Пастух Гаврила

Ему, вероятно, было за шестьдесят. Это высокий полный мужчина с солидным брюшком. За какие-то провинности его выслали из Москвы. Появился Гаврила в нашей деревне в 1947 году и нанялся в пастухи. Должность пастуха ответственная и почитаемая. Кормят пастуха поочерёдно от дома к дому. У кого одна корова – кормят пастуха один день. У кого только овца – треть дня. Норму устанавливает общество. Даже самая бедная семья к  приходу пастуха готовится заранее и на стол выставляет всё, как для желанного гостя. А Гаврила человек особенный, интеллигентный, москвич всё же. Видимо раньше он был служитель культа, так как не расставался с религиозными книгами. Окончив школу, в летние каникулы я попал к нему в подпаски. Деревня наша от полей была отгорожена жердевой изгородью. Против нашего дома, под угором к логу, была особая изгородь для телят. В поле выезжали через большие деревянные ворота. Ворота были такие большие, что через них могла бы проехать и современная грузовая машина. Мы, мальчишки, любили кататься на этих воротах и ещё дежурили, чтобы открывать их при подъезде повозок. Хозяин повозки за услуги давал репку, пятачок, клок сена или что у него было в наличии. Среди ребят устанавливалась очередь, кому следующему открывать ворота. Прогон для скота между полями так же был выгорожен. На паровом поле или на жнивье пасти скот разрешалось. Пастухи таскали за собой через плечо длинную плётку-махалку. Её длина, вероятно, была метров пять-шесть. Горе было корове-воровке, этой махалкой можно было пробить кожу у коровы до рубца. Махалки коровы боялись и держались от пастуха на почтительном расстоянии. И ещё у махалки были такие достоинства: если её рывком резко послать вперёд, а на исходе волны так же резко дёрнуть назад – получался громкий хлопок. Хлопков коровы боятся и отбегают. Гаврила, из-за своей образованности  махалки не имел, а носил палку, на которую в основном опирался, так как с его комплекцией ходить ему было трудно. Усядется, бывало, Гаврила возле изгороди, обложится книгами и читает. Однако и смотреть за табуном не забывает. Я уже знаю, что Гаврила со своего места долго не встанет. Стоит какой-то воровке отбежать на озимь или на клевер, Гаврила кричит: «Лёшенька, сынок, заверни вон ту пёструю». Я безропотно бегу заворачивать пёструю, а если догоню её, угощу махалкой, чтобы знала наших. А когда коровы улягутся на водопое у речки Пижмы, а некоторые, любители покупаться, зайдут прямо в воду, Гаврила принимался за моё религиозное воспитание. Он научил меня читать церковно-славянские книги. Я искренне поверил в то, что Бог есть. Узнал и некоторые молитвы. Гаврила заставил меня записать молитвы и выучить. Утром и перед сном я шепчу про себя: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь. Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный помилуй нас». Поверив в Бога, мне казалось, что ангелы подстерегают каждый мой шаг, учитывают хорошие и плохие поступки, чтобы потом, на Страшном Суде, при скончании века, определить, куда меня поместить: в ад или в рай. Я стал бояться и Бога, и чёрта, и всякой нечистой силы. Семья наша была молодёжная, старшие уходили на вечёрки, а я оставался дома. Заберусь на печь, подожму ноги и дрожу от страха. Коптилка без стекла стоит на полатях и слабо светит. Из-за экономии керосина лампу приходилось тушить. Главное не спускать ноги с печи, иначе чёрт может схватить за ноги, а по рассказам, на печь чёрту не забраться. Один раз, после окончания танцев, кто-то из старших братьев, кажется Сергей, усиленно бьёт в дверь и кричит меня. Мне же кажется, что чёрт голосом Сергея кричит из подполья. Я дважды вставал, зажигал лампу, открывал подполье и только на третий раз сообразил, что стук с улицы. Учёба моя на религиозном поприще была успешной, и Гаврила решил вести меня в церковь на исповедь. Был тёплый августовский день. Ещё с вечера, Гаврила наказал мне попросить прощения у старшей сестры Нины. Она была в доме за главную хозяйку. Рассвело. Гаврила стоит на улице у нашего окна и требовательно спрашивает, попросил ли я прощения. Я мнусь и молчу. Просить прощения стесняюсь. Наконец Нина соображает, что от неё требуется и говорит: «Бог простит». Я с облегчением выбегаю на улицу. Мы идём в церковь в город Советск. Идём степенно, не спешим. Гаврила принарядился, и мне нашёл сандалии с дырочками и застёжками на ремешках. По дороге он рассказывает мне, как нужно исповедоваться, как отвечать на вопросы священника. Я соображаю, что не так важно нагрешить, важнее от грехов избавиться. Сверкает гладь реки Пижмы. Одуряюще пахнут последние отцветающие цветы. На бобыльских лугах стоят стога сена. Проходим деревни: Лысаново, Волчиху, Нефтебазу. Далее идём низом по лугам до деревни Потаничи. У Потаничей поднимаемся по тропинке в гору. Пересекаем поле и доходим до кладбища. Против кладбищенских ворот Гаврила снимает кепку, крестится и низко кланяется. Я так же кланяюсь и крещусь. Идём дальше. Вот и церковь. Она поразила меня своей росписью стен и какой-то торжественностью. Мы стояли и молились, Гаврила так отдался молитве, что, кажется, забыл обо мне. Потом мы исповедались, и священник причастил нас. Служба кончилась, и мы идём на квартиру к батюшке. Меня накормили на кухне, а Гаврила с хозяином в передней горнице обедали и о чём-то беседовали. Наконец Гаврила вышел с большой стопой книг. Мы идём домой. Гаврила советует мне хорошо учиться и поступать в духовную семинарию. Я с радостью соглашаюсь. Может быть и попал бы я в духовную семинарию, но Гаврила от нас как-то неожиданно исчез. Даже не попрощался. Возможно, увёз его чёрный ворон на Гулаг. Тогда это было в порядке вещей. Школа и комсомол постепенно выветрили из моей памяти Гаврилово учение, но некоторые простые молитвы я помню и сейчас. А тогда меня очень выручили Гавриловы сандалии. В них я сдавал приёмные экзамены в Суводский лесной техникум. 1991 год.