Как Бородатый в Желтый дом попал

История эта начинается с преступления, если быть более точным – с хищения. Не то чтобы в особо крупных размерах, конечно, но действия, совершенные Евгением Кустовым, известным в определенных кругах, как Бородатый, безусловно, подпадали под статью Уголовного кодекса. Ранним июньским утром он вынес из дворницкой подсобки (которая являлась местом его работы) две метлы, один совок и одну почти новую тряпку, после чего продал эти вещи, кому-то, кому требовались две метлы, совок и одна почти новая тряпка и скрылся с полученными незаконным путем денежными средствами в неизвестном направлении.

Потерпевшими от действий Бородатого оказались многие: во-первых, естественно, работодатель, у которого были похищены две метлы, совок и почти новая тряпка, во-вторых, мамаша Бородатого, перед которой встала перспектива возмещения ущерба за собственный счет и , в-третьих, товарищи Бородатого, которые играли с ним, и которые остались без клавишника, как всегда, в самый неподходящий момент. Читателю наверняка интересно, как же Бородатый решился на такой гнусный и социально опасный поступок? А дело вот в чем: Бородатый состоял на учете в м-ском ПНД, и, имея диагноз «шизофрения» был уверен, что в этот раз, так же как и во многие предыдущие, ему ничего не будет.

Вечером мамаша Бородатого после крайне неприятной беседы с его работодателями начала обзванивать всех его знакомых, надеясь привлечь их к поискам своего дегенерата-сыночка. Первым она дозвонилась Митяю, но разговор с ним не состоялся, потому что Митяй, узнав о цели звонка, просто положил трубку. Сам факт общения с этой особой напрочь испортил ему настроение на весь оставшийся день. Впрочем, один положительный момент все же был: среди многочисленных ругательств, которые пришли ему в голову, Митяй подобрал те, которые были необходимы ему для завершения очередного стихотворения. Звучало оно так:

Мы боимся садиться на свой унитаз,

Потому что соседи подслушают нас.

И едим, и е**мся устало

Исключительно под одеялом.

Тут проблемой становится просто посрать,

Потому что посрать я ползу под кровать.

Там ужасно темно и нечисто,

Но зато не достанут чекисты.

Это - вечный Содом, это – вечный дурдом,

И Ягода с Ежовым сидят под окном.

Хорошо, что ты рядом со мною

В этой жопе советского строя.

Следующей жертвой был Крюгер. Он дипломатично пообещал мамаше Бородатого заняться поисками ее сыночка, но по факту и думать о таких вещах не желал; он был занят гораздо более серьезным вопросом, а именно объяснением в любви с Еленой Горностаевой, которое он уже давно и безрезультатно пытался провести. Объясниться с Горностаевой ему всегда мешали цветы. Точнее деньги. Точнее алкоголь. Точнее порочный треугольник, которые эти три вещи образовывали и из которого он никак не мог выбраться. Для объяснения с девицей требовались цветы. Это факт. Но когда он шел покупать букет, его тут же начинала давить жаба, особенно когда ему в голову приходила мысль, сколько на эти деньги можно купить бухла. Короче покупка букета роз заменялась покупкой «букета Молдавии». Но и тут его беспокойная душа не находила утешения: в голову закрадывалась мысль, что Горностаева ведь может и в пьяном состоянии дать от ворот поворот, а выпьет при этом все равно половину бухла (не меньше). Как только он представлял, сколько алкоголя в таком случае будет растрачено впустую, то тут же хватал бутылку и стремглав бросался к себе домой, где и выпивал ее сам, безо всяких Горностаевых.

Следующей в телефонной книжке мамаши Бородатого (точнее – самого Бородатого) шла непосредственно Горностаева. Она в силу своего артистического легкомыслия и полного отсутствия интереса к нашему прыщавому беглецу, вообще не поняла, кто ей звонит и кто такой «Женя Кустов», которого она, как и все остальные привыкла называть «Бородатый». Поэтому она без всяких лишних слов просто повесила трубку.

Не добившись успеха с Митяем, Крюгером и Горностаевой, мамаша Бородатого стала названивать Барину. Барин, которого его непутевый клавишник уже не первый раз подставлял с концертами, разместил в «Побрехушке» (так в городе называли местную газету «М-ская правда») следующее объявление: «Пропала обезьянка. Особые приметы: очень любит рыбий жир, при звуках флейты теряет голову. В случае обнаружения, просьба не возвращать ни при каких обстоятельствах». К объявлению, кстати, была приложена фотография, на которой обритый наголо и явно нетрезвый Евгений, безумно кривляясь, читал с листа свои стихи, а также телефон его мамаши (дабы самому Барину никто не названивал). На этом его участие в поисках и завершилось.

В общем, читатель уже наверняка оценил то уважение, любовь и интерес, которые испытывали к Бородатому его товарищи. Проще говоря, всем было похрен. Все уже прекрасно по опыту знали, что через пару недель голодного, грязного и заросшего шизофреника все равно найдут где-нибудь на окраине города и водворят на пару месяцев в м-ский дурдом, где эта свинья будет на халяву жрать, лечиться и писать свои шизофренические стишки в перерывах между уколами и электрошоком. Все музыкальное творчество на этот период можно либо сворачивать, либо искать кого-то на замену. Этот вариант, к слову, выбирало тем больше м-ских групп, чем большее количество раз Бородатый откалывал такие номера.

Так что и в этот раз его мамаша была вынуждена начать поиски самостоятельно. К вечеру следующего дня ей было обыскано:

Помоек – одиннадцать штук.

Пивных, рюмочных и тому подобных заведений. – восемь штук.

Незапертых подвалов – три штуки.

Незапертых чердаков – две штуки.

Заброшенных зданий – две штуки.

А также М-ский автовокзал, где частенько околачивались попрошайки, в надежде стрельнуть немного мелочи или сигарету и столовая при М-ском ГПТУ, повариха которой, сердобольная Прасковья Шмидт, частенько раздавала местным бомжам то остатки обеда посетителей этой самой столовой.

Не удовлетворившись этим, она (на следующий уже день) зашла в М-скую милицию, М-скую Больницу и (на всякий случай) в М-ский морг, где была послана на три буквы Митрофанычем – главным (и единственным) санитаром в этом богоугодном заведении. Последним пунктом ее путешествия стал соседний подъезд, в котором она вместо своего сыночка обнаружила какого-то наркомана, который ставился там тропикамидом и, застигнутый врасплох, попытался ее побить.

Короче, несмотря на все усилия, поиски не давали результата. День проходил за днем, товарищам Бородатого становилось все более похрену на него, Крюгер, выжрав два флакона портвейна, все-таки объяснился в чувствах с Горностаевой, и несмотря на категоричный отказ, все же сумел получить некий профит: Горностаева, чувствуя некоторую неловкость, согласилась выступать с Крюгером в качестве вокалистки и клавишницы, в результате чего, следующий концерт группы «Чорный Казел» прошел на ура и при полном аншлаге. Короче, жизнь шла своим чередом, и когда через месяц после побега, Бородатый был все же пойман в областном центре, где промышлял мелкими кражами и игрой на синтезаторе в кабаке «У Вахтанга», то это не вызвало никакого общественного резонанса. Только Митяй, вдохновленный этой новостью, бутылкой портвейна и стихами Александра Блока, написал в тот день небольшое стихотворение:

Весна прекрасна, право слово,

Любовь, томление сердец,

Один прохожий, вон, другого

Рукой хватает за попец.

Ну, что сказать… знаменье века –

Педерастия у мужчин:

Ночь, улица, фонарь, аптека,

И в банке желтый вазелин…

В общем, все кончилось так, как должно было быть: Бородатый, естественно, был признан невменяемым и на два месяца уложен в дурку, деньги за похищенные им ценности выплатила из своей пенсии его мамаша, а меж тем нехватка квалифицированных пианистов ощущалась среди м-ских музыкантов все сильнее, что впоследствии дало возможность Евгению примириться со своими товарищами и продолжить занятия современной музыкой. Но это уже - совсем другая история.