, — этого я уже не узнаю никогда.

Отпущенные после обработки образцы должны были вернуться по домам — начало эксперимента.

Но что-то пошло не так. Никто из них дома не появился. Экспериментаторы рыпнулись закруглиться сразу, но любопытство пересилило, а может и не любопытство, а как признался Дирижёр: "Небольшая задержка действия чипов нами допускалась. Возможно не в тот же день, а чуть позже сознание должно было перестроиться окончательно и лишиться привычных норм.

Наверно так бы и было, но...

Но, появились непредсказуемые факторы. Вмешательство посторонних людей. Тех, кто не побоялся выйти из дома, кто несмотря на все обработки решился помочь.
И отчаянная внутренняя борьба самих образцов за то, чтобы не стать монстрами.
Вот это абсолютно не входило в планы богов апокалипсиса.

Они не нервничали и дальше, потому что располагали временем.
Город был приговорён.

Начиная с тех, кто стоял на границах, и заканчивая некоторыми высокопоставленными лицами, представителями СМИ, все знали информацию о неожиданно вспыхнувшей эпидемии. Даже объяснение было отснято и промелькнуло в инете:
Группа археологов, вернувшаяся из экспедиции...
Никаких археологов, разумеется, не было, как и не было широкого освещения эпидемии, вспыхнувшей в богом забытом провинциальном городке.

Как выяснилось, на самом деле о нашей "вспышке" пели не так уж и долго. Ну карантин, ну границы закрыты, — это да. Врачи работают, и ситуация под контролем. Пара интервью о положительных прогнозах и всё.

То есть никто особо и не узнал ничего, а уж правду говорить вообще не собирались, как и не ожидали её разглашения ни от кого из нас.
Здесь они всё верно рассчитали.
Даже сейчас попытка рассказать правду будет воспринята однозначно — стресс, перенесённое заболевание и как его побочный эффект — психические отклонения с галлюцинациями.

Тогда, в те дни, при всех разговорах с Дирижёром, я думала, что это чушь, но я ошибалась.

Потом людям объясняли, что болезнь, протекающая в бессимптомной форме, сопровождалась слуховыми, визуальными галлюцинациями.
Никого не интересовало, что сами люди не могли сложить все пазлы. Некоторых направили на лечение в нашу клинику, но большая часть поехала лечиться в дальние регионы.

Интернет заработал, и никаких записей о зомби-апокалипсисе там не было.
Все мы понимали абсурдность всего, но понимали и другое. Страх за свою жизнь, за жизнь других, закрыл бы рот ещё и не таким как мы. Да, мы боялись и было чего. Те, кто был способен на уничтожение трёхсот тысяч человек не остановились бы ни перед чем. Оставалось только удивляться. что город даже после снятия карантина не взлетел на воздух, якобы случайно. И наше молчание, как нам всем казалось, в какой-то степени это предотвращает.

Наше бравое сопротивление, разумеется, фигурировало наравне с мародёрами. Этакая группа террористов, отказывающаяся от лечения и собирающаяся под сурдинку устроить чуть ли не государственный переворот.
Те ребята, что шли нас зачищать, не сомневались в благости своей миссии. Хотя думали ли они вообще? Приказ есть приказ, да и прибыли они под командование божества из других краёв.

 

"Маленькие осколки больших кораблей разбросаны по океану жизни".
 


Хорошо если разбросаны. Я давно не была в нашем городе и вряд ли решусь туда поехать. Теперь он один из тысячи заброшенных городов, раскиданных по всем странам. Жители разъехались, а дома и улицы рассыпаются от времени. Кого сегодня удивишь подобным.

Те, кто уехал сам или был эвакуирован как сильно пострадавший от неизвестной науке эпидемии, хотя бы живы.
А закодированные и не найденные нами, по словам Дирижёра, были ликвидированы, как неудачные образцы. Верить ли? Хочется, а не то невольно представляешь себе не самые замечательные картинки, когда слышишь о непонятных преступлениях или странных жертвах насилия.

 

"Рано или поздно, от сырости, пробоин, слишком больших волн, они станут совсем хрупкими, начнут разрушаться, и вот тогда всё и кончится".
 


Было как-то очень грустно в этот вечер. Я смотрела на заходящее солнце и думала, что и на самом деле всё так. Мы все получили пробоины и стали хрупкими. Никто из нас не может сказать, что его психика выдержала. Нет, это было бы неправдой. Да и жизнь у большинства сложилась совсем иначе, чем можно было предполагать до апокалипсиса.

Валерий Павлович совершил героический поступок, уничтожив все записи об операциях и событиях тех дней в клинике.
Мудрый профессор понял, что его научные интересы не равны человеческим судьбам. Он и хотел бы исследовать все феномены наших "зомби", но тогда они бы стали подопытными кроликами навечно и не в его, а совсем в иных руках.

Они теперь свободные люди и могут жить как вздумается, но все выбрали один вариант — закрытый, почти аскетический образ жизни, подальше от гаджетов и людей. Никто не обзавёлся новой семьёй, а от старых они отказались, боясь навредить.

Алексей некоторое время жил с родителями, они его здорово поддерживали. Приступы депрессии, головные боли всё-таки у всех, прошедших зверский эксперимент, время от времени проявлялись, и хорошо если кто-то был рядом.
Мы все знаем их адреса и, если надо, приезжаем на помощь.

Больше всех удивил Виталик.
Совсем не ожидала от этого безбожника ухода в монастырь, но так уж случилось.
Когда мы разговаривали по душам в последний раз, его признание меня ошеломило.

— Мне не жаль, что я столкнулся с такой стороной жизни. В этом мире есть что-то, что может сбросить тебя туда, куда ты никогда не собирался.
Кем он был этот бог-дирижёр? Никем. Обычная семья (а мы, худо бедно, раздобыли всю информацию о нашем божестве), обычная школа, да даже должность не особо высока для политического статуса. Учёный, но не светило. Его же никто и не знал толком. Как он стал таким?

— Может детство трудное, может по голове стукнули.
— Нет, Ленка, что-то другое его стукнуло, а может гнездилось внутри
нечеловеческое и проснулось на благодатной почве.
— Что за почва такая, где зверюги начинают расцветать?
— Да не иронизируй ты. Сложно всё. Врал он нам, что понятия не имеет, кто давал ему приказы, кто снабжал его лаборатории, кто вкладывал средства в эксперименты и кто их допускал. Знал, да только даже перед лицом смерти боялся слово лишнее взболтнуть, имя назвать. Боялся мести? Кары? Нет — страшнее. Он боялся их подвести, навредить планам нЕлюдей, потому что он считал их правыми.
Слаб человек, Леночка, и есть только одна дорога, где не собьешься.


Мы с Костей были в монастыре, несколько раз, а потом поняли, что Виталику трудно нас видеть. Его жизнь изменилась. Что он увидел на этом пути — не знаю, но мы для него остались в прошлом.

Все эти годы рядом со мной Костя.
Мы редко смотрим новости, политические сюжеты, потому что я уже никогда не смогу избавиться от навязчивого ощущения, что всё, что рассказывают и показывают в инете, — ложь, за которой может стоять чудовищная правда.

А Костя? У него своя травма. Несколько лет он собирал информацию о заброшенных городах, деревнях, изучал архивы. Историей заинтересовался? Как же. Я отлично понимала, что он там ищет: богов апокалипсиса и подтверждения тому, что города покинуты не просто так, а из-за того, что эти боги там натворили. Для Кости этот мир — вечный эксперимент бесчеловечности, длящийся тысячелетиями.
Мы не разговариваем об этом, но я знаю — это его пробоина и хрупкость разума сказалось здесь.

 

"Выжившие найдут новое пристанище. Займутся делом, но уже другим".
 


Все, кто тогда были с нами и прошли через весь ад, нашли себе место в жизни.
Иногда мы встречаемся, вот только не вспоминаем былое. Конечно, большинство сопротивленцев всего так и не узнало, ведь только несколько человек из нас оказались более информированы. Остальные до сих пор склеивают пазлы из эпидемии с психическими последствиями и из нашей борьбы против тех, кто вёл себя недостойно или агрессивно в тяжёлые дни нашего города. Да всё это склеить и выровнять, наверное, никому и никогда из них не удастся, и с этим придётся жить.

Поэтому и они никогда никому не рассказывают то, свидетелями чего стали.
Есть люди, которые хранят страшные тайны о себе или о других. А все мы храним то, что и сами не можем объяснить ни себе, ни кому-то другому.

Мне бы хотелось к этим ранам приложить нечто хорошее: сделанное мною, нами вместе. Вдруг залечились бы?
Ведь мы спасли много жизней и неважно от чего.
Но и это не получается.

Не получается, когда я вижу как тяжело живут бывшие "зомби", когда думаю, как страшно вспоминать всем остальным о том, что они были больны неизвестно чем и чуть не сошли с ума.

Не получается, когда догадываюсь, что при малейшей попытке рассказать правду человек нарвётся на недоумение, а то и на госпитализацию в психиатрическую клинику.

А может быть я не знаю тех, кто после снятия карантина сразу попал туда и никогда уже не вышел.
При таких мыслях лечебной повязки у меня не выходит, и раны начинают болеть так же, как и много лет назад.

Я не жалею, что мы расстреляли Дирижёра, но не по тем причинам, что у Виталика. Отнюдь.
Если бы он восстал из мёртвых, я бы застрелила его сама и не дрогнула бы, хотя одной смерти таким как он — мало.

Я бы вытаскивала его из ада ещё триста тысяч раз, чтобы хотя бы по одному разу выстрелить в его надменное лицо за каждого, кто оказался жертвой его гордыни и бесчеловечности.

Сколько бы не прошло лет, мне никогда не понять, как могут одни люди распоряжаться судьбами, здоровьем, жизнью других.
Кто они? Кем себя мнят? Вершителями мира?

Но не это не даёт мне покоя, а совсем другое.
Я не знаю, как их можно остановить.
Не сомневаюсь, что таких в этом мире достаточно, что сейчас, когда я стою у окна и смотрю на заходящее солнце кто-то, где-то погибает, страдает, теряет близких или сходит с ума, потому что бог самозванец прикоснулся к его судьбе и уже не отпустит.




Эпилог

Зомбяшкина еда



— Пап, мы зомбяшками будем!
— Где будете? — Костя приобнял за плечо нашего двенадцатилетнего сорванца, — прям все и зомбяшки? Круто, парень. А что от нас с мамой надо? Колись.

Ох, уж этот Хэллоуин . Не нравится мне чужая традиция, но можно пытаться разговаривать, а не запрещать участвовать.
Современный мир такой, какой есть, и детские праздники в нём разные.
— Мам, с тебя еда?
— Не вопрос, Витюш.
— Мам, тут не оливье твой нужен, а зомбятское.
Мы с Костей переглядываемся понимающе. Да, у нас реакция на это слово одинаковая, но и отношение к сыну тоже одинаковое — не рубить с плеча и не посвящать в то, что коснулось нас.

— Витюша, я конечно не спец, — мужики усаживаются на диван поговорить, — но вроде зомби друг друга едят. А ты маму напрягаешь готовить не известно что. Костюм тоже нужен?
— Ага, — Витька весь в предвкушении мистического бардака в школе, — мы кусать всех будем. Уже договорились. Нападать тоже можно.
— Тогда еда-то зачем?
— Ой, Татьяна Васильевна как всегда, — каждый приносит своё блюдо. Типа мы — зомбяшки и едим зомбяшеское.
— Крутые вы парни, если так. А Татьяна Васильевна не боится, что войдя в раж, вы её покусаете или зажарите?
— Чего ты, па. Трудно что ли? Придумайте с мамой что мне с собой тащить.
— Витя, это можно и понарошку: оливье, а говорите всем, что там нечто иное. Ингредиенты для "салата зомби". Чьи-то уши, например, вместо мяса.

Сын весело смотрит в мою сторону, — не, незяяя. Надо по правде. Учительница сказала, что зомбяшки могут и единорогами питаться, и перьями феникса. Вот только где их взять я не знаю.
— Совсем здорово: учительница сказала и понарошку нельзя. Заливает, выпендриться хочет. Знаю я нашего сынулю. Всегда такое придумает, что все обалдевают. Вот наверняка идея зомбяшек не его, а еда из чего-то зомбяшистого — он придумал, решив что дома подсобят если что.

***

Веселясь от всей души, иду в сад, — ах, по настоящему. Ну изволь.
Снимаю десяток малюсеньких гусениц с ольхи, долго ползаю вокруг люпинов: улиток помельче надо.
У пруда сморю на стрекозу и решаю, что хватит того что насобирала. Ну ещё горсть муравьёв прямо с иголками, песком из муравейника.

На кухне высыпаю всё в в миску. Туда же густую сметану, а сверху рис, кукуруза, лучка немного. Добавляю майонез и перемешиваю.
Для красоты и аромата — кинза, базилик и целое яйцо — наверху горки из салата.

***

— Это что там шевелится? — Витька брезгливо сморщился.

— На пробу тебе принесла. Отведай. Соли ещё не положила. Скажешь, что ещё добавить, и я тогда вам целую кастрюльку сделаю.
— Мам, да ты что? — Это же улитки?!
— И? Зомбяшки едят и похваливают — живое же. Да и люди за устриц какие деньги платят? Деликатес. Едят и самый кайф, — чтобы ещё и пищала на языке.

— Фу, — Витя отодвигает салат от себя подальше, — а другого ничего нельзя? Муравьи кусаться начнут: они же живые.
— Вить, — подсаживается к нам Костя, — что-то и я тебя не понимаю. Напряг маму: подавай зомбяшеское.А теперь не то?
Ладно, Лена, пусть идёт кролика режет, — Костя смотрит на меня улыбаясь, — дай ему нож поострее. Мы с тобой не можем, а он пусть добудет сам.

— Не надо мне ножа! Сдурел моего кролика резать. Он декоративный: для шерсти. Его Патиком зовут, а ты резать!

Я развожу рукам, — так что же нам с папой делать с твоим праздничным питанием?
— Ничего не делать, — бурчит сын, — сами бумажек нарежем, и пусть Татьяна Васильевна хоть что-то против скажет.

— Так может и зомбяшек не надо? Другие персонажи есть, — кричу я ему в догонку.

— Не-не-не. Зомбяшки — это не марлы какие-то, — возвращается сын, уже забыв про салат из улиток, — круто всех пугать.

А кусать? Вдруг кто забудет, что это маскарад и получишь по морде?
— Сдачи дам. Твои тренировки — ух!
— И вместо праздника — драка?

Сын растерянно постояв, явно не желая сдавать свои позиции, разворачивается уходить.
— Подумаем зомбяшками. Можно челюстями с жутью щёлкать.

***

— Ну и традиции если задуматься.
— Да ладно, Костя. Мы с тобой мир не переделаем. Пройдёт блажь. Кролика небось резать не хотят, а играть в жуть всякую — пожалуйста
— Точно. Сам ужастики любил когда-то. Это сейчас не по себе.

Салат выбросила под яблоню. Стояла и смотрела, как из сметаны, риса поползли в разные стороны гусеницы с муравьями. Улитки ещё и не особо двигались.
— Живите. Не будут вас зомбяшки есть. Не понравилось.

Эх, жизнь. Спасибо тебе, что в мире всё рядом.
Дети играют не задумываясь во что. А потом вырастают и уходят во взрослый мир, где уже многое будет по настоящему.

Может им и не придётся ни с чем страшным столкнуться. Мир меняется, и однажды люди перестанут воевать. Поймут, что и устрицы живые, что дети, даже играя, отказываются лопать улиток и резать кроликов не просто так.