Глава 10. Ч. 3. Вел. князь Николай Николаевич

ВЕЛИКИЙ ПРАВЕДНЫЙ СТАРЕЦ СТРАСТОТЕРПЕЦ ГРИГОРИЙ

Григорий Ефимович Распутин-Новый


Глава 10. Месть врага рода человеческого


3. Вел. князь Николай Николаевич и сестры-черногорки (1907-1909 г.)


Настоящий раздел посвящён рассмотрению некоторых событий, повлиявших на взаимоотношения Царской Семьи и семьи Великого князя Николая Николаевича (Младшего), а также раскрытию психологических свойств, присущих личности Вел. князя.  По нашему глубокому убеждению, именно здесь сокрыты истоки травли старца Григория.

Владыка Феофан совершил досадную ошибку, имевшую роковые последствия, т. к. через него неверное отношение к Другу Царской Семьи Григорию Ефимовичу Распутину-Новому стало распространяться в среде высокопоставленных особ и представителей столичного духовенства, которые опирались на авторитет владыки, как известного богослова и высокой духовной жизни архипастыря.

Когда навстречу друг другу идут два человека, сложнее тому, кому надо подняться выше. А тем более сложно, если поднимающемуся вверх создают препятствия и тянут назад. Епископу Феофану, очевидно, было сложнее, поскольку, совершая восхождение, он испытывал сопротивление среды и не был вполне свободен в своём выборе.

Как уже было отмечено, архимандрит (затем епископ и архиепископ) Феофан (Быстров) был вхож в различные круги высшего Петербургского общества, хотя, как свидетельствуют современники, и тяготился чрезмерным вниманием к его персоне со стороны сильных мира сего.  Как и его пасомые, он был далёк от крестьянской России, если не по своему происхождению, то по своему воспитанию и по своему положению.

Его принимали у Вел. княгини Милицы Николаевны, которая пользовалась славой знатока мистических вопросов. Ведь она, по свидетельству владыки Феофана: «знала святоотеческую, мистическую и аскетическую литературу и издала даже собственный труд — «Избранные места из святых отцов»». [35] Влияние на окружающих Милицы Николаевны и её сестры Анастасии Николаевны (Станиславы, Станы) — дочерей Черногорского короля Николая I Негоша, было велико. Не избежали его и Царь с Царицей. Не избежал его и архимандрит Феофан. Но если Государь с Государыней по прошествии времени отошли от сестёр-черногорок, то владыка Феофан, очевидно, продолжал питать к ним дружеские чувства. А меж тем, отношение Милицы, Станы и их мужей к Царской Семье постепенно менялось и не в лучшую сторону.

Для перемены во взаимоотношениях причин было несколько и достаточно весомых. Первая из них — мощная фигура Вел. князя Николая Николаевича, чрезмерная амбициозность которого и близость к Императору Николаю II оказывали немалое влияние на курс внешней и внутренней политики Российского государства. Таковое влияние воспринималось Государем в порядке вещей и даже было востребовано на определённом этапе и в определённых пределах, которые были бесцеремонно перейдены Великим князем. 

Вел. князь Николай Николаевич вместе со своим братом Вел. князем Петром Николаевичем, будучи сыновьями третьего сына Императора Николая I, Вел. князя Николая Николаевича (Старшего), являлись, таким образом, представителями младшей великокняжеской ветви Романовых. Николай Николаевич внешне производил впечатление решительного, волевого, властного и даже по-военному резкого человека. Авторитет Николая Николаевича и среди родственников, и в армии был очень высок. Не считаться с ним было трудно, ведь он являлся внуком Императора Николая I, родным племянником Императора Александра II, двоюродным братом Императора Александра III, и, наконец, доводился двоюродным дядей Императору Николаю II. 

Соответственно своему аристократическому положению Николай Николаевич занимал высокие государственные посты: генерал-инспектора кавалерии (с 1895 г. по 08 июня 1905); председателя Совета государственной обороны (с 5 мая 1905 г. по 26 июля 1908 г.); наконец, Главнокомандующего войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа (с 26 октября 1905 г.). Как можно судить по доступным источникам, отношения между Царской четой и Вел. князем поначалу строились вполне по-родственному, на взаимном уважении и доверии. Однако, ситуация поменялась в 1905 году, когда на Императора Николая II было оказано беспрецедентное давление со стороны Вел. князя Николая Николаевича. Он счёл для себя позволительным на правах старшего родственника в исключительно жёсткой форме, превосходящей принятые в отношении Венценосной особы рамки приличия, требовать от Государя Императора принятия судьбоносных государственных решений наперекор государевой самодержавной воле. Когда Государь, оказавшись в крайне сложных обстоятельствах, нуждался в помощи и поддержке опытных сановников, Вел. князь продавил подписание манифеста 17 октября, по сути подрывающего устои русского самодержавия.

Важно понимать, что ошибочность манифеста 17 октября была не в сути даруемых свобод, а в его несвоевременности. Никто из русских царей не отвергал необходимость преобразований, и подготовка к ним являлась непременной составной частью каждого царствования. Освобождение крестьян Александром II в 1861 году явилось результатом скрупулёзной работы и борьбы. Именно борьбы мнений, способов, сроков, целей, различных политических и сословных интересов. Николай II не являлся исключением и желал завершить начинания своего деда.

Теме подписания Манифеста 17 Октября уделяется внимание во многих воспоминаниях, в частности, в мемуарах генерала А.А. Мосолова «При дворе последнего Императора». [36] Однако, отдадим предпочтение другому источнику. Предложения относительно политических преобразований (реформ) впервые были представлены Николаю II в разгар революционных выступлений бывшим министром финансов С.Ю. Витте, занимавшим на тот момент мало значащий пост председателя Комитета министров. Витте предлагал наиболее радикальную или либеральную программу, затрагивавшую основы самодержавия. Предложения Витте были гротескными, т. е. чрезмерными, потому что предполагали радикальность и быстроту, а значит, сопряженные и неизбежные болезненные разрушения, затрагивавшие основы жизни. Программа Витте приобрела вес только благодаря чрезвычайности ситуации, необходимости быстрого реагирования. Многие исследователи справедливо приходят к выводу, что предшествующая деятельность Витте во многом способствовала созданию этой взрывоопасной ситуации в России, когда единственным рецептом оказались им же разработанные политические средства.

В своих воспоминаниях Витте приводит исторические справки (записки) Н.И. Вуича и князя Н.Д. Оболенского, которые достаточно подробно излагают обстоятельства подписания манифеста 17 октября 1905 года. Николай Иванович Вуич, сенатор, гофмейстер, будучи помощником управляющего делами Комитета министров в 1901-1906 гг., непосредственно участвовал в разработке новой политической программы. Князь Николай Дмитриевич Оболенский, флигель-адъютант при Императоре Александре III, исполнял должность управляющего Кабинетом Его Императорского Величества при Николае II (1904–1909 гг.), являлся одним из ближайших помощников министра Императорского Двора и Уделов генерал-адъютанта барона В.Б. Фредерикса. Витте обратился к Н.Д. Оболенскому с просьбой письменно воспроизвести ход событий, поскольку родной брат Н.Д. Оболенского, князь Алексей Дмитриевич Оболенский, непосредственно участвовал вместе с Вуичем в разработке октябрьских актов 1905 года под руководством Витте. 

В Записке Н.Д. Оболенского подробно изложена история подписания Манифеста 17 Октября. Взяв этот текст за основу, по возможности кратко изложим наиболее важные события. После заключения Портсмутского мира с Японией 9 октября 1905 г. граф С.Ю. Витте (графское достоинство получил за успех на переговорах в Портсмуте) на Высочайшем приёме в Петергофе предложил Государю Императору Николаю II формулировку двух альтернативных направлений деятельности, имеющих целью прекратить революционные нестроения в Российской Империи. В изложении Оболенского эти формулировки звучали следующим образом:
1) Облечь неограниченною диктаторскою властью доверенное лицо, дабы энергично и бесповоротно в самом корне подавить всякий признак проявления какого-либо противодействия правительству, — хотя бы ценою массового пролития крови.
2) Перейти на почву уступок общественному мнению и предначертать будущему кабинету (министров) указания вступить на путь конституционный; иначе говоря, Его Величество предрешает дарование конституции и утверждает программу, разработанную графом Витте. [37]

При этом Витте указал Государю на необходимость самоограничения в случае выбора второго пути. Т. е. речь шла об ограничении самодержавия Царя в пользу введения демократических форм государственного управления, по сути западного парламентаризма.

Суть программы заключалась в: а) даровании законодательных прав Государственной думе и б) даровании свободы слова, собраний, совести и неприкосновенности личности. [38]

10 октября граф Витте изложил свою программу в присутствии только Государыни Императрицы Александры Феодоровны.

По предложению Витте обсуждение программы произошло на Особом совещании 15 октября под председательством Государя и в присутствии Государыни вместе с Великим князем Николаем Николаевичем. Великий князь был приглашен в качестве политического противовеса, по сути противника, предлагаемой Витте программы. Его позицию должны были усилить генерал-адъютант барон Фредерикс и генерал-адъютант Рихтер.

По окончании совещания Государь «поблагодарил графа Витте, сказав, что помолится Богу, ещё подумает и скажет ему, решится ли он на этот шаг или нет». [39]

В тот же день проект манифеста, составленного Витте, Вуичем и А.Д. Оболенским был передан на рассмотрение статс-секретарю Горемыкину и барону Будбергу. В результате обсуждения манифест был принципиально изменён, о чём Витте был осведомлён Фредериксом вечером 16 октября в присутствии начальника Канцелярии генерал-майора А.А. Мосолова. Главное отличие варианта Горемыкина от предложенного Витте заключалось в отсутствии положения «о праве на законодательный почин со стороны Государственной думы». Стоит ли говорить о том, что Государю больше импонировала редакция Горемыкина, сохраняющая незыблемость самодержавного начала. Именно в этой редакции манифест и был представлен Николаю II на утверждение на докладе графа Фредерикса. Таким образом, Царь не принял конституционной программы Витте в её законодательной части, тем не менее, по мысли Государя, новый кабинет министров после принятия манифеста о даровании свобод, но с сохранением самодержавия Царя, должен был возглавить граф Витте. Однако, Витте сказал Фредериксу, что Государь ему не доверяет и в этих обстоятельствах он, Витте, не может возглавить нового правительства. Узнав от Фредерикса об отказе Витте, Государь отложил подписание манифеста и пригласил Витте и Вел. князя Николая Николаевича на дополнительное совещание, видимо, намереваясь при поддержке Великого князя всё же привлечь талантливого, инициативного Витте к государственной работе в качестве Премьер-министра. Эффект оказался противоположным. Прежде приезда Витте в кабинет Государя прибыл Вел. князь Николай Николаевич, который, как пишет Н.Д. Оболенский, «проникшись основательностью данных графом Витте объяснений, выразил своё полное сочувствие проекту графа Витте и доложил о невозможности, за недостатком войск, прибегнуть к военной диктатуре. <…> Причём тут же решено было, что Его Величество подпишет манифест, составленный графом Витте, и утвердит программу, представленную им».  [40]

Историк К.А. Смагин, ссылаясь на воспоминания Ю.Н. Данилова, отмечает нежелание Великого князя стать военным диктатором по той причине, что «военная диктатура неосуществима вследствие недостаточности и расстройства войск, вызванных едва закончившейся войной с Японией». — Боле того, Великий князь «определенно высказывается, что его личное сочувствие на стороне графа Витте». [41].

Как только прибыл Витте, в его присутствии и в присутствии Вел. князя Николая Николаевича манифест был Государем подписан. Сам Витте так комментирует случившееся: «… он (манифест) составлялся на скорую руку, и я до самого момента его подписания думал, что Государь его не подпишет. Он бы его и не подписал, если бы не Великий князь Николай Николаевич — мистик, сейчас же вслед за 17 октября обратившийся в обер-черносотенца» … [42]

Если бы не великий князь… Так что же сделал Вел. князь Николай Николаевич? Витте добавляет некоторые подробности подписания манифеста, которые дают ответ на этот вопрос и одновременно характеризуют Вел. князя Николая Николаевича. Витте пишет: «Впоследствии генерал Мосолов, директор канцелярии министра двора, рассказывал мне следующее: «Утром после того, как мы были у вас [имеется в виду визит Фредерикса и Мосолова к Витте вечером 16 октября – сост.], я пришёл к барону [Фредериксу], у него в это время находился великий князь Николай Николаевич. Великий князь спешно вышел от барона, тогда барон мне сказал: «Нет, я не вижу иного выхода, как принятие программы графа Витте, я всё рассчитывал, что дело кончится диктатурой и что естественным диктатором является Великий князь Николай Николаевич, так как он безусловно предан Государю и казался мне мужественным. Сейчас я убедился, что я в нём ошибался, он слабодушный и неуравновешенный человек. Все от диктаторства и власти уклоняются, боятся, все потеряли головы, поневоле приходится сдаться графу Витте». — Что произошло между бароном и великим князем, мне тогда барон не объяснил», — добавил генерал Мосолов». [43]

В своих мемуарах А.А. Мосолов приоткрыл завесу над тем, что произошло при разговоре Великого князя с графом В.Б. Фредериксом. Мосолов пишет: «Пред завтраком граф /Фредерикс/ мне рассказал, что когда он, обрадованный приездом Николая Николаевича, сказал ему, что его приезд ждали, чтобы назначить диктатором, великий князь, будучи в каком-то неестественном возбуждении, выхватил револьвер и закричал: «Если государь не примет программы Витте и захочет назначить меня диктатором, я застрелюсь у него на глазах из этого самого револьвера. Надо ехать к Государю. Я заехал к тебе, чтобы сказать то, что только что сказал. Поддержи во что бы то ни стало Витте. Это необходимо для блага нас и России». – «И затем вы видели, как он убежал, как сумасшедший». Граф добавил: «Прирождённая ольденбургская истерия, видимо, в нём развивается»». [44]

Впрочем, и сам Витте пересказывает рассказ Фредерикса, может быть, чуть более подробно: «На другой день, я снова по вызову поехал в Петергоф. С парохода я прямо отправился к барону Фредериксу. Приезжаю и спрашиваю его: «Ну что, барон, передали всё Государю, как я вас об этом просил?» – «Передал – ответил барон – Ну? И Слава Богу, меня оставят в покое» – «Нисколько, манифест будет подписан в редакции, вами представленной, и ваш доклад будет утверждён». – «Как же это случилось?» – «Вот как: утром я подробно передал Государю наш ночной разговор; Государь ничего не ответил, вероятно, ожидая приезда Великого князя Николая Николаевича. Как только он вернулся к себе, приезжает Великий князь. Я ему рассказываю всё происшедшее и говорю ему: следует установить диктатуру, и ты (барон Фредериск с Великим князем были на ты) должен взять на себя диктаторство. Тогда Великий князь вынимает из кармана револьвер и говорит: «Ты видишь этот револьвер, вот я сейчас пойду к Государю и буду умолять его подписать манифест и программу графа Витте; или он подпишет, или я у него же пущу себе пулю в лоб из этого револьвера», – и с этими словами он от меня быстро ушёл. Через некоторое время Великий князь вернулся и передал мне повеление переписать в окончательные вид манифест и доклад и затем, когда вы /обращение к Витте/ приедете, привезти эти документы Государю для подписи».  [45]

Витте продолжает свои откровения про человека, который призван был составить ему противовес, но вдруг явился его защитником и благодетелем. В кабинете у Государя Николай Николаевич не стал изменять выбранного им тона: «Впоследствии он [Мосолов] мне рассказывал, как великий князь, испугавшись, торопливо вырвал у Государя манифест [составленный Горемыкиным, тот, который Государь намеревался подписать] и заставил принять программу Витте». [46]

Поразительные подробности: и само неожиданное решение великого князя, и, как следствие, его истеричное поведение, всего более напоминавшее шантаж! Создаётся впечатление, что Николай Николаевич, пользуясь своим авторитетом среди Великих князей и положением старшего в роде Романовых (первенство чести), фактически принудил Государя к подписи...  Так ли это? Чуть погодя, коснёмся этого вопроса. Каким бы не был ответ, но форма его поведения говорит сама за себя. Это было давление, да ещё какое, не только психическое, но и физическое, если из рук Царя выхватывают документ государственной важности, а за секунду до этого грозят применить боевое оружие.

«Под каким влиянием великий князь тогда действовал, мне было неизвестно. — продолжает Витте. — Мне было только совершенно известно, что великий князь не действовал под влиянием логики и разума, ибо он уже давно впал в спиритизм и, так сказать, свихнулся, а с другой стороны, по «нутру» своему представляет собою типичного носителя неограниченного самодержавия или, вернее говоря, самоволия, т.е. «хочу и баста». [47]

Итак, Витте признает, что со стороны Великого князя не было логики и разума при подписании манифеста, т.е. Николай Николаевич был слепым орудием? Тем самым, Витте доказывает, что составленный им манифест не нуждался в логическом и разумном осмыслении, поскольку ни того, ни другого для России в нём не было… 

Завершая картину, живописующую Вел. князя в момент государственного свершения, Витте продолжает: «Мне не было точно известно, что побудило великого князя так ревностно перед 17 октября стоять за тот переворот /т.е. совершившиеся событие Витте квалифицирует, как переворот, естественно государственный/, который был совершён 17 октября; я был только убеждён, что между прочим трусость и, во всяком случае, растерянность. Затем, уже более чем через год после этого события, поведение Николая Николаевича перед 17 октября мне объяснил П.Н. Дурново влиянием на него главы одной из рабочих партий Ушакова». [48]

Витте знал М.А. Ушакова, основателя и главы «Независимой социальной рабочей партии», и в 1907 г. непосредственно задал ему вопрос, «правда ли, что в октябре 1905 г. это он повлиял на Великого князя Николая Николаевича, чтобы он настаивал на немедленном введении конституции?». На что Ушаков ответил, «что это действительно так было».

По просьбе Витте М.А. Ушаков написал для него записку, где изложил суть интересующих событий. Из записки следовало, что Хрусталёв «в октябрьские дни и до этого времени вёл борьбу, имея за собою некоторую часть рабочих, с революционным рабочим движением, во главе которого стоял Носарь (Хрусталёв), что его ввёл к Николаю Николаевичу некий Нарышкин, с которым его познакомил князь Андронников, что это было накануне 17 октября и что он убеждал великого князя, чтобы Государь дал конституцию, как необходимую меру, чтобы выйти из тяжелого положения». [49]

Ушаков, как, впрочем, и Г.С. Носарь-Хрусталёв – представители разных течений социалистического утопизма. Их движение, как оторванное от реалий, было обречено на провал, что и показало время. Они создали некий прецедент народной саморазвивающейся мысли, который необходимо надо было учитывать и развивать, но нельзя было ему следовать буквально, как это сделал поспешно Вел. князь Николай Николаевич. Ни Ушаков, ни Хрусталёв (Носарь) не учитывали раскладку сил, не способны были понять, кто стоял за их спиной, ни истинной их цели, не способны были сделать прогноз и оценить последствия, ни реально могли оценить состояние рабочей массы, и влияние на неё Троцких, Парвусов, Шиффов – подлинных идеологов и двигателей революции.

Целью Царя и являлось помочь думающим простым русским людям найти свою выстраданную правду, возможно, даже вернуться к утерянным русским идеалам, и на их основе творчески преобразовать жизнь. Царь стремился поднять русских людей на высоту разумного служения правде. Тогда как Вел князь в лихорадочном поиске выхода из тупика занял противоположную позицию. Он решил поспешно опуститься до уровня народных деятелей, приняв их полуправду и поверив в их утопию со всеми непоправимыми ошибками и заблуждениями. Даже не столько поверив, сколько решив заимствовать их политический багаж мысли для того, чтобы спастись.

Что же подвигло его к столь плачевному исходу? Страх. Вел. князь испугался народной стихии, что народ сметёт не только Царя, но и его самого, и его мир, давно оторванный от народной жизни. Князь, как и его окружение, люди его аристократического, великолепного мира были чужды русскому миру, русскому простому человеку. И уже всякие попытки по-настоящему наладить мосты, протянуть руку, слиться с русским океаном были оставлены сильными мира сего.   

Как бы то ни было, трусость ли, растерянность, влияние ли политических сил, с которыми, очевидно Николай Николаевич был связан (а если так, то он действовал всё же достаточно осмысленно и целенаправленно), но «государственный переворот», по терминологии Витте, был совершён с участием Вел. князя Николая Николаевича. Форма содеянного имела все признаки насильственности: психологическое давление (психопатический, истерический стиль общения, психический нажим, атака), элементы шантажа (угроза застрелиться и само по себе боевое оружие), попытка принуждения (выхватывание государственного документа из рук Венценосной особы, т. е. физическое действие). Впрочем, любой государственный переворот по определению совершается насильственным образом.

Столь поспешное решение Великого князя Николая Николаевича стать на сторону «представителей народа», пускай и заслуживающих определённого интереса, но по сути противопоставивших себя и свою волю воле Помазанника Божьего, не было случайным. Оно явилось следствием давно вынашиваемых идей, оправдывавших сокровенное внутреннее сердечное желание. Это тайное желание было выражено напористо и открыто, поскольку в выбранное для этого время (выбрано очень точно) Государь был скован обстоятельствами и не мог оказать достаточно сильного сопротивления.  Да и мог ли он это сделать, когда система его управления выстраивалась под таких деятелей, как его родной дядя, первых помощников и «столпов» самодержавия. Но столп оказался гнилым, заменить его в одночасье, в условиях критических было невозможно, не подвергнув риску разрушения всего здания. Государю ничего не оставалось, как только смириться до поры до времени. Поскольку положение с Великими князьями нельзя было исправить вдруг и сразу, Царь Николай II принял ситуацию, как она есть.

Со стороны Николая Николаевича и тех лиц, выразителем мнения которых он являлся, это было, по сути, предательство, хорошо прикрытое чрезвычайностью ситуации, якобы, безвыходностью положения, и удовлетворявшее их скрытым чаяниям. Ход сработал, «Высочайший манифест об усовершенствовании государственного порядка», разработанный графом Витте и его единомышленниками, был принят. Суть принятого документа: дарование политических свобод: печати, совести, собраний, союзов, личной неприкосновенности и проч., а также введение нового политического института — выборной Государственной думы, за которой принятым манифестом была закреплена законодательная функция. Ничем другим, как изменой, всё совершённое Николаем Николаевичем не назовёшь.

Очень важно понять логику принимаемых решений Государя Императора Николая II и ответить на вопрос, насколько он был самостоятелен, и насколько был подвержен внешнему воздействию, действительно ли фигура Николая Николаевича заслонила горизонты реальности и здравого смысла. Можно ли ставить в вину Государю подписание манифеста, подрубившего древо его собственного самодержавного могущества. Итак, каковы подлинные мотивы Царя Николая II при подписании манифеста 17 октября?

Вероятно, не слишком глубоко мыслящему историку-исследователю, не говоря о поверхностном обывателе, трудно избежать соблазна, чтобы не обвинить Государя Императора Николая II в недостаточной твёрдости, подверженности внешнему влиянию и т.д., как это можно встретить во множестве воспоминаний его современников, характеризующих Государя, как слабую, безвольную, малодушную личность, ставящих ему в вину многочисленные ошибки правления.  Но так ли это? Ключ к верной оценке поступков Государя находим в воспоминаниях Анны Александровны Танеевой (Вырубовой). Удивительна её трактовка действий Николая II в тот судьбоносный момент русской истории. Приведём цитату из книги А.А. Танеевой «Страницы моей жизни»: «О манифесте 17 октября мы ещё тогда ничего не слыхали. Манифест этот, ограничивающий права самодержавия и создавший Государственную Думу, был дан Государем после многочисленных совещаний, а также и потому, что на этом настаивали Великий Князь Николай Николаевич и граф Витте. Государь не сразу согласился на этот шаг не потому, что Манифест ограничивал права самодержавия, но его останавливала мысль, что русский народ ещё вовсе не подготовлен к представительству и самоуправлению, что народные массы находятся ещё в глубоком невежестве, а интеллигенция преисполнена революционных идей. Я знаю, как Государь желал, чтобы народ его преуспевал в культурном отношении, но в 1905 г. он сомневался, что полная перемена в государственном управлении может принести пользу стране.
В конце концов его склонили подписать манифест.
Мне передавали, что Великий Князь Николай Николаевич будто бы грозил в противном случае застрелиться. Императрица рассказывала, что она сидела в это время с Великой Княжной Анастасией Николаевной, и у них такое было чувство, как будто рядом происходят тяжёлые роды. Слышала я тоже, что будто, когда Государь, сильно взволнованный, подписывал указ о проекте Государственной Думы, министры встали и ему поклонились. Государь и Государыня горячо молились, чтобы народное представительство привело Россию к спокойствию и порядку». [50]

Совершенно неожиданное и точное понимание действий Государя предложила подруга Государыни Императрицы Александры Феодоровны, верная Аня. Раскрыта подлинная мотивация Царя Николая II при подписании манифеста 17 октября, и эта мотивация заслуживает всякого внимания, уважения и удивления! Выходит, Государь подписал манифест не потому, что на него надавили, а потому что он не был однозначным противником преобразований. Он оставался твёрдым защитником самодержавия в духовном понимании, как добровольного подчинения православных людей Помазаннику Божьему. Однако, как следует из приведённого отрывка воспоминаний Анны Танеевой, он не рассматривал с формальной, внешней точки зрения самодержавную форму правления, как единственное, незыблемое устроение русской жизни. Царь стоял за Самодержавие Духа (выражение приснопамятного митрополита Иоанна Санкт-Петербургского и Ладожского, (Снычёва)), но не за самодержавие абсолютной (юридической) власти Царя!

В чём смысл? А смысл вот в чём. Понимание устроения земного бытия, выстраданное русским православным народом-христианином, нашло отражение в учении Вселенской Православной Церкви о симфонии светской и церковной властей, и было закреплено Церковью в положениях церковного догматического богословия, как понимание, прежде всего, духовного смысла сакральной власти Богопомазанника Царя. Этот духовный смысл Царского Самодержавия полагался в основу государственного бытия православного народа, как завет его верности Богу, как неотъемлемое условие охранения внутренней чистоты народной души, и только затем, как твёрдое основание внешнего благоденствия и государственного могущества.

Таким образом, опираясь на духовную суть Русского Самодержавия, как на духовное основание своего царствования, Царь Николай II допускал участие народа в созидании Русского Отечества не только в качестве подчинённого безгласного исполнителя, но и в качестве элемента управления Российской Державой! И это не есть конституционная монархия по западному образцу (к чему пытались принудить Государя), но есть Народная Монархия в чисто русской традиции (видимо именно та, о которой писал Иван Лукьянович Солоневич). Государь Николай II готов был допустить народ к кормилу Российского корабля, но при каких условиях? При условиях выхода народа из состояния культурного невежества, при условии преуспеяния русских людей в духовно-нравственном отношении и преодоления ведущим, образованным слоем народа (то что Анна Александровна назвала «интеллигенцией») всех соблазнов революции. Это поразительно. Но если задуматься и оценить внутреннюю позицию Государя Николая II с духовной точки зрения, то по-другому и быть не может! Его позиция и есть проявление настоящей сути Царского Самодержавия.  Царь доверял своему народу, потому что истинно любил его и желал ему блага. Не отделиться от народа желал Царь, не закрыться бетонной стеной кастового неравенства, но желал поднять его до своего уровня, разрушить средостение, дать подлинную свободу, но на принципах духовного единства, христианской любви, глубоко понимаемого долга и высшей чести, когда в основу отношения Помазанника Божьего Царя и его верноподданных полагалось высокая христианская нравственность, мудрость, духовное и культурное просвещение. Он желал видеть свой народ свободными, высокообразованными и нравственными личностями, равноправными помощниками. Он желал создать условия и дать возможность раскрыться творческому потенциалу, таланту русских людей, дать выход могучей энергии народа для созидания, для совершенствования, для творения добра и блага на Русской земле и во всём мире.

Поэтому Государь, подписывая Манифест, предвидя его несвоевременность, всё же надеялся реализовать давно вынашиваемые в глубине сердца сокровенные чаяния в отношении высокого предназначения русского человека, которому он доверял, и которого искренне любил. Если бы не так, Государь никогда бы не подписал манифест о даровании свобод и народного представительства в законодательной власти. Влияние Великого князя Николая Николаевича и графа Витте сказалось лишь в одном: они смогли убедить Царя, что этот судьбоносный момент настал. Но это был со стороны Витте подлый обман, а со стороны Великого князя, трусливое малодушие, в чём Государь быстро разобрался. В основу программы Витте полагались человекоцентричные ценности запада, вдохновившие ренессанс Европы. При этом опыт духовного ренессанса России был проигнорирован. Самоограничение власти Государя в пользу западного парламентаризма оказалось на поверку даже не сдачей позиций, а разрушением сакральной власти Боговенчанного Царя, отказ от тех устоев, на которых веками зиждилось могущество русского православного государства. Идея, на которой стоял Витте, могла возникнуть только, как результат отхода от традиционно православного мировоззрения.

Поражает неимоверная выдержка, самообладание, и в то же время великодушие, снисходительность, благородство Царя Николая! Получается, что Царь, стеснённый и без того сложнейшими обстоятельствами, полностью контролировал ситуацию в момент, когда его дядя (пребывавший в истерике и уже не владевший собой) пытался в непозволительной форме навязать свою волю. Государь не потерял головы, сохранил хладнокровие, сохранил способность думать, взвешивать и принимать единственно возможное в сложившейся ситуации решение. Уже из одного эпизода с подписанием манифеста 17 октября становится совершенно очевидно, что Государь Император Николай II — великий политический деятель, умнейший правитель и величайшая личность!

Государь умелыми действиями своих верноподданных помощников, смог в значительной мере нейтрализовать негативные последствия неоправданно скоро реализуемых реформ. В этой связи следует, в частности, упомянуть имя выдающего сына Русского Отечества — дворянина Сергея Ефимовича Крыжановского (впоследствии Госсекретаря). Во многом именно благодаря его самоотверженной деятельности достигнутые в результате революционных выступлений 1905 г. демократические «достижения», если и не были полностью сведены к нулю, то значительно ослаблены в пользу самодержавия Императора.

«Мало осталось у меня в памяти о первой Думе; — пишет Анна Александровна, — много было разговоров, а дела мало. Она была закрыта по Высочайшему указу после двух месяцев существования». [51]

Для подавления мятежей были применены жёсткие меры, но без всяких диктаторских полномочий в отношении кого бы то ни было. Государь справился сам, без участия малодушного Николая Николаевича. К счастью, нашлись у Государя и преданные помощники, и не только генералы Мины и полковники Риманы, как неизбежные орудия справедливой кары, но и фон дер Лауницы, мудрые, решительные и преданные царские слуги.

Поведение Вел. князя Николая Николаевича, настоявшего на принятии манифеста 17 октября, обнажило внутреннюю, глубинную позицию великокняжеской фронды, которая устала от слишком тесных рамок, налагаемых на их широкое, свободное существование сводом законов Российской Империи, прежде всего, той его части, которая касалась порядка Престолонаследования. Эти охранительные рамки душили свободный дух, вкусивший плоды западного просвещения, гуманизма и либерализма. А потому эти узкие для них границы русского самодержавия нужно было расширить, доведя их до стандартов европейского парламентаризма и принципов свободной демократии, лишь прикрытых ни к чему не обязывающей конституционной монархией.

Но откуда видно, что внутренние, духовные бастионы представителей русской аристократии, более того, членов Царской фамилии, если не были разрушены совершенно, то были поколеблены и потрясены коренным образом? Это видно из событий, хорошо известных всем, интересующимся историей Российской Империи накануне её падения.  Именно в этот период времени среди членов дома Романовых началось настоящее поветрие. Особы Царского рода более не желали соблюдать правил, налагающих строгий запрет на вольное поведение в вопросе выбора супруга. Ответственность их положения, как членов Царствующего Дома Романовых, неумолимо требовала безупречного следования установлениям, изложенным в Законе о Престолонаследовании. К этому обязывал долг православного христианина, долг русских великих князей, первых слуг и помощников православного Царя.

Приведём выдержку из дневника Вел. князя Константина Константиновича Романова: «6 ноября 1906 г. — Павловск. Узнал с ужасом от жены, которая была на гусарском празднике, что Стана Лейхтенбергская /Вел. княгиня Анастасия Николаевна/ разводится с Юрием /герцог Георгий Максимилианович Лейхтенбергский – законный супруг Вел. княгини Анастасии Николаевны (Черногорской)/ и выходит замуж за Николашу!!! Разрешение этого брака не может не представиться поблажкой, вызванной близостью Николаши к Государю, а Станы к молодой Государыне; оно нарушает церковное правило, воспрещающее двум братьям жениться на двух сестрах. Кириллу /Вел. князь Кирилл Владимирович/ не позволили жениться на Ducky /принцесса Виктория Мелита Саксен-Кобург-Готская/, а Мише на Beatrice /Принцесса Беатрис Леопольдина Виктория Эдинбургская/, как на двоюродных сестрах; но Стана, если не по рождению, то по первому браку, приходится Николаше двоюродной сестрой. Развод в семье в это смутное время является обстоятельством, весьма нежелательным и прискорбным» [52]

Для вступления в новый брак Вел. княгиня Анастасии Николаевне добилась развода со своим первым законным мужем — Георгием Максимилиановичем Лейхтенбергским (сыном Максимилиана Лейхтенбергского де Богарне и великой княгини Марии Николаевны). Официально развод состоялся 15 (28) ноября 1906 года. В то же время Великому князю также пришлось добиваться разрешения на брак у Священного Синода. После венчания, которое состоялось в Ялте в 1907 г., супруги провели медовый месяц в имении «Чаир». [53]

В цитированном фрагменте дневника Вел. князя Константина Константиновича (КР) есть упоминание об увлечениях молодости Вел. князя Кирилла Владимировича и Вел. князя Михаила Александровича. И тот, и другой нашли способ обойти запрет Государя и осуществить своё желание. За короткой справкой обратимся к тем, кто более глубоко и внимательно исследовал эту тему:

«… против воли Государя и канонов Православной церкви 8 октября (25 сентября) 1905 г. великий князь Кирилл Владимирович (1876–1938) женился в Баварии на своей разведенной двоюродной сестре великой княгине Виктории Федоровне (1876–1936), урожденной принцессе Виктории Мелите Саксен-Кобург-Готской. Император Николай II лишил его титула и званий, запретив въезд в Россию. Однако через короткое время титул великого князя Кириллу Владимировичу был возвращён. Брак был признан Императорской Фамилией 15 июля 1907 г. По этому случаю великий князь Константин Константинович 15 июля 1907 г. с возмущением записал в своем дневнике: «„Снисходя к просьбе Владимира…“, — так сказано в указе Сенату, — Государь признал брак Кирилла. Жену его повелено называть великой княгиней Викторией Фёдоровной, а их дочь Марию княжной императорской крови. Странно всё это! При чём здесь просьба Владимира? И как может эта просьба узаконить то, что незаконно? Ведь Кирилл женился на двоюродной сестре, что не допускается церковью… Где же у нас твёрдая власть, действующая осмысленно и последовательно? Страшнее и страшнее становится за будущее. Везде произвол, поблажки, слабость».» [54]

Возмущённый пассаж Великого князя Константина Константиновича в отношении «твёрдой власти» (читай Государя Императора Николая II), не является справедливым. О подлинных настроениях Царя Николая II однозначно свидетельствует письмо брату Михаилу Александровичу, написанное по поводу схожих обстоятельств, когда Михаил Александрович выразил страстное желание жениться на фрейлине великой княгини Ольги Александровны — Александре Владимировне Коссиковской. Государь, вынужденный поступать так, как обязывал его долг и высота Царского служения, тем не менее, испытывал противоречивые чувства, как это видно из письма:

«М[ой] д[орогой] М[иша]. Твоё письмо меня глубоко опечалило. Ты без сомнения давно понял и теперь, надеюсь, чувствуешь, что всей душою могу пожелать по отношению к тебе только одного: видеть моего дорогого брата счастливо устроившим свою семейную жизнь; взгляды твои на неё я совершенно разделяю.
Но то, что я как брат с радостью желал бы видеть осуществлённым, я же, как глава семьи, к моему большому огорчению, разрешить не могу. Справедливость требует, чтобы я одинаково строго отнесся к тебе, как и к остальным членам семьи, нарушившим фамильные законы. Если, тем не менее, ты ослушался бы моей воли, то я принужден буду исключить тебя из списков армии и Свиты и отправить на жительство за границу.
Неся ответственность перед Отечеством, я не имею права разрешить моему единственному брату вступить в морганатический брак; потому моё решение бесповоротно, как мне не тяжело тебе это высказать.
Ко многим тяжким заботам о родине, находящейся в столь опасном брожении, к непрекращающимся нравственным огорчениям ты прибавляешь мне и семейную заботу, но я несвоевременность её искренне тебе прощаю.
Я уверен, что А[лександра] Вл[адимировна], как истинно русская и любящая тебя девушка, найдёт в своей душе достаточную силу, чтобы суметь пожертвовать своею привязанностью, дабы избавить тебя от тяжёлых последствий непослушания.
Не падай духом. Каждый из нас несёт свой крест и должен уметь жертвовать своим личным счастьем для родины» [55].

Итак, чувство долга перед Богом и Отечеством, приверженность Православным канонам определяли неизменную позицию Русского Самодержца. В разрешении сердечных вопросов Великих князей Государь Император Николай II всегда непреклонно руководствовался высшими соображениями, высказанными в письме.

Хотя со стороны Государя не последовало никаких «прещений» в отношении намерений, а в дальнейшем, поступка Николая Николаевича, совершенно ясно, что, судя по реакции Государя на подобные вольности со стороны Вел. князей Кирилла Владимировича и Павла Александровича, а также родного брата Михаила, он, как и Государыня Императрица Александра Федоровна, внутренне был крайне недоволен и расстроен поведением своих родственников, хотя внешне это никак не проявлялось (поначалу). Тем не менее, в отношениях между Семьей Государя и семьями обоих Николаевичей не могло не наступить охлаждения. Вся их декларативная приверженность русским самодержавным устоям не выдержала даже маленького испытания, когда долг приносился в жертву личным чувствам. На поверку оказалось, что личное семейное счастье и благополучие для этих людей важнее, чем преданность своему монарху и служение Русскому Отечеству. Неверный в малом мог ли сохранить верность в большем? История дала отрицательный ответ.

Как и во всём, была и обратная сторона медали: в жизни Царя и Царицы наметился выход из-под опеки родных дядей и их жён, что не могло не вызывать скрытого раздражения последних по отношению к Венценосцам.

О том же свидетельствует и архиепископ Феофан (Быстров) (показания в Ч.С.К., 1917 г.): «...испортились доб¬рые отношения между Милицей и Анастасией Николаевной, Петром и Николаем Николаевичем и царской семьей...». [56]

О том же пишет в своем дневнике вездесущая генеральша Богданович: «Радциг [камердинер Николая II] говорил, что между Ца¬рём и Великим князем Николаем Николаевичем полное охлаж¬дение, как между Царицей и женой его Анастасией Николаевной». [57]

Перемена в отношениях между Царской Семьей и их родственниками не была случайной. Причина лежала не столько в сфере житейской, и даже не столько в сфере политических амбиций, как первопричине, сколько коренилась в различной духовной ориентации. Если Царь, Царица и Их Дети придерживались строго православных взглядов по всем вопросам жизни и сами собой являли примеры подлинных православных христиан, то этого нельзя было сказать по отношению к семьям Вел. князей Николая и Петра Николаевичей, которые были подвержены сильному влиянию своих жён, Анастасии и Милицы. По их поводу Лили Ден позволила себе сделать следующее замечание: «Обе эти Великие княгини увлекались мистицизмом, особенно оккультизмом». [58]

Итак, знакомство с православной аскетикой не помешало Милице Николаевне и её сестре Анастасии (Станиславе, Стане) заниматься верчением столов и вызыванием духов. Выше приведено вскользь брошенное высказывание Витте о том, что Вел. князь свихнулся на почве спиритизма. О спиритических пристрастиях Вел. князей, женатых на черногорских принцессах, свидетельствует начальник сыскной полиции А.В. Герасимов: «Надо сказать, события этих лет вообще вызвали сильный рост мистических увлечений в высших классах общества. В петербургских салонах, игравших в придворных кругах такую заметную роль и наложивших свою роковую печать на общие судьбы России, наперебой занимались спиритизмом, вертели столы, вызывали духов и т.д. <...>  Среди таких салонов особенно значительную роль играли салоны великих княжон Анастасии и Милицы — дочерей князя Николая Черногорского, вышедших в Петербурге замуж за великих князей Николая и Петра Николаевичей». [59]

Насколько тонко чувствовала Царская Чета грань между православной духовностью и оккультным блужением подчеркивает в своих воспоминаниях Анна Александровна Танеева (Вырубова): «Государь, как и его предок — Александр I, был всегда мистически настроен; одинаково мистически была настроена и Государыня. Но не следует путать (смешивать) религиозное настроение со спиритизмом, верчением столов, вызыванием духов и т. д. С первых дней моей службы с Государыней, в 1905 году, Государыня предупредила меня, что если я хочу быть её другом, то я должна обещать ей никогда не заниматься спиритизмом, так как это «большой грех»». [60]

Внутреннее охлаждение между Царской Четой и семьёй Вел. князя Николая Николаевича произошло на фоне возраставших симпатий Царя и Царицы к простому крестьянину, который всё чаще бывал в Царском Дворце. В его лице Государь с Государыней обрели и нового преданного друга, и мудрого советника, и духовного наставника. Григорий Ефимович со своей стороны не мог одобрять вольного поведения Вел. князя Николая Николаевича.

Крестьянин Григорий Распутин был принят в дому Милицы Николаевны по рекомендации архимандрита Феофана ещё до его знакомства с Царём и Царицей. Простодушный Григорий Ефимович с самого начала появления в высших сферах попал в сеть интриг. Вел. княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна пытались использовать его как послушное орудие для укрепления своего влияния на Царя и Царицу. Эффект оказался обратным: появление Григория Распутина рядом с Царской Семьей отодвинуло на задний план и черногорских принцесс, и их мужей — Вел. князей Николая и Петра Николаевичей, главным образом, первого. Самолюбие их было задето, Григорий Ефимович, пренебрегая принятыми правилами, обходил Николаевичей, что, конечно, не могло остаться безнаказанным. Таким образом, ничего не подозревая, Григорий Ефимович оказался в эпицентре дворцовых интриг, основное напряжение которых шло по линии отношений между Царской Семьей и их родственниками. Но внешние приличия соблюдались ещё длительное время.

Рассмотренные обстоятельства, возможно на первый взгляд и малозначительные, повлекли за собой серьёзные последствия, которые кратко резюмированы Анной Вырубовой в показаниях Ч.С.К. (1917 г.): «По временам у меня шевелилась мысль о том, что Милица Николаевна познакомила Государыню с Распутиным для того, чтобы сделать его затем орудием для достижения своих це¬лей. Всё, что говорилось плохого про Государыню, исходило теперь от Милицы и Анастасии Николаевны, они говорили о том, что Государыня психически ненормаль¬на, что она слишком часто видится с Распутиным». [61]

При таких обстоятельствах нет ничего невероятного в том, что нездоровый интерес к старцу Григорию со стороны Вел. князя Николая Николаевича и сестёр-черногорок проступил уже в Тобольском деле (Дело Тобольской Духовной Консистории о принадлежности крестьянина слободы Покровской Г.Е. Распутина-Нового к секте хлыстов), повлияв на течение расследования в неблагоприятном для старца Григория русле. Недовольство Григорием Ефимовичем возникло скорее всего уже в 1907 году в связи с его неодобрением (неблагословением) женитьбы Николая Николаевича на Анастасии Николаевне. Дело Тобольской консистории о крестьянине Григории Распутине возбуждено в 1908 г. Вел. княгиня Милица Николаевна имела широкие связи среди духовенства, и будучи в курсе всех духовных событий, не могла не следить за тем, что происходит в Тобольске вокруг имени Григория Распутина. Прямых доказательств вмешательства в расследование Тобольской Духовной Консистории со стороны членов Царской фамилии нет. Однако, сделать такое предположение, вполне допустимо, учитывая все вышеизложенные обстоятельства. Логика здесь проста.  Повышенное внимание к Распутину в Тобольске было вызвано именно близостью крестьянина к членам Царского Дома. В свою очередь, вне поля зрения некоторых представителей Царского дома не могли остаться действия духовного ведомства в отношении человека, интерес к которому в высокопоставленных кругах Санкт-Петербурга был слишком велик. Влияние могло быть оказано уже просто выражением заинтересованности в расследовании этого дела со стороны высокопоставленных особ, которым достаточно было обронить хотя бы одно слово не в пользу сибирского крестьянина. Если таковое влияние на представителей ведомства Столыпина было оказано в 1907-1908 гг., то это влияние можно рассматривать как осторожная месть со стороны сестер-черногорок, ущемлённых в женском самолюбии и оскорбленных поведением мужика, пренебрегшего их благосклонностью и обошедшего их. Впрочем, это только предположение, поскольку в этот период времени, похоже, отношения между Г.Е. Распутиным-Новым и сестрами-черногорками оставались в рамках приличия. Слежка за Распутиным осуществлялась по приказу Столыпина, а ситуация в Тобольске развивалась независимо, благодаря во многом стараниям Елизаветы Казаковой, о чём было рассказано в предыдущих разделах настоящей главы.

Что же из всего этого следует? А следует то, что уже в 1909 году Великий князь Николай Николаевич вместе с Милицей и Станой начали развивать интригу, т. е. строить козни и замышлять недоброе против Царя и Царицы. В этой игре авторитет владыки Феофана послужил разменной монетой, им прикрылись для придания вескости грязной стряпне вокруг имени Григория Распутина. Милица Николаевна в Санкт-Петербурге исполнила роль, которую сыграла Елизавета Казакова среди тобольского духовенства.

Что же касается мнения самого владыки Феофана относительно Григория, было ли оно сформировано под влиянием Вел. княгини Милицы Николаевны, её сестры, или его мнение сложилось самостоятельно, однозначно ответить на этот вопрос сложно. Скорее всего, влияние было взаимное.

Действия против Распутина в 1910 году были вызваны уже гораздо более серьёзными в политическом отношении обстоятельствами, которые чётко обозначились в связи с первым балканским кризисом (1909 г.)  и определённой позицией старца Григория Распутина-Нового по вопросу о том, стоит ли России воевать. Известно, что Григорий Ефимович был противником втягивания России в какую бы то ни было войну. Неожиданно оказавшись участником большой политической игры, старец Григорий так или иначе воспрепятствовал планам высокопоставленных лиц, заинтересованных в войне. И это ещё один фактор, сформировавший негативное отношение к Распутину со стороны сильных мира сего, а именно Великого князя Николая Николаевича и близкого ему окружения, которых условно можно назвать «партией войны». Сибирским странником занялись вплотную. Николай Николаевич и его люди умели это делать (достаточно вспомнить дело полковника Мясоедова).

Итак, серьезных причин ненависти к Распутину со стороны Вел. князя Николая Николаевича и сестёр-черногорок было три. Повторим их ещё раз.

Во-первых, оскорблённое самолюбие из-за пренебрежения ими со стороны Царской Семьи на фоне крепнущей дружбы с сибирским крестьянином.

Во-вторых, отрицательное отношение Их Величеств, сложившееся, как думали, под влиянием Распутина, от незаконного брака Вел. князя Николая Николаевича с Вел. княгиней Анастасией Николаевной. Вследствие этого негативного эффекта проведенная комбинация (брачный союз Николая Николаевича и Анастасии Николаевны) не могла достигнуть должного эффекта в смысле упрочения их позиций при Царском Дворе, скорее, наоборот, лишь принизило их роль и значение, как первейших, незаменимых царских вельмож и политических деятелей. Да и сам Григорий Ефимович мог прямо не благословить развод и женитьбу вопреки церковных канонам.

В-третьих, воспрепятствие военным планам Николая Николаевича и Черногорских принцесс на Балканах.

Сего достаточно: как посмел мужик вмешаться в решение государственных (да и личных) вопросов?! Кто он такой? Да его сгноить, растереть в пыль! Лекарь, понимаешь, провидец выискался. Месть со стороны Вел. князя и его окружения не заставила себя долго ждать. Последовал поистине страшный, подавляющий накат на Григория Ефимовича. Бывшие друзья из духовных лиц, академики и богословы, окружение Царской Семьи, различные политические силы: и министр внутр. дел, и партии, оппозиционные правительству, пресса, родственники Государя — всё сплелось в яростном порыве сокрушить выскочку-мужика, простачка и невежду. А за их спинами маячила фигура Николая Николаевича и иже с ним, которые, оставаясь незамеченными, искусно раздували этот пожар. От такого шквала спрятаться бы подальше, зарыться в землю, затихнуть, не высовываться. Но Григорий Ефимович держался. Он был рядом с Папой и Мамой, не убегал и не прятался, мужественно всё терпел. Порукой ему была дружба Царской Семьи. Верность и мужество старца Григория Распутина-Нового слились с верностью и мужеством Царя и Царицы. Они его не предали, не оттолкнули, не отшвырнули, как наскучившую вещь (как поступили Вел. князь Николай Николаевич и его окружение), ни на минуту не усомнились в нём, не приняли ни одного грязного посыла в его адрес, претерпели вместе с ним и выстояли.  Вместе они были несокрушимы.

Однако, борьба ещё только разгоралась. Главный результат интриг Вел. княгинь Милицы и Анастасии Николаевен и их высокопоставленных мужей состоял в том, что против Григория Ефимовича уже началась настоящая война.
 

Ссылки:
 
35. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М.Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С.58.
36. Мосолов А.А. При Дворе последнего Императора. Записки начальника канцелярии министра двора. СПб: Наука, С-Петербургское отделение. 1992.
37. Витте С.Ю. Воспоминания. Том 3 (17 октября 1905 – 1911) Царствование Николая II. М: Издательство социально-экономической литературы, 1960. с. 25
38. Витте. Ук. соч. С. 28
39. Там же.
40. Витте. Ук. соч. С. 31.
41. Смагин К.А. Император Николай II и великие князья Николаевичи: к истории взаимоотношений (1895–1914 гг.). Вестник МГОУ. Серия: История и политические науки. 2014 / № 5. С. 130-137. Со ссылкой на: Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич (Младший). – Париж: Imprimerie de Navarre, 1930. с. 9.
42. Витте. Ук. соч. С. 38.
43. Витте. Ук. соч. С. 42.
44. Мосолов. Ук. соч. С. 57.
45. Витте. Ук. соч. С. 41-42.
46. Витте. Ук. соч. С. 42.
47. Там же.
48. Витте. Ук. соч. С. 43.
49. Витте. Ук. соч. С. 44.
50. Танеева А.А. Страницы моей жизни. М: Благо, 2000.
51. Там же.
52. Дневник великого князя Константина Константиновича. 1906–1907 гг. К 100-летию кончины великого князя Константина Константиновича. Сост., авт. предисл., коммент., биогр. справ. Т.А. Лобашкова. М: Типография «Буки веди», 2015. ISSN/ISBN: 978-5-4465-0565-4. [ГАРФ, ф. 660, оп. 1, ед. хр. 24.]
53. 54. Император Николай II. Тайны Российского Императорского двора (сборник). https://dom-knig.com/read_365547-11
55. Цитировано по: Хрусталёв В.М. Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова. М: АСТ, 2014 г.
56. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М.Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С.98.
57. Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 99.
58. Ден Ю. А. Подлинная Царица. С-Пб: Царское Дело, 1999. С. 84. 
59. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М: Товарищество русских ходожников, 1991. С. 160-161.
60. Верная Богу, Царю и Отечеству. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 114.
61. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М.Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С.99.