Смерть кота Мура

Елена Лаврова

СМЕРТЬ КОТА МУРА

Кот Мур занемог. Огромный, пушистый, рыжий, с белой грудкой и воротником, в белых перчатках – безупречный джентльмен! – он через силу притащился в спальню из кухни, где был его уголок с мягкой лежанкой, и тяжело забрался, цепляясь когтями за кремовое покрывало, на супружескую кровать Макаровых, и улегся на стороне хозяйки – поперёк. Рыжий роскошный хвост свесился с постели. У Мура не было сил с ним справиться. Хозяйки не было дома, и Мур тосковал. Он понимал, что жизнь уходит из его слабеющего тела. У кота начали холодеть лапы, и мутилось сознание. Он уже не мог поднять головы, когда услышал, как в замке входной двери поворачивается ключ. Кончик пушистого хвоста дрогнул и Мур ушёл. Когда Алина Глебовна вошла в спальню, Мур был уже далеко.
Алина Глебовна сразу поняла, что случилось, как только вошла в спальню. Она опустилась на колени перед кроватью, нежно гладила рыжую шкурку кота, и слёзы тихо стекали по её щекам. Потом она положила голову рядом с остывающим телом любимца, закрыла глаза и вспоминала, как десять лет назад она нашла во дворе на зелёном газоне  маленького рыжего пушистика, который отчаянно орал, раскрыв розовую пасть. Пушистику было страшно одному. Ему хотелось заснуть, уткнувшись розовым носиком  в тёплый пушистый живот матери. Но вокруг была горячая, пахнущая солнцем трава и непонятные звуки. А потом кто-то подхватил его под мягкий живот и вознёс ввысь. Это была его новая мама. У неё не было тёплого пушистого живота, но были восхитительно ласковые руки, которые заменили ему всё, всё, всё, что могла дать родная мать. Эти руки ласкали его, наливали в миску тёплое сладкое молоко, и в ладонях, сложенных ковшиком рыжий пушистик засыпал. Кота она назвали Муром, потому что, наевшись и засыпая, он мурлыкал громко, на всю комнату.
Когда тело кота Мура остыло, и мордочка заострилась, Алина Глебовна поднялась, открыла платяной шкаф и вынула оттуда заранее приготовленную старую вылинявшую от частых стирок наволочку. Снова заплакав, хозяйка положила в неё тело Мура и вынесла на балкон, где стояла старая картонная коробка. Теперь эта коробка должна была стать гробом умершего кота. Алина Глебовна перевязала коробку скотчем и поставила в уголок. Был вечер. Уже смеркалось, и хоронить кота было поздно. Алина Глебовна постояла немного на балконе, глядя вниз во двор. Во дворе было пустынно. Алина Глебовна нервно передёрнула плечами, перекрестила коробку с телом кота и вошла в комнату.
Дома никого не было. Муж был на работе, сын и дочь, очевидно, у своих друзей. Но скоро они должны были придти. Вместо того чтобы пойти на кухню позаботиться об ужине, Алина Глебовна легла на кровать и прислушалась. За окном нарастал железный гул. Линия фронта была не так уж далеко от района, в котором она жила, и, когда военная техника прогревала двигатели или перемещалась вдоль линии фронта, был слышен этот характерный, тревожащий гул. Наверное, как стемнеет, начнутся бои, подумала Алина Глебовна. Скорее бы мои пришли. До начала обстрела. Она немного сердилась на кота Мура. Ушёл и оставил её одну. Бедный Мур!
Позавчера, в воскресенье, когда украинцы били по городу из «Градов», он испугался до такой степени, что метался по квартире, в панике, не зная, где ему спрятаться. Он бился в окна, пока Алина Глебовна не поймала его и не засунула  в переноску. Бегом она отнесла кота в переноске в ванную комнату, Там было темно. Кот затих. А через день, во вторник он умер. У него не выдержало сердце.

Алина Глебовна вздремнула, но слышала, как через какое-то время щелкнул замок входной двери и кто-то прошёл на кухню. Затем этот кто-то вошёл в спальню  и остановился у кровати.
Сын, подумала она. Это его дыхание и его запах – юношеский запах бодрого, молодого тела и хорошего одеколона от Версаче, который подарил ему на день рождения отец. Но она не открыла глаз и притворялась, что спит.
- Мам, - позвал сын.
Юношеский приятный баритон. Сколько девушек, наверное, уже подпало под обаяние этого голоса!
- Да! – отозвалась Алина  Глебовна, не поднимая век.
- Мам, ты в порядке?
Конечно, она в порядке. Почему же, если она лежит, а не прыгает по кухне, то не в порядке?
- Да, - отозвалась она. – Я в порядке.
- Ты не заболела?
Заботливый сын! Мысленно Алина Глебовна усмехнулась. Когда Глеб валяется на своей тахте, уставившись в потолок, или удалившись от окружающего мира в телефон, это в порядке вещей. А если она лежит на кровати, то это не есть порядок вещей, а его нарушение.
- Я не заболела, - ответила она. – Я просто вздремнула.
- А! – сказал Глеб, постоял ещё несколько секунд и ушёл на кухню.
Она слышала, как он хлопнул дверцей холодильника, гремел крышками кастрюль, открывая и закрывая их, и ходил из угла в угол. Она ждала. И дождалась. Он снова вошёл в её спальню.
- Мам! – позвал он.
- Да! – отозвалась Алина Глебовна.
- А что у нас на ужин? В  кастрюлях и сковородках пусто.
Алина Глебовна выдала загодя заготовленный ответ:
- Что приготовишь, то и у нас на ужин. Когда будет готово, позови. Я тоже проголодалась.
Она чуть-чуть приоткрыла глаза, чтобы видеть выражение его лица. Выражение лица было растерянное. Брови приподнялись в недоумении. Глеб молчал, осмысливая то, что она сказала. Затем повернулся и вышел из спальни. За свои девятнадцать лет он никогда не готовил ни завтрака, ни обеда, ни ужина. Никогда не почистил картошки. Не жарил яичницу. И даже никогда не резал хлеб, и не заваривал чай.
Алина Глебовна напряжённо прислушивалась. На кухне было тихо. Только снова два раза стукнула дверца холодильника и зашумела вода из крана. Через некоторое время Глеб прошёл по коридору в свою комнату. Наверное, съел бутерброд с колбасой. То, что я голодна, он пропустил мимо ушей, подумала Алина Глебовна.
Открылась и захлопнулась входная дверь. Судя по лёгким быстрым шагам в коридоре, это пришла дочь Марианна. Она тоже сразу же прошла на кухню. Через минуту, над Алиной Глебовной прозвучал звонкий голос дочери:
- Мам!
- Да!
- Мам, а что на ужин?
- То, что приготовишь, - устало проговорила Алина Глебовна.
Наступило молчание. Алина Глебовна приоткрыла глаза. Дочь смотрела на неё в упор, и лицо её выражало точно такое же недоумение и напряжённую работу мысли, как недавно у брата.
- Ты в порядке? – спросила дочь.
- В порядке! Я в полном порядке!
Алина Глебовна закрыла глаза. Дочь постояла ещё несколько секунд и вышла из родительской спальни.
. Было слышно, что она прошла на кухню. Хлопнула дверца холодильника. Тишина.
Бутерброд делает, догадалась Алина Глебовна.
В порядке ли она? Она не в порядке после вчерашнего, и позавчерашнего дня. А уж после смерти кота Мурра, и совсем, можно сказать, не в порядке. По городу били из «Градов» каждый день. Третьего дня её муж, Павел Петрович, придя с работы, собрал семью в столовой и объявил, что их учреждение эвакуируется в один из городов Украины, в Винницу, посему все должны собрать вещи и быть готовыми. Оставаться под обстрелами нет никакого смысла. Надо уезжать. Слишком опасно.
- А институты? – воскликнули в голос сын и дочь.
- К началу учебного года что-нибудь прояснится, - сказал Павел Петрович. – Возможно, институты тоже эвакуируют. Если нет, заберёте документы и переведётесь. Всё будет нормально. Я позабочусь.
Конечно, он мог позаботиться обо всём, поскольку он был заместитель директора того учреждения, которое собиралось эвакуироваться.
- Вопрос с жильём решим на месте, - продолжал Павел Петрович. – Снимем квартиру. Посмотрим, как всё пойдёт дальше. Не думаю, что это надолго. Этих бунтовщиков прижмут к ногтю. Наша армия возьмёт город, расстреляет всех сепаров и жизнь снова войдёт в нормальное русло. Всё! – властно сказал Павел Петрович, - собирайтесь! Лишнего не берите. Только самое необходимое. Мы ненадолго уезжаем. Скоро вернёмся.
И он ушёл в спальню, грациозно и легко двигаясь, несмотря на свой внушительный рост и вес. Ушли в свои комнаты и дети.
Алина Глебовна осталась одна в столовой и сидела, глубоко задумавшись.
Самое необходимое! Муж не счёл необходимым обратиться к ней и спросить, что она думает по поводу эвакуации. Ему не пришло в голову - спросить. Он знал, что его распоряжения выполняются всегда беспрекословно на работе и дома. Он был уверен, что так будет и в этот раз. Тем более, перед лицом угрозы. В дом мог попасть снаряд и всему их благополучию пришёл бы конец. И не только благополучию, но и самой жизни.
Эвакуация означала, что она лишится работы. Там, на новом месте в чужом городе вряд ли для неё найдётся работа по специальности. Там ведь её не ждут и место для неё не приготовили. Конечно, она же не директор и заместитель директора какого-нибудь значительного предприятия, а скромная медицинская сестра, каких тысячи. Но работа, конечно, не самое главное в её положении. Муж прокормит. Не в этом дело. А в чём? И она медленно и неуклонно совершала трудное путешествие по горам и долинам своего внутреннего мира, чтобы найти единственно верный ответ. И она его нашла ночью, лёжа без сна подле похрапывающего мужа.

Ни вечером, ни утром никто из домочадцев не хватился кота Мура. Никто не заметил его отсутствия. Муж не спросил, проснувшись утром, почему Мур не лежит на своём привычном месте в ногах их общей постели. Никто не спросил, почему кот Мур не пришёл в ванную комнату, поглядеть, как умывается и бреется хозяин, хотя он приходил всегда, все четырнадцать лет и сидел на стиральной машине, ожидая, когда на него обратят внимание и погладят по рыжей шубке. Никто не спросил, почему кот Мур не пришёл к завтраку и не сидел на своём привычном месте – на табуретке, специально для него поставленной возле хозяйки. Место, занимаемое четырнадцать лет, пустовало, но никто этого не замечал. Павел Петрович сосредоточенно хрустел тостами и наслаждался горячим кофе, поглядывая в окно. Дети завтракали с телефонами в руках. Алина Глебовна решила не говорить о смерти кота Мура, пока домочадцы сами о нём не вспомнят и не спросят, почему его нигде не видно. С горечью думала она о том, что кот Мур исчез для них, будто его никогда и не было. С горечью она думала, что исчезни она из их жизни завтра, они спохватятся и вспомнят о ней только потому, что не приготовлен завтрак (обед, ужин), не вычищена обувь и не поглажена рубашка. Когда все ушли по своим делам, Алина Глебовна вымыла посуду, вышла на балкон, положила коробку с телом кота в большую сумку, взяла лопату и отправилась хоронить покойника. Она зарыла его в лесополосе, неподалёку от дома. Алина Глебовна уже год, как присмотрела эту лесополосу для подобного случая. Кот старел, слабел и век его кончался.
Управившись с похоронами, Алиса Глебовна вернулась домой, и начала собираться на работу. Сегодня она работала во вторую смену.

В городской больнице, где она работала, была большая суматоха. Выйдя из автобуса, Алина Глебовна увидела, что «Скорые» то и дело подъезжают к приёмному покою больницы и из машин бойцы выгружают носилки с ранеными. Алина Глебовна ускорила шаг. Она вбежала в здание вслед за бойцами, несущими на окровавленных носилках, стонущего парня. Парень придерживал рукой свою оторванную правую ногу, лежащую рядом на носилках, и время от времени повторял: - Пришейте ногу! Ногу пришейте! Как же я без ноги!
Алина Глебовна отметила профессиональным взглядом, что жгут наложен правильно и спросила бойцов, сделан ли противошоковый укол.
Бойцы поставили носилки на пол в коридоре, уже заполненном ранеными, и ушли. Алина Глебовна побежала переодеваться. Потом началась работа: обработка ран, перевязки, уколы. В минуты кратких передышек Алина Глебовна узнавала новости от медсестёр и санитарок: кто из врачей и медсестёр не вышел на работу, кто уже уехал из города – спасаться от обстрелов, которые усиливались с каждым днём, кто работает на передовой. В адрес уехавших врачей Алина Глебовна сказала: - Но ведь они давали клятву Гиппократа!
- Угу! – зло отозвалась медсестра Варя. – Они её дали одному только украинскому Гиппократу!
Поскольку рабочих рук не хватало, пришлось остаться дежурить ночью. Алина Глебовна не сомкнула глаз, выполняя просьбы раненых бойцов: дать пить, поправить простыню, взбить подушку, подать судно, просто посидеть рядом. К утру двое из бойцов скончались.
Возмущаться, гневаться, ненавидеть не было сил. Не было сил разговаривать друг с другом. Варя то и дело выходила на улицу покурить. Алина Глебовна вышла вместе с ней и попросила сигарету, хотя у неё не было привычки к курению. Так, молча, и курили, пока не занялся рассвет и вместе с рассветом не начался обстрел. Все, кто мог передвигаться сам, заковыляли в подвал. Тех, кто передвигаться не мог, медсёстры и санитарки переносили в подвал на носилках. Им помогали легкораненые. Но легкораненых было немного. Так, под грохот канонады прошло два часа. Алина Глебовна пыталась дозвониться до родных, но связи не было. А потом вырубилось электричество. Должно быть, снаряды повредили подстанцию. Пока электрик налаживал работу генераторов, Алина Глебовна так устала, так захотела спать, что тут же в подвале покрыла свежей простынёй «освободившиеся» носилки, легла и провалилась в сон.
Когда она проснулась, был полдень, канонада утихла, и Алина Глебовна отправилась к главному врачу.
Главный врач, Семёнова, полная, молодая и очень привлекательная женщина сидела у себя в кабинете за столом и что-то писала. Дверь в кабинет не была закрыта. Алина Глебовна постучала по ней согнутым пальцем. Главный врач подняла голову:
- Что? - спросила она низким хрипловатым голосом. Алина Глебовна не узнала её голос, обычно звонкий голос жизнерадостной хохотушки. Всю ночь не спала, догадалась Алина Глебовна.
- Мне надо уйти. Можно?
Семёнова спросила:
- Вы вернётесь? Рук не хватает. Многие ушли ночью и не вернулись до сих пор. Вернётесь?
- Я постараюсь, - сказала Алина Глебовна. – Может быть.
Семёнова махнула рукой, мол, идите, и в этом жесте было столько усталой безнадёжности, что у Алины Глебовны сжалось сердце.
Ей надо было поехать домой. Неизвестность мучила её с каждой минутой всё сильнее. Телефонная связь по-прежнему не работала. В душе росла и  росла тревога за детей и мужа.
Алина Глебовна вышла из здания больницы, и, стоя на крыльце, поразилась виду улицы. Улица была совершенно пуста. Никакого движения! Не было видно ни пешеходов, ни автомобилей, ни автобусов, ни троллейбусов. Даже бродячих собак не было. Совершенно пустую улицу заливал солнечный свет, и от этого было так страшно, словно Алина Глебовна попала в фильм-триллер, в вымерший город, где не было ни одной живой души. Казалось, что вот сейчас, где-то там впереди появятся пришельцы с иной планеты с серой или зелёной кожей или зомби с оскаленными зубами, двигающиеся, как заведённые автоматы. Было жарко, душно, и где-то за горизонтом порыкивал исполинский железный зверь, жаждущий жертв.
- Транспорт не ходит, - сказала за плечом Алины Глебовны Варенька, вышедшая на крыльцо покурить. – Домой не пойду. Вдруг обстрел, и спрятаться негде. Вы, если что, сразу падайте на асфальт, или на газон. Авось, пронесёт! А, может, Вам не ходить никуда? Страшно!
- Пойду! – сказала Алина Глебовна. - Я должна знать, как там мои дети.
Она спустилась с крыльца  и отправилась в путь. Плохо было то, что на улице, по которой ей предстояло идти до своего дома несколько километров, не было жилых зданий с подъездами, куда можно было бы юркнуть в случае обстрела. Были только административные здания, школы, банки, магазины, и их входные двери были заперты и заложены, как и окна нижних этажей, белыми мешками не то с землёй, не то с песком. Кое-где были даже поставлены бетонные блоки. Охранников не было видно, словно их и не было никогда.
Алина Глебовна шла и под её ногами хрустела стеклянная крошка, усыпавшая во всю ширину тротуар и часть мостовой. Многие дома, мимо которых она шла, глядели на неё пустыми глазницами выбитых окон. Когда она проходила мимо здания школы, из-за кустарника, растущего возле фасада, потянуло тленом. Нет! Только не это! – подумала Алина Глебовна. Ноги сами понесли её к кустам, и она посмотрела, что там, за ними. Нет, это был не человек. Это была крупная рыжая собака. Её тело было разорвано осколками надвое. Пока Алина Глебовна смотрела на тело собаки, из-за угла здания вышел пожилой мужчина и приблизился к ней. В руках у него была лопата.
- Жара! – сказал он. – Запах невыносимый. Я сторож. Сейчас зарою её.
Алина Глебовна, молча, кивнула. Мужчина показал концом черенка через улицу, туда, где виднелась жёлтая автобусная остановка.
- Там утром погибли люди. Девушке голову снесло. Мужчину осколок насквозь пробил. Они автобус ждали. Не знали, что автобусы с вечера уже не ходят. Потом по этой стороне ударило. Вот, собаку убило. Людей-то увезли. А собак никто не увозит. Так и лежат.
Алина Глебовна снова кивнула. Она ничего не могла сказать, словно кто-то схватил её за горло и сжимал, не давая дышать.
Мужчина копнул землю рядом с телом собаки.
- Ты иди! – сказал он, не глядя на женщину. – Будь осторожна. Скоро они опять начнут.
Алина Глебовна судорожно глотнула горячий воздух и заторопилась прочь. Через час она вошла в свой подъезд. Она устала, и ей хотелось пить. И ещё ей хотелось принять душ. Она вошла в квартиру и прямиком направилась в ванную комнату и открыла кран. Воды не было. Ничего! – подумала она. Есть запас воды. Я её немного подогрею и помоюсь в тазике. Она вышла в коридор. Навстречу ей шёл взволнованный муж.
- Где ты была? – накинулся он на жену. – Мы тебя с вечера ждём! Связь не работает. Кругом обстрелы! И ты где-то гуляешь! Надо же совесть иметь!
- Ты же знаешь, что я на работе, а не гуляю, - сказала она, проходя мимо. - Не могла же я идти домой ночью. К тому же было много работы. Привезли раненых. Много.
- Плевать я хотел на твоих раненых! – крикнул Павел Петрович. – Плевать я хотел на них с третьего этажа!  Сепары проклятые! Да хоть бы их всех поубивали! Собирайся! Ехать надо! Скорее, собирайся! Водитель ждёт моего звонка, а у него, между прочим, тоже семья.
Алина Глебовна, не отвечая, прошла на кухню, налила себе стакан воды из пластиковой бутылки и выпила залпом.
Муж тоже прошёл на кухню и возмущённо сопел.
- Ничего не собрано! Я же сказал: собрать необходимые вещи. Мне пришлось самому собирать. Свои вещи я собрал. Но я не знаю, что ты из своего хочешь взять. Давай скорее! Да, и кот! Кота завезём тёще.
- Мама об этом знает? – спросила Алина Глебовна, наливая второй стакан. Жажда не исчезла.
- Мы не можем везти с собой кота, - раздражённо сказал Павел Петрович. – Мы будем жить в общежитии или на съёмной квартире. Хозяева таких квартир не любят, когда жильцы привозят котов и собак. Так что, кота - к тёще – без вариантов.
- А кота спросили?
Алина Глебовна выпила второй стакан воды и повернулась лицом к мужу.
- Да, что с тобой?! Шутить изволите! Нет, кота не спросили.
- Правильно! Некого спросить. Кот умер вчера вечером.
- Жаль! Но мы все умрём! – философски заметил Павел Петрович. – Впрочем, это даже к лучшему. Меньше возни. Можно не заезжать к тёще.
- А тёщу, значит, предупредить не надо. С тёщей, значит, и попрощаться не стоит.
_ Хорошо, заедем, - поспешно согласился Павел Петрович.  – Ненадолго. Предупредить, попрощаться и оставить ключи от квартиры. Пусть присмотрит.
 - А тёщу, значит, ты оставляешь под обстрелами? – холодно спросила Алина Глебовна. – Ей, стало быть, в микроавтобусе  места не хватает?
Павел Петрович на секунду растерялся.
- Ну, я подумал, она человек старый, не захочет ехать, менять обстановку, так сказать.
- А ты у тёщи спросил? Может, она захотела бы уехать вместе с нами.
- Почему это я должен спрашивать? – вскинулся муж. – Это твоя мать, в конце концов. Ты и должна была с нею переговорить. Почему, я?
Алина Глебовна посмотрела в глаза мужа долгим взглядом. На пороге появились сын и дочь.
- Ма-а-ам! Ну, что ты так долго! Мы ждём, ждём! Ехать надо! А тебя всё нет и нет!
- Идёмте! – властно сказала Алина Глебовна и направилась в гостиную. Все потянулись за ней. В гостиной она села в кресло напротив дивана и жестом показала, что все должны сесть.
Лицо Павла Петровича выражало крайнюю степень нетерпения и недовольства.
- Что это ещё за фокусы?! – рявкнул он, но всё-таки сел.
- Вот, что, - сказала Алина Глебовна, - вы поезжайте! Вот прямо сейчас вызывайте водителя, пусть приезжает и заберёт вас. Я не еду!
Несколько секунд длилось молчание. Потом сразу все заговорили. В этом хоре возмущённых голосов, Алина Глебовна различала одну по нескольку раз повторяемую фразу: сошла с ума, сошла с ума, сошла с ума …
Наконец, они затихли.
- Не сошла я с ума, - устало сказала Алина Глебовна. – У меня найдётся, по крайней мере, десять причин не ехать и если вы наберётесь терпения, и выслушаете меня, и постараетесь понять …
- Хватит! – вскочил с дивана Павел Петрович. – Ехать надо, а не разговоры разговаривать! Нашла время! Всё, я звоню Серёге! Пусть выезжает! Живо! Собирайся!
Алина Глебовна не шевельнулась.
- Живо! – заорал муж. – Марш, в спальню! Собирай вещи! Дура!
- Я не еду! – спокойно сказала Алина Глебовна. – Может, я и дура, но орать на меня не следует.
Сын и дочь сидели, молча, и только недоумённо переглядывались.
- Ну, давай! Называй свою причину: мать? кот? работа? что ещё? что я ещё не знаю?
- Кот умер, - напомнила Алина Глебовна. 
- Как умер? Когда умер? – хором воскликнули сын и дочь.
- К чёрту кота! – заорал Павел Петрович. - Ах, да! Цветы! – съязвил он. – Ты не можешь оставить цветочки. Цветочки и коты для тебя важнее людей.
- Моя мать не кот и не цветочек.
- Ну, хорошо, давай заберём и твою мать! Место найдется. А о цветах придётся забыть. Потом заведёшь новые.
- Моя мать тоже не хочет уезжать. А новую мать я потом завести не смогу.
- Хорошо! Мы никуда не едем! Мы остаёмся, потому что твоя мать никуда не хочет уезжать! Пусть разбомбят наш дом! Пусть мы все погибнем! Зато твоей маме будет хорошо!
- Нет, вы поедете! – возвысила голос Алина Глебовна. – Раз уж вы собрались уехать, то уезжайте. Но без меня. И разве дело только в моей матери?! Дело не только в ней. И вообще, зачем я тебе? У тебя есть любовница. И нечего махать рукой и делать такие невинные и такие возмущённые глаза. Я давно знаю. И дети знают. Она ведь тоже с нами в микроавтобусе поедет? Ты ведь везёшь её с собой? Ну, да, не оставлять же девочку под обстрелами! Она тебя утешит на новом месте. Так что за тебя я не беспокоюсь.
У Павла Петровича действительно с некоторых пор была молодая любовница, с которой он проводил много времени после работы, отговариваясь дома, куда возвращался ночевать, что у него много неотложных дел. Любовница была не только молода, но и хороша собой, и работала на одном предприятии с Павлом Петровичем. Он давно уже подумывал, не развестись ли ему с женой и не расписаться ли с любовницей, но опасался, что будет скандал, а скандалов он не любил. К тому же, его жена замечательно готовила борщ и котлеты, и всяческие разносолы делала по осени, а любовница умела только кофе сварить. Картошку она не чистила, боялась испортить маникюр. Какие борщи! И Павел Петрович всё откладывал окончательное решение этого вопроса.
Значит, жена знает о любовнице. Чёрт! Впрочем, тем лучше! Кажется, скандал жена ему не собирается устраивать. Как она догадалась, что любовница поедет с ними в одном автобусе?! Впрочем, об этом надо будет потом подумать. Всё потом! Сейчас надо ехать!

Между тем, Алина Глебовна перевела взгляд на детей:
- А вам я зачем? Вы же в телефонах и интернете живёте. Вы же забыли, что со мной тоже поговорить можно. А я, что? – Безгласный робот. Я отлично знаю, зачем вам нужно, чтобы я тоже ехала. Кто же будет готовить вам завтраки, обеды и ужины? Кто постирает и погладит ваши джинсы и рубашки? Кто приведёт в порядок квартиру? Кто уберёт за вами постели? Кто принесёт продукты? Вы даже спасибо роботу не всегда говорите. И так сойдёт! Ведь у робота нет души. О чём с ним говорить! Ладно! Поезжайте без меня. Может, научитесь за собой сами ухаживать. Вы будете в безопасности, и я буду за вас спокойна. Только не забывайте, что вы едете спасаться за спиной армии, которая разрушает и убивает Донбасс.
- Оп-па! – вскинулся Павел Петрович. – О, как ты заговорила! И давно ты стала сепаратисткой?
- А у меня к тебе встречный вопрос: давно ты перестал быть русским?
- А у нас, между прочим, украинские паспорта! Мы – граждане Украины!
- Гражданство может быть, каким угодно и даёт его государство, а национальность – одна от рождения до смерти, и дают её – родители и предки. Можно быть одновременно гражданином нескольких государств, но нельзя иметь сразу несколько национальностей. Так что, вы не забывайте, что ваши предки, ваши дедушки и бабушки – русские и похоронены они в Белгороде и Пскове.
- А, может, я наполовину украинец? – выпалил Павел Петрович.
- На которую половину? На правую или на левую? На верхнюю или на нижнюю? Знаешь, как раздвоение личности в медицине называется? У тебя родной язык – русский и предки русские. А завтра ты захочешь стать гражданином Германии и получишь немецкий паспорт, а немцем ты не станешь! Никогда! Русский, он и в Африке – русский!
- Но ведь это глупо, - упорствовал Павел Петрович. – Глупо сидеть и ждать, когда тебя убьют!
- Да, но ещё глупее, что тебя убьют люди, в карманах которых такие же паспорта, как у тебя. Это гражданская война, Паша. А на гражданской войне ты выбираешь, с кем ты. Ты – с Украиной. Я – с Россией. Мне так сердце подсказывает. А сердце никогда не ошибается.
Павел Петрович возмущённо смотрел на жену.
Как рассуждает! Никогда бы не подумал, что она способна так рассуждать. Никогда бы не подумал, что в её голове роятся такие странные мысли. Сам он никогда не задумывался над вопросами своей национальной принадлежности. Прежде был советский человек. Потом Союз развалился. Павел Петрович, будучи русским по происхождению, получил украинский паспорт и стал считать себя украинцем. Ну, раз он на Украине живёт и работает, значит – украинец. Чего тут размышлять-то!
- Ты твёрдо решила? – спросил он.
- Твёрдо. Не сомневайся.
 - Ну, раз так, потом не жалуйся. Скоро мы вернёмся и всё решим.
 - Да уж всё решено, - устало сказала Алина Глебовна. – Поезжайте!
 - Зря, ты это, мать, - бросил сын.
Дочь пожала плечами.
Павел Петрович позвонил водителю Серёге, подхватил два чемодана и пошёл к выходной двери. Сын и дочь шли за ним. Алина Глебовна перекрестила их спины.
У двери Павел Петрович обернулся:
 - Ну, ни пуха …
Они вышли. Дверь захлопнулась.
Алина Глебовна посидела ещё немного, затем встала и пошла в спальню - собирать свой чемодан. Всё было кончено!

Через час она была уже на окраине города в шахтёрском посёлке, выросшем после войны возле угольной шахты. Надшахтное здание было видно из любого уголка посёлка. Алина Глебовна приоткрыла калитку и вошла во двор. В глубине двора стоял дом её матери, Галины Петровны. Старый дом, построенный в шестидесятые. Три окна по фасаду с голубыми рамами, шиферная серая крыша. Двор порос травкой. Из травки выглядывали красные розы. Как капли крови, подумала Алина Глебовна.
В этом дворе когда-то играли её свадьбу. Чуть ли не весь посёлок собрался тогда. Двор не вмещал всех гостей, и свадебные столы ставили не только во дворе, но и прямо на улице за широко распахнутыми воротами.
Из родительского дома Алина Глебовна ушла жить к мужу в его городскую трёхкомнатную квартиру.
В этом дворе через несколько лет стоял гроб с телом её отца, поднятым из шахты спасателями после обвала.
Много чего перевидал этот двор и этот дом!
А теперь над ним гремела канонада.
Алина Глебовна направилась по кирпичной дорожке к крыльцу. На крыльцо вышла Галина Петровна, седая, в голубом фартуке.
Мать и дочь обнялись.
 - Разве ты не уехала? – спросила мать, выпуская дочь из объятий. – Мне звонила Марианна и сказала, что вы уезжаете.
 - Я не уехала. Разве я могла уехать без тебя!
 - А я подумала, что ты пришла попрощаться.
Они вошли в сени, а затем прошли на кухню и сели возле стола, накрытого старенькой пёстрой клеёнкой.
 - А почему ты с чемоданом? И где все остальные?
 - Они уехали, мама. На Украину. В Винницу. Кстати, Марианна спросила тебя, поедешь ли ты?
 - Нет, не спрашивала. Сказала только, что вы все уезжаете. И ещё сказала, что в микроавтобусе все места заняты – с вами едёт ещё сослуживцы Паши. Она перечислила, кто, но имён я не запомнила.
- Неважно, - сказала дочь. – Главное, что Оля тоже едет в этом микроавтобусе.
 - Оля? Да, Маша упомянула какую-то Олю.
 - Как, какую-то! Это наша любовница, - усмехнулась Алина Глебовна.
Галина Петровна всплеснула руками, сложила их на груди, сочувственно глядя на дочь.
 - Так они уехали? Без тебя?!
 - Без нас, мама. Они уехали без нас. Я решила остаться. Кстати, могу я теперь жить с тобой?
 - Аля, о чём ты спрашиваешь?! Это – твой дом. А, вот почему ты с чемоданом.
 - Да, мама. Там всё кончено. Да, ты ещё не знаешь: кот Мурр умер. Не вынес, старичок.
 - Как жаль! – сказала Галина Петровна и её голубые глаза наполнились слезами. Она знала, как её дочь любила кота. – Как жаль! – повторила она. – Считай, третий ребёнок! Ну, иди, располагайся в своей комнате. А я чайник поставлю. Да, и подвал я оборудовала, как умела. Хочешь посмотреть?
 - Хочу, - сказала Алина Глебовна. – После чаю.
Она прошла в свою девичью светёлку и огляделась.
Ничего не изменилось в светёлке. Как будто не было прошедших двадцати лет. Когда Алина Глебовна приезжала к матери в гости, она не всегда заглядывала в свою бывшую комнату. Погостит часок-другой и назад – в город. У стены стояла узкая девичья кровать с панцирной сеткой и железными спинками, покрытая белым пикейным покрывалом. Две пышные подушки с кружевными наволочками лежали в изголовье. На стене висел ковёр с оленями в зимнем лесу. У противоположной стены стоял платяной шкаф. У распахнутого окна – письменный стол, за которым она делала когда-то уроки. Венский стул у стола. И у торцовой стены, рядом с окном – книжные полки, сколоченные когда-то отцом.
Алина Глебовна обошла комнату и приблизилась к окну. Оно глядело в маленький сад с фруктовыми деревьями. За садом был небольшой огород.
Нет, она неправа. Всё изменилось. Деревья разрослись и давали густую тень. Мебель состарилась и покрылась мелкими трещинами. Пикейное покрывало потерлось, и кое-где было заштопано белыми нитками. Ковёр выцвел. Но всё это было такое родное, такое своё!
Алина Глебовна открыла чемодан и разложила вещи на полках старенького платяного шкафа. Она погладила закрытые створки шкафа. Потом отправилась на кухню пить чай.

Галина Петровна ждала её. Дымился в чашках чай – заваренные листья смородины. К чаю - банка прошлогоднего малинового варенья и оладушки.
 - Больше ничего нет, - виновато сказала Галина Петровна. – Кабы я знала, что ты приедешь, я бы сварила что-нибудь.
 - Ничего не надо. Хорошо, как в детстве. Оладьи и варенье! Отлично!
 - Муки бы достать, - сокрушалась Галина Петровна. – Последний стакан наскребла. Хлеб с перебоями. Иной раз и день-два в магазине нету.
 - Всё наладится, - успокаивала мать Алина Глебовна. – Мы же теперь вдвоём. Добуду где-нибудь.
 - Аптеки закрылись, - продолжала сокрушаться Галина Петровна. – Где я таблетки от давления куплю?
- Достанем! Я же в больнице работаю. Придёт гуманитарка из России. Нас не оставят в беде. Не бойся!
Помолчали.
 - Как же они без тебя? – задала Галина Петровна главный вопрос, который её мучил.
 - Справятся. У Павла есть Оленька. Пусть она теперь о нём заботится. А Глебу и Марианне я более не нужна. Вернее, нужна, как прислуга. А в друзьях у них телефон с интернетом. Пусть учатся быть самостоятельными. Мама, они уже не дети.
 - Боязно за них.
 - Боязно. Да только они сами выбрали свою судьбу. Их никто не неволил.
- А ну, как Глеба забреют?
 - Не забреют. Отец его отмажет.
 - А если не отмажет? Он же тогда в нас стрелять будет. Ужас, какой!
 - Мама, не думай об этом. Будет, значит, будет! Это – его выбор.
 - Так ведь и его могут убить!
 - Могут!
 - И что же делать?
 - Ничего нельзя сделать, мама. Как можно остановить взлетающий самолёт? Поздно!
 - Только на Бога надёжда!
 - Ну, вот, и молись.
 
После чая они пошли осматривать подвал, где им предстояло прятаться от обстрелов. Вход в подвал был в сенях. Они спустились вниз по деревянной лестнице. Галина Петровна включила свет. Одинокая лампочка под потолком осветила серые стены.
 - Ваньку соседа позвала, он свет провёл, - сказала Галина Петровна. – Он и нары сколотил. Я же думала, что вы все ко мне переберётесь. По посёлку пока что не стреляют. Только по городу.
Вдоль стены тянулись нары, где могла бы поместиться вся семья, все пять человек. Нары были покрыты старыми одеялами. В углу подвала стоял старенький стол, принесённый из летней кухни. На столе – жёлтая керосинка, сохранившаяся с довоенных времён.
 - Вот, пригодилась! Ничего я не выбрасывала, - похвастала Галина Петровна. – Надо только керосину раздобыть. И свечи я на всякий случай купила. Вдруг света не будет.
 - Раздобудем, - пообещала дочь. – Я этим займусь. А спать здесь нам не будет тесно, - засмеялась она. Всё отлично, мама!
 - Эх, не думала я, что в подвале жить придётся! – вздохнула Галина Петровна. – Наверняка и посёлок бомбить станут. Здесь же шахта.
 - Станут! Но нам есть, где укрыться. Не переживай, мама. Мы их остановим.
Они поднялись из подвала в дом. Алина Глебовна заглянула в комнату матери. В углу она заметила большую овальную корзину, которой здесь прежде не было. Алина Глебовна вошла в комнату и посмотрела в корзину. Блаженно вытянувшись, в ней лежала серая полосатая кошка. Возле её живота спали четыре крохотных пушистика: трое серых в тёмную полоску, как мать, а четвёртый – огненно рыжий.
 - Уехали соседи,  - поясняла Галина Петровна, - а беременную кошку бросили. Я забрала себе. Не пропадать же ей!
- Когда родились малыши? – спросила Алина Петровна и осторожно взяла  рыжую крохотку в руку. Кошка тревожно встрепенулась и мяукнула.
 - Не бойся! Я сейчас верну, - успокаивала её Алина Глебовна.
 - Так сегодня утром. За час до твоего прихода.
Алина Глебовна приложила малыша к щеке. Она чувствовала его влажный носик. Крохотные коготки покалывали ладонь.
 - Мама, - сказала она, - Мур вернулся! Он вернулся!
 - А, может, это Мурка?
 - Неважно. Значит, это весточка от него. Но это Мур! – убеждённо повторила Алина Глебовна. – Всё будет хорошо! Мама, всё теперь будет отлично! Вот, увидишь!

21 августа 2019
Горловка
-