Самый лучший бой тот, который не состоялся

Признаемся, что нас тревожит то, что мы оставили нашего героя, Богдана Цзю, на горном плато, откуда сам он спуститься не в состоянии. Правда, он сам заявил о своём желании там остаться. Но была мыслишка, где-то там в глубине совести, что он просто испугался высоты, в очередной раз, и сделал такой вот неожиданный финт: мол, хочет здесь остаться, жить и вообще с Позвиздом встретиться, посмотреть тому в глаза. Не любил Богдан тех, кто девушек крал, даже если это сделано в силу национальных традиций. Конечно, мы чувствовали силу и решительность Богдана, но предстояло ему столкнуться с тем, кто входит в касту богов. Правда, и Позвизд в одной из наших историй уже сталкивался с Иваном-царевичем, который его победил, но с помощью своей матери, которая ему подсказала, как это сделать, да и волшебство применилось. Но у Богдана и этого не было.
Сидел автор у себя дома, переживал, кофеёк прихлёбывая, а потом решил, силой своего воображения переместиться в тело оставленного персонажа и понаблюдать за ним, так сказать – изнутри – что он да как. Само собой, ничем не проявляя своего присутствия. Напрягся и …
Чувствовал себя Богдан очень даже неважно. Идея остаться здесь сначала показалась замечательной. Только представьте, всю жизнь он с кем-то сражался, неустрашимо шёл в бой, наносил удары сам и стойко получал другие удары. Честно признаться, так тех ударом доставалось ему очень даже немало. Это он сам делал вид, что всё ему нипочём, только добавлялось гнева на супротивника, который в результате поражался. Но вот теперь он остался в одиночестве, в гордом одиночестве, говорил сам себе Богдан, и так казалось лишь в самом начале. Сам он себе был господин. Думал, возьмёт в руки соху, землю вспашет, зерном засеет и получит в результате урожай. Теоретически. А потом задумался, что у нет сохи-то и нет. Говорят, мол, перекуём мечи на орала. Выражение такое. Был меч, а получилась соха-рало (от слова «орывать»). Вот только и меча у Богдана не было. Он всегда кулаками дрался. В крайней нужде палку применял, на которой узел с вещами личными нёс. Дубинкой палка делалось редко; обычно кулаков было достаточно, даже если супротивников было более трёх. Так что и с сохой затруднение получалось.
Жаль, как бы … Ведь как думалось, представлялось. Перепашет он землю, бросит туда зерно, а оно взойдёт, заколосится поле. Он ведь будет тогда как бы творец, то есть творческой работой займётся, то есть от души, создатель, чуть ли не бог. Они ведь, землепашцы- хлеборобы самое нужное дело делают … почти самое нужное … самое нужное, это с детьми … родить, вырастить, воспитать … Но этим бабы занимаются (это всё Богдан размышляет, а его мысли автор передаёт, пересказывает).
От женщин вообще Богдан вдруг вспомнил про украденных принцесс, что в крошечном домике проживали, потом же начал думать про того бога, что назывался Позвиздом. Он в любой миг должен был появиться здесь и … Что будет дальше? Он заколдовал бедных принцесс, сделал их маленькими, как кукол, и … бросил их.  Не появись они здесь с Иваном-царевичем, то бедняжки могли погибнуть от голода и переживаний.
А может … может что-то случилось с ним самим, и он не смог здесь появиться? Может, он здесь и не появится и тогда ему, то есть Богдану, придётся здесь торчать до конца дней своих? Вот это уже было совсем нехорошо. Это сбивало все его планы на свой дальнейший уклад. Если ещё вчера Богдан считал жизнь хлебороба довольно завидной участью, то сейчас … эти ощущения претерпевали изменения. Хлеборобы, они … каждый день выполняли тяжёлую рутинную работу, выдержать которую сможет не каждый, а ты должен терпеть и тянуть свою лямку (как бурлак – баржу), нести свой крест (как Иисус на Голгофу). Оттого они и прозывались крестьянами, что были терпеливы, тогда как он … создан для другого. Герой кидается в бой и совершает подвиг и все ему поют триумф, его встречают как героя, а крестьяне ... они идут и делают своё дело, которое более тяжёлое своей каждодневностью, но никто не объявляет их героями, не мечтает перехватить у них эстафету дела. Вот этот каждодневный труд и можно назвать подвигом, а то, что он так не зовётся, говорит лишь о том, насколько в нашей жизни перевёрнуты значения. Да, Богдан не считал себя таким сильным, чтобы идти на подвиг тяжёлого труда каждый день. Ведь это прерогатива рабов – тяжёлый труд, а бойцы … они должны сражаться.        
Сражаться … Только здесь не было никого, с кем бы можно встретиться кулаками. Впрочем … это Богдан придумал сам. Действительно, не было никого, но у него была тень, его собственная тень. Вот он её и выбрал в противники. Чем он быстрее метал вперёд кулаки, тем резвее двигалась и его тень. Это упражнение он так нехитро и назвал – «бой с тенью». А чем ещё прикажете заниматься?
Богдан действительно поселился во дворце. Он был (то есть дворец) действительно роскошный и большой. Его можно было назвать величественным. Богдан обошёл его весь (почти весь) и внимательно осмотрел. Он понял, что дворец предназначен для женщин: уж больно много здесь было зеркал, украшений, всяческих ненужных для мужчины излишеств, но отчего млели женщины – всяческие утопленные в пол ванны, целый зал, где росли яркие и пёстрые цветы, на которые регулярно проливался дождик, да и почву кто-то рыхлил. Может, здесь имелись невидимые уборщики, которые следили за порядком, а может и здесь было задействовано какое-то волшебство, которое Богдан считал колдовством, и старался держаться подальше от всего этого. Он знал, что этим делом только займись … Сначала оно приносит удовлетворение и всяческую прибыль, а потом не заметишь и сам, как начнёшь меняться. Богдан вспомнил, как кто-то (может и Иван-царевич или Тихон Чебурашкин) рассказывал ему о Дистиллярии Погибальце, который тоже был сначала учёным, что-то там исследовал и изучал, много чего знал и умел, а закончил он колдуном и зомби, и был пронзён осиновым колом. Тоже ведь хотел блага. Говорят же, что многие знания есть многие печали, не только для окружающих, но и для самого носителя.
Сначала ходить из одной комнаты в другую, облачившись в случайно найденный роскошный халат, было интересно и забавно. Казалось, что хлопни он в ладоши и тут же примчатся слуги и принесут, чего душе угодно. Душе угодно было покушать, но никто не спешил его радовать. Да и на кухне ничего не нашлось. Надо было поискать подвал, где должен находиться погреб, склад или что-то подобное. Появилась мысль, что там, в подвале, он может увидеть что-то необычное, то, что увидеть не ожидает. Это была первая мысль, а вторая касалась спасённых принцесс. Они тоже были голодны, в своём домике, и у них не было никаких подвалов. Тот, кто закрыл их там, кто оставил их в том домике, обрёк их на страдания, на голодную смерть. Если это был поступок сознательный. Но могло случиться и такое, что этот самый Позвизд, или как его там … сам попал в переделку, и могло получиться так, что он здесь не появится, что его больше нет. Это было хорошо для принцесс, которые были спасены, хорошо для Ивана-царевича, но хорошо ли это для Богдана Цзю. Вот над этим вопросом и задумался Богдан.
Потом пришла мысль, что этот самый Позвизд (или Посвист, или ещё как) если появится, то непременно отправится в ту рощу, то укромное место, где он стаил украденных девушек. Уже потом, удивлённый, разгневанный, он явится во дворец, где отдыхает, расслабленный, Богдан. С обычным-то недругом совладать весьма сложно, разнежившись, а если драться придётся с богом? Пусть даже это и не настоящий бог, какой-нибудь там громовержец, а из самых задних рядов, но ведь и такой много могучей обычного заурядного человека. Правда и с ним как-то сладили, если верить этим сказкам. Почему-то он удалился от своих мест, где ранее жил. Так что, поразмыслив над этим, лучше всего организовать на него засаду и там дожидаться появления его, чтобы наброситься тогда, когда он ошарашен, когда не ожидает нападения. И где это место? Ясно, что там, где домик стоял с уменьшенными принцессами.
Кое-как решив проблему с обедом, напившись водой из чаши, находившейся поблизости, Богдан отправился в засаду. Роща, казавшаяся издали такой яркой, нарядной, вблизи поражала своим буйством, буйством и красок, и энергии, и жизни. Это был собранный вместе клубок жизни, флоры и фауны. Здесь можно было спрятаться, быть незаметным, погрузиться в эту зелень, но нападать … Это уже было нереально. Это как биться на кулаках внутри тернового куста, когда тебя держат десятки, да что там – сотни(!) шипов и колючек, а всякое движение заканчивается собственным повреждением. Это как совершать казнь самого себя.
Богдан стоял и разглядывал место, где стоял домик. Это был крошечный пятачок, свободный от растительности. Всё остальное тонуло в растительности. Нет, если приглядеться, то можно было заметить и другие прогалы. Получался своеобразный лабиринт, которым пользовались всякие живые твари, мелкие и не очень, которые к Богдану приглядывались и прислушивались, а разобрав, что нападать он не собирается, снова принялись пищать, трещать, свиристеть и издавать другие невообразимые звуки, складываясь в какофонию, в которой можно было уловить и мелодичность, встречающуюся в щебете птиц.
Когда Иван-царевич и Богдан Цзю появились на этой крошечной полянке, куда их привёл кот Рыбкин, им пришлось проделать проход в зелёной стене, который начал уже зарастать. Для предстоящей схватки надо было площадку расчистить, убрать здесь лишнее, вырубить, выкорчевать, обрезать, и лишь тогда можно здесь чувствовать себя свободней. Но … тогда терялся сам смысл «засады». Сразу становилась видно, что здесь кто-то был, что домик похитил и место расчистил. Для чего расчистил? Ясно для его …
Далее, чтобы победить врага, надо его возненавидеть. Ненависть и агрессия, вот два стержня, на которые нанизывается каркас боя и последующей победы. Для обычного противника хватает обычной злости, но что надо представить себе, как накачать себя, чтобы схватиться с богом? Герои, что решались на такие поединки, имели на вооружении какое-нибудь чудесное оружие или хотя бы волшебную палочку. У него же нет ничего, кроме своих рук. Сжать их в кулаки? Но у того самого бога (младшего бога) кулаки могут быть и больше. Тогда остаётся ненависть, увеличенная многократно. Ненависть и скорость.
Богдан вспоминал свои поединки, которые у него были. Сколько их оказалось. Уже и со счёта сбился. Бывало так, что получал и он. Крепко ему доставалось. Но не часто. Чаще он сам вершил победу. Буря и натиск. И чем выше скорость, тем больше шансов на победу.
Уйдя в воспоминания, Богдан почувствовал некий подъём в душе. Вдруг он почувствовал, что встаёт на цыпочки, перемещается по крошечному «пятачку» и машет кулаками столь быстро, столь стремительно, что слышит шум от этих движений. Казалось, этими взмахами он может создать ветер, часть ветра – вихрь, который сметёт противника. Надо только в себе собрать раздражение, злость, ненависть, агрессию и вместить их в удары, в поражающее удары. Вот тогда и можно говорить о победе. Злость …
Она переполняла его. Злость, она стремилась вырваться наружу. Господи, если сейчас ей не дать выхода, то она … Что тогда будет. Богдан посмотрел на себя отстранённо, как бы со стороны. Он даже увидел себя со стороны, приплясывающего, перескакивающего с одного носка стопы на другой, с красным искажённым лицом. С лицом бойца. Или убийцы? Что бывает, когда тебя переполняет ненависть? Она …
Теперь Богдан снова видел себя, видел себя со стороны, видел себя, переполненного ненавистью. Она, эта ненависть, имела цвет. Она была тёмно-фиолетовой. Она наполняла его, как если бы он был сосудом, а эта ненависть закипела. От выделения паров обычно срывает пробку. Но здесь пробкой можно считать разум. Или какое другое ощущение, чувство. Много ли ему надо? Богдан представил, что в нём имеется отверстие, через которое ненависть может выходить наружу. Перед глазами всё поплыло, и он потерял сознание.            
Чем отличается потеря сознания от простого привычного сна? И там и там мы не властны над сознанием, но во время сна над нами простирает свои крылья … назовём его ангелом-хранителем, а при потере сознания он занят другими делами. Богдан чувствовал себя так, словно провалился в какой-то бездонный колодец и падал туда, падал, не мог остановиться и всё внутри него было подчинено этому падению, но, где-то в глубине души что-то утверждало ему, вопило, что это падение надо остановить. Он напрягся, как это обычно делал и …
Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо. Самое обычное лицо, которое можно встретить где-нибудь на ярмарке. Нос, глаза, рот, улыбающиеся губы, волосы, что вьются прядями. Но уже в следующий миг это лицо уже не казалось заурядным. Нос не расплющен картофелиной и не навис хищным клювом, а прямой и с небольшой горбинкой, глаза кажутся серыми, но если приглядеться, то видна в них пронзительная синева, а пронзительная потому, что в глазах читается сила, и ума, и тела, рук. Волосы были густые, но не длинные и складывающиеся в аккуратную причёску, какие старательно накручивают себе женщины, желающие привлечь к себе внимание, поразить воображение и всё такое прочее. Но в целом это было нормальное мужское лицо и признаками его были усы и борода, за которыми тоже следили, как и за причёской. Всё было расчёсано и уложено.
– Ты кто?
Можно ли было задать более глупый вопрос? Наверное, да, но для этого надо было ещё постараться. Богдан напрягся, чтобы подняться на ноги. Трудно беседовать с незнакомым человеком, валяясь у его ног. Незнакомец наблюдал за стараниями Богдана, который беспомощно барахтался, а потом помог ему встать.
– Что это со мной? – вырвалось у Богдана, почти самопроизвольно (нельзя демонстрировать слабость, даже перед собой, но особенно перед незнакомцами). – Ты живёшь здесь?
– Да, – пожал тот плечами. – Точнее, хотел здесь поселиться, но … не пожилось. Я вернулся к себе, на родину.
– Родина, это хорошо, – вздохнул наш боец. – Хотел бы и я там оказаться.
– А что мешает? – удивился незнакомец.
– Давай хотя бы познакомимся, – уклончиво ответил боец. – Меня зовут Богданом. Был я у мамы долгожданным сыном, она меня так и назвала. А тебя как назвали?
– У меня имён несколько. Дома – одно, здесь – другое, а в других местах тоже – соответственно. Здесь я известен как Позвизд, там – как Хиал, а далее …
– Постой … – попросил Богдан. – Ты сказал, что Позвизд …
– Ну да, – согласился тот. – Ты уже слышал это имя?
– Слышал, – согласился Богдан. – Ещё бы я его не слышал …
Он ощущал, что попал в самое глупое положение, какое только может представить себе воин. Ещё недавно он готовился к поединку, готовил засаду, нападение на противника, но вот пришло время, а он оказался беспомощным и распростёрся у ног того, на кого ещё недавно порывался напасть. И что теперь прикажете делать? Тогда он был переполнен ненавистью, получил необходимый заряд для боя. Недаром поле боя ещё именуют полем брани, когда после взаимных оскорблений бойцы кидаются друг на друга. Это – важный этап боя. Но теперь бой начинать глупо, необходимо создать и подготовить момент для нападения. Но ведь и противник совсем не дурак, что можно понять по глубине его взгляда. 
– Я ждал … тебя, – выдавил из себя Богдан и замолчал. Надо было говорить и дальше, говорить зло, с вызовом, но … почему-то не хотелось.
– Я уже догадался, – вздохнул Позвизд. – И что будем делать?
– Давай, – предложил Богдан (весьма неуверенно), – отправимся ко мне. Я тут неподалёку живу. Дворец для себя присмотрел, ничего себе дворец, живу сейчас там. Предлагаю туда отправиться.
– А воду ты там пил? – спросил его Позвизд. – Из каменной чаши?
– Пил, – признался Богдан. – Смотреть что ли на неё? Там ещё другая чаша была …
– Вот-вот, – усмехнулся Позвизд. – Видно, что оттуда отхлебнул. Эта вода взята из реки Стикс. На славянском языке река носит название «Ненавистная». Догадываешься, откуда такое название? Прочувствовал на себе? Кстати сказать, богиня этой реки тоже зовётся Стикс. Она мне ту воду и подарила. Эта река тянется по царству мёртвых. А вторая чаша наполнена водой из другой реки – Леты. Она несёт в себе забвение. Я из той чаши успел хлебнуть, правда, совсем немного. А надо знать, что ты пьёшь.
– Да, оказывается так, – сокрушился Богдан. – Тогда что же – во дворец не пойдём?
– Я думаю воздержаться от этого, – предложил Позвизд. – Особенности этой воды в том, что трудно удержаться от того, чтобы не испить из одной или другой чаши. Это можно сделать даже машинально, не желая того. Мы, боги, можем отвлечься, задуматься, отрешиться, а в результате … много чего получается - в результате. Я, к примеру, отведал из источника, который Купидон контролирует, и что в результате?
– Что - в результате? – Послушно переспросил Богдан.
– А в результате меня потянула на женский пол, на представительниц женского пола, на прекрасную её часть.
– Это же хорошо, – предположил Богдан. – Я бы тоже не отказался, наверное.
– Это только кажется, что хорошо, а на самом деле … Впрочем, мы, кажется, о чём-то говорили?
– Про воду, из реки Стикс и Лета, – вспомнил Богдан, – которая налита у тебя в чаши, и одну из которых я попробовал. А что, её пить обязательно?
– Для простых смертных – нет. Что же касается нас, богов, как старших, так и младших, то и мы предпочитаем пить нектар и амброзию. 
– Амброзия? – удивился Богдан. – А что это такое?
– Это, – усмехнулся его новый знакомый, – считается пищей богов, дающее вечную молодость и бессмертие. Но всё это – внешняя сторона божественности.
– То есть это всё не для меня, – уточнил боец, – не для нас?
– Ты мог бы и попробовать, – продолжал улыбаться Позвизд, – только большого эффекта вряд ли ты получишь. Чтобы усвоить эту пищу, надо иметь в себе расположенность к ней. Назовём это божественным происхождением. Впрочем, всё это для тебя вряд ли интересно. Поговорим лучше о другом.
– Нет, мне всё интересно, – начал было протестовать боец, но потом всё же спросил: – А что же ты хотел знать?
– Я разговариваю с тобой, Богдан, – признался собеседник, – потому, что в твоём имени имеется «бог», хотя в таком значении. Иначе бы я тебя просто не заметил, как не замечаешь ты муравьёв или пчёл.
– Пчёлы, – агрессивно ответил боец, – они ведь могут ужались.
– Могут, – согласился Позвизд, – и даже пребольно, но с ними не приято говорить. Прогнать. Или уничтожить. Но не вступать в переговоры. А я вот хочу спросить.
– Я слушаю, – ответил Богдан, которому хотелось ответить зло, но он решил пока что себя сдерживать.
– Я здесь отставил несколько женщин, молодых женщин. А сейчас их здесь нет. Но я встретил тебя, и мне кажется, что ты можешь мне про них что-то сказать. Ведь так?
Вот оно! Ради этого Богдан здесь и остался. Чтобы защитить девушек, дать время им скрыться, им и Ивану-царевичу, который сопровождает их. Но … так было неделю назад. Неделя прошла, и они все давно уже дома, или не совсем давно, но всё равно – дома, и ему уже не надо останавливать этого человека … или не совсем человека … или совсем не человека.
Пока Богдан всё это обдумывал, Позвизд внимательно всматривался ему в лицо. Он заметил, как у бойца напряглась мускулатура и он приготовился к прыжку, как сузились зрачки его глаз, как от него пахнуло опасностью и … усмехнулся про себя. Он сделал незаметный жест рукой, и Богдан ощутил вдруг, как земля уходит у него из-под ног. В самом деле, он попытался на землю, встать н неё и понял, что он над землёй парил. Богдан был человек земной и не мог знать, что это такое – невесомость. И это было страшно – висеть над поверхностью земли и не мог возможности до неё дотянуться.
– Что это со мной, брат? – жалобным тоном спросил боец бога (пусть и младшего, не совсем и настоящего).
– Вот я у тебя и братом сделался, – с удовлетворением заметил Позвизд. – Но думаю, что ты ошибаешься, насчёт брата. Может, какой-нибудь дальний кузен. Ты. А происходит с тобой не такая уж и сложная вещь. Ты просто потерял свой вес, физический вес, который происходит за счёт взаимодействия внутриатомных сил тех крошечных частичек, из которых состоим все мы, и даже я. Я просто перераспределил эти силы на взаимную компенсацию кинетических сил, взаимодействую статику и динамику. Понял?
– Нет, – мотнул головой Богдан, – и оттого мне страшно.
– Это хорошо, что страшно, – согласился Позвизд. – Это значит душа тебя предупреждает, что со мной лучше не связываться, будет ещё страшнее. Согласен с этим?
– Да, – подтвердил боец. – Ты всегда такие штуки делать можешь?
– Если нужда появится. Но с такими вещами шутить не следует. Там одно тянет за собой другое … Последствия всякие могут быть.
– Не зная броду, не суйся в воду, – вспомнил нужные слова боец.
– Молодец, ориентируешься, – похвалил Позвизд и шевельнул пальцами. Богдан ощутил себя и повалился в траву. Он сам показался себе тяжелее и более неуклюжим, чем был ранее. Но скоро это чувство прошло. – Так что там про девушек расскажешь?
– Были девушки, – сообщил Богдан. – Были …но теперь их нет. Их Иван-царевич увёз. Типа спас их. На это его их батюшка Ивана уполномочил, то есть царевича. Сказал, что не пустит к нему Василису Премудрую, пока он его прочих дочерей домой не вернёт.
– А как он нашёл их? – полюбопытствовал Позвизд. – Я вроде бы далеко их спрятал, так далеко, что и сам чуть не потерял их.
– А это уже Василиса Премудрая постаралась, – сообщил боец. – Ох, дюже умна девка. Умна да красива. Иван за ней как за каменной стеной. Она и подсказала ему, где искать надо. А как уже соображал Котя Рыбкин.
– А это ещё кто? – удивился бог.
– Такой особый кот, – продолжил рассказывать боец. – Когда-то он у Бабы-Яги служил, но не понравилось ему и сбежал он, прибился к царю подводного царства. Тот его и направил Ивану-царевичу подсобить.
– И тебя тоже? – уточнил любопытный бог.
– Нет, – честно признался боец, – я как бы сам по себе. С ворами сражаюсь и правду-матку отстаиваю. А Иван-царевич предложил с ним пойти, вот сюда, чтобы похищенных царевен освободить. Обещал знатную схватку с похитителем, с вором, крадущих девиц, то есть, получается, что с …
– Чего замолчал, – ухмыльнулся Позвизд, – говори, раз уж начал говорить, что со мной хотел схватиться. Ведь так?
– Д-да … И нет, – тут же добавил Богдан. – Я не боюсь тебя, бог Позвизд, и готов сразиться, если к тому будет необходимость, но девушек здесь всё равно уже нет. Они уже должны быть дома и Иван-царевич … не знаю, что с ним и с Василисой Премудрой … Так что причин нет с тобой сражаться. Вот только девушки …
– Что – девушки?
– Если бы они здесь были, и мы не нашли их, то они могли бы уже погибнуть, от голода, жажды, страданий. Ведь получается, что ты их кинул здесь. Ведь так, бог?
– Не совсем так, – вздохнул Позвизд. – Почти не так. Но всё же – так. Это выглядит таким образом. Я забыл их, забыл про них, а когда вспомнил и отправился сюда … то мог и опоздать.
– То есть мы их всё же спасли.
– Да, – согласился Позвизд. – Можно сказать и так.
– А может быть и по-другому? – удивился Богдан.
– Я лучше тебе расскажу одну историю, – уклончиво ответил Позвизд, – такую древнюю, что можно считать её мифов, легендой или даже сказкой, что, в общем-то, недалеко одно от другого. Когда-то был некий Творец, всего и всея, который и создал этот мир. Он создал всё, птиц, зверей, рыб, ещё много чего. Создал себе помощников, чтобы легче было управляться, по своему образу и подобию. Они, эти как бы боги, вместо того, чтобы заняться делом, начали заниматься своими делами, придумывать работу для себя. А так как у них было много возможностей, то они и начали действовать, мощно и грубо, а потом и вовсе войну затеяли между собой. И этот, Творец, решил прекратить безобразие, переводя их в микромир, мир бесконечно малых величин, где их невозможно разглядеть обычным взглядом. Сначала они и там продолжали между собой бороться, а потом войну прекратили, то есть полностью перестроились на новые принципы. Так те, кто был первыми людьми, младшими богами, стали … их назвали вирусами, и они существуют до сих на своём микроуровне и порой угрожают всему живому, когда могут заставить себя взаимодействовать все вместе, но потом снова ссорятся и ввергаются в новые войны друг с другом.
– И какой смысл в этой сказке? – удивился Богдан.
– Я тоже решил побыть Творцом и уменьшил похищенных принцесс. Знаешь, мне показалось, что им это даже понравилось. Теперь они больше могли не отвлекаться на то, что относится к обычной человеческой деятельности, а ушли в творчество, на своём уровне. Они и раньше неплохо могли петь и танцевать. Но, после того, как они уменьшились, мастерство в них возросло. Знаешь, Богдан, ты тоже имеешь отношение к богу, хотя бы своим именем, и должен знать, что поэзия переводит общение на другой уровень, позволяет использовать информационно- словесные формы в высших смыслах. Это одна из разновидностей общения между богами, а пение можно отнести … к магии. И это неплохо работает. Танцы являются универсальным языком, которые несут в себе большие значения. К примеру, танцы этих милых созданий пробудили во мне запертую память. Эту память я закрыл в себе сам, решив покинуть ту местность, где родился и где проживал. У нас тоже были и нимфы, и наяды, и дриады, и нереиды, которые так же пели и танцевали. Это вызвало во мне такую ностальгию, что я отправился к себе, погрузился в прошлое и узнал … о, я многое чего узнал, осознал, переосмыслил, и только тогда решил вернуться сюда, освободить бедных созданий, которые являются кем угодно, но только не дочерьми вашего подводного царя, разве что его зовут Нерей …
– Я затрудняюсь сказать, как его имя, – взволновался Богдан, – ведь я взялся поспособствовать в освобождении девушек, не взирая на какое-то там их происхождение. Я их только мельком увидел, да и то такими крошечными, что и разглядеть-то их было почти нельзя.
– И не удивительно, – согласился Позвизд. – Кстати, я уверен, что если люди станут слишком уж усердствовать в своих стремлениях изменить этот мир и подмять его под себя, то они тоже могут подвергнуться изменениям, к примеру – уменьшившись в размерах. Там всего-то надо внести минимальные изменения в наследственных генах …
– В чём? – удивился боец.
– Впрочем, братец, это не должно тебя тревожить. Ты своё дело исполнил лучшим образом. А что касается применения силы, то …
– Хватит об этом, друг Позвизд. Я понял, что лучший бой это  тот, который не состоялся, где каждый остался при своём, а если при этом получил хоть капельку ума, то лучшего и не придумаешь.
– Я тоже рад, что ты это осознаёшь. Теперь я могу удалиться в свои пенаты, а что касается тебя, друг Богдан, то ты можешь меня попросить что угодно и не сдерживать себя в желаниях.
– Что ты, Позвизд, то, что нужно мне, я должен сам приложить старания и лишь тогда получится настоящий ток. Но, если тебе будет не трудно, то помоги мне оказаться внизу, без этого страшного опускания вниз по отвесной скале. Боюсь, что ещё раз подобного подвига я просто не переживу.
Выслушал его Позвизд, а потом шевельнул пальцами руки и … Богдан Цзю очутился посередине равнины, со своим узелком, прицепленным к палке. Подумалось ему, что всё, что он пережил недавно – продукт его воображения, какой-то там ужасный сон, про общение с царевичем и даже богом, который даже на самый настоящий, а не чурающийся общения. А может всё случилось с ним на самом деле? Впрочем, такими вопросами настоящие бойцы себя не привыкли мучить. Но, честно сказать, так и драться ему нисколько не хотелось. Это ведь разное время – разбрасывать камни и камни собирать …