Встреча на линии фронта

Из воспоминаний участника Великой Отечественной Войны.
Зима 1943 года. Немецко-фашистские вооруженные силы отступают. Идут теми же дорогами, что и при наступлении на восток. На пути встречаются сожженные деревни, развороченные советские и немецкие танки, самоходки, пушки. Около двух лет назад гитлеровцы шли на восток и жгли селения, разрушали города. Теперь они возвращаются тем же путём. И нет той погоды, что была тогда. И нет того пропитания, что было раньше: «курки-яйки», соленья, поросенок и прочие домашние продукты, которые отбирали у населения.
Иногда передовые части Красной армии наступают им на пятки. Фашистские подразделения отбиваются, начинается бой. Обе стороны теряют бойцов. Бессмысленная война продолжается. Проходят десятки километров, выбиваются из сил, закрепляются на какой-либо высоте или в попавшемся населенном пункте. Тогда наступает временное затишье. И образуется местная линия противостояния с нейтральной полосой. 
Ночь застала противоборствующие стороны в самом разгаре боя. Стрельба прекращена. Фронт растянулся по полям, лесам, городам и сёлам на многие километры с севера на юг. Немецкая пехота окопалась в старых осыпавшихся траншеях. На ночь расположились в зданиях, палатках и в тех землянках, которые не совсем еще разрушены. Редкие выстрелы раздаются где-то рядом. Быть может обнаружили лазутчиков. Или какой-то оберлейтенант во вражеской части, устав от войны, от несбывшихся надежд дойти до Москвы, в пьяном угаре палит в воздух. Изредка ракета взмывает вверх, пронизывая ночь яркой стрелой, потом медленно опускается и всё вокруг освещается словно днём. И видны позиции русских, до них иногда рукой подать. Среди личного состава вооруженных сил Германии есть один ефрейтор. Его имя Ганс. Он родился в семье бауэра. Отец обыкновенный крестьянин, занимался сельским хозяйством. В семье не воспринимали политику нацизма и осуждали фашизм. Но на войну призывали всех боеспособных, поэтому Ганс ушел воевать на фронт. Он прошел всю войну. Здесь с ним произошел случай, о котором он будет долго вспоминать. 
Сегодня рота, в которой служит Ганс, отошла от занятых позиций на запад. Весь полк пятится назад уже не первый день. Настроения в роте невесёлые. Личный состав расположился в каком-то полуразрушенном здании населенного пункта районного значения. Никого из местных жителей не видать. То ли попрятались, то ли эвакуировались перед боевыми действиями. Кухня как обычно ушла вперед. Во время наступления кухня в тылу. Когда отступают, кухня идет впереди. Вернутся ли они на позиции или нет, неизвестно. Выбитые окна и двери завесили брезентом. Из сломанной мебели развели костер. Тело Ганса потихоньку согревается, однако ног еще не чувствует. Разулся и пододвинулся ближе к огню. Солдаты ропщут на судьбу. Столько было надежд, сколько обещано, но ничего не сбылось. И теперь вряд ли сбудется. Он вспомнил прошедшие месяцы войны и всё, что случилось с ним за это время. Хорошего было мало.
Вспомнилось начало войны. 1941 год. У него был случай, который оставил единственное светлое воспоминание – это спасение русского бойца. На всех фронтах тогда происходило отступление Красной армии. Германские войска с боями двигались  на восток. Русские закрепились высотке. Рядом в полукилометре была небольшая деревушка. Здесь отступающие красноармейцы дали ответный бой. Наступление задержалось. Обе стороны во время очередной передышки готовились к новому бою. Между ними образовалась нейтральная зона. В тот день после боя командир приказал младшему офицеру: «Возьми людей, обойдите уцелевшие дома, подвалы. Проверьте, не спрятались ли раненые русские». Руководство требовало выяснить планы русских. Нужен «язык». Начинало темнеть. Младший офицер взял троих солдат и ушли в разведку. Среди них был и Ганс. Бойцы ушли в темноту, освещая дорогу и окрестности фонариками. Когда проходили мимо одиноко стоявшего открытого погреба, офицер скомандовал: «Ганс, проверь, есть ли что-нибудь из продуктов». Он знал, что в открытом погребе живых людей  быть не может. Ефрейтор спустился в погреб. Он осветил фонариком помещение и вдруг остолбенел: на него смотрел раненый боец Красной армии. Никак он не ожидал встретить врага именно в погребе. Боец полулежал на каких-то тряпках. Сквозь повязку на руке просочилась кровь. В руках тот сжимал автомат, направленный на него. Оба бойца молча смотрели друг на друга. «Вас изт дорт, Ганс?», - (что там?), - спросил офицер наверху. Мгновенье помолчав, Ганс ответил: «Аллес изт орднунг», в смысле - всё в порядке. Ничего значит нет. Он осторожно попятился назад, вышел наверх. Умолчал Ганс о русском раненом бойце. Так и осталось это его личной тайной. Засело в голове истерзанное, усталое лицо советского бойца, освещённое лучом фонарика. Долго ещё возникал в его сознании этот выразительный, не сломленный и в то же время угасающий взгляд раненого бойца. Ганс как и его отец не был фанатом фашизма. Не выдал он раненого русского. Вот только узнать бы, жив ли он, удалось ли ему залечить раны. Увидеть бы его после войны. Да самому бы выбраться из этого пекла.
Сегодня они отступают. Теперь не осень сорок первого. Морозы здесь такие, что не выдержишь даже полчаса находиться на открытом воздухе без движения. Кто-то тихо играл на губной гармошке, кто-то рассматривал семейную фотографию. И опять Ганс вспомнил о русском бойце. Пришел офицер. Решил отправить кого-то в разведку вглубь поселка, поближе к домам частного сектора с целью добыть чего-нибудь съестного. В этих дворах есть, где хранить съестные запасы. Там есть подвалы, погреба. Первого назначил Ганса. Тот взял помощника, ушли.
В этот вечер на другом конце районного центра бойцы Красной Армии тоже отдыхают после прошедшего днем боя. Готовятся к дальнейшему наступлению. Никто не знает, когда поступит распоряжение идти в бой. Ждут подкрепления, ремонтируют одежду. В доме, не пострадавшем от бомбежки, среди других бойцов сидит разведчик старший сержант Коваленко. Ему припомнился случай, произошедший с ним осенью сорок первого.
В том бою, будучи сержантом, Коваленко получил ранение в бедро. Успел лишь разорвать индивидуальный пакет и перевязать рану, как рядом разорвался снаряд, его оглушило. Пришел в себя, когда начало темнеть. Он не знал, сколько времени был без сознания. От потери крови и голода ощущал слабость. Резкая боль в ноге давала о себе знать. Но выбираться отсюда надо во что бы то ни стало. Если нашим придется отступать, он окажется в тылу врага. Этого допустить никак нельзя. Где-то в лесу расположились наши. Нужно пробираться к ним. Хотел встать, но почувствовал резкую боль в плече. Оказалось, что предплечье задело осколком разорвавшегося снаряда. Оторвал лоскут от нательной рубашки, затянул рану. Раненую ногу поверх бинта перетянул обрывком гимнастерки и начал продвигаться к лесу. В темноте пробирался наугад. В руке палка вместо костыля. Ориентировался по остовам сгоревших домов и темному силуэту леса. Терял силы, садился отдыхать. Вдруг увидел всплески лучей фонариков со стороны расположения гитлеровских частей. Затем послышалась немецкая речь. Немцы шли в его сторону. Рядом ни кустов, ни траншеи. Деваться некуда, сержант сполз в ближайший погреб и спрятался в углу среди всякого хлама. Он слышал, как люди остановились у входа, затем кто-то начал спускаться по ступенькам. Спрятался за какой-то ворох вещей. Видимо здесь жильцы неоднократно прятались от бомбёжки и стрельбы. Автомат не выпускал из рук, хотя патронов в диске не было. До самого последнего момента он надеялся, что сюда не войдут, а если войдут, то не заметят. Но ефрейтор был дисциплинированным солдатом. Он всё внимательно осмотрел и обнаружил сержанта. Луч фонарика слепил глаза. Лица немца сержант почти не видел. Эти секунды за несколько мгновений до неминуемого конца дались ему тяжело. Раны его вызывали гримасы на лице. Но сейчас сержант собрал всю волю в комок. Он хотел встретить смерть как подобает воину. О чем-то ещё перекликались с Гансом немцы, он что-то им отвечал. Затем он начал подниматься обратно.
Когда ефрейтор поднялся по ступенькам, сержант замедлил дыхание и зажмурил глаза: «сейчас кинут гранату и всё». Но этого не случилось. Ушли немцы. «Всё-таки и среди фашистов есть люди», - подумал Коваленко. Врезалось ему в память это имя - Ганс. И еще запомнилась слегка сгорбившаяся худощавая фигура гитлеровца. Высокий и худой. Нескладная какая-то физиономия. Коваленко всё же к полуночи добрался в расположение своей части. На другой день бои переместились дальше, его увезли с собой и отправили в медсанбат.
Сейчас Коваленко вспомнил и тот нелегкий день и ефрейтора Ганса, который спас ему жизнь. Каждый раз, вступая в бой, он думал о том, не стреляет ли сейчас в него с той стороны этот Ганс. Что-то подсказывало ему, что если выпало ефрейтору остаться в живых, то есть шанс встретиться с ним еще раз.
В помещение вошел посыльный: «Коваленко! К командиру роты». Прибыл в соседний дом, в котором оборудовали временный штаб. На большом столе расположена карта районного центра. Командир собрал три разведгруппы. В каждой по два-три человека. Между нашей ротой и противником создалась нейтральная полоса около трех километров. Нужно провести разведку дорожной сети, с целью выяснить, есть ли открытый путь к частям противника. Можно ли проехать автомобилям, пройти танкам. Коваленко считался коренным жителем. Его дом до войны находился в соседнем районе. Ему предстояло пробраться через самый глухой район населенного пункта. В помощники назначили рядового Петрова. Ушли наши двое в надвигающиеся сумерки. Слабо сквозь тучи пробивается лунный свет. Прошли бОльшую часть пути, стали приближаться к расположению гитлеровцев. Тихо крадутся в ночной тишине бойцы. Тишина. Где-то должен быть вражеский кордон. Любой шорох, хруст снега могут быть услышаны. Расположение врага всё ближе и ближе. Остановились, нанесли на планшет очередной участок улицы. Решили идти обратно. Часа полтора пробирались до конечной точки, некоторое время определялись на месте. Минут двадцать уже идут обратно. Стоп! - где-то слышен приглушенный разговор. Остановились. Из переулка впереди по курсу появились  двое вооруженных людей. Один очень высокий и малость горбится, другой ниже среднего. Немцы! Пошли по этой же улице. «Может к чёрту их, пусть идут своей дорогой? Мы ведь на разведке», - спросил Петров. «Ну уж нет», - ответил Коваленко, - «Кого-то он мне напоминает». Решили проследить, куда двигаются. Прошли квартал и свернули вправо, на другую улицу. Подошли к двухэтажному зданию. Похоже, под зданием расположен подвал. Двери нараспашку. Те двое подошли вплотную к дверям, оглянулись вокруг и спустились по ступенькам. Снег перед дверьми утоптан. Видимо кто-то здесь уже побывал. Бойцы подошли следом. Тусклый свет виднеется в глубине. Спустились по ступенькам ниже. В одной руке первого светит фонарик, другой рукой он держит мешок. Рядом немец двумя руками собирает мокрые промёрзшие клубни картошки и складывает в мешок. Автоматы стоят у стены. Наши бойцы воспользовались таким положением. Петров для большего эффекта бросил им под ноги лимонку с невыдернутой чекой. Немцы от неожиданности упали на пол. «Хенде Хох!». Те встали, подняли руки. Бойцы завладели оружием противника. Петров: «Что фрицы, голодные? Кушать захотели!?». После испуга немец пришел в себя и ответил: «Я-я, кушать». Петров сказал со злостью: «Значит жрать вам уже нечего, раз гнилую картошку собираете!». Осветили немцев, затем ворох картофеля. Картошка до того мороженая, что стала мягкой и влажной. Скорее всего, склад давно разграблен, двери остались открытыми и оставшаяся мелкая картошка заморозилась. И тут Ганс внимательно стал всматриваться в лицо сержанта. Коваленко тоже с первых секунд задержал на нём взгляд и узнал его: «Ганс?». Тот утвердительно закивал головой и что-то пробормотал на своем языке. «Значит, тоже узнал меня». Боец Петров удивленно слушал этот немногословный диалог. Коваленко показал пальцем наверх: «Вперёд». Вышли. Постояли, привыкли к темноте. У Петрова на груди висят автоматы немцев. В руках наперевес свой ППШ. Немцы приуныли. Тот, что пониже ростом, был моложе. У него прямо слезы на щеках: «нихт шиссен, битте, не убивать». Наши ребята смотрели на фашистов, те смотрели на них. Коваленко указал рукой на Ганса: «В сорок первом этот ефрейтор спас мне раненому жизнь». Он отсоединил рожки от автоматов, опустил их в мешок немцев. Разряженное оружие вернул им. Тихо сказал: «Забирайте свою гнилую картошку, а ты Ганс выпей за моё здоровье». «Данке, данке, гитлер капут». «Ого! Что же ты сразу не сказал? Ведь мог бы и не дожить до утра».
Бойцы пошли в разные стороны. Коваленко тихо окликнул: «Ганс!», - немцы оглянулись. Старший сержант ткнул себя пальцем в грудь: «Я – Миша». Ефрейтор кивнул, поднял раку с большим пальцем и повторил: «Миша».
Поздним вечером три разведгруппы возвратились в часть и доложили обстановку. Утром чуть свет – опять стрельба. Пули свистят. Рвутся снаряды. Немцы отступают с боем, красноармейцы с боем гонят их дальше на запад.
Но по разным сторонам линии фронта есть два бойца, каждый из которых надеется, что его пуля не попадёт во вчерашнего знакомого.
08.05.2020.