Запись шестьдесят шестая. Былой влюбленности печал
Поговорили о Виле Липатове, о наших корифеях – Казанцеве и Климычеве, почитали афоризмы и стихи Пруткова. Володя Ниренберг кое-что рассказал о своих архивах, про Марию Петровых, например.
После вечера выхожу из библиотеки под дождь, а Володя рядом – тоже пережидал у дверей. И вдруг – так тоскливо: «Химию мне делают…» и про здоровье.
Мне!
Мы с ним – «здравствуйте" да "до свидания». Я помню, как он ушёл с Жениного вечера, и так и воспринимаю, что он ко мне снисходительно – «сына продвигает».
Он мне по-человечески очень симпатичен, и поэт – среди наших – на отличку. Но вот обычно общение с ним как бы через проход - не ловко, не рядом, не доверительно. И вдруг – «Нашли… лечат, не знаю - что…».
Видно, ему очень худо, хочется сочувствия.
8.05.2004 На "Томский Автограф» приглашена Римма Ивановна Колесникова, рассказывала про Федора Ивановича Тихменёва. Про его судьбу.
Был такой сибирский писатель. В 1933 году его арестовали и выпустили через 22 года, и до конца жизни (умер в 1983, в возрасте 92 лет) он больше не мог нигде печататься. А недавно выпущены его произведения, написанные еще до ареста. В этом приняли участие сама Римма Ивановна и Пичурин Лев, наш депутат Гордумы.
Рассказ ее нужно записывать отдельно. Но вот вкратце. Тихменёв – из старой еще интеллигенции. Был непосредственным участником прихода в Сибирь советской власти. Был направлен в Томск из Новониколаевки (сейчас Новосибирск) – создавать писательскую организацию. Директорствовал Когизом (так раньше назывались книжные магазины). Арестован был по обычному обвинению – контрреволюционная деятельность. Жил на Пушкина, 4 со своей женой и воспитывал родственницу (племянницу?). После возврата из ссылки (Бам-лагерь, Колым-лагерь), ему нигде не давали печататься. Он вскоре овдовел, жена погибла в дорожном происшествии – выпала из-за открывшейся дверцы под колеса обгонявшего грузовика. Чемодан его с рукописями долго валялся в опустевшей квартире, пока Римма Ивановна его не забрала.
Рассказ слушался с огромным интересом.
Я, вообще-то, равнодушна к истории установления Сов.власти где бы то ни было. Но когда это рассказывает человек, все это услышавший из первых рук с подробностями, о которых нигде не прочтешь в виду их малости, но именно раскрашивающих изложение фактов человеческим мазками, то оторваться не возможно.
14.05.2004 На «Автографе» вечер, посвящённый Василию Казанцеву. Праздник души. Какой поэт чудесный. Почему его не переиздают?! Была снова Римма Ивановна, одногруппница поэта, как и Галина Ивановна Климовская.
Поэт - рождения 1935 года. Из районов Томской Области. Деревня (ныне уже исчезнувшая) - Таскино. Отец был репрессирован, когда сыну исполнилось два года. С детства мальчик в семье - основной работник. Золотая медаль, красный диплом ТГУ. Сперва учитель в школе, потом сотрудничал в газетах, был послан на Литературный курсы в Москву и больше в Томск не вернулся. Жил в Павлово-Посадске, сейчас в Реутове. Родил две дочери, одна из которых погибла. Живет очень трудно, уединенно, нуждается. Похоже, был несчастлив в браке – это все глухо…
А потом пошли стихи.
У него был чудный дар – отождествлять природные явления, «окружающую природу» с людьми, с людским проявлениями: гора тяжело бежит вслед уходящему поезду, «земля лицо запрокинула»… Я его по первому же стихотворению определила – мой поэт. Говорили многие, даже иные до сих пор молчащие, и не знающие его, как и я. Желноровский дал почитать два его сборника.
19.05.2004. Прочла томик Василия Казанцева. О! До чего же поэт замечательный. Конечно, по нашим временам, - традиционен, но до чего же чистая и прозрачная у него поэзия. Так красиво у него: жизнь и природа – в одно. Есть стихотворение «Лесное озеро», где "поманило" озеро – лучистое, прохладное, с «рукоплескающей» водой, такое синее, журчащее, такое желанное. У самой воды мысок заветный. С него – и прямо бы в эту воду. Но остановил себя у мыска – не пошел дальше. Вот чистая эротика, даже и думать не надо, так ясно написано, а читаешь – об озере.
И вот сплошь у него такие метафоры и аллегории. Вроде стихотворение о лесе, а это – родное село с его бытом, а он оттуда вышел, и вроде бы рад – из лесу на открытое место, а всё же в лес, с его птицами, соснами, тенью и прохладой - назад опять тянет.
***
Еще нам не по сорок пять,
Туда идем мы осторожно,
Но по сединам прочитать,
Что за спиной, - уже возможно.
Сейчас мы видим, как пусты
Обид ненужных наважденья.
Мы стали более просты
И осторожнее в сужденьях.
Легли опавшею листвой
И под ногами прошуршали
Тупая грусть с седой тоской,
Былой влюбленности печали.
2008 г.
Свидетельство о публикации №220050800499