22. Головой полезно думать

Приехав домой, Эберт первым делом взглянул в зеркало. Нос болел, губа распухла, спина тоже сильно болела, видимо, падая, он прилично ушиб ее об угол дивана, хорошо, что хоть вывихнутая на прошлой неделе нога уже почти не беспокоила. 
"М-да...В таком виде на работу идти нельзя, нужно позвонить и сказать, что я приболел на пару-тройку дней. За сутки отек сойдет, а синяки замажу, приём ограничу, посижу в кабинете с документами, -размышлял ветеринар, -чёрт! Но это же какое-то наваждение! Теперь я знаю, что значит-терять от любви голову. Но такая потеря чревата ещё более худшими последствиями. И чёрт с ними, с синяками, но я же мог навредить ЕМУ! Ведь Тилль стоял всё это время сзади и всё слышал. А если бы я ляпнул про поцелуй? Идиот! Я-идиот! И по морде получил вполне заслуженно. Кто я, а кто-он? Он-Тилль Линдеманн, а я-никому неизвестный ветеринар. И замахнулся на кого? На самого Флаке Лоренца! Почему-то решил, что он променяет Тилля на меня-глупость какая, я же видел, как Тилль на него смотрит. Ещё тогда, когда я приехал в первый раз, его неприязнь ко мне очень бросалась в глаза, наверное, каким-то шестым чувством он понял, что я неравнодушен к Флаке. А может я как-то выдал себя? Сложно самого себя оценивать, но видимо он что-то тогда заметил, всё-таки. Дважды идиот! Нет! Трижды! Надо исправлять ситуацию. Безусловно, нужно извиниться перед Флаке за всё. Но не сейчас, пусть всё устаканится. Только вот что сказать Стефану? Или не говорить? А ведь если бы он всё это время был рядом, может и не случилось бы ничего. Не вовремя у него матушка приболела. Сволочь я конечно, он так привязан ко мне, а я тут сохну по клавишнику. Или уже не сохну? Стефан, ну где же ты?"
Не найдя в голове ни одного нормального ответа на свои вопросы, Эберт подошёл к бару и достал бутылку водки. Выпив залпом прямо из горла половину, он плюхнулся на кровать, уставившись в потолок. Пролежав так примерно полчаса, Мартин допил оставшуюся бутылку, закусив солеными крекерами, лежащими на журнальном столе, и открыл ещё одну. Опрокинув в себя ещё стакан, Эберт почувствовал дикую тоску и желание поделиться этим со всем окружающим миром. Одевшись, он взял бутылку и вышел на улицу. В голову лезли всякие глупые песни про любовь и, ничуть не смущаясь, ветеринар начал горланить всё подряд, не обращая внимание на уже поздний час и на то, что завтра-рабочий день и многие люди легли отдыхать. На заплетающихся ногах он добрёл до соседней детской площадки и не прекращая душераздирающий вокал, забрался в деревянный домик, согнувшись в три погибели и умостившись на скамеечке внутри, уже собрался было там заночевать, но вокальные упражнения были замечены местными полицейскими, дежурившими неподалёку. Вытащив из домика пьяного ветеринара, обыскав его и найдя паспорт с адресом, они потащили его к дому. Закончив горланить песни, Эберт, еле переставляя ноги, волочился за стражами порядка, удерживающими его с двух сторон. Подойдя к его дому, полицейские вытащили у него из кармана джинсов ключи, открыли дверь и втащили невменяемого Эберта в квартиру, уложив на кровать. Постояв ещё немного и убедившись, что он спит, ребята-полицейские удалились.

Затащив клавишника к себе в комнату и положив на кровать, Тилль прилёг рядом:
-Что-то, прям, разозлил он меня. Никто не смеет претендовать на то, что принадлежит мне!
-А, разве, я принадлежу тебе? Разве я-твоя собственность? -присев спросил Флаке.
Линдеман удивлённо посмотрел на клавишника:
-А разве нет? Ты же мой!
-Я, конечно же, твой, но я не твоя собственность. У тебя же нет права мне приказывать и всячески управлять моей жизнью. Рабство давно отменили, Тилль, -улыбнулся Лоренц.
-А жаль! -пробасил Линдеманн. Я бы очень хотел, чтобы ты был моей собственностью.
Флаке обнял любовника, прижав к себе и, нежно поглаживая по голове, сказал:
-Я и так весь твой, и для этого мне не нужно быть собственностью. Твой ангел любит только тебя. Я очень испугался сегодня, что случится беда и вы покалечите друг друга, но, честно говоря, где-то в душе мне было приятно, что хоть и таким, не очень правильным способом, но ты показал, как ко мне относишься. Спасибо тебе.
-Мой ангел, -прижимаясь к худенькому телу прошептал Тилль. -Я люблю тебя.
Флаке ещё крепче прижал к себе вокалиста и улыбаясь провалился в сон.

Проснувшись утром, Линдеманн потихоньку встал, вытащил из шкафа домашнюю одежду и пошёл в душ, решив, что разбудит своего ангела позднее. Выйдя из ванной, он прошёл в комнату Лоренца, взял его спортивные штаны, футболку и тапки и вернулся к себе. Клавишник спал, тихо посапывая, как маленький ребёнок. Вокалист укрыл его пледом, оставил одежду на стуле и спустился к завтраку. Как следует подкрепившись, он отправился в дальнюю студию, находящуюся в самом конце крыла дома, по пути размышляя: "По-моему, я вчера переборщил, не нужно было второй раз его бить, ему и одного удара было достаточно. Втюрился придурок в нашего Флаке. Эх."
Лоренц проснулся и пошарил рукой по кровати. Не нащупав рядом Линдеманна, он открыл глаза, встал, надел заботливо принесенную вокалистом домашнюю одежду и направился в душ. Затем позавтракал и решил вечером рассказать Тиллю правду. Особо-то рассказывать было нечего, но и врать он не любил, поцелуи Эберта имели место быть, и его собственная реакция на них мучила и не отпускала.
До вечера все были по уши заняты работой и собрались вместе уже к восьми часам на ужин. Обсудив прошедший день, ребята разбрелись по своим комнатам отдыхать.
-Тилль, поднимемся ко мне, я должен тебе к-к-кое-что рассказать, -клавишник заметно нервничал.
Поднявшись в комнату Лоренца, вокалист спросил:
-Что случилось? Ты прям побледнел. Ты не заболел, часом?
-Нет. Я хорошо себя чувствую физически, но отвратительно-морально. В общем так. Только не перебивай меня, пожалуйста. Ты слишком х-х-хорошего обо мне мнения, а я, на самом деле, врун и слабохарактерный тип. Когда я ездил к ветеринару домой, он сначала признался, что любит меня, а потом поцеловал. И ещё раз целовал, когда мы ходили в гараж. Но ужасно не это, Тилль! А то, что я не стал его отталкивать, а позволил сделать это и м-м-мало того, мне это было приятно, ну, на тот момент, но после я чувствовал себя крайне мерзко. И сейчас я тоже крайне мерзко себя чувствую. Вот так.
-Ангел, ты меня когда-нибудь до инфаркта доведешь. Наверно, по твоим представлениям, я сейчас должен сказать что-то, типа: "Ах ты негодная тварь! Убирайся из моей жизни, коварный лжец!", да?
Флаке медленно опустился на край кровати:
- Ну, да, я примерно так и думал. А разве это не так?
-О, боги! Дайте мне сил! Родной мой, ты открыл в себе новую сторону своей сексуальности и пока ещё не привык к ней. Да, представляешь, так бывает-идешь по улице, видишь-парень красивый и думаешь: "А трахнуть бы его сейчас!" И в штанах уже всё колом стоит, хоть беги и догоняй. А ветеринар тоже красивый, между прочим. Дурень конечно, но если бы я его встретил в иной ситуации, не знаю, возможно тоже прижал бы где-нибудь в темном углу.
Лоренц слушал Тилля от удивления широко раскрыв глаза:
-Я уже ничего не понимаю. Ты не считаешь мой поступок мерзким?
-Мерзким? Нет. Легкомысленным-да, но не мерзким, точно. Глупый ангел. Я же слышал всё, что он тогда говорил и что ты ему отвечал. И я вижу, как светятся у тебя глаза, когда мы вместе, а они говорят куда красноречивей всех слов. И кстати, я чувствую, что он еще нарисуется, захочет извиниться и будет искать повод увидеться с тобой. Я бы хотел его немного проучить, чтобы запомнил одну мудрость: "На чужой каравай рот не разевай!"
-П-п-проучить? Как?
-Завтра расскажу, а сейчас-спать, устал я что-то, да и тебе надо выспаться как следует, нанервничался, бедолага, - вокалист, улыбаясь забрался в кровать Лоренца, откинув край одеяла. -Ложись, честный ты мой.

Продолжение следует...