взрыв

             
                ВЗРЫВ


      
           Взрыв раздался в семь тридцать утра, когда капитан Волошин в одних трусах стоял на балконе и размышлял: стоит ли сегодня делать зарядку или по случаю первого дня отпуска дать себе поблажку.  Ощутимо вздрогнул воздух вокруг, мелко завибрировали стекла в окнах.
        – Коля! Что там случилось?–  из комнаты раздался сонный голос жены.
        – Может, взорвали что. –  В военном гарнизоне подобные звуки не редкость.– Правда, рановато, что-то для стрельб.  Близко, вроде, рвануло.
         – И чего вскочил так рано? Полежи еще. –  Жена была права. На службу идти не надо. В родной  части нужно было только получить отпускные.  Их можно было получить и вчера, но Николай  забегался с передачей дел, материального отчета. Потом посидели  с товарищами перед  дорожкой.  Билеты на поезд взяты на завтра, а сегодня можно спокойно собираться и получить деньги.
 
          В неспешной суете прошло  часа два.  Пришло понимание, если пропустил утреннюю пробежку, можно за расчетом сбегать в тренировочном костюме.  Три километра туда, столько же обратно.  И на пляж можно успеть. Хоть и осень на дворе, солнце после обеда успевало нагреть песок и воздух.

            В финчасти  кассирша в окошке сразу огорошила вопросом:
           – Коля, это на твоей улице дом взорвался? ... Как не знаешь? Все только об этом  и говорят. Вот что значит отпуск!  Командир сказал, чтобы ты его дождался. Он на совещании у командующего.
           – Подожду! Деньги  пока дайте.– Нехорошее предчувствие   постепенно вытесняло  безмятежное настроение. Вернее, оно зародилось еще во время бега.  Лица у людей были растерянные, и машины как– то необычно носились. Бегущий человек выпадает из информационного  пространства. Вот оно  что! Дом взорвали.
           Кассирша округлила глаза.
           – Так он же подождать просил, и с деньгами тоже.
           – Подождать?
 
         Волошин  рассеянно  заглянул в дежурку.  У телефона сидел старший лейтенант Селин, такой же, как он,  офицер с линии.
           – Не знаешь, чего командир от меня хочет? Ведь вчера попрощались!  Отпускной подписал.
            Селин радостно ухмыльнулся:
            – Да, это он мне позвонил! Насчет тебя! Соскучился видать! Про дом слышал? Видишь, как совпало! Взрыв и твой отпуск. Дом-то, мы строили, когда-то. Нам, видно, и восстанавливать.
           Настроения его разговор не добавил.  Они оба понимали, что вызов к командиру в первый день отпуска  ничего хорошего не сулит, и Селин радовался, что в этой ситуации может быть просто наблюдателем.

            Подполковник Третьяков отличался от своих предшественников тем, что большую часть суток проводил в своем кабинете. Офицеры терялись в догадках: чем можно заниматься в прокуренном кабинете ночью, когда  в здании оставались только он и уже сонный дежурный?

            Сейчас он сосредоточенно высасывал дым из неизменной сигареты и между затяжками излагал суть дела:
           –   В жилом доме взорвался газ. Разрушен один подъезд пятиэтажки. Сейчас  начинается разборка завалов. Эти работы поручены морской пехоте.  От нашей части командующий приказал закрепить офицера,  инженера  для контроля за разборкой и задействованной техникой.  Уцелевшие верхние панели дома  нависают над работающими людьми, надо оценить степень их опасности. Техника наша уже  на месте.  Как вы знаете, Селиванов и Петрик у нас в командировке. Двое из отпусков еще не вернулись. Оставшиеся офицеры загружены сверх меры, в том числе и объектами, которые вы им передали перед своим отпуском.   – От истлевшей сигареты он немедленно прикурил новую. Мысли его тоже изменили направление:
        - А вы  почему не в форме?  На территории части находитесь. Вы назначены старшим от нашей части на разборке завалов. Не командиром.  Командовать там будет кому.  Целый штаб создан во главе с зам. командующего. Будете получать инструкции там. Ну и от меня, конечно. Заодно, проконтролируете работу нашей бригады плотников. Там в ближайших домах все стекла повылетали. Кое–где  вместе с рамами. 

           Военный плащ командира был небрежно брошен на соседний стул.  На погонах одна звездочка сияла золотом, вторая была затертая, тусклая. Посередине погона просматривалась дырка от звездочки, когда она была здесь в одиночестве.   Звание Юрий Семенович получил около месяца назад, почти одновременно  с Волошиным, и пустяками, вроде замены погон, не заморачивался. Волошин вспомнил, что и его четвертая маленькая  звездочка  просто добавлена к трем существующим.   Напоминать о купленных билетах было неуместно.


           Взрыв разрушил  половину крайнего подъезда дома.  Даже не специалисту было понятно, что взрыв произошел в нижней квартире. Три нижних этажа, попросту, отсутствовали.  Пол четвертого  упал, но стеновые панели этажа, сваренные по углам с верхними,  уцелели.  На стенах висели картины и полочки. Пятый этаж с кровлей был на своем месте, разве только  ударом снизу была выбита заделка  между плитами.

           Пожарные давно закончили свою работу, свернули шланги  и курили около своих машин.  Наготове стояли две санитарные машины.  На обочине застыл знакомый автокран из его Управления. В дымящихся развалинах копошились матросы – пехотинцы в черной униформе.  На нависшую над ними громаду железобетона, видно, никто внимания не обращал.
      
             Распоряжался тут всем майор Попов, зам. командира полка.  Легкий танк и  БТР тросами оттаскивали обломки на пустырь  за зданием. Попов никогда не суетился. Ровным внушительным голосом он отдавал приказы на учениях и при уборке территории. И сейчас его хрипловатый бас доминировал над толпой, не заглушаемый даже ревом танкового дизеля. Попова всегда интересовало только дело, он курировал все строительство в полку, и Волошин порадовался, что ему не надо объяснять, кто он такой, и зачем здесь оказался.            

          – Сержант!  Дистанция от людей до объекта тридцать  метров. Выполняйте! – рослые пехотинцы решительно потеснили многочисленных зевак, включая офицеров. Обломки бетонных панелей в беспорядке валялись вокруг здания. Попов стоял на одном из них и уверенно руководил работами.
            Волошин пробился к нему:
          – Иван Афанасьевич! Здравия желаю! Прибыл в ваше распоряжение. Вернее, в распоряжение штаба. Где он здесь?
         Попов помедлил и протянул руку для приветствия.
         – Я – штаб!   И буду им пока мои люди здесь.  Хочешь помочь? Обеспечь  рукавицы и пяток ломов. Отбойный молоток не помешал бы.
          –  Есть!  Будет сделано. До телефона только доберусь. 
          – Зачем телефон! Вон связисты станцию развернули. Можешь хоть в Москву звонить. Коломиец! – он звучным голосом подозвал  своего командира роты.–  Отведи  строителя  к связистам. Скажи, что он наш.

            Петя Коломиец, приятель Волошина, подбежал к Попову, четко приложил руку к берету и только потом поздоровался с Волошиным. Лицо его было слегка подкопчённым, в грязных разводах.
            – Так вот почему у вас черная форма! Чтобы сажа была не видна,  – попытался пошутить Волошин. – Ты что, здесь с самого начала?
            – Да! По тревоге подняли. Видишь, даже не переоделся.
            – Погибшие есть?
            – Мои  двоих вытащили. Раздавленных. Говорят, пожарные еще троих подобрали. Тебя, зачем сюда прислали? Ты ведь в отпуске.
            – Поэтому и прислали, что в отпуске.  Вроде как разборку организовать. Но вы тут и сами справляетесь.
           Коломиец все оглядывался назад, где его бойцы цепляли очередной кусок бетона.
           –  Мы все, что сверху было навалено, растащили. Посмотри, как плиты сложились.

           Действительно! Падающие плиты проломили пол подвала и аккуратно, под наклоном, сложились там, как карты в колоде.
            – Как их вытаскивать? Вверх нельзя. Вбок тоже. Петли рвутся. А задача – все плиты растащить. Еще люди там должны быть.  Крановщик ваш  какой-то странный. Думал, он помогать приехал, а он все про технику безопасности толкует.  Какая безопасность? Посмотри, как мои люди работают. Наверх никто не смотрит.
 
             Пригорок, где стояла  машина связи с развернутой антенной, тоже был оцеплен, забит военным и гражданским начальством. Отсюда открывался лучший вид на пепелище.  Все близлежащие улицы были заставлены  черными «Волгами» и «уазиками».  Бедствие просто притягивало военных всех мастей. Большинство за свою карьеру не встречались со столь явными разрушениями и смертью.
          – Это ж надо так дом смонтировать! – уловил Волошин реплику среди группы адмиралов. – Два этажа в воздухе висят. А говорят, военные строить не умеют.   
 
          В кабине крана с безучастным выражением на лице сидел крановщик по фамилии Кравец. Волошин понял, что без скандала сегодня не обойтись, поскольку Кравец обладал на редкость неуступчивым и склочным характером. К многочисленным техническим требованиям работы с краном  тот неизменно добавлял свои. С ним старались  лишний раз не связываться. Неудивительно, что  именно его направили сюда, когда поступила команда на выделение техники.

           Совсем недавно этот Кравец должен был разгружать бетонные блоки на объекте Волошина.  Он категорически отказывался подъехать к котловану по раскисшей от дождей дороге, хотя машина с блоками проехала свободно и теперь дожидалась крана.  Разгрузка за пятьдесят метров от нужного места не имела смысла.  Волошин минут десять его уговаривал, обещал вытащить, если что.  Потом разозлился и велел или работать, или убираться. Кравец неспешно заехал в небольшую лужу на дороге, демонстративно газанул в ее центре и прочно засел в им же вырытой колее…
   
        Сейчас можно было попытаться всунуть стрелу под  висящие панели и хотя бы немного приподнять плиты. Коломиец их танком  потом по одной выдернет из подвала.  Или тянуть эти плиты с торца, под углом вверх. Инструкции по эксплуатации автокранов чуть ли не первыми пунктами запрещали и то и другое. Кравец! Кравец? Как же его звать?  С досадой Волошин понял, что не знает имени крановщика да и никогда не стремился узнать, всегда воспринимая того как часть  машины.

            Он решил вернуться на пункт связи. Под ногами хрустели осколки стекла и посуды. Крупные и относительно целые вещи  из квартир, которые пощадил пожар,  матросы относили к соседнему зданию. На импровизированных столах, как на базаре, под охраной милиции громоздились  горы одежды, одеял, книг. Стояли даже вполне целый холодильник и мебель, упавшая вместе с полом четвертого этажа. На земле оставалось валяться  то, что еще недавно было нужно  для жизни, а сейчас, обгорелое и мокрое, безжалостно втаптывалось в грязь. Почему-то было много игрушек, детской одежды, старых журналов ; всего того, что обычно хранят в укромных местах, не решаясь выбросить.

            Сержант за рацией, на лице которого ясно отпечаталось несколько курсов вуза, с интересом слушал, как капитан  настаивал, чтобы в отделе кадров  его  Управления непременно нашли имя и отчество крановщика Кравца.
            – Дело государственной важности, – прокомментировал Волошин  свою необычную просьбу оператору, и невольно улыбнулся, когда тот понимающе кивнул головой. – Алексей Терентьевич?  Надо же! Сколько раз подписывал ему "путевки", и ни разу не слышал.

             Потом он залез в кабину крана, и они с крановщиком некоторое время молча смотрели на суету вокруг развалин. Некурящий Волошин без разрешения взял из пачки на панели сигарету и закурил.
            – А что, Алексей Терентьевич, можно те плиты вытащить? Из подвала, – тихо произнес он в сторону Кравца, который,  казалось,   не заметил его появления в кабине, –  что скажешь? Есть соображения какие? – Волошин был уверен, что крановщик давно понял проблему на разборке завалов и уже заготовил желчный ответ. Наверное, тот не ожидал подобного обращения, так как  заметно смутился:
           – Вбок тянуть нельзя, кран можно завалить, – не сразу процедил он,  – а если верхнюю плиту задеть, то крану хана.…  И людям... Если крюки сорвутся.… За кран я отвечаю.
           Волошин сосредоточенно выпускал дым в открытое окно, не ощущая вкуса сигареты:
           – Ты прав! Маятник получится. Я так и говорил Попову. Ну, майору тому, что командует матросами.
           Кравец скосил  глаза.
           – Ты, что ли, будешь здесь «путевку» закрывать? 
          – Я. Смена считается за три! Ответственность за кран на мне, –  Кравец давно его знает и, несмотря на размолвки, должен понимать, что это не пустые слова,  – да только к чему рисковать!  Сейчас ломы привезут. Компрессор. Пусть долбают. Пойду майору еще раз скажу. А то он, видишь, подъезды расчищает. На тебя надеется.  Мол, если задом подъехать… и длинными стропами.   И танком в сторону.   

           Капитан медленно открыл дверцу. Кравец, по–прежнему сидел, поджав губы, и сосредоточенно смотрел вперед.    Как тогда в луже! – невольно  вспомнил  Волошин, – такой же непонятый и обиженный. А ведь крановщик значительно старше его, – кольнул  запоздалый стыд.   Общаться раньше надо было  повежливей, может, сейчас и разговор по–другому бы сложился.
           – Ладно, Терентьич,  –  миролюбиво продолжил он,  Не переживай. Найдут другой кран. Или погрузчик какой. Слышал, был такой разговор.

         Попов, не покидал своего командного поста на обломке панели.   Про кран, что застыл на обочине, он пока не сказал ни слова.
         Интересно, как Кравец выплеснет свою природную злость. – Невольно  подумал Волошин. – Должен выплеснуть. Сколько уже сидит в кабине без движения? Неужели уедет!
         Он уже поравнялся с Поповым, когда перед ними выросла тщедушная фигура крановщика.
         – Я должен стать там. – Он угрожающе махнул рукой в сторону торца здания. – Все действия только по моей команде. И чтоб ни одного человека, когда тянуть буду! – Кравец  сразу давал понять, что никому не позволит командовать собою.   

           Коломиец  не скрывал радости, что с него снимают часть проблем,  матросы принялись энергично расчищать  указанный участок земли.  Алексей Терентьевич  раскинул опоры  метра за три от цоколя,  орал на  матросов, чтобы те натаскали ему  обломков бетона под задние колеса.  Окружающим показалось вполне естественным, что вовремя подоспел мощный кран и начал выполнять  работу, для которой и был предназначен.         

          Матросы цепляли верхнюю бетонную плиту, Коломиец с другим офицером прохаживался по уцелевшей лестничной площадке. Над ней в беспорядке свисали куски железобетона. Дверцы навесных кухонных шкафов были полуоткрыты, и оттуда бесстыдно выглядывали пакеты и мешочки. Волошин запрыгнул на площадку.
           – Что, личным примером…?
           Коломиец усмехнулся.
          – Ты думаешь,– кивнул на подчиненных,–  они не понимают, как опасно здесь находиться!  Оставлю их одних, как мне им потом в глаза смотреть?  А ты чего сюда залез? 
          – За компанию. –
          Стальные стропы натянулись, плита рывками поползла к крану. Кравец что-то кричал,  высунувшись из кабины.    
          – А теперь, господа офицеры, –  вежливо предложил Волошин, – прошу покинуть помещение. Не будем путать героизм с дуростью.   

              – Слушай! – спросил он морпеха уже на земле,– вы тут все разворошили, но я понимаю, экспертиза должна быть. По взрыву.
           – А мы тебе не эксперты! Вон Попов столько взрывал, на небольшую войну хватит.
           – Ты сам-то, что думаешь?
           – Дробления бетона не наблюдается. В основном разломы. Похоже, объемный взрыв. Да и не воняет взрывчаткой.
          – Не воняет! Ты это серьезно?
          Коломиец шумно втянул воздух.
           –  Ну, это мое мнение. Запах тротила или пороха  трудно с чем-то другим перепутать.  А здесь просто дерьмом горелым несет.    
         
   
           В прямой видимости от разрушенного дома располагался ресторан, прозванный за обилие стекла на стенах  «Стекляшкой». Там, в малом обеденном зале, был организован чрезвычайный штаб, и многие зеваки, бестолково толпившиеся за оцеплением, постепенно переместилась туда. Несмотря на то,  что в зале появлялись адмиралы с двумя и даже тремя «пауками» на погонах, распоряжался всем контр-адмирал Рязанцев. Так он представился, когда Волошина вместе с морпехами вызвали туда для доклада.
 
        Адмирал постоянно пребывал в окружении офицеров, чинов из милиции и администрации города.  За отдельными столами сидели две женщины в строгих костюмах. Оттуда слышались слова, сопровождающие подобную трагедию: « прописка», «жилплощадь», «наследство». Среди суеты и шума выделялась молчаливая скорбная шеренга вдоль стены. Это были уцелевшие жильцы разрушенного подъезда и родственники погибших. Около них постоянно находился офицер с медицинской эмблемой на погонах. Под стенания и слезы решались вопросы о погребении.

           Все уцелевшее после пожара  было вывезено на военный склад и родственникам предлагалось опознать знакомые  вещи. Ближе к ночи были найдены два последних трупа. Кровать провалилась в подвал, и люди, видимо, семейная пара, остались на ней лежать в своеобразном склепе из беспорядочно наваленных плит. Наверное, они погибли во сне от близкого взрыва, и сейчас казались, что продолжают спать,  голые и слегка  обгорелые.
         К тому времени в гарнизоне была проведена тщательная проверка наличия личного состава. С тральщика доложили об отсутствии одного мичмана.  Его жена уверяла, что тот уже вторые сутки на службе.


          Четыре плотника работали в сквере под открытым  небом. Солдаты приносили им разбитые створки из квартир, те их восстанавливали и стеклили. В первый день начали работу после обеда, ближе к вечеру, и прекратили в темноте, при свете временного освещения. Половина окон остались заткнутыми подушками и одеялами.
 

       
           На следующий день с утра начал моросить мелкий дождик, поэтому плотники перебрались в тесные подъезды. И хотя они не разгибали спин над самодельными верстаками,  было понятно, что и сегодня работы закончены  не будут.
      
           В аварийном штабе на строителей уже не обращали внимания. Развалины были разобраны, вопросы касались в основном  судеб людей. Пришла жена пропавшего мичмана  и, узнав все пикантные обстоятельства гибели своего супруга, категорически отказалась участвовать в его дальнейшей судьбе.

           Может, совпало, но  незадолго до ее прихода Рязанцев, более информированный, чем остальные, потребовал тишины и, грозно помахивая кулаком, потребовал:
           –  Об увиденном и услышанном здесь,  где попало, не болтать. Вы на службе находитесь!  Слухи и сплетни не распространять!   
          Но тут все было слишком очевидно.  С застывшей улыбкой, больше похожей на гримасу боли, еще молодая женщина изо всех сил делала вид, что происходящее ее не касается.
           – Мой муж на службе – обреченно  повторяла она, когда ей предлагали поехать на опознание. Присутствующие отводили глаза и не решались ей перечить.
         
           Третьяков нашел Волошина ближе к вечеру.
           –  Поговори с рабочими, пусть и сегодня задержатся. Смотри, сколько подушек торчит в окнах. Командующий замечание сделал. Да они, вроде, и не против
          Его власть над гражданскими трудягами простиралась до известных пределов. Плотники мрачно кивали головами, вроде соглашаясь, когда подполковник взывал к их сознательности, но когда серая «Волга» скрылась из виду, один из плотников по фамилии Бирюков выразил общее мнение.
            –  Рабочий день час  назад,  как закончился.  Мы тоже люди.  Все дыры заделаны. Никто не замерзнет. Сейчас не война, чтобы по ночам работать. Мы мокрые, и помощники наши насквозь промокли. Одну ночь жильцы  переживут и с подушками в окнах. 
             Неведомые пути привели этого громилу в Строительное Управление, где он числился плотником. Бирюков редко встревал в разговор своим тихим с придыханием голосом, но, как правило, его слово в коллективе работников топора и молотка  было решающим.    Его толстые в наколках пальцы неторопливо собирали очередную оконную раму.
           – И солдатиков наших, командир,  покорми, а то они вчера без ужина остались. Сам-то, небось, в ресторане, как все, питаешься?
 
       Круглосуточное бесплатное питание было организовано для двух дежурных и связистов, остальные могли заказывать блюда в ресторане за свои деньги, но рабочие привычно записали всех присутствующих там офицеров в дармоеды. С солдатами неразлучно должен был находиться их командир взвода и позаботиться об их питании, но для плотников все офицеры были на одно лицо.
               
                __________


          Жена  днем ездила сдавать билеты, звонила родственникам, поэтому дома из еды были только бутерброды.
           – Подожди, сейчас что-нибудь сварю,  отдохни, полночи ведь не спал.
           Наташа хлопотала у плиты. Волошин расслабленно откинулся в кресле. Сегодня было сделано все, что было возможно. Завтра все работы будут закончены.

              … Водитель командира долго не воспринимался как реальность. Капитан твердо знал:  в ближайшее время, ночью,  ничего не планировалось. Внезапная  поездка в машине командира ничего хорошего не сулит. Это совсем не любезность, а отлов для нового задания.  Почти  как в «автозаке».
 
          Третьяков обдал клубами дыма. 
            – Поврежденный подъезд необходимо разбирать, соседние также признаны аварийными и подлежат ремонту. Как тебе известно, у нас имеется почти готовый к заселению  дом на Кипарисовой. Командующий только что принял решение  переселить туда жильцов  пострадавшего дома. Переселение будет проводиться завтра с утра силами морской пехоты.  Нас обязали  установить за ночь сантехнику. Унитазы, умывальники и прочее. Бригада сантехников предупреждена, обещали не подвести. Твоя задача: взять в полку шесть человек, заехать за кладовщицей, завезти все необходимые материалы  и разнести по этажам. Список этих материалов  у кладовщицы. Подкорректируешь его  на месте. Вот ее адрес.  Машину тебе должны обеспечить дежурные из штаба. Ты там все знаешь.  Они такую команду получили. Так что не тяни, скорее всего, эта машина тебя уже дожидается.

             Волошин зашел в «дежурку». Хотелось выполнить это задание поскорее. Если машина уже ждет, надо предупредить морпехов, чтобы готовились. Он связался с дежурным по полку:
           – Шесть человек на заселение? Готовы?
          Дежурный был немногословен.
          – Соединяю с ротой. Капитан Коломиец в подразделении. Он закреплен за аварийным домом. 
           – Петро, привет!  Люди готовы?
           – Так и знал, что опять ты объявишься. Уже подъехал?
           – Нет. Иду за машиной и сразу к вам.
           Коломиец секунду помолчал.
           – Значит, машины у тебя пока нет! И неизвестно, когда будет.  Решим так:  пусть люди спят. Приедешь на КПП! Пять минут, и они у тебя в кузове. Старшина с ними  толковый. Надеюсь, машина будет крытая.  Дождь ведь!
 
         Пятачок около Управления был пуст. Командирская «Волга» где-то носилась по ночному городу.  Волошин потоптался около входа, надеясь на чудо, натянул на голову капюшон «канадки» и побрел прочь.
          Вскоре он  проходил  мимо злополучного дома. В окнах уцелевших подъездов горел свет, люди, готовились к переезду. Интересно, они тоже об этом узнали только что?  Прожектор по-прежнему  освещал развалины и большой необычного вида  автокран, пригнанный сюда неведомо откуда для разборки уцелевших этажей.  С недалекого моря дул влажный порывистый ветер. В ярком свете  блестела плитка панелей дома, политая дождем, и только  место недавней  трагедии пугало темнотой и нереальностью.

     Подвал подъезда был пуст.  Кравец повытаскивал из него все плиты, и Волошин подписал ему, как и обещал, три путевки без указаний даты, зная, что подобное не приветствуется диспетчером. Сегодня тот уже в обычном режиме грузил плиты на автомашины, разгружал на полигоне, опять принес три пустые путевки  и почти без скандала согласился только на одну.
            По дороге  ботинки окончательно промокли, и он заскочил домой. Сейчас в резиновых сапогах можно было  безбоязненно наступать на темную землю, не опасаясь луж. Еду дома ждать не стал, сказал, что через пару часов управится и тогда  нормально поест.

           Обещанной машины около «Стекляшки» не наблюдалось, только в стороне тускло светились окна автомобиля связи. Днем ее перегнали поближе к ресторану. За дверью, где располагался штаб, слышался веселый гомон и смех. Шла травля армейских баек и анекдотов. Волошин постучал и, не дожидаясь ответа, вошел  в комнату. В помещении было тепло, по-домашнему пахло котлетами и еще чем-то дразнящим, едва уловимым. Чем-то, что всегда ассоциируется с праздниками и весельем. За сдвинутыми столами в непринужденной позе, в расстегнутых черных тужурках расположились два незнакомых капитана 1 ранга  – это был «штаб»  в его ночном варианте. Вдоль стены на стульях сидели еще два офицера, Волошин видел их здесь днем, по-видимому, припозднившиеся приятели дежурных, и слушали разглагольствования штабистов.
 
             Сидящие за столом не прервали беседы, только с неудовольствием поглядывали на вошедшего.  Волошин шагнул на середину:
          – Разрешите обратиться? Капитан Волошин. Прибыл за автомобилем.
          – За каким автомобилем? Кто вы такой? – не сразу отозвался один из офицеров – крупный мужчина со сросшимися над   переносицей черными густыми бровями.
          Волошин немного растерялся,
           – Мне приказали получить у вас машину.  Для перевозки сантехники и людей.
           – Кто приказал?
           – Подполковник Третьяков. Мой командир…
           –  Ну, так и обращайтесь к своему командиру.  Мы тут при чем?
           До Волошина стало доходить, что распоряжение зам. командующего до ночного штаба не довели. Не мог же Третьяков сам выдумать такой вариант.
            – Люди ждут…
           – Чего ждут? –  Бровастый начал терять терпение.
           – Машину ждут. Унитазы. Разрешите объяснить… Я на этой машине должен… – Но бровастый прервал его: 
          – Капитан! Или кто вы там! Перед вами целых два капитана 1 первого ранга, а вы изволили явиться перед ними не по форме одетыми. Идите, приведите свою одежду в порядок. А потом задавайте вопросы. Ясно?
           Волошин еще больше растерялся:
          – На улице дождь. Это рабочая одежда.
          – Здесь штаб, а не стройка. Устав забыли? Выполняйте. – Бровастый все повышал голос.– Круго–о–м. Марш!

          Волошин на автомате вышел в плохо освещенный коридор и застыл обескураженный. Разве можно так разговаривать? Даже не выслушали!
          Досадная помеха была устранена, за дверью возобновились треп и смех. Ботинки – дома, промокшие, китель под курткой весь  отсырел, с фуражки вода капает. Он снял тяжелую «канадку», пригладил одежду. Влажные погоны облепили плечи. От резиновых сапог избавиться не удастся. Время приближается к полуночи. Где-то его ждут рабочие, кладовщица, матросы второй сон досматривают. Прав был Коломиец. Верно  службу понимает.

          Может, позвонить Третьякову, пусть сам договаривается с этими штабистами. Нет! Не годится. Однажды он выполнял ночную авральную работу. Тогда все пошло не по плану.  Среди ночи позвонил командиру. А тот потом пристыдил: самому надо решать вопросы, меры все возможные и невозможные принять. Да и не любят командиры, когда их беспокоят по пустякам. Эти тоже не любят.
   
          Волошин внимательно оглядел себя:  действительно, одежда не для строевого смотра.  Надо еще раз им объяснить, решил он, ведь это их прямой начальник послал его сюда.  Он попытался сложить в голове убедительную форму доклада и снова шагнул за дверь.
           –  Товарищ капитан 1 ранга!  –  обратился он в пространство между их головами, – для организации перевозки, я должен получить у вас машину с тентом. Это приказ… – он хотел сказать   командующего, но вспомнил, что толком не знает, кто придумал эту ночную операцию, и добавил: – зам. командующего.
           Бровастый привстал над столом:
           – Я неясно выразился? У вас что, нормальной обуви нет? Форма одежды вся измята.  Какие унитазы среди ночи? Вы в своем уме? У нас для чего телефон на столе стоит? Немедленно покиньте кабинет. На гауптвахту захотелось?   
          Второй капраз, более тщедушный, с редкими белесыми волосами, с безмятежной улыбкой наблюдал за происходящим. Взгляды сидящих у стены офицеров были более сочувственными.
 
           Какое–то время Волошин тупо рассматривал обоих старших офицеров. Новые кремовые рубашки, блестящие погоны и нашивки. На груди куча значков и колодок. За двое суток он впервые видел здесь такую праздничную одежду. Недаром старик Дарвин предположил, что первоначально одежда была придумана для украшения, а не для тепла. Страсть к блестящим побрякушкам присуща не только нагим индейцам, но и многим офицерам. Сколько народу толпилось здесь днем, половина в резиновых сапогах, и у всех, включая адмиралов, форма была поскромнее.


           Волошин натянул «канадку» и вышел под моросящий дождь. Кто же они такие, эти павлины, что даже на «заместителя командующего» не реагируют.  Похоже, этот бровастый на флоте по дисциплине главный, раз так на одежде зациклился. Белобрысый все время улыбается. Чего тут смешного? Офицеры штаба флота, а ведут себя, как баре. Он потерянно обошел «Стекляшку». По темным окнам змейками струились ручейки, грязь хлюпала под ногами. Поведение дежурных было для него совершенно непонятным. Могли бы своему начальству позвонить, поинтересоваться хотя бы. Раз ему не верят. Наверное, на ночь оставили самых ненужных и бестолковых. На всякий случай.
 
           Воспоминания пробуждаются аналогичностью ситуаций. Он вдруг с пронзительной ясностью вспомнил рассказ пожилого преподавателя–офицера в училище: 

          … во время войны,  на передовой несколько дней шли непрерывные бои. Бойцов, а это были морские пехотинцы, никто не кормил. Ребята оголодали, и командир послал одного в тыл узнать, почему, мол, такое безобразие?  Матрос, как был в окопе с оружием, так и пошел.  Выбор на него пал, потому, что был тот не робкого десятка.  Геройский был парень. Тыловиков он нашел уже ночью. Гуляли они. Трижды выгоняли его вон из хаты, чтобы не мешал. Пистолетиком в лицо тыкали, когда тот возмущался. После третьего раза он сунул им в окно гранату…»
 
      После третьего раза!  Волошин понял, что  это уже его личное дело. Плевать на звания! Он не мальчишка, чтобы позволять  так с собой разговаривать. Он решительно вошел в комнату, и, не обращая внимания на бровастого, вперил взгляд в белобрысого.
          – Вас для чего здесь посадили? Даже не слушаете! Приказы командования не выполняете! Без машины я отсюда не уйду.
           Белобрысый скривил губы:
           –Ты будешь мне указывать! Мое дело « Энтерпрайзы» топить, а не унитазами твоими заниматься.
          Бровастый уже набирал номер телефона:
          – Комендатура! Кто у аппарата? Пляскин! Гаврилюк говорит. Немедленно, патруль к разрушенному дому! К ресторану. Задачу я вам на месте поставлю.
          Точно, этот петух дисциплиной заведует. Какое-то время они исступлённо смотрели друг на друга. 
          – Мешаю отдыхать! Хорошо, я уйду. Переодеваться! Сами будете возить эти чертовы сральники. И монтировать! Я вам это обещаю.

                Волошин в ярости выскочил на улицу.  Помощника коменданта гарнизона старшего лейтенанта Пляскина он хорошо знал. Тот сначала оказался в полку морской пехоты на мелких должностях, не нашел понимания у  бравых сослуживцев   и вот: всплыл в комендатуре. С плохо скрываемым торжеством мстил бывшим сослуживцам за прошлые обиды.
          Их встречи на улицах города в рабочее время всегда заканчивались  стычками, так что ничего хорошего от его визита не ожидал.  Закроет он Волошина до утра, как минимум.  Слепит из него на пару  со своим начальником  злостного нарушителя, потом  объясняй из камеры, почему не выполнил задание…

                Около развалин  веселыми бликами отсвечивал автокран невиданной  компоновки  и раскраски. На толстой телескопической стреле выделялись слова, написанные затейливыми  готическими  буквами. Волошин днем не раз с тревогой смотрел на уцелевшие этажи, прикидывая, как к  ним подступиться. Разборка их с помощью заморской техники представлялась крайне опасной и могла затянуться на недели. Тогда об отпуске можно  забыть. Наташа полгода к нему готовилась.  С родными созванивалась, планы строила. Надеялись хоть немного осеннего тепла застать. И вот!
 
           Маленькие окна пункта связи манили мягким светом. Третьяков точно не поможет. Но ведь Рязанцев как-то обмолвился: звоните в любое время. Это он говорил, какому-то полковнику из милиции, но какая разница!   Правда,  нехорошо,  получается – жаловаться на кого-то. Непривычно.

          За пультом  сидел сам мичман, за приоткрытой дверью перегородки виднелись нары, где спали связисты. Визиту Волошина он не удивился, за двое суток капитан стал здесь вполне своим.
           – С Рязанцевым можете соединить?
           Мичман хмыкнул:
           – Конечно!
           – А  что, он разве еще на службе? – удивился Волошин.
           – А без разницы. Он всегда на связи. Хоть на службе, хоть дома. Вызывать?
           – Давайте! – Поборол он в себе остатки  неловкости.
           В трубке пророкотал знакомый голос. Волошин представился, сомневаясь, помнит ли его адмирал, и  сразу перешел к делу:
           – Я не могу выполнить ваш приказ о заселении дома.
           – Почему? – тихо отозвалась   трубка.
           – Я должен был получить автомашину в штабе, но меня здесь не хотят слушать.
           – Почему?
           – Одежда промокла под дождем.  С меня  требуют, чтобы я ее высушил и погладил. Потом обращался. – Про резиновые сапоги он предпочел не распространяться.
           –Все?
           –Все! Меня люди давно ждут.
           – Позови старшего!      
   
          Под окном полыхнули фары подъехавшей машины.  Комендатура была недалеко.  Покидать будку связи не стоило. Едва ли этот Гаврилюк станет его слушать.
         – Зам. командующего приказал, чтобы вы позвали к телефону старшего из дежурных, – обратился Волошин к мичману,  ведь можно было и так истолковать  распоряжение адмирала.
          Связисты не привыкли задавать лишних вопросов. Мичман легко спрыгнул с высоких ступеней.  Около входа урчал «уазик» комендатуры с красной полосой на дверцах.

         Старшим оказался бровастый. Он протиснул свое громоздкое тело в дверной проем, четко доложился в трубку и принялся слушать внушение. Трубка гудела.  Бровастый заерзал и пролепетал:
          – Тут явное нарушение формы одежды, неуставное поведение, –  трубка загудела сильнее, и капраз затих.

           Волошин примостился сбоку на узенькой лавочке. Что внушали его обидчику, было понятно. Не первый год служим. Вооруженные силы у них общие, отношение к подчиненным одинаковое. Как разговаривали с ним,  такие же выражения тот слушает в свой адрес.…  Время теряем. Рабочие разбредутся. Кладовщица спать завалится. И правильно сделает. Спит ведь та сволочь, что должна была передать распоряжение командующего насчет автомашины...  А почему, собственно, только одну машину? Третьяков, как-то неопределенно выразился. Можем все не поместиться, если с грузом. Потом матросов отвезти. Эту кладовщицу домой. Самому тоже надоело грязь месить.
 
           В тесном «кунге» распространился тот самый непонятный аромат. Да это же коньяк, наконец, догадался Волошин. Видно, употребили дорогую  марку, даже запах которого незнаком  вчерашнему лейтенанту.  Под  дармовую закуску....
     Наконец, Гаврилюк аккуратно положил трубку на полочку и с ненавистью уставился на сидящего капитана, хотел что–то сказать, но спесь  душила его, и он молча полез из будки. Настало время действий,  Волошин спрыгнул следом, прямо в липкие объятия Пляскина.

          –  Товарищ капитан 1 ранга! – заорал несостоявшийся боец морской пехоты.  – Я его знаю. Задержать? Караул ко мне! – Видно, в ресторане его уже просветили насчет личности нарушителя.
          – Пока отставить! – неуверенно выдавил бровастый.
          – Да он давно нарывается! Разрешите действовать! – В голосе воинственный задор  и неприкрытое желание выслужиться перед начальством.
         Вдруг, из темноты: 
        – Старший лейтенант! Пошел на хер! –  и глистоподобный служака замер с открытым ртом.
 
           Белобрысый истребитель американских  авианосцев сразу почувствовал изменение обстановки и почти уважительно посмотрел на Волошина.
           – Так, капитан, докладывайте!
           – Две машины. Людские. С тентом.
            Пена брызнула изо рта.
           – Ты же говорил, одна машина!  – Бровастый пытался уничтожить его взглядом.
           – Вам показалось. Времени много потеряли. Одна не справится.
          Они стояли напротив друг друга и шипели. Один  – от злости. Другой – от усталости и тоже – от злости.
           – Где я тебе ночью возьму две машины? Нехер тут придумывать!
           – Еще полчаса, и понадобятся три машины. –  Капитан угрожающе шагнул к выходу.
           Бровастый взвыл обессиленный.
           – Ну, я тебе..!  Ну, ты у меня ..!
   
          …Волошин сидел у стены и безучастно наблюдал за происходящим. Достать две машины с тентом было  нелегко. Не он затеял эту ночную операцию. В теплом помещении его клонило в сон. В дальнем углу на стульях стояли два подноса с горками грязной посуды. Запах еды туманил сознание. 

           На столе имелся перечень телефонов  воинских частей гарнизона, он здесь появился еще днем.  Сонный дежурный по части из этого списка выслушивал требование о немедленном выделении машины и сразу заявлял, что это невозможно.  « Только с разрешения командира, все спят, машина не заправлена, ключи от боксов неведомо где…» 
          Звания звонивших и их угрозы на невидимых капитанов и майоров не действовали, ответы были удивительно стереотипны.   Просители переходили на стандартный  мат, после чего трубку там бросали.

             Волошин видел в них себя  полчаса назад. Видно было, что Гаврилюк оказался в непривычной  ситуации.   Ощущает себя масштабной личностью, поэтому  привык только команды отдавать;  типа  «… через час доложить об исполнении!»  Или  «чтобы к утру было сделано!»  И непременно, чтобы работали ночью или в выходные. Как мы сейчас. Считает унижение подчиненных частью воспитания. Звание и должность отучили самого работать. Наплевать ему на то, что Волошин вторую ночь не будет спать. Даже в голову подобное не приходит.  И чего так вызверился на простого капитана, будто это его прихоть. Командующий решил, его зам  передал распоряжение ему лично, вот и срывай на них свою злость!  Заявил бы Рязанцеву по телефону, как тот плотник, что сейчас не война, ночью люди спать должны.... Да-а! А ведь плотник свое дерзкое требование предъявил капитану а не подполковнику Третьякову - начальнику Управления. Очень дозирована и избирательна в людях такая черта характера, как смелость.

           Обескураженные дежурные не раз помянули недобрыми словами тех, кто придумал это издевательство над здравым смыслом, причем, по их двусмысленным репликам получалось, что инициатором этого безобразия, а проще – виновником, выступал этот настырный капитан.  До бровастого, наконец, дошло, что в этой истории с унитазами ему грозит оказаться крайним, и он сменил тактику.
         Перестал орать! Подчеркнуто спокойным, даже ласковым голосом выпытывал у очередного дежурного по части все его анкетные данные и записывал в тетрадку. При этом представлялся заместителем командующего флотом и перечислял кары, которые ждут несчастного офицера, вздумай тот брыкаться. По части нагнать страху чувствовался специалист.  Зловещая вежливость действует на служивого угнетающе. Любой отрицательный ответ автоматически делает его преступником.

           Через полчаса около ресторана  ревели плохо прогретыми моторами три разномастных автомобиля.  Кап–разы повеселели и немного увлеклись.  Когда на их призывы сюда устремился лишний автомобиль, они немного подискутировали на тему «штаб они, или как?»  и мудро рассудили, что «… до утра далеко,  для оперативных действий машина им совершенно необходима».
          В кабинах дремали старшие машин. Волошин растолкал молоденького лейтенанта и, не ощутив никакого взаимопонимания, по примеру Гаврилюка, переписал данные из его военного билета. Потом сунул  адрес кладовщицы и перечислил все беды на его голову, если тот не привезет женщину  туда, куда та скажет. Сам на другой машине рванул в полк морской пехоты....
          
 
          Рассвет застал Волошина спящим в кабине ЗИЛа. Рядом спали мичман – старший машины и водитель. Под утро неумолимый сон свалил их с ног. В соседней машине  дремали усталые матросы. Дважды пришлось ездить на склад из-за недостающих прокладок и фитингов. Электричество оказалось не в каждой квартире. Бригада сантехников в количестве четырех человек в полутьме закончила работы на одном подъезде и на середине второго взмолилась о милосердии. Было решено поспать пару часов, а остальные квартиры доделывать по мере заселения. Люди выбились из сил, и, как обычно, их героизм был следствием чужого раздолбайства и начальственной глупости.

            С первыми лучами солнца появилась серая «Волга», и Волошин вкратце доложил о ночных баталиях.
          – … В итоге,  материалы подвезли только к трем часам ночи. Один сантехник  не дождался, ушел домой.  Посылали за ним другого.
            Третьяков пускал во все стороны сигаретный дым,  за гримасами с трудом скрывая раздражение.
          – Детский сад  какой-то. – Видимо, в уме сочинял доклад командующему. Волошин сам понимал, что сейчас, при свете дня, его рассказ звучал нелепо и неубедительно. Матросов было решено отправить в казарму, дальше справляться своими силами.

             И к чему были эти ночные метания? Первые военные КАМАЗы с переселенцами появились только после обеда, и никто из жильцов не планировал заночевать в своих новых квартирах. В подъездах образовались заторы из домашней рухляди. На доме стали распоряжаться представители различных жилищных комиссий,  когда подъехавший Третьяков неожиданно предложил подбросить капитана до его дома.

          – На вот, почитай! – сунул он ему на заднее сидение исписанный лист бумаги. Волошин старался вникнуть в написанное:  … хамское поведение… недобросовестное отношение к делу... Слипающиеся глаза не могли удержаться на одной строчке. – Чуть не сорвал задание командования,..  своим внешним видом позорит звание офицера… принять меры…

            Мореходы из ресторана после отъезда машин  время не теряли и озаботились его особой. Из  записки следовало, что ночной штаб четко действовал в непростой авральной ситуации, а этот капитан им только мешал. В правом верхнем углу:  «подполковнику Третьякову», внизу – неразборчивая подпись.
 
            Гадливая тоска шевельнулась в сердце. А ведь он после суматошной беготни по темным этажам почти забыл о ночном штабе. Даже находил  какое-то оправдание их поведению, привычному по отношению к младшим по званию.  Этот Гаврилюк мог наказать его своим приказом, раз столько нарушений усмотрел. Побоялся! Ограничился доносом. Почему-то кляузы, как устные, так  и письменные, по мере врастания в военную среду, Волошин  стал ощущать на себе все чаще. Даже стал привыкать к непонятному для него явлению, как привыкают к  чему-то обыденному и неприятному, вроде  плохой погоды.
      
           Сигаретный дым вытягивало в приоткрытое окно. Третьяков чуть повернул голову в его сторону.   
           – Что скажешь? В штабе мне передали.
           – Все как раз наоборот было. Я вам утром докладывал.
           – И все же?
           – Делал все возможное для выполнения задачи.  Как вы учили…. В итоге, штабисты комендатуру вызвали. Пришлось Рязанцеву звонить.
          Третьяков довернул голову еще на несколько градусов.
           – Отработал ты правильно. Записка эта неофициальная. Но я должен на нее отреагировать. Ее автор – личность известная.
           – Понимаю.
           – Ну, так вот! Решил я тебя наказать за неуважение к старшим начальникам, знаю, водится за тобой такой грех, но вспомнил, что ты в отпуске. Со вчерашнего дня. Подожду с наказанием до  твоего возвращения. Доедем сейчас до управления, забирай «отпускной», деньги,  и – свободен!
           – А как же разборка дома? – этот вопрос волновал его все последние сутки.
           – Работа опасная. Специальная бригада монтажников из города будет этим заниматься.
    
            Мимо проносились знакомые дома.  Все эмоции и желания затаились  где–то в глубине организма. Невелика заслуга – пожаловаться на обидчика его начальству. Но то – ради дела. А сейчас как поступить? Опять жаловаться?  "Мешал работать!" – вот каков итог   двухсуточного аврала. Сам виноват! Зачем было связываться со старшими? Лишнего наговорил. Правда, угодливое молчание способствует карьере, но не решению проблем. Обидели тебя! Такая мелочь - этот пасквиль по сравнению с трагедией жильцов взорванного дома.
           Разве такие мысли должны присутствовать у потенциального отпускника. Впереди опять спешные сборы, билеты... Но это потом. Капитан Волошин хотел только спать.


Рецензии