Это было в войну-1

   Елена  Ипатовна  Нифанина – выйский самородок, родилась 23 мая 1903 года в д. Тинева, в многодетной семье Тюпышевых. Росла неграмотной,  только лишь в 18 лет ходила на годовые  курсы ликбеза. В 1927 году вышла замуж за Алексея Андреевича Нифанина в д. Василёво (от д. Тинева - 30 км вверх по Вые). По-настоящему писать она стала после войны, первое стихотворение датировано 1949 годом. Обладала прекрасной памятью,  знала много старинных, выйских, песен, сказов, былин. Умерла в 1971 году.

Впереди святой для нас праздник «ДЕНЬ ПОБЕДЫ», а 23 мая Елене Ипатовне исполнилось бы 117 лет, со дня рождения. Так что всё публикуется с моей и Божьей воли. Познакомьтесь с тем, что происходило вначале победного 1945-го года в отдалённой, выйской, деревне…
             
   Это было в войну (о жизни жителей д. Василёво).

Ещё про Миколоньку.

   Наша далёкая и заброшенная деревня оживала лишь вечером или в обед, когда женщины соберутся у склада за пайком. Бредут бледные, еле передвигая ноги, подходят одна за другой, не здороваясь: у нас, на Василёве, не принято здороваться соседям между собой. А воля говорить всем дана.
   … Одна подходит и начинает:
   -   Ой, жонки, всё приходит. Проклятый Гитлер, проклятая война, да ещё проклятый этот овёс! – это сказала Кириллиха, а Егоришна добавила:
- « Ещё проклятый председатель! Как поросят – кормит рожью, а людей – овсом. Я молола, толкла вчера весь вечер – и на кашу не добыла муки, всё одна мякина, и та, как хвоя. Была ещё салфетка, такая красивая! Стёпке, когда в кадре был, премией за хорошую работу дали. Пришёл тогда и сказал:» Это у меня Шуре, когда вырастет»… Я вчера принесла из амбара, и обе с Шурой ревём, жалеем салфетку-ту. Да голод – этот ещё сильнее всего. Взяла да и понесла Якунишне - променивать. Она принесла ведро ржи, такое среднее ведро. И так, пальца на два, не полное. « Боле, говорит, не дам». Отдала я салфетку, думаю, с овсом хватит на неделю прибавлять. Принесла домой, стала сыпать на противень, увидела, что песок есть. Взяла решето, стала высевать – половина оказалось песку. Обе с Шурой заревели в голос, но больше к ней не пошла. « Чтобы ей, эта моя салфетка, поперёк горла встала, чтобы Якунишне живой бы сгинуть»! – сама говорит, а в горле ком стоит и слёзы, как дождевые капли по стеклу, катятся по бледному  лицу.
   - Да,- сказала Зоенька – Мы как у немца в плену, едва ходим. Неужели председатель не видит? Видит он всё и понимает, да боится. Думает, не уплатит ссуду – его снимут с председателей и на войну заберут. А он герой только с нами, с жёнками.
   - «Его, Якунишна, выкупила у военкома за шестнадцать килограмм ржи да три килограмма масла. Мне сама Якунишна сказывала, говорит: « Всю дорогу меня упрашивал, чтобы я попросила председателя райкома, поставить его на бронь, а сама бы отказывалась от председательства. Я и побегала в районе! И военкому снесла взятку».  Донёс бы на него, да ничего не сделаешь.
   Тут вышла кладовщик из склада т поглядела на голодных людей. Ей было совестно и обидно, что она, председатель и Якунишна, и ещё, которые родня Миколоньке, едят досыта хорошего хлеба. А остальные соседи умирают с голоду, и помочь никак не могла.
   - Напрасно, жёнки, шумите, - сказала она, ничего с ним не поделаешь. Я нонь сказала: « Николай Фёдорович, нехорошо. Люди с голоду помирают, а мы как не видим. Ведь рожь есть. Хотя бы одну тонну пустить в продовольствие с овсом».
   - « Ты нисколько не понимаешь, не знаешь, как надо жить. Вам бы только дай поболе хлеба хорошего, а на работу как-нибудь. Пускай лишние умрут – остальных кормить будем» … Это он мне отвечает.
    - « Он,  по моему, в каждом человеке врага своего видит и не хочет быть виноватым. Вы видите, как на собрании повышает голос. И всё у него вроде по закону. Так этим высоким голосом и завоевал доверие в районе и в сельсовете. Потому -что громче всех орёт и очень часто поминает, , что так велит закон и так руководить приказывает товарищ Сталин…

КРАСИШКА.

   У мужа, Настасьи Михайловны, деревенское прозвище было – Красик, а её звали по мужу – Красишка. Молодые, даже, не знали настоящего её имени. Любила Красишка быть крестьянкой, а больше всего любила прясть куделю да ткать на кроснах. Никогда они у неё из избы не убирались. Муж в сорок четвёртом году вернулся с оборонных работ, мало  пожил и вскоре умер. Жила она с тремя дочками, а старший сын Пантис, был взят на действительную службу. Давно уже от нет от него писем.
   В январе сорок пятого сидела Настасья с колхозницами и очищала лён – готовили под сдачу государству. Все соседки ушли домой уж, а она, хотя и темно, всё работала: хотелось больше всех дать килограммов. За работой забыла, что дома одни девочки, да они уже не маленькие. Нащупала в кармане последнее письмо от Пантиса, но не прочитать: темно, не видно. Но она наизусть его выучила, никогда из кармана не убирала, всё с собой носила. Тут она развернула письмо и стала повторять:
«Здравствуй, моя дорогая мама, сёстры Фаина, Дарья и Аза! С приветомВаш сын и брат Пантис. Мама, ничего, что у меня один глаз плохо видит, меня за смелость назначили танкистом. Я хорошо всё сделал. Вчера ходили в бой. Я один вышел на дв танка немецких и победил. Наверно будет награда. Сегодня дали отдых, победим немца, приду домой и заживём. Мама, береги своё здоровье. Не бойся Миколоньки, нашего счетовода – он тыловая крыса. Ну, мама, до свидания…»
Настасья завернула письмо, положила в карман и горько заплакала: «О, милый, мой сын! Уж давно нет писем. Говорят, танкистов в плен не берут. Наверно сожгли тебя
проклятые  немцы в танке. Не видать мне тебя, как ты жалел меня! Как я боюсь Миколоньки! Лучше бы мне навстречу попался медведь. Я бы не так его боялась, как Миколоньки. Он раньше был счетоводом, а сейчас председатель, ещё хуже…»
   Красишка набрала две горсти льну, которые получше, завернула вместе и сунула за пазуху. Положила обивало и весь лён аккуратно приклала. Уже темно, надо идти домой. Вышла на улку и увидела кряжи  колхозных дров, которыми топят помещение, где очищают лён. – «Надо взять кряжик, унести домой. Дома дров нет и сама едва хожу, ноги не носят. Никак не достать дров. Ой, проклятый овёс, одна мякина, и та, как солома». Взвалила на плечи самый тонкий кряжик, потихоньку, едва передвигая ноги, пошла домой. Прямо конторы ноги подкосились ( тяжело показалось нести), взяла снова, подняла кряжик на плечо, и в это время у неё выпали из-за пазухи, на дорогу, обе горстки льна. За ней шла Ёрмишна, третья жена председателя, подняла их и забежала в контору, как будто с большой радостью.
- « Погляди-ко, Нифанин, - сказала Ёрмишна, с весёлой улыбкой, - Красишка идёт с работы и украла льну. Вот воровка, так воровка!
   Председатель назавтра вызвал Красишку в контору, ругал, клеймил её как мог. А она, бедная, стояла, как приговорённая к смерти, дрожала всем телом и плакала, едва выговаривая: - « Я, Николай Фёдорович, взяла только на постегольницу, у девок надо валенки ушивать. А конопля нет…
- « Вон отсюда »! – заорал председатель. – Я не люблю воров, и какой лён наворован, отнеси всё кладовщику. – И так строго поглядывал на неё, что у той захватило дух. Она побледнела до загробного виду и пошла, еле-еле волоча ноги. Дома собрала все четыре связки, какие были давние, только помятые, а не одна не чищена. Принесла кладовщику Нифаниной, а та спрашивает:
-« Зачем ты несёшь сюда такие отрепки? Может, ещё свекровки  статки» ? – хотела было пошутить она, но взглянув на Красишку, попятилась назад:
- «Что ты, Настаха, как покойник»? - Я испугалась тебя.
- « Меня сегодня Миколонька всяко выругал» , - ответила Красишка и заплакала:- « Я и так-то его боюсь. Умру я, наверно, Олёна, оставлю я девок. А как я жалею их! Ох, милые дети, - добавила, - а Пантиса нет живого, чует моё сердце. Вернулся бы он, задал бы ему, корове… 
   В ту же ночь Красишка умерла. Лежала пожелтевшая, в гробу. Гроб сделали соседи. Три осиротевших девочки, как три птенчика, у которых несознательный охотник убил мать, от горя не знали куда и деться…
   Так в январе сорок пятого года появилась в нашей деревне первая жертва войны.

                Иванова…

   Участник гражданской войны Иван Иванович был мужик бойкий. В последнее время работал вместе с женой в лесопункте. Когда его призвали на Отечественную войну, его жена ( прозванная по мужику – Иванова) решила, что надо помочь колхозу  и в сорок третьем году вернулась в деревню. У нас в колхозе она была первой ударницей. Зароды метала не хуже мужика, косила горбушей, подгоняла ленивых женщин.  А шутить, веселиться – это ей тоже далось. На обеде всё кого-нибудь вызовет пошалить. Или кто чуть обзевает – бухнет в воду, выкупает. Все говорили: вот это работница!..
   В сорок четвёртом году , осенью, на плохом  питании, повяла Иванова, как осенняя трава. Была у неё корова, соседи советовали: зарежь. А она отвечала: « Да, жалко ребят оставлять без молока». Корова в то время уже не доила. Так истомилась от голоду молодая женщина, что не замогла ходить по деревне. Из детей у неё были две дочки да неродной сын. Когда в семье стало трудно с хлебом, парень куда-то убрался из дому. У которых было хоть немного хлеба, те не верили голодным людям. Говорили промеж себя, что Иванова-то не в полном уме.  Придёт к нам, и если мы едим, не спрашивая, садится за стол.
   Говорила её соседка Глаша: « У нас тоже один овёс, а перебиваемся». Она работала на веялке, и когда веяли рожь, все тайком носили рожь  маленькими мешочками. Потому и выглядели свежее других, голодных. Иванова же ничего сама не ела, берегла девочкам. Председатель же, видя такое положение в деревне, всё равно не решался  поддержать народ, дать хотя бы немного ржи. Кладовщик уже сушила и очищала от мусора третью тонну ржи. Возила в один, раньше отобранный у кулака, амбар. Очистки от ржи выписывал поросятам, за которые колхозники рады бы дать пятьдесят рублей за килограмм. Но председатель не шёл ни на какие на уступки. Как-то попросила Кирилиха:
- «  Миколай Фёдорович, чем поросятам выписывать-то, давал бы очистки людям» ?
Он очень строго посмотрел на ней и повысил голос:
- « Поросята дороже людей-то. Вам  бы только самим, а о колхозе не думаете. Ещё не вздумайте хорошую рожь просить, которая налажена сдавать государству! Знайте, то, что – война. Никто не позволит не сдать ссуду! Вам пятьсот граммов овса дано – и хватит! Живите и работайте! Работать не станете, и того не получите…   
В тот же день пришёл с нарядом брат председателя Васенька: -выписано ему 50 килограммов ржи и строго написано кладовщику: - « Выдай Нифанину Василию Фёдоровичу сухой ржи. Он пойдёт вверх делать лодки».  Так он не один раз выписывал брату: пойдёт бить лосей для колхоза… А остальные колхозники стали походить на скелетов.
   Иванова померла. Пришла соседка проведать, а она, мёртвая, лежит у порога – от голода. Ей хоть бы пять килограммов ржи выписал председатель, то она пережила бы голод, не оставила сиротами двух, своих, дочек. Если бы она меньше уделяла детям от своего последнего питания, может померли бы дети… А Иванова сама отдала за них свою  жизнь…

 ДЕМИДОВА И ДРУГИЕ …

   День от дня стало хуже в деревне. Кто ослабел, на работу не может выйти, бригадир скажет председателю. А он пишет кладовщику: « Не выдавай пайку, пускай как знает живёт». Хлеб-то есть, овёс выдавали каждый день, кладовщик из склада не выходила с утра до вечера.
   Как то собрались женщины за пайком, еле стоят на ногах. Говорят между собой: « Егорко-то с ума сошёл». Парасья подтвердила: «Мы вчера на скотном дворе обряжаемся. А он пошёл на улку и ревёт» Пожар!». Но тут подошла сзади Кузина и сказала: « Помер Егорко-то». Все так и ахнули. Опять покойник, все на одном месяцу.  Егорко был двенадцатый ребёнок в семье и тому уже было сорок лет. Два брата на войне, да три погибло в гражданскую войну и шестой брат стал жертвой войны… Так судачили женщины.  Та же Кузина сказала: « У меня вчера Демидова унесла  кошку и , наверное сварила и съела…
- « Ой, беда-то, жонки!    Она уж сколько кошек-то съела, да она у Марочко, говорят, собаку сварила. Голод – всё заставит…
   После того разговора женщин, дня через три, потерял собаку Васенька, брат председателя. Он пошёл прямо к Демидовой. Когда зашёл к ней в избу, она не усидела на лавке. Не зря говорят: на воре шапка горит. Не здороваясь, Ва
сенька сразу стал говорить строго: - « Ты, у меня, суку зарезала»?
- « Я не резала, - « ответила та, виновато смотря себе под ноги. Тогда он открыл печь и вытащил чугун. Сразу опахнуло свежим мясом. Открыв чугун, увидел, как плотно сложено мелко изрубленное мясо. Поругал свою родную дедину и ушёл. Голод всего сильнее. Не от красы, она ела, кошек и собак.. Как-то пришла к соседке вторая дочь Демидовы, Катика, и говорит: - « Я боле дома жить боюсь. У нас мама вчера говорит мне: « Катика, давай зарежем Костю да съедим»… 
   Вот до какого унижения была доведена многодетная мать. А их у неё было семеро. Малому – четыре года, а старшая дочь была в кадре. Она сумела как-то мать свою увезти с малыми детьми к себе, в лесопункт. Так и спаслись они…

*****
Окончание следует...

*****
На фотографии автор и очевидец этих событий Е.И. Нифанина.