Мы ждали праздника

Эта война была нашей религией. Мы молились на победу и победителей. Создавали легенды и мифы.

Был такой миф и в нашей семье.

Родители выросли без отцов, как водится. Мамин отец, Семен Семеныч, почти слепой был, бухгалтер). На фронт его не брали. Бабушка (это уже родная, не двоюродная) была фельдшером, и её хотели мобилизовать.

Дед решил по-другому. Дочку жалел. Быстренько снабдил жену "вторым ребенком", сам добился разрешения воевать, "хотя бы к партизанам".

Сбросили его. Воевал. Недолго, правда. В начале сорок второго то ли погиб, то ли от голоду умер.

Могила есть, под Рассонами. Всё честь честью, были мы там.

А в мае сорок второго, через пару месяцев после похоронки, у него еще две дочки родились. Одна из них мама моя. То-то радости было.

Со вторым дедом... ошибочка вышла. Рухнул миф. И всего-то несколько дней назад.

Михаил Семенович ушел из дома в город, в военкомат прямо утром двадцать второго. Трех сыновей оставил (отцу моему, младшему, год был).

Больше о нем ничего не слышали. То есть говорила бабушка, что отправили их, нескольких односельчан сразу, но "до войны" не доехали. Разбомбили состав.

И вроде видел кто-то из знакомых, то ли... тело нашего моряка, то ли, что бомба в вагон попала.

Вот этим дедушкой я с детства больше всего гордилась. Не потому, что герой, а потому что невинно убиенный. Вроде как святой.

Даже стихи по молодости и глупости написала.

Вот такие примерно:

Под Одессой

Мой дед погиб в Одессе. Под Одессой.
Он так тогда спешил в военкомат,
Как будто жить ему мешали бесы
И он смертельно торопился в ад.

Рязань, деревня. Мать, жена, три сына.
В тот день отец мой сделал первый шаг. За ним.
В тот день из дома уходил мужчина.
Одним из многих. И для нас - Одним.

С утра они всё шли, сливались в реку.
И ждал их перевозчик. У Оки.
Они в глаза глядели. Человеку.
Харону. Богу матери-реки.

Река впадала в море. Но быстрее
Они впадали в обморок войны.
Мужчины, дети, русские, евреи.
С единой мыслью, что они должны.

Должны, должны изгнать каких-то бесов
Из нелюдей - прислужников войны.
Очистить душу. У души нет веса?
Так значит жизнь свою они должны.

Двадцать второго двадцать восемь наших
Кутуковских пришли в военкомат.
Из них двенадцать, слышите, двенадцать
В земле одесской до сих пор лежат.

Двадцать шестого поезд разбомбили.
Жене сказали без вести пропал.
И нет у деда нашего могилы.
Снаряд немецкий точно в цель попал.

Погиб мой предок быстро и красиво.
Без праха. Он святым наверно стал.
А я... я до сих пор живу счастливой.

Я знаю, что мой дед не убивал.


Стихи понравились, конечно. Корявенькие, с пацифизмом, но грамоту какую-то за них дали.

И главное... перестали мы все как один искать и допытываться.

Совсем перестали.

Только недавно, да, на карантине, сестра моя младшая, деловая и критически мыслящая, совсем неподходящую информацию отыскала.

Оказывается, выжил Михаил Семенович тогда. И тут же попал в плен. В лагерь. И не под Одессой, а под Полтавой.

Дальше следы обрываются. Числился он у нас "пропавшим без вести".

Ну, и бабушка вроде ждала. Говорила, "хорошо, что мы перед войной еще начали в церковь ходить".

В общем, вернула мне племянница стихи мои с извинениями. Не удалось блеснуть, даже на дистанционке. Не подходят.

И теперь я всё время про этот концлагерь думаю.

Никакого праздника.

И вспоминаю, что когда видела раньше "Бессмертный полк", то пугалась чего-то.

Вроде глаза у них... осуждающие. Недовольны они нами.

И правильно недовольны.

Как вы думаете?