2. Промашка капитана Астахова

ПРОМАШКА КАПИТАНА АСТАХОВА

В конце ноября, где-то через неделю после моего приезда в Кызыл и начала «учебного пункта» нашему взводу, единственному из шести, сформированных из прибывшего пополнения, выдали новые автоматы. Совсем новые, не «бэу», а с оружейного склада, «в масле». В один из дней, после обеда, пятьдесят автоматов на взвод принесли в казарму сержанты-»старики» и разложили по полу прохода меж кроватями. Потом занесли еще два  мешка ветоши, и вместо занятий по следопытству мы почти до самого ужина оттирали новые автоматы, каждый теперь — уже «свой», сначала от густого  заводского солидола, потом досуха и дочиста — бензином. Занятие это, оказывается, такое  грязное и муторное, в автомате, оказывается, столько всяких пазух, каналов и щелочек, но, как методично вдалбливал вышагивающий по «продолу» лейтенант-замкомвзвода, - «все должно блестеть!» 

На другой день с утра была «тактика» на новом пока строящемся полигоне за городом. Мороз сегодня был небольшой, градусов где-нибудь под двадцать пять, снега немного, и взвод наш «учился ползать» -  своя наука, между прочим. И через определенное время по пять человек из отделения поднимали из снега и - «бегом на огневой рубеж» шагах в пятидесяти в стороне.

Стрельб сегодня не было, а на огневом рубеже лежал на утоптанном в снегу в белом полушубке с пышным белым воротом единственный стрелок  - командир нашей роты капитан Астахов и пристреливал новые, вчера  вычищенные  автоматы. У него  была слава самого меткого стрелка в погранотряде, и все новые  автоматы пристреливал только он. Капитану Астахову было уже под пятьдесят, но глаз у него, говорили, - «алмаз».

Пристрелка - дело медленное. Взяв у солдата его автомат, капитан Астахов целился в «яблочко», то есть в центр «десятки», делал три выстрела по грудной мишени, «груднушке», а поскольку полигон еще не был оборудован связью, брал солдата, хозяина автомата, чтобы показать ему «процесс», и они шли пешком по степи к мишени и смотрели, что получилось.

«Картинка» всякий раз была одна и та же и у тех, кто понимает, могла вызвать только восхищение: пули «ложились одна в одну», кучно, то есть дырки от них на бумаге мишени были близко-рядышком, что подтверждало высокий класс стрелка. А то, что эта «кучка» зачастую оказывалась совсем не в «яблочке», а даже в «молоке», за пределами зеленых колец, так это уж под юстировку опять же капитану.

Прямо у мишени или вернувшись на огневой рубеж, Астахов делал поправки в прицельной плашке, снова делал три выстрела, снова шел с солдатом через степь посмотреть на результат, возвращался, и если в том была необходимость, снова делал три выстрела и снова шел смотреть, пока не выбивал 30 очков из   30. И непонятно было, откуда у него, человека уже в годах, брались силы бегать так весь день к мишеням и обратно? А ведь еще он с нами, восемнадцатилетними, бежал сюда из города четыре километра, а потом вместе с нами бегом же возвращался в город?..

В общем, наши пятьдесят автоматов пристреливали так два дня. И не помню уже, почему так получилось, что я на пристрелку оказался последним, и время занятия во второй день кончилось в минуту, когда мы с товарищем капитаном вернулись от мишени после первой стрельбы. Из моего автомата он выбил всего 16 очков из его «обычных» 30, и я запомнил, что пули легли очень кучно на границе между пятым и шестым кольцами выше и левее «десятки». Тут крикнули «строиться!», Астахова куда-то позвали, он отдал мне мой автомат и сказал, мол, потом доделаем и удалился.

В последующие дни начались стрельбы на оценку, которых все мы, молодые,  ждали. Я помнил, что автомат у меня бьет кучно, - но не пристрелян, капитана Астахова что-то было не видно и, оказавшись на огневом рубеже, после команды «огонь!» прицелился... не в «яблочко», а чуть ниже и правее, куда-то в примерную границу между пятым и шестым кольцами и попал в... число семи из пятидесяти человек взвода, получивших уверенные «пятерки» на этих первых стрельбах.

Успех окрылил. На вторых и третьих стрельбах по груднушкам, я «выбил» еще две «пятерки», чем и подтвердил статус одно из самых метких стрелков во взводе. А о том, что при стрельбе целился в одно непонятное и мне даже неизвестное, а лишь воображаемое как нужное место в мишени правее и ниже центра, помалкивал. Да и перестал считать чем-то значимым.

«Тактика» всегда была на полигоне, и в одно из занятий, когда мы, навернув втулки-заглушки на концы стволов, учились делать холостыми короткие очереди под «двадцать два», я увидел капитана Астахова стоявшим с кем-то на огневом рубеже и отпросился к нему у командира взвода. Когда я подошел к Астахову и напомнил ему, что мой автомат остался единственным во взводе непристрелянным, он очень удивился:

-Как так?! У тебя же одни «пятерки» по «груднушкам»!

А я в ответ рассказал, как я эти «пятерки» зарабатываю, целясь в угол мишени - делаю «поправку».

-Мне нафиг эти фокусы твои и «пятерки»! Мне оружие хорошее нужно! - говорит совсем «не командно», а тоном строго отца Астахов. - Сбегай, пусть зарядят по моей просьбе три боевых! Давай сюда.

Он взял у меня автомат, отщелкнул магазин, я сбегал с ним на раздачу патронов, вернулся. Астахов, уже лежавший на огневом рубеже у мешка с песком, взял поданный ему сверху магазин, пришелкнул на место, улегся, прицелился тщательно, выстрелил и поднимая медленно, будто вопросительно, голову, проговорил растерянно-размеренно:

-Ч-то за йе-рун-да?! От-дача какая-то?! Сумасшедшая!

Потом замолчал, сделал еще два выстрела, сказал озабоченно:

-Пойдем посмотрим. Однако, что это была за отдача? - помолчал. - Не-по-нятно...

Когда мы подошли к мишени, поводов для «непоняток» добавилось. Вместо трех дырок от пуль, которые хотели увидеть в «десятке», одна была в «восьмерке» справа по горизонтали, вторая — в «шестерке» слева и чуть ниже, а третьей дырки... вообще не нашли даже в «молоке».

У товарища капитана Астахова лицо то ли сузилось, то ли вытянулось, то ли как-то замерло, утратив всякое выражение. Потом он, все еще глядя на мишень, как-то вздрогнул всей головой, пожал медленно плечами и произнес, пораженный будто тем, чего не может быть никогда:

-Чу-де-са...

С таким вот отрешенно-растерянным выражением и размышляя вслух «что это такое было?» он возвращался на огневой рубеж. Я шел слева и для «субординации» чуть будто отставая от него, нес автомат в руке, помахивая свисающим над снегом ремнем и вдруг заметил, что на конце ствола... нет «холостой» втулки?!.. Спрашиваю:

-Товарищ капитан, а-а... втулочка у вас?

-Втулочка? - не сразу возвращаясь в действительность, произносит тот. Мы останавливаемся почти у самого огневого рубежа, у цепочки мешков с песком, я поднимаю автомат — нет втулочки! - а есть две глубокие, будто «пропаханные» борозды в двух местах поперек резьбы. И мы оба понимаем, что борозды эти возникли при том, первом, выстреле, когда вылетающая из ствола пуля, уперлась во втулку, наглухо заткнула изнутри дырку в ней для выхода газов от заряда, но возникшим давлением ее все же «выперло», а втулку разорвало.

-Й-й-ё-ё-о-о! - выдохнул капитан, вперивший округленные глаза в эти борозды в резьбе, и я понял, что сейчас «о-гре-бу!». Не знаю, чего и сколько, но  - огребу-у! Ведь это я не свинтил втулку после холостой стрельбы, когда отдавал автомат Астахову.

-В чем дело? - спрашивает, подходя к нам, маленький майор, начальник «учебки». Его не только в штабе, но все уже и мы, молодые, знали, что он - «ходячий устав», и под строго-взыскующим взглядом его, на меня брошенным, было в забайкальскую  землю провалиться!

-Да вот, товарищ майор, тут... такая ситуация... - говорит капитан Астахов тоном, когда «сказать нечего» и показывает майору конец ствола без втулки с этими двумя от нее бороздами.

-Так это что же вы, товарищ капитан, перед стрельбой оружие не проверили?! Что это вы?!..

И так вот он отчитывает нашего комроты, а я стою рядом с видом «убитым» и думаю, что я, конечно, виноват, что забыл про втулку, но - «маленько». Ведь солдат я еще молодой, и что-то забыть мне простительно. И что товарищ майор, конечно, прав! Это все - товарищ капитан! Он виноват! Не осмотрел автомат мой  перед стрельбой!.. Он это!..

И, должно быть, этот «вид» мой виноватого ребенка так «тронул сердце»  майора, что в какое-то мгновение в тоне, с каким он «выговаривал» Астахову за его промашку, и излишней многословности вдруг послышались нотки «театральные». Будто он отчитывает капитана не потому что тот виноват «по правде», а играет роль старшего по званию и положению. И капитан Астахов, тоже уловивший эти нотки, будто согласился побыть в роли виноватого, что тоже почувствовалось в тоне и словах его. Будто они согласились, что и впрямь... Что же им теперь - двум командирам? У них на двоих десять звезд на погонах, а тут - дитя малое, неразумное... И такое хорошее, теплое, благодарное чувство всплыло  от этой их «воспитательной сцены» на полигоне, что минуло полвека уж, а — помню!

-Вы сейчас после обеда сходите в оружейку, пусть проверят, - говорит майор этак буднично. - Да чтобы «доброхот» наш не узнал.

Он имел ввиду старлея из особого отдела, который, как потом я услышал случайно, «таскал мусора» своим начальникам в штаб округа больше, чем надо, чтобы в штабе отряда не выглядеть совсем уж последней «свиньей», - не надо весь мусор из дома выносить... И меня удивило, что майор, начальник «учебки» и в отряде — авторитет, «оглядывается» этак боязливо на какого-то старлея. Видно, в штабах у них своё «крысоводство»...

После обеда я один, без Астахова, пошел в оружейную мастерскую и рассказал, что случилось. Два сержанта, осмотревшие автомат мой, «пораженно» крутя головами и «обалдело» вращая глазами, удивлялись, почему этот первый выстрел, когда пуля разорвала втулку, вообще получился?! В таких случаях от всплеска давления в стволе обычно разрывает весь автомат, затворная рама отлетает назад, срывает подпятник и летит... в лоб стрелку. И что капитан Астахов должен очень благодарить  Бога за свое второе, ну прямо-таки  невероятное, чудесное «рождение»...

Автомат проверили, обнаружилось лишь небольшое раздутие ствола на конце. Почистили резьбу, с трудом навинтили «родную» втулку и вернули со словами, что на качестве стрельбы все это не скажется, но стрельба холостыми теперь будет невозможна.

Капитан Астахов умер тем же летом от сердечного приступа в Крыму, где отдыхал с женой и младшей дочерью на море. А как он «солнышко» крутил на перекладине -  седая голова седой круг выписывала и ключи и деньги из карманов во все стороны летели!..