7. Магомет перехитрил в Коране. С. Есенин

Зашла сегодня в арабский магазин за овощами-фруктами, а там свежеприготовленная пахлава. Интересуюсь: откуда? Оказывается, из другого района города. Её одна сирийка на продажу печёт. Дали попробовать. Сладкая до чёртиков, но мужа решила побаловать – сама-то я восточную кухню ещё не постигла. А видимо, придётся, ибо в наших европах тоже скоро «халифат» рулить начнёт, и вместо колокольного звона услышим мы призыв муэдзина с минарета. Поэтому я вполне себе представляю, что зороастрийцы и христиане Сасанидского государства чувствовали, когда их обращали в мусульманство. Да куда было деваться?! Но у палки, к счастью, два конца: под воздействием ислама расцвели медицина, философия, архитектура, поэзия, каллиграфия и живопись. В свою очередь, представители персидской науки (Ибн Сину помните?) и культуры внесли значительный вклад в становление исламской цивилизации. Сие обстоятельство внушает некоторую надежду на то, что в Европе под влиянием мусульманства «отцветут», наконец, некоторые «западные ценности». Начать можно с сущей мелочи: упразднить 56 из 58-и полов, оставив только два «базовых».

Вернемся, однако, к персам. Они приняли ислам, но не арабскую власть и к 875-му году за счёт назначений на ключевые государственные посты «своих людей» фактически восстановили национальную независимость Ирана. В начале следующего века три брата из родственной Сасанидам династии Буидов подчинили себе три огромные провинции, сделав арабов-Аббасидов фактически вассалами. Государственным языком снова был объявлен персидский. Символом самоидентификации персов этого времени стал эпос Фирдоуси «Шахнаме», написанный на фарси и посвящённый истории Ирана.

К сожалению Буиды продержались недолго. Между наследниками трёх братьев начались распри «кому и как сидеть», и в 1055-ом их потеснили тюрки-сельджуки, которым пришлась по душе персидская культура и традиции. Это создало благодатную почву для совместного развития литературы и искусства, но и Сельджукидам вскорости пришлось убираться под нажимом шахов Хорезма. Последние начали выдавливать тюркскую династию уже в 1077-ом, а в 1196-ом херезмшах Текеш окончательно разбил войска Сельджукидов, ну, и Аббасидов заодно.
 
Империя Хорезмшахов просуществовала до 1231-го года. Сын Текеша Мухаммед II в результате постоянных войн сумел ещё раздвинуть её территорию и, считая себя непобедимым, ввязался в конфликт с Чингизханом. Однако силушку-то свою он переоценил. Первую волну ордынского нашествия ему отразить удалось, но вторая – смела государство с лица земли. Первые сорок лет монгольского владычества – один из самых мрачных периодов в истории Персии. Население страны за это время сократилось в десять раз.

Иго продолжалось до 1353-го года. Конец ему, захватив Шираз и Исфахан, положил великий полководец Тимур – он же Тамерлан. Тот, разумеется, тоже никаким таким уж ботаником не был и ни с кем особо не миндальничал, но одна хорошая новость в его биографии всё-таки обнаружилась. Будучи истинным мусульманином, он не пренебрегал возможностью поклониться великим святыням. Особенно, если они попадались ему на пути. Мекка и Медина лежали, правда в стороне от амбиций Тимура, а вот город Кум с мавзолеем Фатимы – совсем рядом.
 
Фатима, если кто случайно не в курсе, это не дочь пророка Мухаммеда, а дочь седьмого непорочного шиитского имама Мусы Казима. Однако ценность её всё равно в ином: она тоже была непорочной, проповедовала ислам, да к тому же ещё и так сильно любила своего брата, что отправилась следом за ним из Медины в Хорасан. А поскольку негоже было пречистым девицам путешествовать в одиночестве, поехала она туда со свитой из 23-х человек. Недалеча от города Кум противники её брата атаковали караван, всех сопровождающих Фатиму людей убили, а её попотчевали кушаньем с ядом, после чего она тяжело заболела. Бедняжку едва успели довезти до Кума, там она в молитвах и исповедях умерла и была похоронена.
 
В 9-ом веке рядом с могилой возвели мечеть, в 10-ом – над гробницей сложили бамбуковый шатёр, а ещё через триста лет к облицовке святыни привлекли самого лучшего кумского мастера-плиточника. Тот делал свою работу восемь лет и, наконец в 1234-ом году явил миру украшенный мозаикой мавзолей. Это было потрясение! Вот в таком сиянии искусства и застал Тамерлан святыню. Подивился великолепию, почесал затылок, задумался глубоко о чём-то возвышенном и отправился по своим захватническим делам дальше.

Занесла его как-то судьбина в город Йезд (ага, туда, где мы с вами пару глав назад прогуливались). Страсть как захотелось ему помолиться Аллаху и возблагодарить его за «проделанную работу». Подошёл он к украшенной чудными мозаичными орнаментами и двумя высокими минаретами Пятничной мечети и онемел от восторга. А когда внутрь ступил, да увидел отделанные голубой фаянсовой плиткой интерьеры, восторг поднялся в его груди, и обрёл он снова дар речи. «Хочу, хочу, хочу, – закричал полководец голосом Маши. – Хочу такую же или даже лучше в моём Самарканде!» «Да не вопрос, – ответили «адъютанты его величества». – Казна, благодаря походам, считай, бездонна». «А как у нас с мастерами? – поинтересовался Тамерлан. «Разживёмся и мастерами, коли прикажете» – бодро ответили прислужники. И они «разжились»! Много искусных иранских умельцев было вывезено Тимуром в его новую столицу, где они приняли активное участие в создании шедевров самаркандской архитектуры, чем заслужили великий почёт и уважение не только современников, но и потомков.

Государство Тимуридов Туран дожило до конца 15-го века. И тут из той его части, которая нынче называется Иранский Азербайджан, явился некий Исмаил. Он родился как раз в тот год, когда его отец, потомок основателя суфийского ордена Сефи ад-Дина, героически погиб в битве с войсками Ширваншаха. Через семь лет убили и старшего брата, а его самого чудом спасли и долго скрывали кочующие кызылбаши. К 14-ти годам Исмаил собрал вокруг себя племена и с 7-тысячной армией пошёл на Ширван мстить за отца. Мальчишка был явно не хлипкого десятка, сражался в первых рядах. Войско одержало победу: ширваншаха схватили и обезглавили, столицу вражеского государства осадили и взяли.
 
Тут же активизировался кузен из Тебриза и выставил против Исмаила 30-тысячную армию. Решающее столкновение произошло под Нахичеванем. И снова виктория. Исмаил торжественно вступил в Тебриз, провозгласил себя шаханшахом Исмаилом I, начал чеканить собственные монеты, а государственной религией объявил шиизм, обособив тем самым Иран от других мусульманских стран, где господствовал суннизм.

Аппетит, как и положено, явился во время еды, поэтому за Тебризом последовали Хамадан, южный Иран, Мазендаран, Горган, Багдад, Месопотамия и часть Средней Азии вместе с дорогим сердцу Тимура Самаркандом. На карте мира снова появилась империя персов. Теперь она называлась Державой Сефевидов. Размерами она была поменьше предыдущих великих персидских держав, но случилось это, боже упаси, не от природной скромности Исмала I, а потому, что султаны вошедшей в апогей Османской империи тоже, сложа конечности, не сидели. Под лозунгом защиты правоверных мусульман от шиитов, они выступили против Исмаила, и при помощи трёхсот пушек наголову разбили вооруженную мечами армию Сефевидов. Армения и Арабский Ирак отошли к Османской империи.
 
После этой оплеухи Исмаил I решил действовать дипломатическим путём: он задружился против Турции с Венецией, Королевством Габсбургов и Венгрией. Территориального урона это Османской Империи не нанесло, но спеси поубавило. Да и Сефевидское государство укрепило, что лишним точно не стало.
 
В 1524-ом Исмаил I умер и наступила лихая эпоха безвременья: Иран щипали со всех сторон, а правители при этом менялись в угоду кызылбашам как картриджи в принтере. Наконец в 1582-ом году хорасанские кызылбаши провозгласили шахом внука Исмаила I своего наместника Аббаса, через четыре года «подогнали» ему престол и империя Сефевидов расцвела. Аббас I навсегда покончил с междоусобицей, удачно реформировал армию, заменив конницу тюркской знати на регулярные части гулямов, мушкетёров и артиллеристов, подчинил себе Афганистан, часть современного Пакистана, Закавказье и провинцию Гилян. И уж в который раз Персия раздалась от Тигра до Инда. Управлять державой из расположенного где-то там на северо-западе Казвина стало неcподручно и решено было столицу перенести в центральный Исфахан. Там, правда, вокруг пустыня, зато подальше от потенциальных «посягателей» и поближе к Персидскому заливу, который к тому времени стал важным торговым маршрутом для голландских и британских компаний в Ост-Индии.

Главным градостроителем Исфахана Аббас I назначил известного математика, астронома, философа и поэта Аль-Амали. Тот сосредоточил всю программу переустройства столицы на двух объектах: улице Четырёх садов, где находились важные правительственные, религиозные и образовательные учреждения и на площади Накш-э Джахан, вокруг которой была построена значительная часть архитектурных шедевров Исфахана.

В середине ноября 2019-го года мощный циклон принёс в северный и центральный Иран холод, дождь, снег и революционные настроения. По всем каналам стали показывать, как кто-то где-то поджёг автозаправку, потому что правительство, якобы, собирается повысить цену на бензин. По стране поползли слухи, будто бы где-то стреляли и сотни каких-то студентов уже арестованы и брошены в застенки. Превентивно отключили интернет, закрыли базары и перекрыли некоторые магистрали. Но мы до Исфахана добрались безо всяких проблем, не считая обледеневшей в отдельных местах дороги.
 
Прибыли вечером. Дождь, подстёгиваемый холодным ветром, хлестал совершенно разнузданно. Мелкими перебежками от крыши к крыше мы домчались до ресторана, там отогрелись изнутри и снаружи и, надеясь на то, что за ночь циклон угомонится, отправились в отель, под тёплое одеяло.
 
К утру погода, в самом деле, почти улеглась, но не превентивные меры: большинство лавок оставались закрытыми, в результате чего по девятигектарной площади Накш-э Джахан, не мешая друг другу, степенно бродили малочисленные туристы, тщательно осматривая каждую достопримечательность и спокойно представляя себе, что и как происходило здесь четыреста лет назад. Мне в этом смысле повезло дважды: во-первых, не мешала современная массовка, а во-вторых, кроме пояснений Симин здорово помогал купец Федот Котов, именно при Аббасе I задержавшийся по торговым делам в Исфахане и оставившей о нём весьма любопытные записки. Получились эдакие внутренние VR-очки.
 
Начнем с царского дворца Али Капу. Его ворота выходят на главную площадь. По сути, ворота – это целое двухэтажное здание, украшенное снаружи сине-жёлтым орнаментом. По обе стороны стоят стражники. Кого попало они в дворцовые палаты не пускают, только высокопоставленных чиновников, иностранных послов и купцов. Поскольку наш Федот как раз «тот», мы увяжемся, крадучись, за ним и посмотрим, как там?
 
Ух ты! Стены расписаны золотом, купольные потолки в изразцах и сотах, ступени лестниц выложены плиткой – лепота. Пока Котов через толмача беседует о чём-то с шахом, мы выйдем на веранду. Она огромна, с резным деревянным потолком и тонкими колоннами. С него Аббас I в часы досуга наблюдает за тем, как в бесчисленных лавках идёт торговля, и чем ещё народ на площади занимается.
 
Вон там партиями играют в кости. А тут разравнивают землю и камешками выкладывают на ней разные узоры. Здесь гадают по книгам Саади и Хафиза, а чуть дальше дервиши рассказывают о жизни «басурманских» святых. В конце площади справа и слева бьют в набаты и литавры, трубят в большие трубы и играют на зурнах. Прямо перед дворцом две группы всадников устроили потешный бой: скачут друг на друга, размахивают чеканами. Вошли в азарт, кони ржут, пыль из под копыт клубами. Толпа зевак собралась, лавочники в дверях стоят, носильщики тюки побросали и тоже рты разинули. Вот уже краснокафтанные серьёзно теснят синекафтанных, главный останавливает схватку и объявляет результат. Всё постепенно стихает и возвращается в привычное русло: продавцы идут к своим прилавкам, покупатели к интересующим их товарам, носильщики к амбарам. Работники выравнивают взбитую копытами поверхность площади, подсыпают её крупным песком и поливают водой, а мы возвращаемся во дворец, где уже успешно закончились переговоры, и довольный шах пригласил нашего купца в расположенный двумя этажами выше музыкальный салон.
 
Пока перемещались, украдкой взглянули через окно вниз: там два длинных параллельных здания, перпендикулярно примыкающих к дворцу. Это царский гарем. В него не только нам вход заказан.
 
Ну, вот и музыкальный зал. А музыканты где? А их сейчас нет. Тем лучше для нас: не будут загораживать собою картины знаменитого Резы Аббаси, выполненные прямо в нишах в технике фресок. На одной мужчина держит на руках запелёнатого младенца, а рядом, присев на корточки, женщина колдует над каким-то блюдом. На другой – молодая мать играет со своим голеньким малышом. Фривольное содержание всех остальных полотен наталкивает на мысль, что не музыку ходит сюда слушать Аббас I, а вдохновляться кое для каких подвигов у себя в нижних покоях, что напротив гарема.

И всё-таки, почему же салон называется музыкальным? «А потому, --говорит Симин, – что в нём потрясающая акустика, и достигается она при помощи вырезанных под куполом, в сотах и верхних нишах силуэтов ваз, сосудов и музыкальных инструментов». И чтобы не быть голословной, она запела старую персидскую песню. Тёплый, по восточному витиеватый мотив разнёсся по шестиэтажному дворцу. Мягкий, глубокий альт проник в каждый уголок, в каждое сердце. В коридорах и на лестницах затихли шаги придворных. Они на цыпочках подкрались к дверям и застыли в немом удивлении. Когда Симин замолкла, все зааплодировали. А Аббас I выразил такой неподдельный восторг, что мы уж начали опасаться, что останемся без гида. Но тут нас спас Федот Котов. Сказав, что он, вообще-то, в Исфахане по торговым делам, попросил разрешения откланяться и покинул царский дворец. Мы последовали за ним.
 
Купца по понятным причинам больше всего интересовал базар, а он здесь занимает почти весь периметр площади. Все «лавки каменные, с амбарами наверху, своды каменные с красивой крышей. Лавки снаружи и внутри расписаны разными красками и золотом». Есть и около двухсот русских лавок. Туда Котов завернул первым делом. Потом мимо рядов, где лудят медь, плетут решётки, изготавливают сундуки, пишут книги, продают чернила и чернильницы, шьют башлыки, делают шатры, сёдла, деревянную утварь и куют сабли мы пошли в ряд, где красят и набивают ткани. Это моя слабость! Завораживающее ремесло! Могу часами наблюдать за выверенными движениями мастера, за тем, как расцвечиваются тонкие линии рисунка.

 Налюбовавшись процессом, пошла искать скатерть своей мечты. И нашла: в восточном стиле, набитую на тяжёлом миткале с двух сторон, с канвой по длине и бахромой по ширине. Красивая – глаз не оторвать.
 
Федот поздравил меня с удачной покупкой и пригласил всех в кофейню. Они здесь тоже   каменные, стены и потолки «расписаны красками и золотом». Вверху натянута сетка, на которой стоят заправленные кунжутным маслом стеклянные светильники. Их зажигают после захода солнца. Посреди кофейни бассейн, наполненный водой. Вокруг него танцуют молодые парни, одетые в чалмы и платья, подпоясанные кушаками. Музыканты играют на зурнах и дудках, бьют в бубны. Шумно, весело. На наш стол поставили вазочки с коричневым сахаром утёсом и фисташковым печеньем, принесли шафранный чай. Для меня всё это было ново. Тростниковый утёс, к счастью, оказался совсем не таким сладким как обычный сахар. Можно сказать, он мне даже понравился. Запах чая напомнил какое-то лекарство, но всё равно всем захотелось купить шафрана, ибо невозможно же вернуться из Персии без него. И мы отправились в лавку, где торгуют самым лучшим продуктом. Там нас снова поили чаем и потчевали сушёным барбарисом, в результате мы купили и его, потому что он был очень вкусным.

Дальше наши с купцом пути разошлись. Мы вознамерились заглянуть в мечети, а православному христианину Котову идея посещения «басурманских» храмов казалась безрассудной. Тепло попрощавшись, каждый отправился в свою сторону. Мы –в Мечеть Шаха. Она самая большая в Исфахане: «в длину от больших дверей восемьдесят саженей, поперёк с пределами сто саженей», высота минаретов – 42 метра, а главного купола – 52. Заложили её тринадцать лет назад и ещё не достроили, но «над воротами и внутри уже всё расписано золотом». Леса стоят тут и там. На них работают резчики по камню и плиточники, наряжают мечеть будто невесту к свадьбе. И акустика в ней уникальная: человеческий шёпот из противоположного угла слышно, а если топнуть по одной из чёрных каменных плит, вложенных в пол, то многократное эхо разнесётся до самого купола. Долго испытывать терпение строителей мы не стали: потопали, поудивлялись громкому продолжительному гулу и вышли. А у ворот мулла сидит и «судит мужей с жёнами, разводит их и выдаёт грамоты о разводе».
 
Другая мечеть, имамом в которой «работает» Латфоллах, находится здесь же на площади, прямо напротив царского дворца. Это было первым, что построил в Исфахане Аббас I. Ввиду того, что мечеть вроде как семейная, а члены царской фамилии и без призывов муэдзина знают, когда молиться, в ней вообще нет минарета. Зато всё остальное – шедевр исфаханского стиля в архитектуре. А на семицветную  майолику и мозаики с райскими птицами, геометрическим и растительным рисунком можно до ночи смотреть. Великолепный алтарь состоит из зубчатой арки, украшенной изразцами с арабскими мотивами и сурами из Корана, написанными самыми известными каллиграфами.
 
Купол мечети самый круглый в мире. Высота выпуклости – 12 метров. Внутри и снаружи он покрыт мозаичной плиткой не совсем обычных для Ирана цветов: основные тона – бежевый и землистый, и лишь мелкие элементы традиционно бирюзовые. Зато даже в сегодняшнюю, пасмурную погоду он светится и всё еще виден, хотя мы уже отошли от мечети на приличное расстояние. Решили, пока нет дождя, до шахского моста Хаджу, построенного тоже во времена Сефевидов, добраться. Далековато, конечно, но мы ходить любим.

Вот и он. «Длиною в 150 саженей, шириною в 40 саженей. А по обе стороны моста возведены высокие и широкие, как городские, стены, на верх которых ведут каменные лестницы. Сквозь стены сделан проход для людей, а от прохода вниз, к воде, также ведут лестницы», – так описал его Федот Котов. И сделал это очень точно. Добавлю только то, что мост Хаджу – это три в одном: средство перехода через реку, место отдыха горожан и плотина. Он, как и дворец и мечети, облицован красивейшими изразцами и в вечерней подсветке выглядит магически.
 
Когда мы поднялись на верх стены, увидели ещё один мост – Си-о-се-Поль, или Мост 33-х арок. Это ещё одно прекрасное детище Аббаса I, которое до сих пор служит людям. Нужно сказать, что Аббас I наделил государство таким запасом прочности, что его хватило на сто следующих лет. Каждый из наследников старался в меру своих сил: территории не терялись, а торговые и культурные связи с другими странами укреплялись и расширялись.

1722 год стал для династии роковым. Последний Сефевид Солтан Хусейн был жутко набожным. И ладно бы только сам усиленно удовлетворял свои религиозные потребности, так ведь он и мытьём, и катаньем насаждал во все слои населения ислам шиитского толка, а против суфиев устроил жестокие гонения. Мусульмане-суниты, иудеи, христиане и зороастрийцы, как и следовало ожидать, встали на дыбы. Первыми, после попытки поставить суфизм вне закона, восстали афганцы. Следом – сунниты Курдистана и Ширвана. Их поддержали единоверцы Османской империи и лезгинских племён. До кучи в Персидском заливе оживились арабские пираты, а в северо-западных провинциях вспыхнула чума. Воспользовавшись моментом, малочисленная армия афганцев во главе с Махмудом, разбив войска Солтана Хусейна, осадила Исфахан и взяла столицу измором. Солтан Хусейн отказался от престола в пользу шаха Махмуда, который вырезал не только царскую семью, но и всю персидскую знать. Династия прекратила своё существование, и за три следующих года территория последней Персидской империи уменьшилось до почти сегодняшнего размера, потеряв то ведущее мировое значение, которое она имела при Ахеменидах, Сасанидах и Сефевидах.
 
Вам это действительно ничего не напоминает? Совсем-совсем? Другую страну, другую историческую эпоху? Разумеется, с поправкой на закон времени: не веками дела там  тянулись,  произошло всё гораздо быстрее – за семьдесят лет «в оба конца» обернулись. А в остальном всё то же самое: внешние силы втравили империю в мировую бойню, под шумок проспонсировали и устроили в ней революцию и, разодрав тем самым общество на два враждующих лагеря, развязали гражданскую войну и разрушили империю. Во главе того, что осталось, поставили «своего» «царя». Но тот оказался не совсем «своим» и собрал державу снова, а его наследник, несмотря на все козни извне, сделал её могучей. Правда, уйти из жизни обоим по старой «доброй» традиции «помогли» и привели к власти того, кто начал процесс сдачи страны. Все его последователи теряли одну позицию за другой, пока безо всякой «горячей интервенции» от великой страны не осталась слабая, немощная её часть, готовая в любой час рассыпаться на молекулы. Чудом не рассыпалась. Бог спас, послав Государя. Тяжко ему поднимать страну из праха. Все «закладки», «консервы» и «спящие», подпитываемые «забугорными» миллиардами, денно и нощно ведут тотальную информационную войну, чтоб, не приведи Господь, не перевелись на той земле «юноши с горящими глазами», готовые в любую минуту на подлость и предательство.

А вы думали, что империи создаются и распадаются сами по себе? Все процессы в мире либо структурно, либо бесструктурно управляемы, и даже прыщ на мягком месте, как говорил мой папа, сам по себе не вскочит.
 
Ну, а что касается Персии, так она будет снова великой. Когда? Не знаю, но «халифат» для неё уже готовится. И я готовлюсь – разыскиваю в интернете рецепт пахлавы с маскарпоне, сезамом и капелькой натурального мёда, чтобы и по-восточному, и съедобно...